Текст книги "Полюбить Джоконду"

Автор книги: Анастасия Соловьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

Глава 21

В Москве была настоящая зима: мело, завывал ветер. Из окна такси я разглядывала непроснувшиеся московские улицы: мрачные привокзальные кварталы сменились парадными фасадами Садового, промелькнуло Замоскворечье, площадь заставы, купола монастыря.

– Здесь работает Гришка?

– Он живет тут неподалеку. А работает в центре, на Сретенке.

Машина мчалась по Варшавке. Раньше мы часто проезжали здесь, но никогда не ездили так быстро – вечно стояли в пробках. Говорили, смеялись, а в окна стучался дождь. Я посмотрела на Сашу: о чем-то он думает сейчас? О том, что произошло в поезде? О гордо проплывшей мимо нас Глинской? Но он казался таким утомленным, что, наверное, не думал ни о чем. Человеческий организм – совершенная система. В какой-то момент сознание переключается, иначе – перегрузка, сбой. Я тоже не хотела ни о чем вспоминать. Я училась жить настоящим, писала свою жизнь набело.

Как долго я тосковала по реальной жизни, по своему дому, по круглой комнате с белыми шторами! И вот, наконец, вернулась сюда. Уже не гостьей, но еще не хозяйкой. Хотя на дне моего нового ридикюля лежали врученные Сашей ключи. Это его дом, и он хочет, чтоб я жила здесь. И значит, этот дом должен стать моим. Но все, оказывается, не просто.

В гардеробной уже не висели тяжелые шелковые платья. То ли он правда выбросил их, то ли… Нет, меня это не касается. Зато у меня тоже есть два чудных старинных платья. Темно-зеленое Еленино, которое я еще ни разу не надевала, и бордовое из швейцарского замка. На бордовом не хватает пуговиц. В ту ночь ему так не хотелось мучиться с застежкой… Казалось, надо быстрее, впереди мало времени. Всегда так казалось. И теперь еще кажется. К тому, что все кончилось, тоже надо привыкнуть. Так, размышляя, я развешивала в гардеробной вещи: свои, Сашины, а сумку с Гришкиными убрала в шкаф.

В шкафу стопками сложено белье: простыни, полотенца, носовые платки. Платки женские, батистовые и кружевные, белые с монограммой. А я и не думала, что вещи так давят. И белые шторы в спальне… Их, наверное, тоже покупала его жена – любительница белого шелка. Но может, и не жена. Он и до нее жил в этой квартире… А шторы можно снять. Заменить сиреневыми или золотистыми.

Пока я разбирала дорожные сумки, осваивалась со стиральной машиной, Саша сварил кофе, поджарил тосты с сыром, и получился завтрак в духе Швейцарских Альп.

Мы уютно устроились у маленького круглого стола на кухне. И самое прекрасное, что можно не спешить, не надо просчитывать ходы и еще – не надо расставаться.

– Ты иногда вспоминаешь Альпы? – спросил Саша.

– Вот сейчас вспомнила: кофе, горячий сыр… Боже мой, так давно…

– Только две недели.

– Не представляю!

– Ты бы хотела еще съездить туда?

– Ты бы еще спросил, не хочу ли я съездить в Питер!..

– Не хочешь?

– …или сходить в музей.

– Ну и как?

– Не хочу! Ни за что не хочу! Только так и понимаешь, до чего дома хорошо.

Я говорю вполне искренне: сейчас я просто уверена, что это мой дом.

– Хорошо? – Улыбнувшись, он обнимает меня забинтованной рукой. Бинт в крови.

– Тебе надо поменять повязку.

– У меня – ни бинтов, ни лекарств. – Саша беззаботно усмехается. – И рана моя совсем не страшная.

– А знаешь, что сказал Гришка, когда мы сели в поезд? Все хорошо, что хорошо кончается!

– Это в яблочко! Для него все закончилось прекрасно.

– Еще бы! Он даже драку вашу проспал. И теперь – счастливый обладатель наследства.

– А ты в курсе, какое наследство?

– Мы не успели поговорить. У них все было продумано, даже наша спешка.

На мгновение мне снова видится Питер: мутные улицы, гостиничный номер, женщина в серой дубленке в углу спальни, ее взгляд, от которого невозможно заслониться. В моем сознании она незаметно сливается с другой, из купе. Они были совсем разными. Общее – холодный пристальный взгляд.

– Лиза, ты где?

– Здесь. – Я улыбаюсь, пытаюсь улыбнуться. – Теперь я здесь.

За чашкой кофе у стола, на диване в гостиной и, наконец, в белой круглой спальне… Мы так давно не оставались вдвоем. Правда, был тесный номер в гостинице, линялый гобелен. Но это – как будто не по-настоящему. А по-настоящему – поезд, страх за жизнь: за его, за свою. За нашу. Потом в грязном туалете я вытаскивала осколки из его окровавленной ладони, и мне хотелось плакать. И сейчас мне хочется плакать. От усталости, от счастья, оттого, что вдруг исполнились все мои желания…

Мы проснулись одновременно. В окно скользнул последний закатный луч, и скоро комната погрузилась в сумерки. В прихожей беспардонно трезвонил телефон, потом где-то в недрах карманов и сумок запищали мобильные. Внешний мир был равнодушен к нашему растерянно-счастливому состоянию. Мы требовались всем сразу.

– И прямо сейчас! – Саша засмеялся. Пока он говорил по телефону, я выяснила, что холодильник пуст и нужно немедленно отправляться за продуктами и не забыть зайти в аптеку.

Саша предложил сходить в «Перекресток». Я согласилась, мне было все равно куда идти. По дороге рассматривала улицы, светлые от фонарей и сверкающего снега, людные, оживленные. Раньше я редко бывала в новых районах, но всегда казалось, жизнь здесь другая, как будто на подъеме. И магазины тоже другие – огромные, нарядно убранные залы. И выбор громадный. В такие магазины нельзя приходить без конкретного плана. Я пыталась составить его с ходу: купила курицу, салат, хлеб, бутылку вина, но потом впала в искушение и набирала что попало.

Дома перевязала Сашину руку, поспешно управилась с курицей и задалась вопросом, где лучше накрыть стол.

Мне так понравилось, как мы завтракали сегодня, но ужин – завершение нашего первого настоящего дня – должен конечно же быть праздничным. Лучше гостиная. И вот эти фарфоровые тарелки. Я ставила посуду на сервировочный столик, когда позвонили в дверь.

Из прихожей донеслись голоса, Сашин и незнакомый женский. «Не слишком ли много женщин вокруг него?» – мелькнула неприятная мысль, но, прислушавшись, я поняла: Леонарда.

– Я, дорогой мой, звоню тебе, звоню, а подходит какая-то женщина. Ты что же, кому-то отдал телефон? – Не дождавшись ответа, она продолжала: – А сегодня весь день вообще никто не отзывается. Я беспокоюсь, где ты пропадаешь… – Он снова промолчал, но она, не стесняясь, вещала дальше: – Выполняешь поручения этого отвратительного фонда?

– Да дело не в поручениях…

– Нет, друг мой! Ты меня не обманешь! Но я тебя не виню – ты это делаешь не по своей воле.

– Не по своей, – виновато согласился он, к моему все возрастающему недоумению.

– Я не осуждаю тебя! – царственно изрекла Леонарда. – Я желаю тебе только добра. Поэтому и приехала предупредить, несмотря на страшную занятость…

– О чем же ты хочешь предупредить?

– Не ходи в «Обелиск»…

Саша, должно быть, сделал протестующий жест, потому что Леонарда поспешно заговорила:

– Я прекрасно понимаю, что совсем ты не можешь бросить их. Но речь лишь о нескольких днях, буквально завтра-послезавтра!

– А что это изменит?

– Я же тебе сказала, что буду обращаться в профсоюз. И на днях эти обалдуи мне сообщили: получено приглашение на аудиенцию в астрале. «Обелиску» не миновать неприятностей!

– Ты уверена?

Даже через дверь я уловила в Сашином голосе озорные нотки.

– Как я могу быть уверенной в них? Они еще на аудиенции опозорятся, олухи эти. Не могут ничего толком – только бабки гони! А на наши денежки жируют – по курортам и ресторанам… Но мало что вдруг?.. Обещаешь не бывать в «Обелиске»?

– Да ты не беспокойся.

– Ради ребенка!

– Конечно-конечно!

– Вот и хорошо!.. Ты не представляешь, как ты меня успокоил! Скажи им, что ты заболел.

– Так и скажу.

– Ну все, я должна бежать. И пожалуйста, сообщи мне твой мобильный номер. Не могу же я каждый раз вот так…

– Хорошо, я пришлю его тебе.

Каблучки зацокали к лифту.

– Ну что наш ужин? – спросил, вернувшись на кухню, Саша.

– Ну что наш фонд? Ты, кажется, затеял какую-то ответную акцию, решил не оставаться в долгу? И теперь их ждет аудиенция в астрале?.. Ну-ка, признавайся! – веселилась я.

– Не смейся. – Он грустно махнул рукой. – Человек перестал понимать, что к чему, а я только масла подлил в огонь своими дурацкими шуточками.

– Какими шуточками?

– Да вот зачем-то сказал ей, что «Обелиск» – современная инквизиция.

– Зачем ей вообще об «Обелиске» рассказывать?

– Ну, думал об этом. Помнишь, когда из Альп вернулись? Время было тревожное. И тут она приехала, завела какие-то нескончаемые разговоры. Я и в мыслях ничего такого не имел – само собой получилось.

– А что это такое – профсоюз?

– Наверное, профессиональное объединение ведьм, колдунов, магов – кого еще?

– И теперь вся эта нечисть ополчится на «Обелиск»?

– Какая там нечисть?! Несчастные люди.

– Если ты… сомневаешься в Леонарде, то почему же оставил с ней сына? Как ему с ней живется? – не удержавшись, спросила я.

– Я долго думал. Но тут, кажется, ничего не поделаешь. Мальчика она не отдаст.

Самые грустные мысли – о детях. Я моментально вспоминаю свою Ленку, хрупкую, сероглазую, с русыми локонами, уже взрослую, но еще маленькую. Завтра мы с ней обо всем поговорим… Потом, уже привычно, думаю об «Обелиске». Теперь он существует в новом обрамлении – колдовской профсоюз, Леонарда.

Состояние мира вокруг нас – война всех против всех, мир лежит в войне. Просто неприлично быть счастливыми в таком мире. Но – мы вместе, пьем в гостиной французское вино… и кажется, ничто не омрачает нашего счастья. Или это затишье перед бурей? Короткая передышка?

– Долгая передышка. На всю жизнь. – Саша пытается успокоить меня, но мне кажется, ему тоже тревожно.

– А если позвонит Карташов?..

– Отправишь. Ты ничего ему не должна.

– Еще знаешь что?.. – Так непривычно чувствовать себя слабой, так хорошо, что рядом человек, готовый броситься на бой с твоими проблемами. – Меня немного страшит развод. Судьба Елены, раздел имущества…

– Ерунда! Наймем адвоката. Все уладится без твоего присутствия.

Я тихо говорила, уткнувшись в Сашино плечо. Ревизировала прошлое и осмысляла будущее. Из полумрака нашей гостиной будущее представлялось ослепительно прекрасным. Я снова буду работать доктором (надо только подтвердить диплом и пройти стажировку), Ленка поселится вместе с нами, летом мы поедем на озера в Финляндию. Пригласим Ольгу с Макаром, для смеха – Губанова. На озерах безлюдье и белые ночи. А в Москве вечные сумерки или и вовсе полярная тьма. Но очень хорошо будет и в Москве. Спешить домой дождливым осенним вечером, зная, что дома Саша. Или самой ждать его возвращения, прислушиваться к звукам на лестнице, к шуму лифта, к звону ключей за дверью. И дождаться, и остаться вдвоем…

Но разве в наше время люди могут побыть вдвоем? Их везде достанут – если не непосредственно, так при помощи технических средств! Наш разговор прервал телефонный звонок. Я поднялась, Саша попытался удержать меня. Я слабо запротестовала:

– По-моему, лучше сразу подойти, чем потом всю ночь волноваться.

– Подойди, если хочешь.

Я сняла трубку и услышала захлебывающийся голос Гришки:

– Ну я вкопался, блин! Куда теперь деваться-то?

– Гриш, давай спокойно и по порядку, – попросила я механически.

– Чё по порядку?

– Во-первых, как в Твери?

– Да в Твери туфта. Подписал какую-то бумагу – протокол, что ли? – для проформы. Они меня быстро отпустили.

– А того?.. Другого?..

– Я почем знаю? Побазарили – увели.

Из милиции Гришка отправился на вокзал и, пока ждал поезда, от нечего делать прочитал тети-Маринино завещание. Лучше бы он не делал этого, потому что до Москвы потом добирался на ватных ногах, с потными от волнения ладонями и бьющимся, как овечий хвост, сердцем. По завещанию он являлся наследником, как пишут в сказках, несметных сокровищ.

И стоило ему переступить порог собственной квартиры (как усталый путник – невольно подумала я), как Светка тут же сообщила приятную новость:

– Весь день тебе названивали какие-то люди!

– Кто названивал? – не врубился сначала Гришка.

Но вскоре сомнений уже не оставалось: звонили доблестные обелисковцы. Самое странное, что после его возвращения звонки не возобновились. Глупо думать, конечно, что они оставят Гришку в покое. Видно, у них тактика такая. Изматывают, понимают, что он никуда не денется.

– Что ж делать? – беспомощно спросила я.

Нет, рядом с Сашей я определенно расслабилась. Еще сутки назад такая фраза была для меня невозможна.

– Вот именно! Где мне теперь ховаться? – заорал Гришка, потрясенный моим состоянием.

– Откуда я знаю?

– Я лучше сам в ментовку пойду!

– И что ты им скажешь?

– Скажу: я сдаюсь! Сил моих больше нет!

Моя безучастность окончательно повергла Гришку в шок: он кричал в трубку какую-то страшную несуразицу, так что стоявший рядом Саша без труда разбирал его слова. У меня уже не было сил пропускать через себя этот мутный поток.

– Успокойся, Гриш. Мы подумаем. Я и Саша.

– Подумаете? – настырно переспросил он. – Пока вы думать будете, они мне уже склеят ласты.

– Мы тебе утром перезвоним.

Я поспешила отключиться – момент был подходящим. О тяготах своего положения Гришка собирался рассказывать ночь напролет. А чем мы ему поможем?

– Да ничем, – сказал Саша насмешливо. – Мы ему ничем не поможем. Мы – не реабилитационный центр. А у Гришки нашего просто истерика. Разрядка после всех испытаний.

– Но может, там правда несметные сокровища?

– Да какие сокровища? Ты что, не знаешь Гришку?! Заводится с пол-оборота! Пускай теперь Светка занимается с ним, мы уж и так хорошо поработали.

Особенно я! Нянчилась с этим Гришкой, как с собственным ребенком. Он привык, и думает, всю жизнь можно будет пользоваться моим участием, звонить в двенадцатом часу, изливать душу. Нет, Саша тысячу раз прав: пусть теперь плачется своей Светке!

Но может, у них не те отношения? Я знаю, есть такие семьи: пьют, едят, спят, растят детей, делают покупки, но не разговаривают. И не из-за отчуждения или неприязни. Одна моя пациентка как-то сказала мне:

– О делах мужа я узнаю из случайных обмолвок или из его телефонных разговоров с друзьями. В лучшем случае он о чем-нибудь расскажет мне постфактум.

Я подумала, что и у нее тоже пропало желание делиться с мужем, если даже оно и было. И вместе с тем по-своему она хорошо к нему относилась. Всегда повторяла, что человек он порядочный, надежный. И сама была верной и заботливой женой. В некотором смысле их союз можно было назвать образцовым. Если в этой сфере только возможны образцы!

– Ты все о Гришке? – поинтересовался Саша.

– Уже не о нем.

По комнате еще тут и там мелькают призраки счастливого будущего, уготованного нам жизнью: долгих интимных вечеров, интересных путешествий, ярких праздников и насыщенных будней, когда ни один день не будет похожим на другой.

В молчании мы допиваем красное вино, доедаем остатки ужина и в половине первого исчезаем за дверью нашей необыкновенной белой спальни.

Глава 22

Рано утром позвонил Гришка. Ночью ему не давали спать звонки обелисковцев, и неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы Светка не отключила телефон. Однако отключение телефона – типичная страусиная политика. Надо предпринимать какие-то реальные шаги.

– Какие? – Гришка опять находился в состоянии невменяемости.

– Мы пока ничего не придумали, – объяснила я неуверенно, по привычке мне казалось, что с ним надо говорить только конструктивно. Но что конструктивного я могла сказать сейчас?

– Как мне теперь от них отхомячиваться?! – не унимался Гришка.

– Подожди немного. Мы тебе сами позвоним.

На этот раз, кажется, я кое-кто придумала! Только, конечно, сначала следует посоветоваться с Сашей. Гришка должен просто отдать «Обелиску» наследство! Больше-то у них к нему никаких претензий. Пусть едет в «Обелиск» и откровенно поговорит с Иннокентием.

Однако Саша так не считал. По его мнению, действия «Обелиска» были лишь щелканьем зубов. Столько денег они вбухали в операцию, а наследство проплыло мимо носа. Да еще пойман Гришкин двойник. Теперь он может выдать всю контору. Поведает миру об их делишках!

– Что же Гришке-то посоветовать? Ты сейчас уйдешь, он опять позвонит.

– Переждать. Кроме звонков, они ни на что не осмелятся. – Саша быстро глотает кофе – торопится на работу.

– Постараюсь его утешить, объяснить.

– Может, и не надо ничего объяснять, – предполагает Саша задумчиво. – А если они прослушивают его телефон?..

Гришка мне больше не звонил. Правда, после Сашиного ухода я недолго оставалась дома. Помыла посуду, прикинула насчет обеда, потом собралась и поехала к Ленке.

Я специально решила приехать пораньше, до ее возвращения из школы: хотела приготовить что-нибудь вкусное и еще подышать тем воздухом, побыть в той атмосфере, в которой теперь живет моя дочь. Мы не виделись почти месяц. За этот месяц от меня прежней не осталось и следа, но, возможно, что-то переменилось и в Елене. Сейчас она новыми глазами увидит меня. Кто знает, вдруг именно от этого взгляда будут зависеть наши дальнейшие отношения?

Войдя в квартиру, я сразу услышала шаги. Ленка прогуливает школу! Сколько теперь пишут о детской безнадзорности, о том, что родители не обращают внимания на детей. Я всегда искренне ужасалась: как так можно? Но многие, должно быть, делают это не по своей воле. Жизнь заставляет! Разве я могла поступить по-другому в сложившихся обстоятельствах? Выбора у меня не было, уехала из дома, бросила дочь, теперь она прогуливает школу… и может, это только цветочки, а будут еще и ягодки. Я механически положила на подзеркальный столик пакет с купленным по дороге мороженым.

– Ты приехала? – В прихожей появился Лешка.

– А ты еще не уехал? – удивилась я.

– Я сегодня вечером уезжаю.

– Лена в школе?

– Она пока у Наташки поживет. Мать заболела, и пришлось им расклад поменять… Ну, проходи, не стой на пороге.

Все планы летели коту под хвост. Встречаться с Еленой в квартире свекрови я не собиралась. Разговора не получится, все будет не так! Потом я подумала, что можно подождать ее у школы после уроков. Погода сегодня чудесная: яркое солнце, легкий мороз. Мы могли бы прогуляться или ненадолго зайти к нам.

– Ты не знаешь, сколько у нее уроков сегодня? – крикнула я скрывшемуся на кухне Лешке.

– Вроде бы семь, но точно не знаю. Ты будешь чай?

– Давай. – Я прошла за ним и присела у стола. – Как вы тут без меня жили?

– Жили не тужили, – ухмыльнулся муж. – А ты где была?

– Сначала в Швейцарии, а потом в Питере.

– А теперь решила вернуться домой?

– Не решила, Леш. Да ты и сам знаешь. Я приехала с Леной поговорить.

– Поздравляю, она сказала, что жить будет с тобой.

– Ты же понимаешь, что так естественнее. Ребенок должен жить с матерью. Тем более девочка.

– Ребенок должен жить с родителями.

– Это в идеале.

– Что тебе мешает воплотить идеал? Жили же мы вместе до этого.

– Ну, Леш, как мы жили? Я так уже теперь не смогу.

– После того как съездила в Швейцарию и покаталась на джипе?

– Кстати, неплохой способ передвижения.

– Лиз, я серьезно.

– И я серьезно. У тебя все эти годы, наверное, была женщина. Может, не одна, а разные… но, так или иначе, развод – это твой выбор!

Он не спеша дожевал бутерброд, взглянул на часы.

– Торопишься?

– Мне надо собраться… А насчет женщин я тебе скажу: женщины точно были, но зачем шило на мыло менять?

– Ты о чем?

– Это все старая песня! Каждый раз я был уверен, что встретил наконец-то то, что искал. Но ежедневное общение с избранницей убеждало как раз в противоположном. Ничего такого я не искал, да и какой нормальный человек захочет такого?!

– И отсюда следует, что нам с тобой не нужно разводиться?

– Именно отсюда-то и следует! Мы худо-бедно прожили вместе пятнадцать лет, нажили дом, вырастили дочь, а самое главное – не принесли и не принесем друг другу никаких неприятных сюрпризов и разочарований.

– Типа лучшие новости – отсутствие новостей?

– Типа.

Я вспоминаю о лучезарных картинах будущего, которые мы вчера рисовали, сидя в гостиной. Неужели когда-нибудь я почувствую, что сменяла шило на мыло? Да и подойдет ли мне Лешкин опыт? Живя со мной, он, оказывается, кого-то искал, выбирал, влюблялся и разочаровывался, а я просто случайно села в Сашину машину и встретила своего человека. Мне легко было рассказать ему о своих бедах, и он не просто выслушал. Он меня спас, рискуя собственной жизнью.

У каждого на земле свой путь, свой опыт и поэтому свои теории. Скажу ради справедливости: Лешке о том несчастье, которое случилось со мной, я не хотела рассказывать. Я не верила, что он мне поможет. Не сможет или не захочет – неизвестно. Я вообще об этом не думала. Я просто от него ничего не ждала. И менее всего ждала жертвы.

Вот такой у меня был опыт. И значит, разговор о мыле и шиле – пустой звук. Но я не собиралась обсуждать это с мужем. Вдруг он решит, что я упрекаю его? И в свою очередь обвинит меня в том, что из истории с Карташовым я сделала глупую тайну и таким образом сама все испортила. Превратит нашу беседу в отвратительную разборку. Этого только недоставало!

Наверное, все дело в том, что на момент той жуткой истории наша семейная жизнь уже дала трещину, но мы увлеклись зарабатыванием денег на квартиру и ничего вокруг не замечали. И окажись мы тогда внимательнее, семью еще можно было бы спасти. Но молодость беспечна, а нам достались такие трудные годы! Надо было работать и выживать.

– Давай я помогу тебе собраться.

– Помоги.

В последнее время я только тем и занималась, что собирала вещи. Костюм, рубашки, джинсы, белье.

– По-моему, Леш, тебе не понадобятся два одинаковых свитера. Тем более таких теплых.

– Ты думаешь? Тогда вытащи серый.

– И еще надо захватить зонт. Вдруг там начнутся дожди? Едешь почти на месяц… Смотри, куда я его положила. Все, можешь застегивать свой саквояж!

– Спасибо. – Лешка улыбнулся. – Ты ведь знаешь, как я это все не люблю.

– Да не за что.

– Ты сейчас куда?

– К Лене в школу. Давно мы с ней не виделись.

– А хочешь, я тебя отвезу?

– Не надо. До школы идти пять минут.

– Давай я тебя отвезу и с Ленкой заодно попрощаюсь.

– Поехали, если хочешь. Только давай быстрее, а то мы с ней разминемся.

…Со школьного крыльца со смехом и криками сбегали старшеклассники. Ленка появилась одной из последних, в расстегнутой коралловой куртке, со свободно падающими на лоб красивыми светло-русыми волосами. Рядом – неизменные подружки, Настя и Мила. Мы вышли из машины и зашагали навстречу дочери.

– Смотри. – Первой заметила нас невысокая бойкая Людмила. – Родаки твои!

Ленка замерла, пораженная. И когда удивление немного отступило, тихо поинтересовалась:

– Вы что, теперь решили не разводиться?

Не успел я доехать до работы, как Гришка позвонил опять:

– Сань, ну чего делать? Сейчас какие-то звонили. Я: алё – они трубку бросили… Я стремаюсь из хаты выйти. Клинская пропала: сотовый – недоступен, по домашнему не подходит!..

– Ты наследство-то получил?

– Что я – совсем дурак?!

И Гришка стал зачитывать завещание тети Марины – я чуть не влетел в тормозящий впереди «опель».

– …часы яшмовые в золоте с бриллиантами лондонской работы – середина XVIII века, букет из драгоценных камней – саксонская работа XVIII века, золотое ожерелье и золотой браслет греческой работы, Сань, начала IV века до нашей эры! – отчаянно палил Гришка. – Ларец для драгоценностей нюрнбергской работы XVI века! Сань, ведь мочканут!

– Ну подожди, Гринь. Твой двойник даст показания…

– Ой! – мандражировал Гришка. – Да они меня к тому времени давно замочат!..

На работе все было тихо. Губанов уехал за новым заказом. Но по мобильному теперь уже непрерывно трезвонил Гришка.

– Между прочим, – чуть не плача закончил он, – и Лизу они в покое не оставят. Она ведь – свидетель. Всех покоцают!..

К обеду Губанов не вернулся. Под настырный Гришкин трезвон я пытался сосредоточиться. Когда трезвон оборвался, я снял трубку и позвонил в «Обелиск».

– Иннокентий Константинович, это Аретов, художник из «Мебели». Мне нужно подъехать к вам.

– А, помню-помню вас, молодой человек. Конечно, приезжайте. Интерьер у нас оформляется полным ходом. Мы пока всем довольны, – ответил Иннокентий, полагая, что я еду смотреть интерьер.

Войдя в гостиную «Обелиска», я лишний раз подивился талантливости нашего Прохорыча с ребятами. Большой стол с шестью стульями – посреди комнаты, диван, кресло и чайный столик тоже уже стояли на своих местах.

Мы с Иннокентием были одни. Он улыбался, наблюдая, как я разглядываю обстановку. На стене я увидел Лизину парсуну.

– Иннокентий Константинович, я хотел с вами поговорить про Гришку, – начал я.

– Простите?! – удивился он. – Я не ослышался? Вы сказали: Гришку?

– Да. Гришу Прилетаева.

Улыбка сошла с его лица.

– В прошлый раз, когда мы с вами разговаривали тут, вы изволили заметить, что есть горсточка художников в широком смысле слова – истинных сынов отечества – и толпа. А Гриша… Я хотел сказать, что нам всем очень жалко Гришку. Он никому не сделал зла. У него четверо маленьких детей, – неожиданно закончил я.

– Александр, скажите, как вас по батюшке? – Иннокентий широким жестом пригласил меня сесть к столу.

– Васильевич. – Я сел на стул, машинально отметив его прочность.

– Александр Васильевич, давайте будем откровенны, пока нас никто не слышит. Вы знаете, откуда у него наследство?

– Знаю. Из госпиталя.

Иннокентий удивленно на меня посмотрел:

– И может быть, знаете, каким способом оно там получено?

– Тоже знаю. За хлеб и лекарства. – А если не секрет, откуда вы…

– Секрет.

– Ну хорошо. Раз вы все знаете, тогда ответьте мне на один вопрос. Вот если сейчас, скажем, вдруг в Москве случится наводнение. И мы с вами пойдем и, пользуясь всеобщим замешательством, ограбим какую-нибудь лавочку. То не правильно ли будет после того, как вода спадет, потребовать с нас назад содержимое этой лавочки?

– Но они добровольно отдавали…

– Хорошо. Мы не будем грабить лавочку. Мы пойдем с вами спасать людей. Но мы пойдем не просто так. А со списком – кого стоит спасать! Кто этого стоит в денежном эквиваленте. И приступим к их спасению лишь после того, как они нам выложат все, что имеют. Кем мы с вами окажемся после этого? Я думаю, вы согласитесь со мной – все теми же бандитами.

– Гришка не бандит, а художник. Парсуна, которую он написал для вас, – произведение искусства. Вы сами это видите.

Иннокентий поглядел на парсуну.

– И особу эту я имел честь лицезреть, – задумчиво сказал он про Лизу и вдруг внимательно посмотрел на меня. – Вот теперь-то я вас понимаю. Александр Васильевич, эти людишки, за которых так вы хлопочете, не стоят пятака…

– Я попросил бы вас, Иннокентий Константинович…

– Молодой человек, Александр Васильевич, позвольте мне рассказать вам небольшой эпизод из собственной жизни. Когда я был молод и так же, как и вы, разочарован во всем. И мне казалось, уже ничто не вернет меня из той бездны мрака. А тогда я писал диссертацию по Возрождению. И представьте себе… Влюбился в Джоконду! Да что влюбился?! Полюбил ее! Я часами всматривался в черно-белую репродукцию. (По тем временам очень недурную.) И мне открывались все новые и новые оттенки ее улыбки, ее теплых глаз, изгиб рта. Да и не нужны мне были новые оттенки. Я не мог насытиться старыми. А у меня была невеста. Но после Джоконды я ее, естественно, уже не замечал. И вот, возвращаюсь я как-то под вечер из университета к себе на Васильевский. Иду, а мне навстречу… Кто бы вы думали? Сама Джоконда! Конечно, я не был сумасшедшим тогда. Это была женщина, чем-то, скажем так, похожая на Джоконду. А остальное уж я додумал сам. Я к ней. Она от меня. Я за ней. Представляете, оживший идеал! В общем, вскоре мы поженились. И какое же тяжелое, жесточайшее разочарование, уважаемый Александр Васильевич, меня постигло. Базарную грязную бабу я принял за Джоконду… Одно лишь утешало. Та, послужившая моделью, уверен, была такой же!

– Ну, это уж слишком! – Меня потряс его неожиданный подкоп под наши с Лизой отношения.

– Постойте. Не торопитесь. Так вот. С этой так называемой «бабой» я, конечно, вскоре развелся. Но только годы спустя осознал, что она вовсе не была ни грязной, ни базарной. А была просто нормальной женщиной. Но мне-то нужен был тогда идеал! И потерпел я полное фиаско из-за собственных фантазий. Я вовсе не собирался вас обидеть. Просто хотел заметить, что та на картине и эта в жизни – две крайне разные фигуры. Возможно – полярно разные. Вот и все. А что до Гришки, то он никаких моральных прав не имеет на эти ценности. В мою задачу не входит отобрать и присвоить их. Но отобрать и раздать вещи их законным владельцам.

– А если он вам сам все отдаст?

– Молодой человек, я вам только что привел ярчайший пример – как опасно фантазировать. Фантазируйте сколько угодно, но в искусстве. А в жизни будьте реалистом. Никто никому ничего не отдаст! Запомните это. А хоть бы и отдал. Он назавтра же прибежит – требовать назад. Шутка ли – каждая вещь уникальна. Она одна стоит нескольких приличных квартир и машин, вместе взятых. Нет.

– Иннокентий Константинович, пойман его двойник, который укажет…

– Увы. Двойник убит при попытке к бегству. Еще в Твери. – Иннокентий замолчал.

Я встал, чтобы идти восвояси.

– Александр Васильевич, – окликнул Иннокентий. – Я с вами откровенничал не вполне бескорыстно. Вы действительно много знаете. И просто так мы не можем с вами расстаться. У нас с вами теперь возникает дилемма. Или мы – друзья. Или мы с вами, Александр Васильевич, – враги. Не скрою, мне очень желалось бы видеть вас в нашем фонде. – Давайте условимся так, – сказал он напоследок. – Вы думаете до завтрашнего дня. Я буду ждать вашего звонка. Или лучше приезжайте сами. Ну а если нет… Сами понимаете – у нас просто нет выхода.

Домой я вернулся в самом подавленном состоянии.

– На работе? – открыла Лиза. – Она улыбалась, но в глазах ее заметались тревожные искорки.

– Если б… – вздыхал я, раздеваясь, умываясь и потом на кухне хлебая что-то. – Если б на работе. Хотя, может быть, теперь уж и на работе.

Лиза сидела напротив, молча глядела на меня и терпеливо ждала.

– Я сделал, наверное, непоправимую ошибку, – наконец, выдавил я. – Побывал в «Обелиске». Как последний дурень, выложил все перед ним. И теперь он, то есть Иннокентий, требует от меня, чтобы я поступал к ним на службу. Не знаю кем, но можно догадаться. А не то меня постигнет одна участь с Гришкой.

– Ты получишь наследство?! – ужаснулась Лиза.

– Наследство псевдо-Гришки. – Я тягостно перевел дух. – Пулю в затылок. Псевдо-Гришка убит в Твери.

– Не успела я… – прошептала Лиза. – Как теперь ты…

– Я думаю, и от тебя они не отстанут.

– Звонил Губанов, – произнесла Лиза. – Поздравил нас с приездом. Говорит: новый заказ…

Я махнул рукой.

– Подожди, – остановила меня Лиза. – А давай подумаем. Может быть, Макар?

– Макар – «директор мебельного комбината», – вспомнил я слова шефа. – Тогда уж, может, Губанов?!