Текст книги "Печать Кейвана"

Автор книги: Алла Мийа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

Мальчишки-носильщики сновали тут и там, готовые поднести покупки. Торговцы спорили до хрипоты, ругали товар конкурентов, стараясь тем самым привлечь внимание к себе. Они протирали овощи и фрукты от городской пыли, а закутанные в покрывала старухи продавали мягкий сыр. Аромат от лавок со сладостями, на которых находились распаленные жарой сушеные фрукты и тающая медовая халва, сводил меня с ума. Поэты же, желающие укрыться от полуденного зноя, собирались в дуканах, за прикрытыми плотными шторами дверями.

Затаив дыханье, вслед за Бахой, я протиснулся в помещение. Потрясенный непринужденной атмосферой дукана, я прислушивался к разгоряченным вином и рифмами мужчинам, старался никого не задеть, чтобы не помешать спорящим.

Жестикулируя, они страстно декламировали свои сочинения: персидские газели1414
  Газель (араб./перс.: غزل) – строфа арабского стихосложения, является самой распространённой формой стихосложения на Ближнем и Среднем Востоке.


[Закрыть], поэмы, состоящие не более чем из двенадцати двустиший-бейтов, а после жарко разбирали по косточкам прочитанное. С серьезными лицами спорили они про науку о приемах украшения речи, про учение о рифмах, а также рассуждали о законах поэзии. Поэт сменялся поэтом, над одним смеялись, другого превозносили.

Затаив дыхание, я вслушивался в строки, уносящие мои мечты в неведомые просторы воображения. Одновременно стихи рассказывали о сладости вина и непостижимости мира, о мистических переживаниях и бедности странствующих поэтов.

Озарение, словно удар кинжала, пронзило меня: жаркие споры возможны не только при обсуждении тактики предстоящего уничтожения противника и завоевания богатств. И что, оказывается, для мужчины возможен другой путь, не слишком понятный мне в неполные восемь, отличный от войны, но не менее опасный – любовь. Которая, оказывается, тоже убивает.

Как это ни странно, среди этих безумцев я чувствовал себя вполне комфортно.

Баха дернул меня за рукав, показывая на одного из слушающих, в выгоревшем, когда-то темно-синем халате поверх видавшей виды старой кабы1515
  Каба – традиционная персидская одежда, похожая на кафтан.


[Закрыть]. В его черной бороде вились серебряные нити.

– Мир вам, достопочтенный Лисан ал-Гайб… – начал я.

Бородач повернул ко мне мертвецки пьяные глаза и непонимающе перевел взгляд на Баху.

– Это принц Джахангир, – зашептал тот ему на ухо. – Я рассказывал вам…

– А-а-а… Да… Сын Амира и чужестранки, колдуньи из франков…

Я напрягся:

– Вы встречались с моей матерью?

– О да! – он мечтательно воздел к небесам мутные глаза. – В Ширазе я встретил ее… с улыбкой лукавой, опоила меня красавица… хмельной отравой, – пьяный поэт потерял рифму и продолжил без слов, движением тонких пальцев в воздухе. – Пока она не стала знатной дамой и супругой этого… Сотрясателя и Покорителя, – он махнул рукой и поморщился, подтверждая свое отношение к тленности славы и власти. – Огненнокудрая и тонкостанная Виктория, жестокая красавица, что не носила покрывала!

– Что дочь франков делала в Ширазе?

– Появилась ниоткуда, заблудилась в лабиринте времен… Внезапно, как молния шальная… Коварные локоны ее трепал ветер, ее губы были подобны багряным рубинам… И я был пьян ее глазами… Она искала какого-то огнепоклонника. В те дни в Ширазе все кого-то искали и теряли. Войско Хромого Убийцы приближалось к стенам города…

Баха толкнул его локтем вбок.

– То есть Великого Амира Тимура, да продлит небо его дни!.. Эй, виночерпий! – крикнул он хрипло. – Вручим же свое сердце бытию! Налей мне вина! Но не того, что усугубит похмелье, нет! Налей того, что утолит сердечную тоску!

И не дождавшись, пока наполнится его чаша, свалился головой на стол и захрапел.

А я все еще не мог оправиться от шока. Мать я знал под именем «Зафира», именно оно было выведено изящной каллиграфией над входом в мавзолей, построенный в ее честь среди розовых кустов и кипарисов. «Зафира» значилось и на саркофаге белого мрамора, украшенном лазурно-голубыми изразцами, куда отец приводил меня поклониться ее памяти. Но оказывается, мать носила неслыханное чужестранное имя Виктория, и родом она была из страны франков, расположенной где-то далеко-далеко, около северного края земли!

Мой мир перевернулся.

И еще одна вещь не укрылась от меня. Как засверкали глаза моего друга, как зарделись его щеки, когда в глубине дукана промелькнул темный силуэт пухленькой девчонки! Дочь хозяина появилась на мгновенье, стыдливо прикрывая половину лица концом белой вуали, оставляя незакрытыми лишь огромные бирюзовые глаза.

***

Полночи я ворочался и никак не мог заснуть. Отец рассказал мне, что мать была аватаром Змееногого богодемона. А сегодня я узнал, что к тому же она – ведьма по имени Виктория, загадочным образом попавшая в Шираз из страны франков… Ах, ну конечно! Как же я не догадался сразу! Яснее ясного, она же была ПУТЕШЕСТВЕННИЦЕЙ! И, конечно, прилетела в Шираз на ковре-самолете!

Мое воображение рисовало мне далекую северную страну на краю света. Местность, откуда моя мать была родом, возможно, так и называлась: У-Кромки-Земли. Дорога, ведущая к самой-самой последней черте тверди, дальше которой – бездна, усеянная звездами, завершалась огромным валуном, преграждающим путь идущим издалека путникам, чтобы те по невнимательности не свалились. Должно быть, там бушевали ледяные ветры, и жители тех странных мест обязаны были привязывать себя веревками к деревьям, иначе ураган унес бы их прочь с поверхности земли. А может, они научились строить воздушные парусники и добрались до самого носа черепахи, которая носит на панцире слонов, держащих Девять Миров?

Вдруг мне пришла в голову такая смелая идея, что я даже вскочил в постели:

– Эй! Змееногий! Я не разбудил тебя? Ты все еще в моей голове?

«Я никогда не сплю. Мое сознание пребывает в устойчивости, оно неподвластно волнениям внешнего мира и не нуждается в отдыхе».

– Ну да… Я вот подумал… А если мне посмотреть внутри твоей памяти и отыскать воспоминания моей матери?

Прозвучало это так, словно я собирался украсть что-то, мне не принадлежащее. Я сконфузился и замолчал.

«Я предупреждал, что скоро тебе захочется рыться в моих вещах!»

– Прости. Нет, ты не подумай, я не из любопытства… Просто… Я же ее никогда не видел. Узнать, какая она была… Только одним глазочком!

«Ладно, парень… Давай…»

Я поудобнее улегся на подушке и закрыл глаза. Подумал про ширазского поэта… Про его выцветший халат, когда-то темно-синий…

…темно-синий, выкрашенный листьями индиго…

Яркое солнце ослепляет. Он ждет, прислонившись к стене на узкой пыльной улочке, ждет, видимо, уже давно… И будет ждать столько, сколько я прикажу, простоит здесь, под моими окнами до самого захода. А потом уйдет топить страдания в вине. Он великий поэт… Сказать ему, что его имя не забудут и через шестьсот лет?

– О, да у тебя новый халат!

– Я купил его с утра на базаре, чтобы предстать перед тобой не как оборванец, а как султан.

– Султан… Не смеши меня! Ты – бродяга!

– Я – вольный поэт. Всю ночь я писал тебе газели, звездоокая Виктория! Уйдем со мной. Я покажу тебе мир, каким ты его не видела.

– Что ты, бродяга, знаешь о мире! Тебе знакомы дороги пространства, мне же подчиняется время… Ты узнал для меня то, о чем я просила?

– Никто не слышал об огнепоклоннике по имени Сушравас. Но на базаре судачат, что Колдун под Маской вернулся.

Раскат грома, прокатившийся где-то далеко и высоко, заставляет вздрогнуть. Или это из-за слов поэта?

– Что именно говорят на базаре Шираза?

– Ты боишься, твердосердная красавица!

Яркость полдня затмил сумрак приближающейся грозы. Молодой чернобородый поэт щурится, но не от солнца, это в его прозрачных голубых глазах играет улыбка.

– Мне нет дела до того, что ты думаешь, бродяга! Расскажи мне о Колдуне в Маске!

– Говорят, он пришел из Хорасана и лицо его слишком прекрасно, чтобы показывать смертным, поэтому он носит золотую маску. Одни утверждают, что он демон, а не человек, и маска его черна. Другие настаивают, что он темный маг и предсказатель несчастий. Третьи называют богом. Много веков назад он сжег себя на костре в крепости Санам, но сегодня его видели живым!

– Бог и демон…

– Еще говорят, он снова сотворил и выпустил из колодца вторую луну!

– Вернулся…

– Он тоже ищет кого-то.

Молния сверкнула над головой, и по камням мостовой, прибивая пыль, забарабанили первые крупные капли. От их пришедшей с небес прохлады или от появления Колдуна в Маске по спине пробежал холодок.

– Ты боишься его, о, недоступная! Ты боишься Колдуна в Маске! Я вижу страх в твоих прекрасных очах!

– Поспеши найти мне Сушраваса, поэт…

– Пока Колдун в Маске не нашел тебя?

– Это – не твое дело.

– Уйдем со мной, Виктория. Я посвящу тебе мою жизнь, я отдам тебе мою душу, днями я буду слагать для тебя газели, одну лучше другой! И я буду любить тебя все ночи напролет до моего последнего вздоха!

– Уйдя с тобой, бродяга, я разломаю твой пространственно-временной континуум. Твоя любовь ДОЛЖНА быть неразделенной, а я – жестокой. Иначе из мученика ты превратишься в толстого семейного зануду и не напишешь ни строчки. Нет, поэт, я не пойду с тобой. Я оставлю за тобой право на бессмертие…

– Как горек мир… Ненастна тьма любви неразделенной…

Стена сильного ливня накрывает нас… Капли бьют по щекам, по волосам, вода застилает глаза… Ничего не видно, кроме марева ливня… Пытаюсь моргнуть, но мои глаза закрыты…

Однако сознание вернулось, и это уже МОЯ реальность, а не ЕЁ…

Видения прервались так внезапно, что несколько секунд я приходил в себя, не понимая, кто я и где нахожусь.

– Змееногий! Почему все оборвалось на полуслове?

«Потому что все воспоминания Виктории стерты из моей памяти».

– Стерты? Кем?

«Тот, кто стер воспоминания, стер и свое имя. Извини, парень, но, похоже, я ничем не могу тебе помочь!»

Я почесал затылок.

Засыпая, мне пришло озарение, что Сушравас, которого поэт искал для матери – это прозвище моего наставника, мага и огнепоклонника Шахрияра…

***

На следующий день, сразу после занятий, мы отправились с Бахой на базар.

Но ширазца в синем халате уже не было среди пьющих и гомонящих поэтов. В ответ на вопрос, где он, завсегдатаи лишь пожимали плечами. Куда ушел бродяга? В Мавераннахре сотни дорог. Одна из них – его…

Упав духом, я собрался возвращаться во дворец, но Баха уговорил меня ненадолго остаться и еще послушать стихи. Заметив, как он вглядывается в глубину лавки, в надежде увидеть там дочку хозяина, девочку с бирюзовыми глазами и тугой черной косой под белой вуалью, я великодушно согласился.

***

Мать зналась с поэтами. Это означало, что дукан этот был «правильное место», и меня окружали «правильные люди». Каким-то образом она благословила меня и мое будущее сочинительство. Естественно, я начал писать стихи. Скорректировав попутно мои мечты о будущем. Вместо обыкновенного путешественника, я хотел стать вольным поэтом, свободным как ветер, улететь в неизведанные края и, глядя на экзотические земли с высоты моего потертого ковра-самолета, отражать красоту мира в моих гениальных (а как же иначе!) виршах.

К тому же оказалось, что и Баха втайне сочинял длинные и витиеватые газели, подражая классикам! Все без исключения творения он адресовал некой красавице с бездонными очами, которую он нарек Шах-Набат, что на персидском означало «сахарный леденец». «Это не реальный человек, это фигура стиля… Это символ любви и красоты, всего самого прекрасного в Девяти Мирах!» Да, конечно! А я сделал вид, что поверил, и что к девчонке с бирюзовыми глазами и черной косой этот «символ» не имеет никакого отношения!

Теперь по несколько дней в неделю мы проводили в дукане троюродного дяди Бахи. В глубине души я лелеял надежду о новой встрече с тем ширазцем в синем халате. Уж в этот раз он не ушел бы так скоро от моих расспросов! Но тщетно я ждал его. Предназначенная ему дорога увела бродягу далеко от Самарканда.

Баха, как я уже говорил, признал за мной беспрекословное лидерство и участвовал во всех предложенных мной проказах. Причем когда наши проделки открывались, ему доставалось намного больше, чем мне, ведь он не родился сыном Великого Амира. Баха терпел наказания, а назавтра вновь был готов к новым подвигам под моим руководством. К тому же каждый день мы с Бахой тренировались, совершенствуя: он – искусство боевой магии, а я овладевал силой Змееногого. Из пугливого ребенка я превращался в задиристого подростка.

Вот так незаметно промчались несколько лет.

Утром моего одиннадцатилетия вместе со щедрыми подарками отец объявил о неминуемости военного похода.

Уже несколько последних месяцев вероятность военной кампании без устали обсуждали на базаре. Все больше прибывающих в город караванов вместо сладостей и женских украшений привозили оружие и обмундирование для солдат, боевых джиннов в керамических сосудах, а лошади подскочили в цене в три раза. Вот только где случится новая война, никто не знал.

В Голубом дворце ритм жизни изменился и ускорился. Прислуга, вместо того чтобы ровным шагом неслышно следовать по коврам коридоров, носилась не передыхая, и иногда слуги так спешили, что сталкивались друг с другом на бегу и падали. В оружейных подвалах работа не останавливалась ни днем, ни ночью. Я уж не говорю про суету на женской половине! Жены отца запасались теплой одеждой на случаи непредвиденных холодов. Их портные трудились, не признавая усталости, изготовляя длинные платья из тонкой козьей шерсти и расшитые драгоценными камнями высокие колпаки с вуалями и перьями.

У отца не было ни одной свободной минуты! Он принимал послов, торговцев, шпионов, картографов, придворных магов, астрологов и предсказателей. Он рассчитывал день, когда его армия выступит, выбирал счастливейшее сочетание планет на небесах. Цель же похода держалась в строжайшем секрете.

Я отправлялся с отцом. А Баха – со мной. Его назначили моим оруженосцем и телохранителем. Перспектива покинуть родной Самарканд уже не пугала меня так, как в тот день, в саду под тенью вьющегося винограда, когда отец объявил о своем решении. Попробовать полевую жизнь в окружении солдат казалось мне авантюрой, достойной будущего путешественника на край света.

Итак, мы выступали с началом весны. Прощай Самарканд, прощайте бродяги поэты! Здравствуй, новая жизнь воина!

О цели похода я узнал в ночь перед выступлением, когда мой наставник Аль-Мисри приносил в жертвы белых кобылиц и просил своих темных богов о победе в час весеннего равноденствия.

Наш путь лежал в страну Кишкиндха, в ту самую, где жили полулюди-полуобезяны. Почему? «Потому что как солнце едино на небесах, так на земле должен быть один правитель. Я! И еще, потому что я, Великий Сотрясатель Вселенной Амир Тимур, так решил!» Однако существовала и другая причина, менее пафосная, но вполне реальная. Казна опустела, затеянные отцом строительства садов и дворцов стоили немалых средств, которые, увы, закончились. Золото Кишкиндхи сделало бы отца властителем мира, царем царей!

Известные сведения о стране ванаров оказались очень скудны. Рассказы редких купцов, все еще продающих в вечнозеленую Кишкиндху чистокровных скакунов и везущих оттуда специи и благовония сходились на одном: богатства местного раджи нескончаемы. Подвалы дворцов скрывают несметные сокровища, а столица Видья-нагара – самый богатый город в Девяти Мирах, нет ему равных по красоте и роскоши, так что блистательный Самарканд рядом с ним – провинциальная деревня! Недра тех земель хранят семнадцать золотоносных и серебряных шахт, поля круглый год зеленые и цветущие, а крестьяне снимают по четыре урожая в год! Женщины-ванарки, даром что с обезьяньими лицами и покрыты шерстью, но по праздникам, что не утихают никогда, случается, падают с ног от тяжести одетых на них золотых украшений! А драгоценные камни и самоцветы, словно персики или алыча, так небрежно навалены на базарных прилавках, что, случись, упадет один, так торговец-ванар поленится наклониться, чтобы подобрать, если камушек слишком мал!

В полководческом гении отца я не сомневался. Кишкиндха будет разгромлена. Это – очевидно.

Поэтому радость от предстоящего путешествия омрачалась горечью о том, что незнакомая мне, таинственная страна из любимой детской книги подвергнется разорению от руки моего родителя. От этого почему-то становилось стыдно и неприятно. Но достойно ли воину показывать слабость? Пусть победит сильнейший! Таков закон мирозданья!

Мы выступили на заре.

Первыми, как заведено, гарцевал авангард. За ними выступал сам Сотрясатель Вселенной в окружении телохранителей. Дальше – конница, пехота и обоз с походным двором, под охраной отряда избранных конников. В этом-то самом обозе, в самом его конце, рядом с тюками одежды и запасом провизии мы с Бахой и обосновались.

Армия непобедимого Амира Тимура ни много ни мало состояла из девяноста тысяч воинов, всадников, воздухоплавателей на боевых коврах самолетах, а также десяти тысяч ифритов1616
  Ифри́т (араб. عفريت) – разновидность джинна. Самые могущественные и злые из джиннов, повелевают огнём.


[Закрыть].

Наш путь лежал через горный массив Крыши мира. В долинах зеленели луга, но когда мы поднялись по крутым перевалам на каменный пояс Индийских гор, высотой, наверное, в целых полфарсаха1717
  Фарса́х (перс. فرسنگ – farsang, араб. فرسخ – farsaḫ) – персидская мера длины, обычно расстояние, которое проходит караван до очередного отдыха, привала или, иначе, расстояние, которое можно пройти пешком за час.


[Закрыть], глубина снега достигала там два человеческих роста! На этой высоте холодища стояла такая, что у меня стучали ребра и больно было разлеплять веки. Я видел, как лошади и солдаты, соскальзывая с ледяных карнизов, падали в пропасть и разбивались насмерть в окружении безмолвных заснеженных пиков. Думаю, справедливо назвать именно эту часть похода самой тяжелой. Преодолев Индийские горы, прорывая в толще снега трехметровые тоннели и переправляясь на веревках через пропасти, мы перевалили через горный хребет.

В горах нам встретилась полуразрушенная крепость Сиях, сложенная в неведомые времена из превращенных в камни пленных. До сих пор туманные призраки воинов, скелеты с пустыми глазницами, подняв знамена забытой, не существующей уже много веков страны, защищали ее от давно исчезнувших врагов, готовые снова погибнуть во имя умершего тысячи лет назад правителя. Они бесстрашно бросались на нашу марширующую мимо армию, но, будучи призраками, проходили насквозь и не причиняли солдатам никакого вреда. Их нелепые доспехи и древнее вооружение в лишенных плоти руках скелетов, смелость и безумство, с которым они атаковали, все это навевало на меня ужас и печальные мысли о бессмысленности войн.

Но ни мороз горных вершин, ни бурные реки в долинах, ни зыбучие пески пустынь, ни племена варваров-людоедов не могли поколебать целеустремленности отца и остановить его войско.

Башни из тысяч отрубленных голов дикарей, красные холмы на белом снегу, служили жертвоприношениями жестоким богам, которым поклонялся отец. Их были сотни, построенные из иногда еще живых пленных, прослоенных битым кирпичом и глиной, и все – во имя предстоящей победы.

Армия двигалась вперед, через реки строились мосты, а сопротивление местных жителей топилось в крови. Дым сожженных городов перемешивался с вонью разлагающихся трупов. Те, кто не был убит или принесен в жертву, становились рабами. В изорванных одеждах они уныло плелись в хвосте нашего обоза, готовые стать предметами торгов на ближайшем невольничем рынке.

Отец неминуемо приближался к своей заветной цели – единовластию.

Я коротал время, беря у одного сотника уроки пилотирования ковра-самолета, что оказалось очень сложным искусством. Боевые летающие ковры, сотканные из грубой пряжи, ничего общего не имели с теми шелковыми, которые я видел во дворце. Схожесть заканчивалась таинственными переплетениями узоров, в которых маги-ткачи зашифровали чары. При полете боевой ковер сильно вибрировал, а его края совершали волнообразные движения, так что ветер свистел в ушах. То еще удовольствие! Каждый день я с уважением думал о моем кумире ибн-Батутте. Я понял, почему он направлял свой ковер в теплые южные земли!

Баха не разделял моей страсти к воздухоплаванию. Согласен, комфортным полет на ковре не назовешь. Ковер трясется, жужжит, пилот продувается всеми восьмью ветрами, а во время полета волны, проходящие по боковым сторонам, оставляют для удобного размещения лишь небольшой прямоугольник в центре. Но дело даже не в этом. Беднягу на ковре укачивало. После десятиминутного полета Баха простонал, что «не может удержать в себе завтрак, захремар!» и упал в обморок. От последующих опытов по пилотированию ковра Баха категорически отказался.

Зато вместе с ним мы стихотворничали. Мои стихи отправлялись в вечерний костер. Баха же сочинял днями напролет, воспевая «символическую» красавицу Шах-Набат, и отсылал свои вирши с почтовыми ибисами в Самарканд в строжайшем секрете (даже от меня!), о котором, однако, знали все без исключения, даже рабы и подмастерья-поворята!

Через несколько месяцев мы переправились через бурное течение Синда, называемого также Отцом рек, и вступили на земли вечнозеленой Кишкиндхи. Низвергая в прах поселения, и забирая в плен десятки тысяч ванаров, армия неотвратимо двигалась к столице.

Лагерь рабов немедленно пополнился этими человекоподобными существами, маленькими и изящными. Сначала на них приходили глазеть, как на диковины, но вскоре привыкли. Ванары оказались, и правда, с черными лицами обезьян, черными длинными хвостами, черными крупными ушами по бокам головы со множеством серег в каждом. Вместо человеческой прически, над глазами у каждого рос гребень жестких волос, торчащий спереди как хохолок. Их тела и головы покрывала серо-желтая шелковистая шерсть, кисти рук и стопы тоже были черные. Да, а пальцы на ногах… Нет, не так… Там, где у нас, у людей, стопы, у ванаров располагались жесткие черные ладони, с такими же длинными пальцами, как у нас на руках. Поэтому обуви ванары не носили. Чудно̀!

Да, а и их слабость к украшениям оказалась вовсе не легендой. Представьте ванара, передвигавшегося неспешной жеманной походкой, позвякивая бусами, поясами, серьгами и десятками браслетов на запястьях и щиколотках! Причем побрякушки в изобилии носили и дети, и старики, и мужчины, и женщины! При этом мужчины наряжались в яркие шаровары, а женщины заворачивались в пышную шелковую одежду, конечно же, богато и пестро расшитую и раскрашенную.

Их языка никто не понимал, да и не стремился.

Трофеем, намного более ценным, чем бесполезные для продажи в гаремы обезьяно-девушки, оказались боевые слоны. Сто двадцать невиданных огромных животных, вместе с погонщиками явились неожиданным подарком для армии Тимура.

До утопающей в роскоши столицы Видья-нагары оставалось рукой подать.

Заветного города мы достигли в первый день весны. Армия дошла до широких пастбищных лугов, которые должны были вскоре стать полем битвы, багровым от крови. На южном берегу Тунга-Бхадры, на плоской вершине холма, у подножия которого расположилась столица ванаров, был разбит лагерь. Отсюда открывался вид на богатейший город в Девяти Мирах, возносящий стены к небесам и полный сокровищ Видья-нагара, на его великолепные дворцы, увенчанные золотыми куполами-лотосами, на прекрасные дома и сады, раскинувшиеся за рекой.

В армии отца дисциплина и порядок занимали первое место. Даже шатры в лагере устанавливали так, что они образовывали прямые улицы. Да и как еще держать в повиновении такое бесчисленное количество людей? Ведь чтобы обеспечивать огромное войско всем необходимым, с нами следовали люди всевозможных невоенных профессий: повара, шорники, оружейники, заклинатели джиннов, звездочеты, лекари. Вечером весь этот разношерстный люд собирался вокруг костров, чтобы обсудить пережитое, вспомнить о прошлых походах, победах и поражениях, поделиться надеждами на богатую добычу (половина награбленного принадлежала воинам) и опасениями о будущем.

Больше всего, даже бывалых воинов, пугали покрытые толстой броней боевые макары, невиданные никем из нас огромные твари, способные хоботом вырвать с корнем деревья, которых ванары использовали в качестве ездовых животных. С головой слона, чешуйчатым телом, двумя лапами и рыбьим хвостом со множеством острых, как мечи, плавников, макары представляли опасность как на воде, так и на суше. Из башен на их спинах солдаты лили жидкий огонь и стреляли лучники и арбалетчики. По слухам, распространенным шпионами, побывавшими на той стороне реки, правитель ванаров владел армией из сотни этих земноводных чудовищ.

Другими боевые чудовищами были яли – злобные твари с гибким львиным телом, кабаньей мордой и змеиным хвостом. Из их зубастых пастей устрашающе торчали острые как сабли бивни, а один только грозный рев мог обратить пехоту в бегство! Не говоря уже об испуге, который внушали сами обезьянолюди, гордо восседающие на их мохнатых спинах! Каждый ванар был в несколько раз сильнее самого сильного человека. И не забудьте, что они использовали во время атаки длинный хвост в качестве оружия!

Но самое страшное, о чем отваживались лишь шептать, это опасение о том, что царь обезьянолюдей заключит союз с ракшасами, демоническими тварями, живущими где-то на юге, на острове Ланка. Тогда – прощай добыча, против этих многоруких и многоголовых даже наши джинны бессильны!

Бесстрашные воины Тимура боялись.

В течение двух долгих недель ничего не происходило. Амир ждал, что к нему отправят послов с подарками и ключами от города. Но ничего подобного не случилось. Через четырнадцать дней ожидания единственный разумеющий писать и читать на языке ванаров, мой наставник Шахрияр, был призван на совет командиров и мудрецов. Он перевел петицию, которую гонец-джинн обязался доставить во дворец и передать в собственные шерстяные лапы-руки правителя Кишкиндхи, махарадже Букке Харихару III, с предложением сдаться без боя.

«Если вы хоть немного дорожите своими жизнями, имуществом и честью, согласитесь платить мне ежегодную дань. Если же нет, то вы услышите на заре о прибытии моей могущественной армии! Завоеватель Мира, Сотрясатель Вселенной, Амир Тимур. Да распространится тень моего покровительства над головами всех живущих до пределов небесного вращения и до края земного диска».

Через час джинн принес ответ: «Наше богатство вы можете вырвать у нас лишь силой оружия! Возвращайтесь, откуда пришли! Никому не одолеть крепость Видья-нагара! Даже богам и гвандахарнам это не удалось! У меня есть армия грозных макар, мои всадники на яли не знают усталости. Я готов к войне. Мое величество, махараджа великой Кишкиндхи, возвышенный волей богов, Букка Харихара III из династии Раштракутов, потомок великого сына Ветра Ханумана».

То, что раджа не упомянул о демонах-ракшасах, заставило командиров вздохнуть с облегчением.

Быть бою! Битва начнется с первым лучом восхода, и да падет прекрасная столица Видья-нагара под мощным натиском армии Амира Тимура!

***

Предрассветные сумерки еще не рассеялись, когда отец на быстром, словно молния коне, собственноручно построил и привел в боевой порядок фланги и авангард армии. В центре грозно трубили и топали закованные в броню сто двадцать боевых слонов. На гороподобной спине каждого были прилажены круглые башенки, где сидело по несколько лучников, и закреплено орудие для извержения жидкого огня.

С криками и барабанным боем показалась из ворот города армия ванаров и построилась напротив. В центре шли, переваливаясь на двух массивных лапах, как гигантские индюки, рыбохвостые макары. Хоть ростом они и не уступали нашим слонам, но вызвали грозным видом смятение в рядах стреляных солдат Тимура. На флангах выступали десять тысяч кавалеристов на львиноподобных саблезубых яли, а за ними – двадцать тысяч отборных пехотинцев в полном вооружении и боевых доспехах. Ванары скалились и потрясали угрожающе черными хвостами.

Багровый в лучах зари золотой шатер Амира Тимура расположился на холме, откуда поле боя виднелось как на ладони, и откуда под охраной тысячи телохранителей и нескольких десятков джиннов он будет наблюдать за ходом сражения. Золотой трон на постаменте в центре шатра был развернут лицом к долине. Мы – я и мои многочисленные сводные братья, дяди и прочие родичи расселись полумесяцем у подножия трона, приготовившись к грандиозному зрелищу. Перед троном нервно прохаживался, поглаживая бороду главнокомандующий, по сторонам перешептывались генералы, визири, старейшины и другие вельможи. Позади – застыли джинны-охранники. В воздухе чувствовался накал предстоящего кровопролития.

Бой барабанов и пение зурны1818
  Зурна – восточный духовой деревянный музыкальный инструмент.


[Закрыть] предвосхитило появление отца. Вельможи расступились, и все мы склонились в поклоне. Сотрясателя Вселенной внесли на золотых носилках четыре мощных джинна и опустили перед троном. Не спеша, ни малейшим движением не показывая волнения, которое могло бы быть истолковано как сомнение в предстоящей победе, отец поднялся на трон. Прежде чем сесть, он правой рукой без слов поприветствовал собравшихся.

Отец опустился на расшитую шелком подушку. Командиры личной гвардии вытянулись у входа в шатер.

Амир Тимур оглядел присутствующих и еле заметным движением пальцев в тяжелых перстнях повелел битве начаться.

Мгновение, предчувствуя тысячи смертей, обе армии стояли друг против друга без движенья и звука. Само солнце, едва показавшись из-за холмов на востоке, померкло. Облака окрасились цветом красного шафрана, и сделался восход кровавым. В окрестных лесах завыли шакалы, запричитали остроклювые птицы-падальщики, предвкушая богатую добычу. Звуки барабанов и литавр донеслись из долины. Их перекрыл рев обезьяньей армии.

И в тот же миг все понеслись в атаку!

Земля задрожала от тысяч бегущих ног! Небо потемнело от стрел! Столь жаркой битвы не видели Девять Миров! Ярость солдат, ужасающий шум боевых цимбал и барабанов, топот чудовищных макар и слонов… Прикрываясь щитами, пехота бросилась в бой. Люди и ванары падали под градом стрел лучников. Но солдаты не останавливались, перепрыгивали через мертвых и раненых, продолжали атаковать, обезумевшие от стонов и близости смерти. Крики раненых перекрывали лязг оружия и бой боевых бубнов.

По сигналу отца вперед двинулся левый фланг, встретив правый фланг обезьянолюдей. Перед ванарами, по-звериному сильными, у нас не было бы ни единого шанса. Но на одного ванара приходилось несколько солдат Тимура… Плоть крошилась на куски, отсеченные головы и конечности взлетали в воздух, скрестившиеся мечи вышибали искры. Правый фланг вступил в сражение как раз вовремя, чтобы поддержать дух дерущихся. Следом, в сомкнутом боевом порядке, были выпущены боевые слоны, которые, трубя, помчались навстречу макарам и разбили их ряды. Одетые в тяжелые доспехи воины, сидевшие в башенках на спинах слонов, щедро поливали противника жидким огнем. От страха макары бросились врассыпную, втаптывая людей в землю и разбрасывая седоков по сторонам. Черные ванары падали десятками, словно тени. Их головы пролетали под копытами, словно мячи.

Ванары двинули левый фланг и авангард против нашего правого крыла, но при этом подставили тыл авангарду армии Тимура. И, потеряв несколько сотен солдат, ванары обратились в бегство. Решающий удар пришел с воздуха, летящие на коврах-самолетах лучники обрушились градом стрел на разбегающихся обезьянолюдей.