Текст книги "Омега. Ты родишь мне сына (СИ)"

Автор книги: Алисия Небесная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 9 страниц)

Глава 30

Юля дрожит, вцепившись в мою руку. Лицо побледнело, губы прикушены, живот под пальцами – напряжён, как натянутая тетива. Каждая схватка проходит сквозь неё, как ток.

– Артём… я не смогу… – хрипит, почти беззвучно.

– Сможешь. Я рядом, – говорю, сдерживая рык.

Скорая вот-вот приедет. Я считал минуты. Всё было под контролем. Почти.

Пока не открылся капот встречной машины – та, что перегородила выезд.

Роман Астахов.

Медленно выходит, будто это прогулка, а не чертова засада. Ворот куртки распахнут, в глазах – хищное спокойствие.

– Чернов. Живуч, – ухмыляется. – Всё мешаешь судьбе. Считаешь, удержишь её?

Я заслоняю Юлю собой. Мой волк вздыблен, дрожит под кожей. Её запах – страх, боль, роды – всё переплелось в один зов. Он держит меня на грани.

– Исчезни, – рычу, не поднимая голоса. – Пока цел.

Он делает шаг вперёд, глаза сверкают.

– Она выбрала не того. Тогда. И сейчас

Юля за моей спиной всхлипывает, скручивается от боли – схватка сильнее, чем раньше. Я держу её за талию, растираю поясницу, но весь на взводе.

– Ты не рассказал ей? – продолжает Роман. – Как я отправил Олега в кювет. Как он умер сразу. Как я хотел забрать её – не тогда, так позже.

– Я бы щенка вырастил. Отдал бы в другую стаю. Мне была нужна она, не он, – роняет спокойно, будто речь идёт о вещах, а не жизнях.

В груди клокочет. Я чувствую, как Юля цепляется за мою руку, как сдерживает крик. Она поняла.

– Ты с ума сошёл, – шепчет она. – Ты убил его…

Роман переводит взгляд на неё. Смотрит, будто на трофей, который должен принадлежать ему.

– Я исправляю ошибки. Сейчас. Здесь.

Я рву дистанцию. Один шаг. Второй.

– Ещё слово – и я прикопаю тебя здесь. Без камня. Без имени.

Он усмехается.

– Ты думаешь, она останется с тобой, когда узнает, каким ты был палачом.

– Я спас её, – отвечаю. – А ты разрушил всё.

Машина скорой врывается во двор, мигалки режут сумерки. Становится светлее, но внутри – темнее.

Роман отступает. На лице – злоба, но и понимание: не сейчас. Не сегодня.

– Это ещё не конец, – бросает и исчезает между домами, как тень.

– Артём… – Юля почти теряет сознание от боли.

Я ловлю её, прижимаю к груди.

– Держись, малышка.

Юлю укладывают на заднее сиденье скорой. Места немного, но сейчас важна каждая секунда. Свет яркий, режет глаза. Климов в маске, в перчатках, уже осматривает её.

– Полное раскрытие, – говорит быстро. – Головка идёт. Рожаем здесь, времени нет.

Я рядом. Сижу сбоку, держу её за руку. Она мокрая от пота. Ладони скользкие. Юля вся напряжена – дышит часто, поверхностно. Губы дрожат.

– Вдох… и потуга, – спокойно говорит Климов. – Юля, ты справишься. Всё идёт как надо.

– Я… не могу, – шепчет она. Голос срывается, глаза полные страха.

– Можешь. Я рядом, слышишь? Я с тобой, – говорю тихо, наклоняюсь ближе, кладу ладонь на её живот, чтобы она чувствовала меня.

– Дыши, как мы учили, – подключается Климов. – Глубоко. И вниз. Работай животом.

Юля сжимает мою руку до боли. Тело выгибается, и она кричит. Но это – не истерика. Даёт выход ребёнку.

– Ещё немного, – говорю. – Ты почти у цели. Ты уже всё сделала, осталось чуть-чуть.

– Артем, я больши никогда на это не решусь, – хрипит она.

Климов работает чётко. Контролирует процесс, говорит, когда тужиться, когда отдышаться.

– Потуга! Ещё одна! Тужься! – звучит команда. – Отлично, голова появилась. Всё хорошо.

Я смотрю на Юлю. Лицо в поту, щеки пылают, губы прикушены. Но она держится. До последнего. Ради него. Ради нас.

– Юля, ещё чуть-чуть. Он почти здесь, слышишь? – не отпускаю её ладонь, глажу по волосам. – Ты моя героиня.

– Плечики… – говорит Климов. – Последний толчок. Всё.

Юля тужится. Напрягается вся. И вдруг – раздаётся крик. Громкий. Сильный. Пронзительный.

Он родился. Наш сын.

Климов ловко перехватывает ребёнка, обрезает пуповину, заворачивает его в одеяло и кладёт Юле на грудь.

Она ничего не говорит. Только плачет. Тихо. Улыбаясь сквозь слёзы. Гладит его ладонью по спинке.

Я прикасаюсь к её щеке, прижимаюсь лбом к её виску. Обнимаю за плечи.

– Ты справилась, Юль. Всё позади. Он с нами.

Сейчас весь мир – это только мы трое. Держу его на руках – тёплого, крохотного, такого живого.

Он шевелится, расправляет кулачки, а потом вдруг приоткрывает глаза.

Смотрит на меня. Глубоко. Прямо. Волк замирает. Принюхивается. Наш. Никаких сомнений.

Кровь. Связь. Волчонок. Мой.

Я почти не дышу, просто впитываю этот момент. Он родился. Он здесь. Я стал отцом.

– Привет, малыш, – шепчу, едва касаясь губами его лба. Он издаёт тонкий звук, будто узнал меня.

Сердце сжимается, а потом я осторожно, бережно передаю его Юле.

Она улыбается сквозь слёзы, прижимает его к груди.

– Ты справилась, – говорю тихо, гладя её по щеке. – Ты молодец.

Она кивает. Сил почти нет, но в её глазах – свет. Наш. Теперь у нас всё есть.

– Отдыхай.

– Отдайте. Я скоро приду, – шепчу врачу и выпрямляюсь.

Пора закончить то, что должен. Пока волчонок дышит у её груди – я приведу в порядок весь остальной мир.

Теперь – моя очередь.

Во дворе уже стояли мои. Бесшумные. Готовые. Один взгляд – и они понимали всё.

Стая ждала команды. Но не как люди. Как звери.

– Найти Астахова. Зажать. Дальше – я, – говорю глухо, без лишнего.

Никаких “если”. Никаких компромиссов. Он нарушил законы. Пришёл на мою территорию.

Он пытался снова забрать у неё всё. И чуть не сломал то, что я собирал по кускам. Вой прокатился по территории. Пронзительный. Боевой. Не жалость. Не эмоция. Инстинкт.

Астахов не убежит. Стая идёт по его следу. И я – во главе.

Глава 31

Охота закончилась там, где и должна была начаться – в сыром приграничном лесу, на границе двух территорий.

Я знал, что Роман придёт именно сюда. Возвращаться домой он не мог. На моей земле ему грозила смерть. А здесь – нейтрал, пустота. Временная. Он ещё надеялся выскользнуть.

Но я пришёл сам.

Он стоял, опершись о дерево. Пальто порвано, рука и лицо в крови. И даже сейчас – тот же взгляд: уверенность, помноженная на ярость. В ней было слишком много злобы, чтобы называться честью.

– Чернов, – произнёс он, не пытаясь шептать. – Не думал, что приедешь лично. Думал, вышлешь своих.

Я остановился в трёх метрах. Ветер в этом лесу пах не хвоей – кровью. Болью.

– Я всегда заканчиваю сам. Особенно когда это касается моей семьи.

Он хрипло усмехнулся.

– Семья… Ты правда думаешь, она твоя? Только потому что ты оказался рядом? Потому что родила твоего ребёнка?

Я молчал. Волк внутри рвался вперёд, рвал связки, требовал – мести. Но я держал его. Пока держал.

– Она принадлежала мне, Артём, – тихо сказал Роман. – Всегда. Ещё до вашего “воскрешения из пепла”. Я знал её с детства. Хотел жениться. Был рядом, когда у неё всё рухнуло. Но она выбрала не меня. Она выбрала Олега. Слабого. Труса.

– Ты убил его. И чуть не убил её.

– Я сделал, что должен, – прошипел он. – Хотел убрать слабость. Волчица должна быть при альфе. Но она смотрела на него, как будто он – солнце. А теперь ты занял его место. Только ты не понял: она не твоя.

Я сделал шаг. Один. Медленный. Встал так, чтобы ветер не мешал взгляду.

– Ты решал за неё всё. Всю жизнь. Убрал мужа. Хотел забрать ребёнка. И чуть не убил её снова.

– Я хотел спасти её от самой себя! – взревел. – Ты не понимаешь, каково это – видеть, как твоя омега гибнет в чужих руках! Ты не знаешь, что это значит!

Я сжал кулаки. Но голос был ровным:

– Я Уже держал на руках умирающую волчицу. Уже слышал, как обрывается то, что должно было стать новой жизнью. Тогда это сделала другая стая – и я стёр её с лица земли. Но если ты думаешь, что я позволю это повторить – хоть на миг, хоть в другом обличье – ты плохо меня знаешь. На этот раз ты не успел. И не успеешь. Никогда.

– Потому что ты живучий сукин сын, – зло усмехнулся он.

– Нет. Потому что я – её выбор. Её защита. Её Альфа.

Он бросился первым. Без предупреждения. Как всегда. Его стиль – ударить первым, надеясь на эффект неожиданности.

Но я ждал.

Он ударил – я поймал его руку, развернул, врезал локтем в шею. Мы рухнули в грязь. Волчьи рефлексы вырывались наружу. Он рвался, пытался освободиться – но был медленнее. Его ярость – рваная, истеричная. Моя – холодная. Он кричал – я рычал. Он рвался – я ломал.

– Хотел войти в историю? – прошипел, прижимая его к земле. – Войдёшь как тот, кто напал на беременную омегу. На чужой территории. И умер, как пёс

Я вгрызся в его шею. Волчья форма, частичная, дала мне силу. Он захрипел. Дёрнулся. Один раз. Потом – затих.

Я встал. Долго смотрел на тело. Ветер сорвал с ветки листву – и прижал её к грязи. Как и его.

Не чувствовал облегчения. Только тишину.

Вернулся в клинику к утру. Солнце только поднималось, розовым прорываясь сквозь стеклянные стены. Медсестра узнала меня сразу. Я прошёл мимо.

В палате было полутемно. Она лежала, прижав к себе малыша.

– Ты вернулся, – прошептала Юля, не открывая глаз.

– Я всегда возвращаюсь, – сказал, опускаясь на край кровати.

Тишина. Та, что не бывает в больницах. Только мягкий свет, шелест вентиляции, приглушённые шаги где-то в коридоре. Просторно. Спокойно.

Палата – «люкс»: мягкие шторы, удобная кровать, кресло у окна, детская колыбель рядом. Но он не в колыбели. Наш сын – у неё на груди, под белым пледом. Крошечный, тёплый, с кулачком, который она бессознательно гладила пальцем.

– Всё хорошо? – почти шёпотом.

Я кивнул.

– Теперь – да.

Провёл рукой по её волосам, убрал пряди с лба. Взгляд скользнул на малыша. Он спал, разомлев от её тепла. Щека прижата к груди, ресницы едва заметны.

– Он такой маленький, – прошептала Юля, не отрываясь от сына.

– Но крепкий, – ответил я. – Явно мой.

Юля улыбается. Без слёз, без слов. Просто смотрит – с теплом, с доверием, с той усталой нежностью, что бывает только у женщин после родов.

– Посмотри на него, – шепчет. – Всё в тебе. Брови, рот. Даже выражение лица.

Я улыбаюсь. Осторожно. Почти растерянно. Столько лет внутри была пустота. Теперь там – сердце моего сына.

– Пусть хоть взгляд будет твой, – говорю, глядя на Юлю. – Остальное – пусть будет моё. Я справлюсь.

Она смеётся. Тихо. Тепло. Прячет лицо в подушку. И это – самый правильный смех, который я слышал.

Юля гладит малыша по щеке.

– Он будет упрямым, – шепчет. – И добрым. Я чувствую.

– Таким и должен быть, – отвечаю. – А главное – он не один.

В палате тихо. Тишина не пугает. В ней – покой. Всё, что должно было сгореть – сгорело. Всё, что нужно – здесь. Дышит. Живёт. Растёт.

– Поспи. Тебе силы нужны, – тихо говорю, укладываясь рядом.

Юля не отвечает – только вздыхает и сжимается, прижимаясь ко мне спиной. Я обнимаю её аккуратно, стараясь не задеть малыша. Тепло. Тесно. Но по-другому сейчас нельзя. Волк внутри затихает только тогда, когда чувствует их рядом.

Маленький спит, уткнувшись щекой в грудь матери. Кулачки сжаты. Тихий, едва уловимый вдох. Я слушаю, как он дышит. Слышу Юлю. Слышу себя.

Всё – как надо.

Эпилог

Прошло три года. С тех пор, как в роддоме он впервые заплакал – крошечный, сморщенный, громкий. Сейчас он – совсем другой. Уже не малыш, но ещё не совсем волк. Сегодня важный день. Его первый оборот.

Мы вышли во двор – ближе к лесу. Здесь тихо, за домом, только деревья, тишина и ветер. Всё подготовлено. Я держу плед, сердце колотится в груди, как в тот самый день. Рядом – Артём. Его взгляд сосредоточен, движения выверены. Он готов. Он знает, как провести сына через это.

Мальчик стоит перед ним – босой, в свободной одежде. Щёки горят, в глазах – волнение. Тонкие пальцы сжаты в кулаки. Он упрямо держит взгляд отца.

Артём опускается на корточки, берёт сына за плечи.

– Не думай ни о чём. Просто дыши. Медленно. Ровно.

– А если не получится? – хрипло спрашивает Александр.

– Получится, – твёрдо говорит Артём. – Ты уже готов. Он в тебе. Ты просто дай ему выйти.

Сын кивает. В его взгляде – страх и решимость. Он закрывает глаза, глубоко вдыхает.

И почти сразу – тело начинает дрожать. Плечи подрагивают, пальцы выгибаются. Артём не отступает. Напротив, шепчет:

– Хорошо. Не сопротивляйся. Позволь.

И тогда – происходит. Слишком быстро для слов. Рывок, тень движения – и мальчик исчезает, а на его месте на траве появляется серый волчонок. Маленький, с мягкой шерстью, ушами чуть великоватыми для головы. Он дрожит, опирается на лапы. Стоит неловко, будто забыл, как двигаться.

Он делает шаг – падает. Потом встаёт снова, переступает. Шатко, смешно. Но идёт. Сначала к Артёму – прижимается боком к его ноге, тычется носом.

Артём не говорит ни слова. Просто сбрасывает с себя одежду. Его тело почти мгновенно сотрясается волной – волк выходит мощно, легко. Тёмный, крупный, уверенный.

Он подходит к волчонку, обнюхивает, лижет морду. Потом – метит его. Так, как положено в стае. Я чувствую, как воздух вокруг будто сдвигается – это признание. Принятие. Теперь они – не просто отец и сын. Они – волки одной крови.

Малыш дёргается от неожиданности, фыркает. Потом тянется ко мне. Его мордочка – такая знакомая. Те же глаза. Те же складки над лбом, когда он серьёзен.

Я опускаюсь на колени, раскрываю плед. Волчонок замирает рядом, мордой прижимается к моей ладони.

Артём снова становится человеком. Подходит сзади, накрывает меня руками, смотрит на нас.

– Упрямый будет, – шепчет.

– Как ты, – улыбаюсь сквозь слёзы.

Артём тянется ко мне, целует в висок, тёплым хриплым голосом шепчет:

– Зато дочь будет – вылитая мама.

Я улыбаюсь. Он уже чувствует. Не по запаху – по волку. Его зверь знает первым. Точно. Безошибочно. Срок ещё совсем крошечный – три недели – а стая уже готова принять нового малыша.

Я вдыхаю глубже. Волчица внутри вздрагивает, отвечает. Она знает, как и я. Дочь. Маленькая волчица. Вторая.

Наш волчонок тем временем ковыляет к отцу, смешно перебирая лапками. Неуклюжий, пушистый комок. В ушах – клочья шерсти, хвост сбит в сторону. Но идёт – упрямо, с азартом.

Артём меняет ипостась, в один выдох становится волком. Огромный, тёмный, с мощной грудью и гладкой шерстью. Его волк касается щенка носом. Обнюхивает. Лизнул между ушей.

Я делаю шаг в сторону. Оборот проходит легко – моя волчица давно чувствует себя дома. Подхожу к сыну, обхожу кругом, тыкаюсь мордой в бок. Он повизгивает, перекатывается, подставляет животик. Щекочет усами. А потом тычет носом в мой – с доверием, как должно быть у волчонка со своей матерью.

Я легко прикусываю за загривок. Учим. Показываем. Это – своё.

А я знаю, что теперь – нас будет больше. И всё, что впереди, уже не пугает.