Текст книги "Полуночные тени. часть 2 (СИ)"
Автор книги: Алена Кручко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)
Королевский пес зло пнул кресло, отодвигая его от стола, и нагнулся, разглядывая правую переднюю ножку.
Улле не соврал: тайник нашелся без труда, а в тайнике – небольшая книжица в коричневом кожаном переплете, растрепанная от частого употребления, с пятнами от чернил и пива. По виду не скажешь, что для хозяина она имела ценность. Марти хмыкнул, завалился в кресло, закинув ноги на стол, и раскрыл находку на первой странице.
***
Зигмонд ненавидел вспоминать.
Воспоминаний накопилось слишком много. Они плескались за тщательно выстроенной Зигмондом плотиной спокойного отчуждения – то бурным морем, то бездонным вязким болотом. Позволь хоть крохотному ручейку просочиться, и плотина рухнет, а там – захлестнет ли волнами, затянет ли в болотную гниль, все равно гибель.
Но теперь плотина опасно трещала, подаваясь под безжалостным напором прошлого. Зигмонд летел на юг – туда, где начались когда-то все его беды, в места, с которыми до сих пор связывало слишком многое.
Когда-то он жил там – человеком. Любил женщин, сражался, пил терпкое вино и крепкую брагу. Были у него друзья, были и враги – такие же люди, как он. Жена была, сын. Был замок, слуги, верные воины. И он, молодой и глупый, принимал это счастье как должное. До того самого дня, когда разгневанная богиня решила напомнить избраннику о своей власти.
Он не сразу понял, что происходит, а когда понял – не сразу поверил. Месть богини затуманила разум, поначалу Зигмонд решил, что ему попросту снятся кошмары. Оказалось – явь. Разорванное горло деревенской девчонки, кровь на руках, дикое желание облизать пальцы, чужой ужас, хлещущий в голову. Безумный смех за спиной – кажется, мать или бабка девчонки спятила от ужаса. И такой же безумный смех – за той границей, откуда лишь избранникам дозволено иногда услышать голос своего бога. «Ты мой, мой, мой! Я получу от тебя столько жертв, сколько захочу, и не тебе спорить со мной, никчемное создание!»
Осознав происходящее, барон Зигмонд Герейн попытался взять ситуацию под контроль. Он, в конце концов, должен был отвечать за своих людей, как подобает господину, а не охотиться на них, подобно дикой твари. Но какое там ситуацию, если он сам себя контролировать оказался не в силах! На него находило внезапно, словно мутная пелена укутывала разум, а когда отпускало – приходилось отдавать одежду прачке, и во рту долго ощущался солоноватый вкус, ни вином, ни брагой не получалось заглушить.
Больше всего в те безумные дни он боялся за жену и сына. Он сам не понимал, каким чудом, какой милостью богов не тронул их. Он отправил их прочь, к родственникам жены, как только осознал опасность. И все равно – боялся. Его сын остался теперь единственным, кто мог продолжить род Герейнов.
То время Зигмонду до сох пор тошно было вспоминать – а забыть не получалось. Ничего нет отвратительней для мужчины и воина, чем ощущение собственного бессилия, полного подвластия чужой воле. Ничего нет унизительней смеха вслед за словами: «Ты будешь делать то, что я хочу». Даже если это – слова и смех богини.
Проклятие, как чума, расползалось по землям Герейна. Он пытался бороться, но проигрывал. Безнадежно проигрывал – сам себе. Какая злая ирония.
И тогда он отправил гонца в Азельдор.
Человек, которому написал барон Зигмонд Герейн, однажды уже помог ему. Человек этот был сведущ и в кровавой магии, и в хитростях отношений с богами: мэтр Иссанар, азельдорский архивариус, бывший глава столичной гильдии магов. Что почтенный мэтр не поделил с коллегами в столице, почему довольствовался не столь уж почетной должностью в далекой провинции – этого барон Герейн не знал. Да и не стремился знать – не зря говорят: «В дела магов не лезь, голова целее будет». Он просто сделал все, что было в его силах, дабы оказать столичному гостю хороший прием в Азельдоре – а сил и влияния у барона Герейна тогда хватало. Может, в столице сведущих магов – как псов на помойке, а им здесь такой маг – на вес заговоренного серебра.
Мэтр Иссанар оценил прием, который ему оказали, и отплатил за добро добром полной мерой. В Азельдоре его знали и уважали, ни разу не слышал Зигмонд Герейн, чтобы о столичном маге отозвались «город его приютил», а только – «мэтр оказал нам честь, выбрав Азельдор». И теперь Зигмонд ждал его, как последнюю свою надежду.
Надежда не подвела.
Почтенный мэтр приехал к вечеру, не побоявшись наступающей темноты и приходящего вместе с темнотой безумия барона Герейна. Зигмонд до сих пор помнил нахлынувшую тогда панику: если он, потеряв разум, накинется на мага, одному из них точно не жить! И хорошо, если самому Зигмонду… Но маг лишь усмехнулся в ответ на гневно-испуганный вопрос барона. И сказал:
– Не нужно бояться. Сегодняшнюю ночь вы проведете в полном разуме, господин барон. Я ручаюсь.
– Вы можете… избавить меня от этого? – голос Герейна прервался, горло как будто сжала когтистая шершавая лапа.
– К сожалению, нет, – вздохнул маг. – Но оградить на одну ночь – сумею. Мне нужно посмотреть на нити связавших вас чар, проследить их сплетение. Тогда станет ясно, что можно сделать. Пойдемте куда-нибудь, где нас не потревожат.
Зигмонд вел мэтра Иссанара в кабинет, а внутри нарастала мерзкая тошнотная дрожь. Эта ночь должна была решить судьбу барона Герейна.
Он ждал каких-то чар, ворожбы, но маг просто усадил его в кресло, велел расслабиться и предупредил:
– Может быть неприятно.
Зигмонд откинулся на жесткую дубовую спинку и закрыл глаза. Неприятно не было, скорее щекотно, а иногда сквозь щекотку будто пробивались толстые тупые иглы. Кололи то вокруг затылка, то у висков, перебегали с шеи на ключицы, с ключиц на грудь, заставляя сердце пропускать удар. Потом что-то дернуло в голове, взорвавшись ослепительно белой болью – словно к мозгу прицепили крючьями колючую веревку и рванули со всей дури. И Зигмонд провалился в беспамятство.
Очнулся он поздним утром, в то время, которое сам привык обозначать как «давно уже день на дворе, лентяи». В распахнутое окно лились солнечные лучи – и тишина. Только далеко над лесом слышался вороний грай.
А сердце сжимало понимание, которое барон Герейн не сумел бы выразить словами.
– Что со мной? – тихо спросил он. – Я как будто знаю что-то, а поймать не могу. Ускользает.
– Оно придет постепенно, – кивнул мэтр Иссанар. – Вы и в самом деле теперь знаете многое, что еще вчера было вам недоступно, господин барон. Однако, поскольку получили вы эти знания не путем честной учебы, а ворожбой, понять их вы пока не в состоянии. Потребуется время. Но, увы, времени у вас будет предостаточно.
Зигмонд медленно кивнул: это он тоже знал, хотя и не мог объяснить.
– Я передал вам все, что знаю сам о магии крови. Так у вас будет хотя бы надежда. Когда-нибудь, со временем…
– Значит, сейчас ничего сделать нельзя? – Зигмонд сам не узнал свой голос: севший, насквозь пронизанный безнадежностью.
– Только оградить людей от…
– От меня, – продавил сквозь сжавшееся горло Зигмонд. – Слава богам, хотя бы это.
– От вас и ото всех, кого вы успели… задеть. Полагаю, вы предпочли бы смерть тому выходу, который я могу предложить, но я очень сомневаюсь, что ваша богиня даст вам умереть. Вернее, – мэтр вздохнул и слегка развел руками, – я не сомневаюсь в обратном.
Барон поднялся, налил вина в два кубка.
– Мэтр Иссанар, я мужчина и воин. Вы зря щадите мои чувства. Говорите прямо, прошу вас.
– Хорошо.
Маг помолчал, баюкая в ладонях кубок, а когда заговорил, голос его стал резче и жестче.
– Теперь – со временем – вы начнете лучше понимать свою богиню. Хочу надеяться, господин барон, что рано или поздно это сослужит вам добрую службу. Пока же единственное, что можем мы сделать, это загнать проклятие в некие границы, не дать ему расти и шириться. Мне очень жаль, господин барон.
– Что вы можете? – глухо спросил Герейн. – Что именно?
– Определить и оградить некую заповедную территорию. Загнать туда всех, кого успело коснуться ваше проклятие, и закрыть от людей.
– Навсегда?
– В меру сил, – маг слегка развел руками. – Кто может знать будущее?
Зигмонд хотел еще спросить, есть ли на примете подходящее место – где будет теперь дом Зигмонда Герейна, но промолчал. Снова сдавило горло. Дом… Не бывает у нелюди дома. Только нора, берлога, логово.
– Полагаю, вам нужно уладить дела, – тихо сказал мэтр Иссанар. – Я пока займусь приготовлениями. Хорошо бы успеть до боговорота. Если позволите, я останусь у вас на эти дни.
– Я буду рад, но…
– Не тревожьтесь, господин барон, – мэтр понимающе улыбнулся. – Моих сил хватит, чтобы удержать барьер эти несколько ночей. Делайте спокойно все те дела, которые вы должны завершить.
Зигмонд молча кивнул.
Так мир людей захлопнулся перед ним – внезапно и, как он полагал, навек.
Он написал длинное письмо жене и два сыну – одно прощальное, полное, как он надеялся, любви и ободрения, и второе – с объяснениями. Его должен был передать следующему барону Герейну мэтр Иссанар, когда мальчик вырастет и полностью войдет в права наследования. Ведь теперь его наследством становилось не только баронство, но и огражденный прочными чарами кусок леса вокруг старого храма между баронством и землями Азельдора. Чары мэтр Иссанар укрепил кровью Герейнов, связав ею же проклятых. Это, как объяснил он Зигмонду, позволяло поддерживать барьер с обеих сторон. Хорошее решение.
Дни до боговорота пролетели слишком быстро. А потом наступила вечность.
Вспоминать эту вечность Зигмонд не желал. Желал он другого – выяснить, как случилось, что барьер пал и земли Герейнов снова под угрозой. Он не задумался об этом, пока был нелюдью. Просто однажды почуял, что барьер ослаб, и увел свою стаю прочь, не осознавая, что именно делает и почему. Но теперь, вернувшись к человеческой жизни, бывший барон Герейн собирался исправить былые ошибки, заплатить долги и наконец-то навсегда покончить с проклятым прошлым.
Дневник Готфрида Герейна оказался весьма интересным – не будь писавший его человек уже мертв, эти заметки любой своей страницей привели бы того в руки королевских палачей. Неосторожен был покойный дядюшка, усмехнулся Марти, бегло пролистав исписанные четком крупным почерком страницы. Крайне неосторожен. И, похоже, не слишком доверял своей памяти. Опасное качество для заговорщика, не брезгующего запретной магией.
Имена и предполагаемые должности при новом короле, несколько разных шифров с ключами, короткие заметки о короле и его приближенных и длинные, подробнейшие записи о чарах. Взгляд выхватывал то слово, то фразу, и с каждой страницей Игмарт все яснее понимал, какое сокровище попало ему в руки.
Осторожно постучав и едва приоткрыв тяжелую дверь, заглянул в щелочку слуга, извиняясь и кланяясь, позвал обедать. «Пуганые они тут», – в который раз подумал Марти. Сунул книжицу за пазуху – выпускать ее из рук он не собирался ни на миг – и пошел вниз.
Анегард уже ждал его в большой обеденной зале – сидел, небрежно облокотившись о стол, и о чем-то расспрашивал кухонного мальчишку. Тот кивал, поглядывая на дверь, и, едва увидав Игмарта, сделал движение сбежать.
– Стой! – рявкнул Анегард. Добавил тише: – Твой новый господин тоже захочет услышать это все.
– Нарыл что-нибудь интересное? – спросил Марти.
– Куда уж интересней, – зло бросил Анегард. – О том, как капитан Диррих порядок здесь поддерживал.
– Тоже жертвы? – поморщился Игмарт. – Я с мажордомом говорил, тот из Азельдора людей возил, осужденных. Похоже, этим тварям часто еда нужна.
– У нас бабку взяли, – тихо сказал мальчишка. – Старая потому что и работать не может. А у Гаськи-посудомойки жениха, потому что господина кровососом назвал. А Гаська теперь голоса слышит, говорит, жених к ней прилетит и с собой заберет. И окно по ночам открывает, а тетка ее боится, вдруг и правда прилетит. Ругает Гаську, а та как не в себе.
– Весело, – едва сдерживая накатившее бешенство, процедил Марти. – И давно так живете?
– Да не очень, – мальчишка почесал в затылке. – С весны где-то. Раньше господин тоже, бывало, вызверивался, но чтоб так – нет.
– С весны? – переспросил Анегард. Игмарту почудилась в его голосе странная растерянность, как будто Лотару пришла в голову неожиданная, ему самому крайне неприятная мысль. Но переспрашивать при челяди не хотелось, и Марти отложил в памяти поговорить после, без лишних ушей.
Пока же он отпустил мальчишку и отдал должное мясу с овощами, паштетам и пирогам. И вину, само собой – вина у дядюшки собраны были отменные. Любил пожить покойничек.
– Надо деревни объехать, – сказал после обеда Лотар.
– Завтра, – кивнул Марти. – С утра двинем. А лучше давай сам, вдруг ты прав и мне лучше вовсе пока из замка не соваться. Что у тебя с разговорами, кстати, есть что полезней жалоб?
– Нет пока. Но я продолжу, если ты не против.
– Продолжай, – пожал плечами Марти. – Если вдруг что, я в кабинете.
– Хорошо.
И они снова разошлись.
Марти поднялся на башню, прежде чем вернуться в кабинет. Огляделся. Тучи разошлись, и свежий снег сверкал под солнцем ослепительной, нетронутой белизной. Белизну пересекали сероватая лента дороги и черные полосы леса между лоскутьями полей. Где-то в том лесу ждала крови дядюшкина нелюдь. Прикормил, сволочь… Игмарт скрипнул зубами, глухо выругался. Радостный солнечный денек показался злой насмешкой.
– Вы там, да? – крикнул Марти в сторону далекого леса. Тишина отозвалась в висках тревожным ожиданием. – Ждите, – процедил королевский пес, – ждите. Я приду, и тогда поглядим.
Развернулся и сбежал вниз, в тепло, за закрытые двери, к треску огня, за которым не слышно этой тревожной голодной тишины.
Раскрыл дядюшкин дневник. Настала пора изучить его более тщательно.
Первую страницу Игмарт пролистнул: ее украшало генеалогическое древо Герейнов, и видеть на его вершине имя мерзавца и братоубийцы было противно. Но какая-то неправильность успела царапнуть сознание, Марти перелистнул страницу обратно и принялся разглядывать мелкий рисунок, прослеживая хитросплетения семейных связей ниже и ниже, от поколения к поколению. Улыбался знакомым именам, вспоминая голос отца – тот любил рассказывать сыну истории о благородных предках.
Вот Талассан Герейн, двоюродный дед, капитан дворцовой стражи. Погиб, заслонив короля от стрел мятежников. Прадед, Коллен, единственный в роду маг – мог бы стать главой столичной гильдии, а то и личным магом короля, а вместо этого всю жизнь путешествовал, по крохам собирая мудрость и тайные знания чужих народов. Эстаден, пра-пра, бессменный королевский посол, первый, кому удалось заключить мир с ишарами. Привезенные им с юга дымчатые опалы украшают церемониальный королевский меч и корону, а записи хранятся в королевский библиотеке – и еще неизвестно, что более ценно.
Лайенорд, еще один королевский капитан. Этому не повезло с господином, король тогдашний был трус, тряпка и мерзавец, единственное, что мог – наживать себе врагов и ненавистников. Бесславное царствование закономерно закончилось переворотом, на престол сел Озельм Гассонский, племянник свергнутого и пра-пра-прадед нынешнего короля, а Лайенорд, верный вассальной клятве, отказался принять его милости и был казнен.
А вот Игмарт, любимый герой детства – не зря, наверное, отец назвал Марти в его честь. Бабник, шалопай, лихой рубака. Его героизм спас войско в битве под Старухиной Грядой, а о его любовных приключениях до сих пор распевают менестрели. Те же, к слову, «Трактирщиковы дочки»…
Черный кружок, закрашенное имя, а над ним короткое: «Проклятый». О нем обещал рассказать отец, когда Игмарт вырастет. Не успел.
Поколение за поколением – воины и полководцы, королевские посланники и советники, интриганы и тихие домоседы…
Игмарт нашел зацепившую его взгляд неправильность, почти дойдя до корней древа – до Астарга, основателя рода. Игрейма, старшая внучка Астарга. От Игреймы тянулась линия, которую Марти не помнил.
Лингард, официально признанный бастард короля Тиргарда. И их с Игреймой сын. Единственный на тот момент законный наследник престола. Королем так и не стал, однако…
Марти перевернул страницу. Смутная догадка подтверждалась сделанной дядиным почерком записью: «Поскольку права Лингарда на престол были признаны и до сих пор неоспоримы, права эти сохраняются и за его потомками. Таким образом, у Герейнов не меньше прав на корону, чем у Гассонов, а, возможно, и больше, учитывая древность рода. Первый из Гассонов сел на трон лишь потому, что нашел повод казнить Лайенорда Герейна, своего прямого соперника».
Та-ак.
Интересные мысли дядюшка думал. Вот, значит, до каких высот простиралось его честолюбие. Замахиваться, так сразу на корону, меньшее не привлекает? Силен, покойничек.
«Это и твои права», – шепнул в голове вкрадчивый голос. Марти захлопнул книжицу, швырнул на стол. Обернулся к окну.
Уже сгустились сумерки, и снова шел снег – легкий, невесомый, в лунном свете похожий на пелену тумана. И там, за снегом, кто-то ждал нового Герейна, звал, искал голодным взглядом, манил силой и властью. Шептал: «Возьми свое».
– Идите к бесам, – буркнул Марти. Задвинул оконный проем тяжелым ставнем, подкинул толстое полено в камин. Поколебавшись несколько мгновений, зажег свечу и снова взялся за дядюшкины записи. Любопытно было, какие еще сюрпризы ждут на этих страницах.
Анегард спал беспокойно и поднялся поутру с тяжелой головой. Что снилось, не помнил, но от сна осталось тягостное чувство неустроенности и ожидания.
За окном белел свежевыпавший снег, и везде – и в мире, и над миром – стояла такая полная, глубокая тишина, будто сгинули в одночасье и люди со зверьем, и нелюди с нечистью, и даже боги крепко уснули. Анегард представил на мгновение, как было бы, останься он и впрямь один на всем свете, передернулся и поспешил вниз – убедиться, что безмерное это одиночество ему лишь почудилось, и выкинуть его из головы.
Убедиться получилось, а прогнать тягостное чувство – нет. Анегарда накормили завтраком, заседлали для него коня, открыли калитку рядом с конюшней и даже предложили стражников в сопровождение, а все казалось, что вокруг – лишь тени.
– Куда желаете, господин? – спросил стражник, которого Анегард все же взял с собой. Пожилой, неторопливо-степенный, хмурый, он смотрел на молодого барона Лотарского с непонятным вопросом в глубине темных глаз, словно не мог понять, стоит ли относиться всерьез к присланному королем юнцу.
– Покажи мне округу, – попросил Анегард. – Хочу послушать лес вокруг замка. Если деревни какие поблизости, тоже можно.
– Господин барон приказали, чтобы к полудню все в замке были, – глядя куда-то в сторону, сообщил стражник.
Анегард подавил вспыхнувшее раздражение: сам виноват, что не заскочил к Игмарту, с другой стороны, тот в курсе насчет поездки по деревням.
– Значит, подгадай так, чтобы успеть вернуться. Мне не нужно за день все баронство оглядеть, сколько успеем, столько и ладно. Звать тебя как?
– Лоран, – буркнул тот. – Давайте за мной, господин, раз так. Проедем через лес к ближней деревне, потом полями круг сделаем. Как раз к полудню вернемся.
Послал свою крепкую, коренастую лошадку вперед, а Анегард пристроился следом, немного отстав. Тропа спускалась с холма невероятными зигзагами, на особенно крутых участках казалось, что пешему было бы проще спуститься – напрямик, спрыгивая с одного витка тропы на другой, идущий ниже. Выросшему на равнине Анегарду это было странно, хотя он мог представить, как сложно здесь атаковать и как легко обороняться.
У подножия холма начинался лес. Сначала густой орешник, исчерканный узкими тропками – сразу видно, что сюда ходить за урожаем не боятся. Чуть погодя – тонкие осины вперемешку с ельником, а дальше – густой, мрачный ельник уже безо всяких примесей. По-прежнему слышимая Анегардом неестественная тишина начала вдруг ощутимо давить на сердце.
А кони ничуть не тревожились, и увязавшийся следом пес весело бегал кругами, взрывая рыхлый снег.
– Эй, Лоран! Постой, – окликнул Анегард.
Дождался, пока стражник оглянется – вид у того был не слишком довольный – и спешился, перекинув повод через голову лошади. Сошел с тропы, на первом шаге провалившись в снег по щиколотку, а на втором – по колено. Мелькнула короткая удивленная мысль – надо же, а на открытых местах землю видно, – и тут же ушла, словно тишина эта даже думать мешала.
Анегард закрыл глаза, прислонившись лбом к шершавому тонкому стволу. Отмахнулся, услышав невнятное, словно издалека, напряженное: «Что с вами, господин?». Нужно было бы успокоить, ответить: «Ничего», или «Не мешай», – но почему-то казалось важным не нарушать тишину.
Не было ни слов, ни образов, только чувства. Все те же: голод и ожидание, предвкушение, легкая неуверенность – кого слушать, за кем идти, кто накормит? – и убежденность, что «идти» и «накормят» настанет совсем скоро. И жадное, хищное нетерпение.
Ощущения захлестывали багряной душной волной, перехватывало спазмом горло, скрутило кишки, будто их взялась выжимать слишком усердная прачка. Потом вдруг лицо обожгло холодом, вернулась реальность, и оказалось, что Анегард стоит на коленях в снегу, вцепившись до боли под ногтями в ствол осинки, а Лоран, костеря тройными загибами «не умеющих пить сопляков», растирает его лицо снегом.
Кишки снова скрутило, Анегард оттолкнул стражника, перегнулся пополам. Рвало долго, с желчью и кровью, и чудился на самом краю сознания нетерпеливый голод нелюди, а временами слышался тихий ехидный смех.
Кончилось все дурнотной слабостью, гривой под пальцами – в седле Анегард едва держался, и Лоран вел в поводу. Медленно, с каждым поворотом тропы, с каждым ее витком ближе к замку, становилось легче, и в какое-то мгновение Анегард наконец-то отрешился от слабости в теле и багряной пустоты в голове и смог думать.
Первую мысль – «отравили» – он отбросил сразу, хотя и казалась она самой вероятной. Но кормили его из общего котла, подававшая еду служанка ничего не могла подкинуть в миску за три шага от печи до стола. Зато Анегард отлично помнил, как откликалась дурнотой в горле близость Зиговой стаи – а ведь те были вменяемей этих. Отравиться чувствами нелюди – да уж, не думал, что и так бывает.
Случайно ли это совпало с его намерением проехать по деревням, Анегард не гадал – что толку? Подумал лишь, что правильно отговорил Игмарта ехать в Азельдор.
В замке он сполз с седла, постоял, придерживаясь за гриву, пока не отступила слабость в ногах. Хотел было сказать Лорану, что не пил ни капли, но не стал – пусть думает, что хочет, плевать. Сел у стены, подставив лицо солнцу, закрыл глаза.
Здесь все было как нужно, как всегда. Словно замковые стены сохранили кусочек нормального мира среди пустыни, полной голода и жажды. Здесь фыркали кони и лениво валялись, греясь на солнце, псы, и запертые в птичнике на откорм гуси жадно набивали зобы зерном. И ничего не чуяли.
Вот только люди здесь не смеялись.
Анегард просидел так, пока во двор не вышел Игмарт. Королевский пес казался взвинченным и злым. Что-то приказал идущему следом стражнику, тот кивнул и умчался, а Игмарт внимательно оглядел двор и направился к Анегарду. Спросил резко:
– Что с тобой? Лоран болтал, что напился?
Анегард пожал плечами и рассказал. Марти выругался глухо и зло, протянул руку:
– Вставай, пойдем. Собираюсь дядюшку прикопать, пока здешние вороны от его тухлого мяса не передохли.
Ладонь королевского пса, широкая, твердая и приятно горячая, окончательно вернула Анегарду ощущение реальности. Хотя потусторонняя жуть лишь отступила, а не развеялась.
– Надо Зига ждать, – Анегард поднялся, но не спешил разрывать нечаянное рукопожатие. – Сами не справимся. Не знаю, как ты, а моих сил не хватит.
– Значит, дождемся, – хмуро ответил Игмарт.
«Прикопать дядюшку» в исполнении Игмарта Герейна выглядело как полноценный обряд очищения от нежити. Снятое с ворот тело прежнего Герейна, и впрямь уже изрядно поклеванное птицами, втащили на огромную, щедро политую маслом поленницу, но прежде, чем поджечь дрова, выложили вокруг контур из серебра – Игмарт не пожалел полного кошеля монет, – а тело засыпали солью. И все это – под старинные, проверенные временем и поколениями защитные наговоры. Собравшиеся на «похороны» люди – замковая челядь, стражники и даже кто-то из деревни – кивали удовлетворенно. Но Анегарда не оставляла тревога, и отголосок той же тревоги видел он в лице королевского пса.
Подожгли с четырех углов одновременно. Пламя занялось с треском и искрами, и, пока добралось до трупа, за языками огня не разглядеть стало ничего. И все же кто-то из девок ахнул, а кто-то взвизгнул, когда среди огня начали пробиваться густые клубы черного, едко вонючего дыма.
– Не визжи, не встанет, – не оглядываясь, бросил Игмарт. И добавил уже тише, как будто только для одного Анегарда: – Я чую, как его ждут – там. Только знаешь, Лотар, совсем мне это не нравится.
– А что сделаешь? – философски вопросил Анегард. – Мертвому путь один, это мы с тобой, пока живы, можем трепыхаться.
Марти хохотнул невесело, хлопнул Анегарда по плечу. Пламя взвилось выше, дым затягивал двор, заставляя кашлять, и люди медленно, шаг за шагом, отступали от костра. Кое-кто отводил взгляд, а то и отворачивался, страшась всматриваться. Анегард их понимал – ему тоже было не по себе, он ощущал всей сутью нависшую над замком злую тень. Все эти люди слишком долго знали, какая смерть могла настигнуть любого здесь – их самих, детей, близких. Привыкли каждый миг помнить об этом. И даже теперь – боялись.
А Игмарт стоял почти у самого огня и глядел в пламя с таким напряжением, будто готов был загонять «дядюшку» обратно, если тот вдруг поднимется. И, наверное, именно сейчас все его люди – и те, которые помнили чудом выжившего мальчишку, и те, что впервые увидели его наглым королевским псом – окончательно признали его господином и защитником. Поверили в его силу, как привык, сам не заметив, когда, верить Анегард.
Горело долго. Оседала на снегу черная жирная сажа, порывы ветра то сносили дым в сторону, то прижимали к земле. Люди прикрывали ладонями рты и носы, но не расходились. Наверное, хотели своими глазами увидеть, убедиться, что тот, кто так долго держал их в страхе, теперь в самом деле мертв, прогорел до пепла и костей. И что останки его, еще раз основательно засыпанные солью и серебром, зарыты, как положено, на нехоженом месте, и завалены диким камнем.
Похороны затянулись до ночи. Анегард не удивился бы, затей народ гулянку, но люди тихо разошлись и привычно заперлись. Наверное, не он один ощущал, что давящая тень никуда не делась.
Игмарт тоже был мрачен – мрачней некуда. Дождался, когда разойдутся люди, и сказал с явственно видимым усилием, не поворачивая головы:
– Боюсь один оставаться. Этой ночью чуть не спятил. Думал даже, может, дешевле станет, чтобы ты убил меня сейчас, не дожидаясь…
Чего «не дожидаясь», Анегард спрашивать не стал. Просто пообещал дать в морду, если понадобится срочно приводить идиота в чувство – да хоть прямо сейчас. А потом вспомнил о зельях Сьюз и предложил вместе глянуть, не найдется ли там чего подходящего к случаю. На худой конец, снотворное там точно было.
***
– Бабушка! Бабуля, ты приехала!
Капитан Гарник смотрел, усмехаясь в усы, как баронская дочка Сюзин кинулась на шею деревенской лекарке.
– Бабулечка, милая, родная, как я скучала! – Сьюз уткнулась в бабку, всхлипнула. – Тошно уже здесь, то нельзя, так не пристало, и отца расстраивать боюсь, и домой хочу…
Гарник сделал вид, что не слышит. Дом молодой баронессы Сюзин – здесь. Вот только босоногая Сьюз из лесного домика, внучка старой Магдалены, никуда не делась, сменив скромный деревенский наряд на парадные платья. Старается вести себя, как подобает, хочет порадовать старого барона, но видно, как ей бывает временами тяжко.
Поначалу, пока Магдалена сидела при старом бароне, отгоняя от него почти неминуемую смерть, девушке было легче. Она оставалась лекаркой – снадобий требовалось много, так что Сьюз дни и ночи напролет крутилась на кухне, вместе с бабкой подбирая травки, перетирая, смешивая, настаивая, отцеживая… Да и барону было не до воспитания чудесно найденной дочери, все силы уходили на борьбу с немощью. Он только иