Текст книги "Алиса Коонен: «Моя стихия – большие внутренние волненья». Дневники. 1904–1950"
Автор книги: Алиса Коонен
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)
Господи. Не оставляй меня.
Я люблю Вас.
[Треть листа оборвана, но, возможно, там не было записей.]
6 мая [1909 г.]. Среда Москва
12 часов ночи.
Я в Москве…
Сидел сейчас Юргис [Балтрушайтис], и я совсем [не. – зачеркнуто] забыла о Петербурге, и такое было чувство, будто я не уезжала.
На душе – неопределенно. Не могу понять своего самочувствия – грустно мне или радостно.
Устала. Надо спать.
Золотых снов.
[Треть листа оборвана, но, возможно, там не было записей. Дальше сколько-то листов вырвано.]
[Без даты]
…обо мне, о моем чувстве к [Вас. – вымарано] нему, о наших отношениях.
Потом сидели тихие и близкие, как [три строки вымарано]. Сидели [слово вымарано] одни, вдвоем в бель-этаже. Я [слово вымарано] не слышала, что говорили на сцене. [Несколько слов вымарано] его [слово вымарано] близостью, и было мне так хорошо, так хорошо. [Фраза вымарана.]
«Мертвый город»417417
«Мертвый город». – Упоминания Д’Аннунцио и его пьесы «Мертвый город» появляются в дневниках А. Г. Коонен на протяжении 1906–1909 гг. В ее мемуарах есть фрагмент, посвященный взаимоотношениям с этой пьесой: «Вольнослушательница театра Вендерович взяла для показа Владимиру Ивановичу одну из коронных ролей Дузе – роль слепой Анны из „Мертвого города“ Д’Аннунцио. Меня она просила сыграть в этом отрывке тоже сильную трагическую роль Бьянки-Марии. Я так увлеклась этой работой, что некоторое время не могла думать ни о чем, кроме „Мертвого города“. Не замечая некоторой искусственности пьесы, я вкладывала в образ Бьянки весь пыл моей души. <…> Примерно через месяц Владимир Иванович назначил день показа. <…> Через некоторое время нас смотрел Станиславский. Он показался мне взволнованным и даже немного растерянным. <…> Много лет спустя мне показали выдержку из хранящегося в архиве письма Немировича к Станиславскому, в котором он упоминает о показе „Мертвого города“» (Коонен А. Г. Страницы жизни. С. 82). В этом письме Вл. И. Немирович-Данченко писал К. С. Станиславскому: «…месяца полтора назад меня школа в полном составе просила разрешить заниматься с нею [М. Н. Германовой]. Зная, как точат на нее зубы многие из наших дам, я отказал в официальном утверждении ее преподавательницей, а сказал, что ничего не буду иметь против ее частных занятий. <…> Вчера она просила посмотреть сцену из „Мертвого города“ – Коонен и Вендерович. <…> …я давно не помню, чтоб такой безумно трудный в литературном смысле отрывок я прослушал (два раза) с чувством удовлетворения в смысле простоты, интеллигентности и понимания возвышенных чувств. Не то что М. Н. понимает это, но свое понимание она великолепно вложила в души этих молодых девиц, и те живут этим пониманием. Пусть это мало сценично, не ярко, но это искренно и на высоте красивых образов. Вендерович меня мало интересовала. Что же касается Коонен, то я был поражен серьезностью и глубиной переживания ее роли. Из веселенькой Митили стала 20-летняя девушка с серьезным взглядом, устремленным в самые глубины душевной красоты. Суметь схватить в Д’Аннунцио эту красоту и суметь вложить ее в душу девушки, которая до сих пор знала только Митиль и автомобиль Тарасова, – согласитесь, это такая победа, на которую не многие из наших способны. Да и кто? <…> …я не вижу никого из наших преподавателей – ни Москвина, ни Лужского, ни Александрова, ни Савицкой, ни Халютиной, кому бы я с таким доверием поручил заняться Коонен и пробудить в ней серьезные девические струны. <…> И давно уже я не видел среди наших учеников такого трепетного отношения к своей работе. Давно не видел, чтобы ученицы вместе с своей преподавательницей так волновались, горели и любили друг друга. И насколько все это, о чем я Вам пишу, насколько это неизмеримо выше всего того, что так заполонило наш театр! <…> Коонен вчера я очень похвалил» ([Декабрь 1908 г.] // Немирович-Данченко Вл. И. Творческое наследие. Т. 2. С. 68–69).
[Закрыть]
[Фраза вымарана.]
Какой-то шок418418
Более поздняя запись. Возможно, она относится к словам из письма Вл. И. Немировича-Данченко к К. С. Станиславскому по поводу автомобиля Н. Л. Тарасова, приведенным в комментарии.
[Закрыть].
Лето 1909 г. – Пушкино419419
Пушкино – дачное место, расположенное в непосредственной близости от одноименной станции Московско-Ярославской железной дороги.
[Закрыть]
[Верх страницы оборван. Можно прочесть только два слова]: я пошлю, Вас.
4 июня [1909 г.]
Сегодня много поработала. Есть чувство какого-то удовлетворенья в душе.
Надо, надо работать.
Готовить себя к будущей большой трудной жизни. Бог знает, что будет.
5 июня [1909 г.]
2 часа дня.
Сейчас уезжают в Москву мама и Жорж [Г. Г. Коонен]. Грустно будет без них. [Завтра, положим, мама вернется. – зачеркнуто].
Солнышко сегодня. Радостно в поле. Тишина в воздухе.
Вас. не [треть листа внизу и треть следующего листа вверху оборваны].
Тихо, радостно. Бегаю по лугам зеленым, любуюсь солнцем, небом, слушаю, как птицы поют. И никаких желаний, никаких волнений.
[Только. – зачеркнуто.] Благословляю жизнь.
9 часов вечера.
Так хорошо мне. Так благостно.
8 июня [1909 г.]. Понедельник
4 часа дня.
Небо опять затянуло тучами, и мне немножко грустно. Я в такой степени завишу от погоды. Капает дождь. Грачи кричат. Бессвязные мысли бегают в голове. Смешно [перебегают. – зачеркнуто] перескакивают с одного предмета на другой. Не могу [треть листа внизу оборвана].
…люблю ли я в этот момент тихо и радостно, или в отчаянии тоскую и ломаю руки над головой.
Я хочу иногда, чтоб ты умер. Но когда я начинаю думать [о том, что ты будешь однажды чужим мне – страшным телодвиженьем. – зачеркнуто] об этом, я едва не схожу с ума и перестаю понимать… что же это будет, и не могу представить, чтоб так же светило солнце, ходили люди, и вся, вся, вся жизнь текла обычным порядком.
Сейчас я слушаю серенаду [Брамса] и вижу тебя на балконе, вижу твою голову, родную, дорогую, склоненную около лампы под зеленым абажуром. И мысленно я целую каждый волосок на твоей голове.
Я благословляю тебя, я [прошу. – вымарано] говорю тебе сейчас – люблю – тихонько, нежно. Не может быть, чтоб ты не услышал этого [люблю. – вымарано].
Я думаю о тебе сейчас. Где ты, какая комната, в которой сейчас сидишь, какие стулья в этой комнате, какой стол, здесь ли Нина [Литовцева], или, может быть, ты на улице. Гуляешь или быстро идешь куда-то по делу…
Мне кажется, у тебя грустные глаза сейчас.
11 часов вечера.
Приехали папа420420
Папа – Коонен Георгий (Георгий-Северин) Осипович (1850?–1919?) – судебный поверенный фламандского происхождения. Рассказ А. Г. Коонен об отце более чем колоритен: «Родился он в Вильно, мать его была полька, отец бельгиец. Где он учился, что окончил, чем занимался в юности, мне всегда было неясно. У меня, например, сохранилась афиша симферопольского городского сада, извещавшая, что „знаменитый пиротехник Георгий-Северин Коонен сожжет блестящий фейерверк“. Отец рассказывал, что он рано ушел из дому и много странствовал по свету. Позднее выяснилось, что, попав на какой-то греческий остров, он женился на красавице гречанке из местного высшего общества, потом, оставив молодую жену, уехал по делам в Россию. <…> Приехав в Москву и в первый же день проходя по Леонтьевскому переулку, отец увидел мою маму. <…> …она не могла устоять перед его обаянием, добротой, открытым характером; отказав богатому жениху, она вышла замуж за папу. Важные родственники были шокированы, и мама почти прекратила всякие отношения с ними.
Разумеется, она ничего не знала о том, что где-то в Эгейском море у ее мужа есть другая законная жена. Я думаю, что он и сам со свойственной ему легкостью мыслей позабыл об этом. Но как-то к нам в дверь позвонил красивый смуглый мальчик и спросил, где он может повидать дедушку. Это оказался сын дочери моего отца, о существовании которой он и не подозревал. Она родилась уже после его отъезда. Произошла ужасная сцена, совсем как в старинной мелодраме. Мама горько плакала, но в конце концов простила отца, и все осталось по-прежнему.
<…> Когда я была маленькая, отец часто рассказывал нам, детям, о каких-то мифических фламандских предках. Он недолюбливал бельгийцев, говорил, что они мелкие буржуа, и восхищался фламандцами. „Помни, ты фламандка, фамилия Коонен не склоняется“, – говорил он, посадив меня к себе на колени» (Коонен А. Г. Страницы жизни. С. 10–11).
Как и в случае с годом смерти матери А. Г. Коонен, год смерти отца тоже вызывает сомнение (хотя именно 1919 год выбит на могильной плите Северина Коонена и подтвержден документами в конторе Введенского кладбища), поскольку в мемуарах сказано, что за время отсутствия актрисы в Москве в связи с продолжительными зарубежными гастролями Камерного театра 1930 г. (апрель – октябрь) умерли ее отец и няня (см.: Коонен А. Г. Страницы жизни. С. 337). Расхождение в вариантах даты смерти в 11 лет выглядит очень странным, но о существовании какого-то другого Северина Коонена сведений нет, а в той же могиле позже похоронен целый ряд членов семьи А. Г. Коонен.
[Закрыть] и Жорж [Г. Г. Коонен].
Я так хорошо, так уютно чувствую себя в [этом. – зачеркнуто] кружке своих. Мне тихо, спокойно, радостно.
Я чувствую такую массу любви около себя, столько заботы, нежности, и душа моя наполняется благодарностью и добротой.
Получила письмо от Василия Васильевича [Лужского]421421
…письмо от Василия Васильевича [Лужского]. – Найти письмо не удалось.
[Закрыть].
И он ведь, в сущности, нужен мне постольку, поскольку это имеет [отношение. – зачеркнуто] значение для моих отношений с Вас.
10 июня [1909 г.]
Чудесный нежный закат.
Ходила в поле и [тихо. – вымарано] думала о Вас. Вся красота наших отношений в том, что они неуловимы, они чудесны [своей чистотой. – вымарано].
11 июня [1909 г.]
Вечер.
Много думала сегодня о том, что будет, если я провалю роль422422
…если я провалю роль… – А. Г. Коонен имеет в виду роль Верочки в «Месяце в деревне» И. С. Тургенева. Первые беседы К. С. Станиславского с участниками будущего спектакля состоялись еще на гастролях в Петербурге весной 1909 г., с началом сезона предполагалось приступить к репетициям. Роль Верочки не стала ни провалом, ни триумфом А. Г. Коонен и уж точно не стала ее любимой ролью: «Образ Верочки казался мне голубым, ее смирение и наивность в первых актах никак не увлекали меня. Втайне у меня даже шевельнулась мысль: „Вот если бы Наталья Петровна!“, но я даже самой себе не решилась бы в ней прямо признаться, прекрасно понимая, что ни как актриса, ни как женщина я до этой роли еще не доросла.
Мне казалось, что Коренева гораздо больше, чем я, подходит к Верочке, и я прямо заявила об этом Константину Сергеевичу. Он очень удивился, сказал, что впервые слышит от молодой актрисы, получившей роль, что другая актриса может сыграть ее лучше, и даже похвалил меня за это. Но тут же добавил, что в педагогических целях считает для меня необходимым работать над ролью Верочки, тем более что в этом сезоне нет другой подходящей для меня работы. Все же душа у меня к Верочке не лежала. Я, ссылаясь то на нездоровье, то на зубную боль, начала придумывать всевозможные предлоги, чтобы не бывать на репетициях, надеясь, что Константин Сергеевич в конце концов махнет на меня рукой. Скоро я настолько отстала от общей работы, что уже невозможно было ввести меня в репетиции. Но Константин Сергеевич, как всегда твердый и упорный в своих решениях, время от времени начал вызывать меня к себе в Каретный ряд на отдельные занятия» (Коонен А. Г. Страницы жизни. С. 99–100). Премьеру играла Коренева, и рецензенты довольно единодушно ее превозносили. О своем выходе в этой роли А. Г. Коонен вспоминала: «Должна сказать, что мое выступление в роли Верочки, которая была для меня, по существу, не больше чем ученическая работа, прошло хорошо. Константин Сергеевич был очень доволен, даже пригласил посмотреть меня Н. Е. Эфроса, с мнением которого он очень считался. Но Верочка по-прежнему не увлекала меня. Кроме того, введенная с одной только репетиции на сцене, я чувствовала себя связанной в этом красивом, строго размеренном спектакле. Я никак не могла свободно войти в атмосферу этих стильных живых картин, созданных прекрасным художником Добужинским, которые про себя я называла царством спящей красавицы. Я рассказала обо всем Константину Сергеевичу и попросила его, поскольку экзамен я выдержала, в спектакль меня не назначать. Еще один раз по его настоянию мне все же пришлось сыграть Верочку во время гастролей в Петербурге. На этом мое участие в „Месяце в деревне“ кончилось» (Там же. С. 101).
[Закрыть], пошатнется доверие и любовь около меня, как я буду строить новую жизнь, как расстанусь с Вас. – чем буду жить, где найду силы. Этот год решит для меня все дальнейшее. Самое вероятное, к чему надо хоть в мыслях приготовить себя, – это злорадство, нелюбовь, которая скрывалась из боязни перед моей славой и при малейшей неудаче выползет и будет жадно смеяться над моей [душой. – вымарано]. Тяжело, трудно об этом думать. Но лучше сейчас. Надо быть готовой. Смелости побольше, [Алиса Коонен. – вымарано].
Так вот я все думала.
Прежде всего, деньги.
Много денег нужно.
Ужасная это вещь, но такая необходимая.
Значит, денег достать.
Еще не знаю, как, где.
Мелькнула мысль о [Василии Васильевиче [Лужском]. – вымарано].
И вот в один тихий весенний вечер – это, вероятно, будет в пору ранней весны, когда только будет стаивать снег, – я соберу своих. На столе будет тихо коптеть милая белая лампа с обрезанным абажуром, и спокойно, просто расскажу им, что нужно мне передохнуть годик – не играть, и вот я уезжаю. Буду им писать, говорить о своем адресе, [и вот. – зачеркнуто] но с тем, чтоб они под клятвой держали тайну и никому ничего не говорили.
Накануне отъезда – я бурно кучу в большой компании мужчин, и мне страшно, и жутко, и весело, что они и не подозревают [о моем. – зачеркнуто] о том, что завтра я буду далеко – мчаться в поезде куда-то в неведомые, страшные дали.
Куда я поеду, зачем, что это будет – не знаю. За границу, конечно. Месяцев на 6. Теперь дальше. Паспорт у меня чужой. В один прекрасный день я появляюсь в захолустный уездный городишко какой-нибудь Воронежской или Рязанской губернии и спрашиваю, где здание театра. И вот с трепетом вхожу в деревянный сарай с коптящими лампами, ласково открываю свою душу забитым, голодным, может быть, [нрзб.] и [пошлым. – зачеркнуто] пьяным людям. И кто знает, вдруг я внесу им радость, улыбку, помогу им жить, поучу их работать. А они закалят мою волю, мое терпенье.
[Возможно, вырван один или несколько листов.]
[Сегодня. – зачеркнуто] Почему мы не можем вот так ходить вместе, вместе смотреть на звезды, вместе ужинать на террасе и потом слушать, как мама играет, и сидеть в нелепой уютной комнатке под образами.
Господи. Грустно как…
21 [июня 1909 г.]. Воскресенье
Сегодня я много думала о «Месяце в деревне»423423
«Месяц в деревне» – спектакль по пьесе И. С. Тургенева репетировали К. С. Станиславский и И. М. Москвин, художником был приглашен М. В. Добужинский. Премьера состоялась 9 декабря 1909 г. (см. предыд. коммент.).
[Закрыть], и что-то выходило. И снова я почувствовала радость и силу, и почувствовала глубоко в своей душе – артистку.
23 [июня 1909 г.]
Мне хорошо.
26 [июня 1909 г.]
Все эти дни так бодро, радостно было на душе. Много гуляла, вчера ходили в Марфино424424
Марфино – вероятно, место неподалеку от дачи в Пушкино.
[Закрыть]– на целый день – и столько любопытного, интересного встречалось на пути, и такая радостная жизнь билась в каждом нерве.
[Половина листа вверху оборвана. Можно прочесть отдельные слова]: Мой, Мой, Бог.
1 июля [1909 г.]. Среда
Остается месяц. Еще ни одно лето не было мне так хорошо: так тихо, уютно, тепло и ласково. Мне трудно будет расстаться с этой тишиной.
Каждое утро, открывая глаза, – я улыбаюсь предстоящему дню. Каждый день вливает в душу мою – радость, свет, ласку. Мне так хорошо…
В комнатках – чистенько и уютно. И когда тучи ползут по небу, ветер шумит – мне [нет. – вымарано] еще приятнее, теплее и радостнее дома с моими «старушками»425425
…с моими «старушками». – Вероятно, речь идет о маме и няне.
[Закрыть].
[Половина листа вверху оборвана.]
Этой зимой – помоги мне.
Она – переломит мою жизнь вторично.
В какую сторону?
Как часто я думаю об этом.
[О, как. – вымарано] мне страшно.
Как я еще не готова для большой борьбы. Я так избалована – успехом, поклоненьем, как мне будет трудно…
Если бы еще я была одна.
Но у меня ответственность.
То – что переживу я, к чему я легко отнесусь, – то может страшно подействовать на моих «стариков»426426
…моих «стариков». – Речь идет о родителях.
[Закрыть].
Я не имею права смело и просто, по взбалмошному капризу или из‐за самолюбия – решать свою жизнь, делать какие-то смелые выборы.
О, как трудно жить.
Не надо думать.
Сейчас мне хорошо…
Такой сильный, бодрый ветер, и солнышко глядит весело.
Я написала Вас., звонко и радостно: «Я буду жить так, как я хочу! Буду!»
[Все подчеркивания в этой записи более поздние.]
2 июля [1909 г.]
Жизнь прекрасна.
Здесь на просторе, под ласковым открытым небом – я чувствую себя большой, сильной и свободной.
Я не хочу возвращаться в Театр.
Не хочу этих темных коридоров, электрических ламп, устало снующих людей, одних и тех же, одних и тех же каждый день. Скучно, томительно – я устала от этой жизни. Я не сливаюсь с ней, я другая по своим требованьям к жизни, по душе своей, по всему складу своего существа. Это мелкое кропотливое царапанье ролей, эта толчея в работе – утомительна, бесцельна и, главное, [нет тепла, огонька. – зачеркнуто] не согрета радостью и желаньем.
Не могу я так работать, следить за каждым движеньем своего пальца, раскладывать чуть не на слоги каждое слово роли – о, как это скучно.
Жить надо широко, свободно, радостно.
Работать – одушевляя, с горящими глазами, со всем порывом души.
Жизнь должна сверкать, как алмаз – в тысячи переливов.
11 часов вечера.
Сейчас мама играла один за другим несколько вальсов. Мелькали в памяти наши «сборы», Грей, потом «Благородное собрание» и дальше – зал «Кружка», «Капустник»427427
…наши «сборы», Грей, потом «Благородное собрание» и дальше — зал «Кружка», «Капустник». – Первые два воспоминания («сборы» и Грей) относятся к гимназической эпохе – см. записи 1904–1905 гг.; последние три («Благородное собрание», Литературно-художественный кружок и капустники) – к мхатовскому периоду.
[Закрыть].
Целая вереница воспоминаний.
И беспокойство овладело всем существом – рисовалась картина бала, блестящих туалетов, и я самая красивая, [слово вымарано], скользящая по паркету с каким-то господином во фраке – изящным и ловким – и таким далеким, таким не похожим на наших ленивых, нелепых мужчин.
Как мне хочется «блестящей» жизни, полной [изящества. – вымарано] задора и веселья, пусть даже пустой и неумной. Надоели умники, надоели труженики, надоели честные люди [дефект текста] скучно с ними. [Они] позабыли – что жизнь радостна, прекрасна, полна солнца!428428
Как мне хочется «блестящей» жизни <…> позабыли — что жизнь радостна, прекрасна, полна солнца! – В книге воспоминаний А. Г. Коонен иногда приводит так называемые цитаты из своих дневников, порой объединяя фрагменты разных записей. О мере точности можно судить, например, по этой: «Иногда мне хочется на время убежать и окунуться в самую пустую жизнь: танцевать, дурить, болтать вздор. Надоели умники, надоели труженики! Скучно с ними – они забыли, что жизнь прекрасна, что жизнь – чудо!..» (Коонен А. Г. Страницы жизни. С. 108).
[Закрыть]
[Все подчеркивания в этой записи более поздние, видимо, для выписок в тетрадь с набросками к книге воспоминаний.]
3 июля [1909 г.]
11 часов вечера.
Сейчас танцевала перед соседями – всякий вздор, что лез в голову. Перелезала из одного костюма в другой, из вальса в «[кан-кан]» и «ойру»429429
Ойра – Ойра-ойра – народный танец у многих народов, например у литовцев, украинцев, поляков. В мемуарах А. Г. Коонен вспоминает, как исполняла этот танец на одном из капустников в МХТ: «Большой успех имел и только что вошедший тогда в моду танец „ойра“, который я танцевала с моим постоянным партнером Георгием Аслановым. С африканским темпераментом выделывали мы зажигательные фигуры танца, напоминающие канкан, сопровождая каждые несколько тактов зазывными выкриками: „ойра!“, „ойра!“, которые дружно подхватывал весь зал» (Коонен А. Г. Страницы жизни. С. 106). Видимо, в ойре А. Г. Коонен блистала неоднократно. В письме О. Л. Книппер-Чеховой к М. П. Лилиной от 14–15 октября 1910 г. есть упоминание об исполнении этого танца Коонен в «Летучей мыши» в паре с В. В. Тезавровским – см.: Книппер-Чехова О. Л. Воспоминания и переписка: В 2 ч. Ч. 2: Переписка (1896–1959). Воспоминания об О. Л. Книппер-Чеховой / Сост. и ред. В. Я. Виленкин; коммент. Л. М. Фрейдкина. М.: Искусство, 1972. С. 103.
[Закрыть]…
Зажглась [вся. – вымарано], и все равно было – смотрит кто-нибудь или нет.
Женя430430
Женя – неуст. лицо.
[Закрыть], прощаясь, смотрела на меня светящимися глазами: «Ты как-то вся вдруг выросла…»
О Боже мой, сейчас упали нервы, устала, и вдруг сделалось грустно.
Все это не то, не то, не то…
Я хочу жить…
Жить, жить…
Каждым нервом своего существа.
Чтоб душа трепетала вся, сердце сильно билось, радость [дефект текста] заливала каждое чувство, каж [дефект текста].
[Все подчеркивания в этой записи более поздние.]
5 июля [1909 г.]
Утро.
Я не спала ночь, лоб в каких-то волдырях, у мамы грустное озабоченное лицо, мне хочется умереть. Такая печаль в [душе. – вымарано] – тяжелая, безнадежная.
Убежать бы от этих пытливо смотрящих в мою душу глаз – далеко-далеко…
Господи, не оставь меня. Дай мне силы. Я в отчаянье. Я ничего не понимаю, что мне делать. [Более позднее подчеркивание.]
Несколько раз сегодня я принималась плакать. Если бы я могла много-много слез выплакать. Но я не могу. За каждым моим глазом, движеньем, взглядом – следят.
Как это тяжело… Боже мой, Боже мой.
4 часа.
Сейчас походила по ветру.
Не легче. Словно камень в душе.
Трудно [дышать. – зачеркнуто] вздохнуть.
Мы сидели пили чай.
Втроем. И все трое как чужие, избегали смотреть друг на друга.
Откуда это такая тоска?
Господи.
И ничего я не делаю, ничем не занимаюсь, а скоро конец.
Сейчас я увидала в зеркале свое лицо, и мне захотелось ударить себя больно-больно…
Как я ненавижу себя.
[Злая, сумасшедшая, представляющаяся талантом. – вымарано] воображающая [каждую секунду. – зачеркнуто] и вечно [дрожащая от того. – вымарано], что каждую секунду может [обнаружиться полная бездарность. – вымарано], отсутствие всякой пригодности к сцене, и от этого, конечно от этого, страдающая [порой сильно и глубоко. – вымарано] – жалкая, [смешная. – вымарано] и несчастная.
6 июля [1909 г.]
Еду завтра в Москву.
Незадачная я все-таки…
Что-нибудь да должно случиться.
Каждое лето так.
Боюсь, что до августа останется скверный лоб.
Господи, за что все это?
Прости меня.
Сегодня мне [плохо. – вымарано]. День целый было хорошо, а сейчас грустно…
Все идет прахом.
Осенний вечер…
Серое небо, и деревья шумят. Все летит… Ничего не удается.
8 июля [1909 г.]
5 часов вечера.
Слава богу, все пустяки. Через 2 недели, говорит доктор, – пройдет.
И хорошо было в Москве, и, с другой стороны, как-то грустно. Скоро-скоро конец. Один месяц.
Проходила родными местами, многое-многое вспоминала, многому улыбалась. В вагоне ехала с Ирицкой431431
Ирицкая – возможно, Ирицкая Маргарита Гавриловна – в 1908–1910 гг. актриса Театра Корша.
[Закрыть].
Завидовала ее бодрому, энергичному виду, ее полной, как мне кажется, жизни, ее успехам.
Живет молодо, свободно, радостно.
А мы…
Боже мой, что же это. – Я начинаю не любить наш театр. Тот театр, который меня воспитывает, учит, который как родную взял меня под свою крышу.
Господи… Нет, это все от себя.
Мне нигде не будет [вполне. – вымарано] хорошо… Всегда будут в душе пустые уголки…
Вот опять мне кажется, что я не люблю Вас.
Мало думаю о нем все это время.
Мало вспоминаю.
Пусть Бог благословит его. Пусть будет ему хорошо.
Мне думается опять, что больше [тут самолюбие. – вымарано].
Вас. прав, я тщеславна, [душа моя. – вымарано] хочет успехов, блестящей жизни, поклонений…
Я все хочу покорить себе…
Кто знает, быть может, и в моей любви к театру больше всего этой жажды стать выше людей, быть чем-то, не затеряться в толпе.
Я перестаю понимать себя.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
