Текст книги "По дорогам войны"

Автор книги: Альфред Рессел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)

Переход наших войск к обороне должен был создать реальные предпосылки для прорыва. На совещании командного состава, проведенном 14 февраля командующим 18-й армией и его заместителями, были подведены итоги последних боев и поставлены новые задачи. Командующий подчеркнул необходимость повышения боевого духа воинов, хорошей выучки, основательного изучения вражеской обороны и, прежде всего, разведки противника перед 1-м чехословацким корпусом. "Разведка! Разведка!" – раздавалось на все лады в наших подразделениях. Однако противник был начеку, взять "языка" не удавалось. Земля замерзла, и каждое неосторожное движение было далеко слышно. В подобных случаях противник тотчас освещал передовую и открывал огонь по нашим разведчикам. Информация о противнике по-прежнему оставалась скудной. Впрочем, это было характерно для всего периода боев от Дукли до Микулаша.

* * *

15 февраля мы с генералом Свободой стояли на крыше сарая в Ветерна-Порубе и осматривали белое пространство на территории врага. Генерал изучал местность, где планировалось наступление. После проведенного накануне совещания он решил опрокинуть немецкую оборону в районе Липтовски-Микулаша путем охватывающего маневра силами правого фланга, чтобы ударом по предгорьям Липтовских гор перерезать противнику единственную дорогу для отступления на Ружомберок.

Кругом стояла тишина, все замерло. Неожиданно командир корпуса задал мне коварный вопрос:

– Как обеспечить в будущем более эффективную артиллерийскую поддержку наступления?

Я ожидал такого вопроса и потому ответил, не задумываясь:

– Надо атаковать без артподготовки.

Генерал размышлял, молча поглядывая на меня испытующим взглядом.

На следующий день я вместе с начальником штаба корпуса и начальником оперативного отдела выехал на осмотр вражеских позиций. От Ветерна-Порубы мы направились прямо по снежной целине на высоту возле Смречан. На полпути нас настиг буран. Сильная метель слепила глаза, затрудняла движение. Мы решили спуститься вниз, в Смречаны, и укрыться там от непогоды. Мы долго брели куда-то по снегу, не имея представления о том, куда нас черт занес. Это начало нас беспокоить. Начальник штаба не скрывал тревоги. Он решил переждать на месте, пока не стихнет буря. Мы уселись на каком-то возвышении. Снег валил густыми хлопьями с западной стороны и буквально засыпал все вокруг. Вскоре на том месте, где мы сидели, образовался сугроб, из которого виднелись лишь глаза да бесформенные, облепленные снегом шапки. Мы совсем затерялись в белой пелене. Взглянув на своих спутников, я не мог не улыбнуться, хотя было не до смеха. Мы решили в таком положении переждать буран. И это оказалось нашим счастьем.

Буран окончился так же внезапно, как и начался. Горизонт очистился от туч, воздух стал прозрачным. И тут – бог ты мой! – мы широко раскрыли глаза от изумления и в ужасе втянули головы: перед нами возвышалась ключевая высота Никово, то есть мы находились в зоне прямого огня пехотного оружия противника, на расстоянии всего 700 метров от узлов его обороны. Вокруг нас простиралось лишь заснеженное поле. На таком расстоянии можно и куропатку разглядеть. Если противник нас обнаружит, спасения не будет. Мы озабоченно переглянулись, как бы кто не вздумал пошевельнуться и стряхнуть с себя спасительную снежную маскировку. Ломский подмигнул глазом: мол, все понял. Дочкал отнесся ко всему довольно безучастно. Так и сидели мы на снегу, подобно тем французским солдатам, которые под градом снарядов сидели в окопах под Верденом, пока их по пояс не засыпало землей. Всеми нами владела одна мысль: если б там, напротив, знали, какие карпы находились у них в сетях, кто сидел под самым их носом с документами и картами в сумках...

Сидеть в неподвижной позе и ждать темноты оказалось нескончаемым мучением. Постепенно в душу закрадывалось сомнение: "А не играют ли немцы с нами в кошки-мышки. Не тянут ли время, чтобы потом нас прихлопнуть?" Нервы у каждого из нас были накалены до предела от близости противника, которому слепой случай нас выдал на растерзание. Предпринять что-либо не было никакой возможности. Только когда сгустились сумерки и вершина Никово пропала в темноте, мы, будто ужаленные тарантулом, поспешили к Ветерна-Порубе, где нас ждала занесенная снегом машина. Могло ли кому повезти больше, чем нам?..

Новые надежды, новые разочарования

Приближался март. Наши командиры и личный состав подразделений усиленно готовились к новому наступлению. Вечером 1 марта командир 1-го чехословацкого армейского корпуса отдал приказ прорвать вражескую оборону 3 марта. Главный удар планировалось нанести в центре расположения корпуса в направлении Смречаны, Бобровец. В соответствии с приказом командира корпуса обе пехотные бригады (без одного батальона) и основные силы советской 24-й стрелковой дивизии были сосредоточены севернее реки Ваг. Здесь, на пятикилометровом участке фронта, обозначалось явное превосходство наших войск. Прорыв намечалось осуществить путем комбинированного удара с фронта по Липтовски-Микулашу, который должны были занять советские войска, и глубокого охватывающего маневра с севера силами обеих наших бригад.

Ночь на 3 марта прошла довольно беспокойно. И это понятно: ведь от результатов наступления зависело, будет ли прорвана оборона противника, которую он удерживает в течение месяца, и начнется ли период преследования и победоносного наступления вплоть до Праги.

Ранним утром, еще затемно, наши подразделения заняли исходные позиции. Командиры и личный состав войск лелеяли надежду, что на этот раз оборону противника удастся прорвать.

Я пристально всматривался в темноту в сторону противника. Кругом стояла мертвая тишина. Из нависших туч валил густой снег. Подхваченные ветром снежинки били в лицо. Перед глазами все расплывалось. Рядом со мной стоял генерал. Он молча смотрел в сторону невидимого противника. В эти минусы говорить мне казалось неуместным, и я тоже стоял молча. Генерал выглядел сегодня более уставшим, чем обычно. Он, конечно, сознавал всю свою личную ответственность. Наконец он заговорил. В голосе его слышалась тревога.

– Пробьемся сегодня? – спросил он, и в этих словах отразилась вся гамма обуревавших его чувств – тревоги, надежды и веры.

– Конечно пробьемся, – без колебаний ответил я.

– Ты говоришь это просто так или убежден в этом? – спросил он своим неповторимым, мягким голосом, с паузами между каждым словом.

Я взглянул генералу прямо в глаза и сказал, что верю в успех. Он спокойно покачал головой. Мне показалось, будто от моего ответа у него стало лучше на душе. Больше он ни о чем не спрашивал. В ту минуту я ощутил горячую благодарность и симпатию к этому человеку.

Я верил в предстоящий успех, хотя меня и беспокоил фактор внезапности. К сожалению, моя идея начать атаку без артиллерийской подготовки не была принята во внимание, а более благоприятной погоды для этого трудно было придумать: снегопад заглушал звуки и позволил бы солдатам подползти к вражеским позициям на расстояние броска. Взаимодействие пехоты с артиллеристами и саперами было детально обсуждено и отработано, поэтому такая атака могла бы принести успех.

Шел седьмой час утра. Через полчаса пехотинцы, расположившиеся группами в снегу, изготовятся к атаке. А метель не утихала. Очертания нашего сарая на возвышенности возле Ветерна-Порубы едва проступали. И вот позади чехословацких позиций загремел гул выстрелов многих орудий. Началась обычная артиллерийская подготовка:

– Осталось двадцать минут, – быстро произнес я, не скрывая волнения, и протянул руку со светящимся циферблатом часов к лицу генерала. Он оживился и всецело сосредоточился на ожидании момента атаки. Когда сообщили о том, что после окончания артиллерийской подготовки пехота ворвалась в неприятельские окопы и развивает успех в глубину, генерал заметно повеселел. Однако ход наступления уже с самого начала не везде был удовлетворительным. Подразделения 1-й бригады, действуя на направлении главного удара, с утра продвинулись до трех километров и проникли в населенный пункт Бобровец, однако там встретили упорное сопротивление противника. Наступление подразделений 3-й бригады в направлении Жиар, деревня Яловец окончилось неудачей: дальнейшее их продвижение было остановлено огнем артиллерии и стрелкового оружия противника. Правда, вначале подразделениям удалось ворваться в окопы главной оборонительной полосы, однако во второй половине дня им пришлось отступить. Наибольшего успеха в тот день добились части 24-й стрелковой дивизии под командованием генерала Прохорова, которые после ожесточенного боя заняли Липтовски-Микулаш.

Передышка была кратковременной. Наступил критический момент сражения. Противник перешел к решительным контратакам, сила которых в течение дня постепенно нарастала. Ключевые позиции в районе населенных пунктов Бобровец и Трстене и некоторые господствующие высоты были нами потеряны.

После упорных трехдневных боев чехословацкие и советские части отошли на исходные позиции. Лишь 24-я дивизия удержала Липтовски-Микулаш, но и ей грозило окружение. По своей кровопролитности и напряженности эти тяжелые бои превзошли февральские. Обе чехословацкие бригады потеряли в общей сложности более 800 человек, а 24-я советская дивизия – почти 500 человек.

Надежды на успех исчезли. Мы не застали противника врасплох. Наши солдаты не выдержали непрерывного бешеного натиска фашистов. Мне было больно смотреть генералу в глаза. Он не скрывал своего разочарования и тяжело переживал большие потери в людях.

По дороге из Ветерна-Порубы генерал Свобода не произнес ни слова.

Герои и простые смертные

Наступление 3 марта положило начало девятидневным боям – самым тяжелым из всех проведенных в этом районе. Удачные и менее удачные атаки проводились днем и ночью. Жаркие бои шли за высоты, населенные пункты, перелески и хутора, которые после взятия тут же оказывались потерянными. Ситуация в течение суток и день ото дня непрерывно менялась, однако в этом длительном беспощадном состязании одно оставалось неизменным: невзирая на временные колебания, вражеская оборона упорно держалась. Некоторые высоты и деревни противник контратаковал в течение многих дней до шести раз в сутки. Всего за девять дней, с 3 по 11 марта, фашисты провели на различных участках фронта 64 контратаки.

В ходе мартовских боев решающее значение для их успеха имел прежде всего выбор командованием направления главного удара. Создание полного превосходства наступающей стороны в силах и средствах позволило прорвать вражескую оборону и развить успех в глубину. Немаловажным был и вопрос о необходимой морально-боевой подготовке солдат и офицеров к тяжелым боям. Ведь солдаты нового пополнения вливались в действующие батальоны и сразу же вступали в бой после нескольких недель или дней боевой подготовки... Бой на кладбище. 3 марта подразделения 3-й чехословацкой бригады развернули напряженные бои за овладение важным обширным хребтом, пролегающим западнее Жиара. В тот день противник предпринял пять атак с целью восстановления своих позиций, куда вклинились наши подразделения. на наши атаки противник, как правило, отвечал контратаками при поддержке сильного артиллерийского и минометного огня. На снегу все больше появлялось черных кратеров от разрывов мин и снарядов.

Мы сидели вместе с капитаном Советской Армии Журавлевым в укрытии возле Жиара и наблюдали за полем боя. Капитан командовал батареей гвардейских минометов и прибыл к нам для оказания поддержки наступления 3-й бригады на Яловец. Выше над деревней, на стороне противника, находилось занесенное снегом местное кладбище. Голые кроны деревьев рельефно выделялись на белом фоне.

С утра наша пехота приблизилась к гребню хребта и залегла там. Некоторое время стояла тишина. Затем раздался гул орудий, появились вспышки разрывов. Первые снаряды с завыванием обрушились на залегших пехотинцев. Когда огонь был перенесен дальше, на горизонте показались темные фигурки немцЕв. Стреляя на ходу, фашисты мчались по склону вниз, но до рукопашной схватки дело не дошло. Наших уставших и измотанных в боях солдат охватила паника, и они бросились наутек в сторону исходного рубежа. Их по пятам преследовали гитлеровцы. Большинство из убегавших даже не остановились на кладбище, хотя его прочная ограда позволяла организовать оборону. Дело могло бы принять совсем другой оборот, если бы превратить кладбище в прочный опорный пункт. Однако лишь небольшая группа наших солдат, понимая это, спряталась на кладбище и открыла по противнику сильный огонь. Кладбище над Жиаром стало единственным участком, где наши солдаты приняли последний бой. Встретив неожиданный отпор все новые и новые гитлеровцы стягивались к району кладбища. Меня охватила тревога за судьбу защитников. Мучительно хотелось хоть чем-то помочь им.

– Надо дать залп, – волнуясь, обратился я к Журавлеву, однако капитан заколебался, так как знал особенности поражающего действия своих огневых средств. Рассеивание было довольно значительным, так что могли пострадать и отважные защитники кладбища. Реактивные снаряды летят густо, как дождь. Сразу 32 разрыва. Кто останется в живых после такого залпа? Ведь эти снаряды разрываются прямо над поверхностью земли, рассеивая огромное количество осколков...

Еще оставалось время для отхода, так как защитники не были пока окружены. Я так увлекся наблюдением, что не заметил, как группа гитлеровцев подползла к кладбищу с тыла. Я изо всех сил закричал, стараясь предупредить своих солдат, но разве можно услышать было на таком расстоянии?.. Потом кольцо сомкнулось. Гитлеровцы просочились на кладбище, и между могилами разыгралась жестокая схватка. У чехословацких солдат оставалось два выхода – сдаться или погибнуть. Иного пути не было. Они избрали смерть в честном бою! Я готов был тогда все отдать, лишь бы появился некий ангел-хранитель и помог бы им спастись. С какой ненавистью смотрел я на фигуры перебегавших гитлеровцев!

Горстка наших бойцов, укрываясь за могилами и памятниками, продолжала вести неравный бой с нацистами. Однако сопротивление защитников ослабевало. Я понял, что приближается конец. Защитников кладбища оставалось все меньше. Шел двенадцатый час. И тут я увидел картину, от которой замерло сердце: последний из чехословацких воинов встал с автоматом в руках среди могил и открыл огонь. Он показался мне великаном и таким остался в моей памяти до сих пор. Это был деЙствительно великий Человек. В следующее мгновение я потерял его из виду. Он был убит.

Этого героя вели на подвиг любовь к родине и ненависть к врагу. В этом была его непреоборимая сила. Смерть отважных громадной силой примера воздействует на тех, кто стал ее свидетелем.

Атмосфера всего пережитого тогда оставила неизгладимый след в моей памяти. Высота 768. Плоская возвышенность северо-западнее Смречан, которая кажется бесконечной, когда поднимаешься на ее вершину – вот что такое высота 768. На некоторых картах она значится как высота 764. Пятнадцать минут спокойной ходьбы от костела – и вы наверху. Летом там колышутся на ветру буйные хлеба и вырастает отличный картофель. На почве, политой кровью, удаются добрые урожаи. А зимой здесь простираются пустынные снежные поля. Вдоль долины Вага дует холодный ветер. Именно такой мы увидели высоту зимой 1945 года. Длинная безымянная возвышенность, простирающаяся от Смречан вдоль долины Смречианки, образует с высотой 768 единое целое. Бои за эту высоту имели тактическое значение. Несмотря на это, здесь разгорелись длительные, небывало упорные схватки.

Во время февральских боев четыре попытки 1-го чехословацкого корпуса прорвать фашистскую оборону на этом участке закончились неудачей. 3 марта 1-й и 3-й батальоны в результате утренней атаки продвинулись по этой возвышенности до трех километров, но затем были вынуждены отступить на исходные рубежи. 4 марта подразделения 320-й немецкой дивизии предприняли ночную атаку, пытаясь захватить Безымянную высоту и Смречаны. Сначала мы ее потеряли, однако после утренней контратаки нашей пехоты захватили вновь. Во второй половине дня противник четыре раза атаковал высоту 768, но был отбит. Безуспешными оказались атаки на обе высоты и 5 марта. Правда, Безымянную высоту враг захватил, но окружить и уничтожить 2-й батальон ему не удалось. Этот батальон четырежды брал высоту и столько же раз терял ее. К концу дня противник в пятый раз захватил высоту. 6 марта противник предпринял шесть атак, чтобы вернуть высоту 768 и Безымянную, которую он опять потерял. Упорные бои шли и в ночное время. Атаки противника с целью захвата этих тактически важных высот продолжались до 11 марта. Такова краткая история высоты 768.

6 марта на высоте 768 готовилась новая атака. Находясь на наблюдательном пункте, я буквально осязал эту звонкую, наводящую ужас тишину перед боем. На высоте, прямо у самого ее гребня, прижимались к земле наши пехотинцы. Не было заметно никакого движения, будто все там вымерло. Если .бы лежавшие на восточном склоне гребня наши бойцы смогли бы проползти вперед или же вскочить, они бы увидели, что на другой стороне лежат гитлеровцы, тоже со страхом прижавшиеся к земле. Глядя с НП на всех этих солдат по обе стороны вершины, я невольно подумал, сколько еще из них погибнет здесь, на небольшом клочке словацкой земли. Конечно, каждый сейчас испытывал страх перед тем мгновением, когда встанет с земли и окажется лицом к лицу с противником.

Вдруг я увидел, как один верзила-немец поднялся во весь рост и начал целиться из винтовки в ту сторону, где залегли наши пехотинцы. Потом, видимо после выстрела, он быстро опустил винтовку и исчез. Однако через пару секунд немец поднялся вновь, выбрал очередную жертву и выстрелил. Пехотинцы продолжали лежать, не шевелясь. Снайпер прошел немного в сторону, тщательно прицелился и убил еще одного нашего солдата. Что ни выстрел, то прямое попадание в голову! Каски в то время уже не носили. У меня лопнуло терпение. Я вызвал по линии связи артиллеристов командира батальона и спросил:

– Неужели, черт побери, никто не прикончит этого убийцу? – Из пушки стрелять было нельзя, так как наши позиции располагались очень близко к немецким и своим огнем можно было поразить собственную пехоту. – Атакуйте или отойдите назад! – крикнул я в телефон.

Со своего наблюдательного пункта я видел всю эту грустную картину. Неожиданно поднялся один из наших солдат. Он минуту постоял, будто раздумывая, а затем шагнул с винтовкой в руке навстречу врагу, прицеливаясь в немецкого снайпера, но вдруг как подкошенный рухнул на землю. Кругом все замерло. А солдаты по обе стороны гребня высоты продолжали ждать атаки...

В основе истинного героизма в бою всегда лежит мужество.

* * *

5 марта в период тяжелых боев подразделений наших бригад под Липтовски-Микулашем на фронт отправился 7-й батальон вновь созданной 4-й чехословацкой пехотной бригады. 1.1 марта за ним последовал 8-й батальон. До 14 марта все пехотные подразделения этой бригады (три пехотных и один батальон автоматчиков) уже действовали на передовой линии в боях за город и южнее реки Ваг. 18 марта на фронт прибыли два артиллерийских полка бригады. Первую матчасть они получили около 20 февраля. Таким образом, с 18 февраля вся 4-я пехотная бригада, насчитывавшая примерно 4700 человек, вступила в бой. Большинство ее личного состава прошло кратковременную подготовку. Бригада состояла в основном из словацких солдат и офицеров, так что официальным языком здесь стал словацкий. Несмотря на небольшой опыт, 4-я бригада в ходе ожесточенных боев под Липтовски-Микулашем и в горах Малой и Большой Фатры быстро догнала остальные бригады по тактической зрелости и боеспособности войск. Отметка 748 (Гае). С северной стороны над Липтовски-Микулашем нависает массивная гора Гае. Ее склоны спускаются прямо в город, и это позволило держать под огнем любой его район. Высота поднимается над городом на 190 метров, и с нее можно превосходно наблюдать за ближними и дальними окрестностями. Эта отметка и связанная с нею соседняя высота 729 (Никово) с самого начала боев под Липтовски-Микулашем составляли основу немецкой обороны севернее реки Ваг. Именно этим и объяснялось беспримерное упорство сражений на данном участке фронта. На заснеженных равнинах развернулись жаркие схватки, проходившие с переменным успехом. Уставшие и промерзшие солдаты валились с ног от усталости, многие не ели по два дня. Сложные, условия и страшные потери отражались на состоянии боевого духа подразделений.

В период с 3 по 13 февраля 1945 года чехословацкие и советские части предприняли в общей сложности четыре попытки прорвать фашистскую оборону на высотах севернее Липтовски-Микулаша. В результате тяжелых боев 3 марта 24-й советской стрелковой дивизии удалось овладеть высотами Гае и Никово и освободить город Липтовски-Микулаш, однако уже во второй половине дня 4 марта противник бросил все силы, чтобы возвратить утерянные высоты. После ожесточенного боя враг отбил высоту Никово; но господствующую высоту Гае советские части удержали в своих руках. Противник сознавал ключевое значение обеих высот для своей обороны и поэтому стремился любой ценой удержать эти важные позиции.

5 марта (начиная с трех часов ночи) противник предпринял шесть мощных атак на отметку 748 (Гае) и вновь захватил ее.

Учитывая тяжелое положение, в котором оказалась 24-я советская дивизия после потери высот Гае и Никово, генерал Свобода принял решение атаковать в ночь на 6 марта эти высоты силами 1-й бригады и частью сил 24-й дивизии. Однако вследствие плотного, хорошо организованного огня противника нашей пехоте не удалось даже приблизиться к рубежу атаки и пришлось отойти.

Остальную часть ночи и весь день 6 марта противник вел активные наступательные действия. Бой за высоты разгорелся с новой силой. Противник хорошо понимал, что, удержав господствующие над городом высоты, он сможет окружить и уничтожить 24-ю советскую дивизию, а затем захватить Липтовски-Микулаш. Вот почему он пытался всеми средствами развить достигнутый успех.

Утром 7 марта чехословацкие и советские части вновь атаковали высоты Гае и Никово. Их поддерживал огнем один дивизион зенитных 37-мм пушек, которые обслуживали наши девушки. Однако и на этот раз атака успеха не принесла. Ночью и днем 8 марта противник трижды атаковал позиции чехословацких частей. Днем 9 марта три батальона 1-й чехословацкой бригады атаковали Гае и Никово. Немцы оказали упорное сопротивление и открыли огонь из всех видов оружия. Наши пехотинцы залегли прямо перед немецкими позициями. Вскоре командующий 18-й армией распорядился прекратить наступательные действия и временно перейти к обороне. В это время подразделения 1-й чехословацкой бригады сменили 24-ю советскую дивизию.

5 марта на корпусной наблюдательный пункт неожиданно прибыл командующий армией генерал-лейтенант Гастилович. Он обратился прямо ко мне. Помню его каменное, отчужденное, почти злое лицо, когда он с упреком говорил о том, что дела на проклятых высотах идут неважно, что сосредоточение огня слабое, что надо незамедлительно изучить возможности по усилению эффективности ударов, а также пересмотреть плановые таблицы огня. Я ответил, что мы рассеиваем силы в море пространства, глухого и сильно пересеченного, что более эффективного огня дать не можем, так как для этого у нас нет достаточного количества боеприпасов, а главное, у нас нет воздушного артиллерийского наблюдателя, который бы корректировал нашу стрельбу. Высказав горькую правду, я вытер вспотевшее лицо, а про себя подумал, что на обширном пространстве за высотами Гае и Никово вполне укрылась бы вся 320-я немецкая дивизия. К моему удивлению, генерал не возразил мне.

* * *

На высоте 748 (Гае) находятся памятник и могилы тех, кто погиб здесь в годы второй мировой войны. У входа на кладбище – две впечатляющие скульптурные группы. На постаменте – текст на словацком и русском языках:

"ВЫ, ДОРОГИЕ, ВОЗВРАЩАЕТЕ НАМ РОДИНУ-МАТЬ. СКЛОНЯЯСЬ НАД ВАШИМИ МОГИЛАМИ, МЫ ШЕПЧЕМ: ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ ЗАЩИТНИКАМ РОДНОЙ ЗЕМЛИ!

НА ВЕЧНУЮ ПАМЯТЬ ГЕРОЯМ, ПАВШИМ ЗА РОДИНУ В ЖЕСТОКИХ БОЯХ ПРОТИВ ФАШИЗМА ЗА ВЫСОТУ ГАЕ с 16.3 ПО 4.4 1945 г. ПРИ ОСВОБОЖДЕНИИ ЛИПТОВСКИ-МИКУЛАША"

Последним из чехословацких воинов, погребенных на военном кладбище Гае, был майор Энгел, командир 3-го батальона, перевезенный туда после эксгумации в Важеце. Он погиб 29 января 1945 года в бою на Штрбе. Приведенные в тексте даты боя за высоту Гае неточны, так как основные бои за нее развернулись уже с 3 марта 1945 года. Шпачек и я. "Нет, дальше так дело не пойдет, – не раз думал я про себя о Шпачеке, – придется отправлять его в штрафную роту". Однако когда надо было привести это решение в исполнение, у меня язык не поворачивался. Если вдуматься, то я сам чувствовал себя виноватым перед Шпачеком. Я любил его, во мне не нравилась хитрость в его характере. Долго и внимательно наблюдал я за его поведением и наконец пришел к выводу, что больше всего меня раздражает его растерянность вблизи передовой. Шпачек явно трусил. А кому нужен трусливый водитель, на которого нельзя положиться в критическую минуту? Ведь бывали случаи, когда машина с офицерами неожиданно натыкалась на противника, и тогда могли снасти только самообладание и умелые руки водителя. По опыту я знал, что Шпачек старается остановить машину подальше от передовой. Я же, чтобы сэкономить время и силы, предпочитал проехать на машине лишний километр пути. Я помнил, как нерешительно вел себя Шпачек у Подтуреня: Мне пришлось тогда выйти из машины раньше и пробираться к Подтуреню пешком одному, чтобы только не видеть его трусости. Позже я предупредил его, что, если он не изменит своего поведения, отправлю его в часть. С этим условием он и остался у меня.

Вскоре после этого (мы поехали к деревне Конска возле Липтовских гор. Оттуда на передовую ходили пешком. Из машины обычно вылезали перед последним холмом, который прикрывал дорогу от наблюдения со стороны противника. А противник был внимателен: стоило только кому-то появиться в его поле зрения, как он становился мишенью точного минометного обстрела самого убийственного в то время оружия против живых незащищенных целей. По тряской, раскисшей от снега проселочной дороге мы миновали Конску и на высоких оборотах взобрались на гребень высоты 906. Оттуда через несколько минут ходьбы перед нашим взором должна была открыться панорама неприятельских оборонительных позиций за рекой Смречианка. Сюда никто на машине еще не забирался. Шпачек забеспокоился, начал крутиться на сиденье и поглядывать в мою сторону, стараясь угадать, серьезно ли я это задумал. А во мне нарастала злость, причем она становилась все сильнее при виде охваченного страхом водителя. Наконец я принял решение. Шпачек не догадывался об опасности, которая таилась в мертвой тишине. Я молча одним жестом показывал, чтобы он ехал дальше. Он только косился на меня. Остановились мы на самой вершине. Машина отсюда просматривалась издалека.

– Подождите здесь, – сказал я тоном, не терпящим возражений.

– Здесь? – вскричал пораженный Шпачек.

– Да, здесь! – подтвердил я и ткнул пальцем в то место, где мы остановились. Не взглянув на Шпачека, я начал спускаться с высоты к Жиару.

Я готов был дать голову на отсечение, что Шпачек побежит за мной вдогонку и будет просить отправить его с машиной с этого места. Но Шпачек лишь горестно покачал годовой. Не думал я, что он возьмет себя в руки. Про себя я решил, что сейчас самый подходящий момент отучить его от страха. В то же время меня не покидало опасение.

И тут загромыхало. Я быстро оглянулся на вершину, откуда раздавался разрыв за разрывом. Шпачек! Теперь я готов был отдать все на свете за то, чтобы он остался цел и невредим. Я ругал себя, почему не отправил машину куда-нибудь подальше. А батареи противника продолжали работать: ведь стоявший на голой вершине "виллис" представлял для врага подходящую цель, ради уничтожения которой стоило затратить кучу боеприпасов. Чтобы немного отвлечься, я начал вспоминать слабые стороны в характере Шпачека.

В Жиаре работы оказалось много, и меня все время мучила мысль о судьбе Шпачека. Сосредоточенный огонь по единственной цели предвещал самое плохое. "Такого он не вынесет", – думал я. "А почему бы и нет? – возражал во мне другой голос. – Все ведь нельзя уничтожить..." Это была единственная надежда, слабая и непрочная, по я хватался за нее как утопающий за соломинку. Мысль лихорадочно работала. Как поправить дело?..

Когда солнце нависло над самым горизонтом и на заснеженные поля легли длинные темные тени от голых деревьев и деревянных построек, я с мрачными предчувствиями направился по лощине в сторону Конской.

Приблизившись к вершине, я замедлил шаги. Машина стояла на прежнем месте, хотя выглядела она как-то странно.

– Шпачек, Шпачек! – крикнул я, чувствуя, как волнение перехватило мне горло. Через некоторое время он откуда-то вылез, выпрямился, потоптался на месте и молча вытянул руки ладонями вверх, будто неся в них воду.

– Это было в машине, – выдавил он. На его ладонях лежало много тяжелых острых осколков. Они застряли в кабине.

– А вы где были?

Он показал на небольшую яму недалеко от машины. В его голосе явно прозвучали нотки гордости, когда он рассказывал, как среди этого кромешного ада земля стала уходить у него из-под ног. Я прекрасно понимал его состояние. Шпачек не знал тогда, что мысленно я обнимаю его. На лице водителя не было заметно никаких следов волнения или страха.

Все это необходимо было ему пережить, раз уж я решил ему помочь. Правда, мера крутая, но я до сих пор два раза чувствовал недоверие к Шпачеку. Теперь мои сомнения рассеялись. Время показало, что Шпачек изменился.

Проявленная водителем на высоте 906 храбрость была нужна ему как лекарство.

Я до сих пор не могу понять, как он выдержал такой обстрел и не убежал со страха. Короче говоря, он тогда удивил меня.

Падение Липтовски-Микулаша

Сменив советские войска в Липтовски-Микулаше, наши части оказались в тяжелом положении. Без овладения высотами 748 и 729 долго удерживать Липтовски-Микулаш, который вклинивался на запад в оборону противника, было невозможно. Без взятия этих высот нельзя было добиться успеха и в районе Яловец, Бобровец, отчего зависело расширение фронта прорыва и уничтожение всей немецкой обороны.

Командир корпуса поручил оборонять город 1-й чехословацкой бригаде. Из-за разыгравшейся метели смена 24-й советской дивизии проходила несвоевременно и неорганизованно. Некоторые части ушли с позиций еще до прихода наших подразделений, а подполковник Брож, наоборот, подписал протокол о сдаче и приеме участка фронта раньше положенного срока. По странному стечению обстоятельств в критический момент смены частей немцы сразу на ряде участков фронта предприняли сильные ночные атаки с артиллерийским обстрелом. Появилось подозрение, что немцам стало известно о смене и они решили воспользоваться этим, чтобы захватить город. И действительно, 10 марта после полуночи через Ваг незаметно переправился батальон фанатиков из гитлерюгенд, в результате атаки овладел предместьем Врбицей и продвинулся к Околичне. В это же время противник атаковал в городе железнодорожную станцию и казармы.