Текст книги "Королевская Десница. Страж (СИ)"

Автор книги: Анастасия Татар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

Саймона пригвоздило к земле, но ошибка моя была в том, что он не сразу развеял огонь. Тот больно полоснул мне живот, заставляя дернуться и зашипеть. Твою мать, как больно! Как будто напором кипятка обдало! Изо рта вырвалась добротная русская ругань, пока глаза застилала агрессия. Сначала кольнуло удивление, вызванное диким желанием разодрать Саймона на куски, но потом это же вызвало смех. Приятно чувствовать, что тебе все можно! И приятно понимать, что ты в состоянии дать сдачи. Пока я неслась к окружившему себя стеной огня Саймону, перед глазами мелькали рубиновые мошки. В руках ощущался приятный зуд из-за энергии, которую срочно надо было куда-то деть. Стена огня двигалась вместе с азиатом, куда бы я им не виляла.

И тогда в голову пришла гениальная идея. Давя порыв засмеяться, от которого кружилась голова и еще больше плясали непонятные мошки, будто какое-то дикое сияние звезд, я демонстративно повела рукой в сторону зеркал, полностью укрывающих одну из стен. Они – центр притяжения, а Саймон... нет. Не один он. Зачем тратить время? Я сосредоточилась на оставшихся претендентах и, в том числе, соперниках Цэрлины. Вам нужна иерархия? Нужны джунгли, чтобы травить слабых и добрых?

Я – самое сердце эгоизма. Этот ген качает кровь по моим венам, ген, который позволил человечеству эволюционировать и выжить. Главный грех, позволяющий кровь из носу защищать то единственное, что у меня есть – себя саму. Все звуки прекращают существовать. И Ранзес, о чем-то меня предупреждающий, и Цэрлина, самодовольно ухмыляющаяся, и одаренные, уверенные, как и Саймон, что мне, – жалкому манипулятору, тупой девчонке, ни черта не смыслящей новенькой! – он не по зубам. В отличие от куратора, они даже не догадывались. Усмешка все же заиграла на губах. Нельзя судить книгу по обложке. Нельзя забывать, что в тихом омуте черти водятся. Нельзя верить каждому волку в шкуре овцы и каждой овце в шкуре волка.

И тогда всех их оторвало от земли и бросило в стену с такой силой, что крики смешались со звоном разбивающихся зеркал. Была кровь, кровь и боль, боль и голоса. Затуманенным взглядом, резко перебираясь с одного предмета на другой, пока в мою сторону дернулся Ранзес, я успела порешать все окончательно. Змейкой-молнией, сияя и переворачиваясь острыми углами в цель, стремительно приближались к Змее осколки, прямиком к глазам, полным ужаса. Но вдруг в целых зеркалах позади Цэрлины я увидела совсем другое отражение, так словно то было всего в метре от меня. И черные, как ночь, черные, как уголь глаза с красной радужкой полоснули по мне невидимым ножом.

Меня отдернуло. Резко зеркальные осколки обмякли, всего лишь посыпавшись на кричащую и закрывающую лицо руками Цэр. По её коже из порезов струилась кровь, на животе виднелась пара царапин. Все стихло и только Ранзес прямо передо мной.

 – Беги за Вауром, быстро! – сорвался он, пробегая мимо, за мою спину.

Меня била дрожь. Какая-то совершенно дикая слабость смешивалась с чернотой, мешая нормально разглядеть зал. Кровь. Кровь. Кровь.

 – Ризер! – Ранзес снова обратился ко мне. Не разбирая дороги, я бросилась в коридор, а потом прочь из кампуса, в здание лазарета.

Падала, царапала кожу об заледенелый снег, поднималась, не чувствуя ног от холода, бежала, снова падала и снова поднималась. Когда я открывала дверь, вместо рук было красное пятно, пока перед глазами все стояла одна и та же картинка. Я, кровь, люди, зеркала и черные, словно сама тьма, глаза с красной радужкой. Из горла вырвался всхлип, щеку полоснуло болью, когда упала на лестнице и ударилась о перила. В теплом помещении начинал жечь живот, и от этого только усиливалась дрожь.

Я не знала, что Ваур – это врач, но мне казалось, что именно он должен быть как нельзя кстати там. В гостевой на втором этаже были студенты, проигравшие ранее, в том числе Амария и рыжая тварь. Рядом с сестрой почему-то сидел Дамир. Мозг работал в ускоренном темпе, подмечая только основное. Пластырь на щеке. Нормальный вид. Дали противоядие. Дамир заметил меня. Но я точно помню, что тот мужчина в красном халате – тот, кто сейчас важнее всего. Красный. Кровь. Зеркало в гостиной. С одной стороны Дамир, спрашивающий у меня, почему я плачу, с другой – врач, которого, не придумав ничего лучше, я попросту хватаю за руку и тащу буксиром прочь.

 – Инсиэрта, что такое? Куда вы меня тащите? И почему все в...

 – Первый кампус! Срочно! – не заметив, повысила тона.

Ваур посмотрел на меня, как на какое-то мерзкое отродье. От этого взгляда мне стало еще больнее и затрясло с новой силой.

 – Надя, что случилось? – не отставал Дамир.

 – Вы какие-то особенные? У меня полно других пациентов, – обжигал холодом голос лекаря. Я чувствовала, как кружится голова из-за нервов. Еще чуть-чуть и свалюсь прямо здесь.

Нет‼! Никакого обморока! Возьми себя в руки! Проморгалась, но это сильно не помогло. Тело все так же лихорадило.

 – Десница Фарданир приказал привести вас немедленно! – рявкнула я, толкая Ваура на лестничный пролет.

Опасность. Схватить за халат, чтобы тот не упал. Вцепиться в его руку, таща за собой.

 – Вот истеричка... – Дамир. Его рука на моем плече и на плече лекаря. – Придется помогать. Первый кампус так первый кампус.

Меня чуть не стошнило. Мир сжался и заболели глаза от невозможности сфокусироваться, но вдруг произошло нечто, перевернувшее мой мозг вверх тормашками и вывернувшее черепную коробку наизнанку. Нас нехило тряхнуло, но в следующий миг перед глазами стоял знакомый вид коридора. Судорожно соображая, я поставила на ноги Ваура и с новой силой потащила его за собой, вдоль по коридору, к двери, из-за которой доносился неясный шум. Наши спешные шаги создавали непонятный фон, пока я сосредоточилась на подвеске. Она невыносимо жгла кожу, будто впивалась в неё иглами и высасывала кровь. Дура! Господи, какая же я дура! Как вообще могла позволить невесть кому надеть себе на шею невесть что?! Сейчас я точь-в-точь как коза с колокольчиком! Такая же тупая, шумная и все портящая!

Едва мы переступили порог огромного спортзала, едва я втолкнула внутрь Ваура, едва все это увидел Дамир, у меня подкосились ноги. Казалось, я одновременно видела все и не видела ничего. Сломанные конечности, изуродованные лица, глубокие порезы, и снова кровь, кровь, кровь... прямо под моими ногами валялся массивный осколок с моим потерянным лицом и пустым взглядом. Волосы давно выбились, темным ореолом обрамляя лицо, руки, по локоть в крови в прямом и переносном значении, красный живот, царапина на щеке, порванные штаны и прокушенная губа. Вспомнилась тьма, сквозь искаженную призму которой я смотрела на мир, и я наклонилась, дрожащими руками подняла осколок, в отражении которого увидела свои обычные глаза. Темные, как черный шоколад, черное зеркало, но совершенно человеческие. И мерцающую подвеску на шее.

В мою сторону неслась Цэрлина, но мне было плевать. Она что-то кричала, в частности о Саймоне, пока её вовремя не схватил Дамир. Всего раз, но я успела заметить слезы на её лице и глаза, полные боли. Я не понимаю. Не-по-ни-маю. Что ей было до Саймона? Всего лишь знакомый... точно не брат, не возлюбленный. Но она так ненавидит меня, что готова разодрать. Я вспоминаю Амарию – её подруга. Той нравился азиат. Нравился, точно? И они – подруги? А Саймон... мертв?

Задыхаюсь. Пока Дамир неожиданно обнимает её, пытаясь успокоить и сам пачкаясь в её крови, я стою и от паники не могу вдохнуть. Мне ужасно больно. Разве могла такое сделать я? Человек, который, казалось, совершенно неправильно оказался в Ледяной тюрьме? Это – место для монстров, чтобы оградить от них людей. Разве все эти одаренные – монстры? Монстр – это я. А разве?

