Текст книги "Не придумал (СИ)"

Автор книги: Амброзий Богоедов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

Не удивительно, что при таких вводных Илье захотелось свалить из больницы. Он позвонил Дойчлянду и сообщил, что его выписали. Это было ложью, но в своём состоянии Илье очень хотелось Жизни. А токсиколожка предлагала только унылое Гниение.

 

Дойчлянда обрадовала добрая весть, ведь когда выписывают, это значит – здоров! Настреляв денег у сожителей, герой вызвал такси и поехал вытаскивать друга из лап угрюмой лечебницы.

 

Илья уже ждал на улице. Про неофициальный статус своей выписки он так и не сообщил. Домой добрались без происшествий.

 

Тем же вечером Дойчлянд попробовал на себе самый экстравагантный способ употребления мефедрона – он влил его себе в задницу! Да, когда-то любой идиотизм перестаёт быть просто шуткой, а то, что казалось фантастическим, становится реальностью.

В тусовке об этом способе много говорили. Не без улыбки, конечно. И каждый втайне мечтал быть первооткрывателем. В итоге судьба улыбнулась своим измученным ртом самому достойному.

 

Прознавшая про готовящееся безумие Капитолина стала отговаривать героя.

 

– Дойчлянд, миленький, мало нам горя с Илюшей-то? – женщина была не на шутку обеспокоена. – Ну их, эти эксперименты!

– Да всё хорошо, продукт знакомый уже, – пытался успокоить хранительницу позитива Дойч.

– Это всё понятно, все молодыми были. Ладно там ещё колете, – перекрестилась Капитолина. – Ты знаешь, Дойчлянд, я не одобряю этого, но смирилась уже. Но вот то, что вы учудить хотите – это совсем уже изуверство какое-то. Зачем? Вы же и дозировок не знаете, и как оно себя поведёт...

– Всё хорошо, – как болванчик повторял свою мантру герой, – интернет есть, всё там уже давно людьми попробовано и описано, не нужно тревожиться.

– То есть решился всё-таки? – с досадой в голосе произнесла Капитолина.

– Да. Я уверен, что всё будет нормально, – солгал Дойчлянд.

– Ух, дурная ты голова. Хорошая, но дурная, – перекрестила героя Капитолина. – Буду молиться за тебя.

– Да там страшного ничего, это ж мефедрон, – попытался успокоить и себя тоже Дойчлянд.

– Да ну тебя… – Капитолина скрылась в общинной комнате.

 

Дойчлянд позвал в свою опочивальню только Миро – проконтролировать. Хотя любопытствовали, конечно, всей квартирой.

 

Цыган заварил триста миллиграммов мефедрона в дежурной ложке, которая хранилась в старинном комоде Дойчлянда, достал шприц, отнюдь не кожаный, велел подопытному раздвинуть булки и бесцеремонно, как и положено опытному гомосексуалисту, всунул узкий конец в плохо разработанный анус героя.

 

– У-ф-ф… – глухо втянул воздух Дойчлянд, – аккуратнее, гад!

– А я предлагал тебе быть пидором! – огрызнулся Миро, уверенно вдавив поршень в тубу. – Сейчас бы не пришлось страдать!

 

Раствор спешно хлынул в прямую кишку, обогнув рифы кала, решительно заполняя пространство слизистой дойчляндовского дупла.

 

– Напряги булки, идиот, ща полезет, – порекомендовал Миро. – И на живот ляг, жопа ты волосатая.

 

Чем эта процедура аукнулась самочувствию Дойчлянда? Практически ничем. Да, без пиетета засунули что-то в жопу, но и откровения тоже не случилось – пальцы там не раз бывали. Зато никакого жжения и лишних дырок в венах. Вы-го-да!

 

А что насчёт нервной системы? Быстрый вход, будто от пыльцы по носу, да плавный полуторачасовой эйфорический стим, который Дойчлянд провёл под градом улюлюканья и подколов своих товарищей.

19 сентября

Весь субботний день ребята хлопотали над Ильёй. Парень был совсем плох, даже не вставал с дивана. Бодрости духа он не терял, вёл себя так, будто всё нормально и путь дальше есть.

