Текст книги "Не придумал (СИ)"

Автор книги: Амброзий Богоедов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

 

– Я вообще не хочу умирать, – продолжил Дойчлянд, откупоривая бутылку. – Но вот самый пиздец – это как-то, вот, в мучениях… или по глупости, по чужой воле. Самая уёбищная смерть, когда я думаю перед концом: «ебать, что за глупость я сделал!» Ну, допустим, поставиться какой-нибудь ядерной смесью, ха-ха… Как знаешь… Помнишь то видео, где дегенераты прыгают на краю крыши, а потом падают с неё! Хах! Вот, блядь, я боюсь такой смерти, короче! Когда ты понимаешь, что, блядь, моя глупость привела меня, блядь… Вот ты, блядь, летишь две секунды и думаешь: «еба-а-ать, какой я долбоёб!». Блядь, я и так думаю об этом каждый день, короче, каждый час, каждую минуту. Я думаю… я надеюсь, хотя бы в последнюю минуту об этом не думать. Ну-у-у, и смерти в мучениях не хотелось бы…

– Этого, я думаю, все боятся. Я вот, помню, заговоры себе в детстве делал. Помню, по телеку много про СПИД говорили, и очень не хотелось подхватить…

– Я раньше боялся тоже смерти от СПИДа… то есть болезни, которая тебя точно убьёт за несколько лет, там… Когда я загонялся из-за гепатита… что у меня гепатит, я думал, что сейчас мне скажут, что у меня гепатит… ну, да, как бы страшно, хуёво, но это нихуя не изменит в моей жизни, я просто буду чувствовать себя долбоёбом, который по глупости наступил на одни грабли из тысячи… которые были разложены… Вот именно, что я буду переживать, что я идиот, короче. В большей степени потому что я умру скоро.

– Блин, с другой стороны, посмотри на мою рафинированную жизнь без идиотизма, – предложил Димасик. – И чё? Я чем-то принципиально отличаюсь от тебя или от любого рака, который болеет гепатитом?

– По-моему, у тебя интересная, насыщенная жизнь…

– Ха-ха, «чё там, кого похилить? Аги, блесс…» – сымитировал Дима свои задачи за саппорт-класс в ММОРПГ.

– Ну, тебе же доставляет?

– Как бы, блядь… Я понимаю, что мы всегда хотим быть кем-то другим и это неизбежно, но я не таким себя видел, когда мне было четыре года. Когда я слушал Cannibal Corpse, я был не за компьютером, в своих влажных фантазиях. Просто… Мне не очень понятно… То есть, мне понятно, что самокопание – это очень сложный процесс, который непонятно как образуется и из-за чего, и, скорее всего, в мире нет ни одного человека, который удовлетворён, но это дело десятое… Мне не очень понятна именно не «чувственная», а «логическая» мысль о том, что «я – долбоёб». То есть, условно говоря, у тебя сейчас есть какая-то модель жизни, которая не долбоёбская? Если это не большая тайна, конечно. Мне интересно.

– Ну-у-у… это следовать правилам, которые я сам для себя придумал. Мне, в последнее время, тоже… хех, новая мысль. Короче, я читал как-то Bitter Magazine, и там была статья про восемьдесят две заповеди жизни Алехандро Ходоровски, хе-хе, я их прочитал, у меня тогда ещё были отходосы от чего-то, я загонялся… И они смещают фокус твоего внимания из прошлого, что ты уже сделал, да, там… читаешь и понимаешь: «да, я допустил, там, ошибку»… они очень правильные, они расширяют христианские заповеди, вот, до 82… Вот, я так сделал, они смещают внимание на настоящее и будущее. Я просто обещаю себе не делать какую-то хуйню в будущем… Я захотел составить себе личный список заповедей, правил, вот, которые ты выписываешь и следуешь им. За основу можно взять чужие, того же Ходоровски… Это некоторый такой логический план, в который ты хочешь вписать свою жизнь, при этом оставить в ней… в ней, там, долю спонтанности… Но когда ты нарушаешь то, что ты считаешь правильным, хорошим… Ну, когда вот ты отрефлексировал, подумал и понял, что так стоит делать, а так – не стоит, потом теряешь контроль над собой, нарушаешь это и понимаешь, что делаешь это вопреки… И вот это… это… очень неприятно.

– Есть же проблема в том, что мы как раз минут двадцать назад упоминали, – любой закон можно нарушить, даже библейский, поссать на него…

– Угу… – энергично закивал довольный Дойч.

– …и именно в этот момент, мне кажется, человек и чувствует себя свободным. Когда он понимает: я могу сделать всё что угодно! Но, составляя себе новые заповеди, и обрекая себя на их следование, ты каждый день будешь думать, что…

– Каждую-заповедь-можно-каждый-день-переписывать! – выпалил Дойчлянд.

– Тогда они не нужны, – развёл руками Димасик.

– Нужны! В том-то и дело… в праве установления границ. Ты можешь заповедь на минуту принять. Я минуту буду дрочить, короче. Хе-хе, ну, то есть, грубо говоря… Или минуту не буду дрочить, или весь день я не буду срать, или буду говорить о себе в третьем лице… или… не буду о себе, буду спрашивать у людей вопросы о них… Похуй совершенно! Всю жизнь!.. Всю жизнь не буду воровать! Похуям, короче! Это как раз свобода самотворчества.

– Поздравляю, ты придумал свободу и Филиппа, моего кореша. Он говорит, и я с ним согласен, просто он это в понятный миф обернул: я каждый день просыпаюсь, и я ебал следовать чьим-то ожиданиям, я каждый раз выбираю себе персонажа из «Карамазовых». Сегодня я проснулся, чувствую, я – Алёшенька, включаю пятидесятый псалом, крещусь…

– Я об этом и говорил, можно взять чужие заповеди… Ты всё равно возьмёшь чужие, если неосознанно, но можно придумывать их самому…

– В общем, это просто здоровый подход, чтобы не ёбнуться от своих прошлых обидок. Я думаю, все взрослые люди так делают, ну, не биологически взрослые…

– Да, мне кажется… да… в этом как раз… есть вот… да… но-о-о, я не взрослый, – выдохнул Дойчлянд. – У меня не получается… у меня даже не получается каждую неделю, там, не всераться по выходным, хотя я это правило взял для себя уже месяц как… Хе-хе-хе.

– Ну-у-у, тут просто попадаешь в петлю, в которой сижу я: с одной стороны, я понимаю, что жизнь проходит мимо меня. То есть я, например, сижу сейчас за своим компьютером, со мной не случается ничего плохого. Типа мне не дадут пизды, я не попаду в тюрьму, там… я не сойду с ума, если сожру ИМАО с ДМТ, я не съем какой-нибудь вкусный тирамису, я буду просто серо жить в своей квартире. Мне моих накоплений хватит чуть больше, чем на год жизни, и всё. У меня есть интернет, у меня есть пачка риса на неделю. Но-о-о… Это же ублюдство, в этом…

С одной стороны, я избавился от всего того, что тебе только что описал, но, с другой, я понимаю, что где-нибудь на трассе я могу вляпаться в какое-то приключение, а здесь, в условной квартире, у меня ничего не произойдёт. Зато на обочине дороги я буду думать, какой я мудак, мне сейчас холодно, мог бы дома лежать, понимаешь? Это замкнутый круг: Уробо́рос съел свой хуй! Всё, пизда, это будет всегда, – грустно заключил Дима.

– Вот у меня так же, когда я каждую субботу прихожу на какое-нибудь всералово. Я прихожу туда, чтобы что-то произошло, причём я понимаю, что произойдёт точно хуёвое! Потому что всегда в таких случаях происходит хуёвое: я там нажираюсь, начинаю рассказывать какую-то личную хуйню человеку, с которым я, например, не хочу встречаться, потому что знаю, что буду ему это рассказывать… Но я всё равно прихожу… – обречённо произнёс Дойч. – Потом жалею, но всё равно снова прихожу, потому что есть такая потребность. Просто её можно осознать и выразить как-то более эффективно.

