Текст книги "Мама, я доктора люблю"
Автор книги: Алина Зарайская
Соавторы: Василий Зарайский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)
Глава тридцать пятая
– Ну что? Все в порядке? – На Володином лице читалось явное облегчение.
– Да вроде бы. Но мне, знаешь, все-таки неспокойно.
– Ты что, хочешь сказать, что она может вернуться?!
– Нет. Этого как раз можно не опасаться. А вот ее душевное состояние мне очень не нравится. По-моему, ей может прийти в голову что угодно. Особенно за четыре дня утомительного и однообразного сидения в купе.
– Да брось. Она же там будет не одна. Ее все время будет что-нибудь отвлекать от переживаний.
– Возможно, ты и прав. Хотя дорога – это самое что ни на есть подходящее место для раздумий и самокопания. Может, все-таки позвоним этой ее Полинке, а? – Кирилл посмотрел Володе в глаза.
– Я бы не стал. Уж больно это глупо, да и незачем. Но если ты без этого не можешь спокойно спать, то позвони. Я только не понимаю, чем она может помочь. В Вестюжанске они и так встретятся, а по дороге Анжелу не перехватить.
– Можно все-таки попробовать. Так спокойнее, хотя бы потому, что ответственность будет уже не только на нас.
– Ну звони. – Володя пошел в комнату за трубкой и уже из коридора крикнул: – Кстати, а откуда у тебя телефон?
– Ради общего блага я позволил себе порыться в Анжелиной сумочке, пока она спала.
– На! – Володя протянул трубку.
Кирилл вытащил из кармана смятую бумажку, несколько секунд подумал и повернулся к другу.
– Как ты думаешь, куда звонить в такое время – на работу или домой?
– Попробуй домой. Эта Полина, насколько мне известно, не любит рано вставать и не имеет такой необходимости. К тому же мы ведь ни отчества ее не знаем, ни фамилии – на работу неудобно.
Кирилл взял трубку и набрал номер. Через секунду послышались гудки, а потом уверенный женский голос:
– Алло!
– Добрый день! Вас беспокоит из Санкт-Петербурга знакомый вашей подруги Анжелы Флеровой.
– Здравствуйте, – голос мгновенно стал жестким и настороженным.
– Понимаете, так получилось, что Анжела разошлась с Владимиром Анатольевичем и сегодня села на одиннадцатичасовой поезд до Вестюжанска. Я ее провожал, и мне внушило огромное беспокойство ее состояние. Бедная девушка, как мне кажется, на грани нервного срыва. Я решился позвонить вам, потому что Анжела очень много о вас рассказывала и говорила, что вы ей самый близкий человек. Ваш телефон, – предупреждая естественный вопрос, объяснил Кирилл, – я, честно говоря, взял сам, тайком, из Анжелиной записной книжки.
– Это все отвратительно. У меня огромное желание свернуть этому Владимиру Анатольевичу шею. Я готова сделать все для Анжелы, но не понимаю, чем могу помочь, кроме как встретить ее с поезда. Неужели нельзя было не отправлять ее одну, раз она в таком критическом состоянии?!
– К сожалению, нет. У меня работа, которую я не мог бросить, а больше у нее здесь никого нет.
– Хороши мужчины! Только о деньгах и карьере думают!
– Я думал, что, возможно, вы могли бы выехать ей навстречу и перехватить хотя бы на середине пути. Или, если это невозможно, попробовать объяснить на вокзале в диспетчерской ситуацию и попросить проводников проследить за пассажиркой.
– Как же, будут они о какой-то девице беспокоиться! Ладно, что-нибудь придумаю. Спасибо, что хоть позвонить догадались. – И в трубке послышались короткие гудки.
– Претенциозная хамка, – заключил Володя.
– Согласен. Но в энергичности и в любви к подруге ей не откажешь.
Глава тридцать шестая
– Эй, Валентина Ивановна, проснись! Эй, слышишь! – Любительница страшных историй трясла за плечо похрапывающую соседку.
– Ой! Что ты, Андреевна? С ума спятила, среди ночи будишь? Сама своих рассказов напугалась?
– Что-то с нашей девушкой, с Анжелой, неладное делается. Ты послушай-ка! – И она, приложив в знак молчания палец к губам, подняла голову и замерла, Валентина Ивановна последовала ее примеру.
Несколько секунд женщины ничего не слышали, кроме перестука колес, а потом с полки, где лежала Анжела, донеслось тяжелое хриплое дыхание. Пенсионерки вздрогнули и переглянулись.
– Давно это с ней?
– Не знаю. Я минут с десять как проснулась и услышала. А когда началось – не знаю. Да не очень давно, должно быть. Я когда засыпала, ничего еще не было, а проспала-то я, вроде, недолго, часика, может, два или три.
– Она простудилась, наверное. Вон бледная какая была, еще когда села, верно, хворая. Надо бы глянуть, нет ли температуры.
– Точно. Да и лежит она лицом вниз – так при кашле-то совсем тяжко.
– Да ты ей лоб потрогай – нет жара-то?
Антонина Андреевна протянула руку, коснулась виска девушки и тут же отдернула пальцы.
– Батюшки светы! Да она вся мокрая, словно выкупанная! Только пот-то холодный, – с недоумением добавила женщина, – словно от ужаса, как бывает от кошмара ночного, а не с жару.
– Может, ее разбудить?
– Да еще свет бы хорошо включить, где тут кнопка-то?
– Да вон же, в головах у каждой постели! Да потише ты, смотри, мальчонку не разбуди.
Щелкнули выключатели, и обе женщины, приподнявшись на цыпочки, заглянули на верхнюю полку.
– Ох, мама родная! Что это с ней такое сделалось-то, а? Да ты глянь, глянь в ноги-то! Там кровь!
– Беги к проводнице скорей, пускай поезд останавливают! Скажи, помирает девка! А я пока мальчонку в другое купе пристрою, не смотреть же ему на такие страсти-то.
Анжела лежала покрытая капельками холодного пота и такая бледная, словно в ней не осталось ни единой кровинки. Из носа и влагалища почти безостановочно текла кровь, уже насквозь пропитавшая простыни и одеяла, а кое-где на коже вздулись жуткие синеватые геморрагии.
Антонина Андреевна, переваливаясь и тяжело дыша, насколько могла быстро побежала к купе проводника и принялась что есть силы стучать в дверь и кричать, что у них в купе пассажирка умирает. Через минуту не спал уже, кажется, весь вагон. Из соседнего купе кто-то привел врача, седого сухонького старичка. С минуту он осматривал шумно, со страшными хрипами дышащую девушку, а потом покачал головой и обратился к подоспевшему начальнику поезда:
– Надо остановить поезд в первом же пункте, где есть больница. И как можно скорее. Еще минут сорок – час, и ее не спасти. А я ничем помочь не могу, – он виновато развел руками и печально вздохнул.
– Остановим, – кивнул начальник, – даже и график не придется нарушать. Через десять минут остановка в Перми. Город большой, больниц много. Темешков! – крикнул он дежурному проводнику. – Беги, дай на Пермь сообщение, чтобы к нашему поезду, к двенадцатому вагону «скорую» вызвали. Пассажирку снимать будем – при смерти!
– А что с ней сделалось-то? Ведь вечером еще нормальная была, только грустная и бледная. Мы думали, простыла. Да, видать, посерьезней что?
– Посерьезней, – кивнул старичок. – Грустная, говорите, была?
– Очень, – согласились обе пенсионерки.
– Я, если позволите, посижу у вас тут, пока «скорая» не приедет, так, на всякий случай.
– Сидите, сидите. И нам не так боязно будет, при докторе-то. А то вон она какая страшная сделалась, – Антонина Андреевна суеверно покосилась на хрипящую девушку.
Минут через пять поезд остановился. Сразу же в вагон вошли санитары с носилками. Пассажиры, все еще толпившиеся в коридоре, поспешили скрыться в купе, чтобы освободить проход, но дверей не закрыли и с любопытством выглядывали, ждали, когда понесут больную. Санитары, двое рослых хмурых парней, быстро прошли в нужное купе и осторожно переложили девушку на носилки. Здесь же приложили ей к носу и животу принесенный из машины лед, завернули в одеяло и унесли. По коридору их сопровождал сдержанный гул, превратившийся, как только они скрылись, в разноголосое жужжание.
Потом врач «скорой помощи» быстро расспросил обеих соседок больной и старичка-доктора. От словоохотливых, но напуганных и растерянных пенсионерок не удалось добиться ничего толкового. К и без того сумбурным рассказам они все время добавляли какую-то бессмыслицу про чертей и умершую от любви девушку из какой-то деревни. Отпустив женщин и устало вздохнув, врач обратился с вопросами к коллеге.
– Да тут и думать нечего, – уверенно сказал старичок. – Отравление аспирином. Симптомы все налицо. Да там и баночка пустая есть, совсем новенькая. Даже ватка осталась, абсолютно белая и чистая, видно, что в руках почти не держали. С самого начала, от Ленинграда, она, по словам соседок, была грустная и бледная. А тут еще история какая-то про трагическую любовь, да про смерть. Вот девушка и не выдержала, сорвалась, бедняжка.
– Ясно, – кивнул врач. – А времени сколько прошло, не знаете?
– Часа с два с половиной – три, судя по состоянию. Спасти еще можно, если поторопиться.
– Спасибо, – врач пожал старичку руку и вышел.
В окна купе было видно, как он сел в машину, и та, включив мигалку и сирену, промчалась по пустой платформе и исчезла за углом здания вокзала. Через полчаса в вагоне снова стало тихо и погас свет.
Глава тридцать седьмая
Где-то непрерывно и однообразно, как океан, шумели деревья. Иногда этот монотонный гул нарушали более резкие звуки, напоминавшие крики чаек. А потом постепенно, сначала робко и невнятно, а потом все более уверенно и явственно послышались человеческие голоса: кричали дети, ворковали старушки, смеялись девушки. Из мрака стали медленно проступать высокие деревья, какие-то крупные цветы и фигурки людей. Вскоре стало можно разобрать слова, произносимые людьми, а их бесшумные шаги заменились четким стуком каблуков, шарканьем и шлепаньем старых тапок, еле заметным скрипом новых ботинок.
– Кажется, приходит в себя! – произнес энергичный молодой голос.
– Дай Бог, дай Бог, – вздохнул более низкий и неуверенный. – А то уж совсем плоха была, что хоть плачь, как привезли. Да и сейчас еще личико-то без кровинки.
– Ну, Елизавета Ивановна, это быстро поправим! Сами знаете, как Георгий Геннадьевич умеет на ноги ставить.
– Волшебник, что и говорить, истинный волшебник.
Океан и чудесные деревья отступили куда-то на задний план, а потом и вовсе исчезли. Вместо них Анжела увидела светлые зеленые стены и голубоватый высокий потолок. Она несколько раз моргнула, и над ней тут же наклонилось молодое приветливое лицо.
– Ну, вот и молодцом, поправляетесь, – улыбнулась женщина.
– Что со мной? – одними губами спросила Анжела.
– Уже все хорошо. Вы в больнице. Беспокоиться больше не о чем. Отдыхайте и попробуйте уснуть. Хороший крепкий сон для вас сейчас самое лучшее.
Анжела с недоумением посмотрела на медсестру и растерянно улыбнулась.
– Вот и отлично, – похвалила та. – А теперь спать! – И исчезла, стуча каблучками.
– Спи, милая, спи. – Где-то сбоку возникло доброе старушечье лицо, и Анжела почувствовала, как ее укутывают одеялом.
Некоторое время девушка прислушивалась к ласковому бормотанью сиделки, которое становилось все тише и тише и вскоре вовсе прекратилось.
Анжела открыла глаза и огляделась. Она лежала в светлой палате с большим квадратным окном. В углу стоял столик, а напротив него поблескивала металлом раковина. Девушка попыталась приподняться, но ее тут же начало подташнивать и закружилась голова, и она снова легла. Через несколько минут в палату вошли улыбчивая медсестра и серьезный молодой врач.
– Добрый день. Ну, как вы себя чувствуете? – Мужчина сел напротив кровати.
– Здравствуйте. Спасибо. Кажется, все хорошо, только очень сильная слабость.
– Это не страшно и быстро пройдет. Скоро вам уже будут позволены прогулки на свежем воздухе и практически любая пища. Но пока нужно еще полежать и потерпеть некоторые ограничения в меню.
– Да, конечно, я понимаю, – поспешила согласиться Анжела. – Скажите, – она робко взглянула на медиков, – в каком я городе и какое сегодня число?
– Сегодня десятое января. Вы в Перми, в пятой городской больнице. Я, – доктор слегка поклонился, – ваш лечащий врач, Игорь Николаевич. А это, – он с улыбкой указал на хорошенькую стройную женщину, – Виктория Альфредовна, старшая медсестра отделения.
– Очень приятно. Анжела, – смущенно улыбнувшись, представилась девушка. – Хотя вы ведь, наверное, и так знаете мое имя, из документов.
– Разумеется. Но это никак не отменяет личного знакомства, полезного для взаимопонимания, а значит, и для вашего быстрейшего выздоровления. Ну, а теперь вы поешьте и отдохнете. Если не хотите спать, мы можем принести вам книги или журналы из нашей библиотеки. Но я посоветовал бы вам еще несколько дней ограничиваться музыкой, чтобы не напрягать глаза.
– Хорошо.
– Тогда мы принесем вам несколько дисков со спокойной музыкой. А теперь – до свидания, – доктор поднялся, – мы и так говорили слишком много, а вы еще слишком слабы.
– До свидания, – Анжела с улыбкой посмотрела вслед молодому высокому врачу и изящной медсестре.
Но как только они скрылись за дверью, улыбка пропала с бледного лица девушки.
«Господи! Да что же это такое?! Меня, значит, сняли с поезда, потому что кто-то заметил, что со мной что-то не так, привезли в больницу, откачали… – Анжела почувствовала, что при воспоминании о том, как она ела аспирин, к горлу подкатывает тошнота. – И теперь все знают, что я пыталась отравиться. Боже мой, какой позор! Лучше бы я умерла! Или все-таки не знают? Ведь никто не видел, как я глотаю таблетки, никто не знает моих обстоятельств… Да нет, что я себя обманываю, как маленькая! Конечно, знают. Я ведь и баночку не выкинула… А обстоятельства… Верно, соседки рассказали, что я весь день была грустная, а врачи документы смотрели, могли навести справки, позвонить по телефонам, найденным в мобильнике и в книжке… – Анжела обреченно вздохнула. – Господи! Если знают, что это была попытка самоубийства, меня поставят на учет в психиатрической больнице! Может быть, я и сейчас в ней! – Она с ужасом посмотрела на зарешеченное окно и стоявшие на нем в изобилии горшки с цветами. – Столько цветов, наверное, чтобы отвлекать больного. Как же я домой-то покажусь, Господи?!» – и, не имея сил плакать, Анжела просто отвернулась к стене.
Но вскоре из охватившего ее спокойного равнодушия ко всему, какое бывает у обреченного на казнь или позор человека, девушку вывел старушечий голос, звавший ее по имени. Анжела заставила себя взглянуть на вошедшую и увидела ласково улыбающуюся пожилую женщину, катившую столик с тарелками и чашками.
– Проснулась! – обрадовалась старушка. – Вот и умница, вот и умница. Сейчас покушаешь, и полегчает. Ну, давай, приподымись чуточку, я тебе подушку под спинку подложу. Вот так, вот так, хорошо, – приговаривала она, усаживая Анжелу на кровати.
– Я не хочу есть, – попыталась было возразить Анжела.
Но старушка не слушала ее и уверенными движениями делала свое дело. К удивлению девушки, ее в этот раз действительно не тошнило, и она даже вдруг почувствовала, что действительно голодна. Больничная еда, всегда казавшаяся ей такой неаппетитной, не вызвала никакого отвращения. Напротив, Анжела с удовольствием съела жиденькую овсянку, выпила чашку бульона и сделала несколько глотков еще теплого компота.
– Ну, наелась? – заботливо спросила старушка, так и сидевшая возле девушки весь обед.
– Да, спасибо большое.
– Ну и чудненько. А теперь, если не хочешь спать, я могу тебе рассказать что-нибудь, пока музыку тебе не принесли. Так, может, и уснешь, под мое бормотанье-то старушечье. А спать тебе сейчас много надо. Сон лучше всех лекарств силы восстанавливает.
– Не надо мне ничего рассказывать, – торопливо сказала Анжела и даже замахала в знак протеста руками – воспоминание об услышанном в поезде рассказе было еще слишком свежо, и девушка инстинктивно испугалась истории, которую могла бы ей рассказать эта старушка. – Я с детства не люблю ни сказок, ни всяких историй, – солгала она, пытаясь смягчить свой отказ. – Лучше скажите мне, что это за удивительная больница? – Анжела надеялась, что старушка проговорится, и она узнает, действительно ли ее положили в психушку.
– Спасибо тебе на добром слове, ласточка моя, спасибо, – еще пуще заулыбалась старушка. – А больница обычная, пятая городская больница города Перми. Ничего особенного. Если не считать нашего волшебника – Георгия Геннадьевича, – старушка даже гордо подняла голову, – главврача нашего. Это он все сделал, все его, голубчика, стараниями. И цветы в каждой палате, и едой чтобы пациенты довольны были – ведь и от этого здоровье зависит, не только от пилюль всяких. И если врач к больному с лаской да вниманием, да с улыбкой – все на пользу идет. Вот оно как! Таких, как наш Георгий Геннадьевич, больше не то что в Перми, а и в целой России, наверное, нет.
– Так у вас везде так?! Во всех палатах?! А я думала, что это мне так повезло, – удивлялась Анжела, надеясь узнать все поподробнее.
– А как же! – подтвердила старушка. – Не только в палатах, где это просто необходимо, а и в коридорах, и на лестницах, и в процедурных. Везде чисто, светло, цветы, кресла удобные стоят. У нас и библиотека своя есть, и эта, как ее, все не могу слово-то запомнить, ну, где музыка всякая собрана…
– Фонотека?
– Точно, она самая. Вот и тебе оттуда музыки всякой принесут, какая тебе положена.
– А что, разве для разных болезней разная музыка есть?
– Как не быть! Ведь если, к примеру, у тебя уши болят, не слушать же тебе громкое и резкое, барабаны там или тарелки. Или наоборот, если кто вялый очень, так ему надо бодрое что-нибудь, веселое, для поднятия настроения. Я уж тут чего только не наслушалась!
– А мне что полагается?
– А тебе, душенька, не знаю, – развела старушка руками. – Тебя к нам без сознания привезли, да сразу же под капельницу, да кровь переливать, так что я и не поняла, чем ты хворала. Но теперь-то уже все позади, ты теперь просто еще слабенькая, ну да это кашей, бульончиком да свежим воздухом скоро вылечится. У тебя уже и так щечки порозовели, а привезли – белее простыни была. Мне-то ведь не докладывают, кто чем болен. Мое дело маленькое – накормить, посмотреть, чтоб все было в порядке, да посидеть иногда с больным, развлекать, как умею, если лечащий врач считает, что это надобно. Да ты меня не слушаешь. – Елизавета Ивановна внимательно посмотрела на отсутствующее выражение лица девушки. – Задумалась о чем-то или, может, спать хочешь?
– Пожалуй, я бы поспала немного, – рассеянно ответила Анжела, уже почти не разбиравшая, о чем говорит добрая женщина.
– Ну тогда спи, милая, спи. А я повяжу здесь тихонечко, пока доктор твой не придет. Оставлять-то тебя не велено.
– Почему? – снова насторожилась Анжела.
– Да как почему?! – удивилась старушка. – Слабенькая ты еще, кушаешь вот в первый раз сама. Мало ли что? Вдруг не примет организм пищи или голова у тебя закружится… На то нянечки да сиделки и есть.
– Спасибо. Так я тогда посплю.
– Спи, спи, – закивала Елизавета Ивановна и, достав из необъятного кармана халата вязанье, ловко замелькала спицами.
Анжела отвернулась к стене и почти с головой закуталась в одеяло. Спать совсем не хотелось – вопрос о том, где она, не давал девушке ни секунды покоя.
«Если прямо у врача спросить, он, наверное, не скажет. Сумасшедшим не говорят, что они сумасшедшие. А если я все-таки не в психиатрической, а в обычной больнице, то, верно, там окажусь, если вдруг спрошу, не в психушке ли я, – рассуждала Анжела. – Надо бы познакомиться с другими больными, посмотреть, какие они. А может быть, это просто отделение психологической реабилитации или что-нибудь в этом роде. Сейчас ведь такого много».
Анжела еще долго рассуждала подобным образом, но сон все-таки одолел ее.
Глава тридцать восьмая
Девушке снились далекие берега Ломни, ее неспешное течение, отражения сосен и неба в синей воде. Проснулась она успокоившаяся и посвежевшая. По щекам разлился румянец, появился аппетит, желание общаться с людьми и двигаться. Сомнения, порожденные болезненностью восприятия и непривычной обстановкой больницы, исчезли. Для Анжелы потянулись тихие однообразные дни. Она рано ложилась и рано просыпалась. Ей принесли несколько дисков с классической музыкой и один сборник медленных композиций французских шансонье, которые ей очень понравились. Она так же попросила что-нибудь почитать и, к своему огромному удовольствию, получила несколько томиков прозы – Тургенева и Куприна.
Анжела с жадностью погрузилась в чтение удивительных, перечитываемых в первый раз после школы «Записок охотника» и рассказов Куприна, пятнадцать лет назад казавшихся такими занудными и неинтересными, а теперь вдруг расцветшими потрясающими красотами.
А вскоре девушке уже разрешено было гулять в больничном парке, где она по нескольку часов неторопливо бродила по липовым аллеям, иногда присаживаясь отдохнуть на массивные деревянные скамейки, стоявшие через каждые метров пять. Погода стояла хорошая, ясная. Под ногами поскрипывал утоптанный снег, а на деревьях и газонах он лежал пушистыми шапками, весело искрившимися на солнце. Небо было ясным и пронзительно синим.
Все это было так не похоже на печальные прогулки по петербургским паркам, что первое время Анжела каждый раз, выйдя на улицу, удивлялась и, как ребенок, радовалась синему небу, пушистому снегу, яркому солнцу и веселому щебетанью птиц.
Анжела не понимала, как могло так получиться, но она думала теперь о Петербурге совершенно спокойно, без боли и обиды. Правда, и радости эти воспоминания не доставляли, хотя все чаще появлялся в них Кирилл, всегда веселый, улыбающийся, пахнущий смесью табачного дыма и разных приправ. О Володе она не думала вовсе, словно его и не было никогда или он был героем чьей-то чужой истории. О нем сохранилось только воспоминание, а все эмоции, все чувства – словно отрезало. Анжела ощущала только некую пустоту в душе.
Анжела, освобождаясь от воспоминаний, все с большим удовольствием гуляла по парку. Она от души радовалась играм с трехмесячным щенком, недавно подобранным больничным сторожем, заботливо присматривала на прогулках за худенькой шестилетней Любочкой, лечившейся от туберкулеза, с живым любопытством слушала рассказы пожилой интеллигентной женщины, коренной жительницы Перми, знавшей про город абсолютно все. Все это доставляло Анжеле радость, придавало уверенности, но внешний мир еще оставался для нее далеким и чуждым, вызывал страх и напряжение. Девушка была спокойна здесь, в этом маленьком замкнутом кругу, где никто никого не обманывал и не предавал.
Так тянулись тихие, однообразные дни. Остаться здесь навсегда было невозможно, и Анжела потихоньку старалась приучить себя к мысли о необходимости снова оказаться в полном опасностей и печалей большом мире. Вскоре она уже начала тосковать по родителям и по любимой подруге. Ей стали все чаще сниться родные, до последнего кустика знакомые пейзажи. Вспоминались коллеги из института, дачные соседи и вежливый, спокойный Игорь, о котором она совсем забыла, окунувшись в горечь отношений с Володей.
