Текст книги "Омега. Ты родишь мне сына (СИ)"

Автор книги: Алисия Небесная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

Глава 12

Он ушёл. Не громко, без крика и даже без привычного хлопка двери – просто шаги растворились в тишине, и сразу стало так, словно воздух в доме осел, сгустился и пропитался грозой.

Я остаюсь на кухне одна. Кружка дрожит в пальцах, будто её вес вдвое тяжелее, чем обычно, и мне приходится удерживать её изо всех сил. Внутри же всё трясёт, не хуже, чем при высокой температуре, – дыхание сбивается, сердце стучит слишком быстро.

«Иди к той, что к тебе прибегала» – мои слова звучат в голове и режут сильнее любого ножа. Я ведь знала, что не стоило их произносить, но не удержалась. Он не поднял на меня руку, не заставил склониться или подчиниться, не сказал ни одного приказа. А укусила именно я. Словом.

Теперь ненавижу себя больше, чем его. Из злости бросаю ложку в мойку. Звук раскатывается по кухне, звонкий и резкий, но даже этот грохот не способен заглушить дрожь, бегущую по моим рукам.

Волчица внутри молчит. Она не рычит, не вырывается наружу, а просто будто отворачивается, обижаясь на меня, за то что снова не сумела понять: он для меня враг или всё-таки тот, кто ещё рядом?

Падаю на диван и вцепляюсь в подушку обеими руками, сжимаю её так крепко, что костяшки пальцев белеют. Злость поднимается изнутри, разливается горячей волной, бурлит под кожей, словно закипающая вода в чайнике, и не даёт мне дышать ровно.

Знаю: не должна была говорить этого. Но и молчать я никогда не умела, особенно тогда, когда сердце бьётся так громко, что отзывается в ушах, дыхание сбивается и каждое слово словно само рвётся наружу. Он – альфа. А я – не девочка, что строит гнёзда у его ног и ждёт ласки. Я защищаюсь. Резко, громко, наперекор. Потому что боюсь.

Боюсь снова довериться. Боюсь увидеть в нём того, кто останется, а потом – понять, что он всё же уйдёт. Уйдёт, как уходили все до него. Все те, кто обещал шепотом: «Я рядом».

Проходит час, и тишина становится почти невыносимой. Я поднимаюсь наверх и вижу, что комната пуста. Запираюсь изнутри, прислоняюсь лбом к двери, будто сама собой становлюсь последним барьером. Слышу, как внизу гаснет свет и кто-то идёт по коридору, но шаги не его. Артём не пришёл. Он злится.

Только теперь – не совсем.

Волчонок внутри ещё слишком мал, чтобы слышать мои мысли. он чувствует. Я машинально глажу живот, будто пытаюсь успокоить не только его, но и себя

С смотрю наружу. В лесу мерцают светлячки, распахиваются силуэты деревьев, ночной воздух будто укрывает их мягким пологом. Там – спокойствие. А во мне бушует буря. И я знаю: утро уже не будет прежним. Потому что впервые за долгое время я не хочу бежать. Но и не понимаю, как остаться.

Сажусь прямо на пол, упираясь спиной в край кровати. Сброшенное одеяло сбилось у ног, окно приоткрыто, и в комнату медленно проникает запах хвои и влажной ночи.

Ладони ложатся на живот, пальцы ощущают тонкую ткань и тепло кожи. Там – жизнь. Совсем крохотная. Но уже часть меня. Уже кто-то.

– Прости, – шепчу в темноту. – Я слишком часто боюсь.

Волчица внутри отзывается мягким движением. Ни злобы, ни протеста. Только спокойное согласие. Я вдыхаю глубже, и грудь сдавливает иначе – не страхом, а тяжёлым осознанием.

Я не хочу снова быть слабой. Не хочу снова падать и терять. Не позволю себя сломать. И не позволю ему исчезнуть.

Провожу рукой по животу. Смотрю в ночь за окном, где деревья заслоняют горизонт.

– Я буду сильной, – шепчу почти неслышно. – Ради тебя. Не ради Артёма. Не ради тех, кто ждёт, что я сдамся. Только ради тебя, маленький. Ради нас.

И в этот миг внутри вспыхивает тепло. Не движение, не толчок – просто мягкий отклик, похожий на надежду. И впервые за долгое время я не чувствую себя сломанной.

Засыпаю медленно, но тьма не приносит отдыха. Вместо сна приходят кошмары – старые, упрямые, словно их кто-то снова распечатал и положил рядом.

Прошла неделя.

Похороны прошли без меня.

Лежала в палате, неподвижная, словно заключённая в собственное тело, и смотрела в потолок, как в пустое небо. Слёзы не приходили. Боль была слишком глубокой, словно зажата в груди так плотно, что уже не могла выйти наружу. Всё заклинило.

Когда я вернулась домой, стены встретили меня тишиной. Они стояли на своих местах, но я уже не ощущала их защитой. Дом перестал быть домом. Воздух в нём изменился – стал сухим, выдохшимся, как будто выгорел вместе с тем, что когда-то наполняло его жизнью.

Как будто вместе с жизнью ушло и то, что делало этот дом тёплым.

У входа ждал отец. Он не шагнул навстречу, не раскрыл рук. Стоял, как изваяние, холодный и прямой. Его глаза скользнули по мне так, будто я была не дочь, а подчинённая, которую вызвали к отчёту.

Объятие оказалось быстрым, формальным – больше похожим на проверку. Запах шерсти обжёг память. Раньше он был защитой. Теперь – клеймо власти.

– Ты справишься, – произнёс он ровно, без эмоций. Приговор.

Через три дня он привёл Романа.

Услышала его шаги ещё до того, как он вошёл. Уверенные, ленивые, но хищные. Он смотрел на меня слишком долго, слишком жадно – как на обещанный приз. Я различала в его взгляде не уважение, а голод. Давний, привычный.

– Юля, – в его голосе звучала ухмылка. – Рад, что ты дома. С тобой стая станет сильнее.

Он вёл себя так, будто уже хозяин. Осматривал гостиную, касался взглядом каждой детали, задерживался на мне, как на вещи, которую ждал. Я предчувствовала: он всегда хотел этого. Не союз. Не власть. Меня.

Отец молчал, но его тишина раздавливала. Он не объяснял и не спрашивал – просто утверждал новую реальность.

– Ты больше не связана, – холодно бросил он. – А он готов. Союз укрепит стаю. Совет поддержит.

Слово «союз» резануло. Оно звучало, как приговор, вынесенный без участия обвиняемой.

Стояла у дверей, чувствуя себя чужой в собственном доме. Меня не спрашивали.

Роман приблизился. Его шаги были медленными, нарочито спокойными. Он словно наслаждался моей беспомощностью.

– Я приму тебя, – сказал, глядя прямо. – Мне всё равно, кто был до меня. Даже если это была… ошибка.

Его взгляд скользнул вниз, остановился на животе. Я чувствовала, как он оценивает, считает, проверяет.

– Главное – кто будет после.

Его голос был тихим, но в нём не было ни сомнения, ни стыда. Только собственническая уверенность. Он говорил обо мне, как о вещи. Отец коротко кивнул, будто подписывал протокол.

– Он силён. Он станет вожаком. А ты – омега. Ты знаешь цену правильной пары.

Я слышала только холодный расчёт. Ни слова о любви. Ни капли сожаления. Только власть.

Во сне всё повторяется. Та же гостиная. Та же лампа, мягкий свет которой теперь казался насмешкой. И он.

Роман подходит ближе. Медленно. Уверенно. Его глаза – тёмные, прожигающие. В них не было желания защитить – только право обладать.

– Теперь без фокусов, Юля, – шепчет он. – Ты одна. Ты свободна. Но у тебя нет выбора.

Я хочу закричать. Но крик застревает. Ноги приросли к полу. Грудная клетка стянута. Воздуха нет.

Его пальцы скользят по животу. Медленно. Властно. Словно проверяет целостность товара.

– Как бы тебя ни ломало, – его шёпот холоднее удара, – ты всё равно будешь со мной. Все согласились. Осталась только ты.

Внутри пустота. Я знаю: никто не придёт. Никто не спасёт. Я уже передана. Я – его.

Глава 13

Просыпаюсь от звука. Резкий, неестественный. Секунда – и тело уже движется. Я не думаю: встаю, иду, бегу.

Её дверь. Не заперта. Толкаю плечом – вхожу.

Юля мечется в постели. Простыня сбита, волосы липнут к вискам. Лицо в поту. Губы шепчут едва слышно:

– Нет… не надо…

Пальцы судорожно хватают воздух, будто ищут защиту.

Подхожу, опускаюсь на край кровати. Кладу ладонь ей на плечо – твёрдо, уверенно, чтобы почувствовала: я здесь.

– Юля, – тихо. Голос ниже обычного, срывается на хрип. – Это я. Ты дома. Всё в порядке.

Она вздрагивает. Тело сжимается, как будто ждёт удара. Плечо дрожит под моей рукой.

– Юля, – повторяю, ближе, мягче.

Она резко вырывается из сна, садится, вскрикивает. На миг в глазах пустота, затем вспыхивает паника. Смотрит, но будто не узнаёт. Пытается подняться – ноги не слушаются, падает обратно.

Подаю стакан.

– Пей, – спокойно.

Она тянется к воде, пальцы дрожат; пьёт жадно, как будто спасается. Молчит. Смотрит в пол. Дыхание неровное. Я жду.

– Кошмар, – выдыхает наконец. – Он пришёл. Сразу после…

Я знаю, кого она имеет в виду: отец, Совет, Роман – те, кто решили за неё и вбили в голову мысль, что выбора нет. В груди поднимается тяжёлый гул.

– Я никому не нужна, – шепчет. – Я… помеха. Отработанный материал.

Наклоняюсь ближе, заставляю поднять взгляд.

– Смотри на меня.

Глаза ещё дрожат, но я держу её взгляд.

– Ты – мать моего ребёнка. – Произношу медленно, по слову. – За тебя больше никто не решает. Ни Совет, ни он, ни даже твой отец.

Моя ладонь скользит по её плечу. Сжимаю – чтобы почувствовала силу.

– Пока я рядом, к тебе никто не подойдёт. Ни шагу, ни слова, ни «права». – Воздух на вдохе режет, зверь поднимает голову. – Они узнают, что значит тронуть то, что моё.

Юля всматривается. В панике проступает другое – недоверие, надежда.

– Ты не одна, – твёрдо. – Никогда больше.

– Ложись, – тихо приказываю. – Я останусь.

Она не спорит. Опускается на подушку, тянет плед, сжимает угол ткани так, будто это единственное, что удерживает её на земле. Плечи всё ещё подрагивают, но дыхание выравнивается.

Сижу рядом, всматриваюсь, как на её лице медленно тают следы напряжения, как дыхание становится ровнее, как страх сдаётся. Здесь, под этой крышей, ей больше нечего бояться. Пока я рядом – её мир защищён.

Она лежит, не спит, но её дыхание стало спокойнее. Я ложусь рядом, не касаясь, просто чтобы она знала: я здесь. Она не двигается, но и не тянется ко мне. Её дыхание меняется, а плечо едва заметно дрожит. Я протягиваю руку и осторожно касаюсь её. Ладонь ложится на талию, другая – под голову.

Она… позволяет. Не покорно, не мягко – как дикая волчица, которая на миг перестала рычать.

Мы просто лежим рядом. Дышим вместе. Запах другой. У Оли был тёплый – мёд и пряная трава. Здесь – лес после дождя.

Она – дикая, глубоко внутри. Не мягкая – упрямая. Не ласковая – колючая.

Оля согревала. Юля – будоражит. Оля успокаивала. Эта – одним взглядом срывает с поводка.

Но сейчас она – под моей защитой. Та, кто вынашивает моего сына. Та, кого я обязан удержать.

В ней пробуждается волчица, дрожа от переполняющих эмоций и долгого молчания. Я понимаю, что она на грани: ещё немного – и либо сломается, либо набросится, либо выстоит.

Я дышу в такт. Запоминаю её запах – эту комнату, эту постель. Как волосы щекочут грудь. Как всё в ней живое.

Да. Она не Оля. И никогда ею не станет. Но она – мать моего ребёнка. Моя ответственность. Моя территория.

Утро подкрадывается медленно: сначала приглушённый свет за занавеской, потом полосы на полу, вытянутые тени.

Я лежу рядом. Слышу её дыхание, считываю ритм сердца. Секунду просто смотрю, запоминаю – и поднимаюсь бесшумно.

Юля спит. Вокруг тишина. В её обычно настороженном состоянии сейчас нет и следа. Она лежит на боку, уткнувшись носом в подушку. Плед сполз, но она не пытается его поправить.

В этом – главное: она не держит оборону, не ждёт нападения. Просто спит. Доверяя пространство. Ночь. Возможно – меня.

Сажусь и пристально смотрю. Не шевелюсь. Замечаю, как тени ложатся на ее лицо, как трепещут ресницы. Осознаю: эта ночь всё переменила.

Она впустила меня – не словами, а телом, своим присутствием. Позволила остаться рядом. Не прогнала. Не ответила укусом.

А я… позволил себе почувствовать. Без фильтра, без плана. Просто быть рядом.

Впервые за долгое время я спал, не прислушиваясь к тишине и не выныривая в холодном поту. Это был не сон с Олей в голове и не с чувством вины. Юля не просто заглушала боль – она перекрывала её собой, словно рядом с ней даже мой внутренний зверь находил передышку. Пусть всего на несколько часов, но эти часы были настоящими.

И она – настоящая. Вся. Без фальши, без защиты, без игры. То, что было этой ночью, – между нами. И теперь это моё. И я знаю, что с этим делать.

Холодный душ возвращает то, что нужно: контроль, фокус, остроту. Я – альфа. Мне не положено теряться. Даже рядом с ней.

Пока вода бьёт по коже, думаю. Потому что теперь у меня есть что терять. И терять я не собираюсь.

Кабинет. Закрытая дверь. На экране монитора холодный свет.

Я набираю имя того, кто считает Юлю своей женой. Сын альфы Западной стаи, будущий вожак. Мужчина, которому её «досталось» вскоре после похорон. Омега в трауре – это удобно: уязвима и готова подчиниться. Так они думали..

Я должен знать о нём всё: где учился, с кем встречался, кому задолжал, кто его прикрывает и что скрывает. И самое главное – на кого он положил глаз.

Если он до сих пор думает о Юле, если где-то в глубине души у него теплится мысль о праве на неё, значит, он уже мёртв. Просто ещё не понял этого.

Я не делюсь, не уступаю и не торгуюсь. Она моя. Точка.

После этой ночи не будет места для других. Другой волк не подойдёт, не заговорит, не посмотрит.

Пусть все знают: у этой женщины есть альфа, и он рядом.

Глава 14

Просыпаюсь в тишине. На этот раз – без крика, без судорог, без мокрой подушки. Просто открываю глаза и лежу.

Комната наполнена мягким, золотистым светом. Сквозь шторы пробивается солнце, рисует полосы на полу. Тепло. Спокойно.

Никто не держит. Никто не сжимает плечи. Я одна. На подушке рядом – только вмятина. От него осталась лишь тень тепла. Артёма уже нет.

Сажусь. Провожу ладонями по лицу. Внутри странное ощущение – будто что-то изменилось. Сон прошёл без боли. Ночь – как оберег. Я впервые за долгое время выспалась.

Ребёнок внутри – спокойно. Волчица тоже. Она не мечется, не рвётся наружу.

Потягиваюсь, переодеваюсь не спеша. Тело требует движения, но ровного, спокойного. Хочется воды. Может, еды.

Спускаюсь по лестнице. Перила прохладные. Дом дышит жизнью. Но ровная тишина вдруг кажется слишком натянутой. Будто перед чем-то.

В холле меня встречает чужой запах. Резкий, приторный, слишком сладкий. Цветы и духи, которыми пытаются замаскировать хищность.

И голос – звонкий, колкий, будто стальной клинок, царапающий по нервам.

– Ну надо же, – тянет она, поворачиваясь ко мне с улыбкой, где нет ни капли тепла. – Вот и та самая находка. Говорят, ты теперь «ценный экземпляр» в стае.

Передо мной стоит волчица. Омега, но держится так, будто мир у её ног.

Гладкие чёрные волосы переливаются холодным блеском. На ней безупречный свитер, всё – до мелочей вылизано, подогнано. Красота, доведённая до оружия.

Я молчу. Просто смотрю.

Она медленно скользит взглядом по мне сверху вниз – как будто оценивает товар.

И в этом взгляде больше презрения, чем интереса.

– Я – Оксана. Думаю, ты уже слышала, – её губы растягиваются в тонкую линию. Усмешка больше похожа на оскал.

– Нет, – отвечаю честно.

– Правда? – её бровь чуть приподнимается. – Забавно. Хотя неудивительно. Альфы любят держать своих «особенных девочек» в неведении.

Слова режут, как пощёчина.

Я делаю шаг вперёд. Не для спора – просто не собираюсь пятиться.

Волчица внутри замирает, настороже.

– Ты пришла за ним? – спрашиваю, стараясь говорить спокойно.

Оксана усмехается. Звонко, хищно.

– Нет, – отвечает лениво. – Я из его круга. Мы с ним давно. Своих он всегда держит рядом.

Она делает паузу и скользит взглядом по моему животу.

– А ты… новенькая. Беременная.

И тут она делает паузу, глядя прямо в глаза:

– Знаешь, – её голос становится тягучим, ядовитым, – не приходило в голову, что альфа возьмёт ребёнка… а тебя просто выкинет за дверь? Эти слова впиваются под кожу, в самую сердцевину. Волчица во мне вспыхивает. Она не злится – она рычит, готовая рвануть.

– Ты не знаешь меня, – произношу твёрдо, сквозь стиснутые зубы.

Оксана усмехается шире. Красиво. Хищно.

– И знать не хочу, – отрезает , голос бьёт. – Мне достаточно одного взгляда, чтобы понять: ты здесь чужая. Поверь… хозяйкой этого дома ты не станешь. Никогда.

Она резко оборачивается – будто поставила жирную точку. Каблуки звенят о мрамор. Уходит легко, хищно.

В груди всё сжимается так, будто в неё вбили железный обруч. Воздух не идёт. Вдыхаю – и горло перехватывает, лёгкие будто захлёбываются. Выдыхаю – рывками, с болью, как через рваную рану. Паника накатывает холодной, липкой волной. Перед глазами всё расплывается, стены едва держат форму.

– Юля, что с тобой?! – голос Артёма прорезает туман, режет, как удар по нервам.

Сгибаюсь, обхватываю живот, пальцы вцепляются в ткань платья до хруста суставов. Тянет, жжёт, каждый спазм будто ломает изнутри.

– Ты не можешь так… – бормочу, задыхаясь. Слова застревают в горле, с трудом прорываясь наружу.

Он рядом. Его ладонь ложится мне на плечо – горячо, жёстко, властно.

– О чём ты? – рычит низко. Не вопрос. Приказ.

Поднимаю голову. Свет режет глаза, мир качается.

– Я не отдам его, – выдыхаю, сорвавшись на рычание. Пальцы до боли вжимают ткань внизу живота.

Боль отзывается толчками. Я сжимаю зубы, но вырывается короткий стон.

– Юля! – его голос становится жёстче, резче. Он хватает меня за плечи, встряхивает. – Смотри на меня!

Я смотрю. Его глаза близко. Яркие, сосредоточенные. И вдруг они не угрожают, а держат. Он – якорь.

– Она сказала… что ты заберёшь ребёнка. А меня вышвырнешь… – губы дрожат, дыхание сбивается, слова разваливаются на обрывки.

Он застывает. Его взгляд становится ледяным.

– Кто ты? – спрашивает низким, почти безэмоциональным голосом.

– Омега. Оксаной зовут…

Тишина затягивается, секунда превращается в вечность. Затем его пальцы поднимают мой подбородок, заставляя смотреть ему прямо в глаза.

– Слушай внимательно. Никто. Ни одна волчица, ни одна стая не посмеет забрать у тебя ребёнка. Пока ты под моей защитой – ты мать моего сына. И точка.

Слезы текут непроизвольно, это не рыдание, а выход накопившегося напряжения. Он притягивает меня к себе, обнимает так крепко, что ощущаю тепло.

– Всё хорошо. Успокойся. Я рядом. Мы справимся вместе.

Волчица внутри меня затихает.

Но как только я делаю шаг, боль пронзает мой живот. Я издаю короткий, пронзительный визг. Артём мгновенно напрягается, его глаза темнеют.

– Чёрт… – выдыхает сквозь зубы. И в ту же секунду подхватывает меня на руки. Без слов. Просто берёт.

– Потерпи, – рычит. – Сейчас.

Артем стремительно несёт меня по коридору, крепко прижимая к себе. Его сердце громко стучит, и мне кажется, я слышу этот гулкий ритм. Каждый его шаг отзывается эхом по плитке, а моя голова беспомощно качается на его плече. Дыхание срывается короткими рывками, в горле пересохло.

Дверь медблока распахивается с таким грохотом, что я вздрагиваю – словно её вышибли. Металл звенит, ударяясь о стену, и в ту же секунду в нос бьёт тяжёлый запах антисептика и лекарств. Белый свет ламп режет глаза.

– Павел! – его рёв разрывает тишину. Голос такой, что дрожат стены и вздрагивают люди. Не зовёт – приказывает.

Внутри всё леденеет. Я судорожно хватаюсь за его рубашку, пальцы дрожат. Все взгляды, как острые ножи, вонзаются в меня – медсестры, врач – все наблюдают. Но я вижу лишь его профиль: суровый, решительный.

Артём не отпускает меня, пока не убеждается: кровать готова, свет мягкий, приборы включены.

– Осторожно. Она на пределе, – голос хриплый, злой.

Павел кивает, и только тогда Артём укладывает меня на кушетку, не убирая пальцев с моей руки.

– Дыши, Юля, – шепчет он почти у самого уха. – Просто дыши. Я рядом.

Глава 15

Меня выталкивают из медблока.

– Мы справимся, – бросает Павел, не оборачиваясь. – Ты сейчас не помощь. Ты – угроза стабильности.

Угроза? Я? Тому, кого держал в руках, пока она тряслась от боли и страха?

Дверь захлопывается.

Через стекло вижу Юлю. Ей ставят капельницу. Тонкая игла. Белая лента. Бледная кожа. Пульс – едва ощутим.

В груди гудит. Низко, глухо. Волк внутри не просто бесится – он ломает клетку.

Сажусь. Через пять секунд – вскакиваю. Ждать – не умею. Не тогда, когда это уже не про контроль. Это про одно: кто тронул мою самку. И кто сегодня хочет умереть.

Я разворачиваюсь. Быстрый шаг. Коридор. Холодный воздух хлещет по лицу, как пощёчина.

Кто сказал ей эту дрянь? Кто сунул в уши яд про то, что я заберу волчонка?

Мне не составит труда найти виновного.

Это не город. Это стая. Здесь всё видно. Всё слышно. И теперь все – молчат. Отводят глаза.

Правильно. Я не в настроении повторять.

Захожу в зону охраны. Монитор. Камеры. Последние полчаса.

Она. Оксана. Омега.

Хищная. Выдрессированная. Опасно терпеливая. Та, что "нечаянно" царапала дверь в мой кабинет, "просто" касалась плеча, "всего лишь" проходила мимо, когда я работал.

Но главное – она была рядом с Юлей.

В холле. В коридоре. У лестницы. Перед самым срывом.

Запускаю запись.

Юля подходит. Говорит. Оксана – напротив. Усмешка. Движение. Слова – тихие, но по лицу всё читается: угроза и демонстрация статуса.

Юля держится. Рычит. Оксана – уходит. А Юля – садится. И её накрывает.

Я захлопываю экран. Выхожу. Охранник – едва не отскакивает.

– Найди Оксану. У тебя три минуты.

Он не спрашивает. Я же иду в дом.

Юля пока не знает, насколько далеко я готов зайти. Но узнает.

Оксана стоит напротив. Спина ровная, подбородок вперёд. Омега, которая знала, как быть нужной в подходящий момент. Послушной. Молчаливой. И – опасной. Не глупа. А это всегда хуже.

Сегодня она перешла черту.

Юля – в медблоке. Полуживая. В истерике. А Оксана решила поиграть в ревность.

Не в тот день. Не с тем мужчиной.

Я смотрю на неё. Без лишних слов.

– Ты красивая, – произношу медленно. – И удобная омега.

Она замирает. Понимает.

– Но не больше.

– Артём, я думала… что мы… что ты…

Голос дрожит. Глаза блестят.

– То, что я провёл с тобой пару ночей, – шепчу низко, – не делает тебя моей парой.

Молчание. Резкое. Ледяное.

– Но я… я думала, ты ищешь кого-то…

– Я не ищу.

Подхожу ближе. Запах – липкий, приторный. Напоминает, от чего я уходил.

– А ты, Оксана, была моим выбором только в тот момент, когда мне не нужно было ничего, кроме тишины.

Её руки – в кулаки. Внутри – закипает. Но я не даю шанса.

– Ты знала, кто я. Знала правила. И всё равно полезла к моей омеге. Беременной. Уязвимой.

– Я просто хотела, – хрипит в ответ.

– Нет. Ты хотела показать, что она лишняя. И имела наглость сказать, что я заберу у неё ребёнка?

Мой рык перекрывает её дыхание.

Хватаю её за горло. Не сильно. Достаточно.

– Ты никто в этой стае. Ни для меня. Ни для волков. Запомни это.

Пауза. Холодная.

– До полнолуния – изолятор. Один час света. Одна порция еды. Ни связи, ни посещений.

Она впервые боится. Не за себя. За статус. За иллюзию власти.

– Это слишком…

Я склоняюсь ближе.

– Это милость, Оксана. В следующий раз – её не будет.

Оборачиваюсь.

– Уведите.

Я помню, когда впервые пустил её ближе. Спустя месяц гибели Оли.

Дом – пустой. Мёртвый. Каждая комната – как выжженное поле. Запах – не жизни. Её. Моей истинной.

Я спал на диване. Вдыхал призрак. И тогда – появилась Оксана.

Не сразу. Тихо. Чай в кабинете. Вечерние обходы. Прикосновения. Паузы. Взгляды снизу вверх. Присутствие.

Омега с хорошим нюхом. Или с интуицией.

Я ничего не обещал. Просто однажды – отпустил волка. Наутро – проснулся с ней в постели.

Мне нужно было забыть. Хоть на ночь. Перекрыть чужим запахом свою боль.

А она – начала подниматься. Медленно. Умело.

Не просила. Не требовала. Но всё её существо кричало: «Я рядом. Я твоя. Возьми».

И, чёрт возьми, я почти дал ей шанс.

Почти.

Пока не увидел, как она смотрит на моих волков. Как на трофей. Как на лестницу вверх.

Я замолчал. Отстранённость – лучшее оружие. Но она осталась.

Думала – остынет. И теперь решила, что может диктовать условия. Омеге, которая носит моего волчонка.

Я сам виноват. Открыл дверь, когда был сломан. Пустил в дом, когда не было сил выгонять. Молчал, когда должен был сказать: ты – не пара. Ты – временная.

Теперь – разгребаю.

Но если она думает, что приблизится к той, кто носит мою кровь… Пусть привыкает к одиночеству. В изоляторе. Без света. Без надежды.Без меня.

Прошло три часа.

Я снова в медблоке.

Тихо. Не стерильной тишиной, как в больнице – живой.

Дверь приоткрыта. Заглядываю в палату.

Юля спит. Тело напряжено, но дыхание ровное. Лицо спокойное.

Плед сбился с плеч, волосы растрёпаны, но впервые с момента, как она оказалась здесь – её не трясёт.

Я стою на пороге. Просто смотрю.

Климов встречает меня в коридоре.

Никаких бумаг, планшетов и врачебного пафоса. Просто смотрит в глаза.

– Она в порядке, – говорит спокойно. – Мы сняли спазмы, дали витамины, немного поддержали. Теперь только покой. Пускай отдыхает.

– А волчонок?

– Всё стабильно. Реакция была, но не критичная. Успели. – Он делает паузу. – Но в следующий раз можем не успеть.

Молчу. Ни кивка, ни вопроса. Просто тишина.

Климов выдыхает, медленно, как будто обдумывает, как сказать то, что будет дальше:

– Артём, тебе нужно убрать всё, что может её дергать. Любой стресс – угроза. Разговоры, давление, даже взгляд не в том тоне.

Он делает шаг ближе.

– Если хочешь сохранить ребёнка – тебе придётся забыть, что ты альфа. Хотя бы рядом с ней. Хоть на время.

Я поднимаю взгляд.

– Забыть? – сухая усмешка режет воздух. – Легче сказать, чем сделать.

– Тогда вспомни, что ты не просто альфа, – голос давит, словно клинок к горлу. – Ты отец. И всё, что ей сейчас нужно, – не приказ. Не контроль. Не твои стены и охрана. А уверенность, что рядом не зверь, а человек. Мужчина, которому можно довериться.

Я отворачиваюсь и иду по коридору. Каждый мой шаг – это как сражение с самим собой.

Внутренний зверь рычит и требует контроля. Он хочет командовать, крепко держать и не отпускать. Его голос звучит как приказ: «Моя. Подчиняйся. Слушай».

Я сдерживаю этот животный инстинкт, как будто затягиваю петлю. Понимаю: если сейчас дам волю внутреннему зверю, то потеряю её.

Дохожу до конца коридора и останавливаюсь. Смотрю в окно. Юля. Непоколебимая. Закрытая. Слишком гордая, чтобы просить помощи. Но сильная – даже когда внутри всё трещит по швам.

И это всё на фоне боли, которую она несёт из прошлого, как тяжёлое бремя на сердце.

А я... Я должен быть тем, кто не добивает. Кто выдержит её бурю, когда сам готов сорваться в отчаянный крик.

Потому что теперь у нас нет права на промах.