Текст книги "Голуби — стражи ада (СИ)"

Автор книги: Алиса Линтейг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

И вот, когда изображение, казалось, стало особенно ярким, все поползло перед моими глазами. Звуки остались где-то позади, обратившись смутными обрывками.

========== Глава 25. Это привкус ада? ==========

Когда перемещение сквозь пространство закончилось, я обнаружила, что стояла в какой-то клейкой почве. Ноги частично увязли, джинсы были неизбежно испорчены. Что-то чмякало под подошвами, но я не могла заставить себя посмотреть, что именно.

Мне было слишком страшно. Страх наливал мою голову пусть неосязаемой, но такой же тягучей холодной жидкостью. Я ничего не видела, кроме мрака, – возможно, и вовсе ослепла. В голове что-то отчаянно пульсировало, а по рукам горячими струйками стекала кровь. Кажется, я невольно превратилась в маньяка…

Последняя мысль навязчиво крутилась в голове, заставляя меня в ужасе содрогаться. Поверить, что я только что убила человека, с которым, к тому же, неплохо общалась, было невозможно. Разум упорно отрицал назойливые слова, мысли смешивались в кашу. Такую же вязкую и склизкую, как и почва под ногами.

Немного придя в себя, я распахнула глаза и осмотрелась. От вида окрестностей, простиравшихся вокруг, что-то заныло в моей груди. Недавние воспоминания начали обретать пугающую чёткость.

Чьи-то невидимые зубы словно впились в моё горло, заставив сердце биться в поистине безумном темпе. Теперь я окончательно поняла, что все это случилось со мной не в кошмарном сне – наяву. И в совершенно адекватном состоянии.

Я не была пьяна ничем, кроме паники, не курила, но почти спокойно убила живую душу. И плевать, что в это дело был вмешан дьявольский голубь! Да, своим появлением он заставил меня убить, но разве это было оправдание? Разве это как-то могло объяснить мой на редкость гадкий поступок?! Нет.

Голос совести, резко пробудившийся в голове, казалось, начал разрывать меня на части. Ощущая, как горят щеки, я стояла на месте, не в силах сдвинуться. Время не ждало, но до этого мне не было дела. Я совершила страшное, я преступница, я тварь! Я оставила на себе чёрное клеймо, которое уже ничем не стереть и не свести.

Я нервно сглотнула, уставившись затуманенным взглядом на грубое переплетение ветвей. Во рту появился неприятный солоновато-горький привкус – наверное, таков вкус крови, когда её действительно много, подумалось мне. А может, это привкус ада?

Тёплая ладонь Антона, почему-то не запачканная кровью, коснулась моей руки. Я подняла голову и посмотрела в его серьёзные глаза. Он был хмур и задумчив, но, похоже, уже ничего не боялся. Может, и мне следовало перестать?..

Неровные тени, ниспадавшие с деревьев, плясали по его лицу. Рассматривая их, я рефлекторно поёжилась. Во флюоресцентном белом свете, который исходил из самого пространства, они казались особенно жуткими.

– Мы в аду? – тихонько спросила я, тщетно пытаясь подавить зябкую дрожь. Меня морозило, словно от высокой температуры. Но это была не болезнь – я точно знала. По крайней мере, не физическая.

– Ну, почти… – многозначительно протянул Антон, начав левой рукой непринуждённо играть с моими волосами.

Зашелестела бумага, и в руках парня появился мятый лист с картой и координатами пресловутого дерева. И всё-таки, кому только могло прийти в голову – прятать оружие в дупле?!

Мелкий почерк Макса в световых всплесках резанул мне глаза, вновь навеяв пугающие мысли. Это Максим сподвиг меня на убийство. Это он – главный виновник моей душевной боли!

– Дорога неблизкая, – безрадостно заметил Антон.

Он свернул бумажку и ещё ближе подобрался ко мне. Его взгляд скользнул по моему телу, и, не понимая, почему, я невольно улыбнулась. Хотя внутри мне было совсем не до улыбок.

– Не бойся. Самое страшное мы уже, можно сказать, прошли. – Он обнял меня, пытаясь успокоить.

Кажется, хватка зубов, грызших меня изнутри, начала ослабевать. Меня по-прежнему трясло, мне было необъяснимо холодно, но теперь все тревожные мысли затмило другое желание. Удивительное желание!

На какой-то миг я словно забыла о тропах, рассекающих зловещий лес на несколько частей, и о башнях-копьях, и о тумане, и о голубях. Я подумала о доме, который в тот момент не просто находился в другом городе – скорее всего, в другой реальности. И стало легче.

Погрузившись в себя, я не заметила, как наши объятия стали крепче. Руки Антона мягко коснулись моего лица, наши взгляды снова встретились, замерли, утонули друг в друге – и что-то внутри меня затрепетало. Тягучий страх отступил, а на смену ему пришло другое, приятное и, пожалуй, сладостное чувство. Уютное тепло мягкими волнами захлестнуло боль и ужас.

Небольшой рывок – и наши губы соприкоснулись в чувственном поцелуе. Забытьё стало сладостным и уже не давило на меня – наоборот, появилась воздушная легкость, словно я внезапно оторвалась от земли и полетела в неизведанные дали. Впрочем, дали и вправду были неизведанными – по крайней мере, с Антоном.

Какой-то терпкий, пьянящий привкус вскружил голову, и меня посетила странная мысль. «Это привкус ада?» – задался вопросом внутренний голос, когда, ощущая все тот же манящий трепет, я немного отстранилась от Антона.

– А это было здорово! – воскликнула я, глядя в сияющие глаза друга. Даже несмотря на грядущие испытания, он беззаботно улыбался. Улыбалась и я, словно глупая школьница, которой учитель предложил тайно встречаться.

Не улыбалось только Предъадье. Оно хмурилось и смотрело на нас многочисленными глазами-башнями, застеленными, но не ослеплёнными пеленой тумана. Карта, которую Антон вновь развернул, тихонько шелестела. Почва чмякала, чавкала и приглушённо булькала…

========== Глава 26. Ни пташек, ни крошек, ни скамеечки ==========

Странный запах напаивал прелый воздух, что-то негромко поскрипывало, гармонируя в такт с монотонным шелестом бумаги. Густые, словно сотканные из неровного кружева тени плясали на отсыревшей почве. Лес простирался впереди и казался бесконечным; где-то в клубящемся тумане проступали остроконечные вершины башен, увенчанных зловещими куполами. Когда я смотрела на фото, у меня создавалось впечатление, будто в этом месте башни заменяли небо. Сливались в неровный узор, создавали зрительный обман. Казалось, что они – высшая точка; неба нет – вместо него только увесистые купола и вершины высоких деревьев.

Я немного ошиблась: неба в Предъадье действительно не было, зато туман не только расползался по земле, а буквально стискивал пространство, смещая его и сжимая, словно на карте или проекции. Неровно. Раздражающе. Я думала, что ещё немного – и у меня начнутся галлюцинации. Или уже начались: уж очень кривой, корявой, неестественной казалась местность.

Антон же спокойно продвигался вперёд, следуя за подобием карты. Более того, он как-то ориентировался в тумане! Если бы у нас было время, я бы непременно попыталась выяснить, как у него так получается. Но часы не останавливали своего хода даже в Предъадье, стремительно уносясь вперёд, оставляя позади секунды и мгновения. Поэтому я покорно шагала за спутником, полагаясь на его умение разбираться с местностью. С этим у него должно было быть всё в порядке: раньше он никогда не подводил. По крайней мере, в обычном мире.

Прислушиваясь к монотонному чавканью почвы, я сохраняла спокойствие и сама удивлялась, как мне это удавалось: только что не знала, куда себя деть, чтобы справиться с затуманивающей разум паникой, а теперь была почти невозмутима. И абсолютно готова к испытаниям, даже если в них пришлось бы биться с голубями в их демоническом обличии.

Сердце стучало ровно, руки не дрожали, голова не клонилась от тревожного внутреннего звона. Только глаза побаливали от странных форм окружающих предметов и где-то в груди порой вспыхивала чуть заметная искорка негодования.

Преодолев некоторую часть леса – по правде говоря, я плохо понимала, какую – мы вышли к небольшой роще, застеленной всё тем же туманом. Корявые деревья неровным полукругом выстроились около клочка размякшей земли и периодически странно подрагивали, несмотря на то что ни о каком ветре в глуши и речи быть не могло. Если он там и существовал, то только вызванный неестественный путём – например, голубиными крыльями, рассекавшими вязкий воздух. Впрочем, думать об этом решительно не было времени. Наше внимание привлёк странный звук, напоминающий шелест перьев, и посторонние мысли пришлось отбросить. Я кинула мимолётный взгляд в сторону куполов и, приметив смутные силуэты, в напряжении замерла на месте. Голуби – быстро догадалась я, а затем сделала жест Антону, пытаясь намекнуть, чтобы он спрятал листик с координатами куда-нибудь подальше. Пташкам совсем не следовало знать о нашем присутствии в их обители, а тем более – о цели, с которой мы в неё нагрянули. Заветной бумажки им тоже видеть было нежелательно.

Уловив мои намёки, он забросил листы в карман. Я слегка улыбнулась и хотела подобраться к другу немного ближе, но тут же замерла: в этом месте, напоминавшем рощу, почва была особенно вязкой. Она походила на склизкую переваренную кашу, на тягучую массу, в которой в быту утопала посуда. Или беспощадную к путникам болотную топь. Точно! Топь. Именно топь, безжалостную и гнилую.

Антон крепко схватил мою руку, пытаясь вызволить меня из болота, но и сам увяз. Наверное, мы смотрелись забавно и, будь это игрой, заливались бы беззаботным смехом. Однако с развлечениями это не имело ничего общего.

Земля под ногами расходилась и вдавливалась, обращаясь болотом; деревья кренили свои ветви, корявые, дуплистые. Что-то двигалось и подступало со стороны башен. Странное приближалось, неведомое подкрадывалось к нам. Но я не боялась. Я ничего не боялась, словно находилась не в Предъадье, а дома, словно всё, что происходило вокруг, было только сном. Сном. Сном! А может, это – и вправду сон? Может, нет никакого Предъадья, нет демонических голубей, сметающих и порабощающих человечество? Есть только милые курлыкающие птички и хлебные крошки. Есть мир, солнце, жара, есть скамеечка, потонувшая в прохладной древесной тени, на которой я, уставшая от тяжёлого дня, решила немного передохнуть и задремала. И увидела бред, странный, абсурдный.

Почва вновь зачавкала и забурлила, принявшись особо интенсивно утягивать нас в адскую чернь. Антон крепко держал мою руку, пытаясь вызволить меня из топкой жижи, но, кажется, тщетно. Потому что вряд ли из неё имелось спасения. Потому что позади багрянцем пылала кровь, а впереди зиял ад, неведомый, неизученный. Только ад. Ад, охраняемый вооружённым полчищем голубей-демонов, что принялись уже изгонять из своих владений нежелательных гостей.

Нет! Не будет милых пташек, не будет скамеечки, затерянной в тени, не будет солнца и крошек, потому что это не сон, а явь, потому что мы действительно совершили непоправимое деяние и очутились почти в аду. Проникли в обитель страха и ужаса с фосфоритными куполами, венчающими громоздкие башни, и зыбучими топями.

Топь утягивала наши тела и разумы, топь звала нас, заманивала к воротам. Наверное, она хотела пропустить нас, но не к деревьям, не к знаку и оружию, не к таинственному замку, схваченному голубиным пламенем, а в ад. Только в ад. Больше никуда. Кажется, мы должны были погибнуть, захлебнувшись болотной жижей и очутившись в аду. Осознание нагрянуло на меня внезапно, резко, стремительно.

Все преступники, обделённые властью и именем, попадают только в ад. Предъадье – для демонов и элиты. А люди уходят. Людям нет ни места, ни дороги, ни пути. Только врата, поскрипывающие невидимыми петлями, плавящиеся в голубином пламени.

Болото было почти по горло. Антон уже не держал меня, потому что не мог физически, ибо захвачен был топью, обитавшей на каждом маленьком участке жуткого места.

А тропы вились змеями, закрученными, зловещими. Зазывали и утягивали нас, схватывая, поглощая, погружая. Уже сдавшись, я застыла на месте, послушавшись адскую силу, почти смирившись с тем, что скоро меня не будет, скоро я окажусь в аду…

Нет, буду. Оптимистическое упорство внезапно нахлынуло на меня, заставив вырываться, резко, отчаянно. Подтолкнуло бороться за каждую секунду жизни – как своей, так и друга, уже предавшегося тягостному унынию. Наверное, он боялся или не понимал. Или покорился чарам Предъадья – что было неудивительно, совсем неудивительно. Его глаза угасли, яростный азарт исчез, бесчеловечная маска сковала скулы и губы. Он не двигался, не сопротивлялся булькавшему болоту. Топь давила и утягивала, подбираясь к лицу, пытаясь забраться в дыхательные пути. Жаждая погубить и унести в ад. Отвратительное болото! Отвратительное место! Отвратительный запах и атмосфера.

Но я знала, что должна выбраться, я была как нельзя точно уверена, что мы спасёмся, мы не попадем ад. Мы вернёмся домой. Причём успешно выполнив тяжёлую миссию.

Я судорожно принялась строить план, но мои мысли внезапно прервал хриплый голос, адский, потусторонний. Он доносился со стороны замка. Он был удивительно громким, словно говорящий использовал рупор или какой-то магический усилитель голоса. Голос будто разрывал пространство, разрезая его и размежевая, образовывая в земле трещину, стремительно затягивавшуюся болотной жижей.

Речи заманивали нас в болото, покорно сопровождали ко дну. Особенно Антона. Впрочем, вряд ли на него действовал голос – скорее чары Предъадья, наводящие невыносимую тоску и уныние. Он был печален и бледен, он не хотел выбираться, и какой-то миг мне даже подумалось, что он жаждал утонуть, сдавшись перед болотной топью и демоническим гневом.

– И да свершится великий суд над жалкими предателями! Над наивными, беспомощными дилетантами, не сумевшими оправдать своё великое призвание. И да развернется адское чрево, поглотив в себя остатки их окровавленный перьев. И да погаснут навеки пылающие очи их. И да падут их беззащитные головы в пучину преисподней!

Откуда-то донеслись странные звуки, напомнившие мне звон колоколов. Колокола. Церковные колокола! Неожиданно меня словно осенило: я вспомнила слова Максима о том, что Предъадье читает наши мысли, Предъадье видит нас насквозь, Предъадье ощущает нас. Значит, оно могло понимать наши мысли. А церкви обычно отпугивали демонов. Не голубей, конечно, но различных омерзительных тварей, вспенивающих адский котёл.

А ведь эта топь – тоже почти адская тварь, причем, наверное, не такая сильная, как демоны-голуби. А это значит, что её можно было отпугнуть.

Расслабившись, я принялась представлять прекрасное поле, усеянное изумрудной зеленью, яркие солнечные лучи, блещущие, играющие, пляшущие вдоль полян и несуществующих цветочных изгородей. Озаряющие мирную землю. Поле и цветы. Густо пахнущие цветы и травы, окаймляющие небольшую церквушку с выбеленными стенами, ослепительно-золотыми куполами и мастерски выделанными вычурными витражами. Мир и добро. Свет и святость. Любовь и защита. Я крепко сжала руку Антона, представляя образы как можно ярче и красочнее, стараясь прорабатывать каждую деталь, каждую границу, каждый контур. Похоже, рождалась надежда.

«Вы не победите, вы никогда не победите, адские твари!»

А зловещий звон замка с неистощимой мощностью разрежал воздух; голос, гипнотизирующий разумы, стремительно наполнял наши головы. Мы не понимали, что означали те речи, но невольно желали им следовать и подчиняться, покоряться и слушаться. Это был язык демонов? Голос мрака? Шёпот адских созданий, окружающих пресловутые врата?

Неожиданно почва задергалась, словно что-то живое, наделенное душой. Душа. Неужели у этого места была какая-то душа? А впрочем, возможно: душа чёрная, изувеченная, исковерканная, испепелённая голубиным пламенем. Возможно, это душа имелась, и теперь она мучилась, не способная выдерживать на себе положительной энергии.

Впрочем, она не голодала. Она ощущала и негативные эмоции Антона, что питали её, поддерживали, давали ей силу. Что позволяли ей сражаться с моими добрыми надеждами и намерениями, ловко обороняясь от невидимых световых потоков.

Кажется, Предъадье всё отчаяннее схватывало энергию Антона, выедая радость и силы, засевая холод и уныние. Похоже, он становился слабее: когда мы только пришли, он был совсем другим, стремительным, деятельным, гонимым жаждой яростного возмездия. А теперь стал унылым и флегматичным. Растерянным, угрюмым и подавленным. И явно не хотел ничего, кроме как стоять на месте, бессмысленно вглядываясь в километры тумана.

А может, часть негативных эмоций, которые испытывала я, осознавая убийство, вместе с поцелуем передалась и ему? Бред. Глупость. А возможно, что и нет. Может быть, оно и было так: это ведь Предъадье, место, отделяющее землю и ад; жуткие края, питающиеся эмоциями и талантливо играющие на человеческих страданиях.

Игра, всего лишь игра. Милая, словно детская шалость, безвинная и беззаботная игра. Игра с чувствами и эмоциями, мыслями и намерениями, игра с человеком, как с марионеткой, пляшущей на тонкой веревочке, с жалкой куклой, вынужденной идти на поводу у каких-то птиц, пусть и располагающих демоническими крыльями. Нелепица! Безумие!

Я глубоко вздохнула, продолжая сильную личную битву. Думать о хорошем. Думать о чём-нибудь светлом и радостном, добром и беззаботном, светлом, веселом, наивном. Думать о спасении. Надеяться на скорейший выход и освобождения мира от голубиного пламени, губящего ни в чём не повинных жителей…

– Думай о хорошем! – громко завопила я, стараясь перекричать окружающие звуки, громкие, пронзительные, режущие. – Антон, не думай о плохом! Не думай о том, где мы, что нас ждёт впереди. Ни о чём не думай. Только представь что-нибудь светлое вроде неба, дома, мамы… – но на последних словах я осеклась: едва ли мысли о матери принесли бы ему удовольствие. Скорее всего, он всё ещё страдал и мучился, тосковал и горюнился. Вряд ли окончательно оправившись от тяжкой потери, боли и скорби.

Его матери с нами не было, относительно давно не было. Потому что её убили голуби. Потому что она стала несчастной жертвой пламенеющих птичьих крыльев, с нещадной силой обрушившихся на её беззащитную голову. Кормом. Добычей, не успевшей спастись.

Она стала, но её сын не станет – я старалась предвидеть это, тщательно, упорно, затруднительно. Пыталась верить, что мы спасемся, мы уйдём, выберемся, добыв оружие. Закончив наше дело. Я должна была в это верить!

А о матери Антона, так нелепо погибшей, наверное, думать не следовало. Потому что она уже находилась в мире далеком и неизведанном, сумрачном и безвыходном. Не стоило о ней вспоминать, расковыривая раны: она осталась в прошлом, далеком, красивом. Или всё-таки стоило?.. К счастью, мне этого было не понять.

От моих слов выражение лица друга переменилось, подернувшись тоской и грустью, однако совсем не теми, что навевало Предъадье. Он стал живее. Бледность окрасилась, в глазах заиграли тусклые огоньки. Кажется, его былой азарт начинал понемногу возвращаться – это радовало!

Глядя на Антона, я теперь чётко осознавала, что он ещё не умер, что он находился со мной. Он был рядом. Близко. Не в аду.

Предъадье наслаждалось болью и жадно заглатывало её, Предъадье чувствовало весь негатив, но, судя по всему, больше не ослабляло моего спутника. Не наполнялось опасностями. Не пыталось уничтожить нас, утопив в болоте или испепелив в голубином пламени.

– Думай о хорошем, думай о хорошем! – продолжала срываться я.

Тем не менее почва зловеще булькала и чмокала, а воздух вздрагивал от лязгающего звона таинственных колоколов, аккомпанировавших адскому голосу. Который зачитывал какой-то приговор. Неверное, смертный приговор, оглашавшийся на великом суде наказуемым, не пожелавшим переменить свою сторону в течение десяти лет человеческой жизни.

Великий суд начался, великий суд осуществлялся. Толпы воинственных демонов заседали под стенами каменных дворцовых сводов, увеча и мучая собственных сородичей. Демонов-голубей. Голубей-судей и палачей, голубей-вершителей, голубей-мучителей. Созданий, от одних мыслей о которых моя кожа невольно покрывалась мелкими мурашками.

Там, в этой мерзкой башне, в тот момент находился и наш друг Максим. Несмотря на то что я ничего не видела, я точно знала что он там, что он среди них – среди наказуемых и предателей, воспротивившихся воле ада. И, наверное, демоны уже готовы были опалить пламенем его перья, разорвать на части его клюв и голову, разбрызгать кровь по пространству. Свершить заключительный штрих расправы.

– Думай о хорошем.

Неожиданно лицо Антона озарилось новой искоркой жизни. Его глаза, яростно заблестев, широко распахнулись, замершие уголки губ подернулись. Кажется, внутри него закипала какая-то сила! Которая боролась с чёрной магией Предъадья. Которая отрицала обманчивые внушения, которая защищала от коварных демонических помыслов. Он боролся, он сражался, он оборонялся – почему-то я чувствовала это. Ясно ощущала каждой клеточкой тела.

Тем не менее во взгляде Антона читались удивление и растерянность; подобравшись немного ближе, он крепко сжал мою руку. Настолько крепко, что мне стало больно. Я хотела выяснить, в чем дело, и попросить, чтобы он немного ослабил хватку, но, уловив завороженный взгляд, почему-то сразу обо всём догадалась.

– Ты – источник моих позитивных мыслей, – лаконично произнёс Антон, словно озвучив мои предположения вслух. Правда произнес не совсем позитивно – но это имело обоснованные оправдания. В его состоянии вряд ли возможно было радоваться каждому дню и мгновению, каждой секунде и моменту. Он все ещё оставался удручённым, подавленным, измученным. Он всё ещё окончательно не справился с эффектами чёрной магии.

А я, оказывается, была источником светлых мыслей и надежд, защитой и оружием, маяком и попутчиком. Я могла спасти от грусти и апатии. Направить на нужный путь, избавить от тяготящей тоски. И даже помочь в страшной борьбе с силами ада, врывавшимися в сознания.

Однако голос моего друга по-прежнему оставался равнодушным, незаинтересованным, безучастным – это не могло не волновать. Подсознательно я ужасно боялась, что он не сможет справиться, что в итоге поддастся силам ада. От каждой такой мысли что-то словно схватывало меня изнутри, скручивало, морозило. Предъадье. Конечно же, оно боролось, оно стремилось ухватиться за каждую тревожную мысль, как за спасительную соломинку. Кажется, ему не хватало сил и энергии, ему не доставляло пропитания. Светлых мыслей было слишком много. Светлые мысли боролись с демоническими силами, заставляя их истерично дёргаться. И искать спасение. Любое спасение! Поэтому нельзя было предаваться тревоге и панике ни в коем случае – даже если бы Антон принялся глубже погружаться в гнилостное чрево Предъадья.

Следовало думать о благих целях и надеждах, следовало представлять, что вскоре наша планета навеки очистится от голубей. Мечтать и верить. Сражаться и не рваться вперёд.

Неожиданно по всей окружающей площади рассеялся свет, яркий, спасительный, животворящий. Рассекающий и вдавливающий почву, борющийся с потусторонними силами. Мы сотворили чудесное сияние, мы вызволили мощное оружие из глубин собственных разумов. Огонь позитивных мыслей и надежд, фыркнув, зажёгся; свет искренний идей и мыслей озарил земли ненависти.

Почва застыла и затвердела, образовав витую дорогу, что вела к нужному лесу. Если верить карте, нам оставалось совсем немного – мы должны были справиться, обязаны выполнить это. Несколько шагов. Несколько движений. Несколько незначительных мгновений, если только, конечно, дальнейшая дорога не приготовила нам ненужных препятствий.

Удивительно, но мы остались чистыми, незапятнанными, невыпачканными: почва не повредила и не очернила нас, не помутила и опорочила. Теперь ничего не было. Мы выглядели свободными, сосредоточенными, спокойными. А впереди раскидывался витыми тропами путь, зазывая и заманивая, беззвучно нашёптывая, что осталось совсем немного, совсем чуть-чуть. Препятствий не встречалось; все ярче вырисовывался туманный лес, пронизанный тенями и запахами. Окутанный загадками и тайнами.

Кроме того, почва смыла с нас следы убийства. Вычистила. Отдала грешной топи, придавленной нашими приятными мыслями и эмоциями. А мы смогли, мы сумели, мы сделали это – препятствие растворилось позади, первый шаг был выполнен. Теперь предстоял второй – добраться до древа, стремительно, уверенно, без лишних приключений и испытаний.

Легко ли это? Просто ли? Быстро ли? Вряд ли. Судя по всему, добраться до леса не составляло труда – просто двигаться вперёд, не оглядываясь, не оборачиваясь, не отступаясь. Просто идти, следуя целям и намерениям. Упорно сверяясь с картой. Надеясь на лучшее человеческое будущего.

Но голос! Адский голос, сотрясавший пространство, с неподдельным азартом оглашавший смертные приговоры. Он мешал и сбивал с пути, беззвучно подсказывая неверную дорогу. Пытался остановить нас. Жаждал вернуть назад, в адскую гущу, в болото, в топь. Голос и звон колоколов. Ужасный гипнотический звон, из-за которого мы шли очень медленно, покачиваясь, словно пьяные – опьяненные чарами Предъадья.

Однако путь оказался недолгим, лёгким, беспрепятственным – удивительно! Дорога изящно обогнула корни и бугрища, дорога привела нас к дереву. Спустя несколько относительно спокойных минут мы уже коснулись его коры, испещрённой рытвинами и царапинами, высушенной до основания. Заветная кора. Чудесное дерево. Остатки таинственного сока, поблескивающие неестественными пятнами. И дупло. Небольшое дупло, внутри которого компактно лежал сундук, наполненный чем-то неведомым, загадочным. Странным и заманчивым. Таинственным и притягательным.

Пытаясь добраться до сундука, я коснулась коры дерева, но сразу же же отпрянула, потому что оно принялось распространяться, копироваться, множиться. Всё снова стремилось запутать и сбить с пути. Предъадье оборонялось, не пропуская нас, глупых случайных путников, а потусторонний голос всё громче звучал из неведомых глубин, заставляя невольно содрогаться.

Нельзя было стоять на месте, следовало действовать. Как можно скорее действовать: деревьев становилось больше, трухлявые сучья и ветви множились и разрастались, загораживая путь и сбивая с логики.

А мы в тот момент словно находились на островке, порождённом нашими позитивными мыслями и эмоции, защищавшем от ужасающих сил Предъадья. В то время как всё расплывалось и утопало. Погружаясь в адское чрево, разбрасывая земельные клочья. Кажется, всё исчезало, всё пряталось, всё притаивалось. И только громогласно звучал страшный адский голос, сопровождаемый монотонными колокольными ударами.

Был ли выход? Было ли спасение? Имелось ли заклинание? Я принялась судорожно думать, с тихим ужасом оглядывая копирующиеся деревья. Которые уносились на многие километры вперёд в хаотичном множащемся танце. Которые делали нас бессильными и беспомощными, затерянными и запертыми. Нет! Я не должна была думать о негативе – иначе Предъадье бы непременно настигло меня, завладев моими намерениями и мыслями. Только о хорошем. Думать о хорошем, надеясь на позитив, не теряя надежды, стремясь вырваться вперёд. Биться с голубями и собственными страхами.

Неожиданно Антон, кажется, пришедший в себя, выставил нож и бросился к деревьям. Лес продолжал множиться и копироваться, мелькать и сплетаться, путаться. Но Антон был не так прост – когда он вонзил в попавшееся дерево, ничего не произошло, поэтому он провёл его глубже, пытаясь продырявить призрачную материю. И опять лишь рассёк воздух, абсолютно не навредив ни дереву, ни Предъадью, ни сумраку, ни чарам. Копия. Подделка. Фальшь. Похоже, мой спутник, как и я, сразу об этом догадался. Потому что, завидев неудачу, бросился к соседнему дереву, выглядевшему более четким и осязаемым, более ясным и очерченным.

Он делал это до тех пор, пока на одном из деревьев не появилась царапина. Прикосновение металла остановило копирование; деревья снова слились воедино, образовав массивное сплетение. По-видимому, они не реагировали на металл и понимали только прикосновения человеческой кожи – интересно. Металл оказался спасением, его удар раздвинул кору, открыв нашим взглядам дупло, глубокое, массивное. Скрашенное сундуком и таинственным сиянием.

Странная пелена, похожая на вуаль, скрывавшая дупло, лопнула от ножевого удара, и сундук чётко предстал перед нашими взглядами. Кто-то не слишком умело прикрыл святое оружие, кто-то не припорошил следы после преступления. Кто-то совершил глупость, не подумав, что, наверное, могли появиться и другие желающие добыть заветный ствол и совершить победоносный и славный подвиг. Не решил. Не рассчитал. Не подумал. Однако это уже было не важно.

Между тем, наивно посчитав, что сундук не защищён, я ошиблась: стоило нам схватить сокровище, как со всех сторон принялись наступать птицы, яростные, взбешённые. Голуби. Они летели к нам, перекрикиваясь и взмахивая исполинскими крыльями. Все ближе и ближе – рядом, в нескольких шагах. От них не получалось ни спастись, ни убежать. Как и топь, они жаждали погубить и отправить нас в ад, осуществив очередную кровавую казнь, но, разумеется, представляли большую опасность. Как минимум потому, что обладали осязаемой плотью.

Страх давящим комом подступил к горлу, голова снова закружилась, но я пыталась бороться, отчаянно, уверенно бороться. Думала «о хорошем», наивно полагая, что, может, это хоть немного остановит и птиц. Кажется, бесполезно. Потому что птицы не замедлялись, проявляя себя такими же стремительными и неумолимыми.

Словно очнувшись от временного помутнения, я внезапно осознала, что… летела верхом на голубе! Они схватили нас, скрутили и посадили на собственные спины, похоже, решив разобраться с нами в стенах проклятого замка. Или сразу сбросить вниз. Чтобы накормить ненасытную почву или омыть пол человеческой кровью, создав дополнительное зрелище к картине мучительной казни.

Птицы выглядели озлобленными, птицы горели яростным клокочущим пламенем. Они определённо жаждали погубить нас, отправив напрямую в ад, – у тех, кто уже оказался в Предъадье, другого пути не было. Убить. Разорвать. Скинуть на граненый каменный пол, припорошенный костями и кровью невинных; сделать то же, что и со своими неугодными бывшими сторонниками, которые в тот момент упивались последним часом.

Они тащили нас к замку, пронося сквозь сжимавшееся и сплющивавшееся пространство; они кричали и дёргались, распространяя повсюду своё демоническое пламя. Страшное пламя. Губительное пламя, заживо сметающее все живое и дышащее, усыпляющее и умертвляющее в мимолётном движении.

Я не чувствовала ничего. Я крепко держалась за шею птицы, нёсшей меня вперёд, и невольно вспоминала страшный сон, некогда привидевшийся мне в машине Антона. В невинное время. В мирную пору. В спокойный период, когда мой друг отказывался верить в голубиное пламя, когда скептически насмехался над моими идеями, когда никого не убивал. Птицы и птицы. Милые пташки, разгуливающие по площадкам! Ангельские творцы и посланники, неразрывное украшение мира. Тогда Антон наивно верил, что голуби – невинные птички, а теперь, наверное, сидел на спине пылающего курлыкающего чудовища, отчаянно хватаясь за перья. Их последних сил. Из ускользающих возможностей.