Текст книги "Королевская Десница. Страж (СИ)"

Автор книги: Анастасия Татар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

Но зато его дико раздражал Алисс.

 – Ты сечешь, что постоянно только с парнями и общаешься? – тыкая в меня вилкой, с умным видом заявил Дамир.

 Ну да, есть такое. Хотя до попадания в этот мир я такой не была. Либо нормально общалась и с сильными, и со слабыми Земли, либо больше со слабыми. Так уж получалось, что найти общий язык с людьми, которые в принципе умею говорить на языке людей, для меня никогда проблемой не было. Зато здесь я почему-то присматривалась только к мужикам.

Вообще-то, есть у меня одно подозрение: это потому что мне нужна именно мужская защита. То, что сама за себя могу постоять, на самом деле, ничего не значит. В последний раз, оставшись в одиночестве, до меня дошла очередная истина: сама я жить смогу, но такая жизнь мне к чертовой матери не нужна. Не хочу так. Вместе всегда веселее, проще, удобнее и во всех смыслах богаче. Если, конечно, делишь свое существование не с худшим врагом. И если говорить о тяге заводить дружбу с девушками, то мне чертовски не хватает Ленки, вернее нашего с ней прошлого, и в коем-то веке тянет влезть в душу Цэрлине. Лучше сразу понять, враг она мне все-таки или наглый партизан. Глупая, глупая Надя... серые глаза еще не показатель. И что, что одни хуже крутого вина, а другие... что другие? Даже сравнить не с чем. Что ж я творю?

 – Эм... ну... так получается. Я не знаю, серьезно... иногда даже думаю, что я какая-то неправильная. Потому что я совсем не типаж «мама, я должна была родиться мальчиком», – стыдливо улыбаюсь. – Может, просто не попадались еще «подружки»? Да и вообще... я ж не со всем курсом общаюсь. На самом деле, я и половину имен не знаю. Чисто ты, Ранзес и Алисс.

 – На счет последнего ты меня в упор не слушаешь, так что хотя бы о Фарданире спрошу. Что у вас с ним?

Ага, щас, так я тебе и сказала. Бегу и спотыкаюсь. Ты мне, конечно, стал как брат, но мне так же нереально близки паранойя и чисто женская подозрительность. Нет, Дамир, тебе знать не положено, потому что я и сама понятия не имею, что к чему...

 – Не знаю. А как оно выглядит?

 – Как «я сейчас сделаю вид, что мне плевать, а потом займусь личным выносом мозга или вынесу мозг другим».

Я тихонечко себе чуть не мурлыкнула, стыдливо пряча глаза. Я повод не давала так думать. Значит, это должен был сделать любимый куратор... интересно, как? Может, даже Дамиру влетело?

Да нет, бред какой-то. Надя, Надя.... наивность, вспоминаем, не твое второе имя. Сто раз проверь, и все равно не поверь.

 – Да ладно тебе! Не придумывай. Он как брат Ризеру, вот и присматривает за мной, пока того нет, – на ходу склепала я правдоподобную ложь. Это как мне кажется... но не как кажется моему собеседнику, у которого внепланово открылся третий глаз.

 – Надя, я похож на этого... как его... из мультика, который мы смотрели... а! Чебурашку? У меня твоей лапши на ушах уже столько, что можно общепит устраивать.

 – Ты знаешь, что такое общепит? Я в шоке! Парень, ты как будто не из этого мира!

 – Чья бы корова мычала! И не уходи от ответа!

 – А я и не ухожу, – делаю глоток чая. – А нагло сбегаю.

 Огромная столовая, битком набитая старшекурсниками, вдруг разом уменьшила децибелы. Обычно на шум вокруг не обращаешь внимания, он просто как создающий настроение фон, но если это вдруг прекращается... Дамир еще что-то говорил о том, какая я бессовестная, зато я уже вовсю шастала взглядом по залу в поисках «проблемы». Нашлась та у столика с грязной посудой.

И не одна, а целых четыре.

 – Ну-ка подожди, – притормозила я друга, деловито поднимаясь со своего места и шустренько двигаясь в другой конец столовой.

Со взглядом жертвы, загнанной в угол, которая еще чуть-чуть и сделает космический прорыв в становлении хищником, с одной стороны точила когти Цэрлина. С другой, как три облезлые гиены, капали слюной, судя по форме, три пятикурсницы из Кранка. Все смуглые, темноволосые, с татарскими и казахскими чертами. Высокие и, кажется, с неплохой физической подготовкой. И судя по выражению их лиц, Змея на такие грабли наступила, что без хирургического вмешательства не обойтись.

И зачем мне это надо?

Потому что мне скучно. И потому что Дамир достал уже своими догадками «а вдруг она не такая», так что... Для начала, кто начал первым?

 – Слушай, облезлая... не твое собачье дело. Варежку прикрой и не суй свой нос в чужие дела. А то закончишь, как твоя семейка.

Я даже сначала не поняла, кому это было сказано: мне, только явившейся и вставшей по бок с Цэрлиной или же змее? Если первое, то я за себя не ручаюсь...

 – Что? – переспросили мы одним голосом с однокурсницей. Меня одарили многозначительным взглядом со злобным прищуром, намекая, что я под описание «помощь моей мечты» совсем не подхожу.

Ну и что? Типа мне нужно разрешение.

 – О, смотрите-ка, гетера приперлась, – вызвалась озвучить мое появление одна из них. Кто был крайним, кто правым, а кто левым разбираться я не собиралась.

 – За гетеру получишь, – предупредила я, понимая, что имею в виду мое постоянное общение с Алессом. Что, не нравится, когда лезут на твою территорию?

 – Нарываешься? – кто-то хрустнул пальцами. Фи... а потом на старости они будут трястись, как у алкаша со стажем. Если вообще доживет.

 – Иди отсюда, Ризер, – прошипела Змея.

 – Не уйду. Между прочим, я сейчас представляю интересы Дамира.

Ложь это была только отчасти, но зато отлично могла наладить контакт с Цэрлиной. У меня кожу жгла любимая подвеска, будто предупреждая, что воздух накаляется и сейчас меня прорвет кому-то выбивать дурь из головы.

 – О, так ты еще и с Дамирием шашни крутишь? Ничего ж себе! Я бы подумала, что хочешь в десницы через постель пробиться, но с такой-то рожей... на что ты рассчитываешь, солнышко?

Гаденькая улыбка пятикурсницы в паре с ядом, которым та так и брызгала в мою сторону, сделали свое дело. Я расправила спину, до зубного скрежета сдерживаясь, краем глаза замечая ехидство на лице моей, казалось, союзницы. Перед глазами уже замелькали знакомые багряные мошки.

 – По себе судишь, солнышко? – зачесался у меня язык. – И тебя не учили, что невежливо тыкать в людей пальцем? Его и сломать могут...

Никто из них не имеет ни малейшего права приуменьшать или оскорблять ни меня, ни эту змею подколодную, ни кого-либо еще в этом мире. Я не особо набожная, и не стану подставлять правую щеку, если меня ударят в левую. Просто сломаю человеку руку... в качестве чистой самозащиты. Самоуверенности, конечно, не занимать. Но сам в себя не поверишь – никто не поверит, и так со всем. Так что... для начала, можно швырнуть ими в посуду или сломать кому-нибудь тазик на голове. Вижу за прилавком уже подготовленную воду для мытья полов. Или вылить ведро ледяной воды, чтобы остудить... да! Это мне нравится больше. И так, у нас есть три центра притяжения и...

 – Ризер и Оггар!

Вдруг я зашлась кашлем, как бабушка-туберкулезник, чувствуя, что не могу нормально вдохнуть, и тогда накатила волна слабости. Ой дурно мне... тело как будто из резины, совсем не слушается. Вспышка! Резкое движение со стороны, блеск, кажется, ножа, и меня тянет вперед за волосы. Ауч! Мы с Цэрлиной стукнулись головами, почти падая, пока на моих глазах не случилось непоправимое.

Все поплыло. Раз! И смесь светло-русых змеиных и моих темных волос в руке у одной из проклятых девок. Вот с... меня накрыла волна обиды при виде склонившегося надо мной куратора и какой-то бабы с темным каре. Мои волосы... он опустошил мой МП... мне отрезали прядь волос... всего прядь, но моих – МОИХ‼! – волос...

Пока тьма стекалась в центр моего поля зрения, я думала, что убью их. Убью всех их к чертям собачьим. И смертельно обижусь на Ранзеса. Не-е-ет... не так... я не буду никого убивать, – повернула голову в сторону и встретилась с таким же взбешенным взглядом валяющейся рядом Цэрлины. Мы отомстим им. Втройне. Я сделаю их лысыми. Мы сделаем их лысыми. Лысыми, как кошек-сфинксов.

15

Пришла в себя быстро. Просто закрыла глаза в столовке и открыла их уже в комнате куратора, ощутив, как в нос ударило мощное средство от любой сложности гайморита – стандартный нашатырь. По ощущениям это как моргнуть или задремать на минут пять. Плохие новости: я ничего не забыла и ничего не простила, потому что за эти «пять минут» мне успел присниться кошмарный, страшный и ужасный сон. Проще говоря, перед глазами так и стояла отрезанная прядь волос. Моя и змеи.

Я одичала. Иначе этот прыжок с переворотом и попытки вдавить даром в кровать намного более сильного и крупного мужика не назовешь. Бутылочка нашатыря  сделала кульбит и разлилась, но, слава богу, не на кровать. Стоя на четвереньках над куратором, я нервно перебирала волосы, тыкая ему чуть не в лицо обрезанной прядью. А ведь они всего три месяца назад так замечательно отросли! Три месяца назад!

 – Ты! Зачем ты меня подавил, скотина? Как ты мог вообще? Мои волосы... мои бедные волосы...

Ранзес смотрел на меня почему-то очумело, раскрыв рот и подозрительно не шевелясь. Странно, что от меня такого не ожидали... это же мои волосы! Покажите мне девушку, которая не убьет за свой внешний вид! Даже если это не смертельно! А тем более ту, которая спокойно даст себя подавлять!

В голове зрел хитрый план. И я даже знаю, кто мне поможет. Схватив куратора за ворот, я продолжила нападать. Сам виноват.

 – Предатель ты, вот кто! Ну-ка скажи мне: в каких комнатах те три кобылицы, которые резко деградируют в общипанных куриц, как только я наведаюсь к ним в гости? Зря... ой, зря они это сделали... и ты тоже! Так бы просто тазик с водой на них опрокинула, а сейчас... да чего ты молчишь?!

 – Кхе-кхе, – раздалось женское со стороны.

Я оторопела и так и зависла с раскрытым ртом, уставившись на симпатичную молодую девушку с короткими волосами. Та-а-ак... форма десницы на ней сидит хорошо. Очень хорошо... худенькая, но видно, что если приложит, то в землю врастешь, не меньше. Но – но! – я не поняла... это что за баба? Это что за баба, я вас спрашиваю? И что она забыла в комнате моего куратора?

 – Эспер, – я даже не сразу поняла, что обратились ко мне. Не люблю это «имя». – Это десница Тавинн. Василиса, это одна из моих подопечных – Эсперанта Ризер.

Василиса! Я прыткой рысью соскочила с мужчины, неуклюже и вполне в своем репертуаре грохнувшись с кровати. Мне кажется, или я слышала женские смешки? Господи... она мне испортит все... Василиса вообще знает о нас, то есть о нарастающем заговоре, или она в паре со всеми сильными мира сего в танке? В любом случае, мне не нравится, признаю, наличие в этой комнате еще одной весьма привлекательной и ухоженной девушки. Ладно, вру. Меня это попросту бесит, и признавать это сейчас очень не хочется.

Я поднималась на ноги так, как обычно это делают люди, поскользнувшись в ванной. Хватаясь руками за все вокруг, чтобы подняться, я стала тем, что часто называют «цунами прошлось». Мой приход не пережил карниз, раздался страшный грохот, а потом мне стало очень стыдно. Так-с... что там отвалилось?

 – Интересные у тебя отношения с подопечными, – таки смеется Василиса. – Рада познакомиться, Эспер. Мне о тебе много рассказывали.

Я едва подавила «мне тоже», пытаясь приделать даром карниз обратно. Это все сопровождалось фейспалмом куратора и моим виноватым лицом под названием «ой, а шо это я натворил, а я не специально, а оно так и было». Мельком глянув на свое отражение в зеркале шкафа, я еще и губу закусила. Да... ученицы себя так не ведут. Или ведут? Может, я вообще божий одуванчик, а эта кобылина каждую вторую студентку в это холостяцкое логово таскает?

Тут меня впервые за все время посетила одна не очень приятная мысль. А что если вовсе и не холостяцкое? Если у Ранзеса кто-то есть? А я тут уже о суровой бытовухе думаю и на кровать претендую? Потому что когда разлился на пол нашатырь, в сознании вспыхнула одна страшная мысль. Страшная и ужасная. «Слава богу, что не на кровать, а то мне там еще спать».

Я перекрестилась, карниз упал. Попыталась приделать его снова обратно, удерживая все тем же даром и пытаясь не отвлекаться. Хочется срочно отсюда бежать и не взирать на двух разнополых десниц приблизительного одного возраста и взглядов.

Ураган мыслей бросил первую попавшуюся, не очень радужную и прекрасную. «Жаба давит», – подумала я. Да меня?! Да жаба?! Тю! Карниз снова упал после трех импровизированных плевков через левое плечо. Карниз деревянный? Супер! Постучать по нему! Три раза. Бог любит троицу. А я люблю двоих, и кажется, не совсем одинаково.

 – Эспер, милая, давай я тебе подскажу, где те «три кобылицы» живут, и ты оставишь меня со своим куратором? Второй этаж, все в одной комнате. Восьмой, – скрестив руки  на груди и поджав губы, как бы подавляя улыбку, огорошила меня Василиса.

Я прифигела. Это что еще за «милая», как будто я какая-то влюбленная малолетка надоедливая?! И тон... ах ты ж! Спасибо, конечно, что выдали расположение вражеского лагеря, но я это не забуду. Пытаясь улыбаться правдоподобно, я зло приложила карниз обратно, чуть не бегом передвигаясь к двери и стараясь не смотреть ни на куратора, ни на Василису. Бесит она меня.

 – Спасибо за помощь, – кивнула я, напоследок специально обваливая карниз, да погромче, при том аккуратно закрывая дверь. Если что, не докажут. Пусть только попробуют. Мышь, загнанная в угол, опаснее всего, чтоб вы знали.

Не стуча, не выжидая часами под дверью, я влетела сразу в первую комнату слева. На моем этаже. Картина, которую я увидела, была очень занимательной. Цэрлина стояла в сумраке у окна, мрачно точа нож, и когда я вошла, чуть с расстояния хладнокровно не убила.

На лице расцвела злобная улыбка.

 – Хочешь отомстить? – предложила, захлопнув дверь.

Повисла минутная пауза.

 – Хочу, – оскалилась змея.

Так начинается настоящая дружба. Ладно, шучу. Так идут на сделку маньяки, деля территорию и решая, какой день общий и кто чем будет орудовать. Меня совесть есть не будет, сами напросились. Но то, что Цэрлина так легко согласилась, равнялось тому, чтобы маньяк маньяка в собственной жертве узнал. И это после всего, что между нами произошло? «Не верю!» – отозвался мой внутренний Станиславский.

 – Серьезно? Так просто? – очумела я, смело двигаясь к сокурснице.

 – Нет, так сложно! – фыркнула та. – Они позарились на святое! И прошу заметить, что если бы не ты, ничего подобного бы не произошло.

Вообще-то, если бы не Дамир, я бы к ней и на пушечный выстрел по доброй воле не приближалась. Память у меня хорошая, и особенно до сих пор передергивает, стоит вспомнить, как она отравила воду всего пару дней назад. Сравнимо с кошмаром, потому что любая сыпь на коже, волдыри или что похуже, как и скопление чего-то мелкого, шершавого, непонятного всегда навевало ужас. Во врачи путь заказан.

– Ну... теоретически, да. Потому что я собиралась нападать и потому что наверняка из-за меня нас подавил куратор. Может, разошлась бы с тем курятником мирно. Но тебе это надо?

 – А тебе ко мне лезть разве надо? Я не в том настроении, чтобы кого-то тупо задирать.

У меня создалось впечатление, что Цэрлина и правда какая-то необычная. Имею в виду, за все время знакомства она впервые показалась мне человеком – человеком, а не змеей. Жилка на её тонкой шее, будто от нервов, пульсировала, глаза блестели злостью, но не обычной жаждой отомстить за задетое самолюбие. Серый цвет, раньше не играющий в ней никакой роли, вдруг неожиданно оказался слишком ярким, четким, выделяя её глаза даже в темноте. И я поняла: задели что-то личное. Близкое и дороге. Что-то, что представляло для неё цену, напрочь перечеркивающую эгоизм.

 – Слушай, почему мы вообще воевали? Я в десницы не рвусь и Дамир меня как парень не интересует, – задумавшись, я начала кусать щеку, по привычке слишком сильно выражая эмоции через мимику.

 – Ты дура или как? – прошипела змея. – Никто нормальный не рвется. Всем просто хочется выжить. А на счет Дамирия... что с того, если в свою очередь я не интересую его?

Вот так вот просто до меня дошло, что ребенок передо мной в отчаянии. Именно ребенок, затюканный и ненавидящий мир и всех, кто в нем живет, возможно, даже самого себя. Потому что она сказала прямо. Не кривя душой, не переходя на крик, даже клещами тянуть не пришлось. Тихо, отчетливо, нахмурив брови. Смотрю и вижу себя еще пару месяцев назад: так же могла ляпнуть что угодно, сделать что угодно – казалось, нечего терять, а искать уже смысла нет. Дамир был прав: она какая-то не такая.

 – Тогда зачем ты нападаешь на других? – я нахмурилась. Многое пока не сходилось. Но на душе почему-то становилось не так гаже, даже при остатках сильного недоверия. Безоговорочно доверять я пока могла только себе, Ризеру, куратору и отдаленно Дамиру. А Алисс... что-то пока не давало, хотя одна только мысль о нем наливала странным теплом. Надеждами.

 Цэрлина молчала целую вечность, смотря на меня с каким-то диким отчаянием, будто я самое наивное в мире существо. От этого упорно отмахивалась. Я живу сейчас так, как мне удобно. И я счастлива, не смотря на осадок после той же Василисы в комнате Ранзеса.

 – Тут иначе нельзя, – поджав губы и помотав головой в стороны, ответила Цэрлина.

Контакт нащупан. Даже не верится.

 – Можно. Достаточно просто себя защищать, чтобы дожить до выпуска.

 – До выпуска в этой Ледяной тюрьме доживают единицы.

 – А кто сказал, что ты не будешь одной из них?

Снова молчание. Несмотря на непонятные чувства, недоверие и страх, во мне все еще остается энтузиазм мстить. И сейчас уже больше из-за возможности подружиться с Цэрлиной с помощью этого дикого «приключения», чем ради защиты своей гордости. И вообще... бить лежачего – низко. Лежачий – значит слабый. С подавленным МП – ты и слабый, и лежачий. Короче говоря, поступили они низко. Душа требует нагадить в отместку.

 – Мир? – вскидываю брови и пытливо смотрю в огромные глаза цвета ртути, тайком скрещивая пальцы. Только бы оказалась нормальной, только бы оказалась нормальной, только бы...

 – Мир, – вздыхает Цэр.

У меня сразу камень с души упал, так легко стало. Перспектива подружиться с какой-нибудь девочкой, нормальной, разумной и похожей на меня, грела сердце, отзывалась теплом в груди. Я – самая настоящая дура, но верю этим глазам, верю интонации, ноткам безысходства в её поведении. Подобно ей ведут себя дети, которые банально не знают, как выразить свои чувства, как себя проявить. И я искренне хочу ей в этом помочь.

 – Ну что ж! Тогда у меня вопрос... какой яд можешь генерировать?

Казалось, у меня горели руки, щеки, в теле просто бурлил азарт. Кусая губу, я торчала под дверью, старательно прислушиваясь к тому, что происходило в коридоре, пока Цэр колдовала над чужими средствами для гигиены. Честно говоря, мне уже было стремно, чем вся эта месть закончится, и, признаю, руки страшно подрагивали.

 – Ну, долго там еще? – шикнула на соучастницу, не чувствуя ног от ужаса. Как только я теряла всю былую спесь, взгляд сам возвращался к обрезанной пряди. Хорошо, что у лица, выглядит не так кошмарно, но тем не менее – это мои волосы. Ключевое слово «мои».

Приходилось делать все в полумраке. И рыться в чемоданах, и заражать шампуни, и давить совесть... все в полумраке. Свет мог нас выдать, хотя если у них есть мозги, и так станет понятно, кто автор козней.

 – Заткнись! Это не так легко... почти все...

 Кто-то двигался по коридор, причем довольно быстро. Я прислушалась, подгоняя Цэр разбираться быстрее. Кажется, там только один человек, но он точно идет к нам...

 – Все! – довольно шепнула Цэр, и как раз вовремя, потому что кто-то попытался войти внутрь.

 – В окно! Быстро! – не придумав ничего лучше, ответила, встретившись с шокированным взглядом.

 – С ума сошла? – возмутилась Оггар, но послушно бросилась к окну. Я – за ней, уже строя логические цепочки, оставшиеся в память о физике.

 – Давно! Лезь! У меня есть идея!

Так, мы на втором этаже. Падать, даже в сугроб и с такой высоты, будет опасно. Надо как-нибудь замедлить падение. Летать я пока не умею, но если сделать притяжение в этой зоне слабым, наш вес станет слишком маленьким, чтобы впечататься в поверхность.

Дверь открылась вместе с окном, значительно больше, чем в моей комнате. Как раз тогда на подоконник взобралась Цэрлина, все еще явно сомневаясь в моем предложении. Я уже лезла следом, когда почувствовала обжигающую боль в спине, как будто рвали кожу, и тогда же в комнате раздался треск ткани. Твою!... Да сколько можно рвать форму! И сколько раз мне придется бывать в лазарете?

 – Черт! – выругалась я, едва заметив человека, сорвавшего разом мне топик и кофту. Не совсем понимая, что делаю, толкнула Цэр из окна и прыгнула следом. О боже мой, о боже мой, о боже!...

Холод обжег тело точно так же, как это всего мгновение назад сделал своими вновь сияющими татуировками руками ректор. Едва мы приземлились, не совсем так плавно, как пушинки, но уже не так больно, как могли бы при обычном уровне гравитации, я подняла голову вверх. Он выглядывал из окна, обрамленный своими белыми, как у Алесса волосами, выглядывал и скалился, словно хищник, настоящий маньяк. Жизнь неожиданно поставила подножку и я свалилась лицом в то, что не тонет и именуется историей, сердце рухнуло в пятки. Пока мы бежали в другую часть кампуса, как на автопилоте, мне казалось, что еще немного, и от нервов меня вырвет куда-нибудь в сугроб. Существовала лишь дикая боль прямо в области сердца, на спине, как будто мне вспороли кожу, холод пробирал до костей, и лицо ректора. Страшное. Довольное. Пугающее.

Это конец.

Что он делал в комнате тех девочек?

Он знал, что я там буду?

Он видел метку?

Точно видел.

Спина была полностью оголенной. Одежда держалась чисто благодаря тому, что я прижимала её к груди. Глаза панически бегали – я искала, нет ли больше вокруг людей. Нет ли тех, кто узнал бы и увидел метку.

Только Цэрлина.

Цэрлина, которая смотрела на меня во все глаза. Она бросилась к моей спине, прежде чем я крикнула «нет!», бросилась, прежде чем я успела скрыть татуировку.

Это конец.

Хуже не придумаешь.

В глазах мутнело. Руки застыли, удерживая одежду. Двигать ими вопреки желанию не получалось.

 – Это же... – как будто окаменев, спрашивает Цэр.

Я отбрасываю волосы назад, тщась прикрыть, но когда они соприкасаются с раной, сводит мышцы от боли. Что там такое? Опять ожоги?

 – Да, метка короля, – сдавлено отвечаю.

Это конец.

Ректор, эта мразь, увидел её. Цэрлина увидела её. И я все равно не могу ей толком доверять. Мне плохо... в глазах темнеет...

– Не верю... Этого не может быть... как ты... да ты... да это... вот почему с тобой так нянчится куратор... вот почему ты такая сильная...

– Вот дура, а...

Это уже совсем другой голос, но знакомый. Писклявый, тоненький, потому что источник его размером с персик, даже меньше. Темный и с крыльями, которыми тот старается бить меня по лицу, лишь бы я, опираясь плечом на стену, не свалилась с ног. Это и есть реальная угроза жизни? Поэтому он явился?

 – Сима... мне плохо... что там такое? – пытаясь проморгаться, обращаюсь к зависшему с глазами на пол-лица чудищу.

 – Продукт чужой жизнедеятельности, – фыркает тот уже из-за моей спины.

Совсем не смешно.

Быстрый. Если бы и я такой была, сейчас бы так не страдала. Первый этап мести прошел успешно, но никак не общее дело. Я не знала, что делать. Совершенно. В голове одна мысль кричала громче другой, становилось тепло. Чувствовалось, что Сима как-то колдует и рана будто бы затягивается, заживает, но все так же больно. Ужасно...

Цэр стояла на месте, рядом со мной. Сквозь непонятную пелену я едва могла понять, о чем она думает. Смесь шока, надежды и растерянности отображалась на её лице, в тишине тяжелое дыхание сливалось с моими стонами и шипением. Но она молчала, как будто над чем-то размышляла, знакомо кусала губы и заламывала пальцы. Тут холодно. Куда идти, если теперь надо ей все объяснить? Причем так, чтобы и в голову не взбрело кому-нибудь растрепаться? Идти к куратору?

Он меня съест с потрохами, это во-первых. Он занят другими делами, это во-вторых.

Не хочу к нему.

Если скажу о Цэр, а главное – о ректоре, проклятом ректоре, он меня убьет. Явно не будет в восторге. Наверное, посмотрит осуждающе и поймет, какую огромную ошибку сделал, когда решил меня втянуть в мятеж. Не потому, что это опасно. А потому, что я могу все легко развалить, испортить.

Я всегда все порчу из-за своих эмоций. Своего эгоизма. И чувствую, что если разочарую его, моя новая жизнь в новом мире не будет ничем отличаться от старой жизни в старом мире. Смысл исчезнет. Если не чувствовать себя частью чего-то, можно легко загубить рассудок. А я не хочу. И не знаю, что делать.

 – Я никому не скажу, – неожиданно говорит Цэр.

Мне сперло дых.

 – Никому? – уточняю, начиная дрожать, как клиновый листик на ветру.

 – Конечно, она никому не скажет, – отзывается Сима. – Я свяжу её клятвой. Только попробует, и умрет.

 – То есть?

Промелькнула надежда. Все еще можно исправить. Может, не с ректором. Но с Цэр точно. А все другое... может, все-таки рассказать Ранзесу? Мне ведь все равно придется? Рано или поздно?

 – Я хранитель. Моя обязанность не только спасать твою задницу, а и следить за тем, чтобы о тебе не знали. Иначе могут начаться проблемы: похищения, использование в личных целях, связывание обязательствами... без истинного правителя Йордан будет уязвим, а вместе с ним и Высшая грань.

 – Какая еще грань?

Мозг трещал по швам. Слишком много лишней информации.

 – Ладно,  подожди... не важно. Идем к Дамиру. Главное не попасться на глаза ректору, – перебила я, прежде чем Сима смог объяснить.

Дело дрянь. Потому что перед глазами снова эти... эти... мошки? Блики? Практически красная пелена, как пелена гнева или ярости. Отчаяние и злость из-за боли загоняли в угол так, как это происходит с собаками из-за насилия. Наверное, именно поэтому я рванула с места так быстро, как только могла, игнорируя возмущенное шипения хранителя и Цэр. В руках ощущалось покалывание. Не знаю, как мы не столкнулись ни с кем по пути на четвертый этаж, не знаю, как я смогла выползти без остановки, но чувствовала, что если бы мне попался на глаза Эванс, я бы вспомнила ему все. Мышечная память у меня тоже хорошая. От воспоминаний о «проходном экзамене» мне еще долго сводило зубы. Убила бы, невзирая на последствия. Размазала по стенке, изуродовала, заставила на собственной коже, костях почувствовать то, что он со мной сделал.

Очнулась только в коридоре, у точки назначения. Дверь оказалась не запертой, и внутрь мы фактически влетели втроем: дрожащая я, прижимающая какие-то тряпки к груди, хмурая Цэрлина, кусающая ногти и Сима, все еще позади моей груди.

Был какой-то женский голос. Я едва успела прикрыть волосами спину, зашипев от боли, и, не глядя на девушку, крикнула, почти что приказала:

 – Вон.

Дамир поднялся с кресла, ошалело разглядывая всю нашу компанию, вместе с ним – та самая девчонка. Не знаю её. Мне плевать.

 – Извини?

 – Пошла вон и забыла сюда дорогу, если жить не надоело!

Аккурат мимо её головы пролетела ваза, почти попав в цель. Это дар. Только доходит, что когда я на эмоциях, не нуждаюсь в назначении точки притяжения или притягаемого, достаточно просто начертить мысленно путь, пожелать.

И она ушла, почти убежала из комнаты, проносясь мимо хмурой Цэрлины. Хлопнула дверь, и мы теперь уже остались вчетвером.

 – Тебе не кажется, что это уже слишком? – зло надвигался на меня пятикурсник.

 – Слишком – вот это, – я обернулась к нему спиной, убирая волосы. Те прилепились к коже и пропитались кровью. Это как же надо было... ай, черт! Больно. Даже не представляю, что там.

Воцарилась тишина.

Только хлопанье крыльев хранителя.

 – Сима, можешь сделать так, чтобы нас уж наверняка никто не подслушал? – разрываю молчание.

 – Легко.

 – Не могу поверить... – бормотал Дамир. Неужели метку видно даже с такой раной? Она что, пронизывает тело насквозь? До костей?

 – Чтоб ты, да... я всегда знал, что ты как-то отличаешься от других. Знания, повадки, характер... но даже не подозревал, что.... Ладно. – Притормозил собственный поток слов. – Тебе же больно... регенерация займет много времени. Ложись на диван.

Я почувствовала, как из глаз полились слезы, когда дошло, что любое движение  равняется прокалыванию кожи толстыми, цыганскими иглами. Пока бежали сюда, пока все было еще в таком диком не определении, пока существовала паника, получалось игнорировать боль. Внутренности скрутились в узелок, перемешались, сердце, казалось, билось об грудную клетку и тоже причиняло боль. Но мне нужно. Я должна. И знаю, что болеть будет сильнее, если не лягу и не расслаблюсь. Вся в крови... наверняка испачкаю... и он это понимает. Выбора нет.

Вот так оно все посыпалось за один день.

Раз. Два. Три.

Резкое движение вперед, почти падаю, и понимаю, что вскрикиваю. Как будто вылили ведро кипятка.

Раньше было не так больно.

 – Барьер установлен. Можешь говорить им все, что нужно. Они никогда не смогут эту информацию выдать. Любая попытка приведет к смерти.

 – Это напоминает мне то, как вы... – я запнулась, пытаясь успокоить слезы. – Как вы все предупреждаете меня об Алиссе, но не хотите объяснять, почему.

 – Мы хотим, – устало вздохнул Дамир. Цэр уже возвращалась с теплой водой и тряпками. – Но не можем. И никто не сможет.

Пока она обрабатывала рану, даже мысль в голову не пришла, что может отравить. Она посетила меня уже позже, но что-то в обеспокоенном, таком непривычном выражении лица Цэр говорило, что она этого не сделает. Как будто вдруг, – дурость, – наши судьбы переплелись и сотворили непонятный узелок. Они связали нас. Как это произошло и с Дамиром.

Мне что-то укололи прямо в спину. Обезболивающее. Прежде чем стало легче, я чуть не искрошила  зубы, вцепившись в полотенце, чтобы не кричать. Даже если никто не услышит, не хочу. Отчего-то мерзко. В какой-то момент я даже прекратила рыдать. Словно слезы кончились.

Зато слова никак не кончались.

Я рассказала им все, от и до. Откуда я, как однажды пожелала изменить свою жизнь, как продала душу, как оказалась в этой проклятой тюрьме. Даже об инквизиции, Ризере, Ранзесе, настоящей природе своего дара – управлении гравитацией, магнитным полем. Все это время Дамир и Цэрлина молчали. Пока одна обрабатывала мою спину, другой мрачно сидел, склонив голову и зарыв пятерни в волосы. И только под конец заговорил, обращаясь к моему хранителю:

 – Только слова Нади или все, что будет сейчас сказано, принимается в счет?

 – Все, что будет сказано, – повиснув в воздухе, ответил Сима.

 – Тогда слушайте. Фарданиру обязательно расскажешь о том, что мы знаем, ладно? Я готов помогать всем, чем смогу. Даже ценой своей жизни.