Текст книги "К черту психолога! (СИ)"

Автор книги: Алина Копейкина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 13 страниц)

23

Кабинет Воронцова старшего оставлен по последнему слову дизайнерской мысли: в серых и металлических тонах. Никаких картин на стенах или семейных фото на столе, единственное украшение – огромная карта во всю стену и какое-то экзотическое дерево в большом горшке. За спиной огромное окно, от пола до потолка, с видом на соседнее здание.

Мужчина ни чуть не изменился с нашей единственной встречи, когда парой слов, он разбил мой мир на кусочки. Даже костюм, будто в насмешку, выбрал похожий. Может, у него все костюмы одинаковые?

Первой реакцией Воронцова старшего была счастливая улыбка при виде сына, но стоило его взгляду скользнуть по мне, как губы скривились в брезгливо-раздраженную ухмылку.

– Привет, пап. – небрежно произнес Вик, усаживая меня на серый диванчик рядом с собой. Первые мгновения, я не решалась приземлить свою пятую точку. Вежливость, чтоб её! Но потом, увидев блеск в чёрных глазах, сдалась без боя, и уселась впритык к твердым бедрам парня.

– Не ожидал увидеть тебя сегодня здесь, сын. Привет. – мужчина нарочито спокойно произнес это, переводя взгляд с сына на меня, как бы, негласно задавая вопрос: «какого хрена, она здесь забыла?» Сомневаюсь, что в лексиконе такого человека имеются подобные словечки, но таракашки подкинули именно эту фразу.

– Пришел познакомить тебя со своей невестой. – просил Вик, безупречно играя роль счастливого женишка, который ни сном ни духом не слыхивал об интригах, провернутых, за его спиной.

– Вот как… – печально вздохнул родитель, после чего, задумчиво прикусил нижнюю губу, не обнажая зубов. Значит, вот с каким лицом, вы, господин хороший, продумывали план по сводничеству, а затем по устранению неугодной невестки.

– Знакомься: Яна Маркова. Яночка, а это мой отец Сергей Валерьевич Воронцов. Можно просто «папа». Мы теперь одна большая и дружная семья. – на последних словах, голос Вика приобретает гневные нотки. Ни я, ни «новоиспеченный свекр» не произносит ни единого слова в ответ. Я – потому что жду развязки и не хочу говорить с этим жестоким человеком, который вместо сочувствия проявил необычайную жестокость в момент моей слабости. Почему молчит он – могу только догадываться. Возможно, пытается понять, что именно известно его сыну.

– Ты не рад, что я остепенился, пап? Что за молчание?

– К чему этот спектакль? – наконец, отвечает Сергей Валерьевич, поднимаясь со своего места. Он неторопливо перемещается к окну, и устремляет взгляд куда-то в пустоту.

Не могу описать чувство, охватившее меня в этот момент. Какая-то раздражительно неприятная грусть проходится по рёбрам и задерживается где-то глубоко внутри.

– Ты о чем, па? – а Воронцов младший, тем временем, демонстрирует лучшие актерские качества: удивленно поднимает брови и замирает на несколько секунд, будто действительно, не понимает, что происходит. Странно наблюдать за людьми, играющими определенную роль, когда ты точно знаешь, что это игра.

Вик говорил, что мы поработаем над моим доверием, но вместо этого, кажется, он добавил жирный минус в копилку против себя, потому что обладая таким талантом, он легко может использовать его против меня.

– Неужели, за год не нашлось никого… другого? – отец Виктора осторожничает, стараясь не оскорблять меня напрямую, но тон, с которым он говорит – это уже оскорбление.

– Тадааам! – торжественно раскинув руки мелодично распевает мой медведь.

– Вот мы и пришли к тому, что ты учудил. Ты вообще, не понимаешь, что так нельзя?! Да я, блин, сторчаться там мог за этот год! Это тебе известно? Сын торчок тебя устроил бы больше, чем счастливый сын, который влюбился в потрясающую, кстати, девушку, но неугодную тебе? В твоей голове проскочила мысль о том, что Яна – жертва! Ей нужна была поддержка и забота! Моя, б… дь, забота! – речь Вика звучит сумборно, он с пылом размахивает руками, и тыкает пальцем в направлении неподвижно стоящего спиной отца.

– Я всегда старался для тебя. И я по-прежнему, против таких отношений. твоя мать была такой же, а я, как и ты, хотел её спасти! Знаешь, чем это закончилось или напомнить? – стальной голос не дрогнул ни на долю секунды. Кажется, внутри этого человека – нерушимая скала. Он говорит так, будто я – пустое место.

Сглатываю ком от обиды, но продолжаю сидеть неподвижно и безмолвно. Сейчас, я хочу быть подальше отсюда.

Слова о матери Вика вызывают тревогу и разочарование от того, что мне не известно о его маме ничегошеньки. Похоже, я была так эгоистична, что говорила только о себе, не пытаясь узнать получше объект своего обожания.

– Я люблю Яну и тебе придется полюбить её тоже. – Вик выпрямляется, утягивая меня за собой. Его голос звучит уверенно и спокойно. Тем самым, он завершает разговор.

– Ты хочешь остаться с голой задницей? – прилетает уже нам в спины, но Вик не обращает никакого внимания на вопрос отца. Спокойно прикрывая дверь кабинета, он обнимает меня за плечи и направляет к выходу.

23.1

До самого дома, мы с Виком не говорим ни о чем. Каждый погружен в свои мысли. Каждому есть над чем подумать.

Только оказавшись в квартире, понимаю, каким длинным и насыщенным был этот день. Как будто, судьба решила наверстать упущенное время и преподнести все горести и радости сразу, без перерывов и выходных.

– Здесь все изменилось… – Вик с интересом осматривает прихожую, стоя на пороге.

– Да… Папа решил, что смена обстановки не помешает. – пожимаю плечами, смущенно улыбаясь, потому что в этот момент мы оба понимаем, чей след хотел стереть отец, когда затеял ремонт в моей квартире.

– Не думал, что когда-нибудь окажусь здесь снова. – с тоской произносит мой гость, неторопливо стягивая обувь.

– Почему мы оба так легко сдались? – этот вопрос крутится в моей голове с того самого момента, как мы покинули ресторан.

– Может, нам обоим было нужно это время, чтобы понять, что другие люди нам не нужны? – звучит чертовски приятно, но мне хочется поспорить, громко топнув ножкой. Рассказать, что я и без всяких испытаний знала, что другой мне не нужен, но тут же вспоминаю, что главной виновницей расставания, оказалась я сама и прикусываю язык.

Время не повернуть назад, ошибки прошлого нужно исправлять в настоящем.

Мои размышления прерывает громкое урчание живота. Становится так неловко, что лицо загорается моментально и я просто не знаю, куда спрятаться от внимательного прищура.

– Похоже, не только я проголодался. – ну, конечно, услышал… Такой гром в стенах маленького помещения не мог остаться незамеченным…

Прохожу на кухню, все еще жутко смущаясь, но тихие шаги за спиной, быстро стирают все неприятные чувства, наполняя грудину какой-то детской радостью. Не могу до конца поверить, что он рядом. Что снова МОЙ.

Затылок согревает теплое дыхание, Вик просто дышит в макушку, оставляя мизерное расстояние между телами, но я все равно ощущаю его каждой взбесившейся от эйфории клеточкой.

– Должна признаться. Я тебя обманула. – прикрывая глаза от удовольствия, шепчу, с трудом, складывая буквы в слова.

– Так и знал, что нет никакой пасты. – почти невесомое поглаживание моей шеи костяшками пальцев и дыхание сбивается, как после марафона.

Длинные пальцы плавно перемещаются с шеи до кистей, а затем переплетаются с моими, дрожащими от возбуждения. После долгой разлуки, такие невинные касания, действуют на организм опьяняюще. Никакая страсть не заменит этой нежности.

Как огромный кот, Вик, огибает меня по кругу и мы оказывается лицом к лицу. Губы покалывает от пристального взгляда. Но ни я, ни он, не делаем этого шага, разделяющего нас.

Меня привлекает в нём всё: глубокое и быстрое дыхание, лихорадочный блеск в темных глазах, слегка отросшая щетина, красивые мужественные губы, широкие плечи и изумительный, пленящий аромат кожи, который ощущается даже на расстоянии.

– Закажем доставку? – не разрывая зрительного контакта, Вик прикусывает нижнюю губу, и этот жест вышибает воздух из лёгких. Я забываю дышать, наблюдая за тем, как белоснежные зубы впиваются в мягкую плоть и медленно отпускают её. Физически ощущаю необходимость повторить этот трюк и сокращаю расстояние между нами сама. Поднимаюсь на носочки, чтобы дотянуться до столь желанного рта, но Вик не поддается:

– Так что? – хрипло произносит, а я уже не помню, о чем речь.

– Еда. – подсказывает он, слегка прочистив горло. А мой мозг окончательно отключился, потому что глаза задержались на подпрыгнувшем кадыке. Да, я похоже, совсем сошла с ума, потому что залипла на нём. Вик пробуждает во мне новый фетиш. Мужской кадык. Нет, скорее, кадык Воронцова. Потому что до сегодняшнего дня, эта часть мужского тела, вообще, не привлекала внимания.

Приходится отвернуться, чтобы взять себя в руки и понять, чего от меня хочет этот невыносимый парень.

Прочистив горло, стараюсь говорить спокойно, но голос подводит, и гласные звучат странно высоко:

– Я заказала еду ещё в пути. Скоро доставят. Может, кофе или чай?

Воронцов улыбается, присаживаясь за стол.

– Чай будет в самый раз. – вот у него с произношением все отлично, похоже, только я голову потеряла от близости, а этот… бесчувственный мужлан расслабленно развалился на стуле, наблюдая за мной, в панике собирающей мысли в кучку. А с ним все в порядке. Это расстраивает, но я не хочу, чтобы он понял, поэтому спешно включаю чайник и достаю кружки. В этот момент раздается дверной звонок, и я подпрыгиваю от неожиданности, роняя сахарницу на стол.

– Доставка. – бормочу себе под нос и несусь к двери, охлаждая горящие щеки ладошками.

Вик не следует за мной, и я этому рада, потому что мне нужна минутка, чтобы прийти в себя. Похоже, сегодня, судьба решила окончательно меня добить своими шуточками, потому что, вместе с доставщиком, на пороге, стоит взъерошенный Стас.

– Привет. – неуверенно переминаясь с ноги на ногу улыбается друг, но его улыбка сходит с лица так же быстро, как дар речи покидает меня. Потому что за спиной раздается громогласное:

– Привет!

23.2

Ощущение беспомощности перед сложившимися обстоятельствами лишают способности мыслить здраво. Таракашки – предатели, развернули транспоранты с картинками, изображающими утреннюю сцену со Станиславским. Его озабоченное лицо и глаза, наполненные печальным смирением.

Я совсем забыла о случившемся, как только увидела Воронцова. Но сейчас чувство вины перед другом, навалилось с новой силой.

Оба парня смотрят на меня, ожидая реакции, а мне хочется раствориться в воздухе, до тех пор, пока страсти утихнут.

– Быстро вы… – первым отмирает Станиславский. Его растерянность быстро улетучивается, лицо приобретает надменное выражение. Если бы не знала, о его настоящих чувствах, то решила бы, что он снова включил старшего брата.

– Вик, – зову не отрывая глаз от Стаса, – дай нам минутку. Пожалуйста. – знаю, что ревнивый собственник внутри Воронцова будет сопротивляться, но поговорить со Стасом нужно.

Вик напряженно кивает, и, сунув курьеру, о котором я и думать забыла, крупную купюру, забирает коробки с едой. Сдачи не берет, и, смерив Стаса тяжелым взглядом,

отправляется в квартиру.

Мы оба – и я, и Стас, не отрываясь, смотрим ему вслед. Я не приглашаю друга внутрь. Вместо этого, сама выхожу на площадку, и подпираю стену плечом. Не знаю с чего начать. Да и вообще, разве должна я что-то объяснять?

Намеренно игнорирую пристальное внимание друга. Все это так странно. В груди появляется странное жжение, граничащее с болью. Почему я чувствую боль и стыд за то, что поступаю так, как хочется мне? Неужели, обязательно нужно быть несчастной, чтобы другие были в норме?

– Не грузись, Янукович… – в плечо ударяет кулак – жест, предназначенный для поддержки, но мне он причиняет физическую боль, потому что Стас не рассчитывает силы. Это значит, что слова полностью противоречат его эмоциям. Этого человека я могу читать по глазам и голосу. Ему меня не обмануть.

Потираю ушибленное место, шипя от негодования, и бью в ответ со всей силы, но попадаю в грудь и корчусь от новой порции боли.

– Дуреха. – улыбка друга становится искренней, он обнимает меня, посмеиваясь тихо и беззлобно.

– Просто знай, что если он обидит тебя снова… раздавлю… – последнее слово произносится с какой-то мечтательно-радостной интонацией и это смешит и одновременно вселяет в мое сердце бесконечную благодарность. Мне безумно хочется поделиться со Стасом подробностями сегодняшних открытий, но таракашки визжат о невозможности этого события, отрицательно размахивая пушистыми лапками. Я и без них понимаю, что сейчас тот самый случай, когда счастье просит тишины.

– Стас…Он ничего не знал. – единственное, что могу сообщить другу, чтобы не задеть его чувств, но успокоить. Не хочу, чтобы он думал плохо о Вике, потому что Воронцов не заслуживает этого.

Может, когда-нибудь, Станиславский придет ко мне в гости со своей возлюбленной и мы сможем снова дружить… Но и я, и Стас, и мои умные, но трусливые таракашки прекрасно понимаем, что как раньше, не будет никогда. и сейчас, стоя на лестничной клетке между нашими кватирами, и крепко обнимая друг друга, мы прощаемся навсегда. Не как соседи. Как друзья. Это понимание стягивает внутренности в тугой узел. Перед глазами возникает образ голубоглазого мальчишки, который всегда защищал меня и был рядом в самые сложные моменты.

Хочется разреветься на надежном плече, но я не позволяю себе этого. с глубоким вздохом, отстраняю от себя любимого друга, и шутливо, даже немного переигрывая, шепчу:

– Если он обидит меня, я сама его раздавлю.

– Я в этом не сомневаюсь, малышка. – щелчок по носу, тоже напоминает о его детских выходках. Считая себя старшим и более опытным во всех вопросах, Стас постоянно щелкал меня по носу указательным пальцем, называя малявкой или Януковичем.

Станиславский прячет руки в карманы, и развернувшись на пятках, идет к своей двери.

Долго возится с замком, а справившись, улыбается мне через плечо, абсолютно мальчишеской улыбкой:

– Ты знаешь, где меня искать, если что. – Стас скрывается в своей квартире, а я еще долго стою на месте, прожигая взглядом закрытую соседскую дверь.

23.3

Голод

Вернувшись к себе, я обнаружила Вика, сидящим за столом. Он сидел неподвижно, всматриваясь в большое окно. Он не услышал моего приближения, и я невольно залюбовалась таким Воронцовым. В глубокой задумчивости, он похож на загадочного героя какого-нибудь романа. Густые брови сошлись на переносице, отражая внутреннее напряжение. Он машинально то прикусывал, то поджимал губы, не мигая, и неотрывно продолжал смотреть в окно. Рука подпирающая голову, выглядела ещё мощнее, ещё мужественнее, чем обычно.

Я тихонько подошла к столу, стараясь оставаться незамеченной, хотела обнять его, успокоить, но, как оказалось, меня заметили.

– Долго ты… – так же, сидя неподвижно, заявил Вик.

Я замерла на полушаге. В очередной раз, мозг пустился вскачь, подбирая правильные слова.

– У меня есть повод волноваться? – взгляд, полный неподдельной тревоги, прилип к моему лицу. И это сработало, как спусковой крючок для переполнивших меня, до краев, эмоций.

Вместо ответа, я просто подошла вплотную к Вику. Он развернулся на стуле, глядя на меня снизу вверх. Ногой раздвинула его колени и оказалась зажатой между ними.

Пальцами зарылась в копну мягких, как шелк волос, вдохнула их свежий аромат, и сколько было сил, прижала голову к груди. В следующую секунду, мои бедра были обвиты обеими руками, и притянуты к каменному торсу. Мы жались друг к другу, с отчаянной силой, боясь ослабить хватку и отпустить, даже на секунду.

Наверное, было в этом что-то болезненное, неправильное. Кто-то скажет, что вместо тисков из объятий, нам стоило поговорить, произнести вслух те вещи, которые упустили за целый год, но в ту минуту, нам обоим, было жизненно необходимо утонуть в молчаливой нежности, нужности друг другу. И мы тонули. Судорожно вдыхая и выдыхая запахи кожи, которыми невозможно надышаться.

Я чувствовала, что все мои эмоции и чувства взаимны на ментальном уровне. Для того, чтобы понять это, не нужно было слов. Как раз слова, были лишними.

Нас прервал телефонный звонок. Громкая мелодия выдернула нас из сладкого тумана. Звонил телефон Вика.

Он, потянулся к карману, но одной рукой продолжал держать меня так же крепко. Звонил его отец. Вик не стал отвечать. Поставил на беззвучный и отложил мобильник на стол.

– Не ответишь? – спросила, тут же, прикусив губу, потому что пожалела о своём вопросе.

Вик отрицательно покачал головой, и поднялся со стула. Его глаза загорелись хитрым огоньком, и мне стало не по себе. Но чувство неловкости не успело укорениться, потому что его мгновенно смыло нежностью и напором головокружительного поцелуя, которым Вик пленил мои губы.

Мы целовались долго и мучительно сладко. Страстный напор сменялся лёгкими прикосновениями мягких губ и обратно. Я чувствовала желание Вика, сквозь плотные брюки, и это ощущение пускало жар по моему собственному телу. Тугой узел внизу живота, требовал развязки, но мы оба сдерживались от этого порыва, отдаваясь друг другу душой. Изучая и наслаждаясь сладким томлением.

Мы приняли душ по очереди, а после, улеглись в одну кровать. Ужин так и остался нетронутым, потому что нами завладел другой голод. Голод, который утоляется годами.

Впервые, за долгое время, я спала, как младенец. Крепкая грудь, вплотную прижатая к спине, тяжелые бедра, обвивающие мои голые ноги и горячее дыхание на затылке, действовали на меня лучше всякого седативного.

Эпилог

– Твою … девизию! – восклицает Арина, прикрывая рот изящными ручками.

– Ты себя видела?! – ещё секунду назад, у меня не было сомнений в собственной неотразимости, но округлённые глаза подруги, заставляют метнуться к зеркалу.

– Да Воронцов сорвал настоящий куш! Красивее невесты я еще не видела! – подруга останавливает меня, наполпути к заветному кусочку стекла.

– Испугала… – облегченно вздыхаю, поправляя пышную юбку.

– Нет, правда! Прекраснее буду только я! – шутливо закатывая глаза, Арина повторяет мои действия с моим же платьем.

Я выбрала именно пышное платье, потому что желание побыть сказочной принцессой перебороло симпатию к более современному стилю.

– Пора, дочка! – в комнате появляется папа. Его глаза на мокром месте, он осматривает меня с гордостью и умилением, задерживаясь на лице. Смахивает слезу, пытаясь скрыть её за широкой улыбкой и степенно шагает ко мне.

– Мне страшно… – произношу, когда папин локоть появляется передо мной. я и правда цепенею от ужаса, когда представляю полный зал гостей, с интересом наблюдающих за мной, шагающей к алтарю.

– Цыпленок… – ласковая улыбка трогает морщинистое лицо отца, он протягивает руку к моему носу, но останавливается, прежде, чем успевает коснуться, видимо, боясь испортить макияж.

– какой цыпленок?! – ворчит сам на себя, делает шаг назад, чтобы окинуть по отечески теплым взглядом:

– Ты теперь лебедь. Прекрасный и грациозный. И там. – папа указывает на выход кивком головы,

– тебя ждет тот, кто станет твоей парой. Разве для настоящей лебедки любопытные взгляды – препятствие на пути к любимому? – звучит через чур романтично, но папа в душе именно такой. Романтик. И его слова успокаивают. Наводят на правильные мысли.

Мне просто нужно думать о Вике, терпеливо дожидающемся меня там.

Держась за крепкую руку отца, стараюсь идти красиво, взгляды гостей сопровождают нас все время. Я успеваю заметить Воронцова старшего с большим букетом белых роз, стоящего в отдалении от всех, своих братьев, с восхищением рассматривающих мое платье, даже печально взирающего на меня Станиславского, который, все-таки, пришёл…Волнение нарастает с геометрической прогрессией, плохо действуя на способность двигаться, но как только встречаюсь с сияющими глазами своего жениха, теряю всякую связь с реальностью и решительно преодолеваю расстояние, разделяющее нас.

Наше единогласное «да» не изменит ничего и изменит все в наших отношениях. Но это уже другая история. Долгая, местами печальная, местами взрывная и скандальная, но точно счастливая.