Текст книги "Голуби — стражи ада (СИ)"

Автор книги: Алиса Линтейг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

– Но все же ради вас я сделаю исключение… – неожиданно добродушно протянула Эльвира, облокотившись об иллюзорную стену.

Кажется, гнев погас, ярость улетучилась. Она снова стала хладнокровной, невозмутимой, насмешливой, словно и не было никакой внезапной вспышки, словно она и не кричала, что ненавидит людей.

– Вы друзья Макса, а мы с ним неплохо ладили. Жаль, что его больше нет, правда? Или не жаль. Спорный вопрос… А впрочем, вас уже тоже нет, потому что вы заперты, навеки заперты. А скоро и вовсе ничего не будет… Только голуби, голуби, голуби! Много голубей. Очень много голубей. Они будут летать над миром, обвивая его своим демоническим пламенем, – Эльвира восхищенно всплеснула руками, будто показывая, как свершится всеобщее ликование после воцарения голубей над всем миром; ее глаза вновь нездорово вспыхнули.

– А знаете… – тихо, почти шёпотом произнесла она, приложив бесцветную ладонь к лицу. – Когда-то я любила людей. Очень любила. – Она подобралась ещё ближе, изящно устроившись между нами, словно для милой, душевной беседы. Ее лицо приняло наигранно скорбное выражение, глаза, кажется, закатились.

Ну да, конечно – столько душевности! Сколько я ещё ни разу в жизни не видела, сколько ещё никогда не чувствовала и не испытывала – просто верх любви, апогей теплоты и взаимопонимания. Приправленный адским огнём и болотной топью за несуществующими окнами. Но окружение не столь не важно: это ведь душевный диалог, тёплая беседа, дружеские откровения!

Странная она – какая-то непостоянная, нестабильная, неуравновешенная. Запертая в собственном безрассудстве, переполненная амбициями и ненавистью. Возможно, виной всему была незримая граница, разделявшая иллюзию и реальность, но что-то мне подсказывало, что и в жизни дело обстояло не лучше. Ведь она всего лишь связывалась с нами. Как будто просто совершала видеозвонок, направляя камеру на стены комнаты. И чего только стоили эти разноцветные волосы, необычные заострённые черты, неопределённый затуманенный взгляд!

– Очень любила, – Эльвира безразлично подняла брови. – Но это было до тех пор, пока я не познала человеческую тупость, наивность и предрассудки. Они все погрязли в инфантильности и самонадеянности, они все – жертвы стереотипов и предубеждений.

Вот тот же пример с моими волосами. Я всегда красила волосы, потому что таков мой индивидуальный стиль. Я всегда выглядела экстравагантно, и все считали, что я – этакое неформальное создание, участник тайной протестной организации. Протест. Они утверждали, что я протестую, и, движимые безграничной наивностью, протестовали против меня. Забавно даже. Если я вела себя не так, как они считали нужным, значит, я не могла быть одной из них. Я могла быть только с птицами, с милыми созданиями. С символами любви и мира! Глупые предрассудки, сомнительные идеи, которые стали непонятной основой всего человеческого существования. Бредового и абсурдного. Голуби – символы мира, прекрасные создания, порождения любви и света! Конечно. Инфантильность, безразличная инфантильность, недалёкость и самонадеянный отказ принимать что-то, противоречащее предубеждениям. Граница установленного размываются, неведомое открывается, неведомое является им. Но они лишь скептически ухмыляются.

Потому что это выходит за грани разумного… Разумного. Разумного ли? Совсем неразумного. А у птиц все по-другому, у птиц все иначе. С птицами мне всегда было лучше. Я чувствовала особую связь – даже в детстве, когда многие часы проводила с птицами, я чувствовала, что что-то не так. Как будто мы были едины, как будто могли становиться целым, как будто я знала птичий язык! Они понимали меня, а я понимала их, ощущала каждое из намерение. – Она шумной выдохнула, продолжая с нездоровым оживлением рассказывать свою историю. – А потом я увлеклась оккультными практиками. Птицы стали мне ближе, настолько близко, как никогда ранее. А затем я узнала о настоящих демонах, узнала об аде, о стражах… Голуби мне все поведали, четко, увлекательно. Я ушла от глупых людей, отдававшись колдовскому поприщу. Голуби, прекрасные голуби – они стали почти что моим символом поклонения, великим и высшим.

Пока мне не встретился на пути Максим – голубь, обращённый человеком. Интересная личность, необычная особа, с которой мы, можно сказать, подружились. Мы плодотворно проводили время, мне хотелось с ним общаться ближе, узнавать его. В нем ещё не было столько наивных предрассудков и глупости, хотя что-то уже сочилось сквозь его слова. Что-то. Маленькая частичка людской инфантильности, которая могла либо исчезнуть, либо стать больше. Увы, она стала больше. Это выяснилось, когда он пошёл на сделку, когда так просто решился на обмен камнем и оружием. Ствол может убить голубей. Чудесные пули, которые делаются в Предъадье, способны нанести им вред. Но их количество небольшое, ограниченное. Пополнение – тропа в Предъадье, восстание – прямой путь в ад. Но вы уже никуда не уйдёте, кроме ада. Так что наслаждайтесь своим существованием, тупицы, если это вообще возможно.

Жгучая злоба схватила меня, подкатив к вискам давящими пульсирующими толчками. Злоба на Макса, пусть и покойного, пусть и уничтоженного. Жалкий, наивный, глупый голубь! Поверивший Эльвире и ее идеям, не подумавший о последствиях. Я же говорила, что не следует ей верить, что все будет только хуже. Говорила. Но не сказала.

Мы повелись на недосказанную правду, граничившую с ложью. Правду, которая могла быть даже хуже лжи или выдумки, любого обмана и мошенничества. Единственный плюс пребывания в стенах иллюзорного дома – отсутствие голубей. Вряд ли они бы залезли в эти стены, вряд ли прошли бы сквозь границы проекции: едва ли они в этом нуждались. Птицы остались позади, птицы улетели, расплескав отблески пламени. Мы остались вдвоём. Навеки вдвоём, в стенах искусственно созданного дома, насквозь пропитанного моей личной скукой и болью, в окружении потустороннего, как оказалось, съедобного тумана…

Всю оставшуюся жизнь мы проживём в неволе, но без голубей. Лучше ли это? Хуже ли? Так же? Но уж точно не лучше. Там люди, там слова, там новости, там открытия, а здесь – замкнутое пространство, смещённое четырьмя затхлыми стенами, порожденное нашими видениями и галлюцинациями. Тюрьма. Камера из подсознательных образов, бредовых мыслей и абсурдных идей.

Руки Антона тряслись от всепоглощающей злобы, губы сжались в тонкую полоску, глаза горели, ярко, безрассудно. Он не выдержал и надавил на спусковой крючок. Пуля с треском выскочила из магазина, пролетев по ровной траектории, вонзившись в отблески плоти. Но Эльвира осталась на месте, целая, нетронутая, невредимая. Ее не страшили пули; проекция делала её неуязвимой.

– Ну вот, вы подтверждаете то, что я сказала! Вами движут эмоции. Предрассудки, эмоции и собственная глупость. А у голубей нет бурных эмоций, кроме гнева, но его они используют разумно. Они идут вперёд. Гнев не доминирует ими, а лишь сопутствует, призывая к великим подвигам и достижениям, – Глаза Эльвиры снова восторженно загорелись, волосы затрепетали от непонятной силы. – Увы, мне некогда. Вынуждена вас покинуть. – Последние слова она манерно растянула, словно подчёркивая таким образом наше плачевное положение. – Меня ждут неотложные дела… Не скучайте и, главное, не тратьте попусту пули: на самом деле, они весьма полезны. Если бы не ваша глупость и порывистость, присущая и Максиму, ваш план бы не провалился. Что ж, удачи!

Она изящно развернулась, подошла к шторам и словно растворилась в заскорузлом, испещрённом пятнами куске ткани.

========== Глава 28. Свобода и неволя ==========

Эльвира исчезла, оставив нас наедине друг с другом. Мы принялись невольно переглядываться и думать, лихорадочно думать, как выбраться из отвратительного здания. Искать выход? Паниковать? Высматривать дороги, пути? Нет. Вряд ли в этом был смысл: исследование бы ничего не принесло. Оно бы не дало ни удовольствия, ни радости, ни смысла – только трату времени, пустую, лишнюю, ненужную.

Срочно следовало выбираться. Срочно показывать оружие миру, начинать уничтожать адских голубей, заполняющих каждый участок. Мы должны были победить, мы обязаны были истребить их, погасив пламя, раскидав обмякшие перья… Расплескав демоническую кровь.

Антон остался на месте, а я, гонимая мыслями о свободе, отправилась осматривать комнаты. Я ходила по коридорам и пролётам, невольно вспоминая самые мерзкие часы собственной жизни. Самое унизительное и отвратное время, подорвавшее мою свободу и честь. Я ненавидела эти погрязшие в пыли углы, ненавидела стены, ненавидела отодравшиеся обои, насквозь проевшиеся ветошью. Ненавидела до тошноты.

Человеко-голубей не было – хоть это хорошо. Пусто. Никого. Только вечность, бесконечная, удручающая. Она обрекала нас на то, чтобы проводить в тесных стенах оставшиеся годы, чтобы потерять абсолютно всё, в том числе родной дом и земли, гордость и честь, любовь и жизнь. Тяжкий груз безысходности!

Поддавшись внезапному порыву, я подкралась к окну, с отвращением раздвинула тяжёлые грубые шторы и выглянула. Мрак. Моим глазам предстал только туманный мрак, густой, вязкий, безразличный к чужим тягостям и страданиям, к нелепым ошибкам, к бесчисленным заботам и проблемам. Впрочем, по словам Эльвиры, скоро ему предстояло принести нам пользу: здесь он был нашей единственной едой. Наши припасы заканчивались и истощались, становясь скудными и бедными. Поэтому скоро и правду предстояло питаться густым, вязким, способным обретать плоть туманом, который облекал бесконечности и пути, который кутал пространство, поглощая месяцы и годы. Взаимное потребление! Мы должны были питаться туманом, а он – нашими жизнями. Забавно – или не очень…

А в доме стояла пустота, удручавшая своей беспробудной безнадежностью. Не было даже мышей, или крыс, или случайных насекомых, скребущих корявыми лапками по пыльным стёклам. Ничего. Только дом с его ветхими стенами, с его пустынной атмосферой и неприятными запахами. Только Предъадье, простиравшееся за окном отдалёнными смутными контурами.

Всё утонуло во мраке. Всё исчезло на перепутье реальностей. Всё растворилось, всё кануло в Предъадье, запутавшись в его тропах и чарах; хорошо хоть не было голубей – с этим птичками дело обстояло бы гораздо плачевнее.

Я обследовала каждый участочек, каждый уголочек, но ничего не нашла. Поэтому вернулась в комнату, где сидел Антон, кидая во тьму безучастный взгляд, – кажется, магия Предъадья снова захватила его, погрузив в апатию и уныние. Только теперь это ощущение безвыходности нахлынуло и на меня. И я была абсолютно уверена, что мы не вернёмся обратно, что мы совершили роковую, непоправимую ошибку.

Может, стоило снова позвать Эльвиру, попытаться договориться с ней? Нет. Она бы ничего не сделала, кроме как равнодушно ухмыльнулась, с едкими нотками в голосе уверив, что у нас всё потеряно. Посоветовала бы не скучать, может, рассказала бы ещё какую-нибудь свою историю и, изящно развернувшись, вернулась обратно. Такова была её сущность, таковы были её взгляды, на которые мы, жалкие, наивные путники, конечно, не могли ничем повлиять. Мы казались слишком обычными, а она – нет. Она жила чем-то таинственным и абстрактным, окутанным густой магической пеленой.

– Может, всё-таки позовём Эльвиру? – хмуро предложила я. От одного упоминания этого имени он оживился, приподнявшись, вытянув оружие, странно посмотрев на меня. Настолько странно, что я невольно отступила назад.

Хотя вряд ли он питал эту ненависть ко мне, вряд ли жаждал убить меня. И себя, наверное, тоже трогать не хотел. Я чувствовала, что он ненавидел Эльвиру всеми сущностями души – это было легко понять по каждому его жесту, каждому движению. По угрюмым изгибам бровей, внезапно перекосившемуся лицу и истончившимся линиям губ. Он не хотел видеть Эльвиру, стремился держаться от неё подальше, чтобы уже никогда не пересекаться со столь странной женщиной. Как и я. Как и голос, обитавший внутри меня, приказывавший мне действовать.

Но не как часть меня, не терявшая наивной надежды.

– Мы можем поискать выход из самого дома, – безразлично усмехнувшись, предложил Антон.

– Да, давай, – я немного оживилась, но, осознав, что никуда, кроме пустоты, мы не выберемся, снова приуныла.

Несколько дней подряд мы тщательно исследовали все двери, все возможные выходы, все коридоры. Мы дышали затхлостью и ветошью, мы слушали гнилостный скрип полов, местами прогрызенных неизвестными тварями… или обыкновенными мышами. Да, мышами, которые обитали на Земле, а не в Предъадье, которые не попали в проекцию, потому что были живыми существами. Которые остались в нормальном мире.

В этот день мы в очередной раз щупали ручку, холодную, металлическую, неподатливую. Упорно и усиленно толкали дверь, силясь вырваться из удушливой неволи, – не получалось. Ничего не получалось. А мрак все сгущался, переливаясь то багровым, то чёрным, то фиолетовым цветом, словно впитывая в себя все краски, наполнявшие наши жизни и мысли. Полнейшая обречённость. Глупейшая, непростительная ошибка!

Ни мышей, ни насекомых, ни людей. Только мы, затерянные в пространстве, зажатые среди измерений. Мы не понимали, как уйти, как выкарабкаться. Мы потеряли всякую надежду, невольно поддавшись проклятиям, что обвивали каждый угол «тюрьмы». Отчаялись.

Думать, лихорадочно думать. Следовало ещё поломать голову, долго, упорно, тщательно. Просто необходимо было разгадать загадку, которая в тот момент представлялась нам слишком трудной и запутанной. Наверное, она решалась магически, возможно, даже очень легко решалась, но мы ведь не владели магией! Поэтому помочь нам могла только Эльвира. Которая вряд ли пошла бы на уступки, даже если бы мы, пересилив себя, встали перед ней на колени. Это была бы пустая трата времени, ненужные минуты времяпровождения в компании ненавистного человека. Временем теперь мы, по идее, вполне располагали, даже слишком располагали, но лишний раз беседовать с Эльвирой совершенно не тянуло.

Что ж, кажется, оставалось лишь ждать, пока адские врата с металлическим скрипом отворятся, и стаи голубей, издав ликующий потусторонний клич, пропустят нас вперёд. Тогда мы и «отпразднуем» освобождение. Правда, не совсем такое, о каком мы мечтали, но хоть какое-то освобождение, окончание срока за непростительную ошибку. Злобно ироничное.

Неожиданно на меня снова накатили мысли о рабстве, тёмные, ненавистные. Огненная рука схватила изнутри. Нет, мы не могли сдаваться; спасение, спасение, только спасение! Я готова была сделать всё. Метаться по дому, ударяясь головой о стены, пытаясь пробить неприступную материю, бить окна и двери – все что угодно, только бы найти выход, лишь бы добраться до спасения. А Эльвира не могла быть настолько непобедимой, ведь нет безвыходных ситуаций, не существует непроходимых лабиринтов.

– Антон, ты понимаешь, я ненавижу этот дом! – воскликнула я, крепко сжимая кулаки и с отвращением глядя на осыпающиеся стены. – Меня здесь взяли в рабство! Мне давали унизительные указания. Я чистила какие-то котлы от голубиных кишок, я делала всякую гадость! – я жутко поморщилась, вспомнив, чем мне приходилось заниматься в этой хижине. Антон отреагировал с удивительно холодным и неприступным спокойствием. Неужели смирился и решил оставаться в этих стенах, пока не окончатся его дни, пока голуби не распахнут для него ворота в ад?

– Я чуть не сделалась рабыней голубей! Чуть не стала выполнять приказы жалких птичек, которых мы кормим на улицах! И ты предлагаешь мне здесь провести свою жизнь?! Нет. Ни за что! – последние слова вырвались отчаянным криком, а перед глазами снова невольно предстала ненавистная картина, которую я упорно пыталась, но не могла забыть. Котлы и голубиные тропы, странные люди, облаченные в маски голубей. Непонятные собрания и сомнительные речи, полные пренебрежения и цинизма.

Всё не должно было повториться. Я просто обязалась высвободиться, во что бы то ни стало вернуться домой, пусть даже в окружённый голубями город. Эта тюрьма – хуже ада. Её стены насквозь пропитались моей несвободой и болью, её стены были для меня страшным кошмаром, которые воплотился в реальность.

Не мешкать, только не мешкать. Следовало растормошить Антона, прижав его к стене, похлопав по безучастному лицу – сделав все что угодно, лишь бы он пришёл в себя, лишь бы опомнился хоть на мгновение. Его спокойствие раздражало.

«Предъадье читает человеческие мысли, Предъадье видит людей насквозь, ощущает их».

Да, мы всё ещё были там, в Предъадье. Кажется, дом чувствовал нас, с жадностью глотая потоки нашей боли, как кровопийца, высасывающий кровь. Нужно было успокоиться, хоть на секунду подумав о чем-то позитивном и светлом.

Но разве могла я думать «о хорошем», когда в голове неустанно всплывали образы самого ненавистного периода? Когда мои руки снова словно перебирали голубиные кишки, а ухо улавливало несуществующие импульсы скрипучих голосов птичьих сторонников?

Никак.

А Антон с неестественно спокойным видом рассматривал оружие, любуясь каждой частью, каждым изгибом. Странная вещь, непонятное творение, выкованное из потустороннего металла. Которое могло спасти нас, но теперь уже не имело смысла. И всё из-за того задания, какое мы приняли на свои плечи, не подумав в полной мере об ответственности и последствиях!

Но с голубями ведь помогло – может, и здесь поможет? Глупо. Ничего нам не поможет: разве могла эта пуля прорвать пространство, отворив выход, разорвав оковы бесплотного? Нет. Мы уже и без того потеряли один снаряд, тщетно попытавшись выстрелить в Эльвиру, пробудившую в Антоне зверя своими приторными и гадкими речами. Больше рисковать не стоило.

– Я понимаю, всё прекрасно понимаю, Лиза, – отрешённо вздохнул Антон, бросая пистолет на пол. – Мы могли бы попытаться позвать Эльвиру, но это будет бессмысленно, поверь. Я лишь снова увижу человека, к которому отношусь не лучше, чем ты к этому дому. Нужно думать над чем-то другим.

– Да, я тоже понимаю, она меня ужасно бесит. Но, может, всё-таки вызовем? – теперь готова была идти на крайние меры, даже такие глупые, бессмысленные, радикальные. Но способные вернуть хоть капельку ускользающей надежды.

Не успели мы обдумать план, как со стороны штор послышались шорохи, тихие, загадочные. Кто-то проник в помещение, открыв оковы реальности; кто-то медленно, изящными движениями подбирался к нам, буравя спертый воздух безумным взглядом, который мы ощущали, даже находясь на расстоянии от приближающейся фигуры. Эльвира? Может, своими разговорами мы невольно призвали ей? Всё равно. Увертываться и уходить от нашего непродуманного, унизительного, но, возможно, эффективного плана уже не следовало. Главное, чтобы не голуби.

Антон тут же поднял оружие и, приготовившись к выстрелу, принялся напряжённо вглядываться во мрак.

Эльвира. Вскоре её силуэт очертился во тьме. Она изящно развернулась и, легко подобравшись к нам, с приторной улыбкой сообщила:

– Приятная новость: я знаю, как вызволить вас из Предъадья. И я могу это сделать. Вы можете проследовать за мной, пройти через пространство, покинуть пределы Предъадья и голубиной обители. Пролететь реальности, очутиться дома! В родном мире, вместе с такими же наивными, глупыми, беспомощными, жалкими созданиями. Но это уже не важно. Важно условие – вместе с оружием в пространство сумеет окунуться лишь один из вас, раз вышла такая неурядица. Только один. Причём, ступив на человеческие земли, этому одному придётся отдать оружие мне. Сразу говорю – другой выход у вас отсутствует. Поэтому или вы остаетесь вместе, на всю жизнь, в окружении затхлой «романтики», глуши и пустоты, а потом, когда истекут часы, спокойно отправляетесь в ад, – на этих словах она изящно повернулась на носках, словно маленькая девочка. – Или кто-то уходит, но бросает другого. Так какая перспектива лучшая? – Она подняла брови, впившись в нас нездоровым взглядом. Резкие, выбеленные, словно маска, черты лица, прозрачные руки, бесшумная походка, странного цвета волосы, играющие на плечах… Неумеренно меняющееся выражение лица: от невозмутимого до восторженного, почти истеричного.

Неуравновешенная женщина, странная фигура, по случайности ставшая нашей спутницей… Она могла помочь, наверное, способна была сделать что-то полезное, но нам совсем не хотелось ей подчиняться. Отсутствовало желание следовать за ней, выполнять её приказы. Однако другого выхода не было. Потому что теперь наши жизни находились в ее руках.

– А поподробнее? Возможны ли неудачи? – уверенным тоном спросила я, подозрительно прищурившись, невольно подивившись тому, что уже совершенно не боялась Эльвиру. Что уже не задавалась мелкой дрожью от её мимики и движений. Я была на неё разгневана, бурно, значительно, и собиралась непременно выяснить даже самые мелкие подробности предстоящего нам путешествия. Раздельного путешествия?

Раздельного… Кому-то предстояло остаться здесь, в проеденных плесенью стенах дома, среди пустоты и бесконечности, среди беззвучного шороха тумана и отдалённого треска пламени. Провести жизнь в вечном одиночестве! Отправить себя в пепел раньше времени, потому что одиночество в таких условиях – хуже ада. Потому что такое единение – это, кажется, самый страшный кошмар, какой только можно вообразить.

Может, можно было оставить оружие? Уже не волновало, что оно значило, что мы сделали для его поиска. Я не смогла бы терпеть вокруг себя столь мерзостные стены, я бы просто морально не сумела к ним привыкнуть; но и Антона, уже и без того впавшего в апатическое уныние, не оставила бы. Ни за что! Ведь, несмотря ни на что, я любила его, причём гораздо больше, чем простого друга, приятеля или сопутника. Ведь я всё ещё ощущала на губах тот самый «привкус ада», который испробовала, когда только ступила в бездушную болотную жижу.

– Возможны ли неудачи? – загадочно протянула Эльвира, расслабленно сложив руки. – Нет, невозможны, совсем невозможны, говорю вам честно. Только в крайнем случае, но это уже зависит не от вас, а от меня.

– А если оставить оружие? – начала было я, но Эльвира меня сразу же перебила:

– Нет, если даже оставите оружие, всё равно выбраться сможет только один. Такова магия этих мест – после одной неудачи я уже не смогу организовывать ваше с ними взаимодействие в полной мере. Поэтому такое предложение бессмысленно.

– Только один из нас? Отлично, я останусь, – неожиданно решительно вызвался Антон, опустив оружие. – Лиза не лишится жизни, а меня уже ничего не пугает.

– Может, я? – робко спросила я, глядя в его горящие непонятым азартом глаза. Да, разумеется, я ненавидела этот дом всей душой, но по иронии судьбы я снова в него попала, причём уже в пределах другого мира. Так звучала ирония – таким, возможно, представлялось и моё будущее. От которого не имело смысла убегать, прячась, словно неизбежно умирающий от подступающей смерти. Гадкая, злая, горькая ирония!

Эльвира невозмутимо пожала плечами.

– Это ваше решение. Не моё. Думайте.

– Нет, это точно буду я, даже не думай! – твёрдо и уверенно произнёс Антон, и я осознала, что не могла ему сопротивляться… Не способна была спорить с ним, потому что он был убеждён, ясно, чётко, определённо; пугающая ярость скакала в его глазах, доказывая, что он намерен остаться в Предъадье. В любом случае.

– Хорошо… – приглушённо пролепетала я, нервно сглатывая, невольно отстраняясь от упрямого спутника. Стараясь не думать о том, что собиралась совершить предательство, истинное, гадкое. Что решила навеки оставить лучшего друга в гнилостной хижине, затерянной в беспробудной пустоте и одиночестве. Мы могли бы остаться вместе… Поступив по любви и верности, последовав принципу справедливости, но это не принесло бы ничего. Теперь было не до благородства. А вечная любовь, готовность кинуться ради друга в самые страшные авантюры, кристальная чистота и безгрешность – это по большей мере только сказки, шаблонные, наивные. Формирующие ошибочные и стереотипные представления.

Других путей не существовало, они все остались далеко позади, среди неизученных окрестностей Предъадья.

Возможно, однажды он всё же сможет спастись, сумеет выбраться, вернуть свободу – для этого требовалось время. Неизвестное количество. Неведомые месяцы, годы, десятилетия…

– Я готова, – угрюмо заявила я, взяв из рук Антона оружие и приблизившись к находившейся в ожидании Эльвире. – Абсолютно готова.

Мы не успели даже попрощаться. Потому что сразу после моих слов Эльвира исчезла, а мрак проступил сквозь окна, принявшись стремительно сгущаться. Расходящиеся голоса зазвучали в моей голове, отчаянно давя на разум, строя в воображении образы; смутная фигура Антона отдалилась, и я больше не смотрела в ту сторону, чтобы лишний раз не тревожить душу. Я снова летела сквозь пространство, сквозь время, сквозь расстояния… К свету солнца, пусть и немного помутившемуся от голубиного пламени.

========== Глава 29. От святости до преисподней ==========

Пелена растворилась в мутном и туманном сумраке. Дом остался позади, дом канул во тьму. Человеческие земли. Город С, петляющий улочками и перекрестками, играющий цветами и зеленью. Неужели я снова находилась близко к людям? Неужели я вернулась, неужели оставила позади жуткие окрестности, окружённые голубиным пламенем? В это не верилось, совсем не верилось – казалось, будто все это – сон. Ложь. Иллюзия. Такая же, как и в том омерзительном доме, от одной мысли о котором меня невольно бросало в дрожь.

Но я стояла на земле. На самой обычной, знакомой, человеческой. Только изменившейся, ужасно изменившейся. Опалённой беспощадным пламенем, вторгнутой в гнёт битвы и ненависти. Людей не было; улицы стояли сухие и безмолвные, холодные, угрюмые. Деревья вились ветвями и листьями, зловеще хрустели и кренились. Откуда-то доносились отдаленные отзвуки криков, растворяющиеся в пространстве. Кажется, все исчезло, потонуло, затерялось. Все невольно стало частью великого безумия, что разворачивалось, что не останавливалось.

В воздухе витал запах гари, деревья торчали безжизненными сучьями, ветер угрюмо безмолвствовал. Помявшись, я осмотрелась. И увидела дом. Ненавистная хижина, забытая среди зарослей, глядела на меня выцветшими оконными стыками, застеленными грязью, пропитанными безжизненностью.

Я все ещё была рядом. Совсем рядом с истинным ликом зла, бурившего крошащиеся стены. Дом словно звал меня, словно просил, чтобы я сделала несколько шагов, подошла ближе, отворила дверь, побрела по вязкому полу. Утонула в «меду». Возможно, пожертвовала годами и временем, потеряла жизнь и дороги, как Антон, оставшийся там навеки, вынужденный проводить всю свою жизнь в месте, граничащем с Землёй и адом.

Я бы попечалилась и подумала, потосковала и поразмышляла, но сейчас было не время. Не время для сантиментов и воспоминаний, не время для рассуждений и выводов.

Оружие тяготило мою руку, придавая смутной уверенности, взгляд упирался в трухлявые гнилые стены. Я должна была идти в дом. Я обязана была побороть себя. Ствол, словно компас, указывал мне направление, говорил, куда идти, давал необходимые подсказки. Ответы на все вопросы. Решения всех задач.

Крепче сжав пистолет, я двинулась вперёд. Ноги ныли, не желая двигаться и слушаться, отказываясь подбираться к объекту моей ненависти. Но мысли упорно убеждали меня, что следовало идти вперёд, к победе, к достижению цели. У меня были стремления, у меня имелся смысл. Оставалось действовать. Оставалось нещадно бить голубей, расплёскивая их горящие перья.

Дверь скрипнула под моим толчком, половица аморфно растеклась под ногами, но я в ней не увязла. За дни, проведённые в доме, в том числе в Предъадье, я поняла, как по ней продвигаться, чтобы не застревать в вязкой мути. И теперь я знала дорогу. И теперь я уверенно шла вперёд, без страха и паники, без тревоги и непонимания. Только с целью. Только с яростным желанием сражаться до победного конца.

Я медленно шла по коридору, прислушиваясь к шуму и треску, доносившемуся из комнат. Там что-то происходило, что-то крутилось и металось, что-то вертелось стремительной воронкой. Странное действие. Неведомое сражение, покрытое пеленой пыли и мрака. Представив, что могло быть за этими стенами, за этой гнетущей пустотой коридоров, я откровенно поморщилась. Убийство. Кровь. Чьи-то окровавленные внутренности, распрыскивающиеся по стиснутому пространству.

Но я не боялась, я двигалась смело, упорно, решительно. Подобралась к очередной двери, рванула ручку – и очутилась в комнате, наполненной людьми. Кричащими и ругающимися. Кажется, почти дерущимися.

Те мерзкие личности, некогда поймавшие меня в рабство, снова проводили собрание. Только другое, громкое, скандальное. Собрание, на котором присутствовала уже не понаслышке знакомая мне женщина с безжизненными чертами и пылающим безумием взглядом. Эльвира управляла ими, была их верным командиром и предводителем, идеалом и целью.

Стоя посреди круга, она с азартом размахивала руками, словно что-то им объясняла. Они слушались. Они подчинялись. Они не смели перечить, потому что, кажется, именно она была им главным руководителем.

Ненависть усилилась, закипев, подступив к моему горлу горячими волнами, но не следовало ей покоряться, идя на поводу у чувств и эмоций. Сейчас стоило морально высушить себя. Стать такой же, как Эльвира, такой же, как её безумная компания. Бесчувственной и безропотной. Безмолвной и безрассудной.

Половицы глухо заскрипели под моими ногами, создав дополнительный шум. От которого они заметили и увидели меня. Обезумевшие, они глянули в мою строну, жаждущие наброситься, готовые разорвать на части. Кажется, в один миг стены начали крошиться. Рушиться от ярости и ненависти, от злости и ревности, от всеобщего безумия и азарта.

Но я сделала решительный шаг вперёд, выставив оружие. Я знала, что от Эльвиры мне не убежать – она бы все равно нашла меня, куда бы я ни пошла. Иначе бы я и вовсе не стала соваться в этот дом, ужасный, ненавистный. Я бы двинулась на улицу, я бы принялась искать голубиных главарей, бороздивших опалённые городские пустоши. Я бы попыталась сделать хоть что-то, чтобы помочь жителям С, но не вернулась бы в дом, никогда не вернулась.

Однако это меня не останавливало. Ни дом, ни люди, ни Эльвира, ни магия – ничего не останавливало. Теперь я была уверена, что Эльвира не получит оружие. Я никогда его не отдам. Никогда не протяну во вражеское руки, пусть и вызволившие меня из подступающей адской копоти.

Все было или лестью, или обманом, или недоговорённой правдой. Скорее всего, она снова пыталась что-то хитро повернуть, чтобы никто ничего не узнал, чтобы никто не заметил. Она ничего не сделает. Она не сможет. Даже несмотря на значительную силу и, наверное, виртуозное владение оккультными науками.