 

Но любой, кто мог бы в тот момент видеть тонкий мир, в котором чудовище с телом дельфина и шестью крокодильими лапами уже не рыло яму, а чахло около чёрного болота будто бы густой энергии, усомнился бы в том, что путь сочащегося смертью Ильи будет долгим.

 

Для Дойчлянда и товарищей последним оплотом надежды на спасение Ильи так и оставался недоучившийся патологоанатом.

После очередного звонка труповеду у парней были ценные инструкции: дать Илье ряд анальгетиков, витаминов и активированного угля.

 

К вечеру принялись за лечение. К ночи небо разразилось громовыми залпами.

20 сентября

Дождь лил всю ночь, размывая грунт лужаек. Природа вокруг становилась противной и нестабильной, сжиживаясь и растекаясь. Болезнь Ильи была похожа на природу.

Но из сложившейся обстановки парни умудрились даже извлечь немного лулзов.

На вписку пришёл молодой паренёк, который Илью не знал. Поскольку музыканта никто беспокоить не хотел, Дойчлянд положил его в своей опочивальне, чтобы друг мог набираться сил и греться в покое. В соседней комнате продолжались нескончаемые дебаты. Неожиданно для всех в дверном проёме показался Илья. Его посиневшая кожа, впалые щёки и чудовищно чёрные мешки под глазами заставили юнца, впервые Илью увидевшего, вздрогнуть. Прожжённым троллям сговариваться не пришлось, все заулыбались.

 

– Ты, Витёк, ща тоже заразишься, – хлопнул парня по плечу Ефрейтор.

– Чем? – испуганно спросил мóлодец, хотя его и звали Сергеем.

– Подкожным гепатитом! – скорчив страшную рожу, подыграл Философ.

– И внутривенным герпесом… – уточнил Дойчлянд.

– Да, да, и все передаются через прикосновения, – схватил Сергея Ефрейтор.

– Бля, да ну вас нахуй! Не хочу, – стал вырываться Серёжа.

 

Все откровенно хохотали. А Илья, изображая зомби, начал Сергея бесцеремонно тискать.

 

– Да вы прикалываетесь, да? – неуверенно стал подбираться к истине Серёжа.

 

Парни переглянулись. А потом ещё сильнее заржали. Тут даже у наивного Сергея лицо просияло.

 

– Кстати, Илья, – обратился Ефрейтор, – мы тут всё то время, пока тебя не было, слушали песню нашего друга Дмитрия Ткачёва – традиционалиста и хорошего музыканта.

– Интересно, – тихо пробормотал Илья, – и что за песня?

– «Памяти друга» называется, – заулыбался Ефрейтор, – она как раз об уличном музыканте, который умер. Вот думали, будет твоя посмертная, а ты взял и вернулся!

– Включай уже, – оживился Илья.

 

Через полчаса Илье стало слишком плохо. Он лёг на кровать, начал трястись и ещё сильнее посинел.

 

– Просто накройте меня, – шептал Илья ссохшимися губами, – мне будет хорошо…

 

Но Дойчлянд в это не верил. Он вызвал скорую помощь прямо к себе домой, выдворив всех гостей на улицу.

 

Илью погрузили в «скорую». Поскальзывающийся на грязи Ефрейтор остановил санитаров и, сунув тысячу, уговорил их взять его с собой и везти друга в Боткинскую больницу.

 

А Дойчлянд пошёл есть шашлыки, которые снова организовал Миро на том месте, где оборвалась нить дойчляндовской любви. В этот раз газон больше походил на болото.

 

– Вы чё тут как свиньи расселись? – Дойчлянд понял, что Миро выбрал это место неслучайно. – Хуёвее поляны не найти было?

– А у нас совесть есть, в отличие от тебя, – стал отстаивать свой выбор Миро. – Илья вон умирает, а мы тут будем пир устраивать? Да, жрём! Но этим мы бросаем вызов смерти, поскольку еда необходима для продолжения жизни. А грязь… Ну, это чтобы жизнь мёдом не казалась. Скорбим-с.

