Текст книги "Алиса Коонен: «Моя стихия – большие внутренние волненья». Дневники. 1904–1950"
Автор книги: Алиса Коонен
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)
Тетрадь 5. 10 августа 1908 года – 15 августа 1909 года
[На ободранной обложке тетради более поздние записи, в том числе]:
Внуково363363
Внуково. – В тексте этой тетради Внуково не упоминается. Видимо, запись была сделана в уничтоженных впоследствии фрагментах дневника.
[Закрыть].
1908–1909 год
Москва. 1908 после Крыма. С 10 августа [1908 г. – более поздняя приписка] по 25 марта [1909 г. – более поздняя приписка]
Петербург – Пасха
Москва с 6 мая
Пушкино – с 29 мая [по 15 августа. – более поздняя приписка]
Как могла я за эти 2 года позабыть о том, что я – актриса.
Я – буду играть.
Театр…
Словно во сне жила я и вдруг проснулась…
С трепетом – как в тот день, когда я впервые вошла в театр, [сижу. – зачеркнуто] смотрю на сцену…
Сцена, по которой я буду ходить…
[Верхняя часть листа оборвана.]
Милый мой, любимый мой.
12 [августа 1908 г.]
В душе моей радость…
[Словно. – зачеркнуто.]
13 [августа 1908 г.]
Мне хорошо. Так хорошо, что даже страшно.
Только вот – все нет и нет.
14 [августа 1908 г.]. Четверг
5 часов.
Вчера неуловимое что-то скользнуло [в душе моей. – вымарано] и всколыхнуло мою радость, и стало мне беспокойно, беспричинно-грустно. Василий Васильевич [Лужский] пел – «хоть изменила ты» и с странной [грустью. – вымарано] печалью глядел на меня. И стало мне не по себе: пошла с Ракитиным в «Эрмитаж» – захотелось вдруг увидеть Тарасова. Увидала, обрадовалась – но было с ним много народу – и скоро ушла домой. И вот сегодня – нет во мне радости, скорби тоже нет, но уж какой-то червячок подтачивает.
Вечером увижу Василия Васильевича.
Хочется с ним поговорить.
6 часов.
Звонят ко всенощной. Ранние серые сумерки, мелкий дождь за окном, тусклое небо…
Думаю о Вас. Кажется мне, что на днях он приедет.
[Милый. Я все простила. – вымарано], я [с тихой. – вымарано] лаской думаю о нем. Люблю ли его? – Я не знаю. Жду его трепетно, и такое чувство в душе, что надо его пригреть, пожалеть и поплакать с ним, и любить его нужно – для него, чтоб ему было хорошо.
Это странное чувство в моей душе. Откуда оно? – не знаю.
А жалко его…
Или это оттого, что себя я чувствую [выше. – вымарано], [и кажется мне, что я. – зачеркнуто] сильнее, смелой и большой.
Может быть.
Скорее бы, скорее приехал, [мой любимый, мой бедный. – вымарано].
Почему я так глубоко жалею его.
15 [августа 1908 г.]. Пятница
6 часов.
Сегодня праздник. В театре ничего нет365365
Сегодня праздник. В театре ничего нет. – 15(28) августа празднуется Успение Пресвятой Богородицы. В двунадесятые праздники спектакли в театрах не игрались.
[Закрыть]. Вечером собираемся с Кореневой в кинематограф.
Вчера на вечерней репетиции Василий Васильевич [Лужский] опять был взволнованный и трепетный366366
…на вечерней репетиции Василий Васильевич [Лужский] опять был взволнованный и трепетный. – Вероятно, А. Г. Коонен пишет о репетициях «Синей птицы», где В. В. Лужский играл роль Пса.
[Закрыть]. Мы встретились в коридоре, было темно… Еще один момент, и случилось бы то, чего не должно быть и не нужно367367
Еще один момент, и случилось бы то, чего не должно быть и не нужно… – Очевидно, что влюбленность в В. И. Качалова не мешала А. Г. Коонен летом 1908 г. неоднократно обращаться мыслями к В. В. Лужскому и состоять с ним в переписке. 27 июня предположительно именно этого 1908 года, заболев в своем одиноком путешествии по Европе (в деревушке недалеко от австрийского Земмеринга), Коонен адресует письмо с подробностями болезни именно В. В. Лужскому:
«Вот уже 4‐й день я лежу как пласт, и очень мне нехорошо. Окно у меня большое, и я вижу много неба, слышу, как птицы чирикают, как шелестят деревья. Ветер врывается такой свежий, бодрый, некоторые струйки его, мягкие и ласковые, долетают до моей постели и так приятно обволакивают горячую голову.
Сегодня мне чуточку лучше. Я вот могу – правда, с большими передышками – двигать карандашом. А то лежала почти без сознанья. Сегодня ночью мне показалось, что я умираю, но слабость была такая, что было все равно.
Звала здешнего доктора. Но он – нахал и идиот, и я его выгнала.
Под утро сегодня я очень плакала, и так как у меня есть привычка плакать громко, то я затыкала себе рот подушкой, и это меня так утомило, что потом несколько часов лежала, совсем не шевелясь, даже не могла говорить с хозяйкой, когда та вошла в комнату.
Я боюсь, что Вы ничего не понимаете из моих каракуль.
Подождите – отдохну.
Ну вот, теперь опять могу.
Я никому больше не буду писать, что больна, и Вы никому не говорите.
Хорошо? Бог даст, все обойдется. Сейчас мне сравнительно гораздо легче. Только очень я стала смешная. Сегодня утром я попросила у хозяйки зеркало, и когда увидала свое лицо, то и грустно стало, и смешно. Я все радовалась последнее время своему здоровому виду и „толстым“ щекам. И вдруг в 3 дня – щек как не бывало. Одни огромные глаза, черное от загара маленькое-маленькое лицо, без единой кровинки, и торчащие во все стороны вихры. Вероятно, такие лица должны быть на страшном суде. Правда. Очень смешная. Теперь, как немножко оправлюсь, – опять начну откармливаться. Хочется очень приехать осенью – здоровой.
Голубчик мой, мне вот так хорошо, что я могу сейчас поговорить с Вами, пожаловаться Вам. Уж очень тяжело лежать так, совсем-совсем одной.
Сейчас отдохну.
Ну вот.
Уж очень я Вам все печально пишу, ну да что же делать, слушайте. Через несколько дней, как только оправлюсь, поеду дальше. Румянцев пока еще ничего не писал, и я очень сильно сомневаюсь, что мы будем путешествовать вместе. Отсюда поеду в Венецию, а потом в Тироль, и уже там, среди его цветущих долин, буду набираться сил.
Ветер шумит.
Сегодня воскресенье, и дома никого нет, кроме 73-летней старухи. Тихо. Только оттуда, с улицы, доносятся голоса, порой смех, мягкий шум колес.
Люблю я жизнь очень.
А вот сейчас она вне меня, на стороне, а я как брошенная только издали ловлю ее звуки. Сейчас я вот пишу, и мысли у меня ясные.
Подождите, помочу голову одеколоном.
Пролила одеколон на бумагу.
Ах, Алиса Коонен, мало каши ела!
Так вот я говорю: сейчас я пишу, и голова у меня ясная, и то – такой хаос, как бывает, вероятно, у сумасшедших. Лихорадочно, напряженно работает мысль, торопливо вертятся как-то ненужные слова, какие-то случайные фразы, обрывки разговоров, воспоминания о каких-то совсем скучных событиях, далеких лицах. Ужас.
Ах, милый мой, хороший, если бы Вы только знали, какое это страданье – лежать вот так, какой-то плетью совсем одной. Ведь я так избалована лаской и заботой дома, и вот теперь никому до меня нету дела. Ну, не буду больше ныть. Надоела я Вам.
Вы знаете, я все-таки, вероятно, очень люблю театр. Сегодня ночью, когда мне было все равно, умирать или не умирать, только одно, как что-то невероятное, прекрасное, манящее, зовущее к жизни промелькнуло в мозгу – это театр.
Ну, прощайте, голубчик. Крепко жму Вашу руку.
Сейчас нужно будет подняться и написать адрес.
Пришлите открыточку – Italie. Verona post rest. А потом Autriche Botzen. p. r. мне.
Ужасно устала. Сейчас мягкий тихий совсем еще ранний вечер.
Открытку Вашу я получила. Спасибо» (Автограф // ГЦТМ им. А. А. Бахрушина. РО. Ф. 467. Ед. хр. 117).
Вполне вероятно, что письмо было не единственным, поскольку в мемуарах содержание письма к В. В. Лужскому описано в более сгущенных и трагических красках (см.: Коонен А. Г. Страницы жизни. С. 63). Такими поступками Коонен, несомненно, провоцировала Лужского, бывшего в тот момент почти вдвое старше, надеяться на развитие отношений.
[Закрыть], но я быстро скользнула и смелыми шагами, с каким-то громким вопросом прошла в зрительный зал… Многие уже видят [кое-что. – вымарано], догадываются… Это неприятно… Скорее бы Вас. приезжал.
Ведь я ничего не знаю…
Как мы встретимся и что будет?
Господи… Я ничего не могу представить.
В прошлом году – были письма, я знала, что встречу его «любящим», и была только боязнь за то, что будет потом, дальше, – а сейчас я ничего не знаю. И я не знаю [даже. – зачеркнуто], как мы расстались. – Скорее всего, «никак», даже и не «друзьями», [а просто как знакомые. – вымарано]. И вот теперь. Я люблю его, я хочу любить его, я хочу тех волнений, тех слез, тех коротеньких радостей… Ведь [я должна любить. – вымарано], я не могу не любить – [и я буду любить. – вымарано] его. А он? Я ломаю голову – что будет? Как сложится моя жизнь в этом году? – и ничего не вижу… Какой-то туман перед глазами… Есть только какое-то странное чувство, что он будет нуждаться во мне, что он придет ко мне…
Вздор все это…
Что будет? Что будет?
16 [августа 1908 г.]. Суббота
12 часов ночи.
Приехал Костя [К. С. Станиславский] сегодня368368
Приехал Костя [К. С. Станиславский] сегодня. – 15 августа 1908 г. К. С. Станиславский вернулся из‐за границы, где провел более двух месяцев.
[Закрыть]. Думала, что и Вас. по такому торжественному случаю появится в театре. Волновалась, с трепетом шла в театр [на репетицию. – вписано позже], [оглядела зрительный зал. – зачеркнуто]. Нет.
Поговорила с Костей, приятно было видеть его белую красивую голову. Мелькнула [та давняя. – вымарано] коротенькая мысль. [Я и Костя. – вымарано]. Нет, [это ужасно… – вымарано.]
Нет, нет.
Где же Вас.? Где он, где он?
Там, [в деревне. – вписано позже] [дочери Стаховича – они красивые, интересные. – вымарано]369369
Там, [в деревне <…> дочери Стаховича — они красивые, интересные <…>]. – «К лету 1908‐го Мария Петровна Стахович перебралась в Россию, и Алексей Александрович с женой и детьми Дженнинькой, Мишей и Драшкой провел [его] под Москвой, в Кривякино-Спасском, в имении сестры Марии Петровны Александры Петровны Ливен. Рядом с господским домом во флигеле-даче он поселил Качалова с женой и сыном Вадимом, а Качалов потянул за собой критика Н. Е. Эфроса. Друживший с Качаловым, прощавший артисту все его слабости, его „богемность“, Стахович подружился и с Эфросом» (Бродская Г. Жизнь и легенда Алексея Стаховича. Глава из неопубликованной книги. Цит. по: http://litbook.ru/article/11535/). У А. А. и М. П. Стахович было две дочери: Евгения Алексеевна (1886–1967/70) и Александра Алексеевна (1894–1909).
[Закрыть].
18 [августа 1908 г.]. Понедельник
1 час ночи.
Сейчас от Корша провожал Болеславский370370
Болеславский (Сржедницкий) Ричард Валентинович (1889–1937) – актер, режиссер, педагог. В МХТ с 1908 по 1919 г., актер и режиссер Первой студии МХТ. Покинул Россию в 1920 г., принимал участие в гастролях МХАТа 1922–1924 гг. в Америке (как режиссер работал с массовкой и дублировал К. С. Станиславского в роли Сатина в «На дне»). В Нью-Йорке создал Лабораторный театр (The American Laboratory Theatre, 1923–1930), выпускал спектакли на Бродвее, сотрудничал с М. Рейнхардтом и Г. Крэгом. Ставил спектакли в Праге, Берлине, Париже, Лондоне. В Голливуде снял более 15 фильмов (1932–1937). Автор книги «Мастерство актера: первые шесть уроков» (N. Y.: Theatre Arts Books, 1933).
[Закрыть].
Мы говорили в первый раз: он очень умный [и интересный. – вымарано].
Мне кажется – однажды [мы столкнемся ближе. – вымарано].
19 [августа 1908 г.]
11 часов вечера.
Шли из театра с Болеславским.
Мне уже скучно – если я захочу – еще 2, 3 прогулки – [и готово. – вымарано].
Тарасов.
О нем я так часто думаю.
Он был сейчас в театре. Мне приятно было поздороваться с ним…
[Да – очевидно. – вымарано] он мне нравится371371
Тарасов. <…> он мне нравится. – Из дальнейших записей дневника следует, что не просто нравился, а позже А. Г. Коонен сформулировала то, что привлекло ее в Н. Л. Тарасове: «Я испытывала к Николаю Лазаревичу сложное чувство: он не был похож ни на одного из людей, с которыми я встречалась в это время. <…> Как-то во время прогулки Николай Лазаревич сказал: – Мне часто кажется, что за вашей жизнерадостностью и беспечностью скрываются какие-то совсем другие мысли и чувства, глубокие и серьезные. Мне думается, что со временем вы будете играть не только веселых девушек, но и драматические роли с большими сложными переживаниями. Слова Тарасова сильно взволновали меня. Как будто он проник в самые сокровенные уголки моей души. <…> Тарасов был одним из первых, увидевших то новое, что созревало во всем моем существе» (Коонен А. Г. Страницы жизни. С. 79).
[Закрыть].
Несколько дней тому назад мне вдруг захотелось написать ему – назначить свиданье и поговорить с ним просто, по-дружески.
Господи, хоть бы скорее приехал Вас.
Нет, Болеславский – слишком еще мальчик – таким я не могу увлечься.
20 [августа 1908 г.]
6 часов.
Иду в «Эрмитаж» – в надежде встретить Тарасова и сказать ему, что надо с ним поговорить.
Нет Вас. – и вот лезет в голову всякая дурь.
Опять у меня нехорошо-беспокойно на душе. В таком настроении я делаю разные глупости.
Господи, хоть бы встретить Тарасова.
[Ночью.]
Видела его, но в компании Званцева и Лейна.
21 [августа 1908 г.]. Четверг
5 часов.
Говорят, вчера приехал.
Сегодня в 8 часов репетиция.
Я так волнуюсь – [ужас. – вымарано].
Не могу представить, как я буду играть, если он будет смотреть. А может быть, [он. – вымарано] и не придет.
23 [августа 1908 г.]. Суббота
12 часов ночи.
Очень тревожно за роль372372
…роль. – Митиль в «Синей птице» М. Метерлинка.
[Закрыть]. Костя [К. С. Станиславский] сердится – пьеса подвигается туго373373
…пьеса подвигается туго. – А. Г. Коонен вспоминала: «В ряде сцен техника подавляла актеров, не было необходимого равновесия отдельных частей спектакля. Некоторые сцены, проходные, вылезали на первый план, другие, по смыслу самые важные, оставались незамеченными» (Коонен А. Г. Страницы жизни. С. 68).
[Закрыть].
Роль затрепалась. Живу на сцене не так хорошо, как раньше – [стесняюсь ужасно. – вымарано].
Беспокойно.
Вчера чуть не ревела на репетиции374374
Роль затрепалась. Живу на сцене не так хорошо, как раньше <…>. Беспокойно. Вчера чуть не ревела на репетиции. – В мемуарах А. Г. Коонен процесс работы над ролью Митиль выглядит значительно более гармонично: «Роль Митили почти немая, хотя девочка на протяжении всего спектакля не сходит со сцены. Вначале я как-то даже не замечала этого. Но мало-помалу у меня стали прорываться какие-то слова, фразы, восклицания. Я видела, что Сулержицкий записывал их. Постепенно моя роль росла и из немой становилась говорящей. Слова Константина Сергеевича о том, что „Синяя птица“ должна походить на фантазию ребенка, должна быть призрачна, как мечта или детский сон, пришлись мне по душе. Они вызвали у меня множество ассоциаций с собственным детством. Во мне словно пробудился мой детский мир, еще не далеко от меня ушедший: страсть к путешествиям, любовь к природе, жадный интерес ко всему фантастическому. Путешествие за синей птицей, все чудеса, которые сопровождали нас, я воспринимала как что-то естественное и органичное. И, вероятно, поэтому работа на репетициях совсем не казалась мне работой. Во всех перипетиях, которые переживали дети, отправившись на поиски синей птицы, я чувствовала себя маленькой Алисой <…>. Когда Константин Сергеевич в первый раз пришел смотреть нашу работу, он сказал, что я живу в роли правильно и естественно, и предложил Сулержицкому до поры до времени предоставить мне свободу. Текст, который я внесла в свою роль, Константин Сергеевич утвердил, и он был вписан в суфлерский экземпляр» (Коонен А. Г. Страницы жизни. С. 67).
[Закрыть].
Вас. в Москве, но в театр не показывается.
24 [августа 1908 г.]. Воскресенье
Говорят, вчера Вас. заходил вечером на репетицию. Несколько моментов было, когда мне казалось, что он в зале. Но я не верила себе. И вот сегодня узнаю, что действительно он был.
Мне так непонятно. [Прийти и не поздороваться, ничего не сказать. – вымарано].
[Господи, как я ничего-ничего не понимаю. – зачеркнуто.]
Он – какой-то [чужой для меня, такой. – вымарано] непроницаемый, как какая-то тайна.
Кулаковский375375
Кулаковский Н. И. – заведующий хором МХТ с 1907 г.
[Закрыть] сказал Жоржу [Г. Г. Коонену], что Качалов из театра уходит376376
…Качалов из театра уходит. – В «Летописи жизни и творчества В. И. Качалова» А. В. Агапитовой лаконично сказано: «Еще весной 1908 г. шла борьба за Качалова между Художественным театром и Малым. Но он остался со Станиславским и Немировичем-Данченко» (Василий Иванович Качалов: Сборник статей, воспоминаний, писем. С. 510). В Дневниках директора Императорских театров В. А. Теляковского первое упоминание этой идеи появляется 20 февраля 1908 г.: «Сегодня приехал из Москвы Коровин. Он много рассказывал мне о настроении артистов Художественного театра, которые совсем озадачены переходом туда Нелидова вместе с Гзовской. Несомненно, что это начало падения или, вернее сказать, распадения театра. Коровин предполагает, что лучшие артисты уйдут и теперь время их взять к нам и этим освежить состав нашей труппы Малого театра. Он очень рекомендует Качалова, Москвина и Сулержицкого». На следующий день Теляковский записывает: «Коровин уехал сегодня в Москву. Я ему поручил переговорить с некоторыми артистами Художественного театра, а именно с Качаловым, Москвиным, Сулержицким и Книппер о возможности перехода их в Малый театр. В случае возможности какого-нибудь соглашения по моем приезде в Москву я буду с ними говорить. После перехода Гзовской и Нелидова в Художественный театр я считаю теперь возможным переманивать и к себе артистов Художественного театра». И еще через день, 23 февраля: «Качалов, переговорив с Москвиным и другими, сказал Коровину, что ответ они могут дать не раньше двух недель, – при этом Качалов добавил, что их переход может состояться не иначе как с Немировичем, ибо он будет защищать их интересы и он будет тот меч, который даст возможность артистам Художественного театра пробить себе дорогу в Малом театре. Без Немировича их вся энергия уйдет лишь на борьбу – а надо играть. Репертуар Станиславского совершенно не удовлетворяет артистов Художественного театра, а со вступлением к ним Гзовской и Нелидова они видят начало распрей и дрязг. Переговоры Коровин пока вел под секретом» (Теляковский В. А. Дневники Директора Императорских театров. 1906–1909. Санкт-Петербург / Под общ. ред. М. Г. Светаевой; Подгот. текста М. В. Львовой и М. В. Хализевой; Коммент. М. Г. Светаевой, Н. Э. Звенигородской, М. В. Хализевой. М.: АРТ, 2011. С. 389, 390, 391).
Спустя год, когда в должность управляющего труппой Малого театра вступил А. И. Южин, он снова стал вести длительные переговоры с В. И. Качаловым, убеждая его перейти на императорскую сцену. Однако заготовленный контракт – от 1 сентября 1910 г. – остался неподписанным актером, приславшим после разговора с К. С. Станиславским письмо А. И. Южину с такими строками: «Вчерашний разговор имел такой исключительный характер, сопровождался таким настроением, что в результате я почувствовал необходимость дать обещание, подкрепленное честным словом, не предпринимать никакого решительного шага в смысле перехода в другой театр и даже отложить об этом всякую мысль по крайней мере на два года. Что из этого выйдет – Бог знает, но слово дано, и мне остается только просить у тебя извинения за то, что я отнял у тебя столько времени на разговоры» (Ежегодник Малого театра за 1955–1956 гг. М.: Искусство, 1961. С. 25).
[Закрыть].
Не верю этому, но есть что-то странное в его отношении к театру – в том, что он совсем ничем не интересуется, не заглядывает на репетиции.
Господи, хоть бы увидать его скорее.
Мне уже теперь все равно – как [и] где мы встретимся. О себе я не думаю. [Я поставила крест. – вымарано].
Но только бы увидать его, убедиться, что он такой же, как был.
Я представляю его [себе чужим – скорбным и тихим. – вымарано].
Я жду и боюсь, и [трепещу от ужаса. – вымарано]… Мне так страшно.
[Труп]. – Вот, вот чего я [жду и боюсь. – вымарано].
Скорее бы, скорее бы увидать его улыбку, его [тихую. – вымарано] ясную, грустную улыбку.
Любимый мой, единственный мой, [не надо смерти. – вымарано].
Все, все зовет к жизни, к радостной и светлой. Надо жить, надо жить!377377
Надо жить, надо жить! – Цитата из пьесы «Три сестры» А. П. Чехова с измененными знаками препинания, реплика Маши в финале: «Надо жить… Надо жить…»
[Закрыть]
Надо собрать всю свою волю, все силы, все устремить к одному – к «радостному [созерцанью и переживанью. – вымарано] жизни во всей ее полноте». – Это его же слова.
Я поставила его карточку на стол и вот вглядывалась в нее…
[И вырвалось из груди – что все… Это все… – вымарано].
Осень.
«Сирени поблекли»378378
Сирени поблекли. – Мысленная реплика Ильи Ильича Обломова во время объяснения с Ольгой Ильинской в романе «Обломов» И. А. Гончарова.
[Закрыть]?
Я вспоминаю те осенние вечера, когда мы бродили по тихим переулкам, [тихо. – вымарано] говорили, и листья кружились в воздухе. И была грустная радость и трепетные надежды…
А теперь – [смерть. – вымарано].
Жутко, холодно.
Я не знаю, как жить.
Опять стою я растерянная, [трепетная. – вымарано] перед лицом огромной непонятной жизни, и опять рвется из груди – «Что же надо делать?»
25 августа [1908 г.]
6 часов.
Сегодня бодро у меня на душе.
Была удачная репетиция – нервы встряхнулись, опять хочется работать.
[Мой любимый. – вымарано] – я буду работать, я буду жить.
Ведь он – [последнее. – вымарано] в моей жизни. [Последнее. – вымарано].
Мне так ясно – что любить я уже не могу больше. И его я люблю иначе. Но он – один. Он – мой единственный – [любимый. – вымарано].
28 августа [1908 г.]. Четверг
7 ½ часов вечера.
Мне так грустно сегодня.
Колокола звонят. Вечер тихий, ясный, совсем летний… Небо голубое, без единого облачка…
Так хочется, чтобы кто-то нежный и любящий пришел с тихой лаской и [трепетной радостью осветил душу. – вымарано].
Невероятная пустота внутри меня…
[Меня никто не любит. – вымарано].
Нет человека, который любил бы меня настоящей большой любовью…
Я одна…
Пустая, тупая, [никому не нужная. – вымарано]…
Иногда мне хочется умереть. – [так. – зачеркнуто] я ничего не понимаю.
31 августа [1908 г.]. Воскресенье
5 ½ часов.
Устала.
Только что с репетиции.
Так ясно и хорошо на душе.
Сегодня в первый раз [за сегодняшний год379379
…за сегодняшний год… – Репетиции «Синей птицы» М. Метерлинка длились больше года, со второй половины апреля 1907 г. до премьеры 30 сентября 1908 г. Вл. И. Немирович-Данченко писал жене: «Я положительно недоумеваю, как он [К. С. Станиславский. – М. Х.], задумав постановку так прекрасно, не мог в течение всего прошлого года увлечь своими идеями исполнителей. Много требовал, много орал, а увлечь не мог. А от одного ора ничего не выйдет. Но работает он без устали, даже удивительно, как много у него работоспособности» (Вл. И. Немирович-Данченко – Е. Н. Немирович-Данченко. [14 сентября 1908 г.] // Немирович-Данченко Вл. И. Творческое наследие: В 4 т. / Сост., ред., коммент. И. Н. Соловьевой. М.: МХТ, 2003. Т. 2. С. 49).
[Закрыть]. – зачеркнуто] я играла I акт с наслаждением. Завтра генеральная 4‐х картин.
Боже мой, Боже мой, – вот как только остаюсь одна, [сейчас же. – зачеркнуто] как только отхожу от театра – [сейчас же мысль возвращается. – зачеркнуто] – опять прежние мысли, былые чувства.
Мучительно недостает чего-то…
Сейчас мне хорошо, – но вот я начинаю думать о Вас. – и [тихая. – вымарано] грусть [звучит в душе. – вымарано] и больно сжимается что-то внутри.
Вечером 2 и 5 картины. Может быть…
Вчера я была на Комиссаржевской380380
Вчера я была на Комиссаржевской. – 30 августа 1908 г. в театре «Эрмитаж» был первый спектакль гастролей Драматического театра В. Ф. Комиссаржевской (спустя ровно год после предыдущих), продлившихся почти месяц, до 28 сентября. На открытии игрался «Кукольный дом» Г. Ибсена с одной из коронных ролей Комиссаржевской – Норой.
[Закрыть]. Так верила, что он будет. Была суббота.
12 часов ночи.
Увидала родное прекрасное лицо – и [поняла. – вымарано] вот все, все куда-то отодвинулось – и опять – он один.
Смелые мысли у меня в голове.
Мне он принадлежит.
Мне – одной.
Разве это не странно, что я видала его, что я смотрела на него, на этот лоб, глаза, губы – это все мое, мое.
Я люблю его.
Я люблю его, [мне он должен принадлежать. – вымарано].
4 сентября [1908 г.]
11 часов ночи.
Вчера и сегодня были ужасные репетиции.
При Вас. я делаюсь робкой, застенчивой, нелепой, перестаю чувствовать образ. Это так ужасно. Вчера меня отпустили с репетиции – сказала, что болит голова.
И Вас., мне кажется, чувствует это «неладное» во мне…
Тяжело. Тоска какая-то в душе. Плакать хочется.
Я была бы счастлива, если бы Вас. ушел из театра.
При нем работать – я не в состоянии.
5 [сентября 1908 г.]. Пятница
12 часов ночи.
Сегодня я чувствую себя бодрее.
[Не надо показывать Вас. своих «стихийных» порывов. – вымарано.]
Вероятно, я его даже не люблю.
6 [сентября 1908 г.]
12 часов ночи.
Сегодня состоялось торжественное открытие филиального отделения381381
Сегодня состоялось торжественное открытие филиального отделения. – В начале сентября 1908 г. К. С. Станиславский добивается создания задуманной им филиальной группы при МХТ из молодых актеров и сотрудников театра. Мотивировки были такие: «Выбрасывая из школы поодиночке, мы не достигаем никаких результатов ни в смысле пропаганды нашего искусства, ни в смысле улучшения провинциального искусства. <…> Следовательно, надо выпускать из школы не поодиночке, а целыми труппами. Первый успех такой труппы (не столько художественный, сколько материальный) вызовет подражание и даст хороший пример» (К. С. Станиславский – Вл. И. Немировичу-Данченко. 16 июля 1908 г. // Станиславский К. С. Собр. соч. Т. 8. С. 99). В. В. Лужский написал в дневнике о событии 6 сентября чуть более подробно, нежели А. Г. Коонен: «В верхнем фойе была собрана молодежь из труппы, Константин Сергеевич, Стахович, Сулержицкий. Объявлено об организации так называемой „филиальной группы“» (цит. по: Виноградская И. Н. Жизнь и творчество К. С. Станиславского. Т. 2. С. 133).
[Закрыть].
Получила свою Джессику382382
Получила свою Джессику. – Первый спектакль с молодежью филиальной группы – «Венецианский купец» У. Шекспира – было поручено подготовить В. В. Лужскому. А. Г. Коонен была распределена на роль Джессики. Спектакль не состоялся.
[Закрыть].
Что-то будет. Интересно.
Василий Васильевич [Лужский] бегает от меня. Говорит, что не может спокойно на меня смотреть: его волнует мое лицо, голос, руки…
Что делать?
9 [сентября 1908 г.]
1 час ночи. После репетиции I акта.
Так безрадостно, так тупо-тоскливо. Боже мой, хоть бы захворать, пролежать без памяти, – хоть бы умереть на некоторое время.
Не могу я так жить.
Опять терзанье, опять скрежет зубов. Сегодня мы так хорошо говорили с Германовой. И опять у меня к ней – хорошее нежное чувство, думается мне, что и ей тяжело жить, и вот что-то влечет к ней броситься, обнять ее и рассказать ей про свою тоску. Если бы я могла заплакать.
Я думала о возможности дружеских отношений между нами – ничего не выходит. [Он сторонится меня, потому что чувствует то острое. – вымарано], сильное, [что есть в моей душе. – вымарано].
12 [сентября 1908 г.]
Утро.
[Мне. – вымарано]. В душе моей – словно камень, но я хочу быть сильной и гордой. Я напрягаю все силы, всю волю.
Он приходит на репетиции – сидит с кем-нибудь и ни слова не говорит со мной. Я крепко стискиваю зубы, смеюсь и болтаю о пустяках – с кем попало, и в эти минуты чувствую, как каким-то холодком веет от меня. А когда я на сцене, я теряю самообладанье, сердце начинает колотиться, и я чувствую только, что он здесь, он близко, стараюсь почувствовать образ, играть – ничего не выходит, и в душе плачет тупое отчаянье.
Вчера я молилась. Я просила у Николая Чудотворца, чтобы что-нибудь изменилось в наших отношениях – пусть [это будет не любовь – что-нибудь другое. – вымарано], но я не могу жить [без тепла. – вымарано]. В душе моей холод и тьма.
½ 10‐го вечера.
Сегодня целый день проторчала в театре.
Завтра генеральная 5 картин.
Что-то будет. Надо собрать все силы.
Беспокоит горло. Очень осипла.
13 [сентября 1908 г.]
12 часов ночи.
Какое-то хорошее чувство удовлетворенья.
Со всех сторон – похвалы, почти восторженные383383
…похвалы, почти восторженные. – Восторги по поводу «Синей птицы» подтверждает и Вл. И. Немирович-Данченко: «…Вчера у нас была генеральная, потом замечания. Попробовали сыграть 5 картин кряду. Первые три вышли великолепно. Я думаю, на огромный успех. В зале были лица, не видевшие ничего раньше, – как Леонидов, Тарасов, Артем. Они говорят: „знаменито“, „захлебываешься от красоты“, „одна картина лучше другой“» (Вл. И. Немирович-Данченко – Е. Н. Немирович-Данченко. [14 сентября 1908 г.] // Немирович-Данченко Вл. И. Творческое наследие. Т. 2. С. 48).
[Закрыть]. Я нарочно не ходила в антрактах в публику – боялась увидать Вас., но чувствовала его в зале.
В «Лесе»384384
В «Лесе»… – Речь идет о четвертой картине спектакля «Синяя птица» – «Лес», где оживали деревья. Картина была многострадальной: создателям казалось, что она утяжеляет спектакль: она то намечалась к сокращению, то перерабатывалась для облегчения монтировок, из‐за чего возникали конфликты с художником В. Е. Егоровым. Вскоре после премьеры спектакль стал идти без сцены «Лес».
[Закрыть] я услышала знакомое покашливанье, и что-то на минуту остановилось и замерло в моей душе, но потом напрягла волю и опять зажила картиной.
Сейчас чувство такой приятной-приятной усталости. С 10 часов утра до 9 вечера я была в театре.
[Строка вымарана.]
14 [сентября 1908 г.]
3 часа дня.
Сегодня узнала от Кореневой, что Вас. пришел только к «Лесу».
Лучших у меня картин он, значит, не видел.
Ну, что же делать – не везет.
Целый свободный день, и я не знаю, куда себя девать.
15 [сентября 1908 г.]
12 часов ночи.
Сегодня странный тревожный день.
Утром на репетиции «Лазурного»385385
«Лазурное» – в десятой картине пятого действия пьесы «Синяя птица» М. Метерлинка Митиль и Тильтиль попадают в Царство Будущего. По ремарке драматурга оно выглядит так: «Необъятные залы Лазоревого Дворца <…> Бесконечные ряды сапфирных колонн, на которых держатся бирюзовые своды. Все здесь, начиная со света, начиная с плит из ляпис-лазури и кончая еле видной глубиной сцены, в которой теряются последние арки, – все до последней мелочи, ярко-голубого, сказочно голубого, волшебно голубого цвета. <…> Залу наполняют, образуя красивые группы, Дети в длинных лазоревых одеждах» (Метерлинк М. Пьесы / Пер. Н. Любимова. М.: Искусство, 1958. С. 440). После премьеры спектакля МХТ Николай Эфрос писал: «Когда раздвинулся опять занавес, зрительная зала ахнула. Так очарователен лазоревый чертог, громадный и прозрачный, построенный из голубого света. И еще красивее, фантастичны в лучшем значении, группы голубых призраков» (Эфрос Н. «Синяя птица» (от нашего московского корреспондента) // Речь. СПб., 1908. 3 окт. Цит. по: Московский Художественный театр в русской театральной критике. 1906–1918. С. 161).
[Закрыть]– я страдала, глубоко и серьезно, и было мне тяжело невыразимо. Чувствовала, что всему конец – [все в прошлом. Остались одни воспоминания. – вымарано].
После репетиции – осталась ждать Костю [К. С. Станиславского], и если бы он не ободрил меня – я бы измучилась. Говорила с ним так просто, хорошо.
Туманно спутанно [говорила. – зачеркнуто] рассказывала ему о своих сомненьях, колебаньях, а он говорил большие хорошие слова – о своей вере в меня.
«Откровенно Вам говорю, что если я примирился с тем, что Гзовской не будет386386
…я примирился с тем, что Гзовской не будет… – В августе 1907 г. К. С. Станиславский встречается с актрисой Малого театра Гзовской Ольгой Владимировной (1883–1962), которая «умоляет принять ее теперь же» в труппу МХТ. В августе–сентябре 1907 г. он занимается с Гзовской индивидуально актерским мастерством, готовя ее к работе в МХТ, – поступление планировалось с нового, 1908 года. Однако по этическим соображениям (некорректное поведение в отношении Малого театра и А. П. Ленского) МХТ не счел возможным принять ее в труппу. Ситуация к тому же осложнилась в ноябре 1907 г. конфликтом О. В. Гзовской и М. Н. Германовой, спровоцировав запутанные объяснения между основателями МХТ. Как пишет И. Н. Соловьева: «Позднее острота вопроса о приходе Гзовской усугубилась тем, что на решающую административную должность желал перейти из Малого театра ее муж, В. А. Нелидов; к тому же жалованье, назначенное Гзовской, было весьма высоким не только по сравнению с тем, что получали ее сверстницы – ученицы МХТ Коонен, Барановская, Коренева, но и по сравнению с жалованьем Савицкой и Книппер» (Гзовская Ольга Владимировна // Московский Художественный театр: 100 лет. Т. 2. С. 51). В. А. Теляковский в середине февраля 1908 г. пытался анализировать ситуацию: «Гзовская увлеклась Станиславским и Станиславский ею – это первый шаг новый в истории Художественного театра. Вдруг вынь да положь – Станиславскому понадобилась артистка. На ней он стал строить надежду театра. Нелидов, который в разговоре со мной отрицал свои отношения и любовь к Гзовской, с начала сезона отговаривал ее поступать в Художественный театр, а потом стал молчать и будто даже радоваться уходу. Стало ясно, что произошла какая-то перемена, и стали ходить слухи о его переходе. Последний раз он и сам мне это говорил – причем вся эта канитель мне так надоела, что я сказал: „Ну и отлично, уходите, может быть, это ваше призвание“. Нелидов, однако, сказал, что он решил остаться, но во всяком случае мое согласие на уход примет в соображение. Я его роли в этом театре совсем не понимаю и думаю, что это второй шаг, сделанный Станиславским для распадения театра» (Теляковский В. А. Дневники Директора Императорских театров. 1906–1909. С. 381–382).
[Закрыть], то только [потому что Вы в театре. – зачеркнуто] благодаря Вам.
Вы – тот материал, из которого что-то можно сделать». [Вся цитата подчеркнута карандашом, очевидно, позже. Также на этих страницах красным карандашом отметки на полях и в тексте, а вверху листов обозначено]: Костя.
16 [сентября 1908 г.]
Вечер.
[Слово вымарано.] Я начинаю любить Костю [К. С. Станиславского]. В конце концов – он один остается. [Два слова вымарано.] Лужский становится попросту пошлым – он один, как Бог надо всеми.
17 [сентября 1908 г.]
Сегодня свободный вечер – не знаю, куда себя девать. На душе такая темь, такая пустота. Роль опять остановилась на мертвой точке387387
На душе такая темь, такая пустота. Роль опять остановилась на мертвой точке. – О репетициях «Синей птицы» О. Л. Книппер-Чехова, занятая в спектакле в роли Ночи, писала, отмечая взнервленность атмосферы: «У нас жарят вовсю „Синюю птицу“, и, кажется, будет очень интересно. Работают нервно, злятся» (О. Л. Книппер-Чехова – В. Л. Книпперу. 24 сентября 1908 г. Цит. по: Виноградская И. Н. Жизнь и творчество К. С. Станиславского. Т. 2. С. 134).
[Закрыть].
Грустно-грустно.
18 [сентября 1908 г.]
Сегодня чувствую себя бодрее. Самое ужасное во мне то, что я труслива. Бывают минуты, когда я чувствую себя смелее – и тогда становлюсь интересней, талантливей.
Боюсь, как бы трусость моя не погубила меня.
Надо быть смелой.
20 [сентября 1908 г.]
Вчера была генеральная.
Играла хуже, чем прошлый раз.
Настроение бодрое.
Работать хочется.
21 [сентября 1908 г.]. Воскресенье
Вчера много-много думала о Вас.
Звонили колокола, мерцал огонек перед иконой, и тихие грустные воспоминания [больно теснились, томили душу. – вымарано].
24 [сентября 1908 г.]
Послезавтра генеральная.
Через 6 дней спектакль.
Не верится.
У Вас. – плеврит.
Думаю о нем – мало.
26 [сентября 1908 г.]
11 часов ночи.
У меня очень гадко на душе.
Играла сегодня отвратительно.
Нина Николаевна [Литовцева] была в театре.
Я – не актриса.
[Часть двух листов оборвана, но, похоже, ни на одной из сторон не было записей.]
1 октября [1908 г.]
Как сон промелькнули последние дни: [генеральная, спектакль, тот [нрзб.] после генеральной. – зачеркнуто]. Все еще не могу прийти в себя: сейчас сижу больная, и беспорядочно плывут воспоминания последних событий.
Глубоко внутрь души своей заглядываю с трепетом – ищу покоя и радости удовлетворения – а там, страшно сказать, пусто. Пусто…
Я не счастлива своим успехом388388
Я не счастлива своим успехом… – Позже А. Г. Коонен уже более объективно вспоминала и об успехе спектакля, и о своем собственном: «Трудно описать столпотворение, которое было за кулисами после премьеры „Синей птицы“. Поздравить Константина Сергеевича и актеров пришли родные, друзья – писатели, художники, артисты. Все обнимались и целовались. Я очень полюбила свою Митиль, гордилась тем, что вскоре она завоевала любовь театральной Москвы, и особенно радовалась тому, что многие большие люди в искусстве высоко ценили спектакль. Скрябин иногда специально приходил на первый акт посмотреть, как просыпаются дети, как они танцуют, сидя на столе, едят воображаемые пирожные и ссорятся. После „Синей птицы“ я получала много писем от зрителей. В одном из них меня всерьез спрашивали, сколько мне лет» (Коонен А. Г. Страницы жизни. С. 69–70). Любовь Гуревич в газете «Слово» писала: «Все французские театры, которым Метерлинк предлагал свою вещь, отказались ее поставить. Московский Художественный театр принял ее и сделал из нее чудо» (цит. по: Виноградская И. Н. Жизнь и творчество К. С. Станиславского. Т. 2. С. 136).
[Закрыть]…
Я равнодушна [слушаю. – зачеркнуто] к восторженным похвалам – я только на минуту вспыхиваю трепетом и опять вся ухожу в эту странную хрустальную грусть, в эту [тихую. – вымарано] безнадежную тоску [по тому, что ушло и не вернется. – вымарано].
Никогда больше…
Когда после генеральной мы сидели в ресторане и я смотрела совсем близко на это прекрасное лицо – [уже не мое. – вымарано], рыдала душа моя в безысходном отчаянии и рвалась к нему, и любила его с дикой болью.
И вот опять – [им одним. – зачеркнуто] одной мыслью полна я вся, одним желаньем, одним стремленьем.
Отодвинулась сцена, работа, успех – он один [любимый. – вымарано], [слово вымарано] один он со мной всегда-всегда [три слова вымарано].
Что же делать?
10 октября [1908 г.]. Пятница
Я не могу писать, как [бывало. – зачеркнуто] прежде, все, сказанное словами, как-то теряет свою значимость и становится пустым и ненужным.
Вот теперь: трепещет душа [моя. – вымарано]. Тысячью [ощущений. – зачеркнуто] настроений, таких тонких, таких хрупких, о которых нельзя говорить.
И [только. – вымарано] песня новой любви звучит как [тихая. – вымарано] грустная [весенняя. – вымарано] весна.
[Рвется душа от неясного трепетного страдания. – вымарано.]
15 октября [1908 г.]. Среда
То, что было вчера, бывает один раз в жизни. Это утро – солнечное, радостное, трепетное.
[Более поздняя приписка]: Юбилей389389
Юбилей. – 14 октября 1908 г. праздновалось 10-летие Московского Художественного театра. Газета «Русское слово» в этот день писала: «Такого торжества, которое приготовлено сегодня для Художественного театра, не было никогда ни у одного театра в России» (Яблоновский Сергей <Потресов С. В.>. Юбиляры и триумфаторы. Цит. по: Московский Художественный театр в русской театральной критике. 1906–1918. С. 168). В 11 часов утра собралась вся труппа, ученики, сотрудники и служащие театра. Когда К. С. Станиславский и Вл. И. Немирович-Данченко «показались в зале, наш хор и почти все, кто тут был, стали петь „Славу“ и осыпать их цветами. И такое громадное волнение охватило нас, что мы плакали, как дети. Владимир Иванович и Константин Сергеевич целовались и обнимались со всеми и тоже не могли сдержать слез» (М. Г. Савицкая – М. С. Геркен. 16 октября 1908 г. Цит. по: Виноградская И. Н. Жизнь и творчество К. С. Станиславского. Т. 2. С. 140). После кулуарного театрального торжества началось официальное чествование с речами и поздравлениями. В ответной речи К. С. Станиславский, в частности, сообщил о создании «юной труппы филиального отделения», которая должна помочь выполнить одну из основных задач МХТ – добиться общедоступности его искусства. (Вечером, несмотря на юбилей, вся труппа во главе с К. С. Станиславским провожала на Брянском вокзале прах А. П. Ленского, который должен был быть похоронен в своем имении в Киевской губернии.)
[Закрыть].
18 октября [1908 г.]
Вчера заходил на «Птицу» Вас. И я совсем ясно почувствовала, что не люблю его… [Сегодня умерло что-то во мне… – вымарано.] Пусто внутри меня, и [грустно. – зачеркнуто] тоскливо порой… Так тоскливо, что не хочется жить…
А вокруг все [так. – зачеркнуто] радостно, так хорошо… На мне – «надежда театра», широкий светлый путь передо мной… Надо только работать… [Только. – вымарано] работать… Такое простое понятное слово… Так легко это сказать – работать.
[Да ведь. – вымарано] нет силы во мне, нет вдохновенья…
Внутри меня – пустота, тупое равнодушие…
Душа моя ничем не согрета, и неоткуда взять мне этой солнечной энергии, с которой человек все победить может, все преодолеть.
Хочется мне ласки, тепла – а вокруг [холодные, пустые. – зачеркнуто] лица с приветливыми улыбками и пустой душой…
И это новое затеплившееся чувство во мне не находит отклика и [тихо. – вымарано] тоскует [порой. – вымарано]… Так просит душа [ласки. – зачеркнуто] хоть немножечко тепла, хоть самую чуточку…
Противны мне страстные взгляды Василия Васильевича [Лужского] – противны его прикосновения, хочется чистого хорошего чувства, доброго теплого отношения…
Затосковала [душа моя. – вымарано] по какой-то чистоте – опротивела мне пошлость людских отношений.
17 декабря [1908 г.]
После «Птицы».
2 часа ночи.
Я не могу уже больше писать. Я чувствую [свое. – зачеркнуто], как никогда, бессилие слова.
Рассказать о том трепете, который внутри меня, – нет возможности. Слова кончились. Слов нет больше390390
Я не могу уже больше писать. <…> Слов нет больше. – Возможно, этим объясняется двухмесячный перерыв в записях.
[Закрыть].
Ясно одно – живет скорбь внутри меня, и с ней я и умру, и полного счастья для меня нет. Оно есть в том, что мне дает жизнь, – но его нет в душе.
Внутри меня или беспокойство, [минутами. – зачеркнуто] или апатия – когда от отчаянья тупеет боль, или порывы радости и веселья от окружающей меня огромной странной жизни. И еще – вспышки любви – той большой [слово вымарано].
О новом увлеченье391391
О новом увлеченье… – По-видимому, как следует из дальнейших записей, подразумевается Н. Л. Тарасов.
[Закрыть] я стараюсь забыть. Это ненужно и унизительно.
[Васечка – это. – вымарано] единственное, прекрасное, что встретилось мне на пути, и его люблю я.
Он – один.
Опять он один.
[24 декабря 1908 г.]
Сочельник. 3 часа ночи. После «Кабаре»392392
«Кабаре» – так называли в МХТ театр-кабаре «Летучая мышь». Речь идет о представлениях его первого года.
[Закрыть].
Звонят колокола.
Свеча горит на столе.
[Ночь. – зачеркнуто.] Тихая голубая рождественская ночь глядит из окон.
Думы теснятся.
Любить хочется.
[Вчера в «Cabaret» – я любила их обоих и презирала себя. – зачеркнуто.]
Я не могу отогнать воспоминания о том, что было вчера.
Я слушала Вас. – любовалась им, любила его всем, что есть во мне прекрасного, и вся я [отвечала на ласки Николая Лазаревича [Тарасова]. – зачеркнуто] рвалась к Николаю Лазаревичу, пьянела от малейшего его прикосновения [его руки. – зачеркнуто], рвалась к нему всем своим телом…
Это ужасно?
Не знаю.
[25 декабря 1908 г.]
1‐й день празд[ников]. 2 часа ночи.
Была у Станиславского.
Как он верит в меня393393
Была у Станиславского. Как он верит в меня. – Интуиция не обманула А. Г. Коонен – накануне К. С. Станиславский написал в письме: «Театр блеснул еще одной молодой артисткой – Коонен, на которую я возлагаю большие надежды» (К. С. Станиславский – В. В. Котляревской // Станиславский К. С. Собр. соч. Т. 8. C. 120).
[Закрыть].
Мне жутко…
Я могу не оправдать его надежд.
И что тогда…
«Паденье с высоты…»
Спрашивал меня, что мне хочется играть на будущий год.
Сказала ему про Гильду394394
Гильда – героиня пьесы «Строитель Сольнес» Г. Ибсена. «Еще в юные годы, когда я, как и вся молодежь того времени, очень увлекалась драматургией Ибсена, я отдавала предпочтение <…> „Строителю Сольнесу“, „Гедде Габлер“, „Женщине с моря“», – вспоминала впоследствии А. Г. Коонен (Страницы жизни. С. 434), заявившая Вл. И. Немировичу-Данченко о своем выборе отрывка с этой ролью для самой первой самостоятельной работы в театре (см.: Там же. С. 37).
[Закрыть].
29 января [1909 г.]. Четверг
1 час ночи.
Сейчас прочитала из летней тетрадки несколько строчек, и вдруг так страшно опять захотелось писать.
Ведь столько всего копится в душе – такой ворох настроений и впечатлений от огромной жизни, что внутри [меня. – зачеркнуто] и вокруг меня, а вылиться этому всему некуда – и [слово вымарано] и бьется это в душе [три слова вымарано].
Вот уже 6 месяцев прожито новых… И что же… Все покойно, все гладко…
Успех, ухаживанья, похвалы, поклоненье…
Нет терзаний и слез, что были той зимой, нет этой мучительной тяжелой апатии.
Но есть ли радость?
Ведь она – должна быть.
Ведь жизнь дает мне только прекрасное.
Где же радость?
Радость молодости, побед, успеха?
Пусто в душе.
[Несколько слов вымарано] нет трепета, нет того безграничного порыва, стремленья [слово вымарано].
2 февраля [1909 г.]
Я [возьму. – вымарано] Вас.
Он будет моим…
Эта последняя борьба.
Ведь нет у меня никого, кроме него.
Душа моя становится все более и более жестокой, все более [и] более разочарований и презренья к людям. Он один – мое прекрасное. Ведь так много дает мне жизнь. Почему же он – не со мной, когда [к нему стремлюсь я. – вымарано] – его я хочу.
Я буду бороться.
Рухнула моя красная башня395395
…башня… – А. Г. Коонен не оставляют мысли о пьесе «Строитель Сольнес» Г. Ибсена, где главным символом служат высокие башни, возведенные Халваром Сольнесом.
[Закрыть], но я воздвигну новую – [еще] более высокую, еще более [пре]красную.
19 февраля [1909 г.]. Четверг
Еще одна победа. «Три сестры»396396
Еще одна победа. «Три сестры»… – 16 февраля 1909 г. состоялась премьера возобновленного К. С. Станиславским спектакля «Три сестры», не шедшего с 14 мая 1907 г. А. Г. Коонен была занята в спектакле в роли Певицы (уличная певичка – персонаж, отсутствующий у А. П. Чехова).
[Закрыть]…
Все хвалят, все в восторге.
Скоро я уверую, что я – талант.
[Да. – вымарано.]
А тяжесть в душе невероятная.
Когда чуть останусь одна – и выползет воспоминанье о той ночи. Хочется кричать на весь мир…
Рассказала Вас., и еще тяжелее стало.
15 марта [1909 г.]
Весна идет.
Душа трепещет [веселостью. – вымарано] такой большой радостью. Стук колес, грязь на мостовых.
Весенний шум.
Баттистини397397
Баттистини Маттиа (1856–1928) – итальянский оперный певец, баритон, мастер бельканто. В 1890–1910‐х гг. регулярно гастролировал в Москве и Петербурге, пользовался огромным успехом у публики. В черновиках к книге мемуаров А. Г. Коонен писала: «Баттистини. Мне нравилось в нем все: „Тангейзер“, „Риголетто“, „Фаворитка“, „Таис“, „Демон“» (Коонен А. Г. Страницы из жизни: Воспоминания. Разрозненные черновые записи о своей жизни и работе в Художественном театре в 1908–1913 годах // РГАЛИ. Ф. 2768. Оп. 1. Ед. хр. 97. Л. 38 об.).
[Закрыть].
Хочется лететь.
Любить хочется.
25 марта [1909 г.]. Среда [Петербург]
Второй день я в Петербурге398398
Второй день я в Петербурге. – МХТ выехал на традиционные весенние гастроли в Петербург 22–23 марта 1909 г. Сами гастроли проходили с 30 марта по 3 мая. Художественники на этот раз привезли три премьеры сезона 1908–1909 гг. («Синяя птица» М. Метерлинка, «Ревизор» Н. В. Гоголя, «У царских врат» К. Гамсуна) и возобновленные «Три сестры» А. П. Чехова.
[Закрыть].
Живу чинно с Костей [К. С. Станиславским] в Английском пансионе399399
Живу чинно с Костей [К. С. Станиславским] в Английском пансионе. – В «Английском пансионе» Шперка (Михайловская улица, 2) К. С. Станиславский и М. П. Лилина останавливались во время гастролей МХТ в Петербурге. А. Г. Коонен вспоминала: «…Константин Сергеевич неожиданно заявил, что хочет поселить меня в Английском пансионе, где всегда останавливались Станиславские. Я знала, что пансион дорогой, и мне было неловко, что Константин Сергеевич будет оплачивать мои счета. Но он сообщил об этом таким категорическим тоном, что я поняла – спорить бесполезно. <…> Первое время, очутившись под бдительным надзором Константина Сергеевича, я чувствовала себя не в своей тарелке» (Коонен А. Г. Страницы жизни. С. 84).
[Закрыть]. Думаю много о Вас. и Николае Лазаревиче [Тарасове].
«Жив, значит, курилка…» Все время звучит в ушах. И смотрит то [молодое] радостное светлое лицо, как тогда, в ту нашу первую весну400400
…в ту нашу первую весну… – Речь про весну 1907 г., тоже гастроли в Петербурге, – тетрадь дневников за этот период (как и тетрадь с записями о гастрольной весне 1908 г.) не сохранилась, воспоминания об этой весне и отношениях с В. И. Качаловым даны пунктирно в записи от 23 мая 1907 г.
[Закрыть]…
И опять ранним рассветом ехал извозчик, и [тихая. – вымарано] светлая радость трепетала в душе, и весенние надежды теснились, и [все тихий. – вымарано] поцелуй [звучал. – вымарано]…
[Прошел год, а когда мы вошли в подъезд, когда снова. – зачеркнуто.]
И то же «спи спокойно, Аличка»…
А ведь прошел год.
Год, который мы прожили как чужие…
А разве мы чужие?
Разве не один он у меня…
А я? Разве я ушла из его жизни?
Наши жизни – раз соприкоснувшись, не расстанутся никогда.
Теперь я в этом уверена.
Мы можем годами встречаться холодные и далекие друг другу, но настанет день, настанет весеннее утро, и снова он скажет – «милая», и снова я повторю «ты один у меня»…
Есть между нами – неуловимая духовная связь, есть что-то, чем мы спаяны неразрывно…
26 марта [1909 г.]
Утро.
Пью кофе. Через спущенную штору пробивается солнце. Вчера был тоскливый день…
Я грустила и казалась себе неинтересной и скучной. Волнуюсь за «Птицу»401401
Волнуюсь за «Птицу». – Спектакль «Синяя птица» должен был идти в день открытия гастролей 30 марта 1909 г. Играли традиционно в помещении Михайловского театра, волновались все: «За кулисами было очень тревожно, так как сцена отвратительная, неприспособленная…» (К. С. Станиславский – К. К. Алексеевой. 31 марта 1909 г. // Станиславский К. С. Собр. соч. Т. 8. С. 129).
[Закрыть].
27 марта [1909 г.]
Утро.
Живу мыслью о том, когда приедет Вас. Повторится ли весна?
Сегодня генеральная «Птицы»…
Есть предчувствие, что такого успеха, как в Москве, не будет.
2 часа.
Ужасающая погода. Снег, слякоть, скучное серое небо.
От репетиции отпустили. Пойду бродить. Куда, зачем? – Все равно. Мне как-то грустно, а хочется быть веселой и радостной. Хочется быть такой, чтобы всех радовать, у всех вызывать улыбку…
Сейчас получила от Юргиса402402
Балтрушайтис Юргис Казимирович (1873–1944) – русский и литовский поэт-символист и переводчик, дипломат. Принимал участие в работе МХТ, Свободного театра, Камерного театра. В своих мемуарах А. Г. Коонен писала о нем: «Балтрушайтис вошел в мою жизнь незаметно, как бы неслышными шагами. <…> Как все замкнутые и молчаливые люди, Балтрушайтис любил писать письма» (Коонен А. Г. Страницы жизни. С. 78). В РГАЛИ хранятся пять писем Ю. К. Балтрушайтиса к А. Г. Коонен (1909, 1914 гг.), и там действительно встречаются фразы: «Буду писать Вам каждое утро» (Автограф. [Без даты] // РГАЛИ. Ф. 2768. Оп. 1. Ед. хр. 193. Л. 3) и «Видите, я опять часто пишу Вам…» ([Без даты] // Там же. Л. 7); около 50 писем 1909–1913 гг. и ряд недатированных хранятся в рукописном отделе ГЦТМ им. А. А. Бахрушина (Ф. 467. Ед. хр. 119–169), 43 письма опубликованы (на русском и литовском) в книге: Baltrušaitis J. Laiškai / Vyr. Redaktorius G. Mikelaitis. Vilnius, 2015. P. 180–271. Чаще всего Ю. К. Балтрушайтис обращается к А. Г. Коонен «дорогой друг», но встречаются и обращения «милая душа», «родная душа», «милый человек», «милый друг». Письма полны туманностей, намеков, признаний и, разумеется, стихов. В одном из самых пространных и откровенных посланий в постскриптуме приписано: «Уничтожайте все мои письма» (Ibid. P. 203).
[Закрыть] письмо. И стало еще тоскливее. Зачем люди так хорошо обо мне думают? К чему эти слова – «вы вся – благодеянье, вся – умиленье»…
Какое же я благодеянье?
Кому дала что-нибудь, кроме горечи, грусти или своего неясного томительного стремленья куда-то… смутного всегда неудовлетворения.
Я – большая, нет, этого мало, я – великая обманщица.
Я обманываю и себя, и других.
3 часа ночи.
Сидели сейчас так хорошо, болтали с Костей [К. С. Станиславским] и Сулером.
Репетиция была отвратительная…
Самочувствие на сцене – ужасно.
Не знаю, что делать.
28 марта [1909 г.]. Суббота
Праздник…
Время летит, летит.
Страшно становится.
5 часов.
Мне ужасно грустно. Брожу взад и вперед по комнате и вспоминаю последние радостные дни в Москве, Брестский вокзал, Юргиса [Балтрушайтиса], Вас. И жаль того «весеннего», что зажглось в душе и вдруг – потухло…
И хочется в Москву – милую, полную, близкую…
Хочется увидеть Николая Лазаревича [Тарасова]…
Какой он? Какие у него глаза? И что он будет говорить…
29 марта [1909 г.]
1‐й день праздника. 1 час дня.
Звонят в церкви…
Серая скучная погода…
Сижу вся разбитая, полубольная, слабая, и нет ничего в душе, ни радости, ни грусти, ни желаний – [одна пустота. – вымарано].
30 марта [1909 г.]
Утро.
Вчера целый день просидела дома.
Бродила из угла в угол по комнате и думала… О Вас., о Николае Лазаревиче [Тарасове] – о том, как дороги они мне оба…
Вас. я люблю…
А Николай Лазаревич?
Что он в моей жизни? [Какая его роль? – вымарано.]
6 часов.
Благослови Боже…
31 марта [1909 г.]. Вторник
Утро.
Играла скверно. Очень старалась… От этого навязчиво выпирала характерность403403
Играла скверно. Очень старалась… От этого навязчиво выпирала характерность. – В письме дочери, отправленном после второго показа «Синей птицы» 31 марта, К. С. Станиславский писал: «Играли средне. Особенно жаль Коонен, которая струсила, переволновалась и напирала на реплики, слишком много смеялась, визжала, слишком подчеркивала детский тон. На первом спектакле ее не оценили…» (К. С. Станиславский – К. К. Алексеевой. 31 марта 1909 г. // Станиславский К. С. Собр. соч. Т. 8. С. 129).
[Закрыть].
Выругают, верно, здорово…
Ну да все равно.
Впрочем, I акт играла с увлеченьем и конец…
Что будет. Сейчас напьюсь кофе, пойду покупать газеты.
Заходил вчера Вас. в уборную.
[Дала ему цветок. – зачеркнуто.] Посидел, сказал, что не до телефона было – грустные были дни. Мы не поняли друг друга. Он, оказывается, просто хотел поболтать со мной на расстоянье – [а вовсе не назначать место свиданья. – вымарано.]…
[Милый. – вымарано]…
Он сидел, я смотрела на него – а на столе лежала открытка от Николая Лазаревича [Тарасова]. И когда я получила, прочла надпись, овладело душой трепетное, хорошее волненье. Где он? Чем живет? О чем думает?
3 апреля [1909 г.]
Грустно. Вчера были у Боткиных404404
Вчера были у Боткиных. – Боткин Сергей Сергеевич (1859–1910) – врач, коллекционер, его жена Боткина (урожд. Третьякова) Александра Павловна (1867–1959) и их дочери Александра Сергеевна (1897–1985) и Анастасия Сергеевна (1892–1942). А. П. Боткина – дочь знаменитого П. М. Третьякова (в шутку ее называли «дочкой Третьяковской галереи»). Семья знатоков искусства была близка не только кругу художников, но и Художественному театру. К. С. Станиславский, О. Л. Книппер, В. И. Качалов и многие другие актеры бывали в доме петербургских Боткиных. А. Г. Коонен вспоминала: «Сергей Сергеевич Боткин, сын знаменитого доктора Боткина, чьим именем названы больницы в Москве и Ленинграде, как и его отец, был профессором Военно-медицинской академии. Блестяще образованный, большой любитель и знаток искусства, он был близким другом многих замечательных художников: Серова, Сомова, Бенуа, Добужинского. <…> Примечателен был и сам дом на Фурштадтской, с окнами, выходившими в Таврический сад. Дом был построен в стиле Петровской эпохи, и большая парадная комната называлась „петровской“, а гостиная, обтянутая шелковым штофом в мелких розочках, – „екатерининской“. Несмотря на обилие старинных вещей и замечательных картин, дом вовсе не производил впечатления музея. <…> По традиции после заутрени разговлялись у Боткиных. Необыкновенно красиво выглядел тогда большой круглый стол с множеством цветов, которыми славился в то время Петербург. Они венком были разбросаны на скатерти» (Коонен А. Г. Страницы жизни. С. 88–89).
[Закрыть]. Пришла домой, и тоска охватила [душу. – вымарано]. Ехали с Вас. [И он сидел такой грустный, такой равнодушный, чужой. – вымарано.]
Пришла и, не снимая шляпы, не раздеваясь, бросилась на кушетку и расплакалась. Потом и Лилина взошла и стала утешать и говорила о моем таланте – о том, что это – мое главное, а остальное – вздор.
[Лист вырван.]
…радовался тому, что есть у него я…
А этого нет, нет…
И моя горячая влюбленность, мой самый прекрасный, мой самый чистый порыв – разбиваются о [какую-]то железную стену.
[½] часа ночи.
Сидели Крэг405405
Крэг Эдвард Генри Гордон (1872–1966) – английский режиссер, художник, теоретик театра – приехал в Петербург в этот день, 3 апреля 1909 г., для работы с К. С. Станиславским над «Гамлетом». Спектакль впоследствии был осуществлен совместными силами К. С. Станиславского, Г. Крэга и Л. А. Сулержицкого (премьера – 23 декабря 1911 г.). Крэг и Станиславский впервые узнали друг о друге от Айседоры Дункан, и Станиславский решил «выписать великого режиссера, чтобы тем дать толчок нашему искусству» (см.: Островский А. Крэг Эдвард Генри Гордон // Московский Художественный театр: 100 лет. Т. 2. С. 99–100). Крэг предполагал отдать А. Г. Коонен роль Офелии, но в итоге ее играла все-таки перешедшая в МХТ О. В. Гзовская. Коонен же Крэг подарил свою фотографию с надписью: «Моей идеальной Офелии – мисс Коонен» (Коонен А. Г. Страницы жизни. С. 135). Во время же знакомства в Петербурге Крэг полушутя заявил К. С. Станиславскому: «Что вы скажете, если я увезу мисс Коонен в Италию и сделаю для нее маленький театр, где она будет играть одна? Мне кажется, это может быть интересным экспериментом» (Там же. С. 134).
[Закрыть] и Вас.
Я [кокетничала. – вымарано] с Крэгом, Крэг влюбленно на меня смотрел406406
Я кокетничала с Крэгом, Крэг влюбленно на меня смотрел… – Судя по всему, обворожить Г. Крэга А. Г. Коонен успела еще осенью 1908 г., во время его первого приезда в Москву. Во всяком случае, уже в ноябре 1908 г. она получает из Флоренции от режиссера почтовую открытку с репродукцией картины Сандро Боттичелли «Возвращение Юдифи» и следующим английским текстом под заголовком «Загадка»: «Если когда-нибудь Вам пришлось бы обезглавить мужчину, попытайтесь сделать это так, как изображено на открытке. И каждый будет у Ваших ног. Но лучше все же никому не отрезать головы, тогда по крайней мере один мужчина сможет любить Вас. На память о Гордоне Крэге» (Автограф // РГАЛИ. Ф. 2768. Оп. 1. Ед. хр. 285. Л. 3. Русский перевод – л. 9). РГАЛИ ошибочно датирует эту открытку 2 марта 1911 г., тогда как на двух московских штемпелях значится: 22 ноября 1908 г. и 23 ноября 1908 г. Помимо нее в РГАЛИ хранятся и другие открытки и письма Крэга к А. Г. Коонен 1911 и 1923–1924 гг., одна из открыток – 1911 г. – написана не на английском, а на немецком языке: «Огромное спасибо за Вашу прекрасную фотографию из „Трех сестер“. Мне она очень понравилась. Балтрушайтис был у меня – он первый русский из московского театра, который ко мне приехал. Очень серьезный человек, очень деликатный, говорит мало. Я надеюсь вскоре приехать в Москву, и мы пойдем кататься на коньках – хотите? И будем обо всем думать и мало разговаривать, не правда ли? Напишите мне. Расскажите об Испании и прочем, Алиса Коонен» (Автограф // РГАЛИ. Ф. 2768. Оп. 1. Ед. хр. 285. Л. 2), и на лицевой стороне открытки с изображением маски комедии дель арте: «Сердечно приветствую Вас. Вам понравилось в Испании?» (Там же. Л. 2 об.). (Здесь чрезвычайно интересно дважды упоминаемое посещение А. Г. Коонен Испании – никаких сведений о такой поездке в годы пребывания актрисы в МХТ не имеется.) А. Г. Коонен цитирует фрагмент этого послания в своих мемуарах, как всегда, немного творчески переработав: «Если мне удастся приехать в Москву, мы будем бегать на коньках, о многом вместе думать и мало разговаривать (как Балтрушайтис). Хотите?» (Коонен А. Г. Страницы жизни. С. 135). В начале 1920‐х гг. Крэг возвышенно писал, ссылаясь на английские журналы: «Я читал, что вас называют новой Рашелью – это неверно. Она была лишь ранним изданием Коонен» (Автограф // РГАЛИ. Ф. 2768. Оп. 1. Ед. хр. 285. Л. 6–6 об. Русский перевод письма – л. 12), – сравним с мемуарами: «Во время гастролей Камерного театра в Париже он писал мне: „Во французских газетах я читал, что вас называют новой Рашелью, это неверно, она была ранним изданием Коонен“» (Коонен А. Г. Страницы жизни. С. 135) – английские журналы тут заменены на французские газеты.
[Закрыть], а Вас. пил… Тупо пил… Изредка взглядывал на меня – [машинальным взглядом, ничего не говорящим, или. – вымарано] внимательно вглядывался в [Марию Петровну [Лилину]. – вымарано].
Нет. – Конец.
[Не подойду к нему больше. – вымарано]
[И ему не позволю подойти к себе. – вымарано]
7 [апреля 1909 г.]. Вторник
Утро.
Сегодня вечером свиданье с Леонидом Андреевым.
Мне жаль его…
Он стал старый и грустный407407
Сегодня вечером свиданье с Леонидом Андреевым. Мне жаль его… Он стал старый и грустный. – Андреев Леонид Николаевич (1871–1919) – писатель, драматург. Начиная с первой пьесы все свои драматические произведения отправлял в МХТ. Позднее признавался: «Не будь Художественного театра, я и не подумал бы писать пьес» (цит. по: Егошина О. Андреев Леонид Николаевич // Московский Художественный театр: 100 лет. Т. 2. С. 11). В мемуарах А. Г. Коонен встречам, московским и петербургским, и отношениям с Л. Н. Андреевым щедро выделено место (см.: Коонен А. Г. Страницы жизни. С. 51–54), значительно больше, чем многим другим выдающимся современникам, с которыми ее сводила артистическая судьба. Познакомились они на репетиции спектакля «Жизнь Человека» по пьесе Андреева, встречались во время его приездов в Москву (он уверял, что Коонен похожа на его покойную жену), переписывались (несколько писем Л. Н. Андреева к А. Г. Коонен опубликованы Г. Д. Эндзиной под названием «Встречи в Художественном театре» в альманахе «Встречи с прошлым». М.: Советская Россия, 1978. Вып. 3. С. 91–99). «Мне всегда было интересно с Андреевым. Он жил тогда между Москвой и Петербургом. Из Петербурга часто писал мне чудесные длинные письма. Как-то он долго не мог вырваться в Москву и прислал мне свою фотографию с шутливой надписью: „Весной называется время года, когда природа пробуждается от долгого зимнего сна, на деревьях набухают почки и Художественный театр едет в Петербург. Далеко до весны!“» (Коонен А. Г. Страницы жизни. С. 52).
Письма Л. Н. Андреева к А. Г. Коонен конца 1907 – начала 1908 г. (после смерти 28 ноября 1906 г. его жены А. М. Андреевой (Велигорской)) полны неприкрытой страсти: «Дорогая моя, какие страшные вещи случаются на свете! Кто Вы – ведь я Вас не знаю, ведь так мало времени прошло, как я увидел Вас – и все перевернулось. То вдруг загорелась надежда на жизнь, на большую, светлую, неизведанно прекрасную жизнь, то вот, как сейчас – тоска и такая печаль, такая печаль. Я никогда не плачу, не умею, а сейчас мне хочется плакать, уткнуться в подушку и плакать, как плачут женщины и дети. И жаловаться кому-то, что так жестока и бессмысленна жизнь. Вот я увидел Вас, и вдруг улыбнулась навстречу Вам моя измученная душа, даже о жизни возмечтала – а Вы чужая, а Ваше сердце закрыто для меня. Как с этим помириться – Ваше сердце закрыто для меня! Что же тогда делать? Куда идти? опять пить и искать нечаянной смерти? <…> Как Вы думаете обо мне? Каким я Вам представляюсь? Вероятно, очень нелепым. Да. Это возможно. Со стороны, вероятно, я очень нелеп. Но неужели только нелепым? Как бы хотелось мне забраться в Вашу голову и узнать Ваши настоящие глубокие мысли обо мне – о нем. Только не думайте, дорогая моя, что я всегда так откровенен и искренен, как с Вами. Вы… это Вы. Когда Вы будете у меня, я расскажу Вам мою жизнь, чтобы Вы знали, какой я. Боже мой, я превращаюсь в идиота: сейчас ходил по комнате и думал: вот здесь будете сидеть Вы, и так становилось весело, что хоть кричи» (14 декабря [1907 г.] // Встречи с прошлым. С. 94, 95); «Как живете, Алиса Георгиевна? Слежу по газетам за репертуаром и думаю: вот сейчас она танцует. А перед этим, может быть, плакала, и, когда говорила по телефону, голос у нее звенел слезами. Или смехом? Смеетесь Вы или плачете? Или то и другое вместе? Алиса Коонен, Алиса Коонен!..» (30 января 1908 г. // Там же. С. 96); «Я очень злой, Алиса Коонен, и не могу радоваться чужой радостью, когда и в жизни и на душе так одиноко и пусто. Хочется своей радости, своей весны. Вы хорошая девушка, очень милая, даже добрая, и глаза у вас прекрасные. И то, что по бокам у вас такие смешные зубы – тоже хорошо, очень хорошо. Но не обманывайте меня вашими ясными глазами, не кушайте меня живым вашими милыми зубками – скажите мне правду» (15 февраля [1908 г.] // Там же. С. 97–98). Судя по всему, к моменту встречи 7 апреля 1909 г. романтическое чувство Андреева к Коонен уже позади – 6 апреля 1908 г. Л. Н. Андреев обвенчался в Крыму с Анной Ильиничной Денисевич, хотя дружеские отношения со временем восстановились, судя по письму, относящемуся примерно к тем дням, когда сделана комментируемая запись: «Милая Алиса Георгиевна! Помните, как я встречал Вас однажды у подъезда – и прозевал? Голубчик! Я так не верю в свою способность встретить, что и теперь, наверное, прозеваю. Голубчик! Приезжайте прямо ко мне от Дункан – я буду ждать. <…>» ([Без даты] // Встречи с прошлым. С. 99).
Одно из последних их свиданий происходило тоже во время петербургских гастролей (год не ясен): «Бледный, худой, страшно возбужденный, он вошел ко мне в уборную и неожиданно вытащил из кармана револьвер. Не помня себя, я бросилась к нему, схватила его за руку. Меня охватило острое чувство жалости. Я усадила его на диван, всячески стараясь успокоить. Он быстро отошел, как-то весь обмяк. Жалко улыбнувшись, сказал: – Опять я напугал вас. Не бойтесь. Я ведь всегда ношу эту штуку с собой. Его вспышки быстро переходили в депрессию» (Коонен А. Г. Страницы жизни. С. 53–54).
[Закрыть].
6 часов утра. Устала голова от вина, от музыки, от разговоров…
Нужно ли это…
3–4 часа была я веселая, хохотала, дурила, танцевала, глотала шампанское, и душа радовалась в опьянении – а сейчас пришла в свою комнатку и сразу стала трезвая, и в душе пустота, и голова – тяжелая.
8 апреля [1909 г.]
2 часа ночи.
Сейчас с Дункан408408
Сейчас с Дункан… – Выступление американской танцовщицы, основоположницы свободного танца Айседоры Дункан (1877–1927) 8 апреля 1909 г. на сцене Малого театра Литературно-художественного общества журнал «Театр и искусство» анонсировал так: «В первый раз в России танцы под историческую и современную музыку» (1909. № 13. 29 марта. С. 234). Программа была повторена 13 апреля. До этого, 6 апреля, Дункан исполняла «Ифигению в Авлиде» на музыку оперы К. В. Глюка.
[Закрыть]…
Хорошо так, что не хочется никого видеть, ни с кем не хочется говорить.
В столовой целое собранье после «Царских врат»409409
…после «Царских врат». – Имеется в виду спектакль «У царских врат» («У врат царства») К. Гамсуна (премьера – 9 марта 1909 г., режиссеры Вл. И. Немирович-Данченко, В. В. Лужский, художник В. А. Симов). Главную роль – Ивара Карено – играл В. И. Качалов.
[Закрыть].
[Больше половины листа оборвано.]
9 апреля [1909 г.]
5 часов дня.
Получила сразу 3 письма от Юргиса [Балтрушайтиса].
Он меня любит.
[Это – ясно. – вымарано.]
[Больше половины листа оборвано, и еще один лист вырван.]
14 апреля [1909 г.]
Утро.
Вчера была на «Валькирии»410410
Вчера была на «Валькирии»… – 13 апреля 1909 г. в Мариинском театре в «Валькирии» Р. Вагнера партии исполняли: Валентина Куза – Брунгильда, Марианна Черкасская – Ортлинда, Владимир Касторский – Вотан, Иван Ершов – Зигмунд.
[Закрыть]…
Сидела, и рисовались образы в воображении, и росла сила творческая… и чувствовала себя большой-большой.
15 апреля [1909 г.]
Утро.
Вчера после Дункан411411
Вчера после Дункан… – 13 апреля 1909 г. состоялся прощальный вечер петербургских гастролей Айседоры Дункан, состоявший из выступлений на музыку Шопена и Бетховена. «Страстной, полной восторгов и радостных криков мазуркой Re major и вальсом Ges-dur Шопена, где радостное, отрадное журчанье лесного ключа в майское ясное утро, – прощалась Дункан с Петербургом» (Крушинин В. Айседора Дункан // Театр и искусство. 1909. № 16. 19 апр. С. 296). В зале присутствовал и К. С. Станиславский, ему Дункан посвятила мимическую сцену без музыки, исполненную на бис: «…босоножка сделала несколько кругов по сцене и остановилась, точно отмахиваясь от надоедливой мухи. Потом сделала еще несколько кругов и опять остановилась в прежней позе… Так продолжалось несколько раз, пока, устав бегать, плясунья не свалилась на пол. Это должно было означать смерть» (Последняя гастроль Айседоры Дункан // Петербургская газета. 1909. 14 апр.).
[Закрыть] приехала домой412412
…приехала домой… – в Английский пансион.
[Закрыть]– Вас. – пьет, Стахович – болтает всякий вздор, Мария Петровна [Лилина] – дает реплики. Посидела с ними, выпила чаю. М. П. скоро ушла, а мы еще поболтали. Когда стали расходиться, Вас. в темноте тихо прижался к моим губам…
[Часть листа оборвана. Прочитывается только]: в голове.
16 апреля [1909 г.]
Утро.
Вчера после «Птицы» опять видала Вас.
Притворилась бледной, [два слова вымарано] почувствовала сердцебиенье – с большими остановившимися глазами вошла в столовую. Костя заволновался, повел меня к Марии Петровне [Лилиной]. Дали мне валерьянки и отправили спать. [Фраза вымарана.] Сейчас мне приятно вспомнить, [какая. – вымарано] я была – [вся. – вымарано] бледная и красивая.
[Часть листа оборвана.]
Холодно…
Стала дышать на руки.
Дыханье теплое, нормальное.
Все старанья даром.
Ничего не воспаляется!
17 апреля [1909 г.]
Утро.
Вчера пришла из театра ужасов413413
…пришла из театра ужасов… – В 1908 г. спортивный манеж и конюшенный флигель во дворе дома графов Шереметевых (Литейный просп., 51) переоборудовали по проекту инженера А. А. Максимова в театр, который стали сдавать в аренду. Театр открылся как «Литейный театр. Театр сильных ощущений». Первоначально театр предназначался для представления пьес – в основном одноактных – из репертуара парижского театра «Гран-Гиньоль». Но уже в октябре 1909 г. афиши сообщали: до десяти часов вечера – сильные ощущения, с половины одиннадцатого – веселый жанр. Затем «ужасающие пьесы» постепенно исчезли из репертуара. А. Г. Коонен в апреле 1909 г. успела побывать на представлении в полноценном театре ужасов.
[Закрыть]– у нас Дункан. Опоздала на поезд. Обаятельная и милая, как ребенок… Много смотрела на меня и говорила, что я красивая. А я любовалась ею, и было желанье – всегда быть возле нее и все делать, чтоб было ей хорошо414414
Выписывая из дневника в тетрадь с черновыми набросками для книги мемуаров эти впечатления об А. Дункан, А. Г. Коонен добавляет в запись еще одну фразу: «Мне кажется, она очень одинока» (РГАЛИ. Ф. 2768. Оп. 1. Ед. хр. 97. Л. 21).
[Закрыть].
Сегодня весенний день. Чирикают птицы… Хочется в деревню…
18 апреля [1909 г.]
6 часов вечера.
Звонят колокола. Льется весна в окно, облака бегут быстрые, легкие и воздушные.
Душа [слово вымарано] грустит. [Слово вымарано] тоскует [слово вымарано] по чему-то прекрасному, далекому…
22 апреля [1909 г.]
12 часов дня.
Эти последние дни чувствовала себя сносно… Но душой – я в Москве…
Главное – тяжело играть…
Спектакли – утомляют, надоедают.
Осталось – 13 дней… Скорее, скорее в Москву.
Сейчас надо ехать к Бильбасовым415415
Бильбасовы – семья, близко общавшаяся с семьей К. С. Станиславского, а как следствие, со многими в МХТ: Бильбасова Ольга Андреевна (?–1913) – дочь издателя и журналиста А. А. Краевского, после него владелица дома в Петербурге на Литейном проспекте, 11, в котором жила М. Г. Савина, и Бильбасов Василий Алексеевич (1837/38–1904) – муж О. А. Бильбасовой, историк, журналист, публицист. А. Г. Коонен вспоминала: «…интересным домом, близким к Художественному театру, был дом О. А. Бильбасовой – тети Оли, как ее называли в Петербурге. Обладавшая острым умом, великолепно разбиравшаяся в искусстве, она была блестящей собеседницей, ее суждения ценили самые прославленные певцы, актеры, литераторы, постоянно посещавшие ее. Дом Бильбасовой славился на весь Петербург своими зваными обедами» (Коонен А. Г. Страницы жизни. С. 89).
[Закрыть].
24 апреля [1909 г.]
7 часов вечера.
Вчера были на именинах у Боткина416416
Вчера были на именинах у Боткина. – Имеется в виду Боткин Сергей Сергеевич (см. коммент. 5-41).
[Закрыть].
Сначала было нехорошо и скучно.
Я [стеснялась, часто краснела и. – вымарано, фраза оборвана].
Вас. сидел за другим концом стола. А потом, когда стало светать и голубые тени поползли в окна, вдруг [тихо. – вымарано] и ясно сдела[лось] на душе [дефект текста].
Утром ехали с Боткиным по набережной – я с любовью мечтала о Вас. – благословляла его в своей жизни, и не было горечи, [два слова вымарано] оттого, что он не со мной.
[Треть листа оборвана.]
27 апреля [1909 г.]
Утро.
Пахнет сиренью. Весна рвется с улицы. Отдаленно шумит город…
Прекрасная весенняя лень, когда ничего не хочется делать, ни о чем думать – и только дышать, радоваться и благословлять жизнь.
Пойду сейчас в Лавру…
И одна… Непременно одна…
Люди скучны и нечутки к прекрасному.
[Треть листа оборвана, но, возможно, там не было записей.]
28 апреля [1909 г.]
Утро.
Монотонно капает дождь…
Серо и скучно на улице.
Все думаю о Москве.
Как-то там будет…
Не жду радостного…
Работа. – А солнышко будет светить по-весеннему, [навевать светлые мечты. – вымарано]…
