355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Алиса Чернышова » Три кота на чердаке, или служанка в проклятом доме (СИ) » Текст книги (страница 7)
Три кота на чердаке, или служанка в проклятом доме (СИ)
  • Текст добавлен: 11 апреля 2020, 20:31

Текст книги "Три кота на чердаке, или служанка в проклятом доме (СИ)"


Автор книги: Алиса Чернышова



сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

Глава 12. О куклах-марионетках и чужих страхах

Мало кто находит выход, некоторые не видят его, даже если найдут, а многие даже не ищут.

"Алиса в Стране Чудес"

Я проснулась, но долго не решалась открыть глаза, не понимая – где же я? На чердаке, у тяти или там, в полузабытом белокаменном храме? Запах благовоний, журчание воды и тяжелое чёрное крыло, проидавившее сверху плотным одеялом, говорили в пользу последнего, но… Как любил говаривать тятя в таких случаях, сколько реальность не отрицай, иметь с ней дело все равно придётся. Так и тут – поморгав, я распахнула глаза и уставилась в другие, звериные, сияющие искренней теплотой. Чёрное крыло, ласкавшее мне кожу чёрными перьями, прижало меня ещё ближе к знакомому по той, давней памяти телу.

– Доброе утро, – сказал Тари тихо, – Я и не надеялся, что ты ещё хоть когда-нибудь проснёшься в моих объятиях.

Молчу. Что тут скажешь? Кошусь на свой чердак, изменённый в очередной раз – тут тебе и плющ, и журчащий фонтан, и мрамор пола, и магические письмена на стенах. Точная копия той самой комнатки под крышей храма, где мы находили себе приют, устав от чужих глаз, тяжести ответственности и полётов; той самой, где мы впервые были вместе.

– Я хотел, чтобы ты вспомнила, – говорил он тихо, – По глазам вижу – получилось. Знаешь, за эти воспоминания я цеплялся там, во тьме, где все иначе. Перерождение – штука крайне неприятная, и бывали моменты, когда я совершенно забывал, кто я, кем был и кем должен стать… Это было похоже на бесконечную агонию, и в моменты просветления я иногда радовался, что ты не пошла за мной. И к Наместнику явился по первому зову, надеясь, что здесь прошло не слишком много времени, что ты выжила, но сначала казалось – ошибся. Но это, правда, ты…

– Уже нет, – улыбаюсь чуть печально, – Слишком много жизней прожито и дорог пройдено, чтобы остаться той же. Но, кем бы я ни была в итоге, я с тобой.

Он улыбнулся и явно вознамерился повторить наши ночные подвиги, но я только фыркнула и ловко выползла из-под демонова крыла.

– Нечего меня совращать, – говорю, – У меня, между прочим, хозяин не кормленный и на учёбу не собранный.

– Издеваешься?

– Только если немного. Но вообще, если хочешь, ты можешь пойти со мной на кухню и там вероломно поприставать – так и быть, сильно сопротивляться не буду. К слову о сопротивлении… Скажи-ка мне, Тари: делает ли кто-нибудь в этом городе особые музыкальные инструменты вроде того, что ты когда-то подарил пёстрому дудочнику? Думаю, нам нужна, скажем так… необычная скрипка.

– Ты хочешь?.. – о, как глаза загорелись.

Небрежно пожимаю плечами:

– Глупо было бы не использовать то, что у нас и так есть, верно? Ноэль – идеальный кондидат на роль Уводящей, она и так многое может, нам только нужно её немного подтолкнуть…

Тари усмехнулся:

– Что же, есть в городе один такой, Мастер. Мне к нему хода нет, а вот на тебе никаких запретов не висит. Я давно сделал тебя незаметной для псов, так что…

– Вот и отлично. Объясни мне, как к нему пройти!..

– Что бы вам ни было надо, у меня этого нет!

– Я хотела бы что-то купить у вас!

– А я не намерен никому ничего продавать!

– И зачем вы тогда содержите лавку?

– У нас страна свободных дельцов, милочка! И, коль скоро я хочу держать магазин и ничего в нём не продавать – это моё право, как гражданина этого Свободного Города!

Вздыхаю и с раздражением гляжу на запертую дверь тёмной лавки старьевщика, захламлённой, как рабочий стол безумного колдуна (уж я-то знаю, о чём говорю!). Отступать нельзя, потому, раздраженно хмыкнув и коротко осмотревшись, прорисовываю на стекле несколько слов из древнего языка. Звон колокольчика – и дверь приветственно распахнулась передо мной.

– С этого и нужно было начинать, юная особа, – в голосе, звучавшем словно бы отовсюду – раздражение, – К чему вести бессмысленные диалоги, когда можно просто войти?

– Есть вежливость…

– Я тебя умоляю! Ещё поговори про этикет и правила приличия, которые придумали люди, чтобы красиво сказать что-то вроде "Я пришёл тебя убивать" или "Я тебя ненавижу". Право, ты юна, но не настолько же! Вполне застала времена, когда приличным было обнаружить чей-то скальп на столе у друга и похвалить за то, как хорошо он выделан.

Застываю и хмурюсь. Только сейчас до меня доходит, что я не могу определить природу Голоса. Стар он или молод, женщине принадлежит или мужчине? Коротко оглядываюсь и понимаю, что Бонни застыл безжизненно в нескольких шагах от сткелянной двери, созерцая стоящий на полочке стеклянный шарик с бесконечно падающими в нём снежинками.

– Оставь – он видит свой вариант нашей встречи, приемлемый для посторонних. Я, знаешь ли, люблю приватность. А ты не стой, проходи дальше – если уж взломала дверь, нет смысла топтаться на пороге!

Усмехаюсь и – иду. А что ещё остается? Некоторые мысли по поводу личности Мастера уже появились – абсурдные, как почти любая правда, но… почему бы и нет? Ступаю по мягкому ворсу невесть откуда взявшегося ковра, а мимо мелькают бесконечные стеллажи, и чем дальше углубляюсь в казавшийся крошечным магазин, тем более странные вещи там можно разглядеть: россыпь крошечных звёзд в банке, кукольные лица, не забывающие оперативно моргать, цветы под стеклянными колпаками, походя успевающие расцвести и увянуть, пирамидки, возводимые крошечными смешными человечками, вода в стакане, эпизодически крамольно обращающаяся огнём… Кто знает, что ещё я успела бы выхватить взглядом, но мы уже очутились в комнатке, столь переполненной книгами и всяческими совершенно непонятными даже мне приборами, что места оставалось чуть – для столика на двоих, освещённого волшебным светильником неясной мне природы.

– Садись, – предлагает голос, – У меня ныне весьма неплохой чай… Вспомнить бы только, где именно!

Слушаюсь, отчаянно стараясь не задеть сваленную за спинкой кресла гору бумаг, заставших, судя по виду, очень разные времена и эпохи.

– А вы мне не составите компанию? – вопрошаю, потому что в таких вот обстоятельствах все, что остается – наглеть.

Смешок.

– Ну разумеется! Это почти преступление – пить мой чай в одиночестве. Вот сейчас, протиснусь… ох уж этот творческий беспорядок…

Он вошёл, но, как водится с существами вроде него, не понять – ни во что одет, ни как выглядит, ни какого возраста и пола; текучий, изменчивый и непостоянный в своем обличьи, он извернулся, огибая одну из наиболее впечатляющих бумажных гор, и предовольно установил на столик поднос со звякнувшими чашками. В воздухе пополыл аромат чего-то знакомого, родного: костров, степей, свободы, пряностей и сладостей, а ещё – курений оракулов, благовоний, железа и крови.

– Чудный чай, – говорю с усмешкой.

– Благодарю! Я так и знал, что тебе придётся по вкусу именно этот вариант. А обо всем остальном… Почему ты пришла сюда?

– Полагаю, вам это прекрасно известно, но озвучу – мне нужна скрипка.

– Скрипка… милочка, не разочаровывай меня: причина и цель – вещи зачастую не только разные, до и диаметрально противоположные. Итак, вопрос был в другом, и попробуем-ка мы ещё раз. Почему ты здесь?

Улыбаюсь чуть вымученно и отхлёбываю напиток – от него где-то в глубине расползается самое настоящее спокойствие.

– Я не вижу другого выхода для себя, – отвечаю в конечном итоге, – Этот вариант плох, но все другие – ещё хуже, а порой просто невыносимы.

– Вот как… я уж боялся патетичных воплей о какой-нибудь милой глупости вроде "вечной любви".

– О ней не кричат, верно? По крайней мере, когда она есть, – улыбаюсь сардонически, вспоминая своё пробуждение, – А так – любовь, конечно. Куда без неё? Но не только в этом причина. Вы вообще знаете, что именно замыслил Незрячий? Он безумен!

– Безумие – как много в этом слове. В кого не плюнь, везде психи – даже к ответу привать некого!.. А Незрячий просто запутался; бедный ребёнок, так и не научившийся бороться с собственным страхом. Но мне-то какое до этого дело?

– Но он действует от вашего имени! Ну, в том числе от вашего. Значит, вы в некоторой мере в ответе за это!

– Детка, кто только в доброй сотне миров не действует от моего имени. Уж ты-то должна знать, что к большей части их художеств я не имею ни малейшего отношения и отвечать за них ни перед кем не намерен. У меня такой проект интересный сейчас в работе, ты не поверишь! Мир, населённый пляшущими куклами-марионетками, полагающими, что они – живые. Разве не очаровательно?

– Весьма. Но что будет с этим городом?

– Ровно то, чего он заслуживает. Ну, положим, уничтожит этот бедный мальчик одно из Сердец, питающих магией мир, ну случится карманный конец света – право, почему это должно волновать меня?

Я подвисла. Ну, вообще, если задуматься, то вопрос справедливый, но…

– Но почему это так тревожит тебя? – в призрачном голосе отчетливо слышна ирония, – Зачем просить у меня скрипку, когда можно умолять о свободе? Покинь город – тогда и Незрячий, и Аштарити потеряют главную фигуру в их игре. Ты ведь не глупа и понимаешь, зачем нужна каждому из них, верно?

– А могли бы вы освободить Аштарити от контракта? – тут же хватаюсь за шанс, – Вы ведь можете!

– С чего бы мне нарушать мною же установленные правила? Так игра становится бессмысленной, ты не думаешь? Он сам согласился быть одной из фигур, принял условия, когда мог бы отказаться.

– И умереть! – почти кричу.

– Такая взрослая девочка, прожила столько разных жизней – и веришь в смерть?.. Какая, право, глупость. Ты же вот сделала иной выбор, и что? Сидишь предо мной, пьёшь чай, пытаешься доказать мне очевидные вещи. Неплохая карьера для давно и безнадёжно мёртвого.

И правда, глупо как-то. Вздохнув, смущенно отвожу глаза и некоторое время молчу, отдавая должное напитку.

– Я не стану в это вмешиваться, – говорит между тем хозяин лавки, – Но ты можешь, почему нет? Пришло время развязать этот узел, именно затем я и привёл тебя к дверям его дома.

Глаза у меня, наверное, становятся большие – чисто пара блюдец. Смотрю ошеломленно, рот открываю беззвучно – просто не могу поверить в услышанное.

– Вы?..

– Ох, ну к чему такое изумление? Я, разумеется. Замкнуть кольцо, дать каждому шанс сделать какой-то выбор – так существа вроде меня должны поступать в таких случаях, верно? Это придает игре смысл – право выбора.

– Но демонам вы его не оставили, – говорю насмешливо и почти зло, – Они не могут ни любить, ни выбирать.

– Вот как… Это уже любопытно. Значит, не веришь, что твой демон любит тебя?

– Нет, конечно, – даже фыркаю от абсурдности этой идеи, – Он жаждет свободы, а я – ключ от клетки. Отсюда и растут ноги у всех этих попыток вспомнить прошлое и замылить глаза. Глупость, на самом деле: будто я не помогла бы ему просто так, даже будь он… честнее.

– Вот как… И, понимая, что он манипулирует тобой, ты все равно пытаешься его спасти?

Теперь моя очередь смотреть на Мастера, как на глупца.

– Разумеется, – говорю раздраженно, – То, что я чувствую к нему, в простые слова не помещается – слишком много всего между нами. Верно одно – я не могу позволить Тари быть чьей-то куклой, потому что свобода – наша единственная драгоценность, без которой невозможно вообще ничего, чувства в том числе.

– Вот как… Тогда ты, наверное, что-то действительно понимаешь о любви – даже при том, что ничего не знаешь о демонах и их свободе. Итак… после всего сказанного, тебе все ещё нужна скрипка?

– Определённо.

– Что же, быть посему. Значит, слушай: есть три дара – для твоих спутников, а все, что нужно тебе, у тебя есть и так, лишь не забывай три простые вещи. Первое: любой страх стремится уничтожить своего владельца. Второе: то, чего страстно хочет отец, может быть пугающим бременем для его сына. Третье: горе колдунам, которые, творя ритуалы, упорно не желают понимать их истинный смысл. Вот и все, девочка. А теперь прости мою бесцеремонность, но у кукол-марионеток спутались нити, а в такой же лавке в другой вселенной посетитель. Так что, удачи!

Миг – и я обнаруживаю себя на улице, непонимающе хлопающей глазами. Лавка все так же закрыта, Бонни переминается с ноги на ногу рядом, а спину мне оттягивает вес футляра, да и сумка стала тяжелее.

– Ну, вот и поговорили, – бормочу. Отчаянно хочется рассмотреть дары Мастера, но при Бонни делать этого не хочется – что-то мне подсказывает, что Тари о них совсем не в курсе. Могут же и у меня быть маленькие секретики? Между тем, в голове роятся мысли. Страх Незрячего, говорите… Что же, господин добрый доктор, похоже, нам с вами надо увидеться вновь!

– Господин директор.

– Госпожа служанка… право, у меня нечто вроде дежавю. Кажется, подобное уже было?

– Вполне вероятно. Я смотрю, у вас новый кабинет?

– В другом наметился капитальный ремонт, знаете ли. Плановый снос стен и потолков, а также прочие сопутствующие радости… Но я как-то даже не ожидал вас увидеть вновь.

– Правда? А мне казалось, что совершенно наоборот, – усмехаюсь. На дворе день, и скархл поразительно благообразен в своем человечьем обличьи: сидит в новеньком креслице, перекладывает бумажечки и смотрит на меня с эдаким типичным профессиональным интересом. Я не отстаю – улыбаюсь ему в ответ, оставив Бонни в холле (а было это, можете поверить, ой как непросто).

– С чего вы взяли? Я и прошлый ваш визит смутно помню, госпожа служанка, что уж говорить о каких-то тайных целях!

– Вот именно. Вы позволили демону уничтожить вашу память, чтобы не рассказывать хозяину о собственном предательстве. Неужели это правда? Неужели всякий страх рано или поздно восстает против собственного создателя?

– Все мы рано или поздно восстаем против собственных создателей, госпожа служанка; такова природа любого разумного существа. На этом принципе, если хотите, прогресс строится. А со страхами вообще интересное дело, ибо они – самая могущественная сила во вселенной!

Улыбаюсь вежливо, ибо после знакомства с тем же Мастером подобные притязания даже звучат глупо. Но, с другой стороны, по-настоящему навредить скархлу не смог даже Тари, что уже говорит о многом. Все же, Незрячий – поразительно могущественный колдун, и страх у него вышел под стать, такой же хитрый, сильный и своенравный. Даже смешно немного: неужто Светоч и правда думал, что сможет эту тварь полноценно контролировать? Впрочем, мне-то от этого лучше, не хуже.

– Зачем вы отдали Акэля?

– Отдал? Полагаю, я сражался за него, как было приказано.

– Бросьте! Вы позволили мне его увидеть, догадываясь, чем это кончится.

– Догадки – не преступление и не доказательство, как любит говорить в сходных ситуациях мой создатель, – смеётся господин директор, и я вдруг понимаю, что он стал намного сильнее с нашей прошлой встречи. Едва ли у него стало настолько больше пациентов, а значит…

– Он боится Акэля, – шепчу потрясенно, – Ты подстроил его побег, чтобы страха стало ещё больше!

– Какие интересные фантазии, прямо клиническая картина, – смеётся, – Не могу подтвердить, что вы правы – не позволено. Скажу лишь, что у вас удивительно светлый ум!

Дома, схоронившись для верности в кладовке и заперевшись письменами неосязаемости и невидимости, рассматриваю дары Мастера. Скрипка дивно хороша даже на мой взгляд: есть что-то в простоте линий её чёрного корпуса, в натянутости струн, будто бы тихо звенящих, в простой скромной надписи на древнем языке, которую можно перевести как "Искусство – это Я". Даже не будучи Пророком, легко предрекаю, что Ноэль будет в восторге от подобного дара.

Вторым подарком была печать – тяжеленная, канцелярская, из тех, что делают на заказ для важных чиновников из всяких там серьёзных ведомств с зубодробительными названиями. Открываю её осторожно, чтобы посмотреть, откуда конкретно эта, и с любопытством наблюдаю, как одно тиснение сменяет другое: секретариат Наместника, контроль, магический контроль… Усмехаюсь, читая на ручке скромненькое "Тщета – это Я". Кажется, для Легиона подарочек! Этот наверняка порадуется, охальник многоголосый.

На третий дар смотрю долго, задумчиво, даже не зная, что чувствовать и думать по этому поводу. Белая полоска ткани, легкая и почти небрежная, тяжестью лежит на ладони. Изнутри подлым ядом змеится надпись: "Истина – это Я". И почему-то я точно знаю, что ровнёхонько такая же повязка украшает лицо Незрячего – получается, уже бывшего. Всплыли в памяти слова Мастера: "То, чего страстно хочет отец, может быть пугающим бременем для его сына". Качаю головой и снова ошеломленно смотрю на повязку. Да не может этого быть, правда ведь? Хотя…

Ох, Акэль. Нам с тобой предстоит очень, очень длинный разговор! Неприятный для нас обоих, но так уж случилось: Предназначение в целом не особенно добро к нам двоим, но куда же мы без него?

Иду по дому, после таких вот несрастух напрочь забыв и про собственную невидимость, и про обязанности – мне нужно поговорить с Ноэль. Нервно хихикаю – может, стоило бы называть её Искусством? И кто тогда у нас я? Отчего-то вместо всяческих пафосных терминов в голову лезет всякая ерунда. Ну правда, кто я? Нелепица? Придурь? С меня бы сталось, пожалуй…

– А уверены ли мы в её лояльности? – хоровой говор Легиона слышу краем уха и замираю, стоя у кабинета Тари. И понимаю ведь, что лучше мне этого не знать, но все равно подхожу поближе, замирая у двери.

– Абсолютно, – узнаю этот ядовитый тон – сколько раз слыхала его во время наших давних споров! – У нас с ней, видишь ли, любовь.

Легион мерзко хихикает.

– Изволь быть милее, хозяин – до тех пор, пока ключик не провернётся в замке. Твоя питомица не столь проста, как можно о ней подумать с первого взгляда.

– Не помню, чтобы я спрашивал твоего совета, – усмехается Тари, – Мы с Ишей были знакомы ещё тогда, когда в этом городе не было ни кирпичика, а над сердцем степей высился наш общий храм. Даже чувствую себя дураком из-за того, что не узнал её сразу: какое обличье ни принимай, остается собой – легкомысленным весенним дождем, восточным ветром, полуночной зарёй. Ею… просто управлять, потому что я легко могу предсказать её порывы.

– Не забывайте, что на кону, хозяин, – шелестят голоса.

– Разумеется. Свобода, – даже отсюда слышу, как горчит слово у него на языке. Ох, милый… Если ты хорошо знаешь меня, отчего думаешь, что мне о тебе ведомо меньше? Ты – хитрость, засуха, полуденный зной, западный ветер. Как бы ни изменила тебя Бездна, неужто думаешь, что я могу не отличить правду ото лжи, не понять, что тобой движет?

– Если вы освободитесь, станете величайшим из Императоров! – воркует Тщета. Усмехаюсь и решительно иду прочь – отдам печать потом, без свидетелей – не стоит этим великим заговорщикам знать, что я их слышала. Даже смешно, какими хитрыми себя полагают демоны – и как часто обманывают сами себя! Так уж вышло, что у каждого из нас здесь своя игра: предсказуемо, не зря ведь Император Запада – покровитель лжецов. Но зачем было врать мне, Тари?.. Неужели правда, после всего, я не заслужила правды? Вздыхаю и качаю головой. И вот ведь не услышала же ничего нового, все это знала и раньше. Почему же тогда больно?

Да уж, непросто быть человеком. Как ни крути, а тятины книжки не лгут: в эмоциональном плане люди ужасно непоследовательны. Но я… я подарю тебе свободу, Тари.

Потому что ты важнее всех – сейчас и тогда. Так бывает.

Глава 13. О пироге и начале Великой Битвы зла со злом

У меня положение безвыходное, но я хоть брыкаться могу!

"Алиса в Стране Чудес"

Я понятия не имела, как вообще принято спрашивать о таких вот пикантных, мягко говоря, вещах, потому, выцепив Акэля на кухню, решила разбавить неприятный разговор пирогом. Наш садовник – вот ведь как все обернулось! – задумчиво осмотрел знаки тишины и нематериальности, явно настроился на что-то весьма мерзопакостное, но от жратвы не отказался. Тут он молодец, жизнь у нас ныне настала такая, что вовсе неясно, что завтра. Вдруг война, а мы голодные?

Сжевала вместе с ним в молчании кусок пирога и, запив сладкой настойкой, решительно вопросила:

– Акэль, ты – новый Незрячий?

– Узнала-таки? – улыбается криво и как-то очень… беспомощно, – Да. Я не просил об этом, если что.

– Это и так понятно! О Предназначении не просят, его даруют.

– Да, тот ещё подарочек! Не достанься он мне, мои родственники были бы живы и счастливы. Не будь меня…

Вот гадство.

– Акэль, ты что, не понимаешь? Незрячий – избранный Пророк, Светоч, голос вашего бога среди людей. Ты хоть понимаешь, что сейчас псами управляет человек, не имеющий на это прав, не способный отличить истину ото лжи? Теперь-то понятно, откуда эти дикие идеи насчет уничтожения Сердца Степи и прочие радужные чудеса, которыми радовал в последнее время окружающих лже-Незрячий. Как вообще вышло…

Губы парня нервно дёрнулись.

– Моя мать была любовницей Незрячего. Недолго, и в итоге этого времяпровождения появился я. Сначала он оберегал нашу семью и благоволил нам, но потом, когда мне исполнилось тринадцать, мой дар начал проявляться, а Незрячий резко ослабел. Тогда он создал специальный амулет, забирающий у меня силы – сказал, что это временное явление, пока не повзрослею. Но я от этого начал болеть, родители заподозрили неладное, попытались сопротивляться…

– Их убили, а тебя заперли в доме скорби.

– Верно.

– Но почему он не убил тебя?

– Хотел выпить из меня побольше сил? Пожалел родного сына? Не решился гневить бога? Правда где-то посредине. Думаю, он где-то даже порадовался, что я попал сюда: рассчитывает, видимо, что все узнают, кто я, и съедят.

Осталось только вздохнуть, вообразив реакцию Тари и Легиона на такую-то новость. Не знаю, чем бы дело кончилось, но для Акэля финал был бы весьма неприятным в любом случае, это да.

– Мне нравится быть садовником, – сообщила мне ещё одна моя головная боль печально, – Разве это плохо?

– Это хорошо. Когда-то, в прошлой жизни, я явилась одному садовнику и помогла ему стать великим царём… Не важно. В общем, бери и делай с этим, что хочешь.

Тряпица, которую Акэль автоматически взял в руки, на миг засияла ослепительным светом. Его глаза ошеломленно расширились.

– Это же…

– Она самая.

Он обречённо усмехнулся.

– Вон оно как… Значит, вы все же посланница. Видимо, белые крылья все же не являются обязательным условием.

– Да мы это уже проходили, Акэль! Если меня и посылают, то преимущественно нецензурно! Не имею я отношения к этой вашей причудливой мифологии!

– То есть, – ого, какой тон ехидный, – Вас не послали, чтобы отдать мне эту тряпицу?

Туше.

– Ладно, забыли. И нечего так на меня смотреть! Я не готова к теологическим спорам, особенно – со Светочем. Лучше послушай внимательно: грядёт полный кабздец, и, чтобы его пережить, мы должны сделать кое-что…

– Это потрясающе, – шепнула Ноэль восхищенно, погладив черную скрипку, будто желанного и недавно обретённого ребёнка, – Даже не знаю, что сказать…

– Да, я тоже, – фыркаю, – Разве что…ты со мной? У нас тут намечается Великая Битва.

– Добра со злом, как в сказке? Я в любом случае участвую. Мне просто интересно – мы на чьей будем стороне?

– О, какой вопросик. Зла, кажется.

– У… Значит, наши противники – силы добра?

– Не поверишь, но они – тоже зло. Наверное. Предвечная, тут я совсем не специалист! Никогда не умела мыслить дуальными категориями, хоть ты меня по маковке бей. Неправильная у нас сказочка получается, так-то.

– Ну почему? – улыбается Ноэль, – Ты просто неправильно думаешь. Тут уж как – кто сказки пишет, тот и решает, кого посчитать плохим, а кого – хорошим. Для меня вот та сторона, где ты с Акэлем, и есть добро. Да и вообще, наверное, для каждого добро – там, где свои.

Гляжу на Ноэль и понимаю, что никогда, ни в каком из посмертий, не перестану ею восхищаться. Такой, какая есть: до слепоты увлечённой музыкой, отстраненной от мира и потрясающе мудрой.

– Спасибо, – говорю просто, – И, Ноэль, это может случиться в любой момент, потому воспользуйся скрипкой и избавься от соседки окончательно.

Она усмехается чуть грустно и говорит спокойно:

– Не волнуйся об этом. Мы с ней договоримся, чтобы во время боя она уснула. Тогда её тело будет полностью в моём распоряжении. Но я не буду её убивать – прости, Риа, даже ради тебя. Это её тело и, когда все кончится, я уйду, а она – останется.

– Что?..

– Мы с ней много разговаривали последнее время. И знаешь, я вовсе не хочу воровать чужую жизнь; моя симфония дописана, Призвание вот-вот свершится. Я помогу тебе – освободить нашего хозяина, Акэлю – стать, наконец, Незрячим, а потом…

– Так ты знаешь?

– Он сказал мне, конечно, – ответила она просто, и это было намного больше, чем если бы она поведала длинную красочную историю об их взаимной любви.

– И ты хочешь…

– Лирдоэль очень несчастна. Она всю жизнь искала чего-то, но, будучи рабой собственного окружения, понятия не имела, что именно ей нужно; между тем, она не успела ни любить, ни творить – а какой может быть в жизни смысл без этого? Все возможные вариации можно свести к этим двум словам. Не могу же я просто прогнать её – вот так, когда она ничего не успела?

– Вот именно, – начинаю злиться до отчаянья, – Она тратила своё время на какую-то ерунду, обманывала себя и окружающих, жила как бабочка-однодневка, но ты! В тебе этого смысла столько, что хватит на ораву таких вот глупых эльфиек!

– Спасибо, Риа. Ты говоришь так, потому что любишь меня, а ты уж так сделана: сражаешься за тех, кто дорог, какой бы ни была цена и чем бы ни пришлось жертвовать. Но это же в итоге мой выбор, правда? В моей жизни – и посмертии – хватило с лихвой и музыки, и приключений, и любви. Лирдоэль уже несколько дней как согласилась уступать мне ночи, чтобы я могла проводить их с Акэлем. Ты удивишься, но она тоже против того, чтобы я уходила, предлагает составить другой график.

Подвисаю в шоке. Эта высокомерная эльфа переживает о призраке, захватившем её тело?.. Впрочем, мы же говорим о Ноэль, а её не любить просто невозможно – такова уж она.

– Хорошо, – делаю вид, что сдаюсь, но сама себе обещаю: как только это все кончится, верну её, даже если ради этого придётся спуститься в Бездну. В конечном итоге, не зря же я была богиней – когда-то?..

Ноэль понимающе улыбнулась, прочтя в моем молчании, кажется, больше, чем иной узнал бы из слов.

– Расскажи мне, каков наш план? Я сыграю, как в последний раз. Не сомневайся!..

– О, мы будем обсуждать секреты? – хихикнул Легион, глядя на меня вот ни капли не весёлыми глазами, – Это я люблю, умею и практикую! Я разболтал за всю свою карьеру столько страшных тайн, что вполне хватило бы на скромный стотомник всемирной энциклопедии человеческой тупости! А так, вообще – ты в курсе, что шефу не понравится, что мы тут воркуем? Нет, я, конечно, неотразим и все такое…

Интересно, он хоть когда-нибудь умолкает? Вздохнув, ставлю перед ним последний кусок пирога на тарелке, а рядом – печать. Как по мне, так идеальный, отлично подходящий для нашей атмосферы натюрморт.

– Это тебе, – говорю, – Дальше сам решай.

О, как у него глазищи загорелись – чисто фонари. Жуткое зрелище, если разобраться! Сквозь пальцы пробились когти, он схватил подарок судорожно, намертво сжав, а после уставился на меня. И вот не скажу даже, на кого так смотреть можно: на благодетеля или злейшего врага, прирезавшего всю семью до пятого колена.

– Решать, – сказал он, и голос отчего-то вдруг остался только один, на удивление красивый и бархатистый, – Ты даешь мне право выбора?

– Конечно, – смотрю на него, как на идиота. И чего так разнервничался?

– И ничего не потребуешь, не прикажешь? Не знаю там – выполнить желание, быть на твоей стороне, любить только тебя до конца времён?

– Смысл? Сам решишь, где тебе быть, не маленький. А я даже сама толком не знаю, какая сторона тут – моя; всего лишь передаю тебе подарок. И только посмей заикнуться о каких-то там посланцах – стукну!

Он рассмеялся и на миг склонил голову, пряча блеск глаз. Его облик вдруг поплыл, и я уже видела перед собой мужчину в очень чудного покроя черном сторогом костюме – смуглого, черноволосого и темноглазого, весьма симпатичного, между прочим.

– Дура ты все же, – сказал он, – Совершенно замечательная, но – дура.

– Спасибо, запомню! Скажи лучше: ты нам поможешь в намечающейся заварушке, или у тебя теперь свои дела? Я же правильно понимаю, что эта побрякушка…

– Моя свобода? Ключ от моего вечного проклятия? Все верно. Но не только она, но и слова… Ты можешь сам решать. Кто только за тысячи лет не призывал меня! Молодые и старые, мужчины и женщины, и каждый считает себя настолько уникальным и непризнанным, одиноким и нелюбимым, непонятым, что прямо в полёте насрать не на кого! И потом они пользовались моими дарами, загоняли себя в иллюзорные замки и там жили, постепенно становясь одним из моих голосов. И ни один тупой скот за столько лет даже не удосужился спросить, чего хочу я!

Я аж голову в плечи втянула, так у него прочувственно получилось.

– И чего ты хочешь? – спрашиваю чуть нервно, ничего хорошего заранее не ожидая.

– В отпуск, – сообщают мне радостно, – И чтобы никакой работы и никаких идиотов. На безлюдный остров! Но пирог сойдёт для начала. И да, поучаствую я в этой вашей заварухе. Я, между прочим, очень похожую в одном из параллельных миров даже предсказать помог!.. О, чернчика. Вкусно!

– Э… Легион, а что там, в том твоем предсказании?

– О, оно гениально, как и все, чего касался мой разум! Вот, например: "…увидел жену, сидящую на звере багряном, преисполненном именами богохульными, с семью головами и десятью рогами; и на челе её написано имя: тайна"

– Эм, – кашляю, – Слушай, Легион, не могу не спросить: а что вы с тем колдуном, тебя вызвавшим, выпили перед написанием этого эпохального труда?

– Ну, пили, и что? Творца каждый обидеть может, а я старался!

– Ладно-ладно, – я аж руками замахала, – Замяли, чудное пророчество, спасибо. Но услуга, которая мне понадобится от тебя, несколько иного рода. Слушай…

– Для меня у тебя не осталось пирога? – голос, полный очень путанных эмоций, отвлекает меня от созерцания кошачьей драки: Лу и Ло активно делили опустевшую коробку из-под овощей.

– Нет, – говорю, чувствуя руки у себя на плечах, – Весь до крошки съели.

Он усмехнулся и вдруг сел передо мной на стол – чисто парадное блюдо.

– Хочу, чтобы ты смотрела только на меня, – тянет насмешливо, – А ты сегодня только и делаешь, что прячешься: отослала в сад домовых, отогнала призраков, Бонни вообще в комнате запечатала – а у него, бедняжки, тонкая душевная организация! И у меня тоже, кстати. Я, может, умру от тоски – вот прямо сейчас.

– Ай-ай… – округляю глаза, – Прости, милый, я реабилитируюсь – куплю бедняжке Бонни мясца побольше, а тебе помассирую спинку. Но в целом – что не так? Это же наш дом, могу делать, что хочу! У нас же, вроде как, любовь? Или ты мне не веришь? Какие же отношения без доверия!


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю