Текст книги "Мама, я доктора люблю"
Автор книги: Алина Зарайская
Соавторы: Василий Зарайский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)
Глава пятая
Наконец настал день выписки. Анжелино сердечко тревожно сжималось в груди, хотя Владимир обещал сегодня же заехать за ней, чтобы провести вечер в парке или на набережной. Но не радоваться переезду домой она не могла. Она соскучилась по родителям: они навестили ее всего несколько раз, потому что уже начался дачный сезон и они все время проводили в огороде, а мотаться в душных, переполненных электричках из садоводства в город им было довольно тяжело. К тому же вчера вернулась из поездки Полина, с которой Анжеле не терпелось поделиться своими переживаниями. У подруги оставался еще один свободный день, и они собирались провести его вместе, в пустой Полининой квартире, за бокалом вина, привезенного ею из очередной заграничной поездки, и за бесконечными откровенными разговорами. Но самое главное, что тянуло Анжелу домой, были не родители и даже не любимая подруга, а возможность наконец хорошо одеться и показаться любимому во всей красе, а не в неизменном унылом больничном халате или старенькой футболке или джемпере. Впрочем, за возможность и умение красиво одеваться и не стесняться преподносить себя наиболее эффектным образом Анжела должна была благодарить все ту же Полину, так долго и упорно боровшуюся с комплексами и стеснительностью подруги.
– Как всегда! Я так и знала! – Полина звонко шлепнула себя ладонями по бедрам. – Ты неисправима! Услышала одно ласковое слово – и все, растаяла!
– Но он ведь не соблазнял меня этими ласковыми словами! Мы даже не целовались ни разу! Он их искренне говорил, от сердца.
Подруги сидели на широком мягком диване с бокалами золотистого вина в руках. Полчаса назад Анжела закончила подробный и, как всегда, очень эмоциональный рассказ о прекрасном докторе и теперь не очень успешно пыталась доказать Полине, что та совершенно зря возмущается.
– Не соблазнял! Не целовались! А что ему было тебя целовать да соблазнять, когда у тебя нога в гипсе?! А вот привязать к себе, окрутить, чтобы ты, выздоровев, никуда от него не делась, – это да! Не упускать же такую красивую женщину, особенно если она сама к тебе тянется! Ради этого можно месяц и потерпеть!
– Да что ты! Он сам такой красавец и умница, что если бы захотел себе просто красивую женщину, то нашел бы ее моментально. Не стал бы он месяц ждать, у окошка со мной сидеть, разговоры разговаривать.
– Ох, Гжелка! Какая ж ты все-таки наивная! Ведь не все же мужики такие, как Фомочкин или Ножнов, которым любая красивая баба подойдет. Есть те, кому красота нужна определенного типа, и чтобы барышня романтичная была, как ты, или наоборот – решительная и экстравагантная – кому что.
Анжела, не знавшая, кому верить – опытной подруге или собственному сердцу, – опустила голову и грустно смотрела на вино, отливавшее таинственным светом.
– Ну вот, загрустила!.. – Полина притянула подругу к себе. – Я же не говорю, что твой Вольдемар непременно негодяй и хочет только попользоваться твоей красотой и добротой. Вполне возможно, что он именно такой, каким ты его себе представляешь. Только ты все никак не можешь усвоить: «Доверяй, но проверяй». Ты летишь, как бабочка, на любой огонек, а потом плачешь. А я просто предостеречь тебя пытаюсь, отрезвить немного. Ведь если все окажется плохо, то готовой к этому это и перенести будет легче, а если все замечательно, то все замечательно и останется, и успеешь ты этому вволю нарадоваться.
– Да-да, я тоже именно так и рассуждала, вспоминая твои советы, когда прятала свои чувства и только кокетничала. Но сколько можно? – Полина удивленно вскинула брови. – В какой-то момент, естественно, настал перелом, все стало ясно.
– Да-а-а, – протянула Полина со вздохом. – Ничто тебя, Анжелка, не учит. Ясно стало только одно – то, что ты в него по уши втюрилась. А что у него в мыслях и в сердце творится – пока загадка. Ну да ладно, поживем – увидим. Ты, главное, не плачь и не грусти, а то тебе сегодня еще на свидание идти – надо хорошо выглядеть. Поэтому давай-ка лучше я тебе расскажу солнечную зажигательную эпопею моей поездки.
Полина пустилась в детальный рассказ. Лирические отступления сменялись в нем описаниями самых интимных подробностей, а они в свою очередь прерывались звонким смехом по поводу какого-нибудь забавного поступка незадачливого любовника. Анжела завороженно слушала подругу и только иногда всплескивала руками и удивленно восклицала: «Да ну! Не может быть! Как же ты решилась?!»
Глава шестая
Весь май Анжела была вынуждена ходить на костылях. Нога болела, и вставать на нее было пока нельзя. Это лишало девушку возможности гулять по берегу Ломни или по светлым сосновым перелескам, которые она так любила. Зато каждый вечер у подъезда появлялся бежевый «Опель», и Володя увозил Анжелу в одну из маленьких кафешек или трактирчиков на набережной. Там часто играла живая музыка и подавали глинтвейн, который они пили в ветреную или дождливую погоду. А в теплые солнечные дни Владимир выбирал столик на открытой террасе, заказывал легкое вино или коктейль и рассказывал Анжеле увлекательные истории о своих поездках по разным русским и прибалтийским городам, а когда становилось совсем темно, показывал ей созвездия, учил находить их.
Днем Анжела хлопотала по хозяйству, болтала за чашкой чая с Полиной, когда той удавалось пораньше уйти с работы, потихоньку занималась новым проектом, который ждал ее на работе, и возилась с раненой ласточкой, найденной у дома. Казалось, что ничего лучше такой спокойной, размеренной, но не лишенной романтики и любви жизни и быть не может. Анжела расцвела и похорошела, на ее полных губах почти всегда играла улыбка.
Полина, забегая после работы, убеждала подругу в том, что она неотразима и надо ловить момент – выходить замуж за доктора, пока он ослеплен такой неземной красотой и еще не успел ею натешиться. Но о том, чтобы хитростью заманить любимого в ЗАГС, сыграть на его чувствах, Полина даже слышать не хотела.
– Он должен сначала проверить свои чувства, понять, что это не случайное, хоть и искреннее увлечение, а настоящая любовь, и уже тогда говорить о свадьбе. Ведь в конце концов это несправедливо: нам можно испытывать мужчин, а им нас нет? К тому же он даже не пытается затащить меня в постель, «попользоваться», как ты выражаешься.
– У тебя еще нога не совсем зажила, не забывай. А он врач и лучше, чем кто-либо другой, знает, какие последствия могут быть, если повредить не зажившую до конца рану. Потом самому же возиться придется. А ты ему здоровая нужна!
– Но он проводит со мной все свободное время!
– Значит, считает, что ты стоишь того. Но совершенно не говорит о большой любви, а только о хорошем вкусе и привычке делать все качественно.
– Ты говоришь какие-то ужасные вещи!
– Я забочусь о твоих нервах. Лучше знать, что на самом деле происходит, и быть к этому готовой – на всякий случай. Это не должно мешать тебе радоваться жизни и наслаждаться обществом Вольдемара, пока все хорошо.
– Пока?..
– Конечно, хочется, чтобы все было как в сказке – с первого взгляда и навсегда. И ты этого особенно заслуживаешь. Но не стоит впадать в отчаяние, если и эти романтические вечера окажутся всего лишь небольшим приключением. Каждый роман, а тем более такой красивый и интересный, как твой, – это опыт и удовольствие, которыми не стоит пренебрегать. Когда ты научишься смотреть на мужчин как на материал для собственного совершенствования и приятного времяпрепровождения?
– Но как же?!..
– Я имею в виду, разумеется, только негодяев, которые пользуются нами, не очень заботясь о наших чувствах и переживаниях. А отдавать душу можно только настоящему мужчине, с честным и любящим сердцем, мужчине, в котором ты будешь абсолютно уверена, который докажет это не двумя месяцами ухаживаний, а пониманием, терпением, умением прощать и помогать. На то, чтобы он мог все это показать, потребуется много времени. Поверь мне! – Полина тяжело вздохнула, и Анжела, догадавшись, что подруга подумала о бывшем муже, с участием посмотрела на нее. – Ну а пока все хорошо! Так что хорошей, восторгайся Вольдемаром и закатами над Ломней. Только не забывай, что любовь любовью, а жизнь устраивать надо.
Анжела благодарно улыбалась подруге, обещала стать благоразумной и более прагматичной, а при следующей встрече все повторялось снова. Восторженные рассказы Анжелы о проведенных на набережной вечерах, настороженные взгляды Полины, ее упреки, советы и резкие характеристики сильной половины человечества. Последние, впрочем, забывались, как только Анжела встречала Владимира, смотрела в его добрые глаза и слышала спокойный мягкий голос.
Май выдался на редкость теплым и солнечным. Только иногда сильный ветер поднимал на Ломне покрывавшиеся белой пеной волны и городок заливал дождь. Но ведь и он необходим деревьям и травам. В садоводствах ярко зеленели клумбы и грядки, а городские парки наполнились запахом цветущих яблонь. Анжела радовалась этому, как ребенок, и была абсолютно счастлива, видя, что ласточка уже почти поправилась, получая от родителей весточки, что рассада на огороде всходит дружно и быстро, и зная, что каждый вечер ее ждет черноглазый стройный красавец.
Но иногда на уже успевшее загореть Анжелино лицо ложилась грустная тень. Май не вечен, и уже совсем скоро Владимир уедет защищать диссертацию. Анжела даже думать боялась о том, как останется без него, а уж о том, что может случиться в далеком огромном холодном Петербурге…
Предстоящая разлука была не единственной тревогой Анжелы. Часто ее бросало в жар от накатывавшего душной волной желания. Анжела ужасалась собственной развращенности, ругала себя, запрещала себе думать о таких вещах, но когда пальцы доктора касались все еще побаливающей лодыжки, чтобы сделать массаж, девушка холодела и замирала, каждой клеточкой тела чувствуя движения сильных уверенных пальцев. А поздно вечером, оставшись одна, она прислонялась горячим лбом к холодному стеклу или по пояс высовывалась в распахнутое окно, всей грудью вдыхая ночную прохладу, чтобы потушить бушевавший во всем теле пожар. Но от щиколотки, которую несколько часов назад гладили и сжимали руки Владимира, упорно тянулись вверх тонкие язычки пламени.
В первых числах июня Анжеле наконец было разрешено забросить костыли в темную кладовку и разгуливать по городу и лесу сколько душе угодно. Но ей было не до пейзажей и ароматов. Последние три дня она была сама не своя, даже огонь желания потух и не напоминал о себе. Пятого числа Владимир уезжал – сначала в Тюмень к родственникам, а оттуда в Санкт-Петербург.
– Только не провожай меня, ладно? Как говорится, долгие проводы – лишние слезы. Я этого не люблю, да и ты только зря расстроишься. Все эти железные дороги, вокзалы, вагоны нагоняют тоску. Лучше простимся сегодня. Посидим, как обычно, в нашем любимом кафе, посмотрим на закат. А завтра рано утром ты поедешь на дачу к родителям. Они и так тебя уже заждались.
– Хорошо, Володя. Ты прав, так действительно будет лучше.
– Ну вот – голову повесила и слезы вот-вот закапают. Разве так можно? Я ведь не навечно уезжаю. И буду писать тебе.
– Правда? – Мысль о письмах почему-то не приходила Анжеле в голову. Ей все время казалось, что, уехав, Владимир бесследно исчезнет, как сквозь землю провалится. И теперь простые слова о письмах очень обрадовали Анжелу, стали для нее подарком.
Около подъезда было очень тихо и совершенно темно: фонарей во дворе не было, а лампочку у двери опять кто-то вывернул. Над головой едва слышно шелестели покачиваемые легким ветерком ветки клена. Анжела и Владимир уже полчаса стояли здесь, не произнося ни слова, глядя друг другу в глаза или грустно опустив головы. Ни один не решался уйти.
– Можно, я поцелую тебя на прощанье?
Голос Владимира прозвучал глухо и так неожиданно, что Анжела, которой казалось, что это стояние в темноте и тишине будет вечным, даже вздрогнула. Она подняла голову и еле заметно кивнула, тут же почувствовав на губах обжигающее дыхание, а потом горячие влажные губы Владимира. Сколько длился этот прощальный поцелуй, Анжела не знала. Она пришла в себя только дома, в своей комнате, услышав, как зарычал под окном мотор и прошуршали по асфальту шины.
– Я никогда, никогда не забуду этот поцелуй, – шептала Анжела, сидя на кровати. – Такой чистый, искренний, нежный! Не зовущий в постель, как почти все прежние, а совершенно невинный, от души! И его глаза! Как он посмотрел на меня в последнюю секунду, садясь в машину! Сколько в его взгляде было любви и грусти!
Анжела уже давно выключила свет и залезла под одеяло, но уснуть не могла. Ей хотелось как можно дольше наслаждаться воспоминанием о прощальном поцелуе и взгляде Владимира, и она сидела, обхватив руками колени, чуть-чуть покачиваясь из стороны в сторону, и время от времени встряхивала головой, чтобы отогнать наваливающийся сон.
Глава седьмая
Утро четвертого июня (Владимир специально простился с ней и попросил уехать на дачу не накануне его отъезда, а за день, чтобы он имел возможность спокойно подготовиться, оставить дела в полном порядке, передать пациентов заместителю) выдалось пронзительно солнечным и теплым. На ярко-голубом небе не было ни облачка, деревья и кусты замерли в неподвижности, а от нагретой земли, казалось, шел пар. Анжела встала рано, несмотря на почти бессонную ночь, и быстро собралась. Она тщательно отобрала одежду, которую нужно взять с собой, прибрала в квартире, проверила по списку, все ли куплено из того, что просили привезти родители, и быстро пошла к вокзалу. Там она первым делом зашла в отделение сотовой связи и положила денег на счета себе и родителям, потом купила газету с кроссвордами и свое любимое мороженое. Вся эта суета, тщательный выбор всяких мелочей, масса дел были нужны только для того, чтобы не думать о Владимире. Анжела знала, что уезжает он только завтра, и ей стоило невероятных усилий заставить себя собираться на дачу и сидеть на платформе в ожидании электрички, а не бежать, сломя голову, к больнице, чтобы еще хоть раз взглянуть на него.
«Надо взять себя в руки! Он верит в меня, верит в мою любовь к нему, а значит, в способность пожертвовать мелочами ради целого. Ему и самому сейчас, наверное, так же тяжело. Но работа есть работа. Я ведь давно знаю, что для мужчины важнее всего долг. И это не так уж плохо – что было бы, если бы все потакали своим чувствам?! Тем более те, от кого зависит здоровье других. Он должен быть уверен, что оставляет своих больных в надежных руках, что все нюансы оговорены и ни одна мелочь не забыта. А на это нужно время и спокойствие. Он должен думать только о работе, а не отвлекаться на мечты о вечернем свидании. Каких сил ему, наверное, стоило решение проститься вчера, чтобы сегодня уже не осталось никаких посторонних мыслей. Я тоже должна научиться делать то, чего требует ситуация».
Мороженое уже давно было съедено, и Анжела нервно кусала оставшуюся от него сладковатую деревянную палочку. Она искренне пыталась запретить себе думать о Володе.
«Скорее бы доехать до Коринки! Там родители, расспросы, куча дел в огороде, другая обстановка. А на воспоминания и мечты у меня будет ночь. Будет много-много ночей, полных снов о Володе, я смогу вспомнить каждое его слово, движение, каждый взгляд, чтобы они навсегда остались со мной. И тогда мне будет казаться, что он здесь, рядом. Лето промелькнет быстро, короткие ночи, дневная суета, прополка, заготовки. А по выходным будет приезжать Полинка. Мы будем купаться на озере, болтать, пить легкое вино, я буду угощать ее молодой картошкой и спелыми помидорами… Ну где же наконец эта электричка?!»
Анжела нервно прошлась по раскаленной платформе и бросила в урну искусанную палочку. Она собралась было пойти купить еще мороженого, но тут раздался пронзительный свисток, и Анжела мгновенно оказалась в толпе теток в растянутых футболках, полуголых рабочих, пахнущих лесом и костром охотников с собаками и прокуренных рыбаков с торчащими во все стороны удочками. Выбраться из толчеи не было никакой возможности, и скоро Анжела уже шла по проходу, подталкиваемая женщинами с раздутыми хозяйственными сумками и разноцветными пустыми ведрами. Наконец слева мелькнуло свободное место, и Анжела юркнула туда. Бормоча извинения, Анжела плюхнулась на жесткое сиденье и, уже ни на что не обращая внимания, углубилась в разгадывание кроссвордов и чайнвордов.
Садоводство встретило девушку свежим воздухом, шелестом темных длинных листьев черноплодки, росшей вдоль всех заборов, и то и дело выкрикиваемыми с грядок приветствиями.
– О, наконец-то приехала! Что-то ты в этом году долго!
– Как нога-то? Мать приходила, рассказывала…
– Здравствуй! Что нового в городе?
– Анжела! Здравствуй, дорогая! Как дела?
– Как ты похорошела-то! Или мужик добрый попался?
– Анжелочка, девочка, как хорошо, что ты приехала! Зайди ко мне вечерком кошку посмотреть – что-то она хромает.
– Анжела приехала! Анжела приехала! – кричали мчавшиеся на велосипедах мальчишки. – Пойдем завтра щенят магазинной Жульки смотреть? И птенцов покажем!
Анжела только успевала улыбаться направо и налево и кивать, обещая полечить кошку и посмотреть щенков. В таком гомоне и суматохе стало и вправду не до мыслей о Володе. К тому же вернуться в город до вечера было уже невозможно – электрички ходили по летнему расписанию, с огромным перерывом днем. А уж дома стало и вовсе не до чего. Мама все не хотела верить, что нога совсем зажила и что Анжела может сколько угодно копаться в огороде. Она еле-еле уговорила отца не вешать гамак, который будет только мешать на их не очень большом участке. Но все-таки полностью убедить заботливых родителей в том, что она совершенно здорова и не нуждается ни в лежании среди бела дня в гамаке, ни в усиленном питании, Анжеле не удалось. На газон был торжественно выставлен старенький выцветший шезлонг, а за обедом в Анжелину тарелку были положены пугающе большие порции и самые лучшие куски.
– Мама! – ныла Анжела. – Ну что ты делаешь?! Я же растолстею! Ты ведь знаешь, каких трудов мне стоит держать себя в форме!
– Выздоравливающему организму нужны силы. Поэтому ешь и не капризничай. Не маленькая уже, сама должна знать, как важно для здоровья хорошее питание. А для костей кальций нужен. Вот я вечером пойду к Комновым, возьму творога.
– Мать права, – выглядывал из-за газеты отец, – надо лучше кушать.
– И ты туда же, папочка? – Девушка укоризненно качала головой. – Я же растолстею, стану некрасивая…
– Тебе, чтобы некрасивой стать, еще толстеть и толстеть. А так только округлишься немного, станешь пышечкой. Мать твоя тоже такой в молодости была – и ничего, счастлива.
– Папа! Но сейчас другие времена! Сейчас пышечки не в моде, на меня и смотреть никто не будет!
– Красивые женщины с пышными формами всегда в моде. Уж поверь мне, я тебе как мужчина говорю.
– Да сейчас и мужчины другие, папочка!
– Мужчины всегда одинаковые.
– Да что ты с ней препираешься?! – не выдерживала мама. – Мужчины, женщины, мода!.. Ей здоровье поправлять надо!
Анжела только покорно опустила голову и тяжело вздохнула, представляя, как будет сбрасывать лишние килограммы. Но спорить с мамой, когда она начала так активно заботиться о здоровье дочери, было бесполезно.
«Хорошо еще, что Володя уехал. А то мне ему на глаза показаться стыдно такой толстой, какой я тут стану через неделю, а то и раньше. А к его возвращению я уж точно успею привести себя в норму».
Весь день прошел в хлопотах и огородных делах, так что скучать и страдать Анжеле было просто некогда. Копаясь с клубникой и подвязывая помидоры, она так заботилось о том, чтобы не сломать ни одной веточки, не обрезать ни одного лишнего усика, что забыла и о Володе, и о своих страданиях и тревогах. И только к вечеру, когда стали ходить электрички, Анжелу иногда отрывал от забот об огороде протяжный гудок, от которого сжималось сердце. Но о поездке в город и думать было нечего. Мама ни за что не отпустит ее – не помогут ни слезы, ни обида. А удирать тайно, как подростку, стыдно и глупо.
Но вот стихли свистки электричек, все дела на сегодня закончены, родители негромко беседовали на террасе, а забор и кусты черноплодки потихоньку исчезали в наползающих сумерках. Анжела сидела на веранде и изо всех сил старалась не заплакать. От тоски ныло сердце. Но вдруг Анжела уловила знакомый голос, здоровающийся с родителями, суетливое шарканье мамы и уверенный стук каблучков по деревянному полу.
«Полина! – обрадовалась Анжела. – Конечно, это она – моя верная, находчивая Полинка! Она догадалась, что мне сейчас очень плохо одной, и приехала. На последней электричке, наверное, или на частнике – с нее станется».
– Так я и знала, что мое присутствие здесь совершенно необходимо! – Полина широко распахнула дверь, и в темную веранду ворвался с освещенного крыльца сноп яркого света.
– Ты даже не представляешь, как я тебе рада! – Анжела уже спрыгнула с кровати и подбежала к подруге.
– Очень даже представляю, – Полина уже ставила на стол вино, конфеты и звонко шлепала по клеенке какими-то яркими толстыми журналами.
– Ты что, как мама, хочешь, чтобы я растолстела?! Меня и так сегодня кормили как на убой, а ты еще конфет принесла.
– Сладкое успокаивает нервы.
– Особенно если знаешь, что оно тебе категорически противопоказано! К тому же я сегодня уже и так мороженое ела. А это что? – показала она на журналы, закрывая таким образом обсуждение своей диеты, потому что спорить с Полиной было так же бессмысленно, как с мамой. Да и полгода впереди до приезда любимого – это все-таки не несколько дней. Можно недельку и конфеты, и творожок поесть в свое удовольствие.
– Модные журналы. Надо же тебя как-то развлекать. Да я и сама их еще не смотрела. А на такую прекрасную принцессу, как ты, можно и платье сшить. Тут, знаешь, сколько моделей, и самых модных! Несколько журналов я из Италии привезла. А вот – масса аппетитнейших рецептов, заметь, весьма низкокалорийных, специально для таких, как ты. И, конечно, несметное количество скандальных тайн и романтических историй.
Полина разлила по бокалам вино, раскрыла журналы, зашуршала конфетными обертками, и Анжелка действительно забылась, глядя на умопомрачительные наряды и потягивая терпкое вино, дополняемое тающим на языке шоколадом.
– Вы зря смеетесь! Она замечательная, правда, замечательная.
– Что ж ты тогда до сих пор с ней только закатами любовался?
В комнате было душно и накурено. Открытое окно, выходящее во двор, почти не давало прохлады, потому что снизу доверху заросло плющом. Мужчины громко разговаривали и смеялись.
– К ней подход нужен. Да я и хочу от нее гораздо большего, чем месяц-два постели. Мне кажется, я заслужил немного отдыха и заботы. Анжела – это именно то, что для этого нужно. Добрая, ласковая, горячая, душевная – настоящая русская баба. И внешность тоже очень славянская: длинные русые волосы, крупные черты, высокая и не тощая, как сейчас модно.
– Есть, в общем, за что подержаться!
– Да-а-а, есть еще женщины в русских селеньях.
– Вот именно. Характер исключительный. Тихая и скромная, но уж если полюбит – всю себя отдаст, никаких трудностей не побоится.
– Может, ты жениться на ней собрался, раз так тщательно не только тело, но и характер выбираешь?
– О! Нашли о чем говорить! О женитьбе! Что, повеселей тем нет? А, Володька?
– Это не я, это Пашка про женитьбу спросил. Я ему о прекрасном толковал, а он… – Владимир трагически опустил голову.
– Эй вы, записные сердцееды! Водку будете? Или вам болтовни о женщинах достаточно?
– А кто принес горячие пирожки?
– Тебе бы только поесть – ни водка, ни женщины не нужны. Зайцев пирожки принес, он у нас водку холодным не закусывает.
Над столом, вокруг которого столпились мужчины, повисло облачко дыма и тоненько, зазвенели рюмки.
– Ничего ты не понял, Павлик. Я ее привязать к себе хочу, – продолжал Владимир под звяканье вилок и стаканов, – так, чтобы она на все ради меня готова была, везде бы за мной пошла. Я хочу быть в ней абсолютно уверен. Мне надоели бесконечные постельные и интеллектуальные романы. Хочу отдохнуть. К тому же умственной деятельности мне на ближайшие полгода с головой хватит, а вот тепла, душевности и простого полноценного секса как раз недостает. И, поверьте, лучшего варианта, чем Анжела, мне все равно не найти. Над ней поработать надо, но она того стоит.
– По-моему, ты больше времени потратишь на «работу», чем на наслаждение плодами своих трудов. Ты же в конце августа уезжаешь.
– Я ее и в Питер возьму. Только не сразу, а когда устроюсь. Там она будет просто незаменима. Ведь иногда (особенно, если чем-то серьезно занят и отвлекаться на случайные связи не с руки) хочется, чтобы дома ждала любящая жена, вкусный обед, теплая постель. А искать этого у петербурженок – дело гиблое. Там у меня просто времени не хватит, чтобы приручить какую-нибудь барышню. Да и глупо делать из женщин, самой природой созданных для игр и страстей, домашнюю утварь, когда в российской провинции полно баб, душой и сердцем стремящихся к роли домашней принадлежности.
– Что вы там про вкусный обед из рук столичной кокетки говорили? – вынырнул откуда-то из клубов табачного дыма Димка. – Знал я тут одну барышню, успевшую в Москве пожить и тамошних манер нахвататься. Полина Ордынцева, не слышали? В пединституте на инязе работает. И зачем сюда вернулась, кому она здесь с таким нравом нужна, неужели сама не понимает? Вроде ведь умная баба.
– Это ты про свою последнюю интрижку рассказываешь? – Олег хлопнул Димку по плечу. – Поучительная история, ничего не скажешь. Только для женщин. А нам-то что? Наше дело маленькое.
– Так и что же эта твоя Полина?
– Да вроде всем хороша. В постели – сущий бесенок. И не глупа, хоть, несмотря на свой иняз, и не очень образованна. А только чего-то не хватает. Как бы это сказать?.. В общем, от одного лагеря отбилась, к другому не пристала. Наших обычных баб она явно переросла, а до столичных не доросла. Хотя, может, кто-нибудь из местных выпендрежников с претензиями и польстится на такую экзотику и простит ей неподобострастный взгляд и барские замашки.
– Да-а-а, вот так поживешь, как вы, в юности в столицах, а потом будешь всю жизнь в родном провинциальном городке страдать. Идите лучше водку пить, эстеты хреновы.
– Идем. Володь, так я что-то не понял, если ты свою славянку приручить-привязать хочешь и вся она такая добрая да душевная, зачем же ты ей этот трагический спектакль с отъездом устроил?
– Драмы сентиментальной душе всегда полезны. Сейчас пострадает, а зато когда я через недельку появлюсь и скажу, что отъезд переносится, – так обрадуется!
