Текст книги "По дорогам войны"

Автор книги: Альфред Рессел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)

Кежмарок – цитадель немецкого населения в спишском крае – олицетворял собой эту нацию. Основательность и высокомерие жителей города исходили даже от покинутых ими каменных построек. Как жили, чувствовали эти люди, так и строились.

При приближении к городу мы услышали жалобное мычание скотины. Каждое животное мычало на свой лад, жалуясь на голод и жажду. Четвероногие мученики гремели цепями и испуганно высматривали людей.

В богатом когда-то городе не оказалось ни одной живой души, за исключением нескольких словаков. При приближении фронта немцев охватила паника. Они чересчур долго медлили, легкомысленно уповая на окончательную победу. В домах все осталось на своих местах. Невымытая посуда и недопитый чай говорили о той спешке, в какой проходила эвакуация города. Тикали часы, хотя время показывать было некому: время их хозяев кончилось. Кругом царила какая-то особенная мертвая тишина, образовался некий вакуум жизни, от которого становилось жутко.

Мне определили дом, где можно разместиться. Придя через некоторое время туда, я обнаружил там гостя. На большом стуле, скрестив ноги, сидел невысокий мужчина и курил трубку с длинным чубуком, достававшим до стола. Дым, казалось, вылезал у него отовсюду. Гость заинтересовал меня. Это был пожилой человек со скуластым, желтым, будто пергаментным лицом. Особенно меня привлекали его глаза – раскосые, с испытующим немигающим взглядом. В ту минуту они были настолько заняты чем-то посторонним, что меня просто не замечали.

– Ты откуда? – начал я. В ответ – ни звука. "Наверное, не слышал", подумал я и повторил вопрос: – Откуда ты? – И опять он будто не слышал, будто застыл и превратился в фарфорового Будду: сидит, покуривает и ни на что не реагирует. Терпение мое лопнуло, и, чертыхнувшись, я покинул дом. Человек остался наедине со своей трубкой.

Буря под Штрбой

Ранним утром 29 января подразделения 1-й чехословацкой бригады вышли к населенному пункту Штрбе, где, не встретив какою-либо сопротивления со стороны противника, сменили части 17-го гвардейского стрелкового корпуса. Беспрепятственное продвижение вперед закончилось после обеда: батальон автоматчиков и разведрота были остановлены на голой возвышенной равнине перед населенным пунктом Важец. В результате внезапного огневого налета самоходных орудий и артиллерии противника, численность которых не была установлена, наши части понесли значительные потери и вынуждены были отойти в юго-западном направлении.

В 19 часов командир бригады приказал 3-му пехотному батальону предпринять новую атаку на Важец. Однако и новая попытка прорваться к Важецу при поддержке нескольких советских самоходных орудий не имела успеха. Этому помешала также исключительно неблагоприятная погода: как раз к началу атаки вдоль штрбской долины поднялся ураганный ветер, и это при 30-градусном морозе. Чтобы устоять на ветру, бойцы шли в атаку, резко наклонившись вперед. Руки, уши, лица коченели от мороза. Раненые, которым не оказывали своевременную помощь, погибали от холода. Буря поднимала с поверхности голой равнины колючую снежную пыль и стегала ею по лицам и глазам атакующих.

Я следовал вместе с генералом Свободой в боевых порядках батальона, недалеко от советской самоходки. Вечерние сумерки время от времени озарялись световой вспышкой, после чего раздавался звук разрыва. Это стреляло немецкое самоходное орудие, а может быть пушка. Неожиданно цепи пехотинцев по непонятной причине остановились. На скрюченные фигуры бойцов обрушился ледяной ураган. Он пронизывал до костей, перехватывало дыхание. У многих солдат и офицеров от мороза побелели лица. Цепи не двигались. А метель завывала, заглушая слова команд.

2 февраля, преодолев сопротивление противника на выдвинутых вперед рубежах в Липтовски-Градокех и Подтурене, наши части подошли к новой, сильно укрепленной вражеской линии обороны перед Липтовски-Микулашем.

Встреча в Подтурене

Отступив от Важеца, противник занял новую линию обороны в семи километрах восточнее Липтовски-Микулаша, в районе Порубка, Липтовски-Градок, Подтурень. Быстрейшее преодоление этого рубежа имело большое значение, так как по долине реки Ваг проходила на запад единственная коммуникация, позволявшая не только вести успешное преследование противника, но и быстрее освободить Липтовски-Микулаш и Ружомберок. Командование 4-го Украинского фронта поставило перед партизанской бригадой П. Величко задачу занять Липтовски-Градок и удерживать его до подхода наших войск. Во второй половине дня 29 января партизаны внезапным ударом заняли город, но из-за недостатка боеприпасов не смогли удерживать его длительное время. 31 января, когда командир бригады отдал приказ об отходе, в Градок проникли подразделения нашей 1-й бригады и совместно с партизанами до вечера очистили город от врага. Проезжая утром следующего дня по городу, я увидел на улицах множество трупов. Все свидетельствовало о разыгравшемся тут жестоком бое. Липтовски-Градок был взят благодаря боевому содружеству чехословацких и советских воинов и партизан. Таким образом, замыслы противника путем упорной обороны города приостановить наступление корпуса и отодвинуть момент удара по Липтовски-Микулашу провалились.

В дальнейшем подразделения корпуса продолжали преследовать противника в западном направлении, имея задачу к вечеру 1 февраля овладеть Ружомбероком. Эта задача казалась вряд ли выполнимой, так как, с одной стороны, за одни сутки надо было преодолеть по горной местности 30 километров. С другой стороны, быстрое и непрерывное преследование не позволило бы противнику перейти к обороне в районе Ружомберока. В то время ошибочно предполагалось, что именно там проходит главная линия фашистской обороны. Как оказалось на самом деле, немцы подготовили рубеж обороны восточнее. Опираясь на Липтовски-Микулаш и командные высоты, расположенные севернее города, они перерезали узкую долину Вага глубоко эшелонированной системой обороны, прикрытой с флангов непроходимыми вершинами Липтовских гор и Низких Татр.

После падения Липтовски-Градока противник вел сдерживающие бои в четырех километрах западнее этого городка на рубеже Подтурень, Липтовски-Ян. Ожесточенный бой развернулся за Подгурень. Оттуда слышались сильная артиллерийская канонада и автоматные очереди. Я выехал с КП корпуса в Подтурень, чтобы ознакомиться на месте с обстановкой и доложить о ней генералу. Мой разговор с ним чуть было не стал последним.

Возле железнодорожного моста, не доезжая километра до Подтуреня, мы остановились. Противник вел по деревне интенсивный огонь. Над крышами расползалось облако черного дыма. Я оставил Шпачека с машиной, а сам двинулся вдоль насыпи вперед. Вдруг к моим ногам упало несколько веток, будто срезанных с находившейся передо мной ивы. Это мне уже было знакомо. Тотчас же донесся сухой звук выстрела. Спасение было только в движении, поэтому я пригнулся и, виляя на бегу, укрылся в ближайшей выемке железнодорожной насыпи. На какое-то мгновение я оказался в безопасности. Немного осмотревшись, я понял, что попал в ловушку: вражеский снайпер сидел где-то на холме, выше каменоломни, где железная дорога поворачивала в сторону, и оттуда контролировал оба выхода из выемки. Между насыпью и деревней тянулось заснеженное поле, на котором торчала кукурузная ботва.

Тишину взорвал новый огневой налет на деревню. По звуку выстрелов я определил, что в обстреле участвуют в вражеские танки. По всей видимости, в Подтурене сейчас было нелегко. А я не мог сдвинуться с места. "Спасти может только выдержка! – повторял я себе. – Пусть затуманится у него зрение и устанет рука, вот тогда, не раньше, настанет мой черед". Но я не знал, сколько времени это может продлиться. Снайпер, словно принимая игру, произвел выстрел, и пуля глухо впилась в насыпь. Он давал понять, что просто так отсюда не выпустит. Меня охватила страшная досада. Я стал обдумывать свое положение. Оно было незавидным: генерал ждал доклада, мои артиллеристы ждали своего командира, а я вне себя от злости прикидывал, как выпутаться из этой истории. Дело казалось безнадежным. Пока не стемнеет, мне отсюда наверняка не выбраться. Но это было бы слишком поздно для меня и генерала! Время тянулось страшно медленно. Мысли мои путались. В голове творился полный ералаш. На мерзлом снегу насыпи перед выемкой поднялся белый фонтанчик. Снайпер не дремал! Мне стало ясно, что его не проведешь. Вообще, сегодня все оказывается на удивление сложным и неудачным. Уже утром не оставалось сомнений в том, что противнику удается план по сдерживанию нашего наступления. Он отлично маневрировал, быстро действовал, хорошо оценивал ситуацию и своими огневыми налетами не раз наносил нам удары в самых чувствительных местах. Меня приводила в отчаяние собственная беспомощность при виде столь инициативных действий противника.

Наконец я не выдержал. "Побегу. Буду петлять тан, как заяц. Может, немец промахнется..." Но когда я всмотрелся в голую снежную равнину и представил, что со мной станет, если снайпер ранит меня в ногу и прижмет огнем к земле, моя решимость поколебалась. Чтобы побороть возникший страх, я вспомнил о тех, кто сражался в Подтурене: ведь им тоже было не сладко!

Вместе с тем я был уверен, что нужные мне командиры наверняка сейчас находятся в деревне. Мысленно все они предстали передо мной: энергичный, немногословный начальник артиллерии 1-й бригады Ота Рытирж, его начальник штаба всегда улыбающийся Гендрих, командир 1-го артиллерийского полка корректный Йозеф Рада, командир противотанкового истребительного полка 1-й бригады отчаянно смелый Шайнер. "Все мои друзья, конечно, там", – думал я с воодушевлением.

В конце концов я решился действовать. Мне показалось, что от насыпи к деревне по полю тянется едва заметная складка местности. "Но укроет ли она меня от пули, если я поползу? Не попадет ли пуля в спину?"

Я осторожно выглянул из укрытия и мгновенно прикинул угол стрельбы от места вероятного логова коварного снайпера. И хотя выход был найден, мне от этого не стало легче. Я вдруг потерял охоту вылезать. Помогла новая вспышка перестрелки. Распластавшись на земле, весь в снегу, позабыв об опасности, которая меня подстерегала каждую минуту, я набрался духу и пополз из укрытия. Тяжелая шуба мешала двигаться, зато ее белый цвет хорошо маскировал меня на местности. Я полз как черепаха и ничего не видел, да и не хотел видеть. Так, сантиметр за сантиметром, продвигался я вперед по бесконечному полю...

В Подтурене были огромные заносы снега. Крыши, огороды, изгороди – все сравнялось и потонуло в снежной массе. В несколько больших прыжков я преодолел обстреливаемую площадь и в полном смысле этого слова оказался в объятиях своих товарищей. Мое внимание привлекло крепкое одноэтажное здание. Оно сулило надежное укрытие и было в деревне единственным в этом роде. И вот, запыхавшись от бега, я сидел у окна в подвальном помещении. Тут были Рытирж, Рада, Гендрих, Шайнер, Квидо Котиара и другие. Укрывшись за массивными стенами дома, они выглядели серьезными, притихшими. Защитники деревни отразили уже несколько атак вражеской пехоты, поддерживаемой танками. И каждый раз противник отступал от Подтуреня. Как раз в момент моего появления наши отбивали последнюю атаку. Вслед за нею на деревню обрушилась лавина вражеских снарядов и мин. Те, кто стоял, бросились на пол или спрятались за стеной. Только я продолжал сидеть у окна с напускным спокойствием и со страхом в душе наблюдал, как приземистые избушки превращаются в руины.

И тут я увидел невероятное зрелище: невзирая на сплошные разрывы, по деревне преднамеренно медленно проехал к Липтовски-Микулашу "виллис".

– У этого парня, видно, нервы будь здоров! – вырвалось у меня от изумления. Машина свернула в сторону, и все стало, как прежде, лишь номер автомашины все еще маячил у меня перед глазами.

Выполнив задание, я возвращался к своей машине вдоль поросшего ивами берега реки Ваг. Шпачек доложил мне, что мимо него проехала машина с нашим полковником {11}. Мне стало не по себе – ведь это означало, что полковник поехал из Подтуреня на Микулаш в момент, когда на западной окраине деревни еще шел маневренный бой. Как же я не последовал за ним? Еще утром в Гибе полковник заверил меня, энергично махнув рукой, что в Липтовски-Микулаше он будет первым. Полковник не вернулся к вечеру на КП корпуса в Св. Петер. Не появился он и на следующий день. Все поиски оказались безуспешными. Неужели он по ошибке пересек линию фронта? Тогда мы еще не могли ответить на этот вопрос.

Так 2 февраля 1945 года я стал начальником артиллерии 1-го чехословацкого армейского корпуса и де-юре, поскольку я исполнял эти функции де-факто, будучи чехословацким заместителем советского начальника артиллерии корпуса, начиная с момента своего прибытия на фронт.

VIII. Бои у Липтовски-Микулаша

Четыре попытки прорвать фашистскую оборону

В то время как подразделения 1-й чехословацкой бригады в течение 1 и 2 февраля 1945 года вели бой в районе Подтуреня, подразделения 3-й чехословацкой бригады, действовавшие на северном фланге корпуса, в ходе упорых боев продвинулись на запад и овладели населенным пунктом Жиар в долине реки Смречианка и поселком Ветерна-Поруба, расположенным южнее. В этом поселке во время двухмесячных боев под Липтовски-Микулашем располагался основной наблюдательный пункт генерала Свободы.

После короткой артиллерийской подготовки 3-я бригада предприняла 2 февраля атаку в районе Шиара в рамках наступления главных сил корпуса в общем направлении на населенный пункт Яловец. Однако едва наши воины вышли к хребту, протянувшемуся перед этим селением, как на них неожиданно обрушился шквальный артиллерийско-минометный и плотный ружейно-пулеметный огонь. Наша пехота, понеся чувствительные потери, залегла. Вскоре командир корпуса приказал ей отойти в исходное положение. Несмотря на неудачу и потери, эта атака тем не менее дала положительные результаты. Она позволила вскрыть силы противника, определить его лучшие оборонительные позиции, помогла командованию сделать вывод, что без глубокого изучения обороны противника дальше атаковать нельзя. Бои 1 и 2 февраля помогли уточнить контуры вражеского переднего края. Казалось, имеются реальные шансы на успех. Командир корпуса решил поэтому основными силами корпуса нанести решительный удар с ходу, обойти противника, перерезать ему пути отступления на Ружомберок и уничтожить его.

3 февраля в 12 часов после короткой, но мощной артиллерийской подготовки главные силы корпуса начали атаку в направлении на Яловец, но через несколько сот метров наступавшую пехоту остановил сильный артиллерийско-минометный огонь. Повторная атака, предпринятая во второй половине дня, имела тот же результат. Правда, автоматчики действовали более успешно: одно подразделение освободило населенный пункт Смречаны, а другое – селение Околичне – последний населенный пункт перед Липтовски-Микулашем. Однако прорвать вражескую оборону так и не удалось. Наша пехота, едва поднявшись в атаку из скрытого от противника исходного положения, несла значительные потери и оказывалась вынужденной снова залечь. Учитывая неудачу наступления, командир корпуса приказал дальнейшие атаки прекратить.

Впереди нас ждали новые тяжелые бои.

Печальные итоги предшествующих боев заставили значительно усилить части корпуса советской артиллерией, особенно минометами и "катюшами". Однако и после этого мы не добились успехов. Два дня спустя наша пехота после тридцатиминутной артиллерийской подготовки снова поднялась в атаку, но, преодолев 800 метров, была остановлена сосредоточенным и хорошо управляемым огнем артиллерии и пехотных средств противника. Повторные атаки не дали результатов. Наступательные действия корпуса были приостановлены. С 6 по 11 февраля войска 1-го чехословацкого корпуса находились в обороне на восьмикилометровой линии соприкосновения с противником, которая протянулась от Липтовских гор вдоль долины реки Смречианка в южном направлении, а по реке Ваг в двух километрах от Липтовски-Микулаша, где она упиралась в соседние подразделения 8-й стрелковой дивизии.

Усталые и измученные бойцы, конечно, нуждались в отдыхе. Кратковременную передышку мы интенсивно использовали для ведения разведки. Бои вновь показали, что первоначальные сведения о противнике были неполноценными, и это явилось основной причиной неудач наших атак, предпринятых при сильной поддержке артиллерии.

Кроме того, борьбу наших пехотинцев осложняла недостаточная подготовленность артиллерийских специалистов – разведчиков, наблюдателей, наводчиков, командиров орудий и взводов. Призванное из запаса пополнение не имело необходимой квалификации, а подготовленные за весьма короткий срок специалисты, как показала практика, часто не справлялись с требованиями, предъявляемыми к ним. Бывали случаи, когда призванных из запаса специалистов технических родов войск направляли в пехотные части. Отрицательные последствия такого пренебрежения к нуждам артиллерии в полной мере сказались в ходе январско-февральских боев за Липтовски-Микулаш.

Деятельность разведывательных органов артиллерии имела решающее значение для эффективности ведения огня, а значит, и для успеха боя. Помимо технических навыков от них требовались определенные личные качества, которые даются не сразу и не так-то просто. Проверяя работу разведчиков на артиллерийских НП, я то и дело встречался с так называемым "мертвым фронтом": впереди не было противника, будто он куда-то пропал, и казалось, нет никакой возможности его выявить. В журналах наблюдения о нем лишь изредка встречались конкретные записи. На мой вопрос, сколько на том или ином НП с утра было установлено неприятельских целей, мне отвечали, что немцев на противолежащих высотах будто бы и нет, поэтому, мол, никого не видели и ничего не установили. "Хорошо, – обычно говорил в таких случаях я, – если нет противника, тогда что же мы сидим здесь? Давайте с этого НП подойдем прямо на следующую высоту, на которой, по-вашему, нет немцев". Но там, конечно, проходила немецкая линия обороны...

В бою нет более серьезного недостатка, чем неполнота данных о противнике. Бои под Липтовски-Микулашем показали, что горькие уроки Вроцанки и Махнувки уже преданы забвению. Новичкам приходилось собственной кровью оплачивать приобретаемый опыт, поскольку они не учли вовремя старый, уже оправдавший себя. Я очень сильно сердился на тех, кто игнорировал уроки прошлого. "Жизнь есть жизнь, – говорил я им. – Ее нельзя ни задушить, ни скрыть. На каждой оборонительной позиции по обе стороны жизнь рано или поздно обязательно проявит себя. Стоит уставшему наблюдателю лишь на секунду ослабить внимание, как от него ускользнет признак жизни на стороне противника. И этот единственный пропущенный миг потом придется окупать кровью. Прерванное наблюдение за противником нельзя назвать наблюдением".

Тогда, в начале боев за Микулаш, я даже не представлял, как быстро подтвердятся эти мои слова.

На НП командира батареи 3-го артиллерийского полка 122-мм гаубиц, оборудованном на горном хребте восточнее Жиара, я вновь услышал набивший оскомину ответ: "С утра ничего мы не обнаружили". Шел одиннадцатый час. Я уселся у стереотрубы, преисполненный решимости не сдвинуться с места до тех пор, пока не выслежу противника. Метр за метром прочесывал я передовую, ни на секунду не спуская глаз с заснеженных склонов западнее Жиара и Смречан. Прошло уже три часа, а я безрезультатно всматривался в стекла. Уставшие от длительного пристального наблюдения глаза постепенно наливались тяжестью, а это было врагом номер один для каждого разведчика. И все без толку! Наконец на четвертом часу наблюдения я обнаружил вдруг признаки существования противника. Я не поверил своим глазам: на заснеженной открытой местности из какого-то укрытия неуклюже один за другим вылезли три немца. Командир батареи открыл одним орудием огонь по выявленной цели и примерно восьмым снарядом достиг прямого попадания. Из-под земли поднялся черный столб дыма, а когда он развеялся, из укрытия вылезли и поплелись прочь еще два немца. Не оставалось сомнения в том, что мы обнаружили и уничтожили неприятельский дот с пулеметом – один из тех, на счету которых наверняка было немало жизней наших пехотинцев.

12 февраля после краткой пятидневной передышки части корпуса приготовились к наступлению. Ранним морозным утром они вышли на исходный рубеж для атаки и ожидали окончания артиллерийской подготовки, проводившейся в масштабе армии. Погода стояла прескверная: с утра валил снег, дул сильный ветер, видимость упала до 100-200 метров. В этих условиях уже через пятнадцать минут командующий армией неожиданно прекратил огонь и перенес время наступления на другие сутки. Пехота постепенно отошла с исходного рубежа на свои прежние позиции.

Мне хорошо запомнились те события. Тогда, в течение нескольких дней, я отвратительно чувствовал себя: меня мучил кашель, поднялась высокая температура, в груди хрипело, ноги отяжелели. День ото дня мне становилось все хуже, и я с трудом поднимался на НП корпуса. Все это походило на воспаление легких. Артиллерия к ведению огня была готова, только подавай команду. Мог ли я тут болеть? В горячке мне пришла мысль: почему мы наш артиллерийский огонь должны всегда вести по единому шаблону, установленному в армии? Ведь оказать поддержку пехоте можно различными способами! Снежный буран подсказал идею: а что, если начать атаку пехоты без обязательной артподготовки? Отвратительная погода создавала совершенно идеальные условия для того, чтобы незаметно и тихо преодолеть дистанцию броска в атаку без предупреждающего артиллерийского огня. Пехота благодаря внезапности овладеет первой линией траншеи, и тогда мы откроем огонь по более удаленным целям. Я уже рисовал в своем воображении картину огромного успеха пехоты, если мы спланируем огонь таким образом. В тот день, 12 февраля, я нетерпеливо всматривался в снежную даль.

На следующий же день, 13 февраля, батальоны двинулись на свои исходные позиции в три часа ночи. Настроение было подавленным. Шли в полной темноте, по глубокому снегу. Около девяти часов утра после мощной артиллерийской подготовки чехословацкие и советские части вновь пошли в атаку. И на этот раз, как только пехота поднялась с земли и пошла вперед, противник открыл по ней массированный огонь из артиллерии и минометов, сопровождаемый огнем пехотного оружия. Особенно губительно действовал фланговый огонь фашистских тяжелых пулеметов и большого числа снайперов, расположенных на господствующих южных скатах Липтовских гор. Там же размещались выгодные НП противника с дальним обзором всего поля боя в долине Вага. Не удивительно, что пехотинцам не удалось продвинуться дальше 600 метров от исходного рубежа.

Во время атаки во второй половине дня пехота опять не сумела воспользоваться сильной поддержкой артиллерии. Батальоны почти приросли к месту. Они залегли на голой равнине, где нельзя было укрыться, а замерзшая земля не позволяла окопаться. Вражеская артиллерия без устали била по беспомощным пехотинцам, кое-где охваченные паникой люди пытались спастись бегством. Ни приказы командира бригады, ни высланные вперед офицеры связи командира корпуса не оказались в силах сдвинуть пехоту. Ожесточенный огонь противника и чувство страха приковали пехотинцев к земле. Советский 17-й гвардейский корпус, действовавший на южном фланге фронта, тоже не сумел добиться успеха. У нас было в том бою 600 убитых и раненых. Оценив ситуацию, генерал Свобода распорядился отвести пехоту назад, в исходное положение.

У нас возникло подозрение, что вражеский наблюдатель сидит на башне костела в селении Бобровец и, когда наша пехота начинает выдвигаться к рубежу атаки, дает немцам сигнал. Стоило только пехоте осторожно подняться за холмом, скрывшим ее от противника, как тут же по ней открывался сосредоточенный перекрестный огонь с фронта и фланга. Откуда наблюдатель мог просматривать мертвое пространство, в котором находилось исходное положение наших частей? За хребтом виднелось только острие бобровецкой башни. Построение профиля показало, что оттуда исходное положение пехоты просматривается. Я приказал командиру 5-го тяжелого артиллерийского полка обезвредить наблюдателя. Непосвященному человеку трудно представить, как тяжело попасть из гаубицы с семикилометрового расстояния в небольшую макушку башни. С самого утра выделенное орудие вело огонь по башне, а ее макушка, невзирая на огонь, продолжала вызывающе смотреть вниз на нашу пехоту. Вражеский наблюдатель, видимо, чихал на нашу стрельбу. Раздосадованный неудачей, я ради шутки пообещал специальный приз в виде бочонка вина, который за мой счет выпьет победившая батарея. Это условие артиллеристы встретили с воодушевлением. От каждой батареи было выделено по одному орудию. Началось состязание. Не раз напряжение доходило до предела, не раз казалось, что снаряд попал в башню. Наконец башня загорелась и скрылась в дыму. Я так и не узнал, какая из батарей получила тогда победный приз.

Человек в бою

Четыре попытки прорвать вражескую оборону окончились неудачей. Корпус по-прежнему топтался на том месте, где остановился две недели назад. Потери росли. Тяжелые бои, лишения, неудачные попытки прорвать оборону грозили надломить боевой дух бойцов, особенно малоопытных новобранцев, которых в бригадах насчитывалось до 50 процентов. У некоторых бойцов нервы не выдерживали, и они искали избавления в смерти. Все это тревожило командование.

Причин неудач было много. Прежде всего, плохое знание противника, у которого были превосходно выбранные оборонительные рубежи, построенные в принудительном порядке местным населением. На обоих флангах находились отличные наблюдательные пункты, где обосновались фанатично преданные Гитлеру и фашизму наблюдатели. Противник хорошо замаскировался, передвижение в его стане было сведено строго до минимума. Наши НП не позволяли вести хорошее наблюдение за противником. Были у нас и многие другие недостатки. Атака с ходу таких позиций не могла привести к успеху. Ничего не дали и повторные атаки. Если бы провести хорошую разведку, она бы показала, что на всестороннюю подготовку наступления не следовало жалеть времени.

В Смречанах и Жиаре мне приходилось наблюдать новобранцев после атаки или минометного обстрела. Они не умели стрелять, маскироваться, вести ближний огонь. Взгляд у них был отсутствующий, испуганный. Они не способны были воспринимать происходившее вокруг. В их глазах я не смог увидеть ни спокойствия, ни уверенности в себе, ни доверия. Никогда не забыть их глаз. В них были лишь крайняя усталость, холод и страх. Эти люди боялись смерти и, прежде всего, своего страха. Они боялись, что не вынесут всего этого. И напрасно им говорили, что страх – это уже половина несчастья. Они .этому не верили. "Что их больше всего пугает? – думал я, в который ра.з встречая подобных людей в таком жалком виде. – Что оказало на них такое гнетущее впечатление и навсегда врезалось в память?.."

Им хотелось жить. Жить! Уйти с этого света не так-то легко. Попробуйте сказать юноше, что он должен жить так, как тот, которого завтра убьют или которого постоянно поджидает смерть. Расскажите ему, что бой намного легче, чем мы себе это представляем, что вообще все на свете проще, если человек поглощен делом. Растолкуй-ка ты, человек в годах, примирившийся с самим собой и с людьми, все эти вещи молодым. Думаешь, они поверят и поймут?..

Над долиной Смречианки витал дух смерти. Четыре крупных наступления принесли много бед и страданий. Число воображаемых крестов росло. Над Жиаром, над Смречанами, в окрестностях Виталишовце царила гнетущая атмосфера гибели. И все же сквозь нее пробивался луч надежды, призывая к мужественной и самоотверженной борьбе тех, кто приходил на смену павшим...

* * *

Командование корпуса возместило потерю 3200 воинов, погибших в Дуклинской операции, мобилизовав 8 тысяч новобранцев. После краткого обучения новобранцев включили во фронтовые подразделения. Новое пополнение составляло почти 50 процентов личного состава пехотных бригад. Всего за период с 20 января до начала апреля было мобилизовано в общей сложности около 20 тысяч человек, преимущественно лиц словацкой национальности. Боевые качества этого массового пополнения фронтовых частей корпуса, вследствие ускоренной подготовки новобранцев, оказались недостаточными. Неискушенные и слабо обученные, бойцы после первых же безуспешных атак в суровых боях теряли веру в свои силы и вешали голову.

Февральская оборона

После неудачной четвертой попытки прорвать фашистскую оборону 1-й чехословацкий армейский корпус по приказу командования 18-й армии временно перешел к обороне, чтобы лучше подготовиться к будущим боям. Новые наступательные действия начались лишь 3 марта и продолжались до 11 марта.

Перед нами находились оборонительные позиции врага – узкая полоска родной чехословацкой земли, за которую мы сражались со 2 февраля. Дул сильный сухой ветер. Колючие ледяные иголки били в лицо. Ветер разогнал тучи. Небо стало голубым. Снег искрился под лучами солнца, а белоснежные кручи Липтовских гор и Низких Татр затянулись розовой пеленой. У подножия гор, угрожающе поднявшихся по обе стороны узкой долины Вага, торчали деревушки, засыпанные снегом. Вдаль, насколько хватало глаз, уходили заснеженные поля. Снегу намело по пояс, а местами и выше человеческого роста. Кругом царили тишина и великолепие.

И вот среди этой красоты, способной очаровать любого туриста и знатока природы, нам предстояло вступить в сражение, которому после Дукли суждено было стать самой крупной битвой в истории чехословацких войск. Но тогда мы еще не знали этого.

Оба фланга вражеской обороны прочно опирались на горные массивы, густо поросшие лесом, крутые и труднопроходимые. Охватить или обойти оборону противника не представлялось возможным. Огромные снежные заносы мешали и действиям разведывательных групп. Наши части оказались перед неотвратимой необходимостью – атаковать противника в лоб.

* * *

На фронте наступила гробовая тишина. Все свидетельствовало о том, что противник не намерен дешево отдавать свои позиции. Достаточно было также вспомнить ожесточенные бои под Липтовски-Градоком, у Подтуреня и в других местах полосы обеспечения немецкой обороны. Это особенно стало ясно после попыток прорыва, предпринятых 3, 5, 12 и 13 февраля, когда решительные атаки велись не против слабых вражеских сил прикрытия, а на упорно обороняемый район с хорошо организованной системой огня. 320-я немецкая дивизия была готова к боям.