Текст книги "Люби в тишине (СИ)"

Автор книги: Аля Морейно

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

Глава 20

Валерий

Оля не выходит из душа слишком долго. Начинаю волноваться. Тихо стучу, но она не открывает. Прислушиваюсь. Вода не льётся. Из-за двери до меня доносится только тихое всхлипывание.

Она там плачет?

Ненавижу женские слёзы. И в первый момент даже малодушно допускаю мысль сбежать и не вмешиваться.

А вдруг я могу ей чем-нибудь помочь?

Решительно дёргаю дверь. На удивление, она поддаётся.

Картина маслом – Оля сидит на полу и ревёт. Жесть…

– Что случилось? – поднимаю её рывком, перехватываю поудобнее и несу в комнату. – Оль, что с тобой?

Версий у меня несколько, и все они мне совсем не нравятся.

– Мне было так страшно, – продолжает всхлипывать. – Так страшно…

Она говорит о полиции? Немудрено… Или не только?

Опускаюсь на кровать, усаживаю её к себе на колени.

– Всё позади, всё уже закончилось, – прижимаю к себе крепко, глажу по спине. Целую, куда дотягиваюсь. – Я никому не дам тебя в обиду, обещаю. Веришь мне?

Пытаюсь поднять её лицо и заглянуть в глаза. Сердце сжимается. Не хочу, чтобы она плакала… Хочу защитить от всего мира, готов драться с каждым, кто посмеет её обидеть.

– Валера, зачем тебе это нужно? – Оля отстраняется, перестаёт всхлипывать и спрашивает, глядя на меня в упор. – Объясни мне!

– Что “это”?

Я понимаю, о чём она говорит. Но зачем-то нуждаюсь в уточнении…

– Зачем мы расписались? Мне важно знать, в какую игру ты меня втягиваешь и какую роль мне предстоит играть. Какова цель всего этого?

– Играть? Что за глупое предположение? – оно не только глупое, но и обидное. – Оля, я люблю тебя. И хочу, чтобы мы были вместе… Я ещё тогда тебя любил, четыре года назад, – наконец озвучиваю то, что давно должен был ей сказать. – Чуть не сдох от отчаяния, когда ты сбежала.

Говорить о своих чувствах оказывается очень непросто… Жду от неё какой-то реакции, крохотного намёка, что всё у нас получится. Но вместо этого она качает головой:

– Это неправда! Ты не любил меня! Когда любят, то не стыдятся…

– С чего ты взяла, что я тебя стыдился? Что за бред? – злюсь, конечно. Я перед ней душу выворачиваю, а она меня обвиняет непонятно в чём.

– Я слышала! – говорит она резко, будто и вправду знает. – Каждое слово помню: “Ты вообще представляешь меня с этой убогой? Я что, совсем конченный?”. По-твоему, так говорят о девушке, которую любят?

– Не мог я такого сказать! Когда ты это слышала и где? – роюсь в памяти, пытаясь припомнить, кому и при каких обстоятельствах мог выдать эту чушь.

– Когда ты практику защитил. Вы с друзьями сидели возле факультета. Они стали смеяться над тобой из-за того, что ты со мной встречаешься. Я же убогая, у меня родители глухие. И всё такое. И ты им это в ответ сказал!

Смутно припоминаю… Оля права: я не готов был тогда афишировать наши отношения, потому что эти придурки меня тупо не поняли бы. Они и вправду над ней насмехались, хотя объективно она не давала для этого никакого повода. Я струсил… Чего испугался? Сам не знаю. Ненавижу, когда надо мной смеются…

– Я плохо помню, но допускаю, что мог такую глупость ляпнуть, чтобы они от меня отстали… Испугался, что они меня неправильно поймут.

– И они тебя правильно поняли? Мне в общежитии в тот же день заявили, что ты попользовался мной и бросил. И после этого отдал меня в общее пользование! Это, по-твоему, – любовь?

Оля отодвигается от меня, выставляя перед собой руки, пытается выбраться из моих объятий, но я не позволяю.

– Кто сказал тебе такую чушь?

– Все! Все об этом говорили. Девчонки деланно сочувствовали и смеялись, парни и вовсе решили, что теперь им всё можно, и проходу не давали…

Горло сжимается, перекрывая доступ кислорода. Это полнейший абсурд… Чушь какая-то. Даже не испорченный телефон, а натуральная провокация. Это всё Савкина девка… Больше некому. Вечно он таскается со всякими шалавами…

– Они… тебя…? – сглатываю, пытаясь продавить застрявший в горле ком. – Что они сделали?

Отчаянно ищу в её глазах отрицательный ответ. Оля мотает головой, и меня немного отпускает.

– Они приставали, но мне удавалось отбиваться.

Это какой-то кошмар…

– Почему ты мне сразу не сказала? Оля! Почему не сказала? – инстинктивно сжимаю её чуть сильнее, чем следует, но тут же беру себя в руки. – Я бы их поставил на место! Какое там… Я бы этих тварей убил!

– Что именно я должна была тебе сказать? Предъявить претензии за то, что ты объявил во всеуслышание, что не встречаешься со мной, потому что я – убогая? За то, что попользовался мной и выкинул, как перед этим поступил с Линой и, наверняка, всеми другими своими девушками? Даже не так. Лине ты хотя бы в глаза сказал, что она тебе надоела, а для меня даже слов пожалел!

Она говорит шёпотом. И каждой фразой, как пощёчиной, бьёт по лицу.

– Оля! Я не собирался с тобой расставаться! Клянусь! Я не знаю, как мне оправдаться. Откуда мне было знать, что брошенная по дурости или от трусости фраза потянет за собой такие последствия?

Отчаяние хлещет через край… Оля пытается вырваться, бьёт меня по плечам, но я не выпускаю…

– Послушай, я ляпнул тогда эту глупость, не подумав, и тут же забыл. Я никогда не считал тебя убогой! Да ты... ты – лучшая девушка из всех, с кем я когда-нибудь встречался. И я уже тогда это понимал… Но эти придурки меня бы не поняли… А я был просто трусом.

Оля больше ничего не говорит, но снова плачет…

– Ты из-за этого уехала? Да? Потому что парни домогались тебя, а девчонки злорадствовали? Решила, что я тебя бросил?

Она не отвечает, но я и сам уже понимаю. Виновен… По всем статьям…

Ловлю Олин взгляд. Она быстро отводит глаза, но я пугаюсь даже того, что успеваю увидеть. Там столько отчаяния и боли, что мне не вывезти.

Я могу только догадываться, что ей довелось пережить. Подозреваю, что она никогда не расскажет подробностей. Но теперь то, что знаю о ней, собирается в очень некрасивый пазл, стартовой точкой которого была та моя трусливая фраза.

Как сложилась бы её и наша жизнь, если бы я тогда хотя бы просто промолчал? Ведь можно было отмахнуться, отшутиться… Почему мне было так важно, чтобы никто даже не подумал связывать меня с Олей? Теперь я и сам понять не могу. Какая феерическая глупость! И предательство…

Неужели Сава с его извращёнными моральными нормами мог быть для меня примером? Почему я посчитал возможным подстроиться под его уродливое представление о нормальности? Может быть, потому что я – такой же урод?

Я виновен… Пусть не совсем прямо, но виновен в том, что Оле пришлось пережить. И как мне существовать с этим дальше? Есть ли у меня хоть малейший шанс всё исправить и сделать её счастливой?

Свидетельство о браке, которое накинуло на меня с ней общую цепь, на самом деле, не приблизило нас ни на шаг друг к другу. А может быть, даже оттолкнуло. Я вовсе не жалею, что решился на это. Но хотелось бы, чтобы всё у нас было иначе… И тогда, четыре года назад, и теперь.

Без принуждения, по любви и взаимному согласию. Может, если бы я узнал о её беременности сразу, мы бы уже четыре года были женаты. Я бы оградил её от всех неприятностей…

Эти мысли выворачивают наизнанку. Как с ними жить? Как найти в себе силы снова посмотреть Оле в глаза?

Воспользовавшись моим замешательством, она соскальзывает с коленей.

– Я очень устала. Можно я немного посплю?

Почему она спрашивает? Думает, что я её к чему-то собираюсь принуждать? В её голове я – монстр? Дожили… Как теперь это разгребать?

– Да, ложись, конечно. Я пойду пройдусь…

Очень хочется устроиться рядом. Просто обнять, уткнуться лицом в её волосы. Просто лежать… вместе. Вместе! Но могу ли я теперь об этом мечтать? Могу ли я рассчитывать, что Оля сможет простить мне ту глупую выходку, так круто изменившую нашу жизнь?

Бесцельно брожу по улицам. Чувство вины выжигает всё внутри. Я не могу это принять. Себя не могу принять. Я – трус и предатель! Сам себе отвратителен. Я стыжусь себя…

Не понимаю, что делать дальше… Вспоминаю Марка и его метания. Теперь я знаю, что он чувствовал и как страдал.

Дождь усиливается. Запрокидываю лицо, подставляя его под прохладные капли. Но внутри всё упорно горит…

Устраиваюсь на лавке в парке. Вокруг ни души – из-за ливня даже собак не выгуливают. Не ощущаю холода. Вообще ничего не чувствую. Нужно вернуться к семье, смотреть Оле в глаза и что-то говорить. Но как найти в себе смелость для этого?

Сбились все ориентиры, разболтались внутренние блоки, организм не может нащупать равновесия. Я испортил Оле жизнь, я во всём виноват!

Люто паникую из-за того, что исправить ничего невозможно… Всё… всё разрушено…

Выводит меня из истерики телефонный звонок. Отвечать не хочу, но на экране высвечивается номер Петровского, и я не решаюсь малодушничать. Всё-таки он весь день занимается юридической бюрократией для меня.

– Валера, все формальности я закончил. Любопытный факт. Оказалось, что дактилоскопическая экспертиза липовая.

– Думаете, это мой отец всё подстроил? – задаю первый вопрос, который напрашивается, и сам ужасаюсь от этой мысли.

– Нет. Я бы знал, скорее всего. Да и к чему такие сложности? Уверен, что в суде наш вопрос легко решился бы вполне цивилизованно. Мы с Николаем только на днях обсуждали. Думаю, он даже не был в курсе, что Оля уехала из города.

Слова адвоката звучат успокаивающе. Не представляю, как пережил бы, если бы этот ужас моей семье устроил папа. Я всё ещё не могу смириться с тем, что он оказался волком в овечьей шкуре…

– В общем, они тут будут разбираться, а мы можем ехать.

– Окей, спасибо. Отдыхайте, завтра с утра выдвигаемся.

Кладу трубку и возвращаюсь в реальность. Я оставил своих девочек спящими в гостинице. Наверное, они уже проснулись. Нужно поесть, а потом успеть съездить на квартиру за Олиными вещами.

Поднимаюсь с лавки и тороплюсь в сторону выхода из парка. Одежда промокла насквозь, меня в таком виде даже в ресторан не пустят. Не доходя до отеля, натыкаюсь на спортивный магазин и по-быстрому выбираю для всей семьи одежду по погоде.

Открываю тихо двери номера. Мне навстречу выбегает заспанная Алиса.

– С-с-с, – смешно шипит и прикладывает пальчик ко рту, призывая не шуметь. – Какие красивые цветочки! – тянется носом понюхать.

Разуваюсь. Похоже, туфлям хана.

– Папа, ты целую лужу написал уже, – глубокомысленно заявляет дочка шёпотом, тыча пальчиком в пол. – Хозяйка увидит и заругает тебя.

Иду босиком в гостиную, оставляя за собой мокрые следы. Ставлю на диван пакет из магазина.

– Посмотри, что я принёс, – киваю на него дочери, а сам прохожу в спальню.

Беззвучно открыть дверь не удаётся. Оля вскакивает и встревожено рассматривает меня. А я будто язык проглотил. Подхожу ближе, протягиваю ей букет и не могу сказать ни слова. Нападает нервный паралич.

– Ты весь промок! – укоризненно выдаёт жена.

– Там дождь, – оправдываюсь шёпотом.

– Простудишься, – продолжает отчитывать как школьника.

Она обо мне беспокоится? Если бы ей было на меня плевать, то разве стала бы меня ругать? От этой мысли хочется улыбаться.

Глава 21

– Иди в душ грейся! – командует, забирая у меня букет.

– Оля, – беру за руку, это единственное, что могу себе сейчас позволить. – Пожалуйста, поверь мне. Клянусь! Я тебя очень люблю. Знаю, что своим малодушием и трусостью я наворотил дел. И понимаю, что просто попросить прощения у тебя – это ничтожно мало. Но я всё-таки прошу: прости меня, пожалуйста. Я никогда не думал о тебе так, как сказал тогда. Я очень дорожил тобой и сам не понимаю, как я это ляпнул. Я люблю тебя. Ты для меня – самая лучшая. Мне плевать на все условности и статусы. Я не стыжусь тебя, честно, я очень хочу, чтобы мы были настоящей семьёй. Чтобы ты меня тоже любила… Пожалуйста, поверь мне. И дай мне шанс сделать тебя счастливой. Вас с Алисой сделать счастливыми.

Уф… Высказался… Слова – это так мало, ими невозможно передать мои мысли и чувства. А их так много… Как убедить её поверить мне?

Мне до колик хочется её обнять. Но совесть не позволяет: я вплынь мокрый и холодный, а она – сухая и тёплая.

Оля молчит. И мне отчаянно нужно, чтобы было как в поговорке: “Молчание – знак согласия”. Но с ней это обычно не работает… Она часто просто молчит.

– Мама! Мама! Смотри! – в комнату врывается Алиса с розовым спортивным костюмом в руках. Девушка-консультант уверяла, что малышке понравится. – Идём! Идём! – дочка тянет Олю за руку в сторону гостиной.

Ретируюсь в душ, сбрасываю с себя мокрую одежду, провожу несколько минут под горячей водой и, закутавшись в халат, возвращаюсь к девочкам.

Они уже успели разобрать содержимое пакета и крутятся перед зеркалом в обновках. Радуюсь – с размерами угадал.

– Ну как?

– Супер, спасибо, – отвечает Оля. – Очень кстати. Я боялась, что мы замёрзнем. Сегодня так резко похолодало…

– Вот! – Алиса с восторженным личиком тычет пальцем во что-то блестящее на груди.

Подхватываю её на руки. Теперь у нас всё по-другому. Мы – семья. Это особое, ни с чем не сравнимое счастье.

– Принцесса, идём есть суп?

– Суп? – повторяет за мной. – Да, буду.

Делаю оборот вокруг своей оси, она смеётся. Настроение стремительно ползёт вверх. Может, не всё так плохо и безнадёжно, как мне недавно казалось?

После ресторана отправляемся в квартиру, которую снимала Оля. Дверь открывает молодой мужчина в майке и растянутых спортивных штанах. Я помню о словах Петровского и ожидаю подставы.

– Добрый вечер, – стараюсь быть максимально вежливым. Если нам предстоят разборки, то точно не в присутствии девочек. – Хозяйка дома?

– Я – хозяин. В чём вопрос?

Странно. Насколько помню, в материалах дела фигурировала женщина, а о мужчине и речи не было.

– Мы хотим забрать свои вещи, – продолжаю разговаривать спокойно.

– Шутите? Откуда ваши вещи могут быть в моей квартире?

Он тоже разговаривает с виду спокойно, но ощущается напряг, который мне совсем не нравится. Оля порывается что-то сказать, но я сжимаю её ладонь – прошу, чтобы не встревала. Мы с ней заранее договорились, что говорить с хозяйкой я буду сам.

– Мы можем поговорить с Лидией Святославовной? – спрашиваю по-прежнему сдержанно, хотя внутри поднимается чёрная туча.

– Мама вышла, зайдите позже, – бросает мужчина и фактически захлопывает перед нашим носом дверь.

– Идём в машину, подождём, пока она вернётся.

– Валера, это какая-то чертовщина! – шепчет Оля. – Хозяйка жила одна, я этого мужчину впервые вижу. Там в квартире всего две комнаты. В одной жила она, в другой – мы с Алисой. Этого там и близко не было!

– Да, интересный тип, – произношу задумчиво и строчу сообщение Петровскому.

Ждать приходится недолго. Хозяйка появляется минут через пятнадцать с большим пакетом из супермаркета.

Я бы с удовольствием пошёл туда один. Но Смирнова не знает меня и может не впустить в квартиру. Приходится снова брать с собой Олю и Алису.

При виде нас Лидия Святославовна начинает суетиться.

– Сейчас принесу ваши клумаки, – бросает с порога и исчезает в недрах квартиры.

Возвращается очень быстро и ставит перед нами сумку, рюкзак и какой-то пакет. Оля тут же заглядывает в рюкзак и проверяет, на месте ли ценные вещи.

– Тут всё, я всё упаковала, – торопливо бормочет. – Извините, у меня много дел.

– Оля, идите в машину. Я вас догоню, – отправляю девочек в надежде поговорить со Смирновой по душам.

Но из кухни доносится запах гари, и хозяйка убегает, а ей на смену выходит мужчина. На сей раз он ещё менее приветлив.

– Вы всё забрали? До свидания, – подталкивает меня к выходу и закрывает дверь.

Звоню Семёну и с возмущением делюсь странностями визита.

– Вещи взяли? Ценное всё на месте? Езжайте в гостиницу, – реагирует на мою эмоциональную речь, как обычно, спокойно.

– А ничего, что эта дама ещё деньги Оле должна вернуть? Оплачено за месяц, а прожили они там всего восемь дней, – киплю от возмущения.

– Валера, ты будешь бодаться сейчас за эти копейки? – тормозит меня адвокат. – У тебя что, других проблем нет?

– Та ну, пусть подавится, конечно, – соглашаюсь. – Но знаете ли! Обвинить Олю, подделать отпечатки, ещё и прикарманить деньги…

– Мы пока не знаем, кто и с какой целью их подделал. Может, ребята в отделении сами слепили, чтобы поскорее дело в суд передать. Не волнуйся, я проконтролирую, чтобы внутренние разборки на тормозах не спустили, – заверяет меня и отсоединяется.

Разговор с Петровским меня остужает. Как ни крути, а я должен ему доверять.

– Вернула деньги? – спрашивает жена, как только я занимаю водительское место в машине.

Надо бы, конечно, соврать. Для её же спокойствия так было бы правильно. Но не решаюсь. Я будто на испытательном сроке. И каждый неверный шаг может оказаться последним.

– Нет пока. Но не бери в голову, Петровский всё решит.

Оля всхлипывает… И чёрт его знает, что у неё творится сейчас в голове. По большому счёту, своим бессмысленным побегом она сама наломала дров. Очень надеюсь, что она это понимает.

– Давай договоримся, – прошу тихо, но настойчиво, – что ты больше не будешь убегать, не рассказав мне о своих проблемах? И вообще, если тебе кажется, что что-то не так, то, пожалуйста, давай будем обсуждать это вместе. Потому что с одной стороны всегда видна только одна сторона проблемы. И потому, что одна голова – хорошо, а две – лучше. Просто держи меня в курсе всего, пожалуйста. Ладно? А я постараюсь тебе помочь.

– Обсуждать с тобой что? То, как вы с отцом хотели отобрать у меня дочь? – шипит отрешённо.

– Оля, это – именно то, о чём я сказал, – продолжаю настаивать на своём. – Ты думаешь, что знаешь всё, а видишь только одну сторону! Представь себе, я не был в курсе планов отца, даже не догадывался, ничего не знал в вашем с ним разговоре. Узнал об этом относительно недавно. И если бы ты сразу мне рассказала, то я бы всё решил ещё тогда. Поэтому прошу: давай всё обсуждать и решать вместе. Мы теперь семья и должны во всём действовать заодно.

Понимаю, что над доверием нам ещё работать и работать… И что семьёй мы пока стали только на бумаге. И что сослагательное наклонение и взаимные упрёки сейчас вряд ли уместны. Но невыносимо больно думать, что всей этой ситуации с побегом, мытарствами и полицией могло не быть, если бы я сразу узнал о её разговоре с отцом…

Этот бесконечный день наконец подходит к концу.

Оля выходит из душа, укутавшись в банный халат. Чем темнее на улице, тем осязаемее между нами напряжение. Кажется, ещё немного – и его на хлеб можно будет мазать…

Снимаю с кровати покрывало. Жена стоит в дверях и нервно теребит поясок.

– Валера, я очень устала…

– Ложись, – откидываю угол одеяла.

Оля не торопится, замирает в том же положении.

– Давай не сегодня?

Она реально думает, что я собираюсь её принуждать к сексу? Жесть…

– Раздевайся и ложись, – рявкаю резче, чем следовало бы, и ухожу в душ.

Мне обидно… Как будто я не понимаю, что она не готова вот так сразу принять наш брак! Но я уже не знаю, как вывернуться, чтобы ей было хорошо. Может, и вправду перегнул палку с росписью?

Когда возвращаюсь в комнату, обнаруживаю Олю на самом краю кровати, свернувшуюся калачиком. Меня накрывает дежавю… Вспоминаю наш с ней первый раз, свои эмоции. Я влюбился в неё, будто в стену влетел с размаху на огромной скорости…

Она была особенная. Этому не было рационального объяснения, всё исключительно на уровне чувств, эмоций и пресловутой химии. Я ведь больше ни с кем так и не попробовал куни. Не могу. Будто предохранитель щёлкает внутри. А смогу ли с Олей теперь? После того как она тёрлась с другими?

Забираюсь под одеяло, обнимаю жену и перетаскиваю на середину кровати. Она просыпается и испуганно распахивает глаза. Чёрт! Ни будить, ни пугать её в моих планах не было.

– Спи! – шепчу.

Оля тут же отворачивается от меня. Кладу руку ей на живот, прижимаюсь грудью к спине. Напрягается.

Целую в шею и зарываюсь носом в волосы. Волшебно. Я так давно мечтал об этом…

Туго и со скрипом исполняются мои желания. Но главное – мы теперь вместе.

* * *

Столица встречает нас дождём и пронизывающим холодным ветром. Лето в этом году непривычно быстро и легко сдаётся под напором осени.

Наверное, и я мог бы проявить настойчивость, но не рискую… В первый вечер дома даю Оле обещание, что готов ждать. Что-то между нами неуловимо меняется. И это “что-то” даёт мне надежду.

Еду к родителям за тёплыми вещами. Не могу решить, стоит ли им рассказывать о браке. Никогда не был суеверным, но теперь боюсь сглазить. Никому пока не говорю, даже Марку. Жду, когда наша семья станет настоящей в полном смысле слова. Надеюсь, речь о днях, а не о неделях и тем более месяцах.

Заезжаю во двор, паркуюсь. Отец стоит на крыльце и отдаёт указания какому-то рабочему. Здороваюсь и пытаюсь пройти в дом. Времени у меня мало, да и не до реверансов.

– Валерий, мне кажется, что твой отпуск затянулся. Пора закругляться и возвращаться в офис. Длительное безделье развращает, – папа перехватывает меня на ступеньках.

– Ты что-то перепутал. Я не в отпуске, а уволился! – напоминаю ему об истинном положении дел.

– Кончай дурить! Я не подписал твоё заявление об уходе и не подпишу! – начинает кипятиться в ответ.

– Четырнадцать дней прошло. По трудовому кодексу, я свободен, а ты нарушаешь закон, – цежу сквозь зубы.

Видимо, услышав мой голос, мама выпархивает на порог.

– Валерчик, где ты пропадал? Я соскучилась! Исчез, не звонишь даже. Ездил куда-то отдыхать?

Терпеть не могу, когда мама прикидывается дурочкой. На самом деле она куда умнее, чем хочет казаться в такие моменты. Почти уверен, что она в курсе нашего с папой конфликта, но, как всегда, приняла его сторону.

– Всё хорошо, мам. Я живу в своей квартире. Питаюсь нормально…

– Знаю я твоё нормально, – перебивает. – Домашнюю еду ничего не заменит! – выдаёт с обидой. – Как у тебя вообще дела? Почему так долго не заходил? – гладит моё плечо.

– Да как-то не до того было, – не хочу обсуждать отношения с отцом. – Ма, у меня мало времени, я за одеждой. Погода испортилась.

Прерываю разговор и поднимаюсь к себе в комнату. Упаковываю вещи в рюкзак и сумку.

Странное дело, прошло совсем немного времени, а я уже не чувствую этот дом своим. Душа рвётся в квартиру, к моим девочкам.

Спускаясь с лестницы, снова наталкиваюсь на отца.

– Валерий, не дури! Выходи на работу. У нас новый проект, ты позарез мне нужен, – ожидаемо уговаривает вернуться. – Это же совершенно несерьёзно! Детский сад какой-то. Хочешь выпендриться и жить отдельно – без вопросов, не мешаю, пожалуйста. Я тебе на то эту квартиру и купил. Но работа есть работа. Это же не игрушки! На кону большие деньги и репутация семьи!

От последнего меня передёргивает. Надоел этот высокопарный бессмысленный бред.

– Сынок, что это? Что означает твоё кольцо? – мама берёт в руки мою ладонь и поднимает, показывая палец с золотым ободком отцу.

– Это значит, что я женился, – отвечаю как можно нейтральнее, мысленно готовясь к извержению вулкана.

– То есть как? Что значит женился? – не веря моим словам переспрашивает мама. Отец бледнеет – похоже, всё понимает без уточнений.

– Женился – значит, зарегистрировал брак в ЗАГСе в установленном законом порядке, – стискиваю зубы. – Попросту говоря, мы расписались.

– И кто… она? – мама спрашивает дрожащим голосом.

– Оля, – отвечаю коротко и начинаю считать до трёх.

– Да как ты…? – выкрикивает отец. – С ума сошёл? Какого чёрта?

– О, боже… А как же свадьба? – волнуется о своём мама.

– Ещё не хватало. Не хочу никакую свадьбу. Сыт по горло вашими репутациями и пылью в глаза многочисленной толпе друзей, родственников, компаньонов и прочих! Я тебя предупреждал, – обращаюсь к отцу, – что буду жить так, как посчитаю нужным. Тебе остаётся только признать, что Оля – моя жена, и смириться.

– Коля, а я тебе говорила, что этим закончится…

– Да ты вообще соображаешь, что творишь? – папа кричит на меня, игнорируя замечание жены.

– Конечно. Я женился на девушке, которую люблю и с которой у меня дочь. Но которая не нравится тебе. Ты хотел, чтобы Алиса жила со мной? Она со мной. Мишн экомплишт [1]. Надеюсь, ты понимаешь, что все дальнейшие действия против Оли автоматически будут направлены против меня, и я буду защищаться.

Остаётся верить, что здравый смысл победит и отец смирится. Он сам женился в двадцать лет по залёту, и его родители были в не меньшем шоке от этого брака.

– Ну дура-ак, – разочарованно тянет папа.

– Ладно, мне пора. Обсудим мои умственные способности в другой раз, – завершаю разговор.

– Завтра чтобы как штык был на работе! – несётся мне вслед.

– Я подумаю, – бурчу себе под нос.

–

[1] Мишн экомплишт (англ. mission accomplished) – миссия выполнена.