Текст книги "Может быть"

Автор книги: Алла Шильман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

Глава 16. Мир, в котором мы живем, называется …

Детей было жаль. Мальчик, которого отчего-то так и хотелось назвать Гришкой, был спокойный и какой-то уверенный в себе, что ли. Девочка, наоборот, была более шустрой и когда Анна Семеновна развернула ее, плакать сразу перестала, а занялась тем, что начала вполне осмысленно (хотя какая может быть осмысленность у только что родившегося младенца?) рассматривать окружающий мир. Когда Анна Семеновна училась в медицинском училище, да и потом, когда несколько раз повышала свою профессиональную квалификацию, именитые доктора рассказывали им, будто бы дети то ли до двух, то ли даже до трех месяцев ничего не видят дальше метра (а может быть, и того меньше, Анна Семеновна уже позабыла подробности за давностью лет). Но за всю свою долгую трудовую жизнь, бросавшую и на ночные дежурства в роддоме, и на срочные вызовы «Скорой помощи» и в командировки, она так ни разу и не поверила в это. Наоборот, ей всегда казалось, будто только что родившиеся дети на удивление мудры. Как будто они уже приходили в этот мир, обладая какой-то мудростью и целым набором знаний, но потом, увлекшись изучением возможностей собственного тела, забывают их. А может и не забывают, а отправляют в самый дальний уголок памяти, где как на огромном складе, складируются, классифицируются и пылятся самые разные ящики со знаниями.

Потом, намного позже, освоившись с возможностями собственного тела, человек начинает вспоминать о том, что было что-то такое, о чем он должен был помнить. Душа, что ли… Но знания, затолканные за ненадобностью в самые дальние уголки памяти, найти очень и очень тяжело, а подчас даже невозможно. Вот и идут люди к различным гуру, которые на самом деле выдающиеся лишь тем, что смогли найти в собственных завалах памяти то самое зерно истины, которое все мы потеряли когда-то. Да и все религии, по большому счету, рассчитаны именно на поиск этого самого зерна. Они ведь очень похожи, религии. Одни, которые мы считаем традиционными, пытаются научить человека истине заново. Тщательно отобранная и упакованная в простые для понимания религиозные догмы, она доступна практически любому, кто захочет ее услышать. Конечно, нужен труд, чтобы очистить ее зерна от плевел догм, но ведь ничего в этой жизни не достается нам без труда, тем более истина.

Есть и другие религии. Они, с другой стороны, более простые. Там нет запретов и форм, мало проповедников и нет многотомных книг. Но там и сложнее. Эти религии не учат истине, они учат, как искать ее зерна в самом себе. Они пытаются научить нас понимать самих себя, устанавливая контакт с собственным подсознанием, или душой, но это кому как удобнее. Дело ведь не в названиях. Хоть горшком назови, смысл от этого не изменится.

Анна Семеновна же всю жизнь тайно не только от остальных, хотя и это в эпоху официального атеизма это было чревато нешуточными последствиями, но и в большей степени от себя самой, искала истину в детях. Всматриваясь в мутноватые глазки новорожденных младенцев, она пыталась понять, чего же такого забыла она и на какой полке памяти нужно это искать. Вот и эти два малыша – мальчик и девочка – только что родившиеся, причем в условиях явно подпольных, с неопределенной судьбой. Что ждет их?

На этот вопрос ответить Анна Семеновна даже не пыталась. Она давно уже поняла, что нет смысла разгадывать нити судьбы. Богатый жизненный опыт показывал, как часто то, что кажется предопределенным, вмиг оборачивается стороной, о которой никто не предполагал.

Когда-то давно, может десять, а, может и больше лет назад, Анна Семеновна услышала одну историю об одном мудреце.

Однажды давно один человек купил на рынке великолепного белого коня.

– Как тебе повезло, – сказали подошедшие соседи, любуясь прекрасным скакуном. – Ты купил такую великолепную лошадь и так дешево!

– Может быть, – ответил мудрый человек.

Прошло некоторое время.

Однажды сын этого человека, отправившись покататься на скакуне, выпал из седла и сломал ногу.

– Мы сочувствуем тебе! – сказали подошедшие соседи и друзья. – Тебе так не повезло – твой сын упал и сломал ногу!

– Может быть, – ответил мудрый человек.

Через какое-то время началась война. Всех молодых людей селения стали забирать в армию. И только потому, что у его сына сломана нога, его так и не забрали на войну.

К мудрому отцу подходили друзья, соседи со словами:

– Тебе так повезло, твой сын не идет на войну!

– Может быть, – ответил мудрый человек.

Может быть, эту историю кто-то выдумал, желая поразить своим красноречием собравшуюся компанию, а, может, она случилась на самом деле, – неважно. Много лет Анна Семеновна воспринимала ее с одной позиции: как руководство к действию, можно даже сказать, как жизненное кредо.

– Как ты думаешь, – обращаясь к портрету мужа, спросила Анна Семеновна, – что они думают?

Портрет, по своему обыкновению, молчал. Гришка с Катериной, чтобы они не думали по этому поводу (а они, скажем по секрету, ничего хорошего не думали), тоже ничего бедной Анне Семеновне не сказали. Молча выпили предложенную смесь и уснули, смешно повернув маленькие кнопки носиков друг к другу.

Да, детей было жаль. Но еще больше было жаль дочь, которая жила одна в огромной Москве с двумя малолетними детьми, перебиваясь нищенской зарплатой учительницы, которой едва-едва хватало на оплату детского сада, коммунальных услуг и самого простого набора продуктов. А ведь растущим детям требовались витамины, хорошее, полноценное питание, игрушки, книги и еще много-много чего, чего на зарплату учительницы не укупишь. Привыкшая работать с детства, дочь Анны Михайловны всячески подрабатывала – брала репетиторство, по ночам корректировала тексты для одного рекламного агентства, продавала всем желающим косметику через сетевой маркетинг и даже не брезговала разовыми заработками – расклейкой рекламных объявлений, например, или выгулом соседских собак. Но денег все равно катастрофически не хватало. Единственное, что было положительным в этой ситуации – это наличие жилья – в служебной квартире, которую дали ее мужу-военному. Ей разрешили остаться с детьми даже после его гибели в очередной командировке в очередную горячую точку страны. Даже какую-то компенсацию выплатили за потерю кормильца и назначили детям повышенные пособия, которых как раз хватало разве что на самые простые продукты. А ведь детей еще нужно было и одевать, и учить. Да и дочери, еще молодой и вполне привлекательной женщине, нужно было что-то одевать, где-то стричься и как-то пытаться обустроить свою судьбу. И хотя бесконечные «мыльные оперы» на экране телевизора уверяют нас, что свое счастье можно встретить буквально везде – даже на печке, не говоря уж про остановки общественного транспорта, где нужно было расклеивать объявления, в сказки Анна Семеновна давно уже не верила. Каждый раз после получения очередного вознаграждения она отправлялась на почту (при этом обязательно в новое отделение – для конспирации) и привычно заполняла бланк почтового перевода.

Как было не вспомнить Анне Семеновне и про семью сына, уволившегося из Вооруженных сил по состоянию здоровья и теперь скитавшегося по съемным квартирам с женой-медсестрой и вечно больной внучкой Иришкой – тихой и слабенькой, но такой талантливой девочкой, которая умела и петь, и рисовать, и танцевать, и даже стихи пробовала сочинять, только вот денег на развитие всех этих талантов у сына не было. Ему хоть и удалось устроиться начальником охраны в какой-то частной фирме, хоть и платили там довольно прилично, но растущие цены на съемное жилье не оставляли никаких шансов на дополнительные траты. Хорошо, хоть не голодали.

Еще одна головная боль Анны Семеновны состояла в невестке, которую она, в глубине души, не любила. Они обменивались поздравлениями к праздникам, она исправно отсылала ей подарки к Рождеству и Дню рождения, но как мать своего сына Анна Семеновна мечтала совсем о другой снохе.

– Во-первых, – рассуждала она длинными зимними вечерами, просматривая фотографии, она могла бы пойти работать. Молодая, здоровая женщина, а сидит дома и ничего, абсолютно ничего, не делает.

– Нет, забот-то у нее полон рот, – спохватывалась Анна Семеновна. – Целый день надо бегать по массажным кабинетам да косметическим салонам. А платья? У нее их столько, что хватило бы, как минимум, на целый магазин. И зачем столько, да еще неработающей женщине. Перед кем ей крутиться? Перед зеркалом? Или перед чужими мужиками, пока родной муж на работе. Конечно, на хорошую работу ее вряд ли возьмут. Образование, конечно, есть, даже неплохое. Но стаж? Ни одного дня! А с момента получения диплома прошло уже почти десять лет. Раньше, понятно, с работой было туго. В военных частях вообще для женщин выбор работы очень и очень невелик. А что делать? Но теперь-то ведь они живут в большом городе. Ребенок вырос и полнее самостоятелен. Девочке, конечно, нужен уход, но на полставки, в вечернюю-то смену она могла бы устроиться! Деньги, конечно, небольшие, но хотя бы свои собственные тряпки окупила.

Нет, не понимала Анна Семеновна невестку. Но, жалея сына, продолжала заниматься не совсем законным бизнесом – принимать подпольные роды, а затем передавать младенцев улыбчивой паре – Марине и Сергею. О том, что было дальше с новорожденными, она предпочитала не думать, искренне веря в богатых бездетных иностранцев, желающих усыновить русских малюток. Телевизионные передачи о трансплантациях органов и продаже детей в рабство она старалась сразу выключать, не вдаваясь в кровавые подробности сюжетов, успокаивая себя тем, что все эти «страсти» могут быть только «в телевизоре», но уж никак в обычной жизни, и, тем более, с нею.

В этот раз все пошло по обычному сценарию. С третьей попытки ответил как обычно вежливый голос Марины. Узнав, что для них есть «груз» (сработала память советских времен, когда спецслужбы следили буквально за каждым, а затем, кто не попал в их поле зрения, не менее зорко наблюдали соседи и прочие «доброжелатели»), причем груз – двойной, Марина обрадовалась. Встречу назначили на вечер следующего дня. За грузом пообещали приехать прямо домой.

– Такса, как обычно, но в двойном размере, – раздалось в трубке, после чего послышались длинные гудки.

– Ну и хорошо, – ответила трубке Анна Семеновна, а потому еще долго сидела в темноте, думая о чем-то своем и иногда тяжело вздыхая. Потом, словно очнувшись, охнула, тяжело поднялась и отправилась готовить себе ужин и подогревать молоко для детей.

Вечер обещал был самым обычным, как тысяча других, точно таких же безликих серых вечеров одиночества, которые уже прошли со времени смерти мужа и которые еще предстоит прожить ей. На кухне монотонно бубнил телевизор, где молодая и красивая диктор новостей рассказывала, как хорошо нам жить в этой стране. Бодрым голосом новости рапортовали о повышении пенсий и благосостоянии российских пенсионеров (в этом месте Анна Семеновна горько усмехнулась, вспомнив размер своей пенсии), о повышении уровня жизни и снижении преступности, о принятии множества новых, безусловно полезных (если бы их выполняли, конечно) законов, о неусыпной заботе правительства обо всех сирых, убогих и просто гражданах.

Мерно шумел закипающий чайник, а в открытое окно вместе с густым запахом луговых трав доносился стрекот цикад.

В дверь неожиданно, как-то тревожно и требовательно, постучали.

– Баба Нюся! Открывай! – из-за массивной двери слышался взволнованный детский голосок девчонки Федора – двоюродного племянника, с которым Анна Семеновна, таясь от родни, поддерживала связь. Таясь – потому что Федор в некотором роде был «коллегой» Анны Семеновны. И хотя роды на дому он не принимал, на жизнь себе зарабатывал все же далеко не законным путем, правда, каким именно, Анна Семеновна вдаваться в подробности не хотела, но, судя по периодичности, с которой его показывали в выпусках местных криминальных новостей, «бизнес» его был намного более серьезным.

К «приработку» Анны Семеновны Федор относился снисходительно. Он, кстати, и втянул ее в этот бизнес, познакомив с покупателями – Мариной и Сергеем. За определенный процент, естественно, но другие бы и этого не сделали. Он так же (исключительно по доброте душевной, не требуя за это никаких дополнительных денег) крышевал тетю от ментов, налоговой, органов опеки и прочей чиновничьей братии, так охочей до денег бедной женщины. Федору, от которого она видела только добро, Анна Семеновна верила, как самой себе, а в некоторых вопросах даже больше, считая его непререкаемым авторитетом во всяких криминальных делах.

– Баба Нюся! Папа просил сказать, что сегодня жди гостей. Сказал, что серьезных, не наших – федералов. Сейчас он ничего сделать не может, велел предупредить, чтобы ты вещи собрала, и с грузом помочь. Но ты, баб Нюсь, не волнуйся. Папа сказал, что это всего на несколько дней. Когда суета уляжется и федералы уедут обратно, он сделает все, что нужно.

Анне Семеновне два раза повторять не надо. Федор никогда ничего зря не говорит, вон, даже девчонку свою ночью прислал. Значит, дело действительно серьезное. Анна Семеновна перевязала большой шалью коробку и сунула в руки девчонке, давно уже выполнявшей при отце роль эдакого тайного посыльного, применяемого в самых ответственных делах.

– Донести-то сможешь?

– А то! Как обычно, в схроне укрыть?

– Да, давай. Я утром заберу. Ежели чего, скажи отцу, чтоб сам все организовал.

Под «ежели чего», само собой, подразумевалось то, чего Анна Семеновна боялась больше всего – ареста и дурной славы среди соседей, с которыми бок о бок прожила уже более полувека. Она даже не догадывалась о том, что уже то ли пять, а может и все десять лет по городу ходили упорные слухи о ведьме, живущей на самом краю города, у леса. Ею давно уже пугали детей, а старухи плевали ей вслед. Но Анна Семеновна, погруженная в свои мысли и заботы, обычно внимания на это не обращала, да и когда ей встречаться – то с этими самыми старухами? Все дела да заботы. Тут и поговорить-то толком не с кем, не то что на всякие глупости внимание обращать.

Сопящий сверток был собран и упакован в рекордно короткие сроки. Девчонка Федора подхватила его и, сгибаясь под тяжестью коробки, быстро пошла огородом в сторону леса. И то вовремя: к калитке как раз подъезжали машины – разбитая красная «шестерка» участкового и дорогая, с запыленными московскими номерами иномарка.

– О последнем грузе они не знают, – подумала Анна Семеновка, – а то бы спецназ прислали.

Подумала, да и пошла открывать калитку, встречать дорогих гостей.

Глава 17. Кубик – рубик реальности

Близнецы мирно спали, посапывая крошечными кнопочками носиков в своей импровизированной колыбели. Схватив коробку, старшая дочь бандита Федора – Лизавета – длинноногий подросток в рваных (последний писк моды) выцветших джинсах, разукрашенных, вышивкой и стразами, через огород Анны Семеновны, практически ничего не видя в темноте, но отлично ориентируясь на местности по памяти, пробиралась к землянке, вырытой в лесу и тщательно замаскированной.

К ее огромному сожалению, отец слишком редко давал ей подобного рода поручения, справедливо полагая, что девочки-подростки и взрослый криминальный бизнес – это несколько несовместимые между собой понятия. Доводы самой Елизаветы о том, что: а) это интересно (в детстве и в раннем подростковом возрасте мы все обычно слишком романтичны); б) захватывающе (что-то среднее между приключениями отважных пиратов и подвигами лихих разбойников) и в) она уже взрослая, – в расчет Федором, отчего-то, к ее глубочайшему сожалению, не принимались. Тем не менее, в наименее опасных операциях дочь он все же использовал, правда, основываясь при этом на совершенно других доводах.

Во-первых, Лиза была старшей дочерью Федора, а ввиду отсутствия наследников мужского пола свой криминальный бизнес он собирался передать именно ей, предварительно максимально легализовав его. Во-вторых, девочка уже сейчас проявляла недюжинные способности к аналитическому мышлению, что, кстати, уже не раз помогало Федору с успехом завершить несколько неосмотрительно начатых и весьма авантюрных по своей сути операций. От грязных подробностей своего бизнеса Федор девочку, естественно, старался оградить. Она, впрочем, была в курсе. То, что пытался скрыть от нее отец, девочка с успехом узнавала из многочисленных криминальных сериалов, показываемых по всем каналам подряд. Многое из этого, конечно, было вымыслом (это понимала даже девчонка, но отчего-то не сценаристы), но некоторые полезные вещи она все же смогла почерпнуть. Плюс ребята отца иногда, болтая, забывали о ее статусе, делясь подробностями той или иной операции. И хотя бойцы в основном всегда упирали на собственную силу, мощь, быстроту и реакцию, девочку больше интересовала психология происходящего. Она долго и тщательно расспрашивала о мотивах, поступках, желаниях людей. Один раз даже пыталась попросить отца разрешить участвовать в допросе, но Федор, к большому сожалению Лизаветы, не позволил, с бойцами провел разъяснительную беседу, после чего они целый месяц отказывались разговаривать с девочкой. Потом, к счастью, все забылось.

Хотя Федор за дочь, безусловно, волновался, провести некоторые особо деликатные операции (как эта, например, связанная с родственниками), даже при наличии хорошо обученных и прекрасно тренированных бойцов в его, скажем прямо, немалочисленной банде, без помощи Лизаветы он все равно не мог. К ее, впрочем, величайшей радости.

Темные силуэты огромных сосен закрывали частую россыпь звездного неба. Ухали сойки, кричали совы, а, может и не совы и даже совсем не сойки, просто недавно девочка читала книгу, в которой рассказывалось как раз о них, вот и пришло на ум. В жизни же она ни тех, ни других, понятное дело, не видела. До того ли вообще было юной мафиози местного разлива, потому что свободного времени у нее практически не оставалось. Помимо опасного отцовского бизнеса она посещала две спортивные секции (одну по боевым искусствам, вторую – по стрельбе), занималась танцами (мама хотела, чтобы девочка была гармонично развита) и посещала дополнительные занятия по информатике, которые проводил специально нанятый папой для этого репетитор – преподаватель одного из местных технических вузов. Последние занятия девочка посещала исключительно по собственному желанию, рассудив (в основном под влиянием иностранных фильмов о хакерах), что хорошее знание компьютеров и информационных сетей еще никому не помешало. По собственной инициативе, к огромной радости отца, она так же изучала сразу два иностранных языка – английский и немецкий, чем беззастенчиво пользовалась вся семья, отправляясь на отдых за рубеж. Впрочем, сама Лиза от этого немало не страдала. Будучи ребенком развитым и не по возрасту рассудительным, она вполне справедливо полагала, что лишняя языковая практика ей никогда не повредит. Кроме того, это соответствовало и ее тайным амбициям, тщательно скрываемым даже от папы. Когда семейный бизнес по наследству перейдет к ней (а она в этом уже нисколько не сомневалась), девочка планировала его максимально расширить и даже (возможно) выйти на международный уровень. Правда, о том, что могла предложить мелкая провинциальная мафиози иностранным криминальным воротилам, она пока не придумала, но ведь у нее на это еще была куча времени, не правда ли? Ее время еще не пришло. Она готовилась к будущему, но пока продолжала жить самой обычной жизнью российского подростка и даже весьма успешно учиться в школе. Без какой бы то ни было помощи отца, заметьте.

До захоронки Лизавета добралась быстро. Помогла прекрасная память и хорошие навыки ориентирования на местности. Никаких маньяков она, в отличие от Анны Семеновны, не боялась (сказывалась уверенность обладательницы черного пояса по каратэ), а что до других бандитов – так они, прекрасно зная, чья Лиза дочь, скорее, боялись ее саму. Но на всякий случай она, естественно, взяла с собой оружие. Новую девятимиллиметровую «Бэби»-Beretta ей подарил отец, хотя, правда, и по ее просьбе. Лиза сама выбрала это хотя и изящное на вид, но, в то же время, весьма мощное оружие для самозащиты. Из-за компактности его было довольно легко спрятать на поясе или в потайном кармане школьной сумки, при этом излишнего внимания органов правопорядка можно было даже не опасаться – у подростка (тем более, такого юного на вид) вряд ли кому пришло в голову искать оружие. Да если бы и пришло – Федор легко решал подобные вопросы с местными органами власти.

Вооруженная, она ничего не боялась. При помощи мощного фонаря со специальным, хорошо сфокусированным лучом света (позаимствовала с новой снайперской винтовки из последней партии оружия, закупленной Федором), без труда нашла вход. Бережно установила коробку. Проверила, чтобы был свободный доступ воздуха. На всякий случай осмотрела еще раз. Дети спали, мирно посапывая. Лиза, аккуратно прикрыла схрон специально сделанной крышкой, изнутри – деревянной, а сверху замаскированной под груду камней, поросшей мхом. Для верности сверху прибросала сухими сосновыми ветками, брошенными тут же, неподалеку. Тщательно (насколько позволял узкофокусированный луч фонаря) еще раз осмотрела местность. Удостоверилась, что все нормально, после этого отряхнулась, включила фонарь и, прекрасно ориентируясь в темноте, быстро побежала домой. За детей Лиза не волновалась.

– Ничего, – думала она. – Диких зверей в лесу давно уже нет, а если какая-нибудь бродячая собака почует груз, то она все равно не сможет открыть схрон, слишком сложно для животного. Коробка надежно укрыта от холода. Приток воздуха обеспечен. Уже через несколько часов, рано утром, папа или кто-нибудь из его ребят подъедет, груз заберут и передадут кому нужно.

Младенцы же, то ли не осознав всю трагичность произошедшего с ними, то ли относясь к ним философски, мирно спали, укутанные в детские одеяльца, в старой картонной коробке из-под принтера, о чем любому, кто захотел бы об этом узнать, с радостью сообщили бы веселые красно-голубые буквы на ее боку.

Прошла ночь. Закончился день. На бледном вечернем небе уже зажигалась заря, а коробка все так же продолжала оставаться на прежнем месте. Обессиленные младенцы, уставшие плакать, голодные и несчастные, тихонько лежали в своей импровизированной кровати, дожидаясь решения судьбы. Призрак Чистилища становился все более и более реальным, тем более, что помочь, по большому счету, им было не кому. Анна Семеновна, задержанная «до выяснения обстоятельств», попасть в лес, понятное дело, не могла. Да даже если бы и могла, все равно место «клада» она не знала. Кроме того, она на 100 % была уверена, что эту проблему уже решил Федор. Единственное, о чем она беспокоилась, так это чтобы племянник как можно быстрее организовал пересылку денег дочери. О своей собственной судьбе она не волновалась: сколько ей осталось той судьбы? В лучшем случае, лет десять. Так чего же печалиться? По крайней мере, она искренне верила в то, что, возможно, таким образом она хоть чуть-чуть, но сможет искупить уже в этой жизни часть тех грехов, за которые обязательно придется отвечать позднее.

К сожалению, Анна Семеновна даже не догадывалась, что дети – это была последняя проблема, которая волновала сейчас Федора. Если у него и оставались какие-то проблемы, то решать ему их приходилось теперь на гораздо более высоком уровне, можно сказать, в самых верхах. Вечером, как раз в то самое время, когда Лизавета, оставив коробку в тайнике, бежала по глухой темной тропинке домой, его (увы, но такова жизнь!) застрелили. Поэтому единственное, что мог сделать он для близнецов – это молча наблюдать с небес за тем, как сказывается их судьба. Возможно, он даже попытался привлечь внимание к их проблеме кого-нибудь из Небесной канцелярии, или даже замолвил словечко перед Самим. О том судить не нам – мы, смертные (увы, а может – к счастью) не знаем, что нас ждет на Небесах. Вполне возможно, что он просто забыл о близнецах, ведь слишком сложной и запутанной была его собственная жизнь, и слишком серьезного разбирательства требовала она.

Оставалась Лизавета, но и она была бессильна что-либо изменить: вот уже вторые сутки подряд врачи городской детской больницы в реанимационном отделении боролись за ее жизнь.

А неприятности пошли, как водится, совсем не с той стороны, откуда их ждали. Мафиози местного разлива Федор, как обычно, решал свои проблемы по бизнесу на очередной деловой встрече в небольшом ресторанчике в тихом центре города, не то что бы очень крупном или супермодном, но зато уютном и (самое главное) принадлежащем Федору.

Тихо, как обычно, играла музыка. Протяжно пел саксофон и рыдала скрипка. Федор, хоть и не заканчивал «консерваторий», хоть и не понимал в музыке абсолютно ничего (а тем более, в классической), звук предпочитал живой и репертуар всегда выбирал сам, из предложенного желающими наняться на работу музыкантами. Критерии приема на работу были предельно просты: если Федору нравилось то, что исполнял музыкант на своем инструменте – его брали. При этом абсолютно не играло никакой роли ни то, каким именно был инструмент, ни жанр, ни выбор репертуара. Единственное, чего Федор не любил, так это блатных песен, называемых в России отчего-то шансоном. На возражения приятелей и деловых партнеров он всегда отвечал, что они ему действуют ему на нервы, напоминая об опасности его бизнеса, а вот тихая и спокойная музыка расслабляет, позволяет по-настоящему отдохнуть и никогда не мешает серьезным разговорам. Именно поэтому в маленьком ресторанчике Федора можно было услышать и Моцарта, и Бетховена, и даже экзотического Сен-Санса. Впрочем, именами композиторов Федор никогда не интересовался, как не интересовался он и названием инструментов, на которых все это исполнялось. По большому счету, ему было все равно, на чем именно играл музыкант: на арфе или на виолончели, на скрипке или флейте, на гавайской укулеле или шотландской волынке. Если бы его спросили, он вообще вряд ли бы отличил их друг от друга. Но то ли благодаря его любви к живому звуку, то ли у Федора, всегда самолично принимающего на работу музыкантов, действительно был врожденный идеальный слух, но музыка, звучавшая на маленькой сцене его ресторанчика, была действительно первоклассной. Именно поэтому в нем всегда было так много настоящих ценителей искусства, приходивших сюда в основном как раз послушать, какую следующую новинку будут исполнять музыканты. К чести Федора так же нужно отметить, репертуар менялся максимально часто, правда, в основном из-за того, что самому хозяину очень быстро надоедала одна и та же мелодия. Так что, придя в ресторан, посетители никогда не знали, что им предложат в этот раз: фрагмент из вагнеровской «Песни о Нибелунгах», виртуозно исполненный на обычной русской балалайке, «Eсhoes» «Pink Floyd» из альбома «Meddle» 1971 года на баяне или что-то еще, не менее экзотическое.

Вторым немаловажным достоинством ресторанчика Федора была его максимальная конфиденциальность, из-за чего его в основном и ценили местные бандиты. Здесь всегда можно было провести любые, даже самые тайные переговоры, не опасаясь, что тебя прослушают различные органы безопасности, отличающиеся, как известно, крайней степенью любопытности по отношению к делам подобного рода. Надежную защиту от чужих ушей обеспечивал целый набор самых современных технических приспособлений, аналогам некоторых не было даже в местном управлении ФСБ. Впрочем, все это не мешало самому Федору тайно записывать все переговоры. На всякий случай. Жизнь ведь такая штука, что никогда не узнаешь, что тебе может пригодиться в следующий момент.

Естественно, как и в любом другом приличном ресторане, в заведении Федора можно было еще и поесть. Кормили, нужно сказать, отменно: вкусно, сытно и большими порциями, то есть именно так, как и должны это делать в любом уважающем себя заведении общепита. Впрочем, для любителей экзотики (которую сам хозяин искренне считал несъедобной и людей, поедающих какое-нибудь фуа-гра или жареные лягушачьи лапки втайне даже презирал) специально содержался повар-француз и минимальный набор продуктов в холодильнике. Работы у него, впрочем, было немного. Мало кто из гостей, прекрасно осведомленных о вкусах хозяина, заказывал что-нибудь эдакое. Большинство же довольствовалось вполне привычным для русского человека перечнем блюд.

Ресторан свой Федор любил и всячески лелеял. И хотя основную прибыль он получал совсем от другого бизнеса, всю энергию, все свои способности и таланты он отдавал именно ему. Собственно, в том, что близнецы так и остались лежать в тщательно замаскированном схроне, рядом с ящиком оружия и несколькими, тщательно упакованными, впрочем, в полиэтилен килограммами героина, был именно ресторан. Как раз в тот самый момент, когда несчастная Анна Семеновна отправлялась открывать дверь прибывшим властям правопорядка, а его собственная дочь Лизавета бродила по темному лесу, унося подальше от укромных глаз груз, в ресторанчике Федора случилась небольшая и даже вполне обычная заварушка. Несколько прибывших накануне молодчиков, никому не знакомых, переборщили со спиртным и требовала продолжения банкета, но уже с участием Лидочки – местной певички, являвшейся, по совместительству, любовницей самого Федора. Сначала вмешалась охрана, попытавшаяся вежливо и доходчиво объяснить ребятам, что банкет, в принципе, продолжен может быть, но вот Лидочка в нем (какая жалость!) принять участие не может в виду своей занятости. Взамен гостеприимное заведение предложило компании переместиться в другой, изолированный от остальных посетителей зал, а в качестве сопровождения услужливые охранники вызвались в самые короткие сроки доставить несколько других, не менее симпатичных, чем Лидочка, девушек. Но то ли девушки оказались не такими симпатичными, как расписывали охранники, то ли Лидочка была настолько хороша, но заменять ее кем-то другим гости не захотели. Потасовка возобновилась, переместившись, впрочем, очень быстро на стоянку перед рестораном: все-таки это было заведение Федора и людей его здесь было намного больше. Не прошло и пяти минут, как все закончилось, дерущихся растащили и слегка попинали для оснастки. И на том бы закончиться этому неприятному инциденту, но оказалось, что самый наглый парень, который, собственно, это все и затеял, так и остался лежать на асфальте. Из пробитой головы тяжелыми каплями стекала кровь.

Присутствующие замерли. Бойцы Федора, давно привыкшие к виду не только отдельных капель крови на асфальте, но и значительно большего количества пробитых, а так же размозженных, обожженных, отрубленных, отрезанных, оторванных и прочих голов разной степени разложения, в полном спокойствии, оцепив место происшествия и максимально оградив его от любопытных взглядов, ожидала распоряжения начальства, благо сам Федор в этот вечер был в ресторане. Только один из бойцов побежал за местным врачом, содержащимся (естественно, на всякий случай), в штате ресторана, правда, в официальной должности менеджера, но кому нужны эти официальные записи в трудовых книжках? Еще один охранник бросился докладывать Федору.