– Да чего скорбеть… – особо не веря в свои слова, ответил Дойчлянд, – ещё непонятно ничего.

– Садись уже, не пизди, – Миро с нетерпением ждал, когда и Дойч засрёт свою обувь в грязи.

 

Минут через двадцать пять Ефрейтор позвонил Дойчлянду и сообщил, что Илью не принимают в Боткинской больнице: в компьютерный век от администрации не ускользнул побег Ильи из НИИ скорой помощи. Пришлось спешно везти его в Джанелидзе.

 

Илью поместили сразу в хирургическую реанимацию, о чём и сообщил приехавший из НИИ имени Джанелидзе Ефрейтор. Вся тусовка принялась пить за выздоровление друга.

 

К концу дня музыкант умер.

 

В мире духов монстр с шестью крокодильими лапами, растущими из туловища дельфина, смерть своего отравителя тоже почувствовал. Почему среди десятков разлагающихся людей в одном только притоне Дойчлянда связь с чудовищем образовал именно Илья – совершенно непонятно. Однако со смертью человека из нашего мира, шестилапому существу из мира параллельного стало легче. Оно выпрямилось и с несвойственной для себя медлительностью отправилось поглощать энергии Праздника.

Яма с чёрной эфемерной жижей оставалась нетронутой.

21 сентября

К полудню Дойчлянд вынужден был проснуться: куда-то пропали его любимые плотные занавески и солнечные лучи, отражаясь в рамке, за которой покоилось изображение фюрера Третьего Рейха, щекотали веки спящего. Или это было сияние Адольфа? Впрочем, неважно.

 

Дойчлянд полежал ещё какое-то время, отвернувшись к стене, но мысли о том, что Илья уже не жилец, не покидали тяжёлой головы героя.

Не заканчивающееся веселье в комнате по соседству ещё сильнее угнетало, ведь Илья был вроде как другом, и сейчас он был совсем плох, если ещё был, поэтому оставаться дома и цинично угореть было бы не по совести. А у Дойчлянда совесть была. Своя, отличающаяся от общепринятых представлений, но была.

 

В тонком мире чудище с шестью лапами крокодила и телом дельфина принюхалось к Дойчлянду из нашей реальности, пока тот шёл в сторону метро, и стало сопровождать, отстав только тогда, когда поезд унёс героя в направлении Невского проспекта. Жетон у монстра никто не потребовал.

 

Лечащий врач Ильи не стал открывать Дойчлянду всех карт.

 

– Вы не родственник, – ответил лекарь на просьбу уточнения причин смерти, – но Вы знаете, какой образ жизни вёл Ваш друг. Это логичный исход для наркомана.

 

Когда Дойчлянд шёл в НИИ имени Джанелидзе, он понимал, что Илью живым не увидит. Да и повышенной чувствительностью к чужой смерти не обладал: люди в тусовке периодически отбрасывали копыта. Но когда он вышел из здания больницы, то почувствовал давящее ощущения в висках, на периферии зрения всё зазернилось, как если бы он много часов подряд сидел за компьютером, а потом резко встал. Тело казалось потяжелевшим.

Будучи опытным наркоманом, Дойчлянд стойко выдержал помутнение, но под землю спускаться не стал во избежание лишнего внимания милиции: человека, которому очевидно плохо, в вестибюль метрополитена вряд ли пропустят.

Дойч достал две дежурные таблетки феназепама, которыми он лечил всё непонятное, что происходило с организмом, закинулся ими и пошёл к автобусной остановке. Он был уверен, что всё будет хорошо.

«Неужели это знаменитое чувство потери?» – думал Дойчлянд. – «Не, хуйня, я его знал-то по хуйне… Подсыпали чего-то по запарке. Нет, специально подсыпали! Это ж такие мудаки, им только дай поиздеваться. Или в сепсисе подхватил что-то? Я трогал стены? Бля, похуй, всё хорошо. Ом, блядь».

 

Дойч прыгнул в маршрутку № 253. Когда микроавтобус приблизился к углу улиц Цимбалина и Седова, Дойчлянд потерял сознание.

 

Потусторонний зверь с телом дельфина и тремя парами крокодильих лап, доселе дремавший у края вырытой им же ямы, резко вскочил и, издавая свист из дыхала, на пределе своей скорости понёсся к схождению двух вышеназванных улиц. Чудовище с «Елизаровской» яростно набросилось на чёрное мерцающее существо, сидевшее на Дойчлянде и пытавшееся отгрызть геройскую голову. Каждый, кто в тот момент мог взглянуть на эту сцену лишёнными линз сознания глазами, увидел бы, что Чёрный имел поразительное сходство с новоприставившимся Ильёй.

Дельфин одним махом проглотил Чёрного, после чего понёсся словно паровоз, растопленный Сергеем Лазо, к своей яме. С нескрываемым облегчением шестилапый выплюнул вредителя в смердящую жижу.

 

В объективной реальности в ту же секунду раздался звук упавшей склянки.

 

– Бля, опять весь пафос проебал, – с досадой произнёс азиат в пыльном восточном халате, уронивший колбу с чем-то прозрачным на то место, где в тонком мире происходило утопление гадкого духа в продуктах его же разложения.

 

Человек с восточным лицом стал править лошадь в сторону Невы. Ржание казалось разочарованным.

 

Зачем дух того, о ком так заботились, решил повести себя некультурно – вопрос для спиритистов. Им его и оставим. Нас, живых людей, сотканных из нежной, но вполне осязаемой материи, и имеющих пока ещё лишённый безумия мозг, интересует, что же стало с нашим собратом Дойчляндом?

В общем-то, ничего страшного. Потерявший сознание герой пришёл в себя ещё в процессе падения на соседнее сидение. Странные визуальные эффекты вкупе с головной болью сразу же растворились. Дойчлянд в очередной раз вознёс незаслуженную хвалу изобретателю феназепама.

27 сентября

Ранним утром Дойчлянду пришлось разлепить веки – его тряс Ефрейтор.

 

– Пойдём взрывать! – с ошалелыми от амфетамина глазами рыкнул здоровяк.

 

Дойчлянд мало что понял из этой фразы. Его в тот момент заботили ощущения в теле: просыпаться пьяным герою ещё не доводилось. Хотя «пьяным» здесь, скорее, эвфемизм, так как он был в шаге от того, чтобы охарактеризовать своё состояние как «в говно». Наступил переломный момент для печени Дойча. А ведь за стойкость перед этиловыми бомбардировками она давно была причислена им по меньшей мере к чудесам света, а в моменты особо трогательных алкогольных откровений – к божьему дару.

 

– Пойдём взрывать, Дойч! Пора! – надрывался детина.

– Кого? – пытаясь совладать с нежданным опьянением, еле проговорил герой.

– Пацифистов и пидоров, – внёс ясность Ефрейтор. – Два марша, суть одна и та же, ха-ха-ха, одни там борются за мир на Украине, вторые в жопу хотят ебаться.

– А чё? Пошли, хули, – барьеры в голове Дойчлянда ещё не вернулись на место, как это обычно бывает под давлением утренней трезвости, поэтому принимать решения было легко. – Весело, блядь. Только… взрывать-то чем? Не твоей же полыхающей жопой, а?

– Бля, ну, обижаешь, братан, – разыграл обиду Ефрейтор. – Всё уже со спонсорами оговорено, вчера вечером москвичи денег прислали, анальгин с гидроперитом я купил уже…

– Ебать, охуенный ты взрыватель, – немного разочаровался Дойчлянд. – Я думал, там серьёзное что-то…

– Мы ж там не убивать будем, дубина! Нужно шороху навести, разогнать этих долбоёбов, – Ефрейтор был полон энтузиазма.

– А-а-х… Пусть всё летит в пизду! Идём! – заключил Дойч.

 

Как оказалось, вечером прошлого дня в притон заехал парень, воевавший на Украине. Его звали Табор, он был красив, крепок и юн. В отличие от Ефрейтора Табор воевал не в пивной, а по-настоящему – в артиллерии.

 

К моменту выхода боевики были в разной степени готовности: Дойчлянд был элитой – он имел ранг «в говно», Ефрейтор, надевший чужие маленькие ботинки, постоянно спотыкающийся и ползающий на четвереньках, был «бухой», и лишь бравый Табор отнёсся к готовящейся акции со всей юношеской серьёзностью и выпить забыл.

 

Парень был настолько трезв, что чудовище с шестью лапами крокодила и туловищем дельфина поморщилось в своём параллельном мире, ловко семеня за троицей, лишь двое из которой источали Праздник. Настолько бесстыдно скучных людей, с точки зрения жителей другого мира, в притоне мира нашего просто не встречалось.

 

Террористы проебались в расчётах. Это стало понятно уже на «Горьковской» – станции метро, на которой и должны были вот-вот начаться марши. Оценив количество анальгина и гидроперита, военный совет постановил отправить фуражиром Ефрейтора, как самого бесполезного и богатого. Так звучала официальная версия. По неофициальной, Дойчлянд и Табор просто хотели поугорать над спотыкающимся пьяным громилой, прежде чем отправиться искать открытую парадную или подвальчик для приготовления дымовых шашек.

 

Нужное место отыскалось без труда в первом попавшемся дворе. Спустившись по ступенькам, парни засели в глубоком дверном проёме – дальше их не пускала дверь, и принялись толочь ингредиенты для дымовухи в позолоченной ступке XVII века, которую когда-то притащил Могила из своего похода в глубины Ленинградской области, где на кладбищенских просторах некой старой деревни он раскапывал могилы.

 

– Ай, блядь, ёбаные тапки! – послышался сверху голос в сотый раз споткнувшегося Ефрейтора.

– Пришёл наш ебанат, наконец, – обрадовался Дойчлянд.

– Не ебанат, – спускаясь по ступенькам, поправил Дойча Ефрейтор, – а носитель тайного знания!

– Какого? – шутливо поинтересовался Дойчлянд. – Как всосать сиську «Охоты» и не блевануть?

– Вообще-то, как сделать нашу бомбу ещё лучше! – Ефрейтор выглядел очень самодовольно. – Мы ебанём туда марганцовки!

– И как же эта светлая идея пришла в твою голову? – спросил Дойч. – То есть, с какого хуя ты взял, что это поможет?

– А с такого, что мне Могила звонил, он так уже делал, – отстоял свою идею Ефрейтор.

– Могила ровный мужик, я его уважаю, – вмешался Табор.

– Ты ж с ним едва знаком, – резонно заметил Дойчлянд.

– Впечатление такое, – задумчиво поскрёб щетину юный боевик.

– Ай, хорош пиздеть, – Ефрейтор выхватил из рук Дойча пакет с готовым порошком и уверенно высыпал туда содержимое флакона с марганцовкой.

 

Смесь тут же сработала и густой дым заволок скромную площадь, занимаемую террористической ячейкой. Как пчёлы из сот, боевики выскочили из подвала, но вместо жужжания выкрикивали проклятия и обидные гадости в сторону Ефрейтора, который, в свою очередь, просто грязно ругался.

 

– …какой же ты мудак, Ефрейтор! – подытожил Дойчлянд, когда парни достаточно удалились от места дымопускания. – Марш мы теперь твоей рожей будем распугивать?

– Это вопрос? – засмеялся Ефрейтор. – У нас порция из дома осталась.

– Подумать-то можно было! Мозг тебе на что Господом даден, имперец? – продолжил наступление Дойч, но вдруг опомнился. – Ладно, как нести это будем?

– Я предлагаю спрятать это в… – Табор потянулся за коробкой от выпитой кем-то винной жижи под названием «Изабелла», – …такой коробас. И незаметно, и удобно.

– Хорошая идея, камрад! – Ефрейтор хлопнул Табора по плечу. – Вперёд, на подвиги!

 

После манипуляций с коробкой троица отправилась догонять марш ЛГБТ-сообщества. Табор – быстрее всех, протрезвевший к тому моменту Дойчлянд – чуть от него отставая, и только Ефрейтор, не в силах совладать с экстремально неподходящей обувью, ежеминутно спотыкаясь и роняя бранные слова, полз сильно позади.

