Текст книги "Сто и одна ночь (СИ)"

Автор книги: Анастасия Славина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 17 страниц)

ГЛАВА 21

Это был обычный выходной день. Мы валялись на диване, смотрели телевизор. Папа лежал на боку, опираясь о локоть, и щелкал пультом, уже, наверное, по четвертому кругу перебирая каналы. Я сидела в позе лотоса и ложкой выцарапывала из банки остатки шоколадного крема. Комнату освещал лишь экран телевизора с мельтешащими картинками. Дождь барабанил в окна. Позевывая, я сожалела о том, что так быстро закончился шоколадный крем. Он всегда быстро заканчивается. Нужно покупать сразу несколько банок…

– Стоп! – скомандовала я папе, и он задержал палец над кнопкой пульта. – Это же Граф – писатель! Давай, послушаем, кого он довел до самоубийства на этот раз.

Я любила читать. Книги проглатывала – одну в два дня. Но из книг Графа читала только парочку. Он слишком жестко пишет, его Вселенская злость на людей льется из каждой строчки. Мой же любимый автор – Стиг Ларссон. То же не романтические комедии пишет, но все-таки… Только у Графа и без меня была армия поклонников и поклонниц. Людям нравится читать, как издеваются над кем-то, похожим на них.

Тогда я знала о Графе только то, что он жестокий, своенравный, бездушный затворник. Он не давал интервью, но, похоже, в преддверии выхода книги, его все-таки уговорили выступить на камеру.

И вот я наблюдаю, как он в расслабленной позе сидит на черном кожаном кресле с высокой спинкой – как на троне. Черный фон. На экране – только Граф. Шелковая рубашка баклажанного цвета, черные брюки, черные туфли – их начищенные носки блестят в резком свете лампы. На мизинце кольцо с камнем под цвет рубашки.

Граф ловко водит за нос журналистку, стоящую за камерой: уворачивается от ответов на неудобные вопросы, а потом и вовсе меняется с ней местами. Меня увлекает эта игра.

– Смотри, пап, ему же около тридцати, а волосы уже седые – прямо, как у тебя.

Папа не отвечает, и я поворачиваюсь к нему.

От того, что я вижу, мое сердце сжимается так больно, что некоторое время я не могу дышать.

– Пап! Что с тобой?!

Он сидит на краю дивана. Совершенно поменялся в лице. Кажется, едва не теряет сознание. Он смотрит на экран, не отрываясь, его губы дрожат. В глазах стоят слезы. Он встает – не хочет, чтобы я все это видела – покачивается – и хватается за край стола. Я бросаюсь к нему на помощь, но отец отстраняет меня, пытается улыбнуться – но выходит так горько, что меня словно нож режет в солнечном сплетении.

Это были только цветочки. Куда более сильные эмоции я испытала позже, когда отец рассказал мне свою историю.

О своей безумной любви к женщине, так похожей на меня.

О сумасшедшей ночи в автомастерской, после которой Ксения забеременела.

О сыне, которому он, сам того не зная, подарил кольцо.

О долгих, мучительных и безрезультативных поисках своего ребенка.

И о том, что этой ночью по телевизору увидел свое кольцо на руке Графа.

В ту же ночь у отца случился первый приступ. Я слышала, как он ходил по спальне, натыкаясь на мебель, а потом произнес громким, требовательным голосом: «Где мое кольцо, Ксения?!» Словно она стояла рядом с ним, там, в спальне. Так страшно мне еще никогда в жизни не было…

Мой папа из тех людей, которые даже самые сложные решения принимают мгновенно. Но после интервью я несколько недель слушала, как по ночам время от времени жалостливо поскрипывала его кровать. Спал ли он вообще?

Представить не могу, что чувствует отец, который несколько десятилетий разыскивает своего сына, а этим сыном оказывается монстр.

Вряд ли мой папа принимал более сложные решения в своей жизни.

Понятия не имею, что творилось тогда в его голове. Знаю только, ему было больно. А мне было больно потому, что я ничем не могла помочь самому близкому человеку. Просто старалась находиться рядом, чтобы он чувствовал мою поддержку и любовь. Тяжелое, мутное, невыносимое время…

Отец отправил Роджера следить за Графом – и результаты только подтвердили опасения. Тогда отец решил вычеркнуть Графа из своей жизни – словно никогда и не видел того интервью. Но по ночам все чаще и чаще в нем просыпался измученный любовью мужчина, который требовал свое кольцо…

Мне кажется, это случилось невероятно давно. Словно с тех пор я успела прожить еще одну жизнь. Вернее, целых три. В первой я побывала Шахерезадой, которую чувства к взбалмошному писателю превратили из отщепенки и недотроги в страстную влюбленную женщину. Во второй – коротенькой – я оказалась преступницей – Граф все-таки вызвал полицию. Правда, в тот же день он забрал заявление. Не знаю, что его на это подвигло, – здравый смысл, отголоски чувств ко мне – или чудо. Я бы поставила на последнее. А через неделю после посещения полицейского участка – на мой день рождения – папа сделал мне шикарный подарок… С тех пор у меня началась новая жизнь – в роли хозяйки кофейни.

Мы открылись позавчера, а я до сих пор пребываю в таком взволнованном состоянии, словно у меня завтра свадьба.

Здесь все так, как я мечтала. Моя маленькая уютная кофейня на пять столиков находится в самом центре города – спрятана на узенькой улочке, на первом этаже старого, но красивого и подтянутого, как офицер в военной выправке, дома. Через дорогу – парк и река. По утрам ко мне забегают клиенты, которые перестали завтракать дома, – им нравится кушать сэндвичи и пить кофе с таким видом из окна.

Аромат свежей выпечки и кофе переманивает посетителей парка и привлекает случайных прохожих. Кто-то покупает чашечку капучино с круассаном и садится за столик. Кто-то берет выпечку с собой. Иногда приходят за тортами на заказ.

В моем кафе – кирпичные неоштукатуренные стены. На одной из них – гигантское черно-белое граффити – и, кажется, что сидишь в тупике улице, возле старой кирпичной стены. На окнах нет штор, со стороны улицы навешены ставни – не громоздкие, решетчатые, – как в кино про Средиземноморье. Вместо люстр – фонари – уличные, старые, кованные. Столики – из тяжелого темного дерева. В углу – витрина. Через стекло видно, как кружатся на тарелочках слоеные пирожные из тонкого, словно бумага, теста. Сочатся нежнейшим кремом заварные пирожные. Тянутся ввысь белоснежными шапочками «Корзиночки». Если какой-то десерт нравится, можно брать прямо с витрины.

Я почти счастлива.

– Клиент требует вас, – обращается ко мне помощница, и я замечаю, что, витая в своих мыслях, уже украсила розочками весь заказной торт.

– Что-то не так? – интересуюсь я, стягивая перчатки.

Девушка пожимает плечами.

Знаю, что мое кафе идеально, но все равно волнуюсь. Снимаю фартук, тренируя на ходу улыбку, выхожу в зал – и замираю.

Я так давно хотела его увидеть, и так мало было надежды на эту встречу, что на доли секунды теряю ощущение реальности. Опираюсь о барную стойку – колени подкашиваются. Глубоко вдыхаю, отталкиваюсь – и делаю шаг вперед.

Граф сидит вполоборота ко мне, смотрит в окно. Вдруг он резко поворачивается, словно почувствовав мое присутствие.

Подхожу к столику на ватных ногах.

Некоторое время мы с Графом, не отрываясь, смотрим друг на друга.

Прихожу в себя первой. Достаю из кармана крохотный блокнот и ручку.

– Вы готовы сделать заказ? – спрашиваю, таращась на белый листок.

– Я слышал, в этой кофейне подают латте с пирожным, которые способны решить любую проблему – хотя бы на время, – цитирует меня Граф, и я едва сдерживаюсь, чтобы не прикрыть глаза – так соскучилась по этому голосу.

Киваю – и сбегаю на кухню. Только за дверью понимаю, что и кофейный аппарат, и холодильник с пирожными – в зале. Прячусь в уборной. Смотрю на себя в зеркало – и поражаюсь отражению. Глаза сверкают, как у сумасшедшей. Распускаю хвост – Графу нравятся распущенные волосы. Потом спохватываюсь – и снова суматошно завязываю хвост резинкой.

Я должна вести себя естественно.

Крис!

Грозно смотрю на свою отраженную улыбку.

Откашливаюсь, выпрямляю спину и, гордо приподняв подбородок, возвращаюсь в зал.