– Мне кажется, нам это вряд ли удастся перешагнуть, – напустил мрака Димасик, – ты в любом случае будешь жалеть…

– Возможно… рано или поздно, да, будешь жалеть… Но перед тем как жалеть, ты будешь радоваться какое-то время, хе-хе.

– И чё? Хах, ничего нового, опять замкнулись.

– Проблема в том, чтобы создать Радость, – обрисовал состояние мироздания Дойчлянд, – даже зная, что всё равно пожалеешь.

– А в чём проблема создать Радость? – удивился Дима.

– У меня не получается… – начал Дойч, глядя на бутылку в своей руке. – Хотя нет, получается, ха-ха, чё я пизжу?

– В том-то и дело, что очень многие люди просто пиздят…

– Да, получается, получается, но просто я, короче, через три дня обсераю свои новые глупости.

– Ага, поэтому похуй вообще! Пытаться быть логичным каким-то, последовательным – ну, это всё для биороботов. Просто делай, как бог на душу положит.

 

На том и порешили, вернувшись к вратам храма ужасной музыки, развратной молодёжи и заблёванных туалетов.

 

– …как это по спискам? – донеслось негодование Дойча до слегка зазевавшегося на ступеньках Димасика. – Значит, я должен быть там! Посмотри внимательно. Дойчлянд Елизаровский. Дойчлянд, да.

 

Дима сразу понял, что Дойч ошибся дверью. Было бы преступлением проводить в «Очке» настолько закрытые мероприятия.

 

– Позови арт-директора, он меня знает… – не унимался Дойчлянд.

– Нет тебя в списках, иди давай, пока пиздюлей не получил, – слишком дерзко для своей комплекции ответил парень на входе.

– Дойч, давай-ка в соседнюю дверь зайдём, ты не туда ломишься, – уверил героя Дима.

– Да туда, блядь, – стал упорствовать Дойч.

– Чувак, – обратился Димасик к парню со списками, – это «Очко»?

– Нет, здесь закрытое мероприятие.

 

Товарищи пошли в сторону входа, который располагался по соседству.

 

– А-а-а, блядь, точно здесь, – заулыбался Дойч. – Сейчас угощу тебя мефом, девочка одна тут должна быть…

 

Ребята стали подниматься на второй этаж, вдоль иллюстраций разрухи после приватизации в 90-х. Бывший завод, став ветхим и обшарпанным, лаконично вписался в нищебродский стиль, тиражируемый современными барами. Действительно, зачем нанимать дизайнеров, вкладывать деньги в материалы, когда можно объявить, что треснувшая побелка, вываливающиеся из стен кирпичи – это такой новый стиль и быдло неотёсанное тот, кто этого не понимает.

Из каждого заведения доносилась музыка, смешиваясь в дикую какофонию в ушах тех, кто шёл по коридору.

Среди снующих туда-сюда обдолбанных подростков Дойчлянд выцепил неизвестную Диме старшеклассницу. После приветствий Дойч стал страстно облизывать и целовать девушку, Димасик в это время решил сходить поссать.

Помещение с сортирами имело пять кабинок. В первой лежал молодой человек, конвульсивно дёргавшийся в луже блевотины, остальные четыре были просто загажены так, что малую нужду сподручнее было справлять в рукомойник.

 

– Мефедрона нет, – объявил Дойч, встретившись через несколько минут с Димасиком в коридоре, – но я сейчас что-нибудь придумаю… Знакомых много здесь.

 

И, действительно, минут через десять Дойчлянд нашёл Диму бесстрастно созерцающим происходящее на сцене зала, чтобы увести в место потише и нанюхаться эйфоретиков. Молодые люди на сцене что-то мычали в микрофон с накрученным дилеем, вырывая примитивный синтипоп из памяти ноутбука, будто противопоставляя своё унылое звучание предстоящему Празднику.

 

– Только нужно будет заплатить… – предупредил Дойч. – Ты же знаешь Плаща? У него есть, короче, но… он продаёт.

 

Плаща Дима видел лишь несколько раз в своей жизни, и тот запомнился ему своим несуразным кожаным плащом, который не делал из хилого задрота персонажа рассказов Микки Спиллейна, а, наоборот, подчёркивал его тщедушность.

 

– Сколько надо? – уточнил Димасик.

– Я думаю… Триста за дорогу будет в самый раз.

 

Плаща они встретили на первом этаже.

 

– Привет, – поздоровался он. – Только давайте не здесь. Вы видели туалеты…

– Пошли в парк, там никого нет, – предложил Дойч.

– Нет, на улице точно нет, палево, – отчеканил драгдилер. – Пойдём в «Город», там хорошие толчки.

 

Троица двинулась в сторону Каменноостровского проспекта, по пути обходя свору дерущихся непонятно за что кавказцев.

 

– Плащ, вы же с Машей всё уже? – поинтересовался Дойч.

– Да.

– Я должен тебе кое-что сказать… – замялся герой. – Мы с тобой общаемся… и ты должен знать… короче, я её выебал!

– Когда?! – встрепенулся Плащ.

– Недели две назад…

– Блядь, то есть когда мы ещё были вместе, да?

– Да?.. – удивился Дойчлянд. – Блядь, я не знал же! Она не говорила.

– Да, ёпт… Всё! Не дам тебе мефедрон! – обидевшись, как дитя, отрезал Плащ.

– Ну, что ты!.. Я же честно сказал, не стал скрывать… Да я бы и не стал, если бы, там, знал… бля…

– Нет, всё, отъебись, я обижен!

 

Дима шёл рядом и потешался над этими чувственными драмами. Проблемы ревности ему были неведомы, поскольку переспав с кем-нибудь, он мог изменить только своей девственности.

 

– Да брось! Ну, хоть половинку дорожки? – не унимался Дойч, который к тому моменту был психологически зависим от мефедрона.

– Нет! Я сказал, отъебись!

 

Подойдя к бару, который находился в подвале, Дойчлянд первым забежал в помещение. Когда Димасик и Плащ вошли, то сразу поняли, что нужно подключать дипломатию.

 

– Ты не имеешь права меня не пустить поссать!.. По закону ты должен мне это позволить… – надрывался Дойч.

– Здравствуйте, – включился Плащ, обращаясь к лысому охраннику, – это наш друг, он пьяный, извините его. Мы трезвые, – он указал на себя и Диму, – можно мы пройдём?

– Вам можно, – отозвался секьюрити.

– Дойч, подожди, пожалуйста, на улице, мы что-нибудь придумаем, – попросил приятеля Димасик.

 

Герой удалился. А его друзья пошли по лабиринту заведения, пытаясь найти ватерклозет. Добившись в этом деле успеха, они увидели, что в туалетной комнате была сколочена лишь одна кабинка. Она пустовала. В длинное жестяное корыто, которое часто можно увидеть в таких местах вместо писсуара, испражнялся мужчина лет сорока.

 

Плащ первым вошёл в кабинку. Обычно, чтобы не привлекать лишнего внимания, держатель веса посещает нужник первым, делает необходимое количество «дорог» и оставляет их на визитной карточке где нибудь на сливном бачке, после чего страждущие могут по очереди заходить и причащаться.

 

В этот раз всё было не так. Спустя минуту, Плащ приоткрыл дверь и пригласил Диму войти. Дилер достал купюру, скрутил её в трубочку и с воодушевлением вдохнул порошок, после чего передал инструмент Дмитрию. В тот момент, когда Димасик склонился над визиткой, чтобы опробовать новый для себя эйфоретик, в дверь что-то заскреблось и знакомый шёпот из просунутых в щель между дверью и каркасом кабинки губ, спросил:

 

– Ребята, вы там? – Дойч был очень обеспокоен. – Пустите меня к себе!

 

Дима от неожиданного приступа смеха едва не сдул дорожку мефа с карточки. Кое-как сдержавшись, он резко вдохнул. Оба наркопотребителя пытались безуспешно устранить обильное соплевыделение и слезотечение, вызванные раздражённой надругательством слизистой. Дойч продолжал скрестись и шептать свои заговоры на отворение туалетных дверей.

 

Спустя пару десятков секунд, прикинув, что выглядят более-менее нормально, парни вышли. Перед собой они увидели Дойчлянда, за ним – кабацкого охранника.

 

– Заходите, ребята, – ничуть не смутившись присутствия посторонних, пригласил друзей в кабинку Дойч.

– Спасибо, – вымолвил в сторону вышибалы истекающий слезами Димасик, представляя, как нелепо смотрятся двое молодых людей, вышедших из одной кабинки и выглядевших, вероятно, так, будто сейчас произошёл урок глубокой глотки. Причём учениками были оба!

 

– Дойчлянд, ты совсем пизданулся? – уже на улице, хохоча, спросил Дима. – Охранника ещё привёл, блядь.

– А чего вы не вошли? Меф остался ещё?..

 

Ребята побрели в «Очко» мимо реки Карповки, мимо оставленного товарищами избитого кавказца, мимо луж рыготы, мимо свалки окурков... Посетителям клубов всё так же не давала заснуть громкая музыка. В хачмагах без устали производились сделки.

Через пару часов неизменно должно было встать его величество Солнце, возвещая о начале 30 мая для честного рабочего люда.

1 июня

Петербург был во власти шести часов утра. Солнцу не было дела до этого города, оно спряталось за ширмой серых облаков и ласкало иные широты.

 

Сам Господь не смог бы разбудить в это время Дойчлянда. В такую рань Он мог бы лишь уложить героя в кровать. Но есть сила, которая манипулирует даже богами – Случай. Случай наградил мать Дойча алкоголизмом и дал ей некоторые средства для проживания лета на даче. Он же развязывал руки и герою: Дойчлянд получил возможность избавиться от полусумасшедшей родственницы и устраивать всё, что ему будет угодно в своей квартире, которой он теперь безраздельно распоряжался. С большой радостью в столь ранний час герой проводил матушку к автобусной остановке.

 

Угоден оказался притон. Несколько спешных звонков и через пару часов квартиру начали заполнять первые гости.

 

– Ефрейтор! – зычно представился сонной Алисе тучный молодой человек, из-за густой еврейской бороды казавшийся сорокалетним, и, направляясь к опочивальне матери Дойчлянда, гремя пакетами с бутылками, осведомился: – Здесь будем?

– Да, пока туда… – отозвался герой.

– Дойч, привет, – протянул ладонь долговязый крепкий парень в чёрном пальто. – Иван. Могила, – он отрывисто продекламировал своё имя подруге Дойча.

– Ох, – смутилась девушка. – Привет…

– Ха-ха-ха! О, какие приятные, светлые люди! Здравствуйте! – на пороге показалась женщина лет шестидесяти, с девичьими косичками на голове и фенечками на запястьях, в руках она держала большую старую икону. – Я Капитолина. Или Капа, ха-ха-ха. Какие вы все замечательные, ух!

 

Дойч показал гостям комнату и предложил располагаться, забрал у них несколько глотков ликёра, после чего вернулся к себе, чтобы начать собираться на работу.

 

– Дойчлянд, каждый раз, когда у тебя появляется возможность, ты превращаешь свою жизнь в сумасшедший дом! – вспылила Алиса.

– Почему?..

– Кого ты привёл вообще? Старуху безумную! Одну выпроводили, теперь вторая появилась.

 

«Ага, не понравилась Капитолина» – отметил про себя Дойч. Попав в немилость к Алисе, Капа ещё больше стала нравиться герою, несмотря на то, что он видел её впервые.

 

– Да ладно тебе. Вроде милая женщина. А парни из «Евразийского союза молодёжи», она оттуда же… наверное… ха-ха, – заулыбался Дойчлянд и потянулся обнять подругу.

– Ты невыносим! – сказала Алиса, но на объятия откликнулась.

 

Дом Дойчлянда начал оживать. Звон стеклянной тары и щёлканье пластиковых бутылок наполняли всё окружающее пространство предвкушением скорого Праздника. Эмоции, вырвавшись из людей, спешили просочиться в щели между кирпичами стен и деревом старых половиц, чтобы расползтись по окрестностям.

Подобные изменения не остались незамеченными и в тонком мире, невидимом для трезвого глаза.

Мерцающее существо с телом дельфина и шестью крокодильими лапами спрыгнуло с крыши рюмочной около метро и, по-собачьи потянув носом, устремилось в сторону преображавшейся двухэтажки.

2 июня

Вернувшись домой за полночь, Дойч встретил в прихожей Капитолину. Она очень обрадовалась его приходу и позвала пить чай с булочками на кухню.

Капа много говорила. О боге, о счастье, о светлых людях, об эфемерности невзгод. Подобные темы на этом флэту были в новинку. Её монологи исцеляли. Даже Дойчлянд, ни на миг своей трезвой жизни не выходивший из омута депрессии, заёбаный после дня непримиримой борьбы с насекомыми сумел расслабиться. Он ощутил на себе заразительную жизнерадостность, которой делилась Капитолина. Сначала это его даже немного сбило с толку: «Не подсыпали ли мне чего в чай?», – думал он. Но, прислушавшись к себе, герой осознал, что даже в нём может ютиться умиротворение. Что и в его теле есть некая сила, способная прогнать к поросячьим хуям тревоги и терзания. Дойч даже не заметил, как пролетели три часа. Время вынуждало отправляться спать.

Неопределённые числа июня

Жизнь вроде бы шла своим чередом. Солнце скупилось на тепло для петербуржцев, они же, в свою очередь, держали при себе хорошее настроение и улыбки. Дойчлянд ходил на работу. А потом не ходил, потому что спал. Алкоголь в этой цепочке он старался не пропускать и совокуплял его со всеми возможными актами жизнедеятельности.

«Евразийский союз молодёжи» плотно обосновался в комнате дойчляндовской матушки, покидая свой плацдарм лишь в случаях, когда из того, что звенит, переставало литься, а из того, что хрустит – не сыпалось.

 

Капитолина же, вливавшая бодрость и прогонявшая тоску подвернувшегося в коридоре Дойчлянда, со временем начала приводить шайку традиционалистов в бешенство. Мессианские проповеди пожилой хиппи были хороши и приятны, когда были мимолётны – Дойча они касались именно с этой стороны.

А фашистам приходилось слушать её монологи всё время, потому что кантовались они вместе, в одном малогабаритном помещении.

Капа, вообще, умела навести шороху. Однажды Дойчлянд тусовался у друзей, захватив с собой комплект ключей. Вторая связка была у Могилы. Он тоже спешно убрался из квартиры на «Елизаровской», заперев Философа, Капитолину и нескольких своих соратников. Оставшиеся мирно выпивали и вели беседы великосветского толка, как вдруг у Капы случилась паническая атака: женщине показалось, что кто-то украл её штаны. Возможно, их действительно спёрли, этот нюанс история умалчивает, но трудно представить, что кому-то из молодых людей понадобилось потрошить гардероб старушки.

Капитолина не стала откладывать важные дела на потом, позвонила в милицию и заявила о краже. Менты долго стучались в дверь, негодуя, что их вызвали, но не открывают. Виновница переполоха быстро написала на клочке тетрадного листка заявление о пропаже штанов и попросила милиционеров принять его через форточку кухонного окна. Когда АКАБы прочитали содержание этого документа, то пригрозили вернуться с ОМОНом, если подобная хуйня повторится.

Квартира к тому моменту уже несколько лет была на карандаше, поэтому лишнее внимание к своему адресу Дойчлянда не обрадовало. Впрочем, он выслушал историю, будучи пьяным, поэтому решил, что поднятое настроение того стоило.

 

После этого случая пожилая шалунья и не думала сдаваться. И снова история приключилась из-за недостатка ключей у жильцов притона.

Двухэтажки в тех краях имеют общую прихожую на две квартиры. Вход туда возможен сразу с улицы. Однажды вечером Дойчлянд и Могила куда-то делись, при этом забыв закрыть входную дверь в прихожую. Капа вошла, безуспешно попыталась попасть в логово Дойча и как олдовый автостопщик, стала ждать хозяина флэта у дверей. Лампочка по стечению обстоятельств перегорела. А в темноте было совсем уж грустно. Но Капитолина имела привычку носить с собой иконы, свечи и термос с кофе. С иконами ей не было скучно, свечи помогали видеть «собеседников», а кофе хоть как-то бодрил, блуждая по недрам пищеварительной системы.

Ночь оказалась долгой, ключники всё никак не появлялись. Трудовой люд, генетически впитавший петушиные вскукареки, поднимался со своих постелей, чтобы к шести утра прибыть в рабочие стойла. Около 5:30, повинуясь строгому графику, из квартиры напротив вышла соседка. Полумрак коридора, лёгкий восковой душок и шестидесятилетняя незнакомка с девичьими косичками, предлагающая отпить кофия. Странная картина для человека, который утром идёт не домой, а из дома.

 

– О-о-о, здравствуйте! – начала Капа. – У вас такое светлое, приятное лицо. Хотите кофейку?

– З-з-здравствуйте, – удивилась соседка, – я уже попила, спасибо.

– Это такая замечательная встреча. Мне кажется, Господь послал нас друг другу… – начала проповедовать Капитолина в спину удаляющейся в смятении соседке.

 

В начале месяца Ефрейтор приступил к празднованию своего дня рождения. Поскольку Дойчлянд и некоторые сожители продолжали ходить на работу, принося в дом деньги, которые быстро обменивались на алкоголь, то обмывать очередной год жизни своего товарища не прекратили и через неделю.

 

На вторую седмицу эзотерическое подполье расширилось благодаря деятельности в интернете. Идеи традиционализма, просеянные через постмодернистское сито, сформировались в сообщество со смешными тематическими картинками в социальной сети. Даже Юлиус Штрейхер позавидовал бы результатам такой успешной агитационной деятельности.

 

Новые молодые люди обоих полов ежедневно переступали порог притона, чтобы причаститься портвейном и потрогать томики Дугина и Эволы. А хитрые Ефрейтор и Могила убеждали пришедших, что нужно трогать и их тоже. Охочие до инициаций девицы редко отказывали трансляторам убедительных речей, пристыковывая свои рты и влагалища к лингамам новоиспечённых браминов. Адептов же мужского пола убеждали в том, что отречение от денежных купюр во славу дела революции – это почти как обретение вагины для коитуса с гуру – сакрально и вполне достаточно для таинства причастия.

 

К третьей неделе мирного запоя в Дойчлянде начала крепнуть идея бросить работу. Мысль эта не была нова, ведь карьеру он начинал строить не меньше двух десятков раз. Выбор стоял между умеренным потреблением алкоголя и наркотиков, которое предстояло чередовать с зарабатыванием денег, и запуском программы «Самотёк», позволяющей уйти в полный отрыв, оставляя надежду лишь на Случай, не дающий пропасть дуракам и пьяницам. То есть, в сущности, святым людям.

 

Дойчлянду пока не хватало решимости последовать выбору сердца, поэтому приходилось заключать сделку с собственной совестью и продолжать ходить на работу.

22 июня

Лето, как и прежде, числилось только в календаре. Стылый ветер заставил трёх человек искать убежище в квартире Дойчлянда.

 

– Дойч, открой! Погреться надо, – колотил в дверь один из них.

 

Посмотрев в глазок, Дойчлянд увидел двух знакомых наркоманов, носивших в себе гепатит, и одного незнакомого парня, наличие гепатита в котором было под сомнением. Такая компания ему была совсем не нужна.

 

– Пацаны, вписок нет, уходите! – вяло отказал троице герой.

– Дойч, ты заебал! Ненадолго пусти, мы уйдём через полчаса, – настаивал молодой человек.

– Говорю же, нет, – отрезал Дойчлянд.

– У нас спиды есть, – достал козырь из рукава проситель убежища.

– Входите, – сразу же согласился герой, у которого спидов не было.

– Вот это разговор, – обрадовался переговорщик.

 

Нового парня звали Илья, и когда амфетамин пошёл в ход, о госте стало кое-что известно. Он оказался издающимся поэтом и музыкантом из Иркутска. Болезненная худоба и обветшалые вещи выдавали в нём бродягу, коим он и являлся.

Последние три месяца Илья прожил в православном монастыре и по приезде в Петербург, напившись, потерял все свои документы. Оставшиеся деньги он сразу же пустил в дело и купил себе гитару в комиссионном магазине. Илья действительно хорошо играл и завораживающе пел, в основном песни Высоцкого и Розенбаума. За Высоцкого на улице давали не меньше полтинника, поэтому деньги в его карманах стали появляться сразу же. Так он и жил какое-то время, пока не познакомился с наркоманами, которые привели его к Дойчлянду.

Илья оказался в доме к месту. Он был открытый и добродушный человек. Православными воззрениями Илья сразу же подкупил Капитолину, а десятилетним опытом инъекционной наркомании – всех остальных жителей притона.

 

Спустя пять часов, а не оговоренные тридцать минут, пришедшие погреться визитёры стали откланиваться. Илье же Дойч предложил остаться.

 

Так в притоне появился ещё один постоянный арендатор комнаты матери Дойчлянда.

Начало июля

Ветер дул, и своим порывом он заставлял тщедушные тела купчинских наркоманов активнее работать ногами. Ускорившись где-то на улице Ярослава Гашека, трое парней, презрев опасности ночи, покатились на своих лонгбордах в сторону «Елизаровской». Местом притяжения был притон Дойчлянда.

 

Дом напротив бывшего завода тоже не думал засыпать. Спасённые от тюрем цен ликёры из ближайшего супермаркета помогли растолкать муз, которые, казалось, не выходили из летаргического сна до сего момента, и обитатели подполья принялись выдумывать логотип для своего движения.

 

А тем временем в мире, недоступном трезвому глазу, дельфинообразное существо с лапами крокодила по очереди обвивало собравшихся в притоне. Стоило кому-нибудь сделать глоток, как чудище стремительно прыгало на хмелеющего и втягивало своим дыхалом переработанные человеческой энергетикой пары́ алкоголя.

 

– Эх, сейчас бы выебать дельфина… мдемс… – мечтательно протянул Ефрейтор.

– Почему дельфина? – еле ворочая языком, спросил Могила.

– Они умные, как Генон, – встрял Философ, и все собравшиеся загоготали.

 

Немного позже на деревянной разделочной доске, принесённой из кухни, появилось приглашение посетить Внутреннюю Россию в компании эзотерического клуба «Дельфин». Говорят, и по сей день, проходя по улицам близ «Елизаровской», можно увидеть эту табличку под окном одного из домов.

Вторая неделя июля

Ветер стих. Ранее прибывшие купчинцы, под завязку набитые самоварным амфетамином, предусмотрительно не спешили уезжать, поэтому коллективное желание познать невыносимую лёгкость бытия только возрастало. Чтобы её ощутить, нужно было нюхать, колоть и есть… Хотя нет. Тогда уже не ели.

Дойчлянда это расстраивало. Он просыпался, а все уже нюхают и пьют, он возвращался с работы, а они колются и подливают в бокалы. И ведь нельзя сказать, что Праздник проходил мимо него. Вовсе нет! Просто веселье касалось его мимоходом, умеренно. Зная, что оно может быть безмерным, герой не находил себе места. Впрочем, решение зрело давно, поэтому в один из июльских дней он перестал слушать будильник, который настойчиво репродуцировал сэмплы из «Зелёного слоника» с призывами «на работу!», и продолжил спать, возвращая долги организму после амфетаминовых забегов.