 

Догнать парад гомосексуалистов удалось лишь у Марсова поля благодаря милиционерам – как раз на том месте кордон разворачивал секс-меньшинств.

Пока Табор и Дойчлянд разбирались в обстановке, их нагнал испачканный и запыхавшийся Ефрейтор.

 

– Что это за говно? Куда они расходятся? – возмутился Ефрейтор.

– Их мусора развернули… – начал объяснять Дойч.

– Тупые пидоры, даже марш организовать не могут! Боже, как меня это заебало уже, – отчаянно всплеснул руками Ефрейтор. – Дайте-ка мне «Изабеллу», беру всю ответственность на себя.

– Ты тут собрался чудить что ли? – обеспокоился Дойчлянд.

– Хуй! Пойду к Казанскому! – решительно повернувшись в сторону Невского проспекта, ответил Ефрейтор.

 

Тем временем у Казанского собора самоорганизовывался (во всяком случае, так думали пришедшие обыватели) «Марш мира» – митинг в поддержку Украины и против произошедшей там гражданской войны. Собравшиеся горожане выступали за мир, целостность Украины, европейские ценности и прочий гомосексуализм. С этим-то и намеревались бороться имперец, сторонник отделения Новороссии и просто нацист – Ефрейтор, а также идущие чуть поодаль и угорающие над другом Дойчлянд и Табор.

 

Достигнув места назначения, Ефрейтор пробрался вглубь толпы из пятидесяти человек, поставил под ноги коробку со смесью и поджёг её. Для конспирации он стал истошно орать «Слава Украине». После второго выкрика, только он успел набрать в свои лёгкие воздуха для ещё одной попытки, его спеленали псы режима и увели в автозак.

 

Тлеющая коробка из-под «Изабеллы» испустила галантную струйку дыма и потухла, не допустив встречи высокой температуры с союзом анальгина и гидроперита – так это случилось в нашем мире.

 

Однако каждый, кто шёл в те минуты мимо Казанского собора, неся в своём теле изменённое до определённых пределов сознание, отчётливо видел, как с самой вершины купола молодой мужчина в белом балахоне бесцеремонно мочился в коробку, стоявшую у ног еврейского здоровяка из нашего мира, что-то кричавшего среди толпы себе подобных. Была ли это месть за старые обиды или, быть может, так эфемерное существо проявляло заботу об астматиках среди человеческой массы – для нас, смертных, останется тайной.

 

Засвидетельствовав поражение Ефрейтора в борьбе с современным миром, Дойчлянд и Табор зашли в ближайший дворик и около часа смеялись над исходом своей нелепой акции.

30 сентября

В этот погожий осенний денёк жители притона готовились хоронить Илью. Однако событию предшествовала целая череда розыскных мероприятий, ведь пока украденные документы музыканта бороздили прилавки чёрных рынков, Дойчлянд и компания не могли без них даже забрать труп из морга.

В ходе анализа социальных сетей Дойчлянду удалось выйти на бывшую гражданскую жену Ильи, которая из всех родственников покойного могла вспомнить только троюродную тётю. Последняя, порывшись в старых папках, нашла копию просроченного паспорта Ильи. По этой мятой бумажке Дойчу выдали тело иркутского бродяги, и на десятый день после смерти Илью, наконец, собрались закапывать.

 

Похороны – дело не дешёвое, притончанам по карману бьющее. И тут снова на помощь пришла троюродная тётя: она выдала 15 000 рублей на погребение и 2 500 на поминки. Вписался также монастырь, в котором когда-то жил Илья: из-под ряс на благое дело монахи вытащили 20 000 деревянных. Не обошлось и без знакомых ребят: набросали кто сколько мог.

 

С горем пополам, несмотря на атеизм Дойчлянда, православного Илью стали хоронить по православному же обычаю – на Северном кладбище в Парголово.

 

Дойчлянд, Ефрейтор и Могила в тот же день помянули Илью на одну часть выданной тётей суммы в баре, другую же было решено оставить до годовщины событий 1993 года.

 

Жизнь снова пошла своим чередом.

4 октября

Чего хочет человек, который проснулся уже пьяным? Конечно, накатить ещё! Поэтому стук в дверь, не разбудивший Могилу и вынудивший подняться Дойчлянда, не показался последнему столь уж мучительным – на пороге стояло около пятнадцати национал-большевиков, которых привёл Ефрейтор. Пакеты в их руках гремели стеклом и хрустели упаковками от закусок.

 

– Привет, – спросонья Дойчлянду показалось, что в его глазах как минимум десятерится, – я же не ебанулся, вас много?

– Ха-ха-ха, – по своему обыкновению Ефрейтор чересчур громко рассмеялся, – много! И будут ещё!

 

Толпа начала вваливаться в прихожую и представляться хозяину квартиры.

 

– А что празднуем-то? – Дойчлянд не совсем понимал, что происходило в тот момент.

– Как что? Девяносто третий год, дружище! – Ефрейтор хлопнул Дойча по плечу. – Годовщина атаки Белого дома!

– А-а-а… Сегодня… четвёртое что ли? – начал приходить в себя герой.

– А то! Священная дата для нас всех! – с юношеским задором проголосил Ефрейтор. – Так что вперёд! Пить!

 

С этими словами Ефрейтор увлёк владельца квартиры в комнату, которая теоретически принадлежала матери Дойчлянда. К вечеру ураган Праздника разошёлся настолько, что герою пришлось доставать остатки поминальных денег, чтобы веселье продолжалось.

 

В параллельном мире монстр с шестью лапами крокодила и телом дельфина довольно урчал, не успевая присасываться к размножившимся каналам Праздника. Энергия сочилась из всех стен притона.

6 октября

Утром было сыро и серо, но в поисках лёгких денег Дойчлянд пошёл на подвиг – со вчерашнего дня не пил, встал по будильнику в 7:20, чтобы к 9:00 попасть в клинику на Чёрной речке для записи на исследование нового лекарственного препарата. Дойчлянд, разумеется, был не исследователем, а подопытным. Его роль заключалась в проглатывании того, что дают.

После двух дней в стационаре и десятка посещений больницы для сдачи крови по утрам, разного рода лентяи, студенты, анабольные качки и ранние пенсионеры могли срубить до 40 000 рублей. Будучи в первой категории граждан, Дойчлянд в 9:13 уже сидел в очереди на ряд процедур по отбору кандидатов.

Отбрили героя на самой первой – индикатор алкотестера показывал космическое значение промилле. Дойчлянда это удивило. Он был готов уйти домой, узнав, что у него СПИД, неровно стучит сердце или осталось совсем немного печени, но вот так? На алкогольном тесте, ради которого он целый день не пил?

 

Полный разочарования Дойчлянд отправился в притон, надеясь досмотреть тревожные сны.

 

– Залупа, ты где сейчас? – вопрошал в телефонной трубке Дойчлянда Миро.

– Домой еду, – устало пробормотал Дойч.

– Нихуя, ты не домой едешь, а к Штопору! – повелел Миро.

– Это с хуя ещё? – возмутился герой.

– У него крыша поехала совсем, он в дурке… – Миро не успел закончить.

– Так, если он в дурке, хули к нему домой-то ехать? – удивился Дойч.

– Едь, не выёбывайся, потом расскажу.

 

Случилось следующее. Штопор находился на восьмом дне амфетаминового марафона. Изношенному организму это давалось нелегко, нужно было как-то останавливаться. К сожалению, просто взять и перестать не получалось: его ещё сильнее одолевали параноидальные мысли, а потрёпанные рецепторы предлагали лишь волны душевной боли и отчаяния. Нужно было на что-то пересесть. Для заместительной терапии Штопором было куплено два пузыря водки, которые он в кратчайшие сроки употребил.

 

– Алло, Миро, приезжай, они опять злятся, я не знаю… что делать, бля? – сбивчиво протараторил в телефонную трубку Штопор.

– Блядь, шизик ебучий, опять доторчался?! – с наигранной раздражённостью переспросил тогда Миро, а сам уже предвкушал очередной спектакль. – Кто «они»-то?

– Да эти… бородачи… из ИГИЛа… – шёпотом произнёс Штопор.

– Ха-ха-ха! – Миро был в восторге. – Прям из ИГИЛа?

– Миро, мне… плохо, приезжай скорее, ну!.. – взмолился Гена Штопор.

– Ладно, петушок, часа через три приеду, жди, никому дверь не открывай, – серьёзным тоном наставника дал указания цыган.

– Спасибо, спасибо, не открою… поспеши только, пожалуйста… бля!.. – ответил Гена раздающимся гудкам.

 

Всё то время, пока Миро заканчивал свои дела и ехал в сторону Ржевки, Штопор стоял у двери и наблюдал в глазок за лестничной клеткой. Когда цыган появился в поле зрения, Гена открыл дверь, пригласил Миро войти, а сам – в халате и тапочках – побежал на улицу.

 

Поймав такси, Штопор предложил водителю поехать в Сирию, чтобы воевать за ИГИЛ. У таксиста на этот счёт было другое мнение, которое он изложил вызванным санитарам психушки. Против поездки в психиатрическую больницу Гена Штопор не возражал.

 

– …выбежал пьяный в халате, и съебался на улицу. Я его в квартире часа два прождал, жратвы, блядь, никакой, одна спидуха да водка. Пришлось напиваться. Ну а через два часа мне из больницы звонят, мол, ваш сын у нас, приезжайте, – закончил объяснения произошедшего Миро.

– «Сын»? – угорая, переспросил Дойчлянд.

– Да, блядь, сын! Он меня батей своим в дурке, похоже, представил! Ебать он дебил, конечно, – похлёбывая принесённое Дойчляндом пиво, улыбался Миро.

– И чё будем делать?

– Поехали вызволять, что тут поделаешь, – решил Миро.

– Алисе сказать, может? – предложил Дойч.

– А вы как с ней? Не перегрызётесь? – лукаво ухмыляясь, спросил цыган.

– А я тут останусь, хату постерегу и посплю, заебался я что-то…

– Вот ты рожа-то охуевшая, а?! Как водяру штопоровскую жрать, так ты первый, а как на помощь прийти… эх ты! – на этих словах Миро стал трепать Дойчлянда за щёки и выкручивать соски.

– Да отъебись ты! – Дойч вяло оборонялся. – Звони Алисе, порешайте уже эту хуйню.

 

Спустя полчаса Дойчлянд закрыл за Миро дверь, и отправился досматривать свои поздние сны на ту кровать, где некогда умерла его любовь.

7 октября

Проклятиям, которые слал Дойчлянд всему сущему в этом мире, казалось, нет предела. Во рту не то что разово нассали кошки – там будто бы неделю квартировался зверинец Куклачёва. И вместо ласкового, как весеннее солнце, пробуждения от того, что организм готов к новому дню, Дойчлянда разбудил телефонный звонок.

 

– Паскуда, ты где? – в своей гнусной манере поздоровался Миро.

– Я… не ебу… – не в силах поднять тяжёлую голову привставший на локте Дойчлянд снова развалился в кровати. – На како… кхе-кхе-кхе… блядь! На какой-то хате.

– Ты там совсем что ли охуел, срака рваная. Тебя тоже в дурку сдать? – напирал Миро. – Ты же собирался сторожить обитель Генкину. Давай вспоминай, куда ты там схуйнул, творог ты подзалупный.

– … – вопрос «куда» никак не мог встроиться в цепь вчерашних событий, которые пережил Дойчлянд, и будто спрашивая у самого себя, предположил: – Никуда?

– Что значит «никуда», псина подзаборная? Тогда где ты? – Миро уже сам запутался.

– Похоже… э-э-э, у Штопора на квартире, бля… Нихуя не помню, – Дойчлянд с надеждой поднял пластиковую бутылку, которую рукой нашарил на полу, но вместо питьевой воды там плескалась прогорклая жижа, которая выливалась из отверстия чуть выше дна бутылки. – Фу, бля!