Текст книги "Ангел от Кутюр"
Автор книги: Алимжан Тохтахунов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)
– Что? Почему ты такой?
– Ничего. Всё в порядке.
Она проследила его взгляд и оцепенела. Выпученные глаза незнакомца вперились в неё. Он сглотнул, и было видно, как шевельнулся его кадык.
– Господи… – прошептала она.
Наконец рыжеволосый двинулся вперёд. Де Бельмонт поднялся, распрямится, стискивая столовый нож. Парень остановился в трёх шагах от них и чуть заметно поклонился. По крайней мере, его движение напоминало поклон.
– Простите! – почти прокричал он. – Простите, синьорина! Вас зовут Анастасия Шереметьева?
Настя кивнула. На лице рыжеволосого расплылась широкая улыбка. Де Бельмнот сделал шаг вперёд и бросил нож на стол.
– Один из твоих обожателей, – вздохнул он с облегчением.
Незнакомец вытащил из кармана блокнот и протянул его перед собой.
– Напишите мне что-нибудь на память, – взмолился он и двинулся к Насте, не опуская руки с блокнотом. Его глаза сияли влюблённостью. – Меня зовут Энрике. Напишите: «Энрике на вечную память». Я буду счастлив.
Настя смотрела на него и никак не могла сбросить с себя оковы ужаса, охватившего её минуту назад. Она смотрела радостно, но всё ещё не шевелилась.
– Чёрт возьми! – проговорила она наконец. – Почему вы так ведёте себя? Давайте же!
Она чуть ли не вырвала блокнот из его рук и стала быстро писать по-итальянски.
– Вот, возьмите, Энрике!
– Спасибо, божественная! Спасибо! Этот листок будет висеть в красивой рамке на стене! Спасибо!
Молодой человек попятился, не сводя взора с Насти, и послал ей воздушный поцелуй.
– Простите, что потревожил вас!
Он развернулся с явной неохотой и скрылся в толпе.
– Боже, а я-то подумала, что это маньяк! – расхохоталась Настя.
– Я тоже, – сказал де Бельмонт и посмотрел на нож, которым готов был защищать свою спутницу.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Париж встретил их шумом, который после Венеции казался нестерпимым.
– Это пройдёт, – заверил де Бельмонт. – Уже завтра этот автомобильный гул станет привычным.
Они сели в такси, и в эту минуту Настин телефон зазвонил. Девушка взглянула на номер, и губы её сжались. Де Бельмонт сделал подбадривающий жест.
– Ну что же ты?
– А вдруг это опять тот тип? У меня нет больше сил на него.
– Ответь ему, поговори с ним. Мы должны схватить его за руку!
Настя поднесла трубку к уху. Де Бельмонт наклонился к Насте и весь превратился в слух. Ему показалось, что он различил вкрадчивый голос. Настя говорила спокойно, пыталась даже придать своему голосу оттенки дружелюбия.
– Почему вам нравится пугать меня? Кто вы? Много раз я задавала вам этот вопрос, но вы отказываетесь называть себя. Зачем же вы звоните? Вы же не хотите никаких отношений? – краем глаза она посматривала на Жан-Пьера, он одобряюще кивал. – Вы почему получаете удовольствие, когда говорите мне неприятные вещи… Что? Да-да, пугаете меня… Пытаетесь напугать…
– Скажи ему, что ты чувствуешь, что он на самом деле добрый, – одними губами подсказал Жан-Пьер.
– Вы же не злой человек, – продолжала Настя. – Что? У вас голос добрый… Чего вы хотите? Бритвой изрезать мне лицо?
Её голос дрогнул, и она опустила руку с мобильником.
– Я больше не могу, – сказала она внезапно изменившимся голосом.
– Ты отключила? – де Бельмонт выхватил трубку из её руки.
Настя кивнула.
– Жаль… Ну да ладно. Надеюсь, Этьен записали ваш разговор… Настя, успокойся.
– Он псих! Он псих! – заплакала она. – Я сойду с ума!
– Успокойся. Скоро его упекут в клинику.
Настя отрицательно покачала головой. Жан-Пьер прижал девушку к себе. Весь оставшийся путь они проделали молча.
Дома Настя сразу пошла на кухню и включила чайник. Пока она заваривала чай, де Бельмонт позвонил Этьену.
– Ты очень вовремя, мой друг, – раздался в трубке бодрый голос Этьена. – Мы всё записали. Передай мадмуазель Шереметьевой мои комплименты. Она держалась молодцом. Кстати, ты очень правильно поступил, продиктовав мне в прошлый раз номер, с которого ей звонили. Этот кретин набирал сейчас из того же района. Вероятно, он живёт где-то там. Студенческий квартал… Вы уже в Париже?
– Только что прилетели.
– Завтра жду вас в моей конторе. Жан-Пьер, пожалуйста, не откладывайте. Я нарушаю закон, занимаясь прослушиванием телефонных разговоров без санкции прокурора. Официально у меня нет никаких оснований для этого. Ты меня понимаешь, надеюсь.
– Завтра мы будем у тебя…
Де Бельмонт остался у неё в квартире. Они допоздна просидели за столом. Жан-Пьер быстро вывел Настю из угрюмого настроения, довольно ловко заставив её вспомнить дни, проведённые на лазурном берегу.
– А помнишь, как этот… ну, на выставке художник был лысый, с длиннющими усами… Он ещё твердил, что искусство должно перевешивать любую сторону нашей жизни, – Настя закрывала глаза ладонью и смеялась чему-то.
– Но он прав, дорогая, он прав! В искусстве важно искусство, оно должно перевешивать всё остальное, иначе получается публицистика. Если острые темы поднимаются только ради злободневности, то произведение всегда проигрывает. Искусство поднимает человечество до божественного уровня, выдёргивает нас из болота повседневности, – де Бельмонт говорил довольно агрессивно, уводя Настю всё дальше и дальше от беспокоившего её маньяка.
– А как же всякие триллеры, которые становятся блокбастерами?
– Блокбастеры далеки от искусства. Ну как ты не понимаешь этого? Они всегда подстраиваются под спрос толпы. Они имеют отношения только к бизнесу.
– А почему ты так уверен? – протестовала Настя.
– Потому что я выражаю собственное мнение. У тебя есть собственное мнение по поводу искусства?
– Нет.
– Поэтому ты повторяешь чужие мысли… Впрочем…
– Что «впрочем»? – спросила Настя.
– Может, человечество и не нуждается в собственном мнении отдельных людей? Я давно пришёл к выводу, что человечество – это толпа.
– Прости, но я не желаю быть толпой.
– Неужели?
В эту минуту зазвонил Настин мобильник.
– Это он, – прошептала Настя, и де Бельмонт знал, что она права. Что-то подсказывало ему, что в телефонной трубке будет звучать неугомонный вкрадчивый голос.
– Я отвечу, – сказал он.
– Алло? – проворковала трубка.
– Алло? – прошептал Жан-Пьер в ответ. – Вам кого?
– Мне? – удивился голос, сразу извинившись. – Простите, я ошибся.
Раздались короткие гудки. Де Бельмонт сразу отключил телефон.
– Теперь не дозвонится. Теперь и не нужно. Пусть думает, что ты вне досягаемости. Завтра поговорим с Этьеном. Кстати, он сказал, что парень звонит из студенческого квартала. Ты знаешь кого-нибудь там?
Настя взглянула на него почти удивлённо.
***
Комиссар Этьен Мулен долго расспрашивал Настю о её знакомых. Его вопросы были настолько умелыми, что она сама удивлялась себе, какие детали порой вспоминались ей.
– Да-да, бывала я там… Нет, точно знаю, что нет… Похоже, начинаю вспоминать что-то про это…
Этьен дымил сигаретой и не переставал извиняться за дым.
– Не могу без табака, мадмуазель. Надеюсь, вы простите мне мою слабость. У нас не положено курить, но я старый грешник. Табак – моя единственная слабость…
– Настя, -встрял де Бельмонт в разговор, – я вдруг вспомнил про одного твоего парня.
– Моего парня?
– Ну… Ты ещё нос разбила ему, помнишь?
– Ах да! Идиотская история… – смущённо опустила она глаза. – Неловко даже рассказывать об этом.
– Что за история? – заинтересовался Этьен. – Расскажите подробно…
И он принялся забрасывать её наводящими вопросами о первой встрече, о внешности, о манере говорить, обо всём подробнейшим образом. Потом включил запись телефонного разговора. Настя слушала, наморщившись.
– Его голос? – спросил комиссар.
– Не знаю. Я слышала его давно… Этот мне знаком, а тот… Теперь не скажу…
– Ладно, рассказывайте, где происходило ваше знаменательное свидание,
– Почему знаменательное?
– Потому что вы нос расквасили парню.
– Ты думаешь, это он? – наклонился де Бельмонт к Этьену.
– А почему нет? Выясним сейчас адрес.
– Да, он жил в студенческом квартале, – кивнула Настя, и глаза её сделались испуганными.
– Диктуйте адрес.
– Я не помню точно. Только визуально.
– Тогда поедем, покажете. Мы установим за ним наблюдение. Если будет звонить, возьмём его с поличным…
Весь день де Бельмонт провёл с Настей и Этьеном. Лишь к вечеру они освободились.
– Теперь остаётся ждать. Не отключайте ваш телефон, мадмуазель, -потребовал Этьен. – Чутьё подсказывает мне, что уже завтра мы сцапаем этого телефонного террориста.
– Мне бы очень этого хотелось, – улыбнулась Настя, пожимая Этьену руку.
***
Утром Жан-Пьер проснулся у себя дома от телефонного звонка. Он вцепился в трубку так, словно она могла взорваться, если бы он не поднял её. Звонила его бывшая жена.
– Приезжай, – произнесла она тихо.
В этом единственном прозвучавшем слове он услышал столько чувств, что не посмел спросить, что случилось. Это были плохие чувства – острые, горькие, болезненные. Он быстро спустился по лестнице и сразу же вернулся обратно, потому что обнаружил, что впопыхах забыл ключи от машины.
– Что с тобой, Ирэн? – повторял он один и тот же вопрос, пока ехал к ней.
Когда он подъехал к её дому, он уже знал ответ, но боялся верить в правильность своей догадки…
Дверь отворила незнакомая женщина в медицинском халате. У неё было мягкое округлое лицо без признаков конкретного возраста, карие глаза-пуговки, тонкие губы.
– Проходите, месье, – сказала женщина тем тоном, которым обычно успокаивают. – Она в спальне.
– Что случилось?
И не дождавшись ответа, де Бельмонт почти бегом пронёсся в спальню.
Ирэн лежала в кровати. На прикроватной тумбочке лежали блистеры с таблетками, флаконы и чашка с горячим чаем. Ирэн Она улыбнулась, обрадованная его появлением, и протянула к Жан-Пьеру обе руки. Её осунувшееся лицо серого цвета заставило сжаться срдце де Бельмонта.
– Мне плохо, – сказала она. – Я умираю, Жан-Пьер.
– Что ты говоришь! – он вздрогнул, услышав неподдельный испуг в своём голосе.
– Не надо бояться, любимый. Я и раньше говорила тебе. Но теперь и слов не надо. Я просто умираю. Доктора сказали, что мне отпущено несколько дней.
Он осторожно присел на кровать и поцеловал поочерёдно обе руки Ирэн.
– Почему так внезапно? – растерянно спросил он.
– Потому что болезнь… Самое большое богатство человечества – его болезни. Их так много, они такие разные, такие непредсказуемые.
Она замолчала. Де Бельмонт тоже молчал. Он не выпускал пальцы Ирэн. Сидеть было неудобно, потому что он весь искривился, однако Жан-Пьер боялся шевельнуться.
– Пересядь на стул, – улыбнулась Ирэн. – Ты так долго не выдержишь.
«Долго? – спросил себя де Бельмонт. – А сколько я пробуду рядом с ней? Час? Два? Сутки? Что теперь? Она угасает на глазах. Господи, сколько же ей отпущено? Неужели человек может измениться так стремительно? Когда я уезжал на Лазурный берег, она имела цветущий вид. И вот… Кто-то над нами издевается. Нас заставляют играть какую-то абсурдную пьесу. Бог что-то перепутал, сотворяя наш мир, ведь жизнь должна быть прекрасной, а она сбрасывает нас с лестницы на каждом шаге, ломает, топчет, насмехается… Это же насмешка, жестокая насмешка над благополучием и личным счастьем: вот так изменить человека – как по взмаху волшебной палочки… Болезнь? Откуда она взялась? Почему ударила так подло и внезапно? Подло? А разве бывает болезнь не подлой? Ии это расплата? Если так, то за что? В чём провинилась Ирэн? Ничего не понимаю…»
Он передвинул стоявший у окна стул к кровати, и стул этот показался ему неподъёмным – руки де Бельмонта словно лишились сил.
– Дорогой мой, – успокаивающим тоном проговорила Ирэн, – вижу, что застала тебя врасплох. Ну, что ж, хоть чем-то удалось удивить тебя.
– Прекрати эти дурацкие шутки, Ирэн! – сдавленно произнёс он. – Ничего себе сюрприз!… Послушай, ты же была внимательна, занималась здоровьем постоянно. Как же так? Неужели ты пропустила что-то? А врачи куда смотрели?
– Некоторыми процессами невозможно управлять, любимый.
– Ирэн! – ему стало больно от того, как она произнесла слово «любимый». – Прости меня… Наверное, во всём этом есть и моя вина.
– Мы все в чём-то виноваты, Жан-Пьер, – слабо улыбнулась она. – За последние несколько дней, когда я узнала, что мне осталось совсем недолго, я стала смотреть на жизнь по-новому. Оказывается, многое выпадает из поля нашего зрения, пока мы имеем «возможности» и пытаемся ухватить их, боремся даже за них. Но теперь я вижу, что всю жизнь мы гоняемся за призраками, выдумываем их… или кто-то выдумывает их для нас… Единственно, что по-настоящему важно, это внимание любимого человека. Ничего больше не нужно. Про остальное можно забыть… Мне уже не подняться, Жан-Пьер, поэтому ты не можешь упрекнуть меня в неискренности. Мне не нужен никто, только ты и Антуан… Может быть, в Антуане я нуждаюсь даже меньше, чем в тебе, любимый мой… Ребёнок – это не наш выбор… Ребёнок уходит рано или поздно, потому что мы должны лишь впустить его в наш мир и поставить на ноги. А любимого человека мы выбираем сердцем… Когда-то я выбрала тебя…
– Антуан был у тебя уже?
– Он в Испании.
– Я знаю, видел его в Сан-Тропе.
– Красивая у него девушка? Тебе понравилась?
– Хорошенькая.
– А ты кем сейчас, Жан-Пьер? Расскажи мне, – Ирэн смотрела на него с любопытством. – Не бойся. Во мне не осталось места для ревности… Я слышала, ты встречаешься с какой-то молоденькой моделью. Кто она?
– Она из России. Я брал у неё интервью…
– А потом ты влюбился?
– Не влюбился. Просто мне приятно её общество.
– Я видела тебя в репортаже из Канн. Ты был с русским режиссёром. Там мелькнула высокая девушка. Наверное, это она… Жан-Пьер, как бы мне приятно было сейчас прогуляться с тобой. Пусть не в Канны, не в Сан-Тропе, а хотя бы по улице возле дома… И держать тебя под руку…
– Ты совсем не выходишь? – спросил он.
– Последние три дня только лежу.
– Но ты можешь встать?
– Разве что до туалета доползу. Но сиделка не позволяет, у меня «утка» под боком.
Де Бельмонт поднялся и отодвинул стул.
– Как зовут сиделку?
– Бланш.
Де Бельмонт вышел из комнаты и вскоре вернулся в сопровождении сиделки.
– Сейчас мы оденем тебя, дорогая, – почти торжественно объявил он.
– Что ты задумал, любимый? – Ирэн заморгала.
– Бланш поможет одеть тебя. Поднимайся.
– Я не могу, у меня нет сил. Жан-Пьер, я же…
– Глупости всё это – про смерть. Мы живём… Ты живёшь, Ирэн! И мы должны жить, пока живём. Ты хочешь гулять? Значит, мы отправимся на прогулку.
– Но…
Возражения Ирэн отскакивали от де Бельмонта, как от стены. Он не слушал и не разрешал сиделке реагировать на причитания Ирэн. Через полчаса её одели в красивое летнее платье, которое де Бельмон сам выбрал в шкафу, и слегка причесали, чтобы придать её растрёпанной голове приличный вид.
– А вот красить губы тебе не будем, – решил Жан-Пьер. – Хочу, чтобы ты была, как в нашу первую встречу: обыкновенная девчонка без причуд.
– Девчонка? – засмеялась Ирэн. – Ты бы ещё сказал «школьница».
– Ты не была школьницей, когда мы познакомились. Но губы не красила, помнишь?
– Я всё помню, дорогой… Только вот туфли на каблуках мне сейчас не по силам.
– Пойдёшь в босоножках. У тебя же есть без каблука?…
Бланш помогла им спуститься на улицу и сопровождала всю прогулку, держа в сумочке приготовленный на всякий случай шприц. Она двигалась бесшумно в нескольких шагах позади. Ирэн шла медленно, тяжело переставляя ноги и опираясь на руку де Бельмонта. Иногда она останавливалась и клала голову ему на плечо.
– Спасибо тебе, – шептала она, – спасибо.
Жан-Пьер чувствовал, как к горлу подкатывал ком, а на глазах наворачивались слёзы. Он никогда не замечал за собой сентиментальности, растрогать его скупое на чувство сердце было почти невозможно, но сейчас он весь размяк и никак не мог взять себя в руки. Он вёл бывшую жену и физически ощущал, как её счастье – последнее, недолгое теперь – передавалось ему. Она смотрела то себе под ноги, то на своего спутника и улыбалась.
Метров через сто она остановилась.
– Больше не могу, – объяснила она едва слышно. – И не дотяну до подъезда. Мне бы на лавочку присесть, но тут ничего нет поблизости.
Жан-Пьер подхватил её на руки и увидел настороженный взгляд медсестры. Её рука потянулась к сумочке со шприцем, но де Бельмонт отрицательно покачал головой. Прохожие изумлённо смотрели на мужчину, державшего на руках смертельно бледную, но счастливо улыбавшуюся женщину, и не понимали, что происходит.
– Ты никогда не носил меня на руках, – тихонько засмеялась Ирэн. – Оказывается, надо умереть, чтобы получить всё, чего недополучила при жизни.
– Ты жива, Ирэн! Жива! Ты всего лишь болеешь…
– Держи меня крепче, а то уронишь. Хоть я и похудела, но ты давно уже не юноша. Держи меня крепче, Жан-Пьер…
Он донёс её до подъезда, но в лифте она попросила поставить её на ноги.
– Последний раз… Сама… Войду в мой дом… Сама поверну ключ…
Они вернулись в квартиру, однако в коридоре Ирэн упала и вытянулась на полу. Де Бельмонт поднял её и быстро перенёс в спальню. Сиделка сделала укол. Ирэн погрузилась в сон.
– Помогите мне раздеть её, – попросила Бланш, и уходите. – Она не проснётся до утра.
– Если вдруг проснётся, передайте ей, что утром я приеду, – пообещал де Бельмонт.
***
Он пролистал в мобильнике список всех не принятых звонков. Настя набирала его номер пять раз. Дважды звонил Этьен. Шесть раз пытался пробиться редактор. Де Бельмонт повернул ключ зажигания и завёл автомобиль. По небу ползли тучи, Париж погружался в синеватый сумрак.
«Надо позвонить Антуану…»
Он набрал номер его телефона и коротко объяснил, в чём дело.
– Настолько серьёзно? – не поверил сын.
– Думаю, твоей матери отпущено лишь несколько дней. Постарайся повидать её, пока она жива.
Остальным он позвонил уже из редакции. Там уже почти никого не было, когда он приехал. На главного редактора он натолкнулся в коридоре.
– Ты специально, что ли, не отвечаешь на мои звонки?
– Телефон был отключён.
– Что-то случилось? У тебя такое лицо…
– Жена умирает… То есть бывшая моя жена… Всё так внезапно… Провёл у неё весь день, не заметил, как пролетело время…
– Я хотел отправить тебя на неделю в Нью-Йорк, но раз так… Ты вряд ли согласишься. Сожалею…
– Если командировка терпит, то просто перенеси её. Ирэн долго не протянет. Ей остались считанные дни.
– Ладно, Жан-Пьер, занимайся семейными делами. Буду ждать тебя, когда… В общем, позвони, когда сможешь.
– Спасибо. Я очень ценю твоё понимание. – Он пожал руку главному редактору и молча пошёл по коридору. Жан-Пьер сам не знал, зачем приехал в редакцию, никаких срочных дел у него не было. Он рассеянно потоптался возле стола, где хранились некоторые его распечатанные материалы, выдвинул ящик, подумал и задвинул его. Ему подумалось, что кабинет был отмечен печатью усталости: компьютеры, бумаги, фотографии на стенах – всё источало безразличие и усталость, видимо, зеркально отражая состояние де Бельмонта.
Через пять минут он уже сидел в автомобиле и разговаривал с Настей. Она сама позвонила.
– Они нашли его.
– Кого? – не понял де Бельмонт.
– Того психа, который донимал меня.
– Ну да, конечно…
– Я сейчас еду в комиссариат. Ты можешь присоединиться ко мне?
– Сейчас? – Жан-Пьер никак не мог сосредоточиться. – Да, могу. Постараюсь побыстрей…
Ему повезло, что на дороге не было пробок, автомобильный поток двигался без задержек.
– Хоть что-то в этом мире идёт гладко, – усмехнулся он, проскочив на очередном светофоре и увидев зеркало заднего обзора, как через секунду вспыхнул красный свет.
Этьен Мулен встретил его на лестнице. Вокруг его глаз темнели круги – печать усталости.
– Привет, старина. Ты по поводу мадмуазель Шереметьевой?
– Да.
– Она только что пришла. Иди в мой кабинет. Через пару мину вернусь и проведу вас в комнату для опознаний.
Настя сидела на стуле, строгая, напряжённая. Увидев де Бельмонта, она не поднялась, только чуть улыбнулась.
– Очень боюсь, волнуюсь, – сказала она.
– Ничего, скоро всё закончится.
– А если это не он? Они ведь могли ошибиться.
– Как они задержали его?
– Он позвонил, я долго разговаривала с ним… Он довёл меня до слёз. Они взяли его прямо у таксофона.
– Тогда о какой ошибке может быть речь?
Настя пожала плечами.
За дверью слышались негромкие голоса, шаги. Где-то далеко раздавался приглушённый шум помех из полицейской рации. В комнате на столе звонил телефон, и Настя то и дело бросала на него взгляд, будто размышляя, поднять трубку или нет.
Этьен вошёл быстрыми шагами и направился к телефону.
– Слушаю… Нет, это позже… Если на пистолете есть отпечатки пальцев, то… Да, вы знаете, что делать…
Он швырнул трубку и, склонившись над столом, посмотрел на де Бельмонта.
– Ну что? Идём? – переведя взгляд на Настю, он продолжил. – Там будет несколько человек. Троих мы задержали неподалёку от таксофона. Ну, разумеется, главный подозреваемый. И ещё двое для, так сказать, разжижения. Вы сказали, прослушав запись несколько раз, что голос кажется иногда вам знакомым. Теперь вам предстоит узнать этого человека, если вы когда-либо видели его. Вы будете их видеть, они вас не будут. Так что не торопитесь…
Они прошли в специальную комнату. Настя держала де Бельмонта за руку, и он удивился, насколько холодны её пальцы. Через большое стекло они увидели несколько мужчин, выстроившихся у стены.
– Вон тот, – сказала Настя, посмотрев на них. – Крайний слева.
– Вы уверены? Так сразу опознали?
– Да, я знаю его. Не помню имени, но мы встречались пару раз… Я разбила ему случайно нос. Ты помнишь? – повернулась она к де Бельмонту. – Помнишь, я рассказывала тебе про одного чудака?
– Да… Это он?
– Он. Только растерянный очень и поникший. Раньше он был… ну, что ли, какой-то более свежий…
– Точно он? Не ошибаетесь?
– У меня хорошая память, господин комиссар.
– Вот он-то вас и терроризировал по телефону. – Этьен достал из кармана сигареты, но, оглядев помещение, недовольно вздохнул и убрал курево. – Что ж, благодарю вас.
– Это тебе спасибо огромное, – ответил Жан-Пьер.
– Мадмуазель, вам придётся задержаться, чтобы мы могли снять с вас показания и провести очную ставку с этим человеком, – комиссар откашлялся, прикрыв рот кулаком.
– Обязательно сегодня? – огорчилась Настя.
– Вы спешите куда-то? – устало спросил комиссар, и де Бельмонт увидел, как Настя покраснела от охватившей её неловкости.
– Простите, конечно, я всё сделаю, – согласилась она и повернулась к Жан-Пьеру. – Наверное, ты не жди.
– Нет, – покачал он головой, – я дождусь, когда ты освободишься. В коридоре посижу…
В её глазах он прочитал благодарность.
***
Дождь лил всю ночь. Жан-Пьер стоял у окна и пытался справиться с растревоженностью, царившей у него в душе. Он не грустил, не тосковал, не досадовал, но было что-то похожее на всё это, вместе взятое. Казалось, кто-то поселился у него внутри и глотал весь его воздух, не позволяя дышать.
Настя лежала в кровати, подложив руку под щёку и наблюдала за Жан-Пьером.
– Что с тобой?
– Умирает моя бывшая жена.
– Умирает? – Настя приподнялась. – Как так? Разве она тяжело болела?
– Нет. Когда мы улетали с тобой в Ниццу, она выглядела прекрасно.
– Но это же совсем недавно! – воскликнула девушка. – Разве возможно? Умирает! На ровном месте! Так не бывает!
– Оказывается, бывает и так.
– Я боюсь смерти. Боюсь даже разговоров о ней.
– Тогда не надо говорить об этом.
– Но я говорю о тебе, – громко возразила она. – Мы с тобой… Мы вместе, поэтому мне грустно, когда я вижу тебя таким… Ты не похож на себя. В тебе появилось что-то чужое.
– Наверное, ты права. Сегодня во мне что-то изменилось. Невозможно выразить это словами. Жизнь показала мне одну из своих скрытых сторон. И я обнаружил, что не готов принять эту сторону. Я не о смерти говорю, а о внезапности. Внезапность – это обман. Я никогда никого не обманывал и не согласен быть обманутым… Но разве кто-то спрашивает моего согласия? Мне хочется спрятаться, зарыться головой в подушку, превратиться в ребёнка, которого можно успокоить словами, хотя я знаю, что никакие слова не помогут…
– Иди ко мне. Хочу поцеловать тебя.
– Давай спать… Хотя вряд ли я усну… Ты ездила к своему агенту? Решила спорные вопросы?
– Только по телефону общалась с ним. Завтра поеду в бюро.
– Хорошо. Не капризничай там. У тебя работа, которая требует от тебя самоотдачи. Не всё тебе нравится, но ты не принадлежишь себе. Из тебя могут вылепить страшную ведьму, а могут сделать волшебную розу. Ты – глина. И ты знала об этом, когда выбирала это профессию.
– Знала.
– Просто подумай, хочешь ли ты продолжать.
– Хочу, – уверенно сказала она. – Ты необыкновенный мужчина. У тебя личная проблема, горе, а ты находишь силы думать обо мне. Почему ты такой?
– Какой?
– Необыкновенный.
– Человек таким и должен быть.
– Должен?… И сколько таких? Нет, я не такая… У меня только эгоизм… Мне хорошо с тобой, надёжно, но… Нет, не знаю, не понимаю…
Она прижалась к нему, и он обнял её одной рукой. Ровное дыхание девушки казалось ему в ту минуту олицетворением жизни. Мир ограничивался стенами этой комнаты, и всё остальное не должно было иметь значения. Здесь царило спокойствие, но мысли де Бельмонта то и дело вырывались из уютной спальни и неслись через весь город в ту комнату, где спала Ирэн…
Утром он долго изучал своё отражение в зеркале, пытаясь придать лицу выражение уверенности и спокойствия. Ирэн умирала, в том не было сомнений, но как вести себя в присутствии умирающего человека? Как должны смотреть на такого человека, чтобы в глазах не проявлялись растерянность и страх? Жан-Пьер попробовал сощуриться, пряча взгляд за прищуром, но такое выражение показалось ему вовсе неуместным.
– Ирэн, что же ты наделала? – спросил он, глядя на себя. – Ты поставила меня в тупик. Я не знаю, как себя вести…
Он тихонько прошёл в комнату и поцеловал Настю, пока она ещё спала. Девушка промурлыкала что-то во сне и перевернулась на другой бок. От неё пахло вчерашними духами.
Де Бельмонт постарался выйти из квартиры на цыпочках, но дверь всё-таки издала громкий металлический щёлчок, и Жан-Пьер досадливо чертыхнулся. На лестничной площадке он ещё раз проверил ключи от машины, почему-то решив, что забыл их, но они оказались в кармане пиджака. Он никак не мог сосредоточиться. Мысли разбегались…
В квартиру Ирэн его впустила уже знакомая ему Бланш. В приоткрытую дверь комнаты он увидел, что возле кровати Ирэн стоял низко наклонившийся мужчина в белом халате.
– Доктор, – объяснила Бланш, прочитав вопрос в глазах де Бельмонта.
– Ей хуже?
– С каждым часом. Теперь уже совсем скоро. Возможно, даже завтра.
– Откуда эта болезнь? – прошептал Жан-Пьер. – Разве люди умирают так быстро?
– Даже быстрее.
– Бред какой-то… Над ней кто-то издевается… Это жестоко…
– Вы верите в Бога, месье де Бельмонт? – спросила Бланш.
– Как все.
– То есть не верите… Хочу успокоить вас. Ваша супруга не корит никого, не обижается на судьбу. Это очень хорошо.
– Да уж… Вернее я хотел сказать, что никакой разницы не вижу, обижается или нет. Ирэн уйдёт, и смерть отрежет все её страдания, избавит от мыслей. А я останусь, и мне придётся тащить весь груз навалившихся на меня чувств. Уже сейчас я почти раздавлен, хотя моей вины нет ни в чём. Вы понимаете меня?
– Всё в руках Господа, месье. Каждую минуту он даёт нам то, в чём мы нуждается именно сейчас. И мы ничего не получаем незаслуженно.
– По-вашему, смерть бывает заслуженной? Дикость какая-то…
– Смерть приходит своим чередом. Она естественна. Застуживаем мы тот или иной вид смерти, нам не дано знать. Одни гибнут в автокатастрофе, другие от болезни сердца, третьи мучительно угасают от опухоли. И каждому кажется, что ему выпала самая неудачная кончина.
– Знаете, – продолжал шептать де Бельмонт, глядя сквозь раскрытую дверь на доктора, – раньше я легко разглагольствовал о смерти. Философия – удобный способ скрывать свои истинные взгляды и своё непонимание того или иного вопроса. Но сейчас я не способен рассуждать. Мне хочется понять.
– Понять можно, только приняв какую-то точку зрения. Вы не можете понять смысл судьбы, если не принимаете судьбу как предначертанность, как волю Божью.
– Вы правы. Сперва надо определиться, а потом задавать вопросы…
Доктор вышел из спальни, поскрипывая башмаками.
– Месье, – кивнул он де Бельмонту, – вы родственник?
– Мы были женаты, – ответил Жан-Пьер.
– Значит, родственник, – кивнул врач и поскрёб морщинистый лоб узловатыми пальцами. – Странная это штука – родство. Иногда отец и сын испытывают взаимную ненависть и готовы убить друг друга, а иные едва знакомые люди любят друг друга больше жизни… Значит, вы её бывший муж? Так… Ну что сказать вам… Умирает… Очень быстро. В моей практике такого ещё не встречалось. Угасает с каждой минутой… Хорошо, что не жалуется на боль. Похоже, у неё сильно притупилась чувствительность… Пройдите к ней, месье. Не теряйте времени…
Де Бельмонт выслушал доктора и не проронил ни слова в ответ. Он только покачал головой и тихо проскользнул в спальню.
Ирэн лежала с открытыми глазами, но не сразу заметила Жан-Пьера. Она будто видела не комнату, а некое другое пространство.
– Здравствуй, любимый, – проговорила она наконец и улыбнулась.
– Ты устала? Хочешь спать?
– Не хочу. Скоро я усну навсегда.
– Не говори так.
– Почему? Не думай, что я боюсь. Я уже почти там. И знаешь, там хорошо. Там тепло и спокойно. Я боялась, когда мне впервые стало плохо, и врачи обнаружили метастазы… всюду… Откуда они взялись? Такое не случается вдруг, должны быть причины… А теперь я не боюсь… Мы за всё несём наказание, Жан-Пьер… Доктор сказал, что мне повезло, потому что обычно сильные боли…
– Хорошенькое везение!
– Жан-Пьер, дорогой мой, не бойся сказать глупость, говори их сколько угодно. Мы не умеем… Люди не знают, как вести себя в подобных случаях… Потому что мы отгораживаемся от смерти… Какие мы глупые… Дай мне воды… Или нет, попроси Бланш купить шампанского, дай ей денег.
– Тебе можно?
– В моём положении можно всё, милый.
Де Бельмонт обернулся и обнаружил, что медсестра стояла у него за спиной.
– Сию минуту сбегаю в магазин, месье, – ровным голосом сказал она. – Вы хотите брют или садкое, мадам?
– Всё равно. Нет, пусть будет сладкое, Бланш.
– Хорошо. Я скоро.
Ирэн взяла руку де Бельмонта.
– Ты не поверишь, милый, но я очень счастлива сейчас.
Он молчал.
– Судьба сделала мне такой подарок: ты рядом и никуда не спешишь. Я просила тебя побыть со мной в мои последние дни. И вот ты здесь. Во мне всё поёт…
Он разглядывал её лицо и не узнавал его. Он не верил, что оно могло настолько измениться со вчерашнего дня.
– Ирэн…
– Не нужно грустить, Жан-Пьер. Сегодня я счастливее, чем когда бы то ни было… Немножко, конечно, грустно, что завтра я уже не смогу разговаривать с тобой, но я всё-таки буду рядом… Ты знай это, помни…
Она закрыла глаза. Её сухие губы слиплись.