Подвеска снова вцепилась в кожу. Я попыталась её сорвать, но ничего не получилось, схватила осколок, попробовала перерезать нить, но снова не получилось, только на ключице теперь зиял порез. От всего этого болит настолько, что уже и не болит. Какой странный пример оксимирона в жизни. Как живой труп. Как апатичная ненависть.

И в этот момент мне стало так не хватать Ризера. Быть одной – чертовски сложно. Невозможно. Не знаешь, что тебе делать, куда идти, кого слушать или кому помогать. Жить хочется, а не знаешь, как, и от того поглядываешь на осколок с желанием полоснуть по рукам и прыгнуть в снег, чтобы получился несуразный ангел. Падший, с ошметками вместо крыльев, красными линиями вырисованный на белом полотне. Я отшатнулась назад, гладя, как Ранзес возится с пострадавшими. У него другие, намного более важные дела, в которых виновата совершенно точно одна только я. Тошнит. Разве эгоистка? Разве монстр? И разве нет?

Путаница в голове заставляет нестись куда-нибудь прочь. Неизвестно куда, лишь бы уйти далеко от всего этого. Ноги, снова до онемения замерзшие, несут меня к полигону, где по обычаю тепло. Импровизированный стадион оказывается занятым детьми, но я все равно нагло пру вверх по боковым лестницам, ложусь на одну из лавочек и начинаю надрывно рыдать. Просто мне больно. Просто хочется умереть.

Я проснулась в полной темноте от того, что тело невыносимо затекло. Не помню, как уснула... наверное, из-за стресса организм вырубился сам. Сквозь стеклянный потолок виднелся далекий город. Чем меня не устраивала прошлая жизнь? Что не нравилось в сером, но таки существовании? Впервые за день я задумалась о последствиях. Не о том, кто я и что сделала, а о том, чем это мне обернется. Конечно, о правилах вспоминают только в случае личной выгоды, но что на счет арсит и ректора? Разве мне ничего не будет за такой поступок? Мало верится.

По телу пробежался мороз. Может, я кого-то убила. Может, серьезно покалечила.

Зато сама я цела. Регенерация сделала свое дело, устранив ожог, порезы и царапины. Просто дико мутило – от жизни, от мира, от себя.

Когда я вернусь к себе в комнату, когда увижу Ранзеса, который вместе с Ризером взял на себя ответственность за меня именно по причине моей «нормальности», что произойдет? Наверное, мой мозг взорвется. Все взорвется. Я должна была выживать и отстаивать себя, но никак не превращаться в агрессора. И подвела... Слезы снова вырвались вместе с давящими хрипами. Поперек горла встал ком, но пришлось все равно встать и сбежать вниз по лестнице. Я не буду скрываться. Проглотила слезы. Распустила волосы. С цепочкой разберусь позже... но если уж что натворила, по крайне мере, я обязана за это ответить, признав свою вину.

Открывая дверь комнаты, я спрашивала себя: кого я пытаюсь обмануть? Свою на самом деле жалкую душу или окружающих меня людей? Себя, конечно же. Только мне одной нужна моя сила. Только я одна. Ранзес, Ризер, Дамир... даже с той же Цэрлиной мне навряд ли получится найти когда-нибудь общий язык после того, что я сегодня сделала. Ха! Противно.

Где-то час я успокаивалась, греясь в любимом одеяле. Еще столько же просто смотрела в пустоту, пытаясь глубоко дышать. Когда наконец-то мозг прояснился, я догадалась взглянуть на часы. Всего девять, но тут чертовски тихо. Все в лазарете? Что, если меня ищут? Что, если когда найдут, представят перед лицом искаженного правосудия?

Хмыкнув, помотала головой и поднялась с кровати. Не важно. По времени, в душе еще должна быть теплая вода. Ища полотенце, я надеялась, что не испачкала кровью постельное. Глупо. Она вроде высохла.

