Текст книги "Омега. Ты родишь мне сына (СИ)"

Автор книги: Алисия Небесная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

Глава 16

Она очнулась так тихо, что я сам не сразу заметил.

Ни рывка, ни стонущего вздоха. Просто ресницы дрогнули – и глаза тут же вцепились в меня. Как будто знала заранее, что я здесь.

Я уже сидел рядом, слишком близко к её постели

– Всё хорошо, – произношу тихо, но твёрдо. Слова звучат низко, сдержанно. – Ты в медблоке. С тобой всё в порядке.

Юля моргает медленно, словно сквозь сон. Её губы чуть шевелятся, и она тихо шепчет:

– Как малыш?

Этот вопрос – как удар под рёбра. Слишком резкий, слишком прямой.

– Всё хорошо, – отвечаю сразу, без паузы, не позволяя сомнению даже мелькнуть. – Климов вовремя поставил капельницу. Ребёнок в порядке.

Только тогда её плечи заметно оседают. Будто кто-то снял с неё непомерный груз. Или она сама – отпустила.

Беру её ладонь в свою. Она теплее, чем должна быть после такого. Хрупкая. И в то же время в этой хрупкости есть своя упрямая сила.

– Юля, – наклоняюсь ближе, позволяя нашему дыханию почти смешаться. – Я никогда не заберу у тебя сына. Он твой. Ты – его мать. Это даже не обсуждается.

Она смотрит прямо. Не отводит взгляда. В её глазах – тишина. Не пустота, нет. Что-то мягкое. Почти благодарность.

– Спасибо, – выдыхает она, и этого достаточно.

Я на миг отвожу взгляд. Мысли тяжелыми кругами ворочаются в голове. В палате тихо, только капельница равномерно щёлкает, отмеряя время. Каждая капля – словно удар по нервам.

Комната чужая, стерильная, слишком белая. Запах лекарств, холодный свет, стены без тени. Всё здесь контролируется приборами, графиками, людьми в белых халатах. А она – как живая искра посреди этого мёртвого порядка.

Этой стае нужно моё имя, мой статус. А ей – не титулы и не охрана. Ей нужно моё время. Моя близость.

Здесь слишком много глаз. Слишком много ожиданий. Даже я в них начинаю задыхаться.

– Я хочу предложить уехать, – наконец произношу ровно, будто решение уже давно принято. – В квартиру. Городскую. Просто… сменить обстановку.

Она не спешит отвечать. Только смотрит. Но я и не жду слов. Не требую согласия вслух. Пусть сама решит.

А я уже всё решил. Хочу забрать её. Туда, где смогу быть не альфой. Просто мужчиной. Где она – не омега с прошлым, а женщина, которая будет в безопасности. Рядом.

– Я не против, – тихо произносит Юля.

Просто. Без лишних интонаций. Но этот короткий ответ будто вонзается под рёбра Этого достаточно. Не давлю. Не благодарю. Лишь коротко киваю и выхожу. Оставляю её одну – перевести дух. А сам иду делать то, что обязан.

Нахожу Стаса – моего бету. Надёжный. Молчаливый. Умеющий держать всё в узде, когда меня нет рядом.

– За стаей ты, – коротко бросаю. – Все вопросы – через тебя.

Пауза. Я смотрю в упор.

– И Оксана. Особо. Ни шагу без наблюдения. Слежка, разговоры, давление – исключить. Ясно?

Он лишь кивает. Без слов. Но по глазам вижу – понял: цена вопроса слишком высока.

Возвращаюсь. Собираю вещи. Немного. Я всегда знал, что однажды вырвусь отсюда. Только не думал – не один. Помогаю Юле. Она не спорит, не просит, не цепляется. Просто спокойно складывает в сумку то немногое, что у неё есть.

Она идёт рядом, и мы покидаем территорию стаи.

Впереди город – шумный, но здесь, в центре, всё другое: высотные дома из стекла и бетона, тишина дорогого квартала, в котором каждый метр стоит как целый дом на окраине. Подземный паркинг, охрана у входа, в холле – консьерж, который кивает мне с уважением. Здесь чужие не проходят. Здесь даже воздух пахнет иначе – фильтры, кондиционирование, чистота.

Лифт мягко поднимает нас на верхний этаж. Юля молчит, но взгляд у неё цепкий, настороженный: стены из матового стекла, зеркала, металлические панели, приглушённый свет. Её напряжение чувствуется даже по тому, как она прижимает сумку к себе, будто в любой момент готова уйти.

Квартира встречает тишиной. Панорамные окна раскрывают весь город: огни проспектов, линии машин, крыши домов, и всё это будто под ногами. Здесь всегда было слишком просторно, слишком пусто. Серые стены, минимализм мебели, кожаный диван, пара абстрактных картин, которые я когда-то повесил просто ради вида.

Купил это место два года назад. Для себя. Чтобы сбежать от власти, чужих взглядов и крови на переговорах. Чтобы хотя бы здесь быть не альфой, а человеком.

Но теперь этот холодный интерьер впервые впустит кого-то ещё. Женщину, чьё имя уже связано с моим сердцем. Чью боль я не имею права игнорировать. Чью волчицу обязан защитить.

Юля проходит по квартире медленно, словно проверяя пространство. Тонкие пальцы скользят по гладкой поверхности стола, взгляд скользит по картине на стене, по кожаному креслу у окна. Здесь слишком стерильно, слишком правильно. Ни одной детали, которая говорила бы о доме. Только убежище.

Тяну ручку холодильника – металлическая, холодная, отзывается глухим щелчком. Внутри пустота. Белый пластик отливает синевой от лампочки, пахнет чем-то стерильным. На полке – одинокая бутылка воды, на дверце – две банки растворимого кофе. И всё.

Смотрю на эту картину и понимаю: в стае я никогда о таком даже не задумывался. Всегда находился кто-то, кто приносил еду: мясо из бойни, свежий хлеб от пекаря, сыр, овощи. Всегда накрытый стол, всегда готовое. Моё дело было – решать, охранять, держать власть. Не думать о том, что завтра в тарелке.

Здесь же – тишина и голые полки. Холодильник как зеркало: показывает, как мало я приспособлен к обычной жизни.

– Придётся в магазин, – выдыхаю, захлопывая дверцу.

Пустой звук гулко отдаётся в кухне. Краем глаза ловлю её взгляд. Там – насмешка, но мягкая, усталая.

– Не думала, что альфы могут сидеть на голодном пайке, – произносит тихо, с оттенком иронии.

Улыбаюсь краешком губ, хотя внутри неприятно сжимается.

– Я не голодаю. Просто… не готовлю.

– То есть без меня ты бы так и жил на воде и кофе? – губы чуть дёргаются, улыбка больше усталости, чем издёвки.

– Как-то обходился, – бурчу, но голос выходит мягче, чем мог бы.

Юля делает шаг ближе. Смотрит прямо, не мигая.

– А я умею. Варила, жарила, убиралась сама. Без охраны. Без доставок.

Её слова простые, но в них – уверенность. Она привыкла держаться на своих плечах. И это вдруг бьёт теплом в меня самого.

– Тогда собирайся, – киваю. – Ты составляешь список. Я тележку везу.

– Договорились, – уголки её губ поднимаются чуть выше. – Только смотри, я готовлю сытно.

– Я альфа, – усмехаюсь, – меня этим не напугаешь.

Она смеётся тихо. Но этот смех – живой. И впервые за долгое время квартира перестаёт казаться пустой.

В супермаркете Юля будто оживает. Схватывает тележку, толкает её вперёд уверенно, без оглядки. Между полками двигается легко, будто давно здесь всё знает.

Я иду рядом и чувствую себя чужаком. В стае продукты появлялись сами: мясо из бойни, хлеб из пекарни, овощи с огорода. Никогда не задумывался, как именно всё это попадает на стол.

Она берёт курицу, рыбу, зелень, пару пакетов овощей. Кладёт в тележку молоко, крупу, хлеб, какие-то соусы в баночках – я даже не успеваю прочитать этикетки.

– Думал, я воздухом питаюсь? – бросает через плечо.

– Честно? Я вообще не знал, чего ждать, – признаюсь.

Она оборачивается, приподнимая бровь:

– А ты сам? С готовкой как?

– Я умею нажать кнопку “заказать”. Всё остальное – тёмный лес.

– Значит, научу, – пожимает плечами, словно речь о пустяке.

Я усмехаюсь про себя. Научит? Вряд ли. Я никогда не стоял у плиты. Даже с Олей всё было по-другому: приходил домой – и всё уже готово. Я привык, что еда есть. А тут – тележка полная, и я не знаю, что дальше с этим делать.

На кассе она раскладывает покупки на ленту спокойно, размеренно, словно проверяет каждую пачку. Руки уверенные, движения чёткие. Я достаю карту, оплачиваю.

Мы выходим на улицу. Холодный ветер бьёт в лицо, врезается в одежду. Юля невольно прижимает ладонь к животу. Движение простое, защитное.

У меня внутри всё сжимается. Потому что понимаю: она уже думает не только о себе.

Я подхожу ближе, молча снимаю куртку и набрасываю ей на плечи.

Она чуть вздрагивает, но не отстраняется. Только кивает коротко – и этого достаточно.

В машине тишина. Ровный гул двигателя, редкие вспышки фонарей за окнами.

– Спасибо, – произносит она негромко.

Я смотрю на неё.

– Не за что. Это меньшее, что я могу. И должен.

Она молчит. Но дыхание становится спокойнее.

И я чувствую: сейчас между нами нет войны. Есть только простое понимание.

И, может быть, шаг навстречу.

Глава 17

Готовить для меня – как дышать.

Руки сами знают, что делать: где тоньше нарезать, когда убавить огонь, сколько соли бросить щепоткой, а сколько – на кончике ножа. Это всегда было моим убежищем. Даже тогда, когда жизнь рушилась под ногами, когда приходилось держать маску спокойствия, пока внутри всё кричало.

Я всегда готовила для Олега.

Он любил запах кухни – шипение масла на сковороде, аромат свежего хлеба, лёгкий дымок от поджаренной корочки.

Иногда подходил тихо, молча, и просто обнимал сзади. Как будто этим жестом забирал у меня усталость.

Это было тогда. До всего.

Сегодня я снова у плиты.

Сковорода шипит – на ней курица с золотистой корочкой, вокруг плавают кольца сладкого лука и морковь. В духовке запекается картофель – кожа трескается, выпуская горячий пар, и кухня наполняется густым ароматом розмарина, чеснока и перца. Запах тёплый, домашний, щекочет ноздри и тянет улыбку на губы. Артём сидит за столом у окна. Панорамное стекло собирает огни города, и его силуэт будто обведён мягким светом. В руках – газета.

Читает неторопливо, будто у него действительно есть время на такие мелочи.

Иногда поднимает глаза, задерживается на мне дольше, чем нужно, и снова опускается к строчкам.

Не вмешивается. Не командует. Просто… присутствует.

Живот урчит, и я улыбаюсь про себя.

Эта простая, почти обыденная сцена – с едой, тишиной и его молчаливым вниманием – кажется такой непривычной, что даже немного пугает. Но я позволяю себе её принять.

– Пахнет как дома, – вдруг произносит он.

Голос спокойный, низкий, глуховатый. Будто и сам не ожидал этих слов. Газета мягко шуршит, когда он откладывает её на стол. Поднимает взгляд – прямой, серьёзный. Но без давления. Без привычной оценки. И в этом взгляде – что-то новое. Тёплое. Почти человеческое.

И в его взгляде – просто присутствие. Не контроль, не приказ, не напоминание, кто он есть на самом деле. И этого… пока достаточно.

Накладываю еду по тарелкам. Курица сочная, с золотистой корочкой, картошка румяная, по краям чуть хрустит. Пар поднимается лёгкими клубами, в воздухе смешивается запах розмарина, чеснока и перца. Такой тёплый, домашний аромат, что у меня самой во рту собирается слюна.

Артём тянется к бутылке вина. Тёмно-рубиновое, густое – по цвету, как закат перед бурей. Он открывает её спокойно, привычным жестом, без суеты. Разливает вино в бокалы аккуратно, будто даже здесь не может отпустить привычку всё держать под контролем.

– Вино? – его голос низкий, спокойный. Бокал протянут мне.

Я чуть улыбаюсь, прищуриваюсь – словно проверяю его на прочность:

– Разрешишь?

Для альфы, для которого контроль – это дыхание, это почти интимный вопрос.

Он смотрит с той самой ленцой, от которой у многих бы дрогнули колени. Но я держу взгляд.

– В разумных пределах – можно, – произносит. И в уголках губ появляется лёгкая, настоящая улыбка.

Мы чокаемся легко, без лишнего звона.

– За тишину, – шепчу я.

Первый глоток обжигает горло, но оставляет после себя мягкое, согревающее тепло. И вдруг тишина этой квартиры перестаёт давить. Она становится общей.

Артём берёт вилку, делает первый укус. Смотрит на меня с лёгким удивлением и вдруг начинает есть жадно, с аппетитом. Половина тарелки исчезает за считанные минуты.

– Очень вкусно, – произносит, и в голосе слышится неподдельность.

Я улыбаюсь, наблюдая, как он доедает последнюю ложку.

– Вижу, голодный был.

– Да, – он отставляет тарелку. – Давно никто так не готовил. Домашнюю еду сложно забыть.

Я невольно улыбаюсь шире.

– Значит, надо чаще вспоминать.

Он задерживает на мне взгляд чуть дольше, чем нужно. В глазах нет ни давления, ни хищности – только тихое, неожиданное тепло.

– Ты не только еду принесла в этот дом, Юля, – произносит он.

– А что ещё? – спрашиваю спокойно.

– Уют. Спокойствие. Жизнь.

Молча накладываю ему вторую порцию и пододвигаю тарелку ближе. Он удивляется, но берёт вилку и продолжает. На этот раз ест иначе – медленнее. Словно не голод утоляет, а пробует, разбирает вкус.

– Уже не голодный волк, а гурман? – шучу, садясь напротив.

Он делает паузу, прожёвывает, смотрит пристально.

– Когда еда такая… можно позволить себе притормозить.

Оглядываю квартиру. Белые стены, строгие линии мебели, холодный блеск стекла и металла. Слишком идеально, слишком пусто. Но сейчас запах курицы и картошки впитывается в воздух, перебивает аромат бетона и дорогих свечей. И эта стерильная квартира вдруг становится ближе к дому.

– Особенно если её приготовила не кухарка, а ты.

От его голоса по коже проходит лёгкая дрожь. Он не флиртует. Не играет. Просто констатирует факт.

– Мне не сложно, – пожимаю плечами. – Я всегда готовила. Сколько себя помню.

Он смотрит. Не перебивает. Только слушает. А это – редкость.

– Мама умерла, когда мне было пять.

Говорю спокойно, но внутри будто ногтём проводят по старому шраму.

– Уже лет с семи я стояла у плиты. Сначала помогала, потом – сама.

Молчу. Пару секунд. Чтобы сглотнуть то, что всё равно царапает.

– Отец всё время был на совещаниях. Стая, дела, советы. Ему было не до меня.

Снижаю голос. Смотрю на ладони. На линию пальцев.

– Кухня стала единственным местом, где я могла быть нужной. Хоть кому-то. Хоть как-то.

Поднимаю глаза. А он молчит. Не жалеет. Не давит. Но в этом молчании есть что-то другое. Не пустота. Принятие.

– Ты её помнишь? – голос Артёма ровный, но в нём мягкость. Осторожность. Как будто боится задеть, раскрошить.

– Фрагментами, – отвечаю, не встречая его взгляда. – Но этого достаточно.

И снова возвращаюсь туда. В ту тишину, где она исчезла, а я осталась.

– Отец тогда… закрылся. Ушёл в работу, в стаю, в переговоры. Она была для него всем. А когда её не стало – будто и меня не стало тоже.

Сцепляю пальцы в замок, стискиваю до боли.

– Я жила сама по себе. Школа. Подруги. Ранняя самостоятельность. Всё вроде было.

Статус. Популярность. Первый среди мальчишек. А потом – Олег. Он. Я. Мы выбрали друг друга.

Он ставит бокал так тихо, что я едва уловила звук. Будто боится, что звон стекла нарушит хрупкую тишину.

– Я был женат, – произносит он просто.

Я не шевелюсь. Не задаю вопросов. Жду.

Он смотрит в стол. Пальцы сцеплены, суставы белеют. Голос ровный, но слишком – будто каждое слово даётся через боль.

– Оля ждала ребёнка, – наконец продолжает он. – Мы почти никому не сказали. Даже в стае знали единицы. Хотели тишины.

В груди у меня всё сжимается. Я чувствую, куда он ведёт.

– Один из чужих решил, что может позволить себе больше, – в его голосе срыв. Глухой, тяжёлый.

– Альфа Востока, – выдыхаю.

Он кивает. И воздух вокруг становится холоднее. В памяти всплывают слухи, которыми тогда жила каждая стая. О Чернове, о бойне, о том, что он озверел и рвал всех подряд. Но никто не говорил – из-за чего.

– Я отказал, – Артём произносит коротко. – И потом была охота.

Поднимает взгляд, и в нём – волчья ярость. Но дальше голос снова падает, становится низким, почти неразборчивым:

– Оля не кричала. Он знал, как сделать быстро. Тихо.

Запах железа будто наполняет комнату. Я моргаю, но не прогоняю это видение.

– Он убил её, – говорит Артём. – Врачи чудом спасли эмбрион.

Я резко вдыхаю.

– Как?.. – голос срывается.

– Это была первая неделя, – отвечает он, и пальцы у него дрожат. – Только-только. Она ещё сама не привыкла к этой мысли. Но они успели. Взяли клетки. Поместили в лабораторную среду. Поддержали гормонами. И ждали.

Его взгляд цепляется за мой.

– Всё это время я думал: ради чего жить? Ради кого держаться? И ответ был только один – ради него.

Я слышу, как кровь стучит в ушах. Понимаю, к чему он ведёт, но страшусь вслух.

– Теперь ты, Юля, – он произносит это глухо, будто сам не верит, – вынашиваешь моего ребёнка. Ее ребёнка. Нашего.

Слова падают тяжело, будто камни в воду. Но они меня не топят – наоборот. Я чувствую, как внутри поднимается дрожь. Как запах кухни – еда, специи, вино – отступает, уступая место другому: теплу, почти домашнему.

Я тянусь к нему. Просто кладу ладонь поверх его руки.

– Теперь он твой сын. И мой, – шепчу.

Артём зажмуривает глаза. Словно впервые за долгое время позволил себе вдохнуть полной грудью.

Глава 18

Давно я не сидел так – за ужином, спокойно. Без охраны за стеной, без звонков, разрывающих тишину, без бесконечного графика, давившего на плечи. Я даже не помню, когда последний раз ел настоящую, домашнюю еду – простую, тёплую, сытную.

Передо мной стояла тарелка с горячей едой, аромат которой сводит с ума.. Напротив сидела Юля. Её лёгкая, едва уловимая улыбка была искренней. Глаза, несмотря на усталость, светились мягким, тихим светом. Теплее, чем раньше.

Я видел, как она сутулится, как пальцы теребят салфетку. Она явно устала, но впервые за долгое время её усталость не пугала меня. Наоборот, она делала её ближе, настоящей.

Наш разговор был нужен. Не для того, чтобы разбередить старые раны, а чтобы убедиться: мы всё ещё вместе. Мы не так уж и разные. Оба теряли, оба до сих пор не можем спать спокойно, оба стараемся сохранить то, что осталось.

Я беру бокал, и стекло дрожит в пальцах. Юля следит за мной и поднимает свой.

– За то, что мы не сломались, – говорю, не спеша, будто каждое слово нужно взвесить.

Она чуть улыбается, в её взгляде – усталость и согласие.

– И за то, что мы всё ещё живы, – отвечает она.

Звон бокалов раздаётся мягко, почти хрупко. И почему-то именно этот звук становится для меня новой отметкой, новым рубежом.

Тишина, что заполняет комнату, уже не тянет вниз, как раньше. Она не гнетёт, а держит. В ней есть тепло.

Я сижу и смотрю на неё. В этом есть что-то тревожное, что-то, что может всё изменить.

Хочу защищать её не только по зову природы, не только из-за инстинктов. Я хочу, чтобы она была рядом, просто была. Любовь ли это? Не знаю. Пока не хочу разбираться.Она маленькая, хрупкая, но с характером, который не раз обжигал сильнее пламени.

Моя омега. Мать моего ребёнка. И, возможно, нечто большее. Но это – потом.

Сейчас достаточно просто сидеть здесь и впервые за долгое время чувствовать, что я дома.

Я наклоняюсь к ней.

– Пойдём, уложим тебя спать, – говорю тихо, беря её за руку.

Пальцы у неё тонкие, но они крепко сжимают мои в ответ. Она не протестует. Молча идёт рядом. Мы поднимаемся на второй этаж. У двери в мою спальню я останавливаюсь и открываю её. Юля смотрит на кровать, потом на меня.

– Ты… побудешь со мной? – её голос едва слышен. Пауза. – Когда ты рядом… мне не снятся кошмары.

Смотрю в её глаза. И понимаю: в этих словах нет слабости. Есть только доверие. И я не могу его проигнорировать.

– Побуду, – отвечаю просто.

Веду её внутрь. Закрываю дверь. И остаюсь.

Она засыпает быстро. Буквально через пару минут дыхание становится ровным, спокойным. Лицо мягкое, расслабленное, будто тень тревог ушла.

Я остаюсь рядом. Сижу. Не двигаюсь. Смотрю на неё.

А потом осторожно поднимаюсь, выхожу вглубь квартиры и опускаюсь на диван. Свет оставляю приглушённым.

И впервые за долгие годы думаю не о стае, не о совете, не о безопасности. А о ней. И о том, чем порадовать её завтра.

Она держится. Делает вид, что всё в порядке, но я вижу, как ей не хватает простого – обычного, живого. Ей нужен глоток свободы, день без контроля и обязанностей. Ей нужна своя территория, своё время, где она может быть собой.

Что приносит ей радость?

Я заметил, как она относится к еде. Готовит с удовольствием, ест с аппетитом. Говорит мало, но это молчание уютное и спокойное.

Может, вывезти её за город? Прогулка, свежий воздух, только мы вдвоём. Или в книжный магазин? В кафе, где нет чужих глаз.

Я хочу, чтобы она была просто девушкой, а не той самой Юлией Волковой, которая вынашивает ребёнка альфы.

Хочу сделать ей хорошо: не ради долга или ребёнка, а потому что мне важно видеть её такой, как вчера вечером – с улыбкой и огнём в глазах.

Завтра придумаю что-то. Сегодня пусть отдыхает и спит спокойно. Ночь проходит тихо, без кошмаров. И это уже много значит.

На рассвете я просыпаюсь. Готовлю крепкий кофе без сахара.

Смотрю в окно. Город постепенно оживает: редкие машины ползут по дорогам, из труб поднимается дым, люди укутываются в шарфы и спешно направляются по своим делам.

На экране телефона мелькают отчёты. Стая под контролем, Стас следит за Оксаной. На бумаге всё спокойно, проблем не предвидится.

И всё же внутри гложет тревога.

Юле нужно не только восстановиться.

Она должна осознать: здесь она не пленница. Она – женщина. Омега.

Я принимаю решимость: сегодня всё будет иначе.

Прогулка. СПА. Магазины. Всё, что она захочет. Просто день для неё. День, когда она сможет снова почувствовать себя живой.

Тихо открываю дверь её спальни.

Комната наполнена мягким светом рассвета. Она ещё спит. Волосы рассыпаны по подушке, плечо выглядывает из-под одеяла. Дыхание ровное, глубокое.

Спокойная. Тёплая. Слишком настоящая.

Моя? Пока нет. Но в чём-то уже да. Хотя бы потому, что я не хочу, чтобы кто-то другой касался её.

Подхожу ближе, присаживаюсь на край постели. Осторожно касаюсь её плеча.

– Соня, – шепчу почти у уха. – Просыпайся. У нас сегодня необычный день.

Она морщится, что-то бормочет в подушку. Я не могу сдержать улыбку – и сам удивляюсь, как легко она возвращается.

– Не задавай вопросов, просто доверься мне.

Юля поднимается неохотно: глаза ещё сонные, волосы в беспорядке. Но уже через десять минут кухня наполнена ароматом масла, тостов и ванили. Она готовит панкейки, и это зрелище почему-то завораживает сильнее любого важного документа.

– Твоя единственная слабость, – замечаю, наблюдая, как она переворачивает тесто.

– Еда? – усмехается, не поднимая взгляда.

– Дом, – отвечаю тихо. – В нём ты настоящая.

Она улыбается в ответ. Улыбка мягкая, без тени напряжения.

После завтрака мы едем. Я за рулём, она рядом. Иногда прикрывает глаза, иногда ладонь ложится на живот – осторожно, почти неосознанно. Каждый раз я ловлю себя на том, что смотрю на неё. И не могу остановиться.

В торговом центре прохладно, пахнет кофе и дорогими духами. Веду её в СПА – тихое, подготовленное место. Персонал знает, кто она и что ей нужно.

– Три часа. Ровно, – предупреждаю.

– А если мне понравится? – она приподнимает бровь, и в голосе лёгкий вызов.

– Тогда четыре, – отвечаю не раздумывая.

Когда её уводят внутрь, остаюсь один. Иду в кофейню, сажусь у окна. В чашке крепкий эспрессо, на планшете рабочие задачи. На вид всё по плану.

Но нет. Мысли всё равно возвращаются к ней.

К её рукам, к голосу, к тому, как она стояла у плиты и просто смотрела. Без страха. Без маски.

Я думал, что больше не умею чувствовать вне «надо». Вне инстинкта. Но с ней всё иначе. Она живёт рядом – и этим разрушает мой порядок. И я, чёрт возьми, хочу, чтобы это продолжалось.

Три часа пролетают незаметно. И вот её выводят.

Юля идёт ко мне – и дыхание на секунду сбивается. Щёки румяные, волосы слегка влажные, взгляд сияет. Она свежая, живая. В этой скромности – больше магии, чем во всей витринной красоте центра.

Волк внутри рвётся вперёд, натягивая поводок.

Она подходит ближе. Я молча подаю руку.

Сокровище. И я знаю это слишком ясно.

– Проголодаешься? – указываю на рестораны.

Она улыбается мягко, уверенно. Мы шагаем вперёд.

Только переступаем порог фуд-корта, как Юля останавливается. Её пальцы стискивают мою руку – так сильно, что я чувствую боль в костях.

Я поворачиваюсь к ней.

– Что-то не так? – тихо спрашиваю, осматривая зал.

Она едва поднимает голову, голос почти неслышен:

– Он тут.

Её взгляд устремлён к окну. Там сидит мужчина. Волк. Чуждая энергия, прямой профиль, ровная спина, руки спокойно сложены. Он не смотрит на нас, но кажется, что он всё равно знает о нашем присутствии.

Я понимаю, кто этот Роман: тот, кого ей обещали и кто, возможно, всё ещё считает её своей. Внутри меня всё сжимается, и волк дышит глубже, готовый сорваться с места.