Текст книги "Ангел от Кутюр"
Автор книги: Алимжан Тохтахунов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)
Алимжан Тохтахунов
АНГЕЛ ОТ КУТЮР
Спасибо женщинам, прекрасным и неверным,
за то, что это было всё мгновенным,
за то, что их «прощай!» – не «до свиданья!»,
за то, что, в лживости так царственно горды,
даруют нам блаженные страданья
и одиночества прекрасные плоды.
Евгений Евтушенко « Одиночество»
В то, что казалось минутным увлечением,
вмешалась телесная страсть,
непредсказуемая и неумолимая,
и теперь она превратит их встречу в историю любви.
Франсуаза Саган «Сигнал к капитуляции»
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Жан-Пьер де Бельмонт обвёл взглядом тихое кафе и протянул руку остановившемуся перед ним Роже Лефаржу. Негромко шипел кофейный аппарат, из приоткрытой двери подсобного помещения доносился звук расставляемой посуды.
– Ждёшь кого-нибудь? – спросил Лефарж и провёл ладонью по прилизанным волосам.
– Разве по мне заметно? – удивился Жан-Пьер.
– Поглядываешь на часы, – объяснил Роже и, усевшись напротив, вальяжно откинулся на стуле. – Не возражаешь, если я присяду?
– Пожалуйста, – кивнул Жан-Пьер. Ему никогда не нравился Лефарж, и прежде всего не нравилась его манера причёсываться и стричь усы под чикагского гангстера бурных тридцатых годов двадцатого века. Жан-Пьер предпочитал классический стиль – строгий, но не вычурный. Любой мужчина, одевавшийся с претензией на «особенность», раздражал де Бельмонта.
– Похоже, рандеву уже не состоится, – добавил Жан-Пьер и жестом подозвал официанта.
– Кто-то опаздывает?
– Тридцать минут жду, – тень досады скользнула по лицу де Бельмонта.
– Девушка?
– Разве мужчина может позволить себе такое?
– Сегодня мужчины позволяют себе что угодно, – ответил Роже и заказал подошедшему официанту чашку кофе с молоком.
– Подогреть? – уточнил гарсон про молоко, чуть заметно наклонившись.
Роже кивнул.
Близилось обеденное время. Посетителей в кафе становилось всё больше.
– Мужчины меняются, – продолжил Роже. – Некоторые не утруждают себя пунктуальностью. Вчера мне пришлось ждать одного сукиного сына целых пятнадцать минут! И представь себе, он даже не извинился! Что поделать – новое поколение считает почему-то, что окружающий мир обязан служить им, а себя считают свободными от каких бы то ни было обязательств… Так с кем ты встречаешься?
– Фамилия Шереметьева говорит что-нибудь тебе?
– Шереметьева? – Роже свёл брови, пытаясь вытащить из вороха кишевших в голове имён прозвучавшую фамилию.
– Модель, – подсказал Жан-Пьер.
– Ну конечно! Анастасия Шереметьева! Ведущая русская модель в Париже! Как же, как же, видел. Хороша девчонка… И давно ты её подцепил?
– Роже, я же сказал, что это интервью.
– Модель из России… Ну да, разумеется. Русская тема нынче в моде.
– Русская тема никогда не переставала быть модной, – ответил Жан-Пьер. – Когда русские не удивляли французов? Сначала они заставили Наполеона бежать и взяли Париж. Потом к нам приехал Дягилев со своими «Русскими сезонами». Не успели мы успокоиться, как в России сковырнули царя, и Францию захлестнула волна русской эмиграции. Затем на нашу голову свалился Гитлер, и взоры опять обратились к русским в надежде, что их варварское упрямство остановят и его. А потом русские оглушили нас своей «перестройкой», в одночасье отреклись от социалистических идей и бросились в гангстерский капитализм. Нет, русские никогда не давали нам забыть о себе.
– А теперь нас завоёвывают русские красавицы, – подвёл итог Роже. – Значит, Анастасия Шереметьева… Вчера видел её на обложке журнала. Великолепная фигура! И глаза, Жан-Пьер! Какие у неё глаза!
– На фотографиях они все без изъяна. Высокое искусство обмана.
– Ты произнёс это с осуждением.
– Никакого осуждения, мой друг, – возразил де Бельмонт, – только констатация.
– Люди любят обманываться. Действительность слишком уныла, нам нужна сказка.
Жан-Пьер кивнул.
– Знаешь, у меня никогда не было знакомой фотомодели, – мечтательно улыбнулся Роже. – С удовольствием погляжу на твою Шереметьеву.
– Не могу встретиться с ней уже больше месяца. То у неё срочная фотосессия, то умчалась на показ в Бразилию и задержалась там дольше положенного, то потеряла свой телефон…
– Молодость! – со значением кивнул Роже. – Как бы я хотел вернуться в годы моей юности.
– Терпеть не могу необязательность. – Жан-Пьер перевернул лежавший перед ним телефон.
– Самые обязательные из женщин – это проститутки. Все остальные только дурят нам голову. Может, позвонишь ей, полюбопытствуешь, далеко ли она?
– Нет, хватит. Пора заканчивать…
– Послушай, Жан-Пьер, а это не она? – Роже указал на дверь.
Жан-Пьер оторвал взгляд от своего телефона. Высокая длинноволосая блондинка в лёгком бежевом платье, едва прикрывавшем бёдра, обводила глазами зал. На плече висела большая тёмная сумка.
Жан-Пьер поднялся и шагнул ей навстречу. Привстал и Роже. Увидев Жан-Пьера, Настя мягко двинулась к нему, красиво ставя длинные ноги, обутые в босоножки без каблука.
– Простите меня за опоздание, Жан-Пьер, – виновато улыбнулась она. – Я чертовски несобранна. Всю жизнь получала за это взбучку от мамы.
– Ничего страшного, – улыбнулся в ответ он и мысленно выругал себя за то, что не выдержал и смягчился.
Поджидавший у стола Роже восхищённо развёл руками.
– Вы обворожительны, мадмуазель! Позвольте… – Он подхватил её тонкую руку и коснулся губами длинных девичьих пальцев. – Всегда завидовал Жан-Пьеру: профессия позволяет ему знакомиться с самыми красивыми женщинами.
– Я вовсе не красива, – мотнула головой Настя и аккуратно опустилась на стул. – Меня просто умело раскрашивают. А вообще-то для подиума красота не имеет значения. Я знаю нескольких девушек, которым просто нельзя лицо показывать, настолько они ужасны. Но стать! Фигура! Походка! И забываешь про их лица!
Жан-Пьер и Роже смотрели на Анастасию неотрывно.
– Вы говорите, что вас умело раскрашивают. Но сейчас-то вы без макияжа, – заметил Жан-Пьер. – Или я ничего не понимаю?
– Устаю от краски. Думаете, легко всё время в гриме? Кожа болит, – просто, без тени кокетства ответила девушка.
– Настя, вы восхитительны! – воскликнул Роже. – Я начинаю влюбляться в вас! Может, позволите позвонить вам как-нибудь?
– Если угодно, – согласилась девушка и продиктовала номер мобильного телефона.
Жан-Пьер ухмыльнулся, увидев загоревшиеся глаза Роже.
– Теперь пора оставить вас наедине. Жан-Пьер не любит чужих ушей во время интервью.
Роже поднялся и быстрым шагом направился к выходу. В двери он оглянулся, помахал рукой и проговорил одними губами: «Ангелочек», но Жан-Пьер никак не прореагировал.
– Наконец-то мы встретились, – проговорил он.
Настя решила, что он имел в виду её опоздание, и снова попросила прощения.
– Я никогда не прихожу вовремя. Это какая-то напасть.
– Мы целый месяц не могли договориться.
– Меня рвут на части.
– Главное, чтобы не разорвали.
Она засмеялась.
– Скажите, Настя, вы осознанно пришли в модельный бизнес?
– В пятнадцать лет я вдруг сильно выросла, стала самой высокой в классе. Когда мне исполнилось шестнадцать, подруга предложила пойти в модельную школу. А куда ещё с таким ростом?
– Подруга?
– Маша. Она тоже высокая. Мы приехали на конкурс, но Машу не взяли, а меня приняли сразу. Маша обиделась на меня, сказала, что я перешла ей дорогу. С тех пор мы не общаемся. Я звонила ей, но она бросала трубку.
– Глупо.
– Не то слово, – согласилась девушка.
– Заказать вам что-нибудь? Кофе, чай, вино?
– Зелёный чай. – Настя положила ногу на ногу, и Жан-Пьер невольно задержал взгляд на её коленях. – После окончания модельной школы я попала в крупное агентство, победила на конкурсе «Элит» и меня отправили в Париж. Собственно, это вся моя история.
– Вся история, – повторил Жан-Пьер. – Вы сказали это так, будто всё заняло у вас несколько часов.
– Три года, из них два в Париже.
– Вот видите. И вам нечего рассказать? Как отнеслись к вашей профессии родители? Кто они?
– Папа был против. Он до сих пор считает, что здесь только проститутки. Он играет на контрабасе, музыкант в симфоническом оркестре. Раньше я жутко стеснялась его контрабаса. Мне казалось, что это самый дурацкий инструмент. Вот если бы скрипка или виолончель! А мама моя, сколько помню её, работала администратором в театре.
Жан-Пьеру нравился её голос. Она хорошо говорила по-французски, но с небольшим акцентом.
– Настя, вы довольны своей жизнью?
– Да, теперь довольна.
– А раньше?
– Ужасно было, денег не хватало катастрофически. Знаете, агентство всё отбирало, мне выдавали на руки по сто евро в неделю. За квартиру вычитали, за телефонные разговоры, в общем всё, что они вложили в меня, я должна была им вернуть. Многие девочки не выдерживают, уезжают домой. И вообще…
– Вы скучали по дому?
– Очень. К маме хотелось. Сначала здесь казалось хорошо. Всюду Париж!… Но уже через месяц волком выла. Шесть девчонок в одной квартире! Представляете? Каждая мечтает стать звездой, все умирают от усталости, у всех истерика. Поначалу дружили, потом переругались… Никакой возможности уединиться. Словом, общежитие – это кошмар…
Настя говорила и говорила. Её мобильник то и дело звонил, но она не обращала внимания на телефон. Казалось, она решила выплеснуть из себя всё, что накопилось в душе за два года работы во Франции. Первые трудности остались позади, Настя начала наконец зарабатывать реальные деньги, на которые снимала небольшую квартирку на Сан-Жермен. Известность позволяла ей теперь не тратить время на кастинги, Насте сразу предлагали контракты на конкретную работу.
– Фотографы поняли, как можно работать со мной, – сказала она с удовольствием. – Только не подумайте, что фотосессии – это легко!
– Я и не думаю.
– Все думают, что быть моделью – ерунда. Мужчины – в первую очередь.
– Уверяю вас, Настя. У меня есть знакомые фотографы, я бывал у них на съёмках, видел, сколько сил тратится, чтобы добиться нужного результата. Однажды при мне девушке, которая позировала для журнала, стало плохо от усталости. Так что можете не объяснять, насколько тяжёлый это труд.
– И хорошо, что не надо объяснять, – обрадовалась Настя. – Я не умею объяснять.
Жан-Пьер любовался её сияющими глазами.
Она взяла лежавший на столе IC-recorder и с любопытством повертела его в руках.
– Какая миленькая штучка. Вы весь разговор записываете? По-моему, я говорю всякие глупости.
– Я найду, что выбрать, – заверил Жан-Пьер. – Если надо, то присочиню чего-нибудь. Журналистика – профессия лгунов.
Она взглянула на него внимательно, испытующе.
– И часто вы лжёте?
– Не верите? – пошутил он.
– Нет, просто вы… – Она замялась, подыскивая нужное слово. – Вы обаятельны. И глаза честные.
– Даже так? Что ж, будем считать, что мне удалась роль хорошего парня. Раз так, мне бы хотелось продолжить нашу беседу. Позвольте пригласить вас сегодня на ужин?
– Сегодня? – Она подняла лицо к потолку, прокручивая что-то в голове. – Да, я свободна. Куда пойдём?
– Предлагаю ресторан «Клозери де Лила». Вас устроит?
– Никогда не бывала там. Наверное, роскошный.
– Там хорошо.
– Тогда я побегу. Мне надо привести себя в порядок.
Настин телефон опять зазвонил, и она поднесла его к уху.
– Слушаю… Что? Что? Да кто вы такой в конце концов?
Она вдруг побледнела и отключила телефон таким резким движением, что чуть не уронила его на пол.
– Что случилось? – спросил Жан-Пьер. – Неприятности?
Девушка не отвечала.
– Настя? Вам плохо? – забеспокоился де Бельмонт.
– Нет.
– Но вы заметно побледнели!
– Пройдёт.
– Неприятный звонок?
– Да, неприятный… Уже не первый раз… Кто-то глупо шутит… Очень глупо… Знаете, известность имеет много отрицательных сторон, о которых мы и не подозреваем в начале пути. А потом всё прорывается наружу.
Она с опаской скосила глаза на свой телефон.
– Всякие звонки бывают… Всякие… – Настя посмотрела на Жан-Пьера. – Простите, что я так повела себя. Понервничала из-за этого человека… Он пугает… Впрочем, не хочу об этом… Итак, во сколько мне ждать вас?
Она стиснула телефон в руке с такой силой, будто хотела раздавить трубку и притаившегося где-то там опасного незнакомца, пресечь все его дальнейшие звонки.
– Заеду за вами в девять, – сказал Жан-Пьер.
– До встречи, месье де Бельмонт.
Она назвала адрес, выпорхнула из-за стола и почти бегом направилась к двери. Жан-Пьер заметил, что все посетители кафе – не только мужчины, но и женщины – проводили восхищёнными взглядами её стройную фигуру.
***
Ровно в девять он подъехал к её дому. Тёплый майский воздух принёс откуда-то запах цветов. В девять пятнадцать Настя вышла на улицу.
Она была в облегающем шёлковом платье густого синего цвета. Вокруг глаз темнела умело наложенная краска, из-за чего серый цвет зрачков приобрёл какой-то новый оттенок, взгляд сделался пронзительным и колдовским. Сочная красная помада на губах добавляла магии, делавшей Анастасию неузнаваемой. Девушка, с которой Жан-Пьер обедал, не имела ничего общего с той, которая подошла сейчас к его спортивному «мерседесу». Первая была наивным ребёнком, вторая – женщина-вамп, вынырнувшая из фантастического мира ярких красок и клокочущих страстей.
– Вы неотразимы, – сказал он, распахивая перед ней дверь автомобиля.
– Спасибо…
Их появление в ресторане не осталось незамеченным. Настя умела притягивать взгляды. Величественной походкой она вошла в зал. Де Бельмонт смотрел на неё снизу вверх, и это казалось ему непривычно, потому что его женщины всегда были ниже, чем он. Метрдотель, хорошо знавший Жан-Пьера, ждал возле зарезервированного для них столика.
– Добрый вечер. Вы прелестны, мадмуазель, – проговорил он.
Они посмотрели меню и сделали заказ.
– Здесь красиво, – сказала Настя.
– Ваша красота затмевает всё, – ответил Жан-Пьер. – Я видел ваши фотографии и мог бы не удивляться, но вы сразили меня.
– Спасибо. Мне нравятся комплименты, – призналась она, улыбаясь уже знакомой ему детской улыбкой. Только сейчас эта улыбка смотрелась по-другому. Обрисованная ярким контуром помады, она приобрела чувственный оттенок. Слишком много соблазна таилось теперь в её губах, глазах, лице. – Вы часто бываете здесь?
– Случается.
– Ваш друг уже звонил мне, – вспомнила она.
– Кто?
– С которым вы были сегодня в кафе.
– Роже? Зачем?
– Приглашал ужинать. Меня все приглашают.
– Вот негодяй. И вы согласились?
– Знаете, я обычно соглашаюсь, но не прихожу.
– Обманываете? Вам нравится играть поклонниками?
Она пожала плечами. В свои пятьдесят лет Жан-Пьер знал много женщин, которые в большинстве своём изображали несуществующие чувства, кокетничали без надобности, расставляли сети для мужчин не столько по необходимости, сколько по привычке. Но в Насте он впервые видел такую естественность, природную непосредственность.
– Я не играю. Просто мне не хочется идти с ними.
– Зачем же обещаете?
– Жалко их. Они так радуются, когда я соглашаюсь.
– Однако вы не приходите.
– И что? Это никого не убивает. Мы свободные люди, не так ли? Я не девочка по вызову. Им хочется одного, мне – другого. Я хочу любить, а они хотят секса.
– Почему вы не обманули меня?
– Вы мне понравились, – засмеялась она.
– Чем же?
– Спокойствием. Уверенностью.
– Мне всегда казалось, что я самый неуверенный человек на планете, – ответил он. – Из большинства моих знакомых самоуверенность буквально через край прёт, а я часто сомневаюсь.
– Самоуверенность и уверенность – не одно и то же. Или я что-то не понимаю?
– Пожалуй, вы правы. Значит, вы пришли только поэтому?
– Не только, Жан-Пьер. Вы ни разу не посмотрели на меня как на вещь.
– Оценивающе?
– Да. И это очень приятно. Все почему-то считают, что девушка-модель – это вещь, что мы предназначены только для того, чтобы нами пользоваться. Я понимаю, почему так думают, но… Я ведь не кукла, я живая, у меня сердце. Я вовсе не манекен с длинными ногами.
Даже макияж не скрыл, как изменилось её лицо при этих словах, как задрожали губы.
«Она ранима, она всё пропускает сквозь себя, – подумал Жан-Пьер. – Если так реагировать на окружающий мир, то быстро сгоришь».
– Какая вы… – Он не договорил.
– Какая? Наивная?
– Простодушная… Совсем ещё ребёнок…
Он поднял бокал с вином.
– Выпьем за вас, за вашу удачу, за ваше будущее. Мне хочется, чтобы никто не ранил вас, потому что вы не должны страдать.
– Хороший тост. – Она отпила вино и облизнула губы. – Вкусно. Жан-Пьер, вы очень хорошо сказали. «Чтобы никто не ранил»… Почему все стараются сделать друг другу больно?
Он пожал плечами.
– Если бы я знал ответ, я мог бы изменить мир. В сущности, на земле не так много найдётся тех, кто абсолютно счастлив. Мы ставим перед собой какие-то цели, решаем множество задач для достижения этих целей, а потом, дойдя до конца, обнаруживаем, что испытываем радости от достижения этой цели. Кажется, вот она, птица счастья, в наших руках. Но оказывается, что это совсем не та птица, которая нам нужна. Но мы-то думали, что ловили именно её. От этого все проблемы.
– Значит, мы не знаем, чего хотим? – в голосе девушки прозвучало искреннее удивление. – Разве возможно?
– Ну давайте так… Попробуете объяснить мне, почему стали моделью.
– Я высокая, это нужно здесь.
– При чём тут ваши качества? Мы говорим о желаниях. Вы хотели стать моделью?
– Хотела… Кажется, хотела… Не знаю…
– Чтобы знать свои желания, мы должны понимать себя. Вы знаете себя? Понимаете?
– Как всякий человек, – неуверенно проговорила она.
Жан-Пьер грустно покачал головой.
– Мы живём иллюзиями и заблуждениями. Наши ошибочные представления о нас самих приводят нас к разочарованию. Мы даже не успеваем заметить, когда чувство неудовлетворённости начинает хлестать через край и мы захлёбываемся им. В молодости всё представляется не так, как в зрелом возрасте. В молодости мы легко и бездумно бежим по дороге ошибок.
– На ошибках учатся, – вставила Настя.
– Вы полагаете, что всякую ошибку можно исправить?
– Разве нет? – её тонкие брови поднялись.
Жан-Пьер задумчиво обвёл глазами зал, обменялся с кем-то сдержанным приветственным взглядом, кивнул кому-то.
– Вы любите философствовать, – сказала Настя. – Мне это нравится. Хотелось бы видеться с вами иногда. У меня другие друзья, они проще, с ними не думаешь, с ними не о чем думать.
– Всё случайно в этой жизни. Если бы мы не встретились, вы бы никогда не узнали, что вам будет интересно.
– Да, – согласилась девушка.
– Мы часто не догадываемся о совершённых ошибках, порой роковых ошибках. Мы просто делаем что-то или не делаем, тем самым позволяя или не позволяя какому-то важному звену попасть в цепочку важнейших событий нашей жизни.
***
Провожая Настю домой, Жан-Пьер сказал на прощанье.
– Вы были украшением сегодняшнего вечера, – произнёс он и поймал себя на мысли, что слова прозвучали пошло, хотя были правдой.
– Спасибо вам.
Она повернулась, чтобы уйти, но остановилась. Поколебавшись, Настя оглянулась.
– Вы интересный человек, Жан-Пьер.
– Вы очень любезны, Настя.
– Говорю искренне. Или вы думаете, что я хочу польстить? Зачем? Мне было хорошо с вами.
– До свиданья, – он поцеловал её руку и вернулся в машину.
«Мне было хорошо с вами», – повторил де Бельмонт, пытаясь воспроизвести её интонацию. Странным образом слова этой девочки, годившейся ему в дочери, пробудили в нём гордость и бурную радость. Жан-Пьер улыбнулся.
– Забавно, – пробормотал он и надавил на педаль.
Неожиданно для себя он взял телефон и набрал номер Насти.
– Слушаю.
– Настя, приглашаю вас завтра в оперу. Пойдёте?
Она почему-то хихикнула и согласилась.
– Я заеду за вами, – сказал он.
Едва он закончил говорить, раздался звонок. По высветившемуся номеру он определил, что звонила Ирэн, его бывшая супруга.
– Алло?
– Это ты, Жан-Пьер?
– Нет, не я.
– Перестань шутить, дорогой. – Когда она говорила «дорогой», это означало, что у неё плохое настроение. Впрочем, никогда нельзя было знать наверняка, насколько оно плохое. – Я по делу. Ты где?
– Какая тебе разница?
– Прости. Сорвалось с языка. Дурацкая привычка.
– Должно быть, ты замучила Антуана этим вопросом.
Их сыну Антуану исполнилось уже двадцать два года, он жил отдельно, и Жан-Пьер понимал, как утомили молодого человека материнские попытки проявлять опеку над ним.
– Не могу привыкнуть, что его нет рядом, – пожаловалась Ирэн. – Я так скучаю без моего мальчика.
– Ирэн, он уже взрослый. И ты не девочка.
– Не напоминай мне про возраст, Жан-Пьер!
– Зачем ты звонишь?
В трубке раздалось всхлипывание.
– Что с тобой? – недовольно спросил Жан-Пьер.
– Я не хочу умирать…
– Что за настроение? Почему ты должна умирать? Откуда такие мысли?
– Я не могу… Не хочу… О, Жан-Пьер, приезжай, пожалуйста… У меня…
Она заплакала и отсоединилась, так и не объяснив ничего.
Они развелись более десяти лет назад. Он не любил вспоминать о том дне, когда принял решение уйти от жены. Их считали такой красивой парой, но однажды Жан-Пьер ясно понял, что охладел к жене. Она словно перестала существовать. Было красивое тело, было выразительное лицо, был приятный голос, были обязанности, но исчез человек, с которым хотелось идти дальше по жизни. Жан-Пьер собирался объясниться целый год и в конце концов завёл речь о разводе. Разговор получился длинный, почти на целый день. Ирэн плакала, ругалась, угрожала самоубийством, но к вечеру иссякла и согласилась, что развод будет лучшим решением.
– Ты не обманываешь меня? – спросила она перед сном. – Ты и вправду просто остыл ко мне? У тебя не появилась другая?
Он с чистой совестью повторил, что причина не в этом.
Ирэн окончательно успокоилась. В ту ночь они занимались любовью, будто прощаясь друг с другом, страстно целуясь, ласкаясь. А утром Ирэн щебетала как ни в чём не бывало. Жан-Пьер съехал с квартиры в тот же день.
Поначалу жена звонила ему ежедневно, пытаясь быть в курсе всех деталей его жизни, потом успокоилась. Они остались добрыми знакомыми, но ничего близкого меж ними не было. Периодически он слышал о её романах, и не удивлялся им. Ирэн всегда выглядела чудесно, мужчины обращали на неё внимание, даже юнцы заглядывались – так элегантно и маняще она смотрелась. Обычно она сама спешила поставить его в известность о своих победах на любовном фронте, без подробностей, без хвастовства, как бы случайно упомянув о новом любовнике. Жан-Пьер никогда не понимал, хотела ли она похвалиться тем, что по-прежнему пользуется мужским вниманием, или же пыталась пробудить ревность в бывшем муже. Ему казалось, что он искренне рад за неё. Лишь иногда на Ирэн нападала хандра, она начинала кукситься, вспоминать былое, тосковать, призывала Жан-Пьера к себе, сетовала, что они так далеки, иногда жаловалась на здоровье, но трубку никогда не бросала.
Он остановил машину и повертел в руках телефон, не понимая, следует ли перезвонить обратно. Истерика? Это проходит… Но Ирэн произнесла: «Я не хочу умирать… У меня…» Может, врачи обнаружили что-то? Опухоль? Язву? Болезнь сердца? Она всегда преувеличивала опасность, всегда накачивала себя всевозможными страхами, в действительности даже не представляя до конца, что такое болезнь, так как никогда ничем не болела. Она просто боялась, что однажды уйдёт её шарм, исчезнет свежесть, мягкость кожи сменится шершавой вялостью, на смену вниманию придёт безразличие.
Жан-Пьер бросил телефон и включил радио. Он надавил на педаль, и «мерседес» плавно покатился вниз по улице. Ночные огни проплывали мимо под звуки джаза – самые подходящие для накатившего настроения.
Приехав домой, он успел выбросить из головы звонок Ирэн. Первым делом он включил компьютер, проверил через Интернет репертуар Гран-Опера и забронировал два билета на «Кармен». Главную партию пела Люси Бретон, с которой у него был мимолётный роман два года назад. После Люси он не мог слушать «Кармен» в другом исполнении. Её уникальный голос завораживал даже самого никчёмного и несведущего в опере слушателя.
– Нужно послать ей букет, – подумал он, невольно окунувшись в волну воспоминаний.
***
– Я не понимаю оперу, – призналась Настя, когда они вышли из театра.
– А вам понравился голос Люси Бретон? Понравился? Не мог не понравиться.
– Да, но… Опера это не только голос. Или я ошибаюсь?
– Не только.
– Декорации, само действие. Я же знаю историю Кармен, читала Мериме.
– Не сомневаюсь, что читали.
– Вообще-то я не очень много читаю. Работа отвлекает.
– Вернёмся к опере, – предложил Жан-Пьер. – Что вам показалось не так? Что мешало слушать?
– Эти пыльные задники, эти пафосные позы, – ответила Настя, подумав. – Я не в состоянии… не могу абстрагироваться от них.
– В оперу ходят ради музыки.
– Если ради неё, – напористо заговорила девушка, – то зачем мне всё остальное? Пусть они только поют, не нужно играть, не нужно изображать ничего.
– Интересная позиция, – искренне удивился Жан-Пьер.
– В жизни люди не разговаривают песнями. Это смотрится неестественно.
– Настя, вы раньше слушали оперу?
– Нет, то есть когда-то, очень давно. В детстве мама водила меня в театр на какие-то спектакли, там тоже пели, но я не помню, опера ли это. Вы считаете меня от этого ущербной?
– Упаси Бог! Вы очаровательны.
– Я не о внешности спрашиваю. Вы думаете, что я плохо развита? В смысле культуры, да?
– Вы наверстаете, если вам это нужно.
– Мне нужно. Я хочу всё знать.
– Знать мало. Надо уметь понимать.
Она посмотрела ему в глаза, и он с удовольствием почувствовал, как от её серого взгляда по его телу разлилось тепло. Настя взяла его за руку.
– Жан-Пьер, вы научите меня? Я хочу понимать.
Он улыбнулся и в следующее мгновение вдруг понял, что ничего смешного не было в её словах. Настя просила со всей серьёзностью. Она не кокетничала, не заигрывала.
– Постараюсь, – ответил он. – Мне не приходилось выступать в роли учителя.
– Меня не нужно учить. Просто покажите мне и подскажите. Направьте меня. Я способная, – с жаром проговорила она.
– Вы мне нравитесь, – ответил он, – очень нравитесь.
– Хотите увидеть меня в работе? – с неожиданным озорством воскликнула она.
– То есть?
– Завтра у меня фотосессия. Приглашаю вас.
***
Рано утром зазвонил телефон.
– Спасибо за букет, мой милый, – проворковал женский голос. – Ты ещё помнишь, что я люблю белые розы.
Жан-Пьер сразу узнал Люси Бретон.
– Как я могу забыть? Ты была восхитительна, Люси.
– Как всегда, – нараспев согласилась она. – Как твоя жизнь?
– Как всегда, – ответил он в тон ей.
– Может, встретимся как-нибудь?
– Разве есть мужчина, способный отказать тебе?
– Есть.
– Кто же этот мерзавец?
– Ты. Я дважды приглашала тебя, а ты находил отговорки.
– Люси, я не нуждаюсь в отговорках, просто я был занят, – максимально доверительным тоном ответил он.
– Ты просто боишься меня, Жан-Пьер.
– Нисколько. Я влюбляюсь в тебя всякий раз, когда слушаю. Твой голос меня околдовывает.
– Даже если ты лжёшь, мне приятно тебя слышать.
Он вспомнил, как она лежала возле него, тяжело дыша, большегрудая, черноглазая, живописно растрёпанная, а он держал руку у неё на мягком животе и ощущал дрожь её тела.
– Люси, чувство восторга никогда не покинет меня. Уверяю. Я принадлежу твоему голосу навечно.
– А моему телу? Моим губам?
– Ты коварна. Пытаешься соблазнить меня?
– Мне скучно. Хочу веселиться. Развлеки меня.
Этого Жан-Пьер на дух не переносил. «Развлеки меня» – Люси играла капризную школьницу. В памяти возникло лицо Насти.
– Я занят, Люси. У меня срочный материал.
– Ты очаровательный негодяй, – пропела она. – Думаешь, я когда-нибудь ещё позвоню тебе?
– Даже если не позвонишь, то останешься в моём сердце, – пошутил он.
Она хмыкнула. Он посмотрел на часы.
– Я на самом деле занят, Люси.
– Знаю… Видела её вчера рядом с тобой в театре.
– Это работа, Люси. Я пишу о ней статью, – сказал Жан-Пьер и удивился тому, что будто пытался оправдаться. Никого не должно касаться, с кем он ходит в театр или ложится в постель.
– Вот почему ты позвонила! – засмеялся он.
– Ничего подобного, дорогой. Меня ничуть не волнуют твои любовницы. Мы провели с тобой сказочное время, но всё в прошлом. У меня нет ни малейшего основания ревновать.
И всё же она ревновала. Это чувствовалось. Собственницы всегда ревнуют.
– Спасибо за розы…
– Рад был услышать тебя.
Положив трубку, Жан-Пьер постарался сразу забыть о звонке Люси Бретон. Прошлое есть прошлое. Жан-Пьер не любил собирать цветы в садах своих воспоминаний.
Он быстро оделся, привёл себя в порядок, чуть дольше обычного задержался у зеркала, изучая своё лицо, и пружинистым шагом спустился по лестнице.
Из машины он набрал номер Насти Шереметьевой. Она долго не брала трубку, но в конце концов ответила.
– Жан-Пьер? Вы где?
– Уже в пути. Через двадцать минут буду в студии.
Она сказала что-то ещё, но он не расслышал, так как мимо промчался с рёвом какой-то лихач. Жан-Пьер закрыл телефон и сосредоточился на дороге. Ночью прошумел дождь, и улицы блестели мокрым асфальтом и дышали весенней свежестью.
Перед студией «Арно» стояли два столкнувшихся автомобиля, Два розовощёких юнца ругались. Каждый считал себя правым и каждый готов был кинуться на противника с кулаками. Жан-Пьер настойчиво посигналил взъерошенным забиякам, чтобы вернуть их к действительности. Повернувшись к нему, они оба облили Жан-Пьера презрением и нехотя ушли с проезжей части, пропуская его «мерседес». Возле студии припарковаться не удалось, но за углом Жан-Пьер сразу увидел свободное место.
– Вот и замечательно…
Дверь в студию «Арно» отворил худой длинноволосый парень.
– Меня зовут Жан-Пьер Де Бельмонт.
– А-а… Ну да… Настя предупредила, что вы появитесь… Прошу…
Парень откинул лохмы со лба и впустил гостя.
– Только не шумите. Николя не любит, когда мешают.
– Николя? – переспросил Жан-Пьер.
– Николя работает с мадмуазель Анастасией. Это его студия.
– Понятно. Просто я думал, что это студия Арно.
– Раньше студия принадлежала Арно, а потом он заболел… – длинноволосый оказался болтуном. – Знаете, он был влюблён в Николя.
– Гей?
Длинноволосый кивнул и провёл Жан-Пьера по тёмному коридору.
– Он завещал студию Николя.
– Завещал? Он умер?
– Спид. С этим кому как повезёт. Арно не хотел мучиться и покончил с собой… Повесился.
– А что Николя? – спросил Жан-Пьер.
– В каком смысле? – перешёл на шёпот длинноволосый. – Он назвал студию «Арно». Что он ещё мог сделать?
– Он тоже был… был влюблён в Николя?
– Он не влюбляется в людей, месье. Он обожает только образы, которые создаёт. Вот по ним он может сохнуть, из-за них напивается до беспамятства, страдает, – продолжал шептать длинноволосый.
– Любопытно.
– Нет, месье де Бельмонт, это страшно. С живыми людьми можно договориться, а с образами – нет. Он иногда часами разглядывает свои фотографии, разговаривает с ними. Когда он такой, он похож на шизофреника.
– А на самом деле?
– На самом деле он просто гений.
– Гений – это самая трудная профессия, – сказал Жан-Пьер и осторожно шагнул в дверь павильона.
На красном бархате, охватившем всю стену и добрую половину паркетного пола, валялись пухлые золочёные подушки с мягкими кистями. Подушек было много, на некоторых виднелись синие и белые трилистники. Настя, в рыжем парике, обёрнутая в белую шёлковую ткань, лежала на подушках, выгнувшись в спине, и пристально смотрела на склонившегося над ней мужчину с фотоаппаратом. Это был Николя Легран.
