Текст книги "Скалаки"

Автор книги: Алоис Ирасек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

Иржик читал о том, как преследовались приверженцы Чешских братьев, о восстании в Опоченском крае, о страшном наказании, которому были подвергнуты восставшие крестьяне. Лидушка была взволнована. Она слушала, затаив дыхание и сжав руки. Иржик замолчал.

– Боже мой! —вздохнула девушка.—И все это из-за веры?

– Да, из-за беггардской, из-за евангелической,—горько усмехаясь, ответил Иржик.

– Я слышала от людей, да и бабушка тоже говорила, что евангелисты даже не христиане,—робко заметила Лидушка.

– О нас и не то еще говорили, а такое мы слышим на каждом шагу.—И юноша стал рассказывать о Чешских братьях и о своей вере.

Он замолчал, а Лидушка все еще не поднимала головы. Перед ней открылся новый мир.

– Подумай об этом, и ты сама уверуешь,—сказал Иржик. Он встал и вошел в хижину, считая своим долгом посетить

уголок, где скрывались от преследований его предки, где они прятали свои священные книги, где он сам, еще мальчиком, находил убежище со своей семьей. Иржик задумался, и только чей-то глубокий вздох привел его в себя. Возле него стояла Лидушка. Он видел, что она печальна и глаза ее полны слез. Иржик обнял девушку.

На пороге появился старый Балтазар Уждян; он молча посмотрел на них, и лицо его просияло. Сам он никогда не переживал такого, но радовался, как отец, видя своих детей счастливыми.

Покраснев, Лидушка вырвалась из объятий Иржика и смущенно потупилась. На просьбу Балтазара уйти, она стремительно выбежала. Балтазар остался с Иржиком наедине.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

СУМАСШЕДШИЙ. ВО ДВОРЦЕ

С минуту оба молчали. Наконец, Балтазар заговорил:

– Если бы ты знал, сколько пережила из-за тебя эта девушка.

– Знаю, батюшка, и никогда этого не забуду.

– Теперь я понимаю, почему она так грустила, бедняжка, особенно тогда, в Ртыни. Скажи, ты уже совсем здоров, Иржик?

– Да, батюшка, я скоро смогу уйти.

– Уйти? Почему? Тебе у нас не нравится?

– Не в этом дело. Помните, о чем мы говорили, когда я был у вас накануне торжеств в панском замке?

– Помню. А сейчас… сейчас я бы не колебался, но ничего не выйдет.

– Надо действовать, поэтому я и ухожу. Опять возьму свои цимбалы.

– Неужто опять юродивым? —испуганно спросил Бал-тазар.

– Иначе ничего не выйдет, вам я могу довериться, батюшка,—вздохнув, ответил Иржик.

Уждян задумался. Значит, предположение Нывлта было правильным. Теперь Уждян слышал подтверждение этого от самого Иржика.

– Иржик! Иржик! —воскликнул Балтазар, покачивая головой.—Не знаю, что и посоветовать, но скажи мне, как все тогда вышло в Ртыни.

– Проведал я, что вы там собираетесь, переписал у крестьянина прошение, которое он должен был подать в замок, и прочитал его вам. Теперь вы понимаете, что человек для господ раб, но все же…

– Думаешь, переменится?

– Должно перемениться, если мы будем стоять друг за друга. Поэтому мне нужно идти и открывать людям глаза.

– Подожди до весны, в Вене обещали отменить барщину.

– На это надежды мало, мы сами должны себе помочь.

– А вдруг господа узнают, что ты не…

– Доктор в замке признал меня помешанным,—сказал Иржик, горько улыбаясь.

– Ну, а если тебя схватят?

– Я уже там был однажды, и мой отец погиб за это дело на виселице.

Старый Балтазар Уждян не нашелся, что возразить.

Приближалась зима, когда Иржик покинул родную усадьбу. Лидушка в каморке плакала. Перед уходом Иржик сказал ей:

– Не пугайся, если до тебя дойдут страшные вести.– А Балтазара он попросил: —Утешайте ее, батюшка, вы ведь все знаете. Я скоро опять приду к вам отдохнуть и набраться сил.

– Только приходи скорей, приходи,—сердечно звал его хозяин.—Вот это парень! —бубнил он на конюшне.—Да, в нем течет кровь Скалаков! Дай бог ему счастья!

Настала зима, дороги замело, но все же и до усадьбы «На скале» доходили слухи об Иржике, носившиеся по округе.

– Подумать только,—говорили крестьяне,—после пыток в замке молодой Скалак заболел. Уждян взял его к себе, и парень было совсем поправился, стал разумно рассуждать, делать все как полагается. Старый драгун нарадоваться не мог. Но однажды, говорят, увидел Иржик в углу свои старые цимбалы, и его словно обухом ударило по голове. Опять задурил. Взял цимбалы и теперь снова ходит из деревни в деревню, поет и играет. Сам дьявол сидит в тех цимбалах. Как только Иржик посмотрел на них, так и свихнулся. Но теперь он играет не как сумасшедший. Цимбалы, должны быть, заколдованы. Человек словно цепенеет, услышав их звуки.

– Опять поет Иржик?

– Да еще как! Теперь почти все выучили наизусть крестьянский «Отче наш». Каждый поет его. А ведь и вправду сказать, берет эта песня за душу.

– Умеет Скалак петь! Иногда такую затянет песенку об управляющем, о мушкетере и о всех в замке, что нельзя удержаться от смеха.

– Бог знает откуда это у него берется.

– Видно, сам эти песни складывает.

– А где же ему их взять? Да, какой-то странный сумасшедший.

– Странный! Если бы он не так чудил, можно было подумать, что нам его сам господь бог послал.

– Этот блаженный видит лучше, чем мы.

– И сердце у него доброе.

– Все, что ему дают, он сразу раздает да еще помогает крестьянам в работе. Намедни поработал несколько дней в Ра-деховой у бедняка и ничего не взял за это. Старику нужно было идти молотить на панский двор, у жены на руках куча детей, а появился сумасшедший и помог им.

Так говорили об Иржике по деревням. Более разумные люди покачивали головами и, указывая на лоб, говорили:

– У него здесь кое-что есть!

Суровая и холодная зима не облегчила барщину. Бедняки и безлошадные, отбывавшие барщину менее трех дней в неделю, должны были зимой снова работать на панском дворе. От зари до зари, да еще и при огне, приходилось им молотить. За эту тяжелую работу платили всего-навсего семь крейцеров в день. Но, когда наступала суббота, крестьяне даже этих денег не получали полностью. Обычно удерживали с них добрую половину либо в счет контрибуции, либо за отпущенный в долг хлеб. А плговскому эконому и половины было мало, так и норовил урвать побольше. Напрасно крестьяне со слезами на глазах просили его сжалиться над ними. Этого жестокого человека ничем нельзя было растрогать, он выплачивал только часть денег, заработанных кровавым потом. Его имя всегда произносилось с проклятием.

«На скале» снова стало печально: Лидушка наслушалась всяких вестей об Иржике. Балтазар мог бы успокоить ее, но он не хотел раскрывать того, что доверил ему Иржик – о мнимом сумасшествии, о больших замыслах,—драгун считал это тайной. Он только и сказал Лидушке:

– Не придавай этому значения, девушка, рассудок у него здравый, может быть, более здравый, чем у нас с тобой. Он должен так вести себя.

«Почему должен?» —спрашивала Лидушка сама себя и много об этом думала. Утехой ей была библия, которую оставил Иржик.

Настали святки. Однажды в светлую звездную ночь Лидушка возвращалась с Ванеком из села, куда они ходили к заутрене. Был сильный мороз. Старый солдат и девушка спешили домой. За селом у старых кленов они вдруг остановились, из-под деревьев навстречу им вышел Иржик с цимбалами за плечами. Лидушка даже вскрикнула от неожиданности. Скалак радостно пожал ей руку.

– Вот это для нее хороший подарок,—бормотал Ванек, шагая по скрипучему снегу к дому,—у молодых кровь горячая, вдвоем хоть всю ночь простоят. На посту, поди, не выстояли бы.

Иржик с Лидушкой медленно шли вслед за ним.

– Что же ты так долго не вспоминал о нас, Иржик?

– И на минуту не забывал, но…

– Если бы ты знал, чего только о тебе люди не говорят.

– Представляю себе, но эти разговоры скоро кончатся.

– Ах! —вздохнула Лидушка.—Когда же?

– Как только закончу свое дело, а затем, затем…—и он замолчал.

– Как я боюсь за тебя! А что ты, собственно, замышляешь? Я догадываюсь, но ты так мало мне доверяешь.

– Вспомни, что ты мне говорила в ольшанике и на Турове. Ты ведь знаешь, сколько мы выстрадали. За все нужно расквитаться, и я хочу, чтобы люди были людьми, а не рабами.

Они остановились на вершине холма, с которого был виден весь гористый край, занесенный снегом.

– Посмотри, Лидушка, на эти деревни. Среди них нет ни одной, и даже ни одного дома, где бы люди были счастливы. Теперь они спят, а завтра, только проснутся, их снова ожидают беды, нужда, заботы и тяжелый труд. Да и кто знает, спят ли они? Многие из них в слезах и тревоге мечутся на постели. И напрасно они жалуются и взывают к богу. А у тех,– он указал вдаль, где виднелась башня замка,—там всего в избытке, там пируют, сорят деньгами, нежатся на пуховых перинах. И все это за счет измученного народа. А разве они не такие же смертные, как и все мы? Мой отец кончил жизнь на виселице’ только потому, что он защищал себя и вступился за весь народ. Мы должны уметь прощать, но им простить нельзя. Они не ослабят гнета, у них нет совести, нет сердца, и за это их постигнет божья кара. Ты понимаешь, если во всех деревнях народ прозреет, восстанет и начнет требовать: «Поступайте по справедливости!», то этот гордый Находский замок и все другие замки содрогнутся, и паны узнают, что мы не слепые и не глупцы, что мы люди. Вот чего я хочу и вот чего добиваюсь, и бог мне поможет. Мы должны действовать сами.

Глаза юноши сверкали. Лидушка с восторгом смотрела на его вдохновенное лицо. «Разве может так говорить помешанный?» Она сжала его руку и прошептала:

– Сохрани тебя бог, Иржик! Больше я не стану по тебе плакать, я буду за тебя молиться!

На Новый год Балтазар и Рыхетский встретились в наход-ской корчме.

– Ну, как Иржик, Уждян?

– Так, как вы и думали. Он не помешанный. Вам-то я могу довериться.—И Балтазар рассказал ему обо всем.

– Да,—кивал головой Рыхетский,—это настоящий Скалак. Работа ему предстоит большая, но не знаю, может быть, она и не понадобится. Говорят, что при дворе уже подготовляют отмену барщины.

– Подготовляют, кум, и вы этому верите?

– Ну, если ничего не выйдет, тогда уж и -не знаю… Иржик у вас? У меня он не был с тех пор, как помог нам своим советом.

– Он собирался к вам. Возможно, что завтра вы его увидите.

Окончив разговор, они подсели к остальным посетителям, которые сидели за большим столом и о чем-то спорили.

– Да вот Рыхетский и Уждян! —вскричал один.—Они его там видели.

– Кого?

– Нашего князя.

– Да, да! —с живостью проговорил Балтазар.—Видели. Мы как раз вышли из дворца, и он чуть не задавил нас. Князь ехал на красивом белом коне рядом с богатой каретой, в которой сидела какая-то графиня. Все на нем сверкало.

– Верю! А графиня, говорят, не его жена?

– Ну, уж конечно, чужая– да ведь у панов так водится.

– Что правда, то правда. Говорят, он в этом году к нам пораньше пожалует.

– Все едино. Управители будут нас обдирать, как всегда, а к нему и не приступишься.

– А лучше всего было бы сделать так, как говорил сумасшедший Иржик. Он рассказал нам, что был в Поржичи, Слави-кове, Павлишове, Липом, Слатине, одним словом, во всех окрестных деревнях, и будто крестьяне повсюду заявили, что они не выйдут на барщину. И будто бы так и не вышли. А еще Иржик смеялся и говорил, что, дескать, в замке сердились, ругались, просили, но ничего не могли поделать с крестьянами. Ну и выдумал сумасшедший!

– Кум, а ведь он прав,—сказал драгун.—Если бы во всем крае и во всем королевстве так поступили, посмотрели бы мы тогда…

– Черт возьми! Каков безумный! Где он теперь?

– Бродит из деревни в деревню и всегда находит кров, под которым может переночевать, ему всюду рады.

– Чаще всего Иржик бывает в Мартиновской усадьбе. Там. он как дома.

Вскоре после святок Иржик ушел из усадьбы «На скале». Разлука на этот раз была не столь печальной. Он опять пошел бродить по краю и поднимать народ против господ.

Минула зима, настала весна, на полях уже колыхались богатые всходы, а господа до сих пор не приезжали из Вены.

Князь Пикколомини с молодой княгиней собирались приехать в Наход еще ранней весной, и все было приготовлено к их приезду. Но однажды явился посланец и сообщил, что господа приедут позднее. И тут только чиновники узнали, из-за чего князь так долго задерживается в Вене. Пораженные, они не хотели верить полученному известию, но когда сообразили, что уже наступил август, а господ все нет, то поняли, что это правда. К вечеру на панском дворе ни о чем больше и не говорили. Барщину отменят! Идет слух, что в Вене при дворе хотят освободить крестьян от крепостной зависимости частично или даже полностью. Чиновники никак не могли этому поверить. Они не представляли себе, как можно обойтись без барщины. Одна мысль о том, что крестьянин будет свободен, что он не будет бояться их и трястись перед ними, выводила чиновников из себя.

В Вене действительно подумывали об отмене крепостного права. Жалобы и просьбы крестьян звучали у самого трона, и не услышать их было нельзя. Нельзя было дольше закрывать глаза на народное бедствие. В прошлом году к государыне явилась депутация из Находа, весной 1773 года – множество крестьянских депутаций со всех концов королевства. Они жаловались и просили о помощи. Беспристрастные и справедливые свидетели подтверждали их слова. На совете, созванном при дворце, Мария Терезия стояла за ослабление барщинного бремени, а ее сын Иосиф – за полное его уничтожение. Но тут возникло серьезное препятствие в лице дворянства. Дворянство – воплощение привилегий. Отмена или ограничение барщины уничтожало их привилегии, а это означало гибель основы существования дворянства, и поэтому оно упорно сопротивлялось.

Вот почему князь Пикколомини остался в Вене, он должен был защищать свои интересы.

Решение вопроса затягивалось. Приближалась осень. В это время как раз был уничтожен бич всего человечества, особенно простого народа —орден иезуитов, сильнейший союзник дворянства. Иезуиты были уже изгнаны из пражских гимназий, где несколько залов было отведено под канцелярию. Оттуда-то и должны были разнестись вести, отрадные для народа. Работавшая в этой канцелярии комиссия должна была изменить и улучшить отношения между крепостными и помещиками. Иезуитов выгнали, но дворянство осталось. Оно было спаяно, единодушно и собралось, чтобы решить, как отстоять свои интересы. Была избрана депутация, составлен меморандум. В числе депутатов был и молодой князь Пикколомини.

Простые, безвестные люди в бедных зипунах защищали права народа. Их противники, чьи предки занимали придворные и земские должности, владели большими состояниями и носили громкие имена. Исход борьбы было нетрудно предугадать.

Паны утверждали, что отбывание барщины крепостными является частью дворянского достояния, которое они унаследовали от своих отцов вместе с землей или приобрели сами—состояние приобретено ими законным способом и записано в земских книгах. А ее величество при короновании присягала на сохранение всех привилегий и льгот дворянству, которые были даны ему и подтверждены чешскими королями. Дворяне доказывали, что нововведения принесли бы государству больше вреда, чем пользы. «Крестьянин станет свободным,—говорили они,—он не будет много работать, у него останется свободное время для безделья. А господа от этого много потеряют. За крепостными надо смотреть, наказывать их, а если они будут свободны от повинностей, это только испортит их». Так отстаивали дворяне свои интересы.

Слух об этом вскоре дошел и до отдаленного Находского края. От деревни к деревне летела радостная весть о том, что с людей будет снято огромное бремя. Народ боялся этому верить, но многие твердо надеялись на близость лучших времен. Только наиболее рассудительные покачивали головами, говоря:

– Еще ничего не известно!

Императрица и королева чешская Мария Терезия настаивала, чтобы дворяне согласились на изменение отношений между помещиками и крепостными. Привилегированные сословия, которых мало заботили интересы государства и которые обычно заискивали перед двором, теперь, защищая свои интересы, составили оппозицию.

– Потомки наши будут проклинать нас, если мы так легко позволим уничтожить права, унаследованные от дедов,—кричала оппозиция.

Среди самых решительных поборников прав своего сословия был и молодой князь Пикколомини.

Иржик на время прекратил свою деятельность. Нелегко было поднять народ, отупевший от долгого рабства. Люди утратили отвагу и веру в себя. Теперь перед ними, подобно блуждающему огоньку, мелькнула надежда. Они бежали за ней, ждали ее, надеялись на помощь «сверху». Многие из крестьян уже осмеливались поднимать голову и возражать в присутствии панских служащих, а те мстили им, незаконно увеличивая барщину. Ненависть народа против панских холопов усиливалась.

Прошла осень, на исходе была уже и зима.

– Вот весной! Весной! Тогда и будет!

– Все уже закончено. Императрица вступилась за нас!

– Дело выиграно! Барщине конец!

Так говорил народ. Но Иржик, не надеясь ни на что и не веря господам, молчал. Он думал о том, что будет дальше: «Надежды народа не оправдаются, это вызовет всеобщее возмущение, тогда-то и настанет удобный момент».

Иржик теперь чаще бывал «На скале», помогал в работе. Иногда он задерживался и в Мартеновской усадьбе. На молодых супругов – Еника и Франтину – Иржик мог вполне положиться.

Вскоре в Находскии замок пришло известие, что князь приедет в конце апреля. Все было решено. Снег сошел, настала долгожданная весна.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

УКАЗ

Начались полевые работы. Снова, как и прежде, приказчики распределяли среди крестьян барщинные повинности: батраки без упряжки должны были отработать тринадцать дней в году, остальные крестьяне —в зависимости от размера вносимой ими контрибуции: кто платил 53 крейцера – двадцать шесть дней, до 2 золотых – один день в неделю без упряжки, до 7 золотых – два дня в неделю, свыше 9 золотых – три дня без упряжки, до 14 золотых —три дня с одной упряжкой, до 28 золотых —три дня с двумя упряжками и еще от дня святого Яна до дня святого Вацлава один человек без упряжки, до 42 золотых —три дня с тремя упряжками и еще в назначенное время еженедельно три дня один человек без упряжки. Кто платил свыше 42 золотых, тот посылал на панскую работу три дня в неделю четыре упряжки и от дня святого Яна до дня святого Вацлава на три дня в неделю еще одного человека.

Весной 1774 года, когда люди ждали, что вот-вот они будут совсем избавлены от барщины, на их плечи снова легло это бремя. Многие поэтому мешкали и прибегали к различным отговоркам; в наказание за это их сажали в тюрьмы, а вскоре появился и документ, вызвавший всеобщее возмущение. Это был указ, опубликованный 21 апреля. В замке с радостью приветствовали указ, согласно которому, вплоть до окончательного решения, все повинности должны были выполняться по-старому. Показывая его старостам, служащие обращали их внимание на слова «согласно существующему порядку» и приказывали обнародовать этот указ по всем деревням. Указ вывесили в канцелярии замка для того, чтобы все могли воочию в нем убедиться. Да, там так и было написано: «Согласно существующему порядку». Все оставалось по-прежнему. Народ был крайне разочарован. Крестьяне повесили головы и горестно завздыхали. Кое-кто сжимал кулаки, и только очень немногие сохраняли надежду и указывали на слова «до окончательного решения».

– Разве вы не понимаете, что нас дурачат? Помазали медом, чтобы не так горько было. Мало, что ли, вы еще господ знаете!

– Ходит слух, что императрица хотела помочь, но придворные все испортили.

– Говорят, что наш Пикколомини больше всего противился отмене барщины.

– Вот почему он не приехал к нам в прошлом году.

– Жаль, что Скалак тогда не прикончил его.

– Разве князь понимает, что значит быть крепостным?

– Скотиной нас считает!

Народ волновался не только в Находской округе, но и в соседних дело обстояло не лучше. Узнав об указе, Балтазар Уждян стукнул кулаком по столу, не желая даже верить сообщению. В этот момент на дороге раздался конский топот. Взглянув в окно, Уждян сквозь листву увидел промелькнувшего всадника, который рысью скакал по дороге.

– Кто это? —спросил Балтазар входившую Лидушку и увидел, что она покраснела.

– Да это плговский эконом,—ответила девушка, вытирая фартуком свой круглый подбородок.

– Он, что же, говорил с тобой?

– Увидел, что я несу воду, остановился и подозвал. Я и не рада была. А он взял жбан, начал пить и при этом так посмотрел на меня, что у меня мороз по коже пошел. А потом спросил, чья я, где работаю, засмеялся и сказал: «Спасибо, паненка!»—и ущипнул меня за подбородок костлявыми пальцами. Брр!

– Ах ты негодяй,—не на шутку рассердился Балтазар.—Прошлое, видно, не пошло ему впрок. Как бы опять не ошибся,—ворчал старик.

В августовское воскресенье, после полудня, в ртынской рыхте собралось несколько человек. Это были самые почтенные люди из деревень Находского панства. Пришел сюда и Ир-жик Скалак, его цимбалы лежали где-то в углу. Вместе с ними

176

он отбросил и маску юродивого. На таком собрании Иржик мог показаться в своем подлинном виде. Этим людям можно было довериться. Он сошелся с ними во время своих скитаний и с согласия Рыхетского созвал их сюда. Теперь ему нетрудно было уговорить ртынского старосту, который после опубликования указа сразу согласился с предложениями Иржика. Имея на своей стороне Рыхетского, Иржик надеялся на успех: этот человек был известен по всему краю и пользовался всеобщим уважением.

Балтазар Уждян молча сидел в углу. Он только что закончил свою гневную речь, в которой сообщил, что плговский эконом приказал ему послать в няньки девушку, живущую у него. Старый хозяин знал, зачем пану эконому понадобилась нянька. Только не видать ему Лидушки на своем дворе. Однажды она уже спаслась от сетей, в другой раз в них не попадет, а Балтазар не выдаст ее, даже если разорят всю его усадьбу. Больше всех это известие задело Иржика. Он заговорил о том, что настало самое удобное время помочь народу. Иржик рассказал о всех мучениях крепостных, свидетелем которых он был во время своих скитаний и о которых знали все; он говорил, что мирные действия бесполезны. Чем больше народ будет терпеть, тем больше его будут угнетать. Мы должны верить, что весь народ, во всяком случае большая его часть, поднимется, как только будет дан сигнал.

– Мы все, все деревни, вся округа с оружием в руках соберемся перед замком и предъявим свои условия. Мы заявим, что не будем платить налогов и работать на барщине до тех пор, пока с нами не договорятся. А если они вздумают применить силу, у нас тоже найдется оружие,—говорил Скалак.

– С оружием нам идти нельзя,—возражал Рыхетский.– Мы откажемся отбывать барщину, им придется договориться с нами. Но с оружия начинать нельзя.

– А если они пойдут на нас?

– Тогда будем обороняться.

– Да пойдут ли все с нами? —спросил один из крестьян.

– Заставим, другие округи нас тоже поддержат,—ответил Иржик.

– Какие же?

– Полицкие, я знаю, там тоже зашевелились, да и немцы за горами, в Броумовской округе.

– Если три округи, тогда бы дело наше вышло! А когда начинать?

– Немедленно,—ответил Иржик,– куйте железо, пока горячо.

Однако Рыхетский и все остальные, кроме Балтазара, который хранил молчание, стали возражать против этого предложения Иржика. Нывлт призывал немного подождать: может, тем временем станет ясно, что принесет «окончательное решение», о котором говорится в указе. А кроме того, надо и с полицкими посоветоваться.

– Это можно сделать, не откладывая,—сказал Иржик и вышел. Через минуту он вернулся с каким-то человеком, который сидел под липами возле рыхты.

– Это —Достал, из Маховской Льготы. Он вам обо всем расскажет лучше, чем я.

Достал, высокий, худой человек с горящими глазами, сел и стал рассказывать, что в Полицкой, а особенно в Броумов-ской округе, среди немцев пошло волнение. Они уже решили прибегнуть к силе, чтобы помочь себе.

– Если бы и вы так порешили, было бы много легче, вместе сподручнее действовать, чем врозь.

Его предложение было охотно принято, но Рыхетский добавил, что такое важное дело нельзя начинать с места в карьер, надо еще хорошенько все обсудить, а пока подождать.

– Ну, хорошо,—сказал Достал,—подождем, а я тем временем свяжусь с немцами, они близко, да и с остальными.

– Можете все доверить Иржику Скалаку, он будет нашим посредником,—предложил Нывлт.

После этого все уселись за стол и хозяин поставил угощение. Иржик уже раньше, во время своих странствований, слышал о Достале, а затем узнал его как нужного ему человека и познакомился с ним, но хитрый горец не полностью доверял юродивому. И только сегодня, когда Иржик привел его на собрание известных в округе людей, Достал вполне поверил ему. Уходя, он пожал Иржику руку и сказал: «До скорой встречи во Льготе!»

Только на обратном пути домой Иржик завел разговор о Лидушке и плговском экономе.

– Что будем делать? —спросил Балтазар.

– В поместье ей идти нельзя.

– Бедняжка ничего об этом и не знает.

К вечеру они пришли домой. Во дворе было тихо и пустынно. Не слышно было ни звука. Иржик удивился, что Лидушка не выбежала, как обычно, им навстречу.

– В чем дело? Может, все ушли в деревню? —спросил, недоумевая, хозяин.

Войдя в комнату, они остановились в изумлении. Несколько стульев было опрокинуто, стол сдвинут со своего места, а в углу у печки сидела старая Бартонева и плакала.

– Что случилось? —вскричал Балтазар, предчувствуя недоброе.

Увидев хозяина, старуха громко зарыдала и стала причитать:

– Ее нет! Нет!

– Кого? Лидушки? —спросили в один голос мужчины.

– Лидушки,—причитала старуха.—Ее увели.

– Куда увели? —вскричал Балтазар.—Перестань плакать и расскажи, что произошло,—велел он.

Прошло немало времени, прежде чем Бартонева смогла рассказать, что сегодня после полудня, когда Ванек ушел в деревню, а Лидушка сидела во дворе под липами, пришли двое чужих, один похожий на стражника, и приказали девушке идти с ними в поместье.

– Она вбежала в комнату и стала отказываться, я тоже вступилась за нее. Но они настаивали на своем, говорили, что Лидушка сирота, что у нее нет родителей и что до совершеннолетия она принадлежит своим господам. Тогда они решили силою увести ее. Она сопротивлялась, как могла, меня они отшвырнули в угол, и пришлось только смотреть, как они взяли мою Лидушку и увели ее к плговскому эконому. О господи боже мой! —причитала Бартонева, рыдая.

Балтазар и Иржик были потрясены. Старого драгуна охватил такой гнев, что он не мог устоять на месте и, ругаясь, стал быстро ходить по комнате.

– Где Ванек? – закричал он и остановился.—Седлай Ме-душку! Я им покажу, чья это девушка!

– Куда вы собираетесь, батюшка? —мрачно спросил Иржик, до сих пор не проронивший ни слова.

– Куда собираюсь? Куда же, как не в поместье? Я должен вернуть Лидушку, а если…

– В первую минуту я тоже так подумал, батюшка, но из этого ничего не выйдет.

– Хорош же ты парень, а еще лю…

Хотя Иржик был сильно взволнован, но все же не потерял присутствия духа. Обращаясь к Балтазару, он сказал, что его в поместье только высмеют да еще, пожалуй, и отстегают плеткой, Лидушке же он ничем не поможет, а только повредит.

После долгих уговоров, когда у Балтазара прошел первый порыв гнева, он, наконец, согласился с Иржиком.

– Но что мы будем делать? Нельзя же ее оставить в этом вертепе греха и позора!

– Об этом вы не беспокойтесь, я ее вызволю, а вам нельзя даже пальцем шевельнуть. Но здесь она не будет в безопасности, и я отведу ее в Мартиновскую усадьбу. Там, в глуши, ее не найдут. А потом…

Бартонева, плача, просила, чтобы Лидушку не оставляли на мучения.

– О мое золотое дитятко, единственная моя! —причитала старушка.

– Я сегодня же ей дам знать, что мы о ней позаботимся и освободим ее как можно скорей.

– Как ты это сделаешь?

– Это уж моя забота. Но вы обо всем будете знать. А теперь прощайте. Скоро вечер, а до Плговского поместья идти порядочно. Я не позволю, чтобы хоть один волосок упал с ее головы, иначе…– Глаза Иржика загорелись, и он угрожающе поднял руку. Попрощавшись, юноша быстро ушел. Наступила ночь, Балтазар, глубоко задумавшись, ходил по комнате.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

СИРОТСКАЯ СЛУЖБА. НАЧАЛО

Хотя уже наступила осень и в горах Находского края завывал холодный ветер, князь Пикколомини не уехал, как обычно, в столицу. В этом году, больной и исхудавший, он поздно приехал в замок. Здесь, в тихом горном уголке, князь поправился и, набравшись сил, решил насладиться удовольствиями сельской жизни.

Он затеял большую охоту и разослал многочисленные приглашения окрестным помещикам.

Охота и связанные с ней пиры устраивались в честь победы, одержанной дворянством. Большинство приглашенных обещало прибыть.

Время приближалось к полудню. Иосиф Парилле Пикколомини встал сегодня поздно и едва успел отодвинуть чашку с шоколадом, как ему доложили о приходе его бывшего камердинера, ныне плговского эконома. Князь немедленно принял его. Эконом вошел, низко кланяясь. Господин милостиво поговорил с ним о разных делах и, наконец, спросил:

– Что нового?

Он знал, что эконом всегда приходит с какой-нибудь новостью. Бывший камердинер рассказал, что, наконец, стало известно, кто та девушка, которую князь повстречал на охоте три года назад. Его милость, наверно, изволили забыть о ней. Но девушка находится теперь у него.

Князь с удивлением посмотрел на своего слугу, который рассказал, как он, воспользовавшись известными правами, завладел девушкой. Эконом осмелился предупредить князя, что, по всей вероятности, бабушка и хозяин усадьбы станут хлопотать о ней и, возможно, придут к его светлости.

– А что, она по-прежнему такая же красавица? —спросил Пикколомини.

– Еще лучше, ваша светлость, как распустившийся бутон.—Губы эконома расплылись в улыбке.

– Ну, хорошо, пускай приходит,– рассмеявшись, сказал князь.—Только напомни мне о ней сразу же после охоты, понимаешь?—И он милостиво отпустил бывшего камердинера.

В это время во двор замка с грохотом въехало несколько карет. Вокруг самой большой и богато убранной кареты столпились слуги, помогая выйти двум дамам. Одна из дам была старая, важная, с холодным величественным лицом, другая—молодая и красивая. Молодая была сестра Пикколомини, приехавшая со своей теткой из столицы. Она явилась на торжества и пиры раньше, чем было назначено, желая приятно удивить брата и молодую невестку.

Одновременно с ними из Градца на Лабе прискакал верховой. Он соскочил со взмыленного коня, прошел прямо в канцелярию и передал пану управляющему пакет. Вскрыв пакет, управляющий обнаружил в нем большое количество листов, отпечатанных по форме государственных патентов. Он взял верхний лист, пристально и удивленно посмотрел на него, затем, точно во сне, оглянулся на писарей, которые, грызя гусиные перья, в напряженном ожидании уставились на своего патрона. Управляющий быстро пробежал строчки, и, как видно, содержание документа произвело на него сильное впечатление. Он хлопнул роковой бумагой о стол и, разразившись проклятиями и ругательствами, стал ходить по канцелярии из конца в конец. Немного успокоившись, управляющий взял документ и отправился к князю. Тот только что расстался со своими гостями и был очень весел. Его прелестная сестра Анна Виктория, словно ласточка, предвещала приятное времяпровождение.