Готовлю кофе, позвоночником ощущая на себе взгляд Графа. И, уже поставив чашку на блюдце, осознаю, что приготовила эспрессо. Некоторые привычки не вытравливаются временем. На тарелку вместо пирожного кладу пирожок с яблоком.

Ставлю заказ на столик перед Графом и, не выдержав, опускаюсь на стул напротив.

Ненавижу.

И так сильно люблю…

– Эспрессо… Без сахара… – говорит он, поглощая меня взглядом. – И пирожок с яблоком, пропитанный ароматным джемом и воспоминаниями….

– Все как вы любите, Граф.

Его взгляд и голос гипнотизируют меня. Прячу ладони под стол, чтобы избежать прикосновений.

– Спасибо, что забрал заявление, – только и придумываю, что сказать.

Граф опускает взгляд. Едва заметно морщится.

– Я не должен был им звонить. Уверен, что мое «прости» мало что значит, но… – Граф снова смотрит на меня, – прости. Я был слишком зол на тебя – да и на себя тоже. Ты не заслужила такого, даже если бы и в самом деле хотела лишь украсть кольцо. Просто… Иногда… сильнее всего отталкиваешь того, кого жаждешь удержать. Только боль любимого человека никогда не заглушит твою собственную. Станет только хуже. Теперь я это знаю.

Кажется, Граф искренен.

Только что значит его сожаление? Зачем он здесь?

– Сама виновата, – осторожно отвечаю я.

– Ты виновата только в том, что хотела помочь своему отцу.

Я совсем глупо открываю рот – и силой воли заставляю его закрыть.

Как?!

Откуда?!.

Чувство такое, будто меня пригвоздили к стулу. Я отлично понимаю – и, в то же время, совсем не понимаю, что происходит.

– Через несколько дней после твоего ухода – сколько точно – не скажу, для меня они слились в один – я проснулся от назойливого звонка в дверь. Странное ощущение, потому что, казалось, я и не спал… То еще время было… В общем, я лежал на кровати, надеясь, что посетитель решит, будто я сдох, – и уберется. Но те бесконечные дребезжания, от которых в голове точно кто-то по стеклянным банкам стрелял, могли поднять и покойника.

Кое-как я доплелся до двери, открыл ее – и быстро протрезвел. Потому что на меня смотрел я сам – только из будущего. Когда фокус стал четче, я понял, что ошибся – мужчина просто был на меня похож. Седина в волосах – такой особый узор, от висков к макушке. Линия губ. Глаза… «Надо поговорить», – сказал мужчина. Я посторонился.

Мы прошли на кухню. Я взял бутылку пива из холодильника. Открыл ее о край стола – и на одном дыхании выпил половину – чтобы мозг, наконец, заработал.

– Я приемный отец Кристины, – сказал он.

Вот так вот…

Я залпом выдул бутылку до донца.

– …и твой кровный отец.

И тут бутылка, как в какой-нибудь мыльной опере, выскользнула у меня из рук – и вдребезги разбилась о кафель… А дальше… твой отец рассказал мне окончание истории, Шахерезада. И она, действительно, перевернула мою жизнь.

– Я не знала об этой встрече… Даже представить себе не могла… – полушепотом произношу я.

С трудом удерживаю себя на месте. Хочется выбежать на улицу – воздуха не хватает. Но сама я пока идти не в состоянии, и в объятиях галантного Графа тоже оказаться не хочу – нельзя, если надеюсь хоть в чем-нибудь разобраться.

– Я попросил дать мне возможность самому все тебе рассказать.

– Тогда рассказывай, – требую я, чувствуя, как кровь отливает от лица.

– Тебе плохо? – сквозь вату в ушах слышу взволнованный голос Графа.

– Мне… странно… Я не стала задавать этот вопрос отцу, но ты-то, наверняка, уже знаешь ответ… Почему Ксения не уехала раньше, зачем она пять лет ждала?

– Все время что-то держало. Сначала беременность, маленький ребенок. Через год собралась ехать – матери поставили диагноз – рак. Потом похоронила маму, подготовила документы, билеты достала – а тут выставка с портретами твоего… моего… отца.

– Значит, все-таки любила – раз не уехала. Из-за него.

– Конечно, любила. Просто по-своему.

– А почему она ребенка Глебу не оставила? Ну… тебя… твоему отцу.

– Кто ж ее знает? Наверное, такой поступок не совпадал с ее пониманием счастья моего отца: он же совсем молодой был, ему еще свою семью строить… А спрятала она меня хорошо. Даже Роджер не смог отыскать. И оставила солидное наследство: почти все деньги, что тогда с Глебом награбила, в антиквар перевела. Может, спустя годы она бы и рассказала отцу, где меня искать, но, похоже, Ксения все-таки добежала до своей пропасти – потому что, с тех пор, как уехала, никто ничего о ней не слышал.

Некоторое время мы просто сидим молча.

– Почему не объявился раньше?

Смотрю на свои руки, он – на свои. Как подростки на первом свидании.

– Ждал, пока смогу показать тебе вот это…

Граф достает из рюкзака книгу – и кладет передо мной.

На обложке – дом моего отца, но не такой, каким я его видела, а отреставрированный. Дом залит теплым осенним светом, с кленов опадают листья. Перед домом стоят двое – мужчина и женщина. «Долгая дорога домой», – гласит название. Совсем не похоже на то, что обычно пишет Граф.

– Мне пришлось немного доработать книгу – когда оказалось, что я описывал не только родословную Глеба, но и свою. Книга получилась потрясающей. Хотя вряд ли ее ждет популярность моих прежних работ.

– А я думала, ты книгу обо мне писал. А когда закончил – я перестала быть тебе интересной – как и все предыдущие герои твоих романов, – я грустно улыбаюсь.

Теперь-то знаю, что ошибалась, но все равно хочу услышать ответ Графа.

– Дело в том, Крис, что с тобой срабатывает какой-то иной закон: чем больше я тебя узнаю, тем интереснее ты мне становишься.

Снова эта длинная тяжелая пауза. Слова Графа, тон голоса, взгляды – все обещает, завлекает, затягивает. Но у нас ничего не вышло даже, когда мы были счастливы.

– Граф, зачем ты пришел? – наконец, решаюсь спросить я.

– Поздравить тебя с очень важной датой – сегодня будет сто и одна ночь, как мы знакомы.

Вместо того чтобы радоваться, я чувствую пустоту. Мои отношения с Графом никогда не были простыми и вряд ли такими станут. Через сто и одну ночь. Через тысячу…

А за окном мягко падают хлопья долгожданного снега – точно клочки сахарной ваты. Взбитые в пену облака цепляются за ветки, застревают, соскальзывают – и медленно плывут дальше.

Старички прогуливают собаку по укутанной снегом дорожке парка, оставляя пунктир черных следов. Держатся за руки. Улыбаются друг другу. Вот это – настоящее счастье. Дано мне когда-нибудь испытать подобное? Возможно ли состариться вместе с Графом? Не думаю. С ним – всегда война.

– У нас все получится, – Граф снова читает мои мысли.

Молчу.

Я помню все свои ожоги.

– У нас. Все. Получится, – мягко, но настойчиво повторяет он.

– Это даже не оптимизм, Граф. Это… как называется то, что оптимистичнее оптимизма?

– Идиотизм? – он улыбается.

– Точно, – теперь улыбаюсь и я.

– Кстати! Совсем забыл… – он лезет в карман. – У меня есть для тебя подарок – в честь нашего праздника.

Смотрю на его руки. Граф раскрывает ладони, а там – кольцо. То самое, из-за которого я едва не оказалась в тюрьме.

Граф кладет кольцо на мою ладонь и накрывает своей. И между нами тотчас же начинают перетекать токи – совсем как между мной и отцом, через подушку, когда мы сидели на подоконнике.

– Крис… Это кольцо – мой подарок тебе. Я хочу, чтобы когда-нибудь ты передала его нашему ребенку.

Это уже слишком!..

Я вскакиваю и бросаюсь на улицу. Останавливаюсь у двери, пытаясь совладать с дыханием. Я так хочу ему верить!.. Но это же Граф. Он признался мне в любви, а через два дня натравил на меня полицию!

– Крис… – он обнимает меня за плечи – и я машинально пытаюсь отстраниться – иначе не смогу думать.

Но Граф только крепче прижимает меня к себе.

– Переезжай ко мне… Пустота дома, в котором нет тебя, невыносима.

Качаю головой.

Кольцо до сих пор у меня в руке – чувствую тепло металла, нагретого моей кожей, легкое давление аметиста в центр ладони…

Так хочется уступить Графу, но я пытаюсь сопротивляться – хотя знаю, что все мои битвы с ним – прошлые, настоящие и будущие – проиграны. Но на этот раз Граф не догадывается о моих мыслях. Поэтому наклоняется к моему уху – и шепчет:

– У меня есть то, что тебя заинтересует, Крис… История… – что-то звучит в голосе Графа такое, что у меня комок подкатывает к горлу. Мы уже проходили это раньше. – И эта история перевернет твою жизнь, Крис…

БОНУС
Зарисовка от лица Графа

…Я вовсе не сноб, не паршивец, и не засранец – в чем пытается убедить меня Валда – мой литературный агент. Я просто безумно соскучился по женщине, которую люблю. И между нами сейчас – только эта треклятая обложка.

Но обложка должна быть идеальна. Этот роман создан для Крис, и он станет красноречивее любых слов о любви.

Пока копался в архивах, тщетно пытаясь связать ниточки, торчащие из истории Крис, – я и не заметил, как увлекся историей дома, в который мы с ней ездили. Судьбы его жильцов – яркие, цепляющие. Иногда – счастливые, часто – трагические. Но всегда – пробирающие до нутра. Я так до сих пор и не понял, что связывает Крис с этим домом, но, уверен, она оценит подарок – мою самую искреннюю, самую живую книгу.

Подарок портит только обложка.

Дом на ней словно не настоящий. Его душа погребена под слоями фотошопа – и почему это вижу только я один?!

– Нет, – я стискиваю зубы, чтобы не сказать лишнего – и не затянуть этот вечер. Но, уверен, тяжелый, медленный жест, которым я отодвигаю макет обложки на центр стола, говорит за меня.

Откидываюсь на спинку кресла.

Как же я хочу к Крис… Чем она занимается? Какое у нее настроение?

– Просто «нет»? – Валда закладывает руку за руку.

Она нависает надо мной, пытается пригвоздить меня к креслу увесистым взглядом сверху вниз. Но эти приемы на меня не действуют.

– Нет, не просто – нет, – злю ее. Может, так она уступит мне быстрее? – А по очень многим причинам, о которых я уже устал говорить. Давай, завтра, в письменном виде?..

Она не понимает, я иронизирую или говорю серьезно. Да я и сам уже не понимаю. Хочу к Крис…

– Вопрос надо решить сегодня.

В голосе Валды угадывается жесткость речи ее немецких родителей. И вся она с виду жесткая: строгий костюм, линия бровей, о которую, кажется, можно порезаться, прическа – завиток к завитку – наверное, этот порядок не нарушит даже ураган.

Отправляю Крис сообщение, что задержусь еще на час. В ответ она называет меня своим любимым автором.

Люблю ее. Произношу эти слова в уме – и не могу поверить, что делаю это. Люблю ее – остро, сумасшедше и болезненно – так, наверное, любил Глеб. Но, в отличие от него, я не простил бы предательства. Никогда. Никому. Особенно – Крис.

– Сегодня так сегодня. Зови дизайнера…

Пока Валда выясняет, где находится этот творец – надеюсь, в одном из адских котлов – мой телефон вибрирует снова. Абонент «Шахерезада» уточняет, есть ли кто-то возле меня. Чувствую подвох, но я устал настолько, что анализировать свои ощущения не берусь. Отвечаю «нет» и пересаживаюсь на диванчик у стены. Очень вовремя. Потому что следующим сообщением я получаю фото… И едва сдерживаю то ли стон, то ли ругательство.

Крис лежит в ванной, в облаке пены. Капельки воды рассыпаны по плечам. Волосы сексуально-небрежно собраны на затылке, пряди у висков от влаги завились в пружинки. Рот чуть приоткрыт – так, что мгновенно возникает желание ворваться в него языком. Губы блестят – наверное, от шампанского, бокал которого она держит в руке. Сквозь пену просвечиваются затвердевшие соски – и я невольно касаюсь пальцем экрана телефона – так хочу сжать их… Немедленно…

– …требования?

Слышу властный голос Валды и возвращаюсь в реальность. Ну, частично. Потому что мысленно я уже там, в пенной ванной с Крис. И, похоже, пока не получу разрядку, мне оттуда не вырваться. Беру с журнального столика первый попавшийся журнал – кстати, что за он? «Книжная Индустрия»? Не знаю, как насчет содержания, но формат сейчас для меня самый подходящий – открываю его и так располагаю на коленях, чтобы Влада с недодизайнером не заметили моей физиологической реакции на фото Крис.

– Граф! – едва ли не вопит Валда. – Ты оглох?!

Оглох, ослеп, онемел… И все из-за Шахерезады.

«Никуда не уходи, жди меня там!!!» – пишу я моей развратнице.

А дальше в течение пяти минут жестким тоном объясняю свое отношение к чудо-обложке и рекомендую дизайнеру место в его доме, где он мог бы эту обложку повесить.

Валда ошарашено молчит – пару слов из монолога она услышала от меня впервые. Дизайнер, похоже, в принципе не обладает даром речи.

Хватаю куртку с вешалки и мчусь на паркинг. Лифт едет бесконечно медленно… Красный свет горит так долго, словно светофор сломался…

Раздеваться начинаю, едва войдя в квартиру, и до ванной за мной выстилается шлейф из одежды. К тому моменту, как я берусь за ручку двери, на мне остаются только боксеры.

В ванной играет музыка, а, значит, Крис не слышала, что я пришел. Тихонько открываю дверь и вхожу. Она лежит с закрытыми глазами, голова – на бортике ванной. Ее кожа покрыта жемчужинками пены, Крис что-то подпевает звучащей музыке. Я какое-то время просто стою и смотрю на нее – потому что вместе с желанием ощущаю и ошеломительный прилив нежности. Как же я люблю тебя, моя девочка! Как хорошо, что мы нашли друг друга!..

Я боюсь напугать Крис резким движением, потому что она до сих пор не заметила моего присутствия, но и медлить я больше не могу. Хочу ее до дрожи в руках, в ногах, до звона в голове. Последние сорок минут меня как будто на медленном огне поджаривали, и сейчас унять этот жар способна только Крис.

Дальше все происходит очень быстро.

Я кашляю в кулак, чтобы обозначить свое присутствие. Едва Крис открывает глаза, я впиваюсь в ее губы поцелуем. За влажные волосы слегка оттягиваю ее голову назад, чтобы получить полный доступ к ее шее. Ласкаю ее губами, целую, провожу дорожку языком.

Прости, моя девочка, но аромат твоего тела, его тепло и податливость почти не оставили во мне нежности – только жажду обладания. Знаешь, как сильно я скучал по тебе весь день? Понимаешь, что ты натворила своим фото? Догадываешься, как сильно я хочу тебя? Сейчас покажу тебе…

Залезаю в воду, забыв снять боксеры. Становлюсь между ног Крис, целую ее плечи, ладонями чуть прижимаю ее ко дну ванной, чтобы моя Шахерезада не шевелилась, чтобы полностью была мне подвластна.

Как меня возбуждает проводить языком по ее ключицам, мозг отключается только от одной возможности так делать. И я не понимаю, как во всем этом сумасшествии выживает моя совесть. Словно со стороны слышу свой хриплый голос: «Мне притормозить?..»

– Только попробуй! – прерывисто отвечает Крис.

Все, меня нет в этом мире…

Чувствую, как внутри ее жарко и вязко. Стискиваю зубы – потому что теперь притормозить нужно мне. Но у Крис другие планы. Она сама проталкивает мои пальцы глубже в нее… Да я взорвусь сейчас, Крис!

Она перехватывает инициативу и теперь за волосы притягивает мою голову к своей груди.

– Возьми сосок в рот… – командует она.

С одной стороны мне хочется тряхнуть головой и сделать все по своему, но с другой… я никогда не откажусь от возможности поласкать ее грудь. Втягиваю в себя ее возбужденный сосок и начинаю бить по нему языком в том же темпе, что и двигаюсь в ней пальцами. Она выгибается, стонет… Сейчас…

Я останавливаюсь и упираюсь лбом ей в плечо. Я идиот…

– Презервативы… В кармане куртки… – выдавливаю я.

– Я сама, – Крис целует меня в висок и, обмотав себя полотенцем, выскакивает из ванной.

Я переворачиваюсь на спину и теперь лежу так же, как только что лежала Крис. Пена, шипя, лопается на моей коже. Странное чувство: я словно спокоен и одновременно доведен до предела. Пора привыкать: теперь это – моя жизнь. Жизнь рядом с Крис.

Чего так долго, моя девочка?

Я уже скучаю по тебе.

Я так тебя люблю…