Текст книги "Печать Кейвана"

Автор книги: Алла Мийа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

А на базаре, как всегда, обсуждали свежие новости, принесенные караванщиками по пыльным дорогам Великого Шелкового пути с четырех сторон света. Из всех сплетен, которые разносили торговцы, меня заинтересовала одна. Её мусолили вполголоса, настолько она звучала невероятно и пугающе: Страшный Колдун под Маской жив. Он вернулся. Он снова ищет кого-то.

Тот самый, что много веков назад сжег себя на костре в крепости Санам. По слухам, лет пятнадцать назад он приходил в Шираз, горе и несчастье пало на встретившихся с ним. На прошлой неделе его видели на дороге, что ведет к Зарафшонским горам, а после пятеро крестьян исчезли в той местности при загадочных обстоятельствах. Вчера пастухи стали свидетелями, как на рассвете он проходил сквозь стену запретного Сада Зеркал. Стражники утверждали, что заметили его сегодня ночью на улице Самарканда. Очевидцы клялись, что он перемещается, не касаясь земли, а лик его так ужасен, что взглянувший ему в глаза слепнет. И все сплетники сходились на том, что он ищет какого-то юношу…

Признаюсь честно, это немного поколебало мои решительные планы о побеге. Ведь если мать так сильно боялась этого колдуна, значит, стоит и мне. А в том, что он пришел за мной, я не сомневался.

Но не зловещий Колдун в Маске перевернул мою жизнь.

Все началось с того, что Баха надумал жениться.

Все до единого отправленные им почтовые ибисы достигли адресата. Так что не удивительно, что «Символ любви и красоты, сахарный леденец Шах-Набат», то есть пухленькая тихая девчонка с черной тугой косой проявила благосклонность к страсти юного поэта и ответила взаимностью. Осталось лишь сговориться о дате и выполнить необходимые формальности: отец Бахи должен явиться с официальным предложением союза к отцу невесты, своему троюродному брату.

Баха нервничал, на вопросы отвечал невпопад и считал часы: его избранница, вместе с матерью и дедом уехала на несколько дней в город Шахризабс, что в дюжине фарсахах к югу, навестить кого-то из родственников. Возвращения ждали вчера, но они почему-то запаздывали.

Но и назавтра об уехавших не пришло никаких вестей. Встревоженный отец невесты послал гонца в Шахризабс узнать, что задержало его семью.

Вернувшись, гонец принес трагическое известие.

По дороге домой на путников напали. Мать, дедушка и слуги были убиты. Девушку же зверски изнасиловали. Ей удалось вырваться и убежать, но, не выдержав позора, она бросилась в реку со скалы. Ее тело нашли сегодня утром.

– Дорожное ограбление, обычное дело… Таких историй десятки… Много беглых рабов и дезертиров рыскает вдоль дорог… Времена нынче такие…

Баха с воспаленными глазами и бескровным лицом говорил отстраненно, без единой эмоции, словно пересказывал события, случившиеся с кем-то вымышленным (по сути это одно и то же).

Он застал меня и Шана во дворе, мы готовились к прогулке на ковре-самолете.

– Если бы только я вернулся раньше… Но я был на пиру… Я праздновал победу…

Окаменев под тяжестью известия, мы безмолвно слушали.

– Никаких свидетелей… Узнать бы, кто эта мразь…

– Баха, – как всегда понизив голос начал Шан. – Горные дороги не так пустынны, как кажутся. Там обитают яккхи – духи-хранители земли. Я умею разговаривать на их языке и могу расспросить их.

Мы вскочили на ковер. Баха же, который не переносил полеты – верхом на своего коня. Наш путь лежал на юг, по узкой извилистой дороге, что вьется серпантином по отрогам горного хребта до Шахризабса.

Место, где всего несколько дней назад случилось непоправимое, мы отыскали без труда по кровавым пятнам в пыли. Дорога нависала над шумно скачущей внизу по каменным кручам рекой. Под нами плыли серые облака. Над зелеными склонами вдали голубели скалы.

Спрыгнув с ковра, Шан огляделся. Он подошел к одинокому ореховому деревцу, преклонил пред ним одно колено и позвал: «Диви-бхуви! Дити-джам! Рупьята-та…»

От тени деревца отделился силуэт ростом с локоть и материализовался в толстого карлика. Дух земли поклонился принцу, сложив руки ладонями перед грудью:

– Ру-рупьята! Бхуви-диви!

Несколько долгих минут Шан задавал яккхи вопросы на незнакомом нам наречии и внимательно вслушивался в рассказ духа. Лицо его становилось все мрачнее. Попрощавшись, он повернулся к нам, сжав кулаки:

– Этот яккхи все видел. Он рассказал мне подробности, о которых я предпочитаю промолчать… Нападавших было пятеро. Все в черных халатах. Старшего они называли Тогай. Когда все было закончено, они ускакали вон туда, в горы.

– Я слышал про таких… Тогай-монгол и его шайка!

Не дожидаясь нас, Баха, сжав зубы, пришпорил коня и скрылся в облаке дорожной пыли. Не теряя ни минуты, Шан запрыгнул на ковер, и мы полетели вслед за Бахой.

Не считая часов и не замечая усталости, мы искали след бандитов, плутали в горах, останавливаясь лишь для того, чтобы Шан справился у духов яккхи, куда ускакали всадники в черных халатах.

К месту ночевки Тогай-монгола наша троица подобралась, когда стемнело. Пролетев над покрытой молодой ярко-зеленой травой равниной, мы оставили дорогу позади. Дальше по ущелью вела хорошо набитая тропа. Вслед за Бахой, скачущим по тропе, я и Шан полетели над ручьем, держась его правого берега.

Полная луна, помогая нам, осветила небольшую каменистую поляну возле родника. Здесь, у подножия перевала, в верхней части поляны, четверо бандитов уже расселись у костра. Они переговаривались на монгольском, пили и ели из общего котла.

Для того чтобы оказаться за спинами сидящих, Бахе потребовалось ровно столько же времени, как и для того, чтобы произнести заклинание жидкого огня. Пламя костра взметнулось в воздух, обрушилось на монголов и мгновенно превратило их в живые факелы. Но, посчитав, что эта смерть слишком легкая для убийц, он натянул тетиву лука и пригвоздил каждого стрелой к земле, заставляя корчиться, поджариваясь, словно на вертеле.

Вопли четырех глоток перекрывали треск пламени. Но еще громче прозвучал топот копыт коня пятого, вскочившего на лошадь в попытке улизнуть.

– За ним! – заорал я, показывая на тающее в облаке пыли и в лунном свете очертание беглеца.

Я и Шан бросились на ковре-самолете догонять быстро удаляющегося монгола. Он без передышки стегал лошадь и не преставал оглядываться через плечо, проверяя близость погони. Отдаю должное, монгол был умелый всадник, и конь нес его так, словно у него были не копыта, а крылья. Нам никак не удавалось настичь его на прямых участках дороги. Но тропа петляла, и я заметил, что на виражах он был менее маневрен, чем наш ковер. Поравнявшись с ним на одном из поворотов, я велел Шану управлять и подполз на край.

«Амх-х-хаш-ш-шакка!» – призвал я силу моего Тотема и ударил в спину монгола.

Мой удар выбил его из седла. Перекувырнувшись вверх ногами, он упал. Я спрыгнул с ковра и сам оказался верхом на его продолжающем мчаться коне. Однако, мой план удался наполовину: нога монгола застряла в стремени, и, ударяясь о камни, он волочился рядом с лошадью, несущейся галопом.

«Что ж, – усмехнулся я, решив не останавливаться, – пусть будет так. Такая казнь не хуже других».

Но монголу была уготована иная участь.

Каким-то невероятным образом его лошадь принесла меня на то самое место, где произошла трагедия и откуда мы несколько часов назад отправились на поиски монголов. Облака под нами струились в холодном лунном свете, а красные пятна засохшей крови на камнях стали черными.

Возле кривого орехового деревца я притормозил коня. Через минуту меня догнал Баха. Мы спешились и подошли к монголу, плененному собственным стременем. Оказалось, что подонок все еще жив несмотря на то, что его голова и тело превратились в кровавое месиво.

– Кара-никара шатаир-таир Тогай! – услышали мы.

Полная луна ярко освещала дорогу. Тот же самый карлик яккхи, что несколько часов назад разговаривал с Шаном, наблюдал за нами, отделившись от лунной тени дерева. Он показывал пальцем на стонущего монгола.

– Он говорит, что этот человек – тот самый, кого называли Тогай, – сказал Шан, зависнув на ковре над нашими головами. – Это именно он… Ну, в общем… Он виноват в смерти девушки…

Тогай выл, по его переломанному телу проходили судороги.

Баха посмотрел на меня. Его лицо не выражало никаких эмоций, словно он тоже умер здесь, на этой дороге, вместе со своей возлюбленной. Подумав мгновенье, он потер флягу на поясе, и его верный марид Дамадд с перевернутым лицом предстал перед нами.

– Слушаю и повинуюсь, повелитель. Приказывайте.

– Вырой в этой скале могилу, Дамадд.

– Слушаю и повинуюсь!

Перед нами выросла куча камней, а на обочине дороги возникла прямоугольная яма. Баха подошел к стонущему Тогаю, перерезал стремя. Истошно заорав, монгол грохнулся на землю и, корчась, попытался уползти. Баха пнул его в живот. Еще раз… Пинками сапог он толкал его к свежевырытой могиле.

– Дамадд!

– Что прикажете, мой повелитель?

Баха изо всех сил ударил по телу Тогая. Монгол взвыл и грохнулся в яму.

– Зарой эту свинью!

– Слушаю и повинуюсь!

Не в силах произнести ни слова, мы смотрели, как камни засыпают еще живого Тогая…

Когда все было кончено, Баха спросил меня:

– Ты все еще помнишь колдовство, которому учил тебя Аль-Мисри, о том, как оставить душу без покаяния?

– Да, друг.

– Так произнеси его прямо сейчас! И пусть эта свинья не знает покоя ни на том свете, ни на этом!

Я начал читать заклинание. И пока я произносил слова древней черной магии, холмик, выросший перед нами, не переставал шевелиться, а из земли под ним раздавались нечеловеческие стоны похороненного заживо насильника… Знаю, пройдут столетия, но камни на безымянной могиле живого мертвеца будут двигаться, и душераздирающие крики из-под них по ночам будут пугать запоздалых путников, проклинающих это место…

Но если бы этим можно было исправить то, что изменить нельзя…

А ведь я так и не узнал, какое на самом деле имя носила «звездоокая Шах-Набат», скромная девочка с черной косой, для которой была написана тысяча стихов. Я не успел обмолвиться с ней ни словом…

***

Плохой поэт сказал бы, что после этой ночи моя жизнь уже не была прежней. Равно как и жизнь двух моих друзей, двух свидетелей и соучастников казни.

А я был никчемным поэтом…

Баха ад-Дин исчез на месяц. Он появился в Голубом дворце за несколько дней до моего четырнадцатилетия.

Баха пришел проститься.

Где-то в далеких горах на юго-востоке, там, где природа беспощадна к человеку, где солнце и ветра иссушают землю, превращая ее в безжизненную пустыню, там, на высокогорьях Эльбурса, неприступная крепость Алух-амут на отвесном склоне приютила братство отшельников-ассасинов. Никакое присутствие женщин в общине не было дозволено. Братство жило в строгой аскезе под предводительством Горного Старца, жестокого и сурового магистра искусства убийства. Говорят, Старец настолько был силен в колдовстве, что мог заставить говорить отрубленную голову, раздваиваться и возрождаться из пепла. Ассасины провозглашали себя борцами за справедливость и не признавали никаких законов, кроме собственных. Они не брезговали никакими средствами умерщвления, в том числе и черной магией. Тренируя выносливость, сутками стоя на краю пропасти при жутком морозе, они учились умирать с улыбкой на губах и легко жертвовать собой. Только те, кому настолько безразлична собственная жизнь, что они могут, не задумываясь, убить себя, допускались в братство. Об этом нам рассказывал наставник Аль-Мисри.

– Я стану одним из ассасинов. Я научусь уничтожать тех тварей, кому не место среди людей. Вряд ли мы снова увидимся, Джахангир…

После ухода Бахи небо затянулось свинцовыми облаками и просыпалось на Самарканд крупными, тяжелыми, как расставание, градинами.

Я тоже засобирался в дорогу.

– Завтра, – сказал я, заглянув вечером к Шану, – мы отправляемся путешествовать.

В Голубом дворце Шану, как отец и пообещал, предоставили светлые, роскошно убранные комнаты, достойные сына махараджи, и дюжину слуг из пленных ванаров. Но он не злоупотреблял их помощью, пренебрегал драгоценностями, продолжая одеваться в полотняные штаны простолюдина.

Шан неподвижно сидел со скрещенными ногами на жестком джутовом ковре. Ступни на бедрах, руки на коленях, черными ладонями вверх, большой и указательный пальцы сомкнуты в кольцо. Его любимая поза. Не поднимая век, он кивнул.

– Я ждал этого, друг.

– Собери все необходимые вещи. Всё то, к чему ты привязался.

– Я не привязан к материальным вещам. Я отпустил их. Это делает меня свободным.

Подчас Шан изъяснялся так, что понять его было трудно.

– На заре мы улетаем.

Он кивнул все так же, не открывая глаз.

С первыми проблесками рассвета мы погрузили немного еды и скудную поклажу Шана на борт ковра-самолета. Кроме пары ячменных лепешек и мешочка монет, я ничего не положил в дорожную сумку. Мы отчалили прямо из окна моей комнаты.

Внизу, под нами, простиралась роскошная столица Мавераннахра, лазоревый город Самарканд. Пышно расцветали сады и сияли оранжевым золотом купола Голубого дворца, бездонное небо продолжалось в синей майолике на стенах зданий. На широких вымощенных камнем улицах появлялись первые прохожие. Базар начинал шуметь, заспанные торговцы неспешно раскладывали товары на пустых прилавках, а стражники открывали запертые на ночь скрипучие городские ворота.

Самарканд просыпался. И если кто-нибудь поднял бы голову, то увидел, как парящий в небе бордовый потрепанный ковер облетает прощальный круг над городом. Он разглядел бы и очертания двух подростков. Одного – худого, высокого не по годам, и другого, низкорослого, с черным обезьяним лицом и длинным хвостом.

Но самаркандцы слишком заняты, чтобы смотреть в небо.

***

Редкий талантливый колдун в силах построить проход туда, где он никогда не был. Конечно, придуманы тысячи ухищрений: переноситься с помощью предмета, взятого с точки назначения (их называют следовики), или настраиваться на место прибытия, рассматривая его изображение…

Но зачем забивать себе голову всеми этими магическими сложностями? Что может помешать нам, не замеченными охраной, проникнуть в Сад Зеркал, огороженный неприступной трехметровой стеной без ворот, лестниц и окон, перелетев через нее на нашем ковре?!

Мы влетели в Сад, выбрав участок подальше от четырех расположенных по углам боевых башен, возвышающихся над долиной Демонов на головокружительные десять этажей и вгрызающихся в небо зубчатыми крышами.

Сад Зеркал ничуть не напоминал ухоженные сады Самарканда, с их прямыми широкими аллеями, мраморными бело-голубыми дворцами и беседками. В других садах в тени тутовых деревьев важно прохаживались вельможи, знатные горожане беседовали возле прохладных фонтанов с насыпанными в воду фруктами и льдом. А здесь в расщелинах текли ручьи, благоухали полевые маки, вековые деревья тянули к нам толстые узловатые ветви. На склонах предгорий, уходящих за облака, паслись винторогие бараны, а суслики провожали наш полет встревоженными взглядами. В колючих кустарниках барбариса мелькали горластые птицы, зацветали бухарский миндаль и фисташки.

То тут, то там среди весенней яркой травы показывались застывшие в причудливых позах окаменевшие демоны, проигравшие битву какому-то колдуну когда-то давным-давно и превращенные им в каменные глыбы. Теперь уже забылось и имя мага, и причина, по которой случилось сражение, но благодаря черным окаменевшим истуканам эта живописная долина получила название.

Сад Зеркал оказался не твореньем человека, а огороженным участком дикой природы.

Немного покружив над поросшими степными маками склонами, я заметил два входа в пещеры. Между ними и прямо на них струился горный ручей, холодную свежесть его воды я почувствовал на щеках. Он разветвлялся многочисленными ручейками и стекал несколькими шумными водопадами. Чуть поодаль под многовековой чинарой2323
  Чинара – достигающее больших размеров дерево с зеленовато-серой корой и широкими лапчатыми листьями.


[Закрыть] пробегающая мимо вода образовала озерцо с заросшими алыми тюльпанами берегами и полянкой с непримятой травой. Если подземная Зеркальная Река и есть где-нибудь в Саду, то она неподалеку.

«Да, парень. Я чувствую вибрации пространства-времени. Зеркальная Река рядом, в глубинах этих пещер», – подтвердил Змееногий.

Мы снизились над полянкой, и я соскочил с ковра. Шан хотел спрыгнуть вслед за мной, но я остановил его.

– Нет, Шан. Тут наши пути расходятся.

Он удивленно поднял хохолок, свешивающийся над глазами и заменяющий ванарам брови:

– Разве мы не отправляемся путешествовать?

– Да. ТЫ полетишь на ковре-самолете.

– А ты? Куда пойдешь ты?

– Не КУДА, а КОГДА, друг. Я ухожу в путешествие по времени.

Я порылся в дорожной сумке, которую взял с собой, и протянул ему свернутую бумагу и мешочек монет.

Взвешивая деньги в черной ладони, Шан вопросительно посмотрел на меня.

– Это на дорожные расходы. А эта грамота о том, что ты – свободен. Ты ведь был моим пленным… Возвращайся домой. Собери армию, организуй восстание, свергни наместника отца. Верни себе власть в стране, что принадлежит тебе по праву.

Шан грустно отбросил бумагу и деньги на ковер. Покачал головой.

– А если я не хочу войны? Не хочу проливать кровь невинных? Не хочу возвращать власть ТАКОЙ ценой?

– Тогда отправляйся искать край земли, – усмехнулся я, – прощай, Шан.

Он не улетал, ковер тихо жужжал в тишине, зависнув в двух локтях над землей. Ветер от проходящих по его краям волн колыхал молодую ярко-зеленую траву. Я тоже топтался, не мог уйти первым.

– А как же Колдун в Маске? – с надеждой в голосе спросил он, наконец. – Ты рассказывал, что твоя мать очень боялась его…

Я выдохнул для решимости. Закинул котомку на плечо:

– Никто не помешает мне сегодня добраться до Зеркальной Реки, Шан. А если этот в маске и рискнет… Пусть попробует сразиться с аватаром Змееногого Тотема!

Последние слова я произнес отвернувшись. Я уходил к пещерам, сминая следами душистую молодую траву и распугивая разбуженных половодьем насекомых.

– Подожди… Послушай! Я солгал тебе, друг! Я солгал, когда ты спросил меня о том воине из прошлого по имени Зартошт. Я солгал, что не знаю конца его истории. Тогда ты ещё не стал моим другом. Это была моя маленькая месть…

Я остановился.

– И как же завершился путь воина Зартошта?

– Не ходи туда, Джахангир! Его ждали слезы и разочарования. И если бы у него была возможность изменить свою судьбу, он никогда не пошел бы той дорогой, которой хочешь пойти ты!

– Мое решение принято, Шан. И я не изменю его. Прощай, друг!

– Ну тогда… Удачи в иных временах, принц Джахангир! – услышал я грустный голос Шана.

Слова моего друга весенний ветер отнес к заснеженным вершинам Зарафшонских гор. А может, и еще дальше, к северным морям и далеким странам на краю света, где рыжеволосые женщины не носят покрывал, а жители привязывают себя веревками к деревьям, чтобы их не сдуло в бездну с кромки земли.

Я шел не оглядываясь.

***

Вкус крови на губах. Нестерпимая боль в голове, от которой хочется кричать и биться об стену… Ни я, ни мой Змееногий не помнили, что дальше произошло в Саду Зеркал.

Ладно… Воспоминания эфемерны, мечты – никчемны. В белой как снег больничной комнате я боролся со смертью и хватался за мое новое настоящее. Я победил. Выжил.

Собираясь в путешествие по времени, я готовился к тому, что меня ждут встречи с людьми и местами, непохожими на те, что я видел. Лазоревые драконы, люди с рыбьими хвостами или что-нибудь вроде говорящих деревьев или городов на спинах черепах. Когда я смог встать с постели и подойти к окну, то серость неба, бесцветность городского пейзажа и скучные вертикали архитектуры поразили меня безликим однообразным уродством. Как не похоже было это место на край света из моих грез!

Только один человек разговаривал со мной на персидском. Слов же остальных бледных незнакомцев в белом я не понимал. Этот навещавший меня каждый день старик представился магистром Атанасиусом и сказал, что он знает кто я, так как был знаком с Викторией, моей матерью. Он пообещал принести мне новое заклинание-переводчик и объяснил, что я нахожусь в стране франков, в городе под названием Париж, где жила моя мать до того, как отправиться в прошлое – в путешествие, из которого она не вернулась. Он сказал, что я нахожусь на шестьсот лет вперед от того дня, когда я пришел в Сад Зеркал…

Если бы не постоянная боль в голове и не тягостное разочарование от увиденного за окном, мне стоило бы прыгать от восторга. Моя мечта сбылась, и путешествие во времени удалось.

И если бы не еще одна деталь, о которой рассказал Атанасиус.

Над пещерами, где Зеркальная Река подходит близко к поверхности земли, давно построены Храмы, которые день и ночь охраняют, так что проникнуть туда ради забавы и путешествий невозможно. Оказалось, что Воин Времени, кем я стал в тот момент, когда Змееногий выбрал меня аватаром, вовсе не сам себе хозяин, а является частью Организации, которую Атанасиус назвал «2-Эйч-Икс». Это странное название произошло от английского (так как основатель был шотландцем) выражения Double Helix, то есть двойная спираль, Знак Девяти и символ Воинов Времени.

Девять Воинов – собственность этой самой «2-Эйч-Икс». То есть к свободному как ветер путешественнику, бродяге во времени я не имел никакого отношения. Я – солдат на службе… То, отчего я бежал из Самарканда XIV века, догнало меня шестьсот лет спустя.

– Это правда, Змееногий?

«Да. Ты не принадлежишь себе с тех пор, как я воплотился в твое тело».

– Ты обманул меня?

«Нет. Я предупреждал, что у каждой медали есть обратная сторона!»

Мои мечты растаяли, как дым. Серые тучи за окном роняли холодные капли на подоконник. День за днем с высоты пятого этажа больницы я следил за их быстрым падением на блеклую траву во дворе… Я возненавидел это место.

«Прыгнуть вниз – это не выход, парень. Разве тебе не хочется узнать, что там дальше, за этими стенами?»

Через месяц, когда я достаточно оправился, магистр сказал, что кое-кто хочет со мной встретиться. Новость я встретил с неохотой, так как знакомиться ни с кем в этом неприятном «сегодня» не собирался. Но Атанасиус объяснил, что, в общем-то, выбора у меня нет, и к дружбе предстоящая встреча отношения не имеет.

Его зовут доктор Сайрус Тила. А точнее, командир Тила, потому что он старший над Воинами Времени, а значит, и надо мной. Он тоже аватар, имя его богодемона – Соколокрылый. Командир Тила навестит меня завтра. Даже если я этого и не хочу.

Сайрус Тила, с накинутым на плечи белым халатом, вошел в мою палату не постучавшись. Командир вовсе не походил на разукрашенных шрамами тысячников и сотников армии отца. Он не имел при себе ни лука, ни колчана со стрелами, на его поясе не красовалась сабля в драгоценных ножнах, а вместо кольчуги и шлема одет он был в скучный серый костюм по новой для меня моде. Непривлекательный, невзрачный, невысокий, надо лбом – залысины и волосы торчком, к тому же – в очках в круглой железной оправе. Оттопыренными ушами и бегающими мышиными глазами Сайрус Тила напоминал торговца или аптекаря. Но все же, несмотря на это, он был харизматичен, и едва войдя, сразу же заполнил собой все пространство больничной палаты. Я, четырнадцатилетний переросток, растерянно стоял перед ним, глядя сверху моих метр девяносто вниз на его метр семьдесят, а он изучал меня с высоты своего двухсотого уровня IQ.

Сайрус протянул мне руку, и от неожиданности я отшатнулся: вместо кожи и плоти его пальцы были сделаны из серого металла. Заминка получилась неловкой, он усмехнулся и сел на приготовленный стул. Белый шуршащий пакет, который Тила принес с собой, он поставил на пол рядом с ножками стула.

– День добрый… Как мне именовать тебя, дваждырожденный аватар Змееногого? Виктор, как называет тебя Атанасиус? Или Джахангир, именем, данным родителями? У тебя ведь несколько имен, ведь так?

– Вы ничего не знаете обо мне…

Мне показалось, что он ехидно улыбнулся. Или не показалось?

– Я знаю о тебе абсолютно все, Джахангир, сын Амира Тимура и авантюристки Де Лорм.

– Вы можете называть меня Виктором.

Его глаза цвета сухого льда внимательно изучали меня. Я сел на постель и под их прицелом вжался в подушку.

– Я знаю, что ты искал путешествий во времени. И я знаю, что ты не задумывался о последствиях, к которым приведет твое желание. Я знаю, что тебе некуда возвращаться… Мы в двадцать первом веке, твой отец умер шестьсот лет назад и твою мать тоже считают мертвой. Знаю, что ты сбежал… Знаю, как сильно ты боялся одного вида Хромого Тимура, твоего отца… Знаю, как ненавидел ты путь войны, который он выбрал для тебя… Знаю, что ты не осмеливался спорить с ним… Видишь, у «2-Эйч-Икс» предостаточно информации о тебе.

Я растерялся.

– Зачем вы пришли?

– Ты – аватар и Воин Времени, «2-Эйч-Икс» нуждается в тебе.

– Я этого не хотел! Змееногий не спрашивал моего согласия! – запротестовал я, но под внимательным взглядом гостя осекся. – Так что вам… то есть «2-Эйч-Икс» нужно от меня?

– Спокойствие и стабильность Девяти Миров зависят от слаженного функционирования всех членов «2-Эйч-Икс», но особенно от нас, Девяти. Мы изменяем прошлое, чтобы сделать лучше настоящее. Это и есть наша работа, работа Воинов Времени.

– Что я должен делать?

– Убивать. Тех, кого прикажет «2-Эйч-Икс».

– Нет. С меня хватит.

– Ты же мечтал о путешествиях? В них недостатка не будет.

– Нет!

Тила поправил очки.

– Ах да, я совсем забыл. Я принес тебе кое-что.

Он поднял с пола и протянул мне белый пакет. В нем лежала цветная квадратная коробка.

– Что это? То, что убедит меня стать убийцей?

– Нет. Это конфеты. Они просто вкусные.

– Спасибо.

– Ты ведь знаешь, каково это – быть свидетелем трагедии и чувствовать, что ты ничего не в состоянии изменить?

– О чем вы?

– Все нежелательные события можно предотвратить. Помнишь девочку, в которую был влюблен твой друг Баха ад-Дин? Вы опоздали на один день, не так ли? А потом казнили виновных… Представь себе, если бы эта казнь случилась раньше, до того момента, когда путь банды Тогая пересекся с путем невесты твоего друга на дороге из Шахризабса? Ты гулял бы на свадьбе, Виктор.

Я зашел в тупик.

– Разве дозволено изменять прошлое?

– Всё, что мы, Девять Воинов, делаем, это исключительно для того, чтобы защищать простых людей. Тех, кто придет в будущем, кто живет сегодня и тех, кто жил в прошлом… Не собираюсь тебя обманывать, когда выбор Змееногого пал на тебя, признаюсь, многих это удивило. Но пути этих высших существ неисповедимы и непостижимы человеческому уму… Нам остается принимать их решения как данность. И смириться… Благодаря силе твоего Тотема, ты – совершенный убийца, Виктор Де Лорм. Такой же, как и твоя мать.

– Не уверен, что убивать – это именно то, о чем я мечтал.

Его тонкие губы скривила улыбка. Или мне вновь показалось?

– У тебя, в общем-то, нет выбора…

– Иначе вы убьёте меня?

– Не я. Твой Тотем.

Я знал, что он говорит правду.

И согласился стать убийцей.