Текст книги "Гвендолин (СИ)"
Автор книги: Алеся Лис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)
Похоже, я все-таки немного придремываю, ибо, когда открываю глаза, небо уже становится не черным, а серым, от воды поднимается сырость и туман, а сторож на лавке начинает беспокойно шевелиться. Не теряя даром времени, схожу на берег, чувствуя, как рвутся невидимые нити души, связавшие меня с миром викингов. Сердце кровоточит, до боли сжимаясь в груди, но я не могу себе позволить об этом думать. Лучше сейчас, сразу выкинуть из головы ненужные мысли и воспоминания, и идти дальше, навеки закрыв двери в прошлое.
Зябкий морской ветер тут же пробирается под одежду, заставив поежиться от неприятных ощущений. Окидываю взглядом пристань, выискиваю нужный мне корабль. Некоторые уже отплывают, парочка только-только прибыла, и капитаны возбужденно кричат команды экипажу, пока те швартуют их у причала.
На секунду у меня пересыхает во рту, а пульс в ушах начинает громко стучать. Я просто не могу поверить своим глазам. Тру опухшие после сна веки и вновь воззряюсь на причалившее судно. Не может быть. Это же не просто эрийская куррага, это… это “Колдунья”, один из кораблей отца! И если б в самом корабле я могла усомниться, то высокую мощную фигуру Киана Мэлори я не спутаю ни с кем.
– Папа!
Глава 53
Удивление быстро проходит и сменяется радостью. Тут и думать нечего – отец меня искал, искал всеми силами и, наконец, нашел. В мгновение ока оказываюсь в родных объятьях и облегченно прижимаюсь к папе. Сглатываю давящий комок в горле и тихо всхлипываю, еще сильнее обхватывая руками его за пояс.
В этом тихом всхлипе прячется и радость от встречи, и тоска от долгой разлуки, и разрывающая сердце печаль, оттого, что там, на острове Торвальдсона, остался любимый человек, которого я вряд ли когда-нибудь увижу, и все те накопленные эмоции, которым я не позволяла вырваться ранее.
– Ну-ну, милая, все позади, – подхватывает меня папа и принимается укачивать, как будто мне не девятнадцать лет, а девять. Я и сама слышу, что его голос дрожит, но он мужчина, а мужчинам непозволительно показывать свои эмоции настолько открыто.
Команда восторженно улюлюкает и поздравляет родителя, похлопывая по плечу. Большую часть из этих людей я знаю с детства, и лишь парочка молодых моряков кажется мне незнакомыми.
– Алистер с другой командой отправился к южным берегам, – делится сведениями отец, поглаживая меня по спутанным волосам, словно я снова маленькая девочка. – Но ради всего святого, Гвени, что с тобой случилось? Как ты тут оказалась? До нас дошли дурные вести о нападении на монастырь. Мы много недель тебя искали…
– Ох, па, – утыкаюсь носом я в его грудь, едва сдерживая снова набегающие слезы. – Это долго рассказывать.
Команда быстро разбредается по делам, деликатно оставляя нас одних. Все равно нужно скупиться провизией и набрать питьевую воду. Теперь уже можно прямехонько к родным берегам плыть, даже не останавливаясь, пока не достигнем реки Сионы.
– Ничего, у нас времени полнохонько, – хмыкает отец, пытливо заглядывая мне в глаза. Ну вот, ничего от него не скроешь.
Только как рассказать такое? Умолчать? Сделать вид, что Ингвар был настоящим рыцарем, и я в плену была как в королевских палатах? Но это же бред. Киан Мэлори достаточно проницателен, чтобы понять то, что я безбожно вру.
Единственный вариант сместить акценты совсем на другую проблему. Рассказ из моих уст льется, как по маслу. Некоторые не особо страшные и достаточно приемлемые детали я все-таки описываю, справедливо полагая, что если вовсе без них обойдусь, то взволнованный родитель надумает себе в десять раз страшнее. А в описание побега даже умудряюсь немного юмора добавить. Но о жизни на мызе говорю мало, больше отдавая предпочтение описанию унандэ, их переправе за грань и необычному дару Кары, который мне поможет отправить Гиллагана на перерождение. Дневник, о котором я, естественно, не забыла, тут же переходит в руки папе. Думаю, ему, как ученому, интересно будет ознакомиться с записями старика Дэглана.
Всю обратную дорогу домой я только и делаю, что сплю, ем и ни на шаг не отхожу от папы. Мне до сих пор не верится, что это не сон, и я на самом деле встретила его прямо на причале Унга. Это ощущение нереальности происходящего отпускает меня лишь тогда, когда куррага попадает в устье Сионы, покидая приветливые воды моря, которое послало нам погожие дни и легкую переправу. Пять дней куррага двигается против течения и на шестой нас принимает крупный портовый город Иорк. Родная речь звучит тут и там. Множество кораблей, стоящих у причала украшены разными вариациями флагов острова Эри. Меховую жилетку приходится снять и сложить в сундук. В Эри довольно таки тепло в это время года, чего не скажешь о Северных островах.
– Пап, а Алистер когда вернется? – спрашиваю, невольно осматирвая корабли вокруг.
Здесь очень много наших эрийских курраг, как морских, так и для реки, несколько огромных торговых каррак и даже один драккар с развивающимся полосатым парусом. При взгляде на это судно мое сердце начинает биться, словно овечий хвостик, а в глазах на мгновение темнеет, и я слабо покачнувшись, едва успеваю схватится рукой за борт, дабы удержаться на ногах. Но здравый смысл тут же дает мне мысленную затрещину – Инвар не единственный викинг на белом свете, а Иорк достаточно большой порт, и корабли здесь останавливаются со всей уголков мира. Но злюсь я на себя не столько за трусость, как за глупую, дурацкую и совершенно напрасную надежду на то, что на борту ладьи и правда окажется Ингвар Торвальдсон.
– Алистер вполне возможно уже дома, – папа ласково обнимает меня за плечи, следя за тем, как пришвартовывают “Колдунью”. Сегодня мы прощаемся с верным судном, и дальше путь наш будет продолжаться по суше.
Глава 54
От Иорка до Кинлоха рукой подать, не больше пары дней пути, но я все равно нетерпеливо подпрыгиваю в седле, торопя время. Мысли о том, что я скоро увижу маму и брата, подстегивают не на шутку – я еще никогда так надолго из дому не отлучалась – но вынырнувшие из-за холма острые башни замка все равно застают врасплох, как и всадник, мчащийся нам навстречу. И хоть он еще слишком далеко, для того, чтобы можно было различить черты его лица, я уже знаю – это Алистер.
– Сестренка, – поравнявшись с нами, он подхватывает меня и пересаживает на своего коня, заключив в объятья. – Ну, ты и заставила нас поволноваться. Разве приличным леди пристало так себя вести? – шутливо упрекает он, небрежно взъерошив мои короткие волосы.
Это может со стороны показаться несколько обидным, но я прекрасно знаю, что за его легкомысленным тоном скрывается настоящее беспокойство.
– А я с тебя пример беру, – тут же парирую. – Не все ж тебе неделями пропадать. Настала и моя очередь.
– Но-но, – поднимает вверх палец Алистер. – Попрошу! Я мужчина. А что позволено мужчинам, то невинным девам негоже.
На языке так и вертится ответ, что не такая я уж теперь и невинная, но я молча проглатываю ответ, не желая делиться ни с папой, ни с братом такими подробностями.
Отец, естественно, попытался кое-что выведать у меня о жизни на Северных островах, но я ловко избегала ответов, и со временем он перестал меня о чем-то спрашивать. Ал же подобной деликатностью не обладает, и будет тянуть правду клещами, если не пресечь это в корне.
Подкованные копыта гулко стучат по деревянному мосту. Нас встречают словно героев. Тут и старая Гертруда, которая вынянчила меня и Ала, и Уна, вытирающая платочком глаза, моя личная служанка, с которой мы близки, как подруги, и Оэн, наш конюх, который учил меня ездить верхом, едва я научилась ходить, и кухарка Полин, всегда откладывающая для меня про запас несколько лакомых морковных печеньиц, зная, как я их люблю, а еще Обри, Шэнна, Рейвен…
Глаза застилает мутная пелена, и теперь я даже радуюсь, что все еще восседаю на лошади Ала, а не на своей. Только… где же мама?
– Па? – испуганно оборачиваюсь к отцу. – А что с мамой?
Но он и сам, с беспокойством оглядев толпу и не увидев жены, кидает взгляд на брата.
– Все с мамой хорошо, – поспешно восклицает тот, видя наши встревоженные лица. – Ей доктор рекомендовал несколько дней провести в постели, вот она и лежит. Ждет вас. Психует. И ругается...
Папа даже дослушивает до конца остроумные замечания братца, а быстро спешивается и широким шагом направляется к донжону, чтобы спустя секунду скрыться за массивными дверями жилой башни.
– Да, все там в порядке, – хмыкает Алистер, снимая меня с седла. – Лекарь просто перестраховывается.
Я, несмотря на заверения братишки, тоже беспокоюсь о маме, и мне не терпится отправиться к ней. Едва оказываюсь на земле, сразу же бегу в покои родителей. И даже не смотрю по сторонам, хотя раньше думала, что будет любопытно глянуть, изменился ли Кинлох за время моего отсутствия.
Птицей взлетаю по лестнице и замираю перед закрытой дверью. Из комнаты слышатся приглушенные голоса – папин тихий, успокаивающий, и мамин, срывающийся в тревоге и что-то с нажимом доказывающий. Родители явно препираются. И уж не с постельным ли это режимом связано? К тому же я явно слышу еще один голос, принадлежащей нашей экономке Юфимии, которая сразу же становится на сторону отца. Кое-кто, видимо, демонстрировал слишком рьяные порывы проигнорировать рекомендации лекаря, и понадобилась бдительная стража.
Не выдержав, тихо стучу и, толкнув тяжелую створку, ступаю за порог. Но сразу же ошеломленно замираю, воззрившись на лежащую на постели женщину.
Мама… Такая молодая и красивая. Даже не скажешь, что у нее взрослые дети, ее легко можно принять за мою сестру. Мама… любящая, отчаянная и самоотверженная. Мама… тонкая как тростинка и сильная духом, как скала. И теперь я с удивлением смотрю на немного располневшую талию этой тростинки.
– Мам? – удивленно округляю я глаза. – Папа? Это вы успели пока меня не было?
Рядом тихо от смеха прыскает Юфимия.
– Допустим, успели мы раньше, – смущенно откашливается па. – Останься ты немного подольше, а не умотай в манистер, упершись рогом, как горный барашек, узнала бы сразу.
– Доченька, – шепчет мама и порывается встать с кровати, но папа легко удерживает ее на месте. Но я тоже не хочу, чтобы она вставала, раз доктор так сказал, посему сама как можно скорее подбегаю к кровати и, осторожно, чтобы не навредить, заключаю ее в объятья.
– Ма, – тихо всхлипываю. – Я так скучала.
– Моя милая девочка, – гладит она меня по волосам, перебирая спутанные пряди. – Моя Гвени…
Дверь, тихо скрипнув, выпускает из комнаты всех присутствующих, и мы остаемся наедине.
Я даже не знаю, откуда у меня берется столько слез. Разве может человек вместить в себе такое количество воды? Но они снова наворачиваются на глаза, и я плачу с не меньшим надрывом, чем у папы на корабле. Мама плачет тоже, я это чувствую по тому, как вздрагивает ее грудь, как падают мне на плечо горячие капли.
Всласть наревевшись, мы, наконец, отстраняемся, друг от друга и принимаемся придирчиво осматривать.
– Так кто у меня будет? Братик или сестричка? – выразительно поднимаю брови, еще раз с изумлением окинув взглядом располневшую талию мамы.
– Думаю, девочка, – мягко улыбаясь, отвечает мама, кладя руку на живот. – Но, милая, – ее взгляд на мгновение снова становится встревоженным. – У тебя, я полагаю, тоже есть новости...
– О чем ты? – смущенно отвожу глаза и принимаюсь разглаживать подол рубахи на коленях. Она принадлежала Ингвару. Теперь моя. Мне даже больно подумать о нем, но так хотя бы его тень рядом со мной, и я не могу расстаться с этими вещами. Пока не могу. Так и пропутешествовала все это время в одежде, которую взяла из сундука, каждый раз приводя ее в порядок стиркой, все равно переодеться было не во что.
– Милая, не надо закрываться от меня, – берет меня за руку мама. – Я всегда на твоей стороне. Ты же знаешь. И всегда тебя поддержу.
– А нечего поддерживать, – тихо вздыхаю. – Твоя глупая дочь просто влюбилась в того, в кого не следовало…
– Ох, Гвени… Он… он тебя заставил… Он взял тебя силой? – бледнеет мама, еще сильнее сжимая мою ладонь.
– Нет, что ты! – пугаюсь я ее тревоги. Не приведи Лудд, разволнуется и заболеет. – Я его полюбила… Я сама ему отдала… Свою душу и свое тело…
– И что же? – замирает мама.
– Ничего. Потом я убежала… – снова всхлипываю. – Но я так его люблю, ма…. Так люблю… Только он меня не любит.
Мамочка хмурит брови и снова привлекает меня к себе.
– Ты уверена, дорогая? Мужчины порой бывают очень упрямы, но стоит копнуть глубже, и ты видишь, что под твердой скорлупой прячется мягкое сердце.
– Нет, мам, – качаю головой. – Он сказал, что мужчины не умеют любить, это им не присуще. Но я-то ведь знаю, что папа тебя любит. Значит это меня он полюбить не смог…
– А больше он ничего не говорил? – склоняет голову набок мама.
– Что? – непонимающе шмыгаю носом, отстраняясь. – О чем?
– Ну, после напыщенных речей о любви твой избранник ничего не говорил? – с губ мамы срывается смешок.
– Говорил, – хмурю брови, вспоминаю болью отдающиеся в сердце слова. – Говорил, что я создана для него, и он не может мне позволить принадлежать другому мужчине. И отпустил меня на волю, представляешь, всех отпустил. Только…
– Только? – тянет моя собеседница.
– Только не отпустил, – сжимаю руки в кулаки. – Запретил мне в Кинлох возвращаться.
Слова сами собой срываются с моих губ, пока я не пересказываю все то, что случилось со мной. От мамы я ничего не скрываю, только иногда мой рассказ прерывается судорожными вздохами, тихими всхлипами и шмыганьем носом.
– Думаю, милая, скоро ты снова с ним увидишься, – с улыбкой, заявляет мама, загадочно смотря из-под ресниц. И прежде, чем я успею что-то возразить, добавляет. – Ведь не у меня одной сюрприз, правда?
Глава 55
Как я ни упрашивала, но мама все-таки не созналась, что имела в виду. Сказала, что я скоро и сама обо всем догадаюсь, а пока, видимо, еще не время. И теперь, лежа в своей кровати, в спальне, которая принадлежала мне с детства, я мучаюсь от бессонницы, ворочаясь с боку на бок. Только совсем не секрет, который мама отказалась раскрывать, меня беспокоит. Стоит мне только закрыть глаза, как в мои сновидения приходит Ингвар. Каждый раз я, словно воочию, вижу его лицо перед собой – вот он громко смеется, запрокинув голову назад, а вот злится, и его глаза мечут молнии, как серебряная секира Вара, а вот смотрит на меня с таким голодом и страстью, что мое тело охватывает дрожь желания.
Со злостью откидываю одеяло. Мне жарко и душно, особенно после приятной прохлады Севера. Глухим ворчливым зверем ворочается беспокойство. Я не могу не думать о нем, о своем викинге – в своих мыслях я по-прежнему называю его своим – не могу не хотеть его видеть, чувствовать, не могу не желать, чтобы он приехал за мной, чтобы полюбил… Хоть и понимаю, что этого не будет никогда.
Что-то внутри давит, душит, забивает легкие тяжелым горячим воздухом. Встаю с кровати и подбегаю к окну, рывком распахивая створки. Глоток прохладного воздуха кажется освежающе-вкусным, как капля воды для изнывающего от жажды. Делаю еще один вдох и прислоняюсь головой к каменному откосу, чувствуя, как прохлада стены снимает терзающий жар. А в следующий момент пол под моими ногами начинает мелко подрагивать, пока не звучит Зов!
Этот Зов преследует меня с детства, этот зов выворачивает душу. Он мерзкий, неприятный, грязный. Он липнет ко мне, как древесная смола, оставляя пятна, метя, как испорченную, плохую, гадкую, недостойную. А еще он твердит о долге. Долг жизни, который я должна отдать. Но я не собираюсь этого делать. Я хочу, чтобы он замолчал, замолчал и больше не звал меня, я хочу отправить его в пучину Маннана и никогда не вспоминать. Не вспоминать то отвратительное существо, которое является моим истинным отцом.
О, как я мечтала в детстве быть настоящей дочерью Айне и Киана, быть такой, как Ал, но я отродье Гиллагана. Это клеймо не смыть ни добрыми поступками, ни благородными делами. Я плод черного колдовства злобного бессмертного некроманта и сумасшедшей Милисанды, и останусь такой навсегда. Но с ним, с Гиллаганом, я должна покончить, теперь это мне под силу.
Решительно шагаю к двери, но та и сама резко распахивается.
– Гвени, милая, – попадаю в объятия папы. – Ты снова его слышишь?
Поднимаю заплаканное лицо, только сейчас понимая, что из глаз катятся слезы.
– Да, па. Он зовет меня.
Он прижимает меня к своей груди, словно старается защитить от гадкого духа, но мы оба знаем, что от него можно избавиться только одним способом.
– Я что-нибудь придумаю, милая, потерпи, – шепчет мне в волосы отец.
Только сколько этих способов уже было, сколько попыток. Их не перечесть. Мы станем свободны от него, когда в крипте и следа не останется от отвратительной сущности Гиллагана.
– Нет, папа, не нужно, – обхватываю его запястья своими ладонями и отстраняюсь. – Теперь моя очередь защищать вас.
– Нет, Гвен, нет. Это мой долг, как мужчины и как твоего отца, – не соглашается со мной папа.
– Тем не менее, Тог Анем из нас двоих только я, – криво улыбаюсь. – Пора уже из этого проклятого дара и для себя извлечь хоть какую-то пользу. Просто будь со мной рядом, подстрахуй. А то… мне страшно, папа.
Мог голос слегка дрожит и срывается на последних словах, я сглатываю давящий комок в горле, стараясь успокоится.
– Милая моя девочка. Конечно, я буду рядом. Ты не останешься с ним один на один, – снова привлекает меня к себе отец, единственный папа, которого я знаю, который для меня родной. А тот, другой, просто пыль… скоро станет пылью.
Успокаиваясь в родных объятьях, прикрываю глаза, но в следующий миг снова распахиваю. Маленькое несоответствие мягко царапает где-то на задворках сознания. Рядом с папой не хватает еще одного человека, и я тут же пользуюсь возможностью перевести разговор в другое русло, дабы окончательно не раскиснуть.
– А где же мама? – изумленно спрашиваю, что-то не верится, что моя деятельная родительница просто так отпустила папу, и не стоит где-то за углом, чтобы второй волной убеждении пройтись по моему и так колеблющемуся решению.
– Спит, – тихо отвечает папа, и отчего-то смущенно отводит взгляд.
– Спит? – я чувствую, как удивленно округляются мои глаза. – И Гиллагана не почувствовала? Что же это за сон такой?
– Особенный – продолжает и дальше смущаться папа. – Скажем так. Когда мама проснется, мне крупно попадет.
Ох, и папа! Он прав, сонное зелье мама не простит, будет жутко скандалить и требовать возмездия. Ее возмутит не столько применение настойки, сколько то, что сделано было это без ее согласия. Выбора не оставили моей мамочке, а она этого ой как не любит.
– Я тебя защищу, – твердо обещаю, скрывая улыбку. Помощь папе точно не помешает.
– Почту за честь быть защищенным такой очаровательной леди-рыцарь – глаза отца блестят лукавством и хитринкой.
Под ногами снова начинает дрожать пол, и я тихо вздохнув, отстраняюсь. Пора. Минута требуется, чтобы накинуть платье на сорочку и обуть башмаки, и я уже готова идти усыпальницу.
Сначала приходится спуститься на первый этаж – дорогу я знаю, как саму себя – потом миновать общий зал, пройти через кухню, чтобы попасть в кладовую, а из нее уже будет выход в старые казематы. Но крипта, крипта еще глубже, там, куда не только свет не попадает, а даже свежий воздух. Там всегда неприятно пахнет. Прахом и тленом… Смертью.
Я держусь за теплую руку папы, наблюдая за колыхающимся огоньком фонаря. Тонкий изящный язычок пламени трепещет, грозя вот-вот потухнуть. Но я знаю, что этого не случится. Я сама себе тоже напоминаю такой вот огонек. Маленький, хрупкий… но неугасимый. Я справлюсь, должна.
Саркофаг Гиллагана манит меня, тянет, словно невидимой нитью, крепко прилепленной к сердцу, причиняя боль и муку. Я знаю, куда идти, ведь меня ведет Гиллаган. Он очень недоволен, что со мной папа, он ненавидит его всей душой. Киан забрал у него маму, Киан стал для меня единственным отцом. Теперь я понимаю, что звать с собой папу было ошибкой, но уже слишком поздно. Но и в глазах моего отца просыпается тьма, тьма, которая меня защитит. Ведь он мастер смерти.
Галереи петляют одна за другой, пока последняя не расширяется в огромный зал с высоким постаментом, на котором лежит гробница Гиллагана.
Выпускаю ладонь отца и бесстрашно приближаюсь к саркофагу.
– Помни, родная, – отец на миг задерживает мою руку в своих. – Мы тебя любим. Ты нам нужна. Всем нужна.
– Знаю, папа, – целую его в щеку, и отстраняюсь. Время пришло.
Опускаю ладони на неожиданно теплую крышку гробницы. В глазах меркнет, я снова чувствую себя как тогда, у дерева Кары. Но теперь мне неприятно притрагиваться к поверхности проводника. Меня передергивает от отвращения, а липкая тьма окружает словно кокон. И в этом коконе ничего не слышно кроме моего судорожного дыхания. Ничего… пока не начинают раздаваться мерные, четкие шаги. Они все приближаются и приближаются, становясь громче и отчетливей. Я невольно принимаюсь их считать, как удары грома в детстве. Если парное число, гроза скоро уйдет, если непарное – быть беде.
Раз… Два… Три… Четыре… Пять... Шесть… Семь… Восемь... Девять…
– Здравствуй, дочка!
Глава 56
– Я тебе не дочка, – хмуро отвечаю, с ехидным злорадством замечая, как Гиллаган меняется в лице. Тут, на границе, он совсем не похож на бестелесного духа, который приходил в мои сны и звал меня к себе, а выглядит, как обычный человек.
– Дочка, – криво улыбается мужчина. – Этого никто не в силах изменить. Мой дух дал тебе жизнь, моя магия сделала семья Рорка жизнеспособным, моя сила воскресила мертвую утробу Мелисанды. Ее муж был безвольным сосудом для моей души. Ты моя!
Вскидываю на него гневный взор, внутренне передергиваясь от отвращения.
– Ты и понятия не имеешь, кто такой настоящий отец! Для меня это Киан Мэлори, – И так будет всегда!
Глаза собеседника разгораются опасным огнем, и мне становится жутко, ужас пробирает прямо до костей, заставляя похолодеть испуганно бьющееся сердце. Мои слова не на шутку злят некроманта.
– Ты даже не представляешь, насколько хорошо я это знаю. У меня было три сына, три крепких, здоровых, сильных мальчика. Они были умны, талантливы и магически одарены. Жаль, что только двое… Третий, Эйдан, моя боль, оказался без крупицы магической силы.
– Зачем ты мне все это рассказываешь? Я знаю легенду, – хмуро цежу сквозь зубы.
– Затем, чтобы ты поняла, насколько сильно я умею любить. Я ни перед чем не остановился, чтобы спасти сына.
– Любить? – вздергиваю брови. – Спасти? Никого ты не спасал, Гиллаган! Эйдан был талантливым и мужественным. Хорошим человеком, рыцарем, при дворе короля. Но ты этого не видел. Ты этим не гордился. Ты желал, чтоб он был магом, твое тщеславие и гордыня страдали, ибо один из твоих сыновей посмел быть не таким. О какой любви ты говоришь? Если б ты любил Эйдана, принял бы его таким, каков он был. И не было бы все этих бесчинств, ужасов, смертей…
Мои слова жестоки, но Гиллаган не заслужил на иное. Стоит мне только вспомнить о сотнях неупокоенных духов, населяющих казематы Кинлоха, бедную Мелинду, которая пожертвовала всем, чтобы спасти людей, несчастных Айне и Джерома. Да что ходить далеко, мою маму чуть живьем на костре не сожгли, несправедливо обвинив, и все по вине этого мерзкого духа! И если б не папа… даже подумать страшно о таком конце…
– Что ж, – скрипит зубами сумасшедший ученый. – Полагаю, ты сказала, все, что хотела. Я тоже. Тянуть дальше времени нет.
Его рука вскидывается в странном незнакомом мне жесте, и на открытой ладони появляется трепещущий огонек пламени, невероятного угольно-черного цвета. Его лепестки тревожно дрожат, отбрасывая на мертвенно белую кожу руки причудливые тени. Огненные язычки колеблются, пульсируют, извиваются и растут. Становятся все длиннее и длиннее, словно щупальца кракена, и спустя минуту обхватывают мою талию и предплечья.
Тело на мгновение пронзает жгучий холод. В том месте, где пламя коснулось моей кожи, появляется ощущение, будто я дотронулась голой рукой до скованного морозом металла – холод и огонь одновременно. А затем черный жуткий цветок будто всасывается в мое тело, как вода в мягкую губку. И теперь нестерпимо жжет в самом сердце, да так сильно, что мне приходится согнуться от боли, прижав ладонь к груди. Рот беззвучно открывается, судорожно хватая воздух. А вслед за этим накатывает глухая, вязкая беспросветная тоска.
Широко распахиваю глаза и до боли прикусываю губу. Рот заполняет соленая, отдающая запахом железа, кровь.
– Ты... никому... кроме... меня не... нужна… – подходит ко мне Гиллаган. Последние слова он, склонившись, шепчет мне прямо в ухо. Они невыносимой горечью отдаются в душе.
Не нужна… Никому… Ему не нужна… Семье не нужна… Маме… Папе… Брату… Я им чужая… Во мне отравленная смертью сила, во мне отравленная смертью душа…
– Идем со мной, Гвендолин. Идем, – обходит меня по кругу Гиллаган. – Я смогу заполнить пустоту в твоей душе. Ведь она есть, правда? Ты всегда чувствовала, что недостойна их, что чужая…
С трудом выпрямляюсь, чтобы прямо взглянуть на своего мучителя.
– Нет, не чувствовала, – яростно мотаю головой. – Они меня любят!
Хриплый каркающий смех разрывает тишину.
– Любят? А, может, и Он любит? Тот, кто зажег твое сердце?
Становится настолько больно, что с губ срывается отчаянный стон.
– Скоро у твоих родителей появится малыш, брат женится и приведет молодую жену… А ты, – шипит Гиллаган, приблизив свое лицо к моему. – Ты снова будешь одна. И только по ночам твое познавшее любовь тело, будет беспокойно метаться по огромной холодной постели, вспоминая жар желания.
Злорадно усмехается некромант. Но вместо того, чтоб усугубить мое отчаяние его слова вызывают волну негодования и злости. То, что мерзкий дух попытался своими речами осквернить то светлое и нежное чувство, которое я так тщательно берегла в душе, поднимает волну ярости.
Перед глазами, как наяву, мелькают воспоминания… Ингвар… Его руки… Губы…. Слова… Нежность, которая была между нами. Дерево Кары, его упругие ветки, шелестящие листья, шуршащие ленты влюбленных, дары, закопанные глубоко под землей, увитые корнями, надежно припрятанные от чужих завистливых очей. Любовь… В каждом из них… Безграничная. Вечная. Настоящая. Как моя. Я люблю. Люблю его всем сердцем. Люблю, пускай безответно. Но я знаю, как это. Я чувствую. Я наполняюсь жизнью.
Где-то глубоко внутри легкой светлой пульсацией откликается неведомое чувство. Странное. Немного пугающее, щемящее, но до боли, знакомое и понятное каждой женщине. Ведь любовь должна приносить плоды...
Холод в сердце отступает, и чернота, сковавшая его, осыпается серым пеплом.
– Но мне удалось познать этот жар. И любовь. И ласку. И доброту, – с каждым словом освобождаюсь от спутавших мое сознание темных чар. – И мне безумно жаль тебя… Ты мог иметь все, но променял семью на амбиции. Я не могу тебе заменить их. Но могу освободить тебя…
По моим венам словно струится жидкий огонь. Он наполняет мое тело силой, а сердце магией. Хватаю горячими ладонями мертвенно-холодные руки Гиллагана, сжимаю твердые мужские пальцы, чувствуя, как пульсирует энергия на кончиках моих.
Я проводник, я указывающая путь, я нить…
Мужчина пытается вырваться из моего захвата, но это ему не под силу. Наполненная огнем Кары, я сейчас во сто крат сильнее.
Тело Гиллагана медленно опускается к моим ногам. Я приседаю подле, устраивая голову некроманта у себя на коленях.
– Ты должен заслужить прощения. Маннан ждет тебя на службу, – тихо говорю. – И может... может, через тысячу лет ты вновь встретишь свою Мелинду.
– Мелинда, – шепчут его губы. – Она предала меня.
– Она спасла тебя, – возражаю. – Подарила второй шанс, пока твоя душа не выжглась черным колдовством.
– Уже поздно, – криво улыбается Гиллаган. – Я совершил последний грех.
Его слова отчего-то вызывают во мне тревожные предчувствия. Удушающий комок подкатывает к горлу, заставив нервно сглотнуть.
– Что ты сделал? – едва слышно шепчу, ощущая холод в сердце.
– Я тебя отравил цветком смерти. Тебе нет теперь дороги в мир живых, – из последних сил выталкивает Гиллаган. И я с ужасом смотрю, как его тело медленно превращается в пепел на моих руках, чтоб через мгновенье, просочившись сквозь пальцы, бесследно развеяться в чернильной темноте пограничья.
Глава 57
Ингвар
Каменная громада Кинлоха возвышается на утесе, напоминая спящего, склонившего голову горного тролля, окутанного туманом, который поднимается прямо с самого моря, застилая все белой пеленой. Словно древние духи изумрудного острова не желают нам показывать дорогу.
– Это Кинлох? – сипло уточняет остановившийся рядом со мной Гуннар. Его конь тревожно пофыркивает, стегая себя по бокам длинным хвостом.
– Да, это он, – уверенно киваю. Название как нельзя лучше подходит этой каменной неприступной крепости. Кинлох… Король моря…
– Никогда бы не смог жить в таком нагромождении камней, – передергивается Гуннар. – Дом должен быть из дерева. Чтоб сосной пахло и свежим срубом…
– Зато он неприступен, друг, – возражаю, – осаживая своего коня, который как раз намерился укусить лошадь Гуннара.
– Что ты ей скажешь?– внезапно становится серьезным верный побратим.
Снова перевожу взгляд на Кинлох и задумываюсь. Что я могу сказать? Что люблю всем сердцем? Что намереваюсь взять женой? Захочет ли она меня слушать?
Словно чувствуя беду, я, с позволения конунга, покинул тинг раньше. Но не успел. Моя несносная упрямая ведьма сбежала. Узнать когда и куда не составило большого труда, но только на корабле торговца Стампа ее не оказалось.
Даже не передать словами, что я почувствовал, когда невозмутимый купец непонимающе разводил руками. Он даже предлагал моим людям осмотреть свой драккар, чтоб убедится в правдивости его слов. Я, конечно, не отказался, хотя и так ему верил…
Лед сковывал сердце и душу. Мысли о том, что Гвен могла попасться в руки моим соплеменникам, заставляли переворачиваться все внутри. И только учетные записи портового журнала натолкнули на след. В тот самый день эрийская куррага заходила в порт города Унга. И хоть корабль был не один с берегов Эри, но только этот отчалил в тот же день, остальные и дальше покачивались на пристани, ожидая отправки. Это была ниточка, тонкая, незначительная, но я чувствовал, что на верном пути.
И вот теперь передо мной родовой замок моей ведьмы, а я стою на его пороге, как сопливый юнец, не в силах ступить и шагу. Сбежав, Гвен забрала с собой мое сердце, и пришло время его вернуть.
Пришпориваю лошадь и трогаюсь вперед, а за мной мои воины. С собой я взял только Гуннара, Магнуса, Хакана и Ниала. Остальные остались на корабле – все-таки я иду руки просить, а не захватывать замок.
