Текст книги "Пари на мажора (СИ)"

Автор книги: Алёна Снатёнкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

Что?

Кто?

Мирон?

– Мирон! – проскулила я, когда из рук все вывалилось.

Он самый.

Блин!

23.

– Корнеев, ты тон сбавь, – саркастично выдает Прокудин. – А то так и без динамиков остаться можно. Я тебе не Суханов. Молчать не буду. В момент с отбитой почкой оставлю.

– Ну, давай. Рискни.

Ох, мамочки.

Зажмурилась, боясь представить, что может произойти. Вариантов куча. Самый безобидный – это тот, в котором парни индийские танцы начнут исполнять. Но Мирон на танцора не похож. Особенно сейчас. Плечи напряжены, в глазах огонь, и все это пламя направлено на Прокудина. Как бы последний ни хорохорился, я заметила, как он слегка осунулся, но старался вида не подавать. Вот он точно представил один из самых кошмарных вариантов. Мордобой.

В общем, к бетонной стене я прижалась так, будто она на время мне маму заменяет.

– Думаешь, не смогу?

– Исчезни, – следует грозный рык. – Свали отсюда, пока мне самому не захотелось до твоей почки добраться.

– Может, я этого и жду. Тебя посадят, а я красотку твою уведу. Заживем с ней… Детей нарожаем. Малышка, ты кого хочешь, мальчика или…

Ну все.

Удивительно, что в стрессовых ситуациях у меня с резвостью проблем не возникло. Спасло то, что я ближе к Прокудину стояла, чем Мирон. Поэтому быстро получилось внимание парней на себя переключить. Будущий отец заткнулся сразу. Наверное, несолидно бухтеть, когда за спиной девчонки стоишь, и Корнеев отвлекся. Правда, на меня не совсем по-доброму смотреть начал. Но я это переживу.

– А я тут твоей маме цветы принесла.

Думаете, Мирон оттаял?

Да какой там. На цветы в руках Прокудина так посмотрел, будто там и правда веник грязный. И вид у парня был, мол, себе пучок оставь. И это я еще нормально его взгляд перевела. В оригинале там точно один мат использовался.

– Ее любимые. Пойдем? Их надо срочно в воду поставить, пока не завяли.

– Мамаева! – рычит с зажатым ртом.

– Что? Пойдем, пожалуйста. Тетя Наташа ждет.

И ей точно не понравится, что ее сын кому-то почки отбивает. Волноваться будет, а ей нельзя. И так болеет. Сейчас позитив нужен. Неужели он не понимает?

В ответ Мирон только поморщился.

Блин, вот угораздило же меня на парня этого ненормального нарваться. Столько человек в городе живет, но именно Прокудин оказался рядом со мной в одно время и в одном месте. Он ведь и Гуляевой не нравится. Да, судя по ее реакции, она его терпеть не может. А Мирон… Наверное, тоже своя история у них имеется. Скорее всего, печальная, раз Корнеев с первой секунды готов был этому парню голову оторвать. Кого-то не поделили? Девчонку или игрушку в детстве? Знаю я этих парней. Всю жизнь из-за фигни враждовать будут, периодически кулаками размахивая.

– М-да, Мирошка, ну прям герой, – заржал придурок, когда без цветов остался. – Герой – каблучара. За девчонкой спрятался, и довольный. А что? Идеальная отмазка, чтобы по роже не получить. Простите, пожалуйста, мне девушка драться не разрешает. Мужик! Мамочка будет тобой гордиться.

Все так резко произошло, что, когда я соображать начала, Мирон уже выкрутил руку Прокудина, за волосы приподнимая его голову.

– Закрой свой поганый рот!

Не знаю, как Прокудину, а мне на секунду страшно стало.

– Еще слово в мою сторону, потом будешь жалеть, что родился. Ты меня понял?

Непонятное мычание.

– Понял?

– Да понял. Понял! Отпусти! Ты мне руку сломаешь.

– Ногой жрать будешь.

Отпихивает его в сторону, тот летит в стену, хватаясь за нее, чтобы не упасть. Все равно упал. Зря хватался.

Меня же в этот момент берут за локоть, морщатся, бросая тяжелый взгляд на чертов букет, и тянут к лифту.

Честное слово, в голове мысль промелькнула, что меня на крышу заведут, а потом с нее скинут. В грузовом лифте стало жарко и тесно. Всем телом чувствовала раздражение Мирона. Я его и раньше злым видела, но сейчас словно в первый раз.

От него такая энергия шла, в обморок упадешь и память потеряешь.

В общем, жуть, а не романтика, о которой девчонки мечтают, в красках представляя, как застревают в одном лифте с красавчиком.

Здесь не романтика. Здесь бы выжить.

– Как твоя мама? Ей уже лучше?

– Ага. Как и тебе. Выздоровление налицо.

Выдохнула. Сказал так, будто это плохо.

Блин, а я ведь не о таком думала. Хотела заявиться в гости, тихо посидеть с Корнеевыми, чай попить, насладиться тем, что мы с Мироном можем спокойно общаться. Смотреть на него и поцелуй вспоминать. Краснеть иногда. А тут вот как все обернулось.

Через одно место.

Как обычно.

И почему я такая невезучая?

Если бы на пару минут в магазине задержалась, то у двери не с Прокудиным бы столкнулась, а с Мироном. И тогда все было бы по-другому. Наверное. Ну, в моей фантазии точно иначе.

– Ну да. Мне уже лучше. Я поэтому к вам и приехала. Чтобы тетю Наташу поддержать. Помочь как-то. Мед купила. Она же любит мед?

– А дома ты остаться не могла? Не подумала, что надо дома сидеть, а не по городу шататься?

Если честно, то нет. Так я не думала. Вообще не было желания дома оставаться. Я ведь, как узнала, что тетя Наташа тоже болеет, тут же и сорвалась. Ее болезнь – моя спасительная соломинка. Повод Корнеева увидеть. Переживаю за нее, конечно, но надо быть честной хотя бы с собой. Парня я хотела увидеть. Но Мирону я так сказать не смогу. Не поймет же. Еще хуже, если засмеет.

– Да я… Просто… Как лучше хотела, – затараторила в попытке объясниться. – Цветы эти купила, показалось, что маме твоей приятно будет. Она же их любит. Не подумала, что дверь с ними открыть не смогу. Люди мимо проходили, и только знакомый ваш помог. А потом отвязаться от него не могла.

– Так не смогла, что в любви признаваться начала? Быстрая ты, Мамаева.

– Да ты что? Я ему в любви не признавалась. Видела его второй раз в жизни. Скажешь тоже. Нужен он мне.

– Тогда чего ты с ним обжималась?

О, Господи! Со стороны именно так и казалось, что ли?

– Букет вместе держали. Он же тяжелый.

Вздохнув, Мирон забрал цветы из моих рук.

– А вы с ним… – неуверенно начала я. – Не ладите, да?

– А похоже, что ладим?

– Похоже, что вы хотите друг друга без почек оставить.

– Он хочет. Давно собирается. – На лице Мирона появилась какая-то зловещая ухмылка. – Мне на него плевать.

Серьезно?

Он сейчас серьезно говорит?

Что тогда в подъезде было? Мирон же чуть руку человеку не оторвал. Это называется плевать?

Да уж…

Еще говорят, что женской логики не существует. А про мужскую почему все молчат? Она где?

– Если плевать, тогда не надо было и в стену его швырять. Зачем тебе лишние проблемы?

Не подумал, что Прокудин может его подкараулить где-нибудь? И не один. С друзьями своими. Или заявление написать. У меня пульс участился от таких мыслей. Мирон, весь избитый на больничной койке… Или в зале суда. В клетке.

Руками себя обняла и, не сдержавшись, носом шмыгнула.

– Мамаева, ты чего? – Мирон наклонил голову, и мы встретились взглядами. – Василиса?

– Да ничего. О себе не думаешь, о маме своей хоть подумай. Представь, каково ей будет, если из тебя отбивную сделают. Или посадят. Герой, блин. Плевать ему!

Лифт открылся, и я уже было собралась выходить, но меня резко развернули, все так же удерживая за локти.

– Если хочешь знать, то сегодня первый случай, когда он меня довел. Раньше не особо хотелось марать руки об его морду. Сегодня очень хотелось.

Я завороженно смотрела, как Мирон двумя пальцами убирает прядь волос с моего лица. А затем улыбается.

Конечно, это ничего не значит, но…

У него такая красивая улыбка.

24.

– Знаешь, Мамаева, мне кажется, что ты слишком плохо на меня влияешь. Нервным становлюсь. Агрессивным, – наклонив голову, продолжил он. – Думаю, если пойду еще раз выкидывать сломанный стол, то на обратном пути заскочу к твоему бывшему и сломаю ему парочку костей. Может, и все. Всё зависит от тяжести стола.

Я сглатываю ком в горле, который стал размером с воздушный шарик. Внутри все сжимается. Дыхание сбивается, а голова начинает кружиться.

Надо собраться.

Нельзя превращаться в лужу. Потом. Когда дома буду. Одна, чтобы никто не увидел этого жалкого зрелища.

Честно, сложно.

Я ему хочу сказать, что в наше время только дураки кулаки в ход пускают, а он мне говорит, что хочет до бывшего моего добраться. Как тут сконцентрироваться?

Еще бы сказал, что он из-за меня Прокудина скрутил. Окончательно добил бы.

Стоп!

А может…

– Это я влияю? Так говоришь, будто из-за меня чуть Прокудина без руки не оставил. Я, между прочим, не до такой степени и дура. Понимаю, что у вас свои терки еще до меня были. А бывший… Я о нем и не думаю. Ты его чаще вспоминаешь.

– Ничего не могу с этим сделать. Прибить хочется.

– Почему? То есть забудь. Он этого не стоит. И вообще, в цивилизованном обществе люди давно решают свои проблемы посредством разговора. Необязательно давать волю кулакам. Одного скрутил, второго, а на третий раз скрутят тебя. Да так скрутят, что живого места не останется. Хорошо будет? Потом твоя мама мстить начнет, и, к моменту, когда тебя из больнички выпишут, пойдешь сразу же сухари для нее сушить.  Головой думай, прежде чем что-то сделаешь. Взрослый же парень, а мыслишь как ребенок.

– Как запричитала. Смотри, Мамаева, я ведь могу подумать, что я тебе небезразличен.

Подняв голову, он, наверное, только сейчас понял, что лифт давно уже остановился.

Мы вышли, и, по-хорошему, мне надо было не вестись на провокацию и промолчать, но я не смогла.

– Мне небезразличен твой нос, – шепотом сдала себя. – Красивый же. Жалко будет, если сломают.

– Ну, я же тебе чай заваривал, когда ты болела. Так и ты будешь. А насчет носа моего не переживай, он крепкий. Да и Прокудин давно нарывался. Зато больше он к тебе не рискнет подкатывать.

Корнеев на мне метку поставил, что ли?

– С чего ты решил, что он подкатывал?

– Не слепой. Он и на пьянке Сухого пытался, но Гуляева ему помешала.

Получается, Мирон тогда заметил?

Это же…

Визжать можно или лучше сдержать порыв?

– А я думала, ты в тот момент по Оле своей скучал и никого вокруг не замечал, – задрав голову, выдала я. – Избавился от девчонки, а она, может, хотела продолжить веселье.

– Вот про нее чаще всего ты вспоминаешь.

Ох, черт.

Он ведь прав.

Я же про нее всегда говорю. Да и думаю. Она там хоть живая или от икоты в мумию превратилась?

– Я не ревную, – выпалила и тут же пожалела о сказанном.

Додумалась же сказать такое Корнееву. Еще и так громко.

– А кто про ревность говорил? М?

Теперь получается, что он меня подловил. Мне ведь даже в ответ сказать нечего. Любая фраза будет выглядеть как оправдание.

– Никто не говорил, – бурчу себе под нос. – Тебе послышалось, Корнеев. Глюки. Такое случается, если долго ромашки нюхать.

– Ромашки нюхать?

– Ага. Они уже давно должны в вазе стоять, а ты их в подъезде сушишь.

Хоть на Мирона я не смотрела, но чувствовала на себе его взгляд.

– Пошли.

Наконец-то! Сразу бы так. Мне бы не пришлось тогда краснеть за свои слова. А то…

Успела накрутить себя, теперь жутко нервничаю. Тысячу раз была в этой квартире, но сейчас будто впервые. Мирон уже внутрь вошел, погремел на кухне, а я все так же и продолжала дверь подпирать, не решаясь войти. Минуты три точно стояла, пока он за мной не вернулся.

– Можешь выдыхать, я спас твой веник, – гордо сообщает он. – Ты проходить будешь или мне в коридоре придется тебя развлекать?

Минутку! И еще одну. Нужно время, чтобы до моего мозга информация дошла.

Корнеев меня развлекать собрался?

Сам?

Вот прям сам?

– А где твоя мама?

Чудо случилось, раз я спросила спокойным голосом, будто не была в шоке от его слов.

В душе-то у меня птички уже припев своей песни допевали.

– Спит, – коротко бросает он и выжидающе смотрит мне прямо в глаза.

Громко выдыхаю, и все-таки скидываю обувь. Вот мы и остались одни. Опять.

До кухни мы доходим молча.

Я сажусь на стул, со слюнями во рту разглядывая печеньки в вазе, уже представляя, как буду сейчас их запивать вкусным чаем, но тут выясняется, что Мирон тоже поглазеть любит, потому что он садится рядом.

– А ты чего? – смотрю на него, как обезьяна на огурец.

– Что?

– Я думала, ты чаем займешься.

Зачем, спрашивается, мы сюда пришли? Посидеть? Не хочу обидеть тетю Наташу, сказав, что у нее со вкусом проблемы, но кухонные стулья жуть какие неудобные. Если посидеть, то я бы диван предпочла.

– Мамаева, у тебя совесть вообще есть? – возмущенно фыркает Мирон. – Или ты ее на цветы свои обменяла? Чаем я вчера занимался, все пальцы в волдырях из-за этого. Теперь твоя очередь. Меня ты в эту чайную секту еще раз не загонишь.

Не, это нормально? Что за дела? Два раза чай принес и теперь герой? Так получается? Или он думает, раз мужик, то и делать ничего не обязан?

Так я быстро его жизни научу.

– Не придумывай, Корнеев. Нет у тебя никаких волдырей. Будь они, ты бы так резво Прокудина не схватил. Визжал бы как девчонка. Но ты же не визжал. Поэтому поднимайся и выполняй обязанности хозяина квартиры. Не мне же хозяйничать на чужой кухне. А то расскажу твоей маме, что ты отказался за мной ухаживать. Влетит тебе.

– Не расскажешь. А я здесь давно уже не живу.

– Я знаю, что не живешь. Была у тебя дома. Если ты не забыл. Но кухня твоих родителей все равно остается твоей кухней, как и все остальное. Поэтому – вперед.

Корнеев и бровью не повел.

– Ты здесь бываешь чаще, чем я. Получишь ключи, будем на равных.

Нет, ну что за человек? Мне кто-нибудь объяснит?

Наглый такой.

Развалился, а мне его обслуживать, что ли?

Дожили.

Схватив печеньку и быстро закинув ее в рот, демонстративно медленно поднимаюсь, смотря на Корнеева. А он с меня глаз не сводит, взгляд его так и говорит, мол, быстрее давай, мое терпение трещит по швам.

– Ну и ладно.

Если честно, у меня с чайником и кружками проблем не было. Непринципиально, кто заваривать будет. Конечно, хотелось, чтобы Мирон, но и я могу. Руки точно не отвалятся. Тем более мне вся эта ситуация нравится. Был в ней какой-то шарм. Вот когда Суханову бутерброды делала, шарма не было. А сейчас он точно есть. И еще цель. Напою Корнеева самым вкусным чаем, никакой другой он потом пить не сможет.

Что меня радовало, так это то, что я не нервничала. Спокойно открывала и закрывала шкафы, будто каждый день для Корнеева стараюсь.

Обернулась, а Мирон в телефон свой уткнулся и улыбается.

Взбесило меня это очень сильно.

Я для него тут стараюсь, а он небось с бабами своими треплется. Еще и улыбается.

Рука сама тянется к баночке с перцем. Вот возьму и вместо сахара перчика добавлю. Красного. Ядреного. Посмотрю потом, как он распухшим языком на свидание пойдет…

– Сухой спрашивает, есть ли у тебя запасные ключи в квартире, – спросив, Мирон блокирует телефон, отодвигая его от себя. – Гуляева закрыла его и уехала.

На секунду зависаю. Перец отменяется, что ли? А я уже мысленно представила, как Мирон побежит рот полоскать. Чуть человека не угробила. Он ведь даже не заслужил такой участи. По крайней мере в данный момент.

– Если Лея его там оставила, значит, так нужно.

– Так нужно?

– Да. Ну, ради прикола она бы так не сделала. Получается, заслужил.

Взяв две кружки, одну поставила напротив Мирона. Села рядом, немного пододвинув стул к нему. Не спрашивайте зачем. Просто захотелось. На два сантиметра ближе, зато какой вид из окна открывается. Пусть такое оправдание мне будет.

– Если заслужил, обязательно должен страдать?

А что его так удивляет, собственно?

– Точно! В следующий раз так делать не будет. Все логично.

– Смотря кому. Как по мне – то все это бред. Не всегда от человека зависят его поступки.

– Серьезно? Человек сам себе хозяин. Его нельзя заставить делать то, чего он не хочет.

– Можно, Мамаева. Заставить можно даже того, кто сильно сопротивляется. Проблема в другом.

– В чем же?

– Нельзя исправить ситуацию и сделать откат до момента сопротивления.

А мы сейчас историю Суханова и Леи обсуждаем?

Что-то я засомневалась в этом.

25.

И не ошиблась ведь. Хоть Мирон сделал длинную паузу, по его напряженному взгляду было понятно, что про Лею и Суханова он и забыл давно. Он о другом говорил. И как бы дико это ни звучало, но весь этот разговор был о нас.

Я так чувствовала.

Говорил о каком-то сожалении.

И я бы рискнула спросить, что именно его так тяготит, если бы нам не помешала тетя Наташа, которая так некстати нагрянула к нам.

– Вась, я сначала подумала, что мне твой голос во сне померещился. Потом думаю – надо проверить. Как вы тут?

– Сухой звонит. Я отвечу, – пробурчал Мирон, резко схватил телефон и, даже не посмотрев на меня или на свою маму, вышел из кухни.

Какой еще Сухой? Что он несет? Телефон же перед моими глазами лежал, он не завибрировал, не замигал, даже не пискнул. Корнеев – обманщик.

Сначала я собиралась за ним пойти и с поличным поймать, мол, давай вместе с Киром поговорим, а потом передумала. Ну, захотелось человеку выйти и одному побыть. Что здесь такого?

Решив, что таращиться на закрытую дверь как-то глупо, развернулась, натыкаясь на изучающий взгляд мамы Мирона.

Она не просто смотрела, женщина меня будто сканировала, странно хмыкая при этом.

– Хотите, я вам чай сделаю?

А что еще говорить матери, которая спалила меня на том, что я пялилась на ее сына? Правильно! Ее надо чаем напоить, чтобы хоть на какое-то время она не могла разговаривать.

– Если несложно.

Сложно?

Да я для Корнеевых… То есть они же так добры ко мне. Конечно, мне несложно сделать такую малость для них.

– Скажете тоже, – заулыбалась, поднимаясь со стула. – Вам как обычно? Некрепкий и с двумя ложками сахара?

– М? Да-да, с двумя ложками. – Тетя Наташа поднялась вслед за мной, встав рядом. В этом розовом плюшевом халате и с босыми ногами она была похожа на студентку, но никак не на мать такого верзилы, как Мирон. Даже смешно стало. Вовремя на чай переключилась, пока мысли

вслухозвучивать не начала. – Вась, скажи мне, ты не знаешь, у Мирона все в порядке?

Вот же…

Вопросы взволнованной мамы подъехали.

Блин, Корнеев, где ты ходишь?

– А что не так?

– Не знаю, – пожимает плечами. – Тебе не показалось, что он слишком напряженным был сейчас?

– Да как-то… Нет. Не показалось.

Отлично! Мирон ведет себя странно, по мнению его матери, а отдуваться и переубеждать ее должна я. Так получается, что ли?

Должником будет моим. Вечно.

– Может, за Кира переживает.

– А что с Кириллом?

Ну вот. Не так выразилась, а женщина нервно дернулась.

– Не-не-не, вы не переживайте. Все с ним нормально. Он у меня в квартире, выйти не может, но от голода не умрет, а если не станет с ножами играть, то живым и невредимым точно останется. Лея его закрыла.

– Почему выйти не может? У тебя же на тумбочке всегда лежит еще одна связка ключей.

– Ну, раз он сам ее не увидел, значит, терпеливо ждет Гуляевской амнистии. Но про ключи вы никому не говорите. Особенно Мирону. Если разболтаем, Лея нас потом… В общем, не пожалеет. За дело же, наверное, закрыла. Пусть Кир посидит. Ничего с ним не случится.

Успокоилась?

Так, она мечтательно улыбнулась. Все отлично!

– Кирюшка – весь в отца. Без приключений жить не может.

Киваю и, разлив воду по кружкам, ставлю их на стол.

– Назар такой же?

Отец Кира буквально морщился и зеленел, когда рядом с его именем проскальзывало слово «дядя». Поэтому он Назар. И по его словам, когда он будет беззубым стариком, он все равно останется Назаром.

Ну, никто не был против таких условий.

– Ох, он еще хуже. Так чудил в свое время, что… Подожди! – громко говорит женщина, а я от испуга уменьшаюсь до размера планктона. – Потом мы всех Сухановых вспоминать будем. Лучше скажи, как себя чувствуешь и почему мне не позвонила вчера?

– Да отлично. Будто и не болела.

– Все равно надо было мне позвонить и сказать.

– Никому не хотела звонить, чтобы никто заразу эту не подцепил. Опасно же. Да и я сама справилась.

Что-то во взгляде женщины изменилось.

– Сама?

Не пойму, ее так сильно удивило то, что я могу что-то сама делать? В ее глазах я беспомощная мартышка, что ли?

Эй, обидно так-то.

– Сама! – с гордостью ответила я. – Таблеток напилась и уснула.

Хорошо сказала. Она же все равно будет с мамой разговаривать, поделится информацией. Так все и узнают, что я девушка самостоятельная и няньки мне не нужны.

Из-за этого, правда, пришлось на обман пойти. Но я, честно, не думаю, что Мирон станет обижаться, что я про его помощь рассказать забыла.

Он поймет.

Когда в этот момент вижу, как Корнеев возвращается и садится рядом со мной, выдыхаю громче, чем нужно. Конечно же, тетя Наташа обращает на это свое внимание.

– Ты чего? – спрашивает Мирон, поворачивая ко мне голову.

Господи! Зачем?

Надо было молчать.

А так лишь внимание ко мне привлек. Лишнее, между прочим.

– Ничего, – шепотом бросаю в ответ.

– Вась, достала я тебя. Ты меня извини. Мирон же толком мне ничего не рассказывает, а я ведь переживаю. Думала, хоть от тебя что-нибудь узнаю. Сын, а не надо на меня так смотреть. Сам молчишь, матери приходится выкручиваться. На войне, знаешь же, все средства хороши.

Это я средство?

Получается, бесполезное какое-то. Ничего же не сказала.

– Мам, ты опять за старое! – рявкает Корнеев. – На минуту от тебя отойти нельзя, сразу допрос идиотский устраиваешь. А чего словесный-то? Этого недостаточно. Ты Мамаеву на детектор лжи посади. Привяжи к стулу и датчики приклей. Потом и меня, чтобы уж точно быть уверенной, что никто не соврал.

– Корнеев, ты чего? – наклоняюсь и шепотом ору ему в ухо. – Сладкого чая перепил, что ли?

Ну, переживает женщина. Что здесь такого?

А какая мать не будет беспокоиться о своем ребенке? Это совершенно нормально. Тем более понятно же было, что она специально так сказала, чтобы от меня все стрелки отвести. Если бы я не выдыхала так, будто меня от смерти спасли, ничего бы этого не было.

Надо прекращать дышать. Вообще. Чтоб никогда.

– Хорошая идея, сынок. Обязательно воспользуюсь.

Она обиделась.

Всем это понятно, но я не могу влезать в их отношения, а Корнеев молчит.

Пришлось его подтолкнуть. Локтем по ребрам. Хорошенько так, чтобы сразу дошло, что настало время извиняться.

– Спасибо, Вася, – подмигнула мне женщина.

Увидела, что я ее сына бью?

Вот глазастая.

– Не за что. Если надо, я еще могу.

Мирон хмыкнул.

Сомневается, что ли?

Да я…

Да я…

Я, вообще, стол вчера смогла сломать. Забыл, что ли? Хоть и с его помощью, конечно, но стол-то сломан, и я к этому причастна.

– Ма, ты же знаешь, как меня бесит, когда ты обращаешься со мной как с сопляком, – идет на мировую (ну, в его понимании, конечно) Мирон. – Хочешь что-то узнать, просто у меня спрашивай. Не доставай Мамаеву.

Ой, как приятно стало.

Даже улыбнулась.

– Хорошо. Буду себя сдерживать и перестану беспокоить нашу Васю, если ты так хочешь.

– Спасибо.

– Да не за что, сынок.

Странно улыбнувшись, женщина встает и, дотронувшись до плеча сына, выходит из кухни. Я тут же разворачиваюсь всем корпусом к Мирону. Ну, сейчас я возьмусь за его воспитание.

Получит он у меня.

– И что это было? Твоя мама болеет, а ты рычишь на нее. Кто так делает, Корнеев?

– Не придумывай. Никто не рычал. Все нормально.

– Но она обиделась. Ушла и даже чай не допила.

– Она просто оставила нас одних.

Непроизвольно закашляла.

– В смысле? Зачем?

– Не знаю. Захотелось, наверное.

Странно.

Очень странно.

Захотелось ей. Пф-ф-ф. Зачем? Цель какая?

– Ничего не понимаю.

– Чего ты не понимаешь? Мы только от больницы отъехали, как она уже начала меня к тебе отправлять. Всю дорогу бурчала, что не надо было тебя бросать.

Я прям почувствовала, как щеки начали краснеть. Дотронулась, пылаю вся.

– Она знала, что ты у меня был?

Только не это.

Что угодно, но не это.

– Из магазина ей звонил. Я же не в курсе был, что ты любишь. Она подсказывала.

Схватив Мирона за руку, роняю голову на его плечо.

– Бли-и-ин! А я ей сказала, что сама лечилась. Одна. Бли-и-ин! Теперь она думает, что я врушка.

– Сомневаюсь, что она именно об этом думает.

Он смеется?

Ему смешно?

Да как он смеет?

Запомню и в другой день отомщу.

– О чем еще она может думать, если не об этом? – продолжаю ныть, не отпуская его руку. Спрашивается, зачем держу? Отвечу: так спокойнее. – Так стыдно.

– Забей, – его рука накрывает мою. – Нашла о чем переживать.

Вот обычное прикосновение, со стороны именно так все и выглядит, но я клянусь, у меня дыхание перехватило.

В голове сразу же возникли обрывки воспоминаний. Блин, Мирон хоть понимает, что со мной сейчас происходит?

А что сам чувствует?

Как бы всем жилось проще, если бы мы умели читать мысли других людей. Фантазия бы так не играла. А то сейчас она уже не знает, что новое придумать, чтобы я еще сильнее покраснела.

Я ведь не железная.

Мне дали кусочек шоколадки, а я не распробовала. Целую теперь хочу. Упаковку. Нет, ящик.

– Мирон…

– Что? – сглатывает и смотрит мне прямо в глаза.

– То, о чем ты говорил перед тем, как твоя мама пришла. Жалеешь о чем-то. Ответь честно, пожалуйста. Ты жалеешь о том, что не оттолкнул меня тогда… На столе.

Возможно, не стоило спрашивать, но… Мне надо знать. Жизненно необходимо.

– Нет, Василиса, – улыбается он. – Об этом я не жалею.

– Хорошо, – кусаю губы, чтобы не замурчать от нахлынувшей радости. – Хорошо. Спасибо за честность.

Ой, что несу-у-у.

– Отвезешь меня домой?

Не лучше сказала. М-да, Василиса, без мозгов ты осталась.

Секундная пауза.

Гробовая тишина.

– А ты хочешь домой?

Нет. Домой я не хочу.

26.

Сначала мне хотелось притвориться глухой, сделав вид, что я вопроса не услышала. Ну, знаете, чтобы Корнеев еще раз переспросил. Интонация у него такая была – закачаешься. Вроде тихо говорил, а все равно венка на шее выступила. Вот и захотелось мне еще раз на это поглядеть.

Девчонка, что с меня взять?

Потом решила, что глупости это все, поэтому просто плечами пожала, мол, еще не знаю, но если предложишь остаться, то я подумаю и соглашусь.

Корнеев улыбнулся.

Зуб даю, раскусил Васькин хитроумный план, поэтому и промолчал.

– Мирон, ты бы хоть чай попробовал. А то я могу подумать, что ты из моих рук боишься что-то брать.

Кубок мне надо дать только за то, как я ловко могу с темы на тему перепрыгивать. Талант у меня такой. Чаем не пропьешь.

– А ты так не думай. Я ждал, когда он остынет.

Потом берет и демонстративно осушает кружку. Еще и дно показал, типа, я ничего не боюсь, Мамаева.

С одной стороны – такая ерунда. А с другой… Хоть это и мелочь, но все равно приятно стало. Заулыбалась. Только вот Мирону, кажется, улыбка моя не пришлась по душе. Резко серьезным стал. Плечи расправил, чайную ложку в руки схватил и смотреть на нее начал как на произведение искусства. В общем, от меня отвернулся.

– Поехали?

Чего?

Куда?

Блин, домой хочет меня отвезти.

И ведь даже разозлиться не могу. Сама предложила. Сама промолчала, когда он спрашивал. Все сама. Если злиться, то только на себя шизанутую. Мирон уж точно не виноват.

– Не надо. Я такси вызову. Тебе лучше с мамой остаться. Вдруг ей помощь твоя понадобится.

Ну, и, не надеясь, что меня провожать пойдут, тихо подниматься начала, когда меня за руку резко поймали.

Я даже ойкнула от неожиданности.

– А ты куда собралась? – непонимающе разглядывал меня Мирон, продолжая за руку держать. Ух, ну и горячий же он. Зимой, наверное, хорошо с ним гулять. Мороз, снег, ветер, с таким обогревателем точно не замерзнешь. – Передумала оставаться?

– Но как же? – замямлила, не зная, куда смотреть. Ребенком себя почувствовала, честное слово. – Ты сам сказал. Поехали… А мне кажется, что тебе лучше здесь остаться. Я и сама до дома смогу добраться.

– Куда? – фыркнул и встал. – Мамаева!

– Что?

Мирон встал рядом. Близко-близко. Ближе я к нему была только вчера, когда мы на столе… Ну, того… Ой, опять ладошки потеть начали.

– Если бы я хотел домой тебя отправить, я бы так и сказал, – выдохнул, а я его дыхание на коже почувствовала. Мятное. К сожалению, не охлаждающее. Хотя, если меня сейчас в сугроб закинуть, все равно жарко будет.

– Сейчас не говоришь?

– Нет.

– Тогда куда ехать собрался?

Сглотнула и все-таки посмотрела на него. Эх, разные мы. Я тут уже в желе превратилась, а Корнеев – олицетворение спокойствия. Мне бы так уметь. Еще у него ресницы длиннющие. Почему-то сейчас обратила на них внимание.

– Не знаю, Вась. Не думаю, что это важно. Прокатимся по городу. Мать говорила, что ты еще не успела здесь освоиться. Хочешь?

– Хочу, – слишком громко ответила, развеселив Мирона.

Он улыбался.

– Подожди! – дергаю его за руку, когда он, не отпустив меня, к двери направился.

– Там мама твоя.

– И что? Боишься, что за обман она тебя в угол поставит?

– Не смешно. Я так сказала, чтобы она не считала меня беспомощным ребенком.

– Я и не смеюсь.

– Смеешься. Но это ладно… Что мы ей скажем? Куда пошли?

– Обязательно что-то говорить?

– Конечно. А то она подумает…

Ой, а что она может подумать?

Господи, идей даже нет.

– Пусть думает, – спокойно ответил он.

Мне бы хоть каплю его спокойствия. Он же еще и руку не отпускает. Схватился, не вырвешься. И что он задумал? Чего добивается?

– Мирон!

– Что?

– Как ты себе это представляешь? Да твоя мама…

– Хватит создавать проблемы на пустом месте.

На пустом месте? На пустом? Если тетя Наташа увидит, как ее сын меня за руку держит, то через минуту об этом узнает моя мама, потом папа, а потом они все вместе начнут названивать мне и заваливать вопросами. А у меня нет ответов. Я вообще не знаю, что происходит. Конечно, меня немного успокаивало то, что сам Мирон был спокойным, но…

Стоп! Может, и я правда проблемы создаю и Корнеев, получается, прав? Ну, чего паниковать начала как ребенок?

Взрослая уже. Что хочу, то и делаю.

Хочу с Корнеевым по городу кататься, значит, покатаюсь.

Зажмурилась, сжалась вся, потом выдохнула, а когда дверь перед моим носом открылась, увидела лицо мамы Мирона, сразу руку и выдернула.

Трусиха.

Парень хмыкнул.

– Допили чай? Отлично! Я тут покопалась в комоде и альбом наш старый нашла, – затараторила женщина. – Вернее, несколько альбомов. Вы там такие карапузы. Так, за мной. Будем ваше детство вспоминать.

– Ма, в другой раз давай, – не растерялся парень. – У нас планы появились. И, если честно, не хочется тысячный раз смотреть на одно и то же.

– Что появилось?

Ох-ох-ох. Что творит человек?

– А я вот с удовольствием посмотрю, – выпаливаю, прежде чем Корнеевы заставят меня сквозь землю провалиться. – Давно хотела детство вспомнить.

Это Корнеев зарычал гортанно?

Ну и пусть.

Так то я его маму обманула, и в наказание обязана смотреть на весь свой детский позор. Сказала бы вечно, но нет. За час управимся.

– Понял, сынок? Если не хочется, все равно смотреть придется.

Оглянуться не успела, как нас с Мироном уже на диван посадили, а рядом поставили громадную картонную коробку.

Я даже вздохнула.

Час, да?

Ну и наивная же я.

Да мы здесь на год задержимся, не меньше.

– Ой, Вась, смотри, помнишь это?

Мне здесь лет пять. На снимке я сижу в огромном кресле, с большущим бантом на голове, и язык кому-то показываю.