Прошмыгнув в конец коридора, я вошла в душевую и сразу включила свет. Никого. Вдох, выдох... в крупном помещении было довольно прохладно из-за приоткрытого окна, а три душевые, огражденные стенками между собой и шторками от прочего мира, оказались, естественно, совершенно пустыми. Влезла в последнюю, надеясь, что там не так холодно, и стараясь обходить десятой дорогой зеркала. Моя порванная одежда летела сразу в мусорку, пока я подбирала нужную температуру воды, а затем встала под напор.

Когда я мыла голову, убирая остатки шампуня, вдруг почувствовала, как сначала грудь обожгла цепочка, а потом вдруг в нескольких местах укололо спину. Я попыталась достать её рукой, но колющий зуд только усиливался, распространяясь на шею, плечи, голову и ягодицы. Из горла вырвался крик. Казалось, одновременно в каждую клеточку кусают муравьи, комары и прочая страшная дрянь. Тело пошло пятнами. И тогда штора распахнулась, а душевая залилась страшным смехом.

Больно, больно, больно! Как будто кожу ест! Схватив полотенце, резко обмотавшись им, я встретилась с перекошенным от злорадства лицом Змеи, которая попыталась перекрыть мне дорогу, толкая обратно под воду. Еще пара девушек за её спиной, все в бинтах, кричала и старательно давила меня, пока я, совершенно не соображая, воспользовалась даром и отбросила их к стенке, столкнувшись со взглядами, полными непонимания. Смыть... нужно срочно все это смыть... это точно яд этой твари! Не важно, как именно он попал на кожу! Если я не смою его в кратчайшие сроки, чувствую, от кожи останется только память с горелым запахом!

Волна дрожи покатилась по телу, кусаясь и вызывая крик отвращения, пока я куталась в полотенце и неслась вверх по лестнице. Зубы отбивали чечетку, и от вида багряных пятен с фиолетовой окантовкой на коже меня чуть не стошнило, волосы встали дыбом. Я барабанила в дверь куратора, надеясь, что он дома, с такой силой, что разбудила бы даже спящего. Ранзес, миленький, лишь бы ты был у себя... пожалуйста...

Только он открыл, как я в истерике попыталась прошмыгнуть внутрь, мимо него, в ванную. Но куратор перехватил меня на пороге, едва закрыв дверь, чем вызвал очередной приступ паники. Мне нужно в ванную, не смотря ни на что! В ванную!

 – Отпусти! Ты не понимаешь! Отпусти меня!

Я брыкалась, вырывалась, чувствуя, как по лицу градом катятся слезы. Кожа жгла и кололась невыносимо сильно, заставляя вскрикивать и шипеть, бить куратора и толкать в грудь, но сил после накатившего за день было совсем мало. Меня душило отчаяние. Наверняка он больше не хочет меня видеть. Наверняка ненавидит.

 – Надя, успокойся! – его голос почему-то заставлял только сильнее плакать и от паники задыхаться. – Черт подери, тебя не было целые сутки!

А я не могла успокоиться ни на миг, вырываясь и отталкивая его еще и по той причине, что боялась касанием случайно обжечь и его кожу. Сутки? Я провалялась на лавочке сутки? Получается, сегодня воскресние? Господи, да какая разница?! Что, если не успею? Не смою?

Из горла вырвался крик.

 – Не могу! На мне кислота! Мне нужно в ванную!

И совсем отчаянное, сорванным голосом:

 – Пожалуйста...

Его хватка всего на миг ослабла, полотенце спало, но наплевав на все, скользя по полу и чуть не падая, я бросилась в ванную. Залезаю в поддон. Хватаю душевую лейку. Не глядя включаю воду и начинаю драть кожу под теплым напором, все не прекращая попросту рыдать от преизбытка неприятных ощущений. А кожа все колется и колется, будто иглами, ожерелье жжется, горло душит, сердце болит. Как же я все это ненавижу... и как же чертовски мне страшно!

Вдруг на голову медленно свалилась тяжесть целого тазика довольно прохладной воды, из-за чего я чуть не задохнулась. Она была странного розоватого оттенка, будто в ней развели марганцовку. Надо удержать на себе дольше, чтобы промыть хорошо, надо... неосознанно я воспользовалась даром, на миг погружая себя в лиловый купол. Чудо, что отрава не попала в глаза, иначе было бы уже совсем худо. Свалившись в ванную, жидкость расплескалась с громким звуком и я села внутрь, прижав к груди колени.

– Спина... промой спину... я плохо туда достаю... – тихо и быстро говорила я, не прекращая дрожать. Страх. Ужас. Боль. Ненависть. Мне хотелось на Землю, в свой мир, и совсем не хотелось бороться. Нет смысла с кем-то воевать, если ты сам. Раньше это казалось мне полным идиотизмом. Но теперь-то я понимаю, что в одиночестве можно из ума выжить, если из жизни не получится. Это худшая из отрав – понимание, что не к кому обратиться, не с кем поговорить, не с кем просто жить. Хоть бы в разных частях мира и раз в полгода. Но зная, что эта потребность взаимна.

Вода попадала совсем не на меня, а билась об кафельную плитку. Я не могла заставить себя посмотреть на Ранзеса, но чувствовала, что он почему-то не двигается, застыл, как статуя и молчит.

 – Что такое? – подозревая худшее и резко вздрагивая, спрашиваю я. Спина  болит больше всего.

Видимо, мой вопрос выдернул его из раздумий, потому что я тут же ощутила, как под потоком воды руки мужчины начали полоскать кожу. Я сжалась, как котенок, невыносимо напрягшись. Ужасно. От меня одни неприятности...

 – Надя? – уделяя какое-то особенное внимание области сердца, спросил Ранзес. Мне сперло дых.

 – Что там? – дрожа, отозвалась я.

Кожу совсем проело? Мне теперь никогда не вернуть телу нормальное состояние? Что, черт подери, там такое?!

 – У тебя были татуировки? – его голос оборван, искажен, будто его только что поразили громом, объявили дату смерти, раскрыли его самую страшную тайну... что угодно, но как это относится ко мне?

 – Не было никогда. Ни в моем мире, ни здесь, – глухо ответила я, пытаясь проглотить ком и сохранить в себе тепло, пока теплая грудь касалась  почти заледенелых коленей. Не могу дышать. Страшно.

 – Точно не было никаких татуировок на спине? Когда ты в последний раз её осматривала?

 – Где-то... неделю назад... не помню. Но там точно ничего не... было.

Мне вспомнился Алисс и его потерянный взгляд, когда он застегивал мне платье. Вспомнилось, как искажались его глаза в моей голове – черные, красные, нечеловеческие...

 – Есть. На тебе йорданская метка. Метка короля.

Я откинула голову назад и надрывно засмеялась. Этот смех был рожден истерикой, совершенной потерянностью и ужасом. Пока вода лилась мне на лицо, я смеялась и пыталась наконец-то выговорить то заветное, что вертелось на языке. И даже не могла рассмотреть лицо куратора, заледенелое, бледное. Зато кожа наконец-то успокоилась, укрываясь абсолютно полностью мурашками.

 – Теперь ясно, почему он так смотрел, – выдала я, зарывая пятерни в волосы. – Я еще подумала, что с моей спиной не так...

 – Ризер? – тихо предположил Ранзес, выключая воду. Комната погрузилась в тишину. Она отзывалась вместе со смехом болью и пониманием, что дело – да – точно дрянь. И мне так зверски страшно не было никогда в жизни.

 – Нет. Парень с длинными белыми волосами... парень, который повесил на меня эту проклятую подвеску... Алисс.

 Его глаза распахнулись, казалось, в ужасе, кулаки сжались, по лицу заходили жевалки, и я вздрогнула, когда тот в раздражении пнул корзину грязного белья, а потом схватился за голову.

 – Ранзес? – позвала я мужчину, затаившись.

Он молчал.

 – Ранзес, что еще за метка короля? – чуть громче потребовала.

Не сразу, но он таки ответил. Мне бросили два чистых полотенца, и я только прижала их к груди, ожидая.

 – Метка, с помощью которой определяют йорденлина, – опершись на бортик, почти шепотом сказал Ранзес.

 – Но разве он определяется не после смерти предыдущего?

 – Только если тот не самозванец. Тебе нельзя никому её показывать, понимаешь? Бэат тебя достанет где угодно, лишь бы его не раскрыли... Надя, Надя... за что ты такая? У нас с тобой огромные неприятности! Если я правильно понял, тот парень – это...

Я испуганно дернулась. Вдруг он схватился за горло, резко оседая на пол, будто по-настоящему задыхался, но почему-то не мог нормально двигаться. Париться своей наготой было не к месту, да и вообще не особо волновало, гораздо больше меня беспокоил задыхающийся на полу куратор. Не особо понимая, что нужно делать, я перевернула его на бок, но стало только хуже. Он и вовсе прекратил дышать, и тогда меня охватил ужас.

Массаж сердца... нет! Не умею делать. Ледяной душ ему точно не поможет! Что делать, что, черт подери, делать? Я металась над ним, со всех сил отмахиваясь от путающей меня паники. Да я этот день в календаре полностью черным замажу! Весь! И в красную рамочку навеки! Плюнув на все, я сделала единственное, что хоть как-то умела – опрокинув голову Ранзеса, я зажала ему нос, сделала глубокий вдох и, резко прижавшись к его рту, постаралась сделать два резких выдоха.

Меня трясло. Это не помогло совершенно! Ладно, что дальше? Давить на грудную  клетку? Не умею, но... черт! Да какая разница ему, умею или нет?! Хуже уже точно не будет...

Двумя руками я активно нажимала на грудь, грызя губы и в который раз за день рыдая. Еще раз... еще... ну же... сколько можно? Перед глазами начинали плясать уже знакомые красные мошки. Очнись же ты, Ранзес... ради всего святого... очнись!

И он очнулся. Вцепился в мои руки, разом вдохнув столько воздуха, что у меня бы уже легкие рванули, и я на эмоциях бросилась его обнимать, глотая слезы.

 – Живой... ты живой... а я думала... а ты...

Подвеска жглась. Отчасти было холодно голышом сидеть на полу, но мне было совершенно точно плевать. Главное, что Ранзес жив, обнимает меня в ответ и отчего-то смеется. Звонко и искренне.

На мою голову снова опустилось полотенце. Ощущение, словно сидишь у священника под рясой... «Молилась ли ты на ночь, Дездемона?» – вспомнилось мне, вызывая ту же улыбку. Впервые за день накатило настоящее спокойствие, и я счастливо прикрыла глаз, сморгая слезы. Вот д...! А ведь я голая.

12

 – Я сделаю вид, что ни черта не видел, выйду из комнаты, а когда вернусь, не дай бог найду тебя на полу или под водой, ладно?

Меня аккуратно отстранили, с тяжелым вздохом поднимаясь на ноги, пока я куталась в полотенце. Голова трещала по швам и в животе как будто еж заворочался. Неприятное ощущение, неловкость называется. На самом деле, париться этим совсем не хотелось, но я чувствовала, что должна. Либо так, либо к психиатру. Ранзес выскользнул из ванной, явно направляясь к двери. Не хочу, чтобы он уходил. Мне нужен хоть кто-то просто рядом, иначе я загнусь от переизбытка всего.

 – Ты куда? – вдогонку кинула я, поднимаясь на ноги.

 – Сушись и в кровать, – даже не обернувшись, ответил куратор.

Как сушиться? Чем? На батарее остатки волос разложить, которых от нервов и так наверняка изрядно меньше стало? Фена в этой комнате не было и в помине никогда, а переодеться мне тупо не во что. Предположим, я возьму его одежду, но что на счет белья?

 – Но... – попыталась возразить, намереваясь выйти из ванной, но дверь закрылась прямо перед моим носом.

Из другой комнаты послышалось все то же:

 – Сушись и в кровать.

И ушел.

Мне катастрофично не хватало мозгов, валерьянки, успокоительного в принципе и кофе. Пытаясь разглядеть в зеркале свою спину, я активно грызла губу, быстро узнавая знак размером с кулак. Твою мать! Звезда Давида! Вау! Но ужасно... и все равно вау! Татуировка! Еще и противная цепочка! Попадись только мне на глаза этот Алисс, я его быстро на маховик своего плохого настроения намотаю!

Одно полотенце оказалось банным, что прикрывало даже колени, второго едва хватило на волосы. Вид у меня, скажем так, был не самым лучше. Скорее, даже старая Надя, из Земли, с её извечными кругами и синяками под глазами выглядела симпатичнее меня нынешней. Губы потрескались, нос от рыданий красный, на глаза вообще страшно смотреть. Но мне сейчас бы совсем не консилер и профтоналку, а сон и спокойствие. Только вот надо подумать обо всем произошедшем. А думать совсем не хочется.

В кровать так в кровать, почему нет? На улице было темно, в этой комнате – тихо, зато из соседних иногда доносились смех и голоса, которые в упор не получалось разобрать. Укутавшись в одеяло, словно мышка, я тихо сидела, потерянно рассматривая комнату и одновременно ничего не видя. Всего один день, а хочется взвыть: «Как же я устал от этого дерьма!»

Именно устал. Именно без цензуры. Именно взвыть, завалиться на бок и оказаться где-нибудь на Мальдивах. В следующий раз я схвачу Дамира и потащу на море. А! В какой следующий раз? Он вообще со мной заговорит хоть когда-нибудь после этого? И купальника у меня нет... совсем-совсем. Зато неожиданно есть совесть и голос разума, только он сейчас немного не в себе. Все орет что-то о том, что всем нам трындец полный, и никакой кофе, никакой сон не спасет. И тем более консилер и профтоналка! Пиши пропало...

Прошло где-то минут двадцать. Открылась дверь, пропуская внутрь хозяина комнаты с двумя пакетами. В одном что-то едва звенело, а другой глухо приземлился мне на колени. «Одежда!» – счастливо поняла я, бросившись вместе с вещами в залитую водой ванную. Ужас! Все мокрое! И Ранзес тоже промок из-за меня... тут надо убрать... я обязательно уберусь... Вот только переоденусь, приду в себя, и уберу. Вдох, выдох. Я сильная. Самогипноз не помогал от слова совсем. Наглость не снисходила, совесть не уходила. В итоге меня еще и пришибло пониманием, что кое-кто, видимо, рылся в моем белье... зато принес пижаму. Серую. С совёнком. О господи! Даже носки взял. А лифчик – нет. Как-то подозрительно умно. Ладно, не об этом сейчас. Голой он меня видел, ненакрашеной видел, в бешенстве видел, истеричкой видел, дома у него я была, он у меня – тоже, из задницы мы друг друга вытаскивали, вместе спали, даже кормил меня, вещи покупал... все! Амба, крышка, хана, тьфу ты, гражданский брак!

От такого умозаключения я хлопнула себя по лбу, покрывшись красными пятнами. Да что с тобой такое, женщина?! Это что за страшные и ужасные мысли, а? Бессовестная! Нет у тебя пока прав на такие радужные перспективы!

На тумбочке у кровати стоял кусочек пирога с яблоками, кружка с подстывающим чаем и термос. Я закусила губу. Надо отсюда валить. Со всем как-нибудь разберусь, но не с чувством вины перед этим человеком. Нет-нет. Поверить не могу, что обо мне так заботятся. Ну ни в какую, вообще! И сидит себе, уже переодетый, отодвинув одеяло, рассматривает свои серые носки с ужасно хмурым выражением лица. У меня такое чувство, будто я из Ранзеса энергию пью. Как иначе объяснить, что мое душевное состояние шатко, но строится с нуля, когда он рядом и даже смотрит в мою сторону? А пока игнорировал, мне убивать хотелось, рвать, метать, крушить все на свете от обиды, что ты без человека уже не представляешь жизни, а он без тебя – запросто.

– Залезай, – заметив, что я вошла, она поднялся выше, опираясь на спинку, и откинул одеяло, мол, садись рядом. Я потопталась, поморгала, совсем съела кожу на губах, и прытко улеглась в постель. Спать. Все.

– Сначала покушать, – под одеяло скользнул холодок, а затем сильные руки, как будто маленького ребенка, поставили меня сидеть. Было бы смешно, если б не так стыдно.

– Я не хочу... не буду... аппетита нет... – мямлила я, мня в руках одеяло. От мокрых волос несло сыростью. Бедные мои... вот, я уже расплачиваюсь за свои косяки...

– Мозгов у тебя нет. И совести, – на колени мне опустилась тарелка с десертом.

Обижено засопев, я едва удержалась, чтобы не дать Ранзесу в ребра. Было обидно, но понятно – прав.

– Я кого-то убила? – нахмурив брови, я усердно рассматривала слои, кажется,  медовика.

– Откуси кусочек, и я отвечу, – хмыкнул Ранзес, залезая под одеяло и пододвигаясь ко мне. Я с отчаянием посмотрела на лакомство, но пересилив себя, таки откусила разом четверть пирога. Внутри оказались кусочки шоколада, а это – источник радости всей моей жизни. Аппетита нет, кусок в горло не лезет, но надо... мне наверняка полегчает. Только не от еды. А от ответа. Он всяко лучше неизвестности.

– Нет.

У меня камень свалился с плеч, даже жевать перестала. Не верится. А как же... а разве...

– А Саймон? – нервно глянула на Ранзеса. Щеки набиты едой, взгляд перепуганный... жуть! Вдруг я его спугну?

– Выжил.

Откинулась на спинку, чуть не подавилась и зашлась диким кашлем, стараясь не выплюнуть еду. Слава тебе всевышний, что он не додумался ударить меня по спине! Та и так настрадалась, а душа моя так совсем бы не выдержала такого позора! Едва проглотив все и нормализовав дыхание, рассматривая свое красное лицо в зеркале шкафа напротив, я двинулась дальше.

 – Покалечила? – и, столкнувшись с многообещающим взглядом, откусила еще кусочек. Сладкий шоколад таял на языке, намекая, что жизнь – малина, и все наладится. Подождите, ела я... утром? Вчера на свадьбе? Да черт его знает.

 – Нет.

 – Просто серьезно ранила? – третий. Еще чуть-чуть.

 – Просто серьезно ранила.

 – Но не смертельно и не до инвалидности? – четвертый.

Куратор засмеялся. Пустая тарелка перекочевала на тумбочку, а я уже сама потянулась за чаем. Имбирь, шиповник и... лимон? Надеюсь, хоть с ложечкой сахара. Обычно я пью без него, но сейчас жизнь требует срочной сладости. Хоть какой-то...

 – Ты вообще жевала? – куратор посмотрел на меня, как на маленького ребенка. Снова. Я в ответ только обижено засопела, боясь даже ответить.

 – Ну, я чуть-чуть... – организм сам справится. Зубы сегодня и так скрежетом порядком стесала.

«Чуть-чуть» – это мое все. Когда-нибудь муж спросит меня: «Ты беременна?», а я с придыханием, шаркая ножкой, тихо отвечу: «Чуть-чуть...» Мы будем «чуть-чуть» нервные вместе и есть соленые огурцы с вареньем посреди ночи. И пока я довольно буду пихать в себя третью поллитражку, ему будет совсем «чуть-чуть» плохо. «Чуть-чуть» ненормальная это не совсем ненормальная. Так что я по жизни «чуть-чуть». Тьфу ты... не та степь.

 – Это все цепочка, – неуверенно предположила я, делая глоток. Теплое варево разливалось по телу, согревало и успокаивало. Чую, вырублюсь скоро прямо тут. Вцеплюсь мертвой хваткой в подушку, имею в виду живую, и не оторвет. Либо рядом со мной поспит, либо вообще никто спать не будет. – Во мне такой ненависти никогда не было... и глаза такие странные... черные с красной радужкой. Как у демона.

 – Мне очень не по себе от того, что я не могу тебе ничем помочь. У меня руки связаны. Не успею и части сказать, как умру. То, что ты меня вытащила – чудо, не меньше. До сих пор мороз по коже, как вспомню...

 Я зарделась. Вот это да! Мне тоже не по себе, и тоже мороз по коже, но зато внутри потеплело: подумать только – спасла кому-то жизнь!

 – Что в спортзале, что во время твоего «спасения» у меня перед глазами мошки бегали. Я думала, от нервов, а сейчас есть мысль, что всему виной этот рубин... еще и татуировка... ужасно все это. Что делать?

 – Снимать штаны и бегать, – фыркнул куратор, потягивая и себе чай из термоса.

 – Только если снизу будет купальник и бежать исключительно к морю! – возмутилась я такой несерьезности, давя улыбку. Хорошо... фух, не передать, как полегчало. И он на меня не сердится, и не убила я никого, даже не покалечила, не ранила смертельно, не сгинула от противного яда Змеи, зато, получается, себе местечко в иерархии курса выбила.

 – Когда-нибудь, может, и к морю, – отозвался Ранзес.