355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Альфред Рессел » По дорогам войны » Текст книги (страница 21)
По дорогам войны
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 11:17

Текст книги "По дорогам войны"


Автор книги: Альфред Рессел



сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)

* * *

9 марта, возвратившись с наблюдательного пункта в деревню Св. Петер, я неожиданно получил задачу немедленно отправиться в Липтовски-Микулаш к начальнику гарнизона. "В Микулаш? Но ведь он практически окружен!" подумал я. Клещи, которыми охватил противник этот город, в любую минуту могли сомкнуться. Из Околичне по дороге уже не проехать. Оставался лишь 800-метровый коридор между кладбищем в Околичне и печально известной высотой Гае, но он насквозь простреливался пулеметным огнем противника.

Промерзший и голодный, выехал я в Околичне. Конечно, мне было интересно туда проехать, но такая авантюра была связана с исключительным риском.

Вчерашний буран намел кругом большие сугробы снега. Деревню совсем занесло, будто только на нее обрушилась непогода минувших дней. Ночь на И марта протекала подозрительно спокойно. В тот момент я не знал, что в серой мгле недалеко от нас тихонько, как призраки, пробираются темные тени врагов, нацелившихся на предместье города.

Добрые люди нашли мне в Околичне лошадь с санями. Ездовой обвязал тряпками копыта лошади, проверил бесшумность сбруи. Без саней было не обойтись. Ездовой сдерживал мое нетерпение, советовал повременить, пока осядет туман. И он был прав. Около четырех часов ночи мы потихоньку выехали и сразу будто окунулись в молоко. Лошадь размеренно бежала рысью по пышному белому ковру, но даже скрипа полозьев не было слышно. Я впился глазами в непроглядную тьму, каждую минуту ожидая выстрелов или встречи с дозором противника. Наконец-то! Сквозь туман проступили неясные очертания строений. Это был Липтовски-Микулаш. Проскочили!

В городе положение было тяжелым. И Брож не пытался скрыть безвыходность ситуации. Низкая боеспособность частей не давала, по его словам, реальных надежд на укрепление обороны. В батальонах не было офицеров, не хватало командиров рот и взводов. Большую часть личного состава подразделений составляли новобранцы, которые прибыли на фронт только 6 марта. Они еще не умели как следует обращаться с оружием и были не обстреляны в боях. Не хватало пулеметчиков. Измученные люди засыпали на ходу. Опытных бойцов осталась небольшая группа, но они с беспримерной отвагой сражались против превосходящих сил гитлеровцев.

– Город не удержим, – откровенно заявил мне подполковник Брож.

Сдача города могла произойти в любой момент. В штабе бригады царила нервозная атмосфера. Брож выглядел бледным и изнуренным. Что бы он ни делал, а хозяином положения не являлся. В обстановке тревоги и неразберихи вокруг него крутились солдаты, офицеры, посыльные, офицеры связи, наши и советские. В крайнем напряжении сил он пытался одновременно управлять боем, принимать решения, оценивать информацию, решать материальные и кадровые вопросы, поддерживать связь с корпусом. Для одного человека это было чересчур много. Среди шума и гула его сильный голос то резко выделялся, то вновь заглушался. "Как долго все это протянется?" – пронеслось у меня в голове при виде этой картины. Дело шло к быстрому концу. Призрак окружения витал над городом, прокрадываясь в среду солдат на боевых позициях, проникая в сознание командиров и работников штабов, парализуя их волю опасениями за свою судьбу, если их схватят нацистские головорезы. Слово "окружение" никто не произносил вслух, но все понимали это как возможную реальность. Сознание этого лишало уверенности даже тех, кто еще надеялся отстоять город. Вот в такой ситуации притащили пленного гитлеровца. Он надменно и громко продемонстрировал начальнику гарнизона фашистское приветствие, и до допроса дело не дошло.

Картины развернувшегося сражения за город одна за другой врезались в мое сознание. В течение дня с переменным успехом шли бои за казармы, вокзал, пригород Палудзка. После ожесточенных атак с разных направлений гитлеровцы постепенно просачивались в город. Опорой обороны стали наши 76-мм противотанковые пушки. Установленные между бараками, они с поразительной точностью уничтожали цели и наводили ужас на врага. Смело вели себя расчеты орудий. Позже, в последних боях за город, им выпала почетная миссия прикрывать своим огнем отступление пехотинцев. Они делали это, выступая в качестве арьергарда.

