Текст книги "Тампа (ЛП)"

Автор книги: Алисса Наттинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

«У меня тоже», – гаркнула она. Пот с пальцев коробил гладкие картонные папки у меня в руках, и я стала обмахивать ими лицо и грудь. «Неплохая мысль, ага?» – продолжила она. – «Работай девять месяцев, гуляй три. Они тут все не говорят про это; про то, что ты все лето надеешься, ждешь, что тебе позвонят и скажут: приходить не нужно, август не закончится. Вы читали историю «Колодец и маятник?» Я тоже, но я его читаю каждый год, когда мы проходим испанскую инквизицию. Вот так. Я тут лежу на спине и гляжу вперед, и вижу там еще один учебный год». Я представила Джанет, лежащую на постели, и своей жилистой губой ощущающую нависание над ее лицом метафорического лезвия и запах его стали.

Мой телефон ожил, передавая мне текстовое сообщение от Форда. «Подарок ждет тебя дома!» – сообщало оно. Я подумала, что он, наверное, заметил убыль моего внимания к нему теперь, когда я нашла работу, и отчаянно старается не быть заброшенным.

«Отлично поболтали!» – сказала я Джанет. – «Мне пора домой, долг зовет». Я подождала пару секунд ответа, но из машины ничего не доносилось.

Я откинула крышу своего кабриолета и положила папки на водительское сиденье, чтобы их не сдуло ветром. Мой выезд с парковки оказался чуть более шумным, чем я хотела, ну да ничего – надо спустить пар перед времяпровождением с Фордом. Я лихо завернула по длинному полукругу для высадки учеников и мимо пикапов, немного подрезав бордюр и зеленую изгородь и выехала за границу школьной территории, на въезде которой установлен большой знак – электронные часы и термометр, служащие дополнением к бегущей строке, в которой ученикам напоминалось о необходимости предоставить сведения о вакцинации. Далее была иллюстрация поднявшегося на дыбы коня – школьный маскот. «СИЛА ЖЕРЕБЦА!» – восклицал плакат. Я прибавила оборотов, но разогнаться здесь было сложно. Мои глаза все время возвращались к зеркалу заднего вида, в надежде, что там каким-то образом появится Джек Патрик. Я оглянулась еще несколько раз, чтобы убедиться, что он не бежит следом за машиной, размахивая руками, босой, с расстегнутыми джинсами, крича мое имя и рыдая.

***

За ужином Форд, как гость, прятавший все время трапезы свой подарок, водрузил его на стол: это был неуклюжего вида бронежилет.

«Он огромный», – сказала я. Форд улыбался, довольный собой, с наивной глупостью полагая что это комплимент его брутальности.

«Кевлар», – сказал он, жуя, судя по произношению, свиную отбивную. – «Великолепная защита. Броня внутри. Подходит к тебе какой-нибудь мудак, приставляет пушку к спине и говорит: «Гони-ка сюда бабло, или пристрелю». Ты ему говоришь, чтобы нажимал курок до тех пор, пока он не нажмет. И даже синяка не останется».

«Это звучит обнадеживающе», – сказала я. Интересно, остался ли синяк от вчерашнего удара задницей об угол стола? Я запустила под столом туда палец, чтобы проверить чувствительность. Этот жилет превратит мое тело в асексуальный цилиндр, и явно добавит фунтов пятнадцать. Единственный вариант, когда бы я его надела – если бы я полностью разделась перед классом и добавила к нему сапоги на шпильке и плетку. Я потерла копчик, представляя как позирую перед мальчиками с голыми ногами.

Форд заметил мое довольное выражение и подмигнул мне, продолжая двигать челюстью, которая занимала, казалось, все его лицо. Его глаза потускнели и цветом стали напоминать луковичную шелуху – он выпил вина. Мысль о его языке, оставляющем мокрую пленку на моей коже была достаточной для того, чтобы я встала и вмешалась. «Давай-ка я тебе обновлю», – сказала я с улыбкой, забирая пустой бокал. Я опустила в него две предварительно раскрошенных таблетки амбиена, спрятанных в пакетике из-под чая, который я хранила в самом укромном уголке буфетной, куда он бы никогда не заглянул. Форд ненавидел чай – это не американское, считал он.

«Спасибо, детка», – он сделал большой глоток, оставивший фиолетовый осадок на его зубах, и некоторое время продолжал говорить об оружии. «Еще один важный день завтра, а?» – сдался он наконец. Я довела его до кровати, словно усыпленного медведя. Благодаря его отключке я позволила себе роскошь посмотреть в спальне музыкальное видео мальчиковой группы, с вибратором, включенным на максимум и ревущим как катер.

Рты всех юных певцов синхронно открывались, выводя звук «О». В связи с половым созреванием, их кожа лоснилась от пота и выглядела совершенно мокрой в сценическом освещении. Плоскости прямоугольных грудей заставили меня ускорить темп. Их непринужденные длинные челки были зачесаны набок и прикрывали глаза. Чтобы сохранять визуальный контакт с камерой, подростки откидывали рукой волосы назад, и когда их лица выхватывались крупным планом, показывались их блестящие от пота лбы. В эти мгновения проблеска ранее скрытой плоти мое сердце начинало биться так яростно, как если бы они враз сбросили свои брюки.

Моя сосредоточенность мгновенно рассеялась, когда из комнаты Форда донеслось низкое бульканье. Свет телевизора сделал его тело похожим на труп, а струйки слюны в уголках губ – на застывший яд.

Мысль о мертвом Форде меня вовсе не возбуждала, но фантазия о нахальных подростках, поющих над его телом, срывающих свои яркие футболки и размахивающих ими над головами, как будто его смерть была спортивной победой, важным шагом к победе в одной из лиг старшей школы, – этот образ был более чем приятен. Это было похоже на греческий миф. Я начала представлять, что мальчики – это пришельцы, растущие в животе Форда до тех пор, пока не окрепнут до того, что смогут вырваться наружу в неистовом рождении. Этого даже почти хватило для того, чтобы я почувствовала гипотетическое сочувствие к Форду. Если бы в его разорванном теле действительно был кокон, из которого появились бы четыре чудесных молодых мальчика, я бы даже поцеловала его в щеку, может статься. Спасибо, Форд. Но времени на промедление не будет. Эти подростки, липкие от нахождения в его утробе, будут нуждаться во мне, я должна буду отвести их в душ сразу после вылупления. Я всегда подозревала, что внутри Форд должен пахнуть, как недавно купленный фабричный ковер – он имеет слабый химический привкус, хочет казаться новым, но в нем слишком явственно сквозит обычность. Запах, говорящий: «Я даже ни на грамм не уникален. На складах достаточно таких как я, чтобы опоясать всю планету».

Мой оргазм достиг пика, когда по сценарию видеоролика мальчики спонтанно оказались бредущими по прибою океана, игриво плескаясь водой друг в друга. Один из мальчиков получил полный заряд соленой воды в лицо. Он оскалил зубы, изображая возмущение, и бросился на обидчика, толкнув его так, что тот упал задом прямо в воду. Двое других помогли тому подняться, взяв за руки. Его крошечные, похожие на пупырышки гусиной кожи, соски просвечивали через намокшую ткань. Каждый дюйм его тела был мокрым, кроме волос. Я представила себя, подходящую к нему. Я поднимаю его челку (в который раз), чтобы лизнуть его лоб. Наверное, у него вкус, как у пота на его бедрах, как у слабого загара под его шортами после того, как он пробежал многие мили по солнечному берегу.

ГЛАВА 2.

Джек Патрик. Что-то в его длинных волосах до подбородка, худой плоской груди уверило меня, что он был исключительно необычным среди своей возрастной группы, и я находила это восхитительным. Он проживал последний этап андрогинности, перед тем как половое созревание настигнет его. Он, безусловно, мужского пола, но не мужчина. Мне нравились его длинные и гладкие конечности, их пластичность, отсутствие любых намеков на полноту или мускулы. Их еще не оформившиеся очертания.

Молодежь школы Джефферсона определенно почтила меня вниманием. «Там про вас неприличные надписи, на кабинках в мужском туалете», – скучающим тоном сообщила Джанет. – «Уборщица закрасит их в ближайшее время, мы ей сообщим, но скоро они снова появятся. Называют вас горячей сучкой. Это пока еще они не дошли до крайних гадостей. Но дайте только им пару месяцев». – Джанет говорила с прикрытыми глазами, чтобы смотреть мимо меня. Она, казалось, глядела в ближайшее будущее, и оно ее не радовало.

«Мальчишки есть мальчишки», – я покачала головой в притворном неодобрении. Общественные проявления лести не затрагивали меня, эти студенты не были моей целевой аудиторией. Тот, кто достаточно смел, чтобы портить школьное имущество, уж точно не сможет надежно хранить секреты, хотя его было бы фантастически легко соблазнить. Обратное также верно. Из своего опыта обучения я уже поняла, что самые надежные мальчики, те которые точно не станут трепаться о поцелуях, – как раз самые труднодоступные.

Преподавание обернулось для меня тревожным сигналом того, как непросто мне будет удовлетворить мои желания. Сначала я думала, что одного моего пребывания среди них будет достаточно; что я, как коралл среди актиний, смогу черпать жизненные силы с помощью своих щупалец, тянущихся по коридорам школы. Спустя неделю я поняла, как ошибалась.

В первую неделю моего назначения я была без ума от одного юноши по имени Стивен – увы, слишком морального мальчика. Он был президентом школьного спортивного братства христиан и носил на шее маленький золотой крестик с цепочкой. Я не могла не представлять его обнаженным, в одной только этой святыне на его тоненьком теле. Когда он поднимал руку, я старалась каждый раз задеть ее своими волосами, наклоняясь к нему чтобы помочь с решением; я часто ободряюще касалась его спины, проходя мимо его парты. Однажды он пропустил тест, и я вызвалась принять у него долг. Наконец-то мы останемся наедине в пустой комнате. Когда он закончил, я недвусмысленно наклонилась над его столом и спросила, могу ли я подвезти его домой.

Его глаза застыли в потрясенном недоверии. Возможно, рано было судить, но этот мой жест, похоже, задел его веру. Он внезапно взглянул на меня, как будто увидел на моем плече демона, или вдруг обнаружил на моем лбу внезапно появившуюся ругательную надпись. Я хотела было сказать ему, что желание – это естественно для человека, но подумала, что это – именно то, что он ожидает услышать от дьявола. «М-мисис… Прайс», – заикаясь, произнес он; его фарфоровый голос дрожал и ломался со звуком трескающейся яичной скорлупы, – «Я думаю, нам нужно помолиться вместе».

«Да!» – воскликнула я, и мой энтузиазм явно его ошарашил. Я соскочила с его парты и направилась к нему с протянутыми руками. – «Давай возьмем друг друга за руки», – улыбнулась я.

Он спиной попятился к двери, сначала один шаг, потом еще. Недоверие в его взгляде уже дало мне понять, что я, так или иначе, потеряла его – он видел меня насквозь и, возможно, счел это предзнаменованием. Я представила себе, какое же благочестие требуется для этого. «Когда ты играешь в футбол, ты предпочитаешь быть в нападении?» – спросила я.

«Мне нужно идти», – наконец смог произнести он.

«Раньше, чем мы помолимся?» – я облизнула губы и накрутила на палец локон волос.

Он поглядывал на закрытую дверь, в надежде что кто-то, может, войдет. «Я помолюсь дома», – он серьезно кивнул. – «За нас обоих».

«Ты такой хороший мальчик, Стивен». – я стала взывать к его чувству приличия. – «Я люблю в тебе это. Знаешь, ты отличаешься. От всех остальных». – Я ступила вперед босиком, оставив туфли на полу позади, так что мои глаза оказались на уровне его макушки. Проследив за его взглядом, я увидела, что он смотрит на мои покрашенные ногти на ногах. – «Ну раз ты уже доделал свой тест, то могу я рассчитывать на прощальное объятие этим поздним вечером?» – и не дожидаясь его ответа, будто он заранее дал согласие, я наклонилась вперед, прижавшись к нему. Затем я притянула его голову к себе, коснулась губами горячей кожи его шеи и быстро отстранилась. Я не обернулась назад, не подтверждая и не опровергая, что что-то случилось. Я вернулась к своему столу, собрала бумаги, а когда обернулась, он уже исчез.

Я знала что он никогда больше не позволит мне остаться с ним наедине. Я тотчас придвинула парту к двери, села и принялась мастурбировать, в то время как мой язык, как заведенный механизм часов, скользил по нижней и верхней губе, ловя его неуловимый земной аромат: немножко травы, капля несладкого чая, соль. Кончив, я заревела в отчаянии: я влюбилась в неправильного мальчика, недоступного мне, а тем временем мой срок в школе истекал. В оставшиеся три недели он сидел на задних партах с друзьями и ни разу не поднял руку. Только однажды, выходя из класса он бросил на меня полный страдания и смущения взгляд. Я поощрила его муки, не ответив ему улыбкой.

В последний день лягушачьего вида наставник, с которым я работала, заставил всех учеников подписать мне открытку. К ней он приложил дерьмовую записку на разлинованной бумаге, которая до невозможности старалась выглядеть круто за счет приписанного номера его телефона, который понадобится мне ровно до тех пор, пока я не решу сходить в туалет. Случай представился в недорогом ресторане китайской еды, куда Форд настойчиво пригласил меня на праздничный ужин. «Извини, я на минутку отлучусь в ванную комнату», – сказала я. Перед тем как взять туалетную бумагу я убедилась, что сторона с надписью обращена вверх. Затем я снова поглядела на открытку. Большинство записей учеников, обильно приправленные ошибками, были благодарственными и поощрительными, и только Стивен поставил одну лишь подпись. Я стояла, и чувствовала как мои трусы падают к лодыжкам. И тогда я разорвала открытку до Его имени, отделив его от остальных. Я уставилась на клочок бумаги, который жег мой палец как кислота. Со стуком я прислонила голову к душевой кабинке и засунула его имя так глубоко внутрь себя, как только могла. Это придало мне достаточно сил чтобы вернуться обратно к Форду, который все еще попивал голубой коктейль, обильно украшенный цветами.

«Милая», – позвал он издали, увидев что я возвращаюсь. – «Представь, они называют это «гигантские голубые шары»! Я улыбнулась ему с благодарным выражением, насколько это было возможно при моих мыслях, выражающих: «Ты мне отвратителен, и я только что устлала мою шейку матки бумагой с именем мальчика-подростка».

Джек уже прошел проверку на отсутствие внешних признаков принадлежности христианству, и я начала разрабатывать планы персональных эссе и классных заданий, которые должны были дать мне больше личной информации о нем.

«Сегодня я хочу», – объявила я, – «Чтобы вы уделили десять минут и написали о знаменитости, которую считаете самой привлекательной. Используйте всю силу описательного жанра – представьте что никогда раньше не видели его или ее».

Большинство ответов парней так или иначе вращались вокруг ягодиц реальных звезд, но Джек был уклончив. «У меня нет по-настоящему любимой звезды» – написал он. «Обычно, если фильм хороший, то мне нравится и главная героиня в нем, или, если это певица, и мне нравится песня и видео, то и она тоже привлекательна». В пятницу первой учебной недели после каникул я решила оставить его после занятий, чтобы расспросить про отсутствие подробностей. В выходные я планировала отправиться по магазинам и хотела удовлетворить его предпочтения.

Когда я подозвала его, он махнул рукой своим друзьям, прощаясь, – хороший знак – решила я, убеждаясь, что они не будут ждать его на улице. Он медленно приблизился к моему столу. Его руки цеплялись за лямки рюкзака так крепко, будто это был парашют.

«Я бы хотела обсудить с тобой твое сочинение, ты не против немного подождать с обедом?»

Он смотрел в землю, рисуя носками кроссовок линию на плитке. Он кивнул. Кричащий стиль кроссовок делал его ноги кажущимися еще тоньше – казалось, в его теле нет ни одной унции веса, которая не была бы ему жизненно необходимой. Мне понравилось, как его шорты-карго опасно приспустились и держались лишь на тазовых костях, так что, без сомнения, легко упали бы вниз при малейшем усилии. Его коленные чашечки, едва виднеющиеся из-под штанин, оставили бы почти идеально круглые следы, если бы он встал на колени в песок.

«Ну, как проходит твой год? Какие у тебя еще предметы?» – Гораздо больше мне хотелось спросить: «Когда ты последний раз делал это с собой?»

Пожав плечами, он наконец поднял взгляд на меня. – «Обычные. Биология, мировая история…»

«Миссис Фейнлог», – я хохотнула. – «Бог мой, извини».

Он улыбнулся. – «Ага». – Он принялся чесать руку, затем стал смотреть на меня пристально, продолжая это занятие, как будто опосредованно он устранял зуд и в моем теле.

«Так вот, я хотела поговорить с тобой о твоем сочинении». – Мой огромный учительский стол создавал пропасть между нами, и я жестом пригласила его сесть за одну из парт. – «Давай поговорим минуту». Когда он сел, я подвинула к его столу соседний, так чтобы мы вместе могли смотреть в его тетрадь.

Внезапно я оказалась к нему ближе чем когда бы то ни было. Я могла чувствовать слабый запах спортивного геля для душа и его дезодоранта. Как же больно – видеть насколько безразлично сидит на нем футбола, не заботясь о том, где держаться за тело, а где свободно свисать. Казалось, одежда – совсем не обязательный атрибут для него; как будто он вышел утром из своей комнаты в одном нижнем белье и готов был пойти в школу, но мать сказала ему, чтобы он прежде одел что-то сверху, и он, пожав плечами, повиновался.

«Мне кажется, тут ты просто решил пойти по легкому пути», – заметила я. – «Я не знала, что у тебя в словаре только одно единственное прилагательное», – я опустила руку на его макушку лишь на мгновение, достаточное для того, чтобы принять этот жест за понимание и симпатию, и в то же время, как намек на возможное продолжение. «Смотри», – сказала я. – «Дай свою руку. Я думаю, они у нас примерно одинакового размера». Он протянул руку и широко улыбнулся, когда моя ладонь, приложенная к его, оказалась, действительно, такой же длины. Казалось, мы только что нашли ключ, который что-то открывает.

Я улыбнулась. Наши руки были прижаты в воздухе одна к другой, мы точно касались друг друга через невидимое стекло. Мы долго смотрели друг на друга, и, наконец, Джек покраснел и убрал свою руку. «Сколько тебе лет, Джек Патрик?»

«Летом исполнилось четырнадцать», – ответил он. Я впечатленно кивнула, показывая, что это немалое достижение.

«Так значит, ты достаточно взрослый, чтобы знать, что тебе нравится». – Мне вспомнилась речь директора Дигана в первый день моей работы, и мне пришлось прикусить губу, чтобы не добавить шутливо: «Я права?» – «Давай я приведу тебе пару примеров. Тебе нравится, если девушки красят губы?»

Он покраснел и кивнул: «Угу». – Его голос прозвучал смущенно, как будто ему только что пришлось сознаться в постыдном грехе.

«Хорошо, тебе больше нравится светлая помада? Темная? Красная?» – я захотела снова взять его руку. Мне потребовалось приложить всю свою волю, чтобы не поддаться соблазну протянуть руку под стол и коснуться голой кожи его ноги.

«М-м…» – протянул он. Его рука задумчиво зачесала затылок.

«Погоди», – сказала я. – «У меня возникла мысль». Я подошла к своему столу и вытащила из него свою сумочку и салфетки. «Так вот: то что сейчас у меня на губах – называется фуксия. Это оттенок темно-розового». – Сказав это, я стерла помаду с губ и достала из сумочки «фуксию» и два других тюбика. «Ну, готов?» – он кивнул с неожиданным оживлением: впереди намечалась игра.

Я встретилась с ним глазами. «Смотри на мои губы», – инструктировала я его. Я нанесла красную помаду на губы и несколько раз сжала их. Его руки переместились со стола на колени. «Какая тебе понравилась больше – эта или та, что была раньше?»

Он улыбнулся и чуть-чуть пожал плечами. – «Обе понравились».

«Давай тогда попробуем третий вариант». – Я подмигнула и стерла красную помаду с чрезмерной манерностью, использовав куда больше салфеток чем необходимо, будто я перепачкалась за обедом. Мне нравилось то, как поглощено мной его внимание. «Последняя у нас – коралл». – Я нанесла помаду на губы, сжала их и разомкнула с игривым чмоком. – «Ну и какая тебе понравилась больше?»

«Они все выглядят отлично». – Его глаза, не отрываясь, смотрели на мой рот, он говорил, словно загипнотизированный.

«Джек», – я наклонилась к нему, – «Ты не можешь всю жизнь стесняться выражать свое мнение. Скажи прямо сейчас, прими решение, какую помаду мне нужно использовать каждый день моей жизни: фуксию или коралловую? Это твое решение и тебе необходимо выбрать. Какая же?»

Он сглотнул. – «Красная – ничего».

«Великолепно». – Улыбнувшись, я сгребла два других тюбика и, пройдя через класс, выбросила их в мусорную урну, один за другим. – «Я ценю твое мнение». Я подняла на него взгляд и увидела что его рот приоткрыт, в безмолвии силясь выразить что-то непроизносимое, застрявшее между его губ. Вдалеке раздался звук обеденного звонка. «Иди сюда», – позвала я. – «Давай я напишу тебе записку для дежурного в кафетерии».

Сев за стол, я набросала несколько строк, затем подула на бумагу, размахивая ей, чтобы подсушить чернила. «Вот, это тебе», – сказала я. Когда он подходил, каждый звук шагов его кроссовок по полу создавал волшебное эхо в пустой комнате. Когда он оказался рядом, я поглядела на него самым бесстыдным взглядом, гадая, отведет ли он глаза. Он не отвел.

Прежде чем отдать записку, я снова подняла ладонь. – «Дай пять, дружище». Он снова приложил свою руку к моей. Но в этот раз я надавила рукой вперед, и наши пальцы переплелись. В его взгляде продолжал читаться немой вопрос, но он ничего не говорил и не отнимал руку. «Приятных выходных», – наконец сказала я. Я сжала его руку напоследок и отпустила. До поры.

***

У Форда впереди предстояла ночь за покерным столом, и это было отличным прикрытием для моей первой вылазки. Каждую среду его коллеги по работе собирались у него для игры. Даже теперь, когда я попривыкла к этому, вид восьми припаркованных у дома полицейских машин вызывал у меня мгновенное головокружение, а несколько месяцев назад я чуть не въехала в пожарный гидрант, когда передо мной предстало это зрелище. Первой мыслью было, что полиция внезапно обнаружила мою историю поиска в интернете, или кто-то написал донос, возможно из-за одного из тех случаев нескромных прикосновений в школьном коридоре, которые я пыталась выдать за неуклюжесть. На минуту у меня даже проскочило невероятное предположение, что полиция как-то прослушала мои мысли.

Сигаретного дыма было достаточно, чтобы заставить меня чувствовать себя не в своей тарелке. Через раздвижную дверь он казался вторым слоем сетки. Форд любил пошутить, что это облако заставляет комаров держаться подальше. Я находила этот запах вульгарным и отвратительным. Это занятие делало Форда еще более древним в моих глазах, как будто он курил прах самого себя, кремированного в будущем. Насколько же противоположен ему запах на губах мальчиков: сладчайшая смесь плохого и хорошего: жевательная резинка, леденцы «Red Hots», сироп «Кола», запрелый сон, резинки для брекетов, иногда сигареты, которые оставляют запах скорее мха, чем табака.

Я проскользнула на задний двор через приоткрытую дверь, театрально, разодетая в свое самое лучшее. Я открыла для себя, что чем больше приятного я делаю для Форда публично, тем меньше мне приходится делать для него лично. «Привет, ребята», – окликнула я компанию. Они все расплылись в слишком широких улыбках, чему причиной был алкоголь, делающий их лицевые мышцы чересчур подвижными. – «Я собираюсь залететь в спортзал на чуточку, Фордси».

«Возьми и мою жену с собой, а?» – отозвался Билл, напарник Форда. В прошлом году на мероприятии по сбору средств для полиции города он, нажравшись в стельку, положил мне руку на зад, незадолго до того, как его вырвало прямо за пультом диджея. – «Ее единственное упражнение – вставлять в пульт батарейки». Мужчины усмехнулись в свои кружки, оружие позвякивало вокруг талий и грудей, сверкая в свете заходящего солнца. «Направила бы ты ее усилия на тренажер, что ли», – продолжил он. Я закрыла дверь и помахала на прощание Форду, который сделал вид, что разглядывает вслед мою задницу. По этой самой причине он и женился на мне, и именно поэтому я могла чувствовать себя лучшей женой для него, чем любая другая женщина, которая могла бы его действительно полюбить; любовь заставляет людей думать, что они живут в согласии, и поэтому они начинают расслабляться и нарушать правила, как жена Билла. Для меня очертания нашего брачного контракта были куда более ясными, чем для большинства других женщин: Форду хотелось, чтобы я была в форме, хорошо выглядела перед его друзьями, что в свою очередь позволяло хорошо выглядеть ему.

На улице я встретила мистера Джеффриса, нашего соседа. Он поливал растения, держа шланг на уровне паха, словно это была глупая шутка. Я помахала ему, и он проводил меня долгим взглядом, из-за чего шланг опустился и обильно окатил его штаны водой. Он попытался сделать вид, что не заметил этого. «Если вам нужно, то я купил тонну яда от красных муравьев, хватит чтобы отправить кусачих тварей в ад, всех до единого», – предложил он.

«В вопросах к экзаменам по естествознанию для восьмого класса есть, по меньшей мере, восемь упоминаний о красных муравьях», – ответила я. Мистер Джеффрис прищурился, словно силился что-то прочитать во мне. – «Их королева живет шесть-семь лет, а самцы – лишь четыре или пять дней», – продолжала я. – «Единственная цель их жизни – спаривание с королевой, после чего они умирают». Произнося это, я не смогла не представить соответствующие варианты, в которых кроме меня фигурировали сразу несколько четырнадцатилетних мальчиков. Я начала гадать, какой процент учеников средней школы Джефферсона согласились бы заняться со мной сексом, даже перед лицом неизбежной смерти через 48 часов, если бы я явилась к ним в комнату посреди ночи, голая. Я сделала заключение, что хоть несколько согласились бы.

Мистер Джеффрис убавил напор воды до слабой, бессильной струйки. Несмотря на то, что он поливал свои грядки теплой водой, три установленных в их середине гнома так и остались стоять заляпанными птичьим пометом. «Какое несправедливое устройство», – заметил он.

Я помнила местонахождение дома Джека; онлайн-справочник показал, что это одноэтажный пятиспальный дом со сводчатыми потолками. Жилье выше среднего класса обнадеживало меня – я надеялась, что у него будет пара занятых работой родителей, у которых нет времени разбираться во лжи или устраивать для сына гиперопеку. Онлайн-карта выдала, что мне предстоит проехать 5,3 мили. Перед тем как завести машину я еще раз проверила показание счетчика, чтобы увериться в точном расстоянии. Любой новый факт, относящийся к Джеку, был для меня как этап прогресса.

Из-за серии красных сигналов светофоров и быстрого роста пригородных районов короткая поездка отняла все четверть часа, которые тянулись одновременно и с пользой, и слишком мучительно долго. Припарковаться я смогла только на противоположной стороне от дома Джека, и под углом, так что мне был виден кусочек их двора через щелку между его домом и домом единственных соседей. Стоило мне заглушить мотор и отключить кондиционер, как моя кожа стала покрываться влагой. Но каждая капля пота, образующаяся на моих губах была приятным чувственным опытом. В старших классах, где мне приходилось встречаться с ужасными парнями (по социальным причинам), я часто предпочитала секс в душной машине из-за того, что сдавленный воздух делал меня легкомысленной и добавлял приятный оттенок эротической асфиксии в целом непримечательную для обычной ситуации встречу. Сегодня я хотела подъехать к его дому с наступлением темноты, когда жара не будет столь мучительной, но у меня не хватило терпения ждать. Я решила, что приблизилась достаточно. Солнце проваливалось за горизонт, через тонированное стекло казалось, что оно медное. Я представила, что огромная фигура Джека стоит надо мной, а солнце – раскаленная металлическая пуговица на его джинсах. Огромные пальцы спускаются из облаков и расстегивают ее, и джинсы цвета горизонта начинают складываться в складки и спадают вниз, освобождая его подростковое достоинство размером с небоскреб. Я начинаю движение вперед, к пальцам его ноги, так, чтобы он мог наклониться рассмотреть меня, и нечаянно убить, когда головка его члена размером с секвойю пробьет лобовое стекло машины. Вся моя надежда – на то, что это станет последним увиденным перед смертью, фоном для нашей вечности.

Пот вскоре начал каплями стекать по моему телу, и у меня возникло неприятное ощущение, будто по мне ползают муравьи. Я здесь, Джек, сижу в этой преисподней, ради тебя. Я с тоской посмотрела на защищающий задний двор забор и на крытый бассейн. У меня привычно защемило в желудке, – как несправедлива жизнь. Нельзя было просто дождаться ночи, проскользнуть во двор, поплавать в бассейне в белом лифчике и трусиках, а затем появиться в его окне, тихонько постучать, пока он не очнется от эротического сна. Отодвинув жалюзи, он увидит меня, со стекающими по телу каплями воды, и впустит меня. Это ли не то, о чем мечтает любой гетеросексуальный подросток? Меня поразила неожиданная мысль о том, как несправедлив мир, игнорирующий потребность Джека в женщине в трусиках, стучащейся к нему в окно посреди ночи. В беспокойстве, я потянулась за спортивной сумкой, в которой были спрятаны мои шпионские принадлежности – бинокль, вибратор, Полароид, полотенце и бутыль с водой.

Я сфокусировала бинокль на окна, насколько это было возможно. Большинство жалюзи было опущено, но квадрат матового стекла в левой стороне дома навел меня на мысль о расположенной за ним ванной. В гостиной горел свет, хотя диван был пуст – может быть, Джек дома один? Я недостаточно хорошо знаю его, чтобы рискнуть постучаться и сказать «привет». Если он отреагирует плохо, или возникнут неправильные вопросы, то это может разрушить все. Хотя он и выделяется среди своих одноклассников, я напоминала себе, что он все равно еще может оказаться в тупике. Не стоит рисковать так опрометчиво. В одном из окон на задней стороне дома мигнула яркая вспышка; я направила бинокль туда и испустила протяжный благодарный выдох: там сидел он, перед телевизором, в низком кресле-подушке; еще одна яркая вспышка подтвердила, что это был он. Его напряженная поза подсказывала, что он играет в видеоигру, а не смотрит телепередачу. Я попыталась приблизить, но линзы уже были на максимуме.

Хотя прохожие вряд ли могли увидеть что-то, даже прижавшись носом к окну машины, мастурбировать на открытом пространстве казалось мне безвкусным. Я развернула полотенце и положила его на колени, словно собираясь съесть ланч, а сама скользнула пальцами в шорты. Отлепив ноги от сиденья, я мастерски расположила их в позу – иначе бы они сразу слиплись с горячей кожей сиденья, а мне было важно, чтобы оргазм не потребовал дополнительных телодвижений. Мне понадобилось лишь мгновение, чтобы идеально расположить бинокль в левой руке, а вибратор – в правой. Но едва приступив, я услышала голоса. Оторвавшись от бинокля, я увидела двух женщин, занимающихся спортивной ходьбой, поворачивающих из-за угла.