Текст книги "Люби в тишине (СИ)"

Автор книги: Аля Морейно

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Глава 16

Оля

Проходит совсем немного времени, и я начинаю сомневаться в правильности своего решения. Почему меня до сих пор не нашли? Потому что я хорошо замела следы и затаилась? Или потому, что не ищут, а втихаря проворачивают свои дела против меня? Может быть, там уже вовсю запущен судебный маховик?

Не удивлюсь, если суд они выиграют и без моего присутствия. Возможно, им так даже удобнее. Судья рассмотрит только их аргументы, а я не попытаюсь отстоять своё право на дочь. Впрочем, итог всё равно будет один. Не верю я нашим судам… Ковалёвы переступят через меня и здравый смысл и получат решение забрать себе мою Алису. Потому что прав тот, у кого больше денег, выше статус, больше связей и влияния. А у меня нет ничего, кроме безграничной любви к дочери и панического страха её потерять.

Как долго я смогу скрываться? Как скоро меня найдут? Деньги я расходую очень экономно, но если не иметь дохода, то они быстро закончатся. И что я буду тогда делать?

В деревне никакой работы нет, ближайшее село почти в десяти километрах, и там ситуация аналогичная. Интернета нет, об удалённой работе и речи быть не может.

Да и как работать, если детского сада для Алисы тоже нет? Кому он тут нужен, если население – в основном старики?

В первые дни дочь всё время крутилась вкруг местных животных, они вызывали у неё восторг. Но постепенно они начинают ей надоедать. Ей становится скучно, но ни общения с другими детьми, ни качелей, ни развлечений, ни книг, ни мультиков в этой глухомани не предусмотрено.

С продуктами тут плохо, жители преимущественно ведут натуральное хозяйство, лишь изредка наведываясь в город за тем, что не выращивают сами и что нельзя выменять у соседей.

В райцентр автобусами не наездишься – дорого. А в сельской лавке почти ничего нет, кроме дешёвого алкоголя, сомнительных консервов, хлеба не первой свежести и странного печенья.

Мой побег всё больше выглядит бессмысленной глупостью. Потому что чем дольше обдумываю ситуацию, тем отчётливее понимаю, что принципиально он ничего не решит. Даже если меня не найдут, то рано или поздно мне придётся вернуться, например, за тёплыми вещами. Тогда-то они и отберут у меня ребёнка.

И что дальше? Перспективную работу я потеряла. Алиса лишилась детского сада и развивающих занятий. Я сама дала Ковалёвым козыри против себя!

Как только у Валеры будет решение суда в его пользу, папаша пустит по нашему следу ищеек, если до сих пор этого не сделал. Есть ли шанс не попасть к ним в лапы? Что для этого нужно делать? Нам стоит затаиться в глухомани или, наоборот, постоянно переезжать с места на место, запутывая следы? Если бы я знала, как лучше поступить…

В результате размышлений прихожу к выходу, что затеряться в большом городе мне будет легче, чем в деревне. Тут все как на ладони… Плюс в городе можно найти работу. Хотя бы мыть полы в каком-то ресторане. Можно устроиться без официального оформления, чтобы дольше оставаться незамеченной.

Но интуиция мне подсказывает, что все эти действия способны лишь продлить агонию. Я уже попала в паутину. И паук пока наблюдает за мной со стороны, мечтая о том, как будет пить мою кровь. Он перекрывает мне все возможные пути к отступлению, и я всё сильнее вязну в его сетях. Но упорно продолжаю бежать.

Мы с дочерью снова петляем по автомагистралям и разбитым сельским дорогам в душных автобусах, сбивая с толку наших условных преследователей. Пересекаем половину страны, чтобы осесть в большом городе подальше от столицы.

Отдаю последние деньги за аренду комнаты в уютной квартире. Дорвавшись до интернета, сразу беру на фрилансе несколько заказов и пытаюсь найти частные объявления об уборке. Но с работой не везёт. Как только работодатели слышат о ребёнке, дают от ворот поворот.

Хотя до осени ещё далеко, начинается сезон дождей. Мы к нему не готовы: у Алисы нет ни резиновых сапог, ни курточки, а любые покупки не продуктов питания у нас сейчас под строгим запретом.

О чём я думала, собираясь в дорогу? Почему взяла минимум вещей только на первое время? Неужели надеялась, что Ковалёвы, потеряв нас с дочерью из вида, сразу пойдут на попятную и заявят, что тот разговор был шуткой и никто у меня Алису не отберёт?

Смешные фантазии…

Хозяйка квартиры оказывается очень неприятной женщиной. Что бы я ни делала в кухне: готовила или убирала за собой, всё обязательно оказывается не так, как надо. Она изводит меня и дочь своими придирками.

– Мама, эта тётя – Баба Яга? – тихонько спрашивает Алиса, когда в очередной раз я получаю нагоняй за то, что варившийся суп немного сбежал и накапал на плиту.

Ассоциация малышки вполне обоснована – Лидия Святославовна и вправду напоминает типичную бабаёжку, которых мы с дочерью привыкли видеть в детских книгах.

Наверное, я бы могла долго терпеть придирки и уговаривать Алису не обращать внимания на несправедливые упрёки и замечания, если бы однажды после обеда в дверь не позвонили…

* * *

Хозяйка открывает, до меня доносятся голоса нескольких людей, но я не прислушиваюсь, о чём они говорят. Лидия Святославовна – очень общительная дама, к ней постоянно кто-то приходит, вечно на кухне чаёвничают её приятельницы или соседки. Меня это немного раздражает, поскольку ограничивает мой доступ в кухню, но не я тут устанавливаю правила, а потому вынуждена мириться.

Кошусь на дочь – она только недавно уснула после обеда. Спит крепко, шумные гости ей пока не мешают. Надеваю наушники, чтобы болтовня, доносящаяся из прихожей, не отвлекала от работы. Заказ сложный, дедлайн поджимает. Я волнуюсь, успею ли закончить программу в срок.

В комнату грубо стучат, это слышно даже сквозь наушники. Дёргаюсь от неожиданности, Алиса реагирует на стук громким плачем. Вскакиваю излишне резко и больно задеваю бедром угол стола. Нервы на пределе. Каждое мгновение я жду гонцов от Ковалёвых, расслабиться невозможно.

Злюсь! Сколько раз просила хозяйку не шуметь два часа после обеда, чтобы Алиса могла поспать. Дочка всю жизнь живёт в чужих домах среди людей, но никогда ещё её не окружало столько шума. Из-за этого она становится капризной и нервной, плохо спит по ночам, а я получаю дополнительный стресс и психую.

Дёргаю дверь на себя, готовая выдать гневную тираду бесцеремонной хозяйке. Я заплатила немалые деньги за комнату и прошу хоть немного считаться с режимом дня моей дочери!

Но не успеваю открыть рот и обмираю: на пороге стоит целая делегация: двое мужчин-полицейских в форме, грузная тётка не первой свежести в несуразном платье с причёской “прощай молодость” и какое-то существо неопределённого возраста и пола. По очень косвенным признакам предполагаю, что передо мной – несколько потасканная или сильно подуставшая женщина. Все с грозными лицами, будто я – отпетая преступница, и они пришли меня обезвредить. Неужели Ковалёв опустился настолько, что прислал за мной этот сброд?

Спросить, что им всем от меня надо, не успеваю. Офицер суёт в лицо какую-то бумагу, но в руки не даёт. Прочитать ничего не получается, документ сразу убирают в папку. Что это за писулька, я так и не знаю. Полицейский быстро заталкивает меня в комнату и входит следом. Остальные протискиваются за ним.

Тесное помещение наполняется запахом лука и какого-то отвратительного парфюма. Гости шаркают ногами, двигают стул, задевают коробку дочкиных карандашей, и они с грохотом падают на пол. Каждый звук иголкой вонзается в мозг.

– Ребёнок орёт как резаный. Небось, мамаша лупит его… – замечает дама со старомодной копной на голове.

– Это девочка. И она плачет, потому что вы её разбудили, – пытаюсь отбивать несправедливые обвинения.

Мне необходимо срочно придумать план действий. Я догадывалась, что меня найдут, но не предполагала, что это будет так грубо… А ещё – немного смешно, потому что толпа визитёров больше похожа на труппу погорелого театра, чем на сыщиков, нанятых миллионером. Всемогущий владелец заводов и пароходов решил на мне сэкономить?

Ступор не позволяет вступить с гостями в полноценный диалог, а полицейский, оглядываясь по сторонам, несёт какую-то ахинею об украденных драгоценностях и обыске. Я всё жду, когда в его словах мелькнёт фамилия Ковалёва, но он говорит о чём угодно, только не о нём. Наконец не выдерживаю.

– Вы не могли бы ещё раз назвать цель вашего визита?

Ответ звучит ещё более нелепо, чем гнездо на голове у грузной дамы:

– Вы подозреваетесь в краже у гражданки Смирновой украшений на сумму…

В голове шумит… Подонок! Я думала, что идея с психушкой – самое худшее, что может придумать его беспринципный мозг. Но нет, он решил меня устранить ещё более грязным способом.

– Деточка, пойдём с нами. У нас тебе будет хорошо, больше тебя никто не будет обижать, – неестественно приторным голосом заявляет дама с гнездом моей дочери.

Алиса смотрит на неё исподлобья. Дочка всё ещё плачет, но уже не так истерично.

– Никуда она с вами не пойдёт! – выныриваю наконец из анабиоза. – Что это всё такое? Что за бред вы несёте? По какому праву заявились ко мне и пугаете ребёнка?

– Вот постановление, – тётка тычет мне в лицо другую бумагу и точно так же не даёт её прочитать.

Они что-то хором говорят, показывают какие-то документы. Меня словно парализует. Я не понимаю смысла слов, но, кажется, начинаю осознавать масштабы катастрофы и низости моего бывшего парня и его отца.

Алиса кричит, зовёт меня, вырывается, но две особи, вероятно, считающие себя женщинами, подхватывают её как тряпичную куклу и уносят.

Пытаюсь им помешать, но меня крепко держит второй полицейский. Ору что есть мочи, хотя понимаю, что это бесполезно. Они даже не дают нам с дочерью попрощаться!

– Куда и зачем они её забрали? – спрашиваю сквозь слёзы.

– Откуда я знаю? – безэмоционально отвечает первый полицейский, который у них, видимо, за главного.

Ответ на вопрос у меня есть. Я только никак не пойму, почему Валера послал этих ужасных тёток и не пришёл за дочерью сам. Неужели мне в глаза стыдно посмотреть? Подонок!

Я в отчаянии! Всё это совершенно бесчеловечно, особенно по отношению к Алисе. Неужели Ковалёвы не могли действовать деликатнее, чтобы не травмировать ребёнка?

Офицер роется в наших немногочисленных вещах и что-то твердит об украшениях, которые я сама заинтересована вернуть, потому что должна подумать о дочери. Всё это кажется бессмысленным бредом. Какие украшения? Как я могу вернуть то, не знаю что?

Стою, скрученная его напарником, будто я особо опасная преступница.

После обыска мне сообщают, что я задержана, выводят из квартиры и куда-то везут. Воспринимаю происходящее сквозь плотную пелену… Мне даже интересно, как далеко зайдёт в своей мести Ковалёв…

Глава 17

В реальность поверить очень трудно. До последнего надеюсь, что это – всего лишь постановка, глупая шутка бывшего, с целью наказать меня за побег. Но когда за мной закрываются двери камеры и лязгает замок, приходит осознание, что игры закончились и что всё это всерьёз. И даже может быть очень надолго…

Присаживаюсь с краю на какую-то горизонтальную поверхность. Не хочу ни о чём думать. Боюсь смотреть по сторонам. Звуки, доносящиеся отовсюду, режут ножом барабанные перепонки и сводят с ума.

Какого чёрта у меня отобрали наушники?

Обхватываю голову руками, плотно прикрывая ушные раковины, и пытаюсь отгородиться от реальности.

По движению поверхности подо мной понимаю, что кто-то садится рядом. Женский голос начинает что-то говорить. Но я отключаюсь, не слушаю и не слышу. Мне нужна тишина! Хоть немного тишины, чтобы собрать разорвавшийся мир внутри в какое-то подобие лёгких и начать дышать.

Ужас и отчаяние невыносимы. Я не способна перенести эту боль! Предел достигнут, лимит исчерпан…

Громыхают двери. Или мне только кажется? Соседка по лавке толкает в плечо:

– Это ты – Павленко?

Голос доносится откуда-то издалека, с трудом воспринимаю речь и не сразу понимаю, о чём она спрашивает.

– Павленко! Ты оглохла? – орёт мужской голос, и я поднимаю голову в направлении источника звука. – На выход!

Не представляю, как должна себя вести и что делать. Женщина рядом подталкивает, помогая встать. Иду к выходу на негнущихся ногах, но в то же время с надеждой. Может, спонсор этого ужаса всё-таки решил сжалиться надо мной?

Меня приводят в помещение, где за столом сидит полицейский. Он просит назвать себя, спрашивает, как долго я живу у Смирновой, могу ли предоставить договор аренды… Естественно, никаких официальных бумаг мы с хозяйкой не подписывали. Мы даже не оговаривали чётких сроков на будущее, поскольку я не знала, удастся ли мне найти работу и будут ли у меня деньги на аренду дальше. Я заплатила за месяц вперёд, но мы с дочкой успели прожить там всего восемь дней.

В отличие от тех людей, которые меня арестовывали, этот полицейский говорит чётко и по делу. Он показывает заявление, которое написала на меня Лидия Святославовна, утверждая, что у неё исчезли фамильные драгоценности, а взять их могла только я.

– Да это же неправда! У неё там проходной двор! К ней постоянно кто-то приходит. Какие-то знакомые часами сидят в кухне и разгуливают по квартире! Если у неё что-то пропало, то это могла взять любая из её многочисленных приятельниц!

– Не беспокойтесь, мы всё проверим. Я не исключаю, что возможность совершить кражу была у многих. Но экспертиза показала, что отпечатки пальцев в комнате Смирновой и на шкатулке, где лежали украшения, принадлежат именно вам.

– Но этого не может быть! Я не знаю, кто, зачем и как всё это провернул, но я ни разу не заходила к хозяйке в комнату! Там не может быть моих отпечатков! Я даже не знаю, о какой шкатулке вы говорите!

Ясное дело, что Ковалёву ничего не стоило подкупить экспертизу…

Интересно, Лидию Станиславовну он тоже подкупил, чтобы та написала это нелепое заявление?

Чем отчаяннее я защищаюсь и пытаюсь доказать свою невиновность, тем больше понимаю, что всё бесполезно. Они уже состряпали дело и сфабриковали улики. Что бы я ни говорила, опровергнуть их мне не под силу. Наваливается жуткая апатия… Кажется, я медленно умираю…

– Тебе лучше признаться и вернуть украшения, – полицейский переходит на “ты”, протягивая мне распечатанный на принтере протокол допроса на подпись. – Это зачтётся судом, ты получишь условный срок и сможешь вернуться к нормальной жизни.

– Но как я могу вернуть то, чего у меня нет? – в который раз повторяю как попугай.

– Ты можешь признаться, что взяла их и указать, кому и при каких обстоятельствах сбыла.

– Да не брала я их, – выдаю устало.

– Ну, твоё дело… Сама себя в могилу закапываешь.

Следователь не производит впечатление идиота или какого-то бездушного монстра. Понимаю, что ему не терпится “раскрыть дело” и заняться чем-то более значимым или приятным. Но я ничем не могу ни ему, ни себе помочь!

– Послушайте, я не понимаю, к чему все эти пляски с бубном и уговоры. Совершенно очевидно, что один очень богатый и влиятельный человек, не будем называть его фамилию, чтобы мне отомстить и отобрать дочь, проспонсировал весь этот спектакль. Тягаться с ним мне не под силу, но признаваться в том, чего не совершала, я не буду.

– Что ты мелешь? Какой богатый человек?

Конечно, ему не верится, что богачу может быть до меня дело…

– А вы не в курсе? – удивляюсь, полагая, что следователя должны были подкупить первым. – Всё очень просто. Где сейчас моя дочь, которую, якобы, отобрали у меня три часа назад какие-то тётки из социальной службы?

– Там, где ей и положено быть.

– То есть её забрал Ковалёв? – наконец называю я своего обидчика. – Или вы будете это отрицать?

– Я не знаю, кто такой Ковалёв, но могу уточнить, где сейчас ребёнок.

– Будьте так любезны, – я даже немного кривляюсь, потому что уверена в своей правоте, и этот спектакль уже порядком надоел.

Следователь кому-то звонит и спрашивает об Алисе. Долго держит трубку возле уха и молчит – видимо, ждёт, пока ему предоставят информацию.

– Ну вот, никто девочку вашу не забирал. Она на месте, под опекой социальных работников, – сообщает, откладывая телефон.

– Погодите. То есть как это не забирал? Она до сих пор у них?

И вот теперь мне становится по-настоящему страшно. Потому что всё время я была уверена, что Алиса с Валерой. А я знаю, что он любит её и будет заботиться о дочери.

Однако получается, что он не приехал за ней и бросил на растерзание этих неадекватных клуш? Или… он не знает, что дочь у них? Может, он не имеет отношения к этому спектаклю?

– А это точно? Пожалуйста, скажите, что вы просто меня пугаете! Скажите, что Ковалёв забрал её у них!

– Павленко, – говорит следователь раздражённо, – я похож на клоуна? Ребёнок твой у социальных работников, никто за ним не приходил. Хватит тут ломать комедию и морочить мне голову.

Разом становится холодно, даже зубы начинают стучать. А что, если Ковалёв ни при чём? Если и вправду у хозяйки украли украшения, и она подумала на меня? Может, и нет никакой экспертизы с моими отпечатками, а следователь просто обманывает, вынуждая написать явку с повинной? Конечно, ему наверняка лень искать настоящего вора, и он нашёл козу отпущения.

Паника накатывает, как волны во время шторма…

Часы показывают десять вечера. Кто-то из соседок по камере уже спит, другие тихонько переговариваются.

Сижу, забравшись с ногами на лавку и прижав коленями уши. И думаю, думаю, думаю… Как там моя малышка? Поела? Спит ли? Плачет? Её там не обижают?

Что мне делать дальше? Что будет со мной и Алисой?

Теплится надежда, что следователь всё-таки разберётся и докопается до правды. Ну не могут же обвинять в воровстве совершенно невиновного человека! На то следствие и существует, чтобы полицейские могли найти и проанализировать все улики и сделать правильный вывод…

А если кто-то намеренно меня подставил? Но кто? Я в этом городе никого ещё не знаю, ни с кем не ссорилась, никому дорогу не перебегала. Это мог сделать только тот человек, который эти драгоценности украл. Но как его вычислить, если это может быть кто угодно?

Паникую. Не понимаю, как могло так случиться, что вся моя жизнь пошла наперекосяк. В какой момент я совершила ошибку? И одну ли?

Знаю точно, что мне не стоило уезжать из столицы. Куда правильнее было бы уступить Алису Ковалёвым. Она жила бы там в достатке, окружённая любовью… Мне бы иногда разрешали видеться и гулять с моей малышкой. А что с ней будет теперь?

Сообщат ли эти клуши Валере, что его дочь у них? Или в их обязанности не входит розыск родственников?

Звонок! Мне положен один звонок! Я должна рассказать Валере об Алисе и попросить о помощи…

Лязгает замок. Пожилая женщина в углу вздыхает:

– Начинается…

Не понимаю, что она имеет в виду. Но затопленные паникой внутренности сковывает колючий холод неясного беспокойства.

Двери хлопают и гнусавый мужской голос кричит:

– Павленко! На выход!

Бросаю взгляд на пожилую женщину, как будто ищу у неё ответа на вопрос, зачем меня зовут. Кажется, она знает больше меня. Её губы беззвучно произносят: “Спаси и сохрани”, а рука, направленная в мою сторону, чертит в воздухе крест.

Становится ещё страшнее…

Меня приводят в какое-то большое помещение. Там сидят два полицейских – кажется, это дежурные. Разглядывают меня как товар на рынке. От этого взгляда становится совсем не по себе.

– Какая аппетитная птичка попалась сегодня в наши сети, – противно ржёт один из мужчин. – Ну что, красотка, давай знакомиться.

В другой ситуации я бы возмутилась этим дешёвым подкатом. Но сейчас всё моё внимание приковано к столу. Там стоит телефонный аппарат и лежат смартфоны. Понимаю, что это – шанс связаться с Валерой. Кто знает, когда в следующий раз представится такая возможность?

– Можно мне позвонить? Я знаю, по закону мне положен один звонок, я этим правом ещё не воспользовалась! – выпаливаю, переводя взгляд с одного полицейского на другого и пытаясь понять, кто у них главный и принимает решения.

– Ух ты, какая птичка… И ноги от ушей, и права свои знает. Надо же… Ну что, Фёдорыч, уважим деваху? Или пусть сначала заслужит?

Какой у него мерзкий голос… Ещё и кривляется. А ведь он на работе!

Рассматриваю погоны. Насколько могу судить, он – майор.

Жаль, поздно сообразила, надо было следователя попросить сделать звонок. Он нормальный, наверняка не отказал бы и не юродствовал, как этот.

К счастью, телефон мне всё-таки протягивают, и я дрожащими пальцами набираю номер. Только бы не перепутать цифры!

Гудки идут, но трубку никак не поднимают. И когда я уже собираюсь сбросить, наконец на другом конце раздаётся грубое:

– Да!

– Валера, пожалуйста, мне очень нужна твоя помощь! – выпаливаю на одном дыхании.

Я не заготовила речь и не знаю, о чём могу его просить. Судя по тону, он зол и не настроен мне помогать.

– Моя помощь? – голос в трубке звучит раздражённо.

– Пожалуйста! Мне больше не к кому обратиться!

Повисает тишина. Я даже начинаю бояться, что он отключился.

– Что случилось? Где ты?

Вкратце пересказываю, что произошло со мной. Майор грубо поторапливает:

– Эй, красотка, закругляйся! Время вышло.

Не успеваю договорить, мужчина выхватывает у меня трубку и сбрасывает.

– Ну что, наболталась? Я твоё желание исполнил. Теперь твоя очередь исполнить наше.

Он противно скалится, обнажая десну, протягивает руку и снимает с моих волос резинку. От него отвратительно пахнет потом. Напарник наблюдает со стороны и мерзко смеётся.

– Что… что вы имеете в виду? – заикаюсь.

Я уже догадываюсь! Складывается пазл: женщина, бормочущая молитву, сальные взгляды, неуместные пошлые фразы. Но я же в полиции! Разве они имеют право так себя вести?

Нет, я отказываюсь в это верить! Это всё просто страшный сон. Сейчас проснусь – и всего этого не будет… Я хочу обратно в камеру!

– Не строй из себя дуру! Раздевайся! – майор дёргает мою кофту, и несколько пуговиц падают на пол.

Боже, сделай, пожалуйста, так, чтобы я провалилась под землю! Или чтобы в здание полиции прилетел метеорит. Что угодно, только не это. Я этого не переживу…

Мне страшно. Кажется, сердце сейчас разорвётся от ужаса…

Какая же я дура… Я сама, сама во всём виновата!

Стою как вкопанная, не в силах пошевелиться. Сколько времени проходит? По ощущениям – целая вечность.

Заглядывает молоденький полицейский, приносит какие-то бумаги. Присутствующие отвлекаются на них. Может, попросить помощи у вошедшего? Не могут же все быть такими подонками? Или могут?

– Ну же! Поторапливайся! – рявкает майор, когда парень уходит. – Мы и так слишком добрые сегодня, а ты заставляешь нас ждать непозволительно долго.

Господи, Господи, Господи… От страха я забываю все известные мне молитвы.

На столе звонит телефон, и потный майор с недовольной гримасой отходит от меня, чтобы взять трубку.

– Козырев! – рявкает.

Видимо, на том конце провода ему дают какие-то указания. Я не слышу и не вижу, пытаясь отключиться от внешних раздражителей. Получив короткую отсрочку, лихорадочно обдумываю, как выпутываться из западни, в которой оказалась. Нет никакой гарантии, что Валера приедет. Но даже если это и случится, то пройдёт не меньше пяти часов. Страшно представить, что за это время может произойти…

– Да, товарищ полковник, – продолжает телефонный разговор майор. – Слушаюсь. Есть…

Он кидает трубку на аппарат так, что та подпрыгивает.

– Предупреждать надо! – бросает мне и выглядывает в коридор.

– Гаврилов! Забери её.

Он ему что-то ещё тихо добавляет, но я не могу разобрать. Мысли мечутся хаотично. Что это значит? Мне дают отсрочку? Майор изменил свои намерения? Начальство дало ему какое-то поручение? Куда меня поведут? Паника нарастает, когда оказываюсь в коридоре. К счастью, меня отправляют обратно в камеру.

– Что-то ты быстро, – замечает пожилая женщина. – Неужто так шустро управилась?

Не отвечаю... Меня колотит крупной дрожью.

Приедет или нет?

У него есть все основания злиться на меня…

Он может приехать и забрать только Алису, оставив меня на съедение этим шакалам…

Конечно! Он так и сделает. Чудесный способ избавиться от меня – запереть в колонии на несколько лет, лишить родительских прав… И больше я не увижу свою дочь…

Зачем я ему позвонила?

Нет, я всё правильно сделала… Он заберёт Алису у этих жутких тёток из социальной службы. Пусть без меня, но доченька будет жить в семье. Всё-таки он – её родной отец.

А я… Что будет со мной?

Эта ночь оказывается самой длинной и страшной в жизни. Время будто замерло и движется, как назло, черепашьим шагом… Прислушиваюсь к каждому звуку в коридоре. Они могут вернуться за мной в любой момент, как только закончат с делами…

Глаз не смыкаю. Мысленно готовлюсь к чему-то ужасному. На фоне происходящего то, что предлагал мне отец Валеры, вовсе не кажется столь отвратительным. Конечно, мне стоило согласиться…

Снова лязгает замок и гремят двери.

– Павленко, на выход!

Куда? Зачем? Предположения одно страшнее другого…