Мне надо было возвращаться. Смеркалось. После недавней метели и утреннего тумана воздух стал прозрачным, морозным. Освещенная закатом, окружающая природа казалась подчеркнуто белой и искрилась чистотой. Стояла чудесная, умиротворяющая погода. А людям надо было сражаться! Биться за свою собственную жизнь! Возвращаться днем было невозможно, разве что проползти но кювету вдоль дороги на Околичне. Подумать только, два километра по дну кювета!

Когда я из крайнего городского дома рассматривал свою обратную дорогу, бой шел за расположенную невдалеке железнодорожную будку. Ползти пришлось долго. На полдороге я был уже весь мокрый от пота. Попробуйте-ка совершить марафон ползком, да еще в тяжелой шубе!.. День незаметно кончался. Наконец я достиг спасительной деревушки и увидел Шпачека с машиной. Шпачек взглянул на меня с удивлением. Домой мы возвращались в звездную ночь, не проронив ни слова.

Назавтра вечером мне вновь пришлось испытать хождение по мукам по пути в Липтовски-Микулаш.

Мы ехали по дороге от Св. Петера. Перед Околичне на красном фоне выделялись серые силуэты домов, над Липтовски-Микулашем разлилось багровое зарево пожаров. На дороге было пусто. Я не имел представления, что творится впереди, но предчувствовал что-то неладное. Издалека доносился какой-то рев и шум. А через мгновение мы оказались среди лавины солдат, которая катилась в сплошной темноте от Микулаша в сторону Околичне прямо по заснеженным полям. Вскоре солдатская масса забила улицы деревни и направилась дальше. Дело было дрянь! Паника! Она никогда не приводит к добру. Усмирить ее – это все равно что остановить хлынувший поток в прорванной плотине. Я бросился навстречу бегущим солдатам, беспомощно размахивая пистолетом и крича изо всех сил. Напрасно! Никто не обращал на меня внимания. В глазах бегущих застыл ужас. Еще немного, и они увлекли бы меня с собой.

Солдаты бежали, ничего не слыша и не соображая. Что, стрелять в них? На это я был не способен. И опять расчеты наших противотанковых 76-мм пушек оказались на высоте. Заняв позиции в проломах домов и на гумнах, они открыли огонь прямой наводкой по приближавшимся гитлеровцам. В Околичне загорелись дома, и на деревенской площади стало светло как днем. К первым смельчакам присоединились другие. Их становилось все больше. Паника была ликвидирована. По праву офицера с высшим званием я взял на себя временное руководство организацией обороны. В водовороте событий я совершенно забыл о своем водителе.

Посреди всеобщей неразберихи, освещенный заревом пожаров, невзирая на разрывы мин и снарядов, на площади неподвижно сидел эа рулем Шпачек. Мотор тихо работал, машина была развернута на случай возможного отъезда, как я и приказал. Водитель с пунктуальной точностью выполнил приказ, словно весь этот гам его не касался. Меня грызла совесть, что я оставил машину на самом бойком месте, как говорится, в пасти тигра. Казалось, просто непостижимым видеть, что Шпачек сидит, как памятник, – без страха, спокойно, решительно. Я мысленно назвал его рыцарем. Через несколько дней я повесил ему на грудь медаль "За храбрость" – за поведение под Конской и в Околичне. Был он, конечно, на вершине счастья. Эту медаль Шпачек не снимал с груди до самой демобилизации. Из него получился потом отличный водитель, иногда приходилось даже умерять его смелость. 3 марта после замены советской дивизии оборона города была поручена 1-й чехословацкой бригаде, а на восьмой день, несмотря на все усилия, мы оставили город. Это был страшный удар. Советские части заплатили дорогой ценой за взятие Липтовски-Микулаша. Их потери были тем обиднее, что достигнутый ими успех не удалось закрепить и развить.

Последние бои и разгром

После всесторонней тщательной подготовки, какая еще не проводилась ни перед одним из предыдущих наступательных боев, войска 1-го чехословацкого корпуса были полны решимости нанести последний удар. В подготовительном периоде были выявлены причины неудачи девятидневных боев и недостатки в боевой подготовке и моральном состоянии личного состава. Были приняты максимально возможные меры для устранения этих недостатков. Штаб корпуса разработал новый план наступления, который предусматривал нанести главный удар большинством сил на северном фланге фронта в направлении Жиар, Яловец. Вопреки старой тактике решили отказаться от артиллерийской подготовки и атаку пехоты предпринять внезапно для противника ночью.

Подобное предложение я высказывал и раньше. Жизнь подтвердила наконец мою правоту. Чтобы застать противника врасплох, в обычную схему артиллерийского наступления были внесены существенные коррективы. Так, пехота атаковала первую линию траншей без артиллерийской поддержки. На рубеж атаки пехотинцы должны были выдвинуться еще затемно, преодолев до рассвета проходы в минных полях и проволочных заграждениях. После того как пехота ворвется в первую линию траншей, артиллерия по установленному сигналу начнет наносить мощные огневые удары по населенным пунктам, расположенным за передовой линией обороны противника, откроет заградительный огонь по путям к линии фронта из мест расквартирования его войск в ночное время. Мы были уверены, что на этот раз прорвемся. Беспокоила лишь погода, так как начиная с 20 марта неожиданно наступила оттепель. Быстрое таяние снегов привело к тому, что вся земля переполнилась влагой, а проселочные дороги превратились в сплошные лужи, в которых машины утопали по самые кузова. Все это создавало опасность серьезного ограничения тактического маневра артиллерии.

Час расплаты приближался. 30 марта в 4 часа утра началась внезапная атака. Ошеломленный в первых траншеях противник не смог оказать сопротивления. Ударные группировки 1-й и 3-й бригад, действовавшие на главном направлении, стремительным натиском подавили сопротивление врага на переднем крае обороны и начали неудержимое продвижение вперед. Уже через полтора часа после начала наступления батальоны 1-й бригады достигли населенных пунктов Трстене и Бобровец, расположенных в трех километрах за линией немецкой обороны.

Еще более значительных успехов добились подразделения 3-й бригады. Быстрым, неожиданным ударом они овладели первыми траншеями противника и начали по пятам преследовать его в направлении опорного пункта в районе Гае. На этом участке фронта авангард бригады за два часа напряженных боев продвинулся на семь километров. Подразделения бригады овладели здесь третьей линией обороны и вышли на оперативный простор. Для полного завершения прорыва 3-й бригады оставалось ликвидировать отдельные очаги сопротивления на третьей линии обороны, расположенные на южном участке наступления. Корпус шел навстречу окончательной победе, а неприятель был на грани тотального поражения. Командующий 18-й армией, обрадованный таким успехом, поспешил прибыть на НП командира корпуса генерала Бочека (генерал Свобода уже работай в Кошице) и поздравил его и меня. Дело шло к концу. Никаких сомнений в полном крахе немецкой обороны уже не оставалось. Это было вопросом времени.

Но не тут-то было! Последней бой за Липтовски-Микулаш пошел вдруг по другому руслу. Случилось вот что. В тот момент, когда генерал-лейтенант Гастилович пожимал мне руку, произошла катастрофа, которая лишила нас всяких надежд на окончательный успех. Через мощные окуляры своего бинокля я увидел то, чего еще не заметили оба генерала: противотанковые 76-мм орудия, буксируемые автомашинами "додж", застряли в болоте на склонах горы возле Бобровеца, и никакая сила не могла их вытащить. Синее облако дыма возле орудий свидетельствовало об отчаянных усилиях водителей машин выбраться из трясины. Пушки неподвижно торчали на горизонте, став мишенью артиллерийского огня противника. Некоторые орудия сползли вниз и тщетно пытались вновь взобраться на гору (правда, они остались целыми для будущих боев). Пехотинцы 1-й бригады в ходе наступления исчезли за склоном возле Бобровеца, а ведь с ними должны были следовать в боевых порядках противотанковые орудия. Я был в отчаянии. Ни одна противотанковая пушка не перевалила через хребет, отделявший наступавшую пехоту от артиллерии. В этот момент я больше всего опасался, что противник перейдет в контратаку. Но случилось именно так. Опомнившись, противник предпринял контратаку при помощи танков и самоходных орудий, стремясь вернуть утерянные населенные пункты. В это время против танков эффективно бороться оказалось нечем. Паша пехота после трехчасового ожесточенного боя вынуждена была отступить из Бобровеца, Трстене и с окрестных высот. Она оказалась беззащитной на открытых заснеженных полях и начала поспешно отступать к исходному рубежу. Отступление не окончилось паникой только благодаря хорошей выучке и моральному духу солдат.

Большого успеха не получилось. Но это было еще не самое худшее. Вследствие отхода подразделений 1-й бригады из Бобровеца и Трстене оголился левый фланг 3-й бригады, которая вбила клин в немецкую оборону на северном участке до семи километров в глубину. Фронт наступления корпуса возле Яловеца круто повернулся в западном направлении. Возникла опасность, что подразделения 3-й бригады, выдвинувшиеся далеко вперед, станут объектом сосредоточенных атак противника под основание клина в районе Яловец. Так и получилось. Возникло опасное положение. Корпус переживал самый серьезный кризис после печальных дней под Махнувкой. Возможная потеря Яловеца означала бы разрыв сплошного фронта как раз в самом слабом его месте, и тогда 3-я бригада оказалась бы в окружении. Вместо того чтобы развить успех в глубину и по фронту и превратить боевой успех в .нарастающее тактическое превосходство, корпус вынужден был сам обороняться и сосредоточивать силы в противоположном направлении, чтобы удержать критический пункт – Яловец. Все это серьезно подорвало достигнутый успех на северном фланге фронта, который мог бы иметь большое значение для последующих боев. Противник, заняв высоты 828 и 915, получил выгодный плацдарм для окружения чехословацких частей и последующего их уничтожения.

В этой исключительно серьезной обстановке я позвонил начальнику артиллерии 3-й бригады, чтобы поставить весьма важную задачу – немедленно создать в районе Яловеца сильный противотанковый опорный пункт и удержать его. Однако проволочная связь оказалась прерванной, радио молчало, высланный связной не возвращался. Между тем противник готовился использовать появившийся шанс. Я ничем не мог этому противодействовать, меня душила злость. В этот критический момент поступило спасительное сообщение от начальника инженерной службы корпуса о том, что достроен настил из Конской на Жиар вдоль долины в сторону Бобровеца. Это значило, что если противотанковые орудия переправить по этой дороге к пехоте, то можно будет еще избежать поражения. Но было уже поздно. Вызываемый мною начальник артиллерии наконец отозвался.

– Возлагаю на тебя всю ответственность. Удержать Яловец любой ценой! крикнул я в заключение нашего разговора по телефону.

Теперь оба генерала поняли, что произошло. Командующий 18-й армией произнес пару нелестных по нашему адресу фраз и быстро уехал.

Прошло несколько минут, прежде чем с лица генерала Бочека сошла бледность. Со мной он говорил строго и холодно, в голосе его слышалась горечь.

– Как же это случилось? – спросил он с раздражением. Я видел, что он старается быть спокойным. С иронией в голосе генерал продолжал: – Наверное, до самой смерти буду упрекать себя за такую упущенную возможность. Не думал я, что ты подведешь. – Он вздохнул. Это были последние слова, которые я от него услышал. В последующем он общался со мною только в письменной форме. Мне было понятно его разочарование: надежды на крупный успех улетучились как раз в тот момент, когда победа казалась уже обеспеченной.

Липтовские горы затянуло хмурой голубоватой дымкой, и они, покрытые едва видимыми белесыми продолговатыми облаками, казались фантастическими на бледно-голубом фоне неба. Горы всегда внушали мне чувство покоя, но на этот раз, при виде окаменевшего от горя генерала, который будто пытался очнуться от страшного кошмара, мне было не до гор.

Что же, собственно говоря, произошло?

За время предыдущих боев мы успели убедиться в том, что, вопреки всем воинским правилам, на фронте великолепно проявляют себя... волы. Эти добродушные, крайне медлительные животные могли уверенно протащить орудия по тяжелой топкой местности, шаг за шагом взобраться по крутым склонам к огневым позициям артиллерии и минометов. Обычно шесть или больше пар волов тянули одно орудие и тянули без признаков страха и усталости на вершины гор, словно это было их извечным предназначением. Их невозмутимого спокойствия не нарушали ни близкие разрывы снарядов, ни побои, ни брань. Волы продолжали плестись своим обычным чередом. Одного-единственного ни за что на свете нельзя было от них добиться – это, чтобы они ускорили свой шаг. Не помогала никакая плеть. Их широкие плоские копыта как нельзя лучше подходили для доставки тяжелых грузов по вязкой болотистой местности в период весенних боев, под Липтовски-Микулашем.

С 20 по 27 марта в районе Ветерна-Порубы под руководством штаба корпуса проводилось командно-штабное учение, во время которого штабы и командиры подчиненных частей детально познакомились с планом наступления. Между прочим, там обсуждался также вопрос о замене машинной тяги 76-мм противотанковых пушек на воловьи упряжки. На учениях присутствовал и начальник артиллерии 1-й бригады майор Вейт. Сам я лично еще раньше, в связи с предстоящей наступательной операцией, издал оперативный приказ, где обязал подчиненных мне офицеров обеспечить достаточное количество воловьих упряжек для перевозки противотанковых пушек. Понимая исключительную важность безупречной тактической подвижности артиллерии, особенно противотанковой, в условиях весенней распутицы, я дал указание офицерам своего штаба проверить ход подготовки к наступлению. При этом было установлено, что начальник артиллерии 3-й бригады правильно оценил значение воловьих упряжек и обеспечил себе четвероногих помощников. Наоборот, майор Вейт этого не сделал и, по всем данным, не собирался делать. При моем посещении бригады он признался, что у него нет таких упряжек.

– Где это видано, чтобы волы таскали орудия? – заявил Вейт.

Время наступления приближалось. Что делать? Как говорится, посреди брода коней не перепрягают. К сожалению, я не поставил тогда вопрос перед командиром корпуса о снятии этого недисциплинированного офицера. Вместо этого я попросил органы тыла реквизировать в ближайшей округе всех имеющихся волов и пригнать их к фронту. Погонщики должны были на заранее указанном месте ожидать унтер-офицеров из батарей и перегнать волов на огневые позиции. Но в ту ночь им не повезло. Унтер-офицеры напрасно ждали прибытия тягловой силы. Погонщики при перегоне стада заблудились, а когда наконец волов доставили по назначению, было уже поздно. Пехота уже пошла вперед, и противотанковые пушки на буксире "доджей" последовали вслед за пехотинцами. Трагедия началась. В тот момент, когда обозначился страшный провал наступления, я был готов ко всему и тем не менее был поражен, когда это случилось на самом деле. Я буквально окаменел от предчувствия ужасных последствий, хотя где-то в глубине души не исчезала искорка надежды на благополучный для нас исход. Почему тогда никакая случайность не пришла к нам на выручку?..

* * *

Командир корпуса был вне себя. В тот же день генерал письменно заявил, что я виновен в катастрофе и несу за нее ответственность. Я ответил ему тоже в письменном виде. В заключение я писал: "Ответственность за невыполнение боевой задачи 2-м артиллерийским полком при наступлении пехотных батальонов 1-й бригады на Бобровец, Трстене и окрестные высоты 30.3 1945 года я возлагаю на начальника артиллерии 1-й бригады майора Вейта и его начальника штаба. Упомянутые офицеры, несмотря на указания начальника штаба корпуса о необходимости использовать волов для перевозки противотанковых пушек на труднопроходимой местности предполагаемой полосы наступления и несмотря на прямое распоряжение в приказе начальника артиллерии корпуса обеспечить такие упряжки, ничего не сделали для повышения подвижности орудий на болотистой местности. Тем самым они стали виновниками срыва многообещающего наступления: противник беспрепятственно бросил против нашей пехоты танки и самоходные орудия и, причинив ей потери в живой силе, заставил поспешно отступить. В результате этого были утеряны важные я тактическом отношении позиции. Даже без напоминания со стороны вышестоящего штаба начальник артиллерии 1-й бригады обязан был предпринять все меры для того, чтобы батареи 76-мм противотанковых пушек преодолели трудную местность и могли неотступно следовать за пехотой.

Вина начальника артиллерии 1-й бригады усугубляется тем обстоятельством, – писал я далее, – что до своего назначения сюда майор Вейт был командиром противотанкового полка и участвовал в этой должности в боях в аналогичных условиях под Нижним Комарником и на Ондаве. Он имел там возможность убедиться в том, насколько тяжело и медленно перемещаются 76-мм противотанковые пушки по размокшей глинистой дороге, если их тянут автомашины.

Отягощает его вину и то, что он не проверил коммуникации, ведущие в район предполагаемой противотанковой обороны. Если бы он это сделал, то установил, что бревенчатая дорога из Жиара в Яловец уже пригодна для проезда, а дорога из Смречан в Бобровец для автотранспорта пока непригодна. Начальник артиллерии 1-й бригады майор Вейт безучастно наблюдал за тем, как командир противотанкового полка отчаянно пытался преодолеть хребет, отделявший его батареи от чехословацкой пехоты, и даже не – помог им выбраться на проезжую дорогу.

Учитывая понесенные потери в людях и моральный ущерб, – писал я в заключение, – и исходя из принципиальных и воспитательных соображений, я прошу немедленно, как только позволит обстановка, снять с поста майора Вейта и его начальника штаба и привлечь поименованных к уголовной ответственности перед военно-полевым судом".

Все это можно прочитать на пожелтевшем листе бумаги, на котором стоит дата: "2 апреля 1945 г." Правда, до военно-полевого суда дело так и не дошло, однако по моей настоятельной просьбе майора Вейта вскоре сняли с должности. Майор Вейт прибыл в чехословацкий корпус из Англии. Без сомнения, он являлся способным и храбрым офицером и это доказал под Ясло и во время последующих боев в Словакии. Невыполнение приказа, приведшее к таким потерям, не было, по моему мнению, умышленным актом. Оно исходило из некритического, высокомерного отношения к профессиональному умению, из пренебрежения к "восточному" опыту ведения войны на советском фронте. Кстати, это было характерно и для некоторых других офицеров, прибывших из Англии. Другой отрицательной чертой Вейта являлось чрезмерное честолюбие, и это, очевидно, послужило первопричиной срыва. Сразу же после февраля 1948 года он сбежал с семьей за границу.

* * *

Недисциплинированность майора Вейта привела во второй половине дня 30 марта к весьма критическому положению. Все тогда зависело от упорства ослабленных подразделений 3-й бригады, от того, удастся ли им удержать господствующие высоты 828 и 915. Потерять эти высоты означало бы лишиться условия для расширения прорыва фашистской обороны в районе Липтовски-Микулаша.

Противник предпринял против левого фланга 3-й бригады пять настойчивых атак при поддержке танков, самоходных орудий и огня всей своей артиллерии, но захватить высоты не смог. Наши раненые бойцы отказывались от эвакуации в тыл и продолжали сражаться. В этом ярко проявились высокие политико-моральные качества молодого пополнения, только что прошедшего курс боевой подготовки. Заслуга в удержании занятых позиций принадлежит и артиллеристам 3-й бригады. Тут, на заболоченной почве, отлично зарекомендовали себя воловьи упряжки, полученные от местных жителей, как неоценимое средство тяги артиллерии и боеприпасов. В районе деревни Яловец, по которой противник намеревался нанести удар, благодаря нашим четвероногим работягам удалось сосредоточить две батареи 76-мм противотанковых пушек и три батареи 120-мм минометов. Помимо этого, восточнее деревни огневые позиции занял взвод 122-мм гаубиц для ведения стрельбы прямой наводкой. Однако решающие бои за Яловец, определившие судьбу 3-й бригады, развернулись лишь на следующий день.

Ночь на 31 марта прошла в напряженном ожидании. Утром противник предпринял контратаки на высоты 823 и 915, но у меня сложилось впечатление, что это был лишь обманный маневр, чтобы отвлечь наши резервы от Яловеца на самый край западного фланга вклинившейся бригады. И действительно, после 17 часов разгорелся тяжелый бой за Яловец. Сначала на деревню был обрушен сильный артиллерийский налет, затем в атаку пошли пехота и самоходные орудия при поддержке огня противотанковой и зенитной артиллерии. Некоторых наших солдат охватила паника, и они бросились бежать. В этой крайне критической ситуации расчеты противотанковых пушек 4-го артиллерийского полка под командованием штабс-капитана Главатого сохранили самообладание и точным огнем с хорошо замаскированных позиций на расстоянии до 700 метров уничтожили технику атакующих. Оставшиеся у врага две самоходки с пехотой, понесшей в результате нашего минометного огня тяжелые потери, поспешно отступили. Это был большой успех. Он предвещал конец злоключениям 1-го чехословацкого корпуса.

В ночь на 1 апреля мы перегруппировали свои силы, но в течение суток (кроме двух ожесточенных ночных атак) боев уже не было. Контратака против северного выступа 3-й бригады, предпринятая после полуночи 2 апреля, была легко отбита. 3 апреля наши части находились в постоянной готовности для решительного удара по обороне противника. На следующую ночь враг отвел главные силы вдоль долины через Ружомберок к Большой Фатре.

Позже для меня настала тяжелая пора: против меня ополчились некоторые работники штаба корпуса. Я не знал, что делать. Раньше не приходилось этого испытывать. Пошли разговоры, в мою сторону метались отравленные стрелы. Все это было непонятно. Вдруг оказалось, что все я делаю плохо. Был случай, когда я с целью преследования противника огнем с дальних дистанций подтянул тяжелый корпусной артиллерийский полк близко к боевым порядкам пехоты. Сказали, что это плохо, рискованно, непродуманно, что это – ошибка, достойная осуждения. Мой авторитет сразу упал. Я чувствовал, что решение этих вопросов принадлежит другим. Все мои попытки сохранить корректные отношения оказались тщетными. На создавшееся положение обратил внимание офицер связи при корпусе полковник Советской Армии Роганов. "Оставьте его в покое, – сказал он, – он поступает правильно". Мне стало легче на душе, но ненадолго. Потом я вспомнил, что меня может понять лишь один человек, и стал искать с ним встречи.

5 апреля из Кошице на фронт прибыл генерал Свобода, назначенный министром национальной обороны. Он приветствовал меня характерным только для него жестом. Когда я решил все объяснить, Свобода слегка похлопал меня по плечу, и я понял, что он уже знаком со всей этой скверной историей.

– Я знаю тебя, – сказал Свобода, терпеливо выслушав мой рассказ, и, улыбнувшись, крепко пожал мне руку. У меня стало легко на душе.

Послесловие к боям под Липтовски-Микулашем

Почему бои под Липтовски-Микулашем оказались такими тяжелыми?

Чехословацкий армейский корпус сформировался в СССР с самого начала как добровольческое соединение с высоким уровнем дисциплины и морального духа и с честью прошел через все испытания. После боев на Дукле корпус пополнялся прямо на ходу, без необходимого сколачивания, вновь призванными в армию старыми резервистами и молодыми бойцами. Перед чехословацким командованием встала серьезная задача, так как уже первые февральские атаки, предпринятые с марша, показали, что солдаты нового пополнения еще не слились с основным ядром. Героизм обстрелянных в боях воинов не находил поддержки у новобранцев, в душе которых еще не вспыхнул огонь ненависти к врагу, к фашистским зверствам.

В начале марта наши безуспешные атаки создали новые проблемы. Если в январе молодые солдаты втягивались в трудности фронтовой жизни в ходе преследования противника от Ондавы к Липтовскн-Микулашу и изъяны в их обучении и воспитании можно было постепенно устранить в период февральских оборонительных боев, то мартовское пополнение такого преимущества не имело. Убитых в первые же дни тяжелейших боев опытных солдат и офицеров тут же заменяли молодыми. Еще труднее было работать с пополнением, непрерывно поступавшим в учебные подразделения.

Часть мобилизованных была в политическом отношении отсталой. Этому не стоит удивляться, поскольку в армию попадали не только антифашисты. Некоторые из новобранцев с трудом привыкали к мысли, что их призвали в армию и теперь они расстались с безопасной жизнью, когда можно было надеяться целым и невредимым переждать войну. Среди них были и такие, кто вообще впервые взял в руки оружие и не знал, как с ним обращаться. Все это, естественно, отрицательно сказывалось на боеспособности пехотных батальонов. Встретившись с опытным и упорным противником, такие солдаты не всегда оказывались на высоте.

Если мартовские наступательные бои характеризовались невиданной ожесточенностью, то предшествовавшие им февральские оборонительные бои отличались необычайным спокойствием по обе стороны линии фронта. В то время корпус усиленно готовился к прорыву немецкой обороны. В центре внимания частей было форсированное обучение прибывшего пополнения; продолжительность обучения зависела от потребностей корпуса. В дни самых тяжелых боев кое-как обученных солдат быстро отправляли на фронт. Срок их обучения сокращался до самого крайнего (двенадцатидневного) предела. Такого срока было, конечно, мало для хорошей подготовки солдат к бою. Чтобы повысить уровень боевой выучки войск, командир корпуса приказал организовать во всех частях 44-часовые дополнительные занятия, в заключение которых провести на уровне корпуса командно-штабное учение "Прорыв переднего края обороны противника с последующим боем в глубине". Все части корпуса настойчиво готовились к схватке с врагом, но он тоже не дремал и совершенствовал свою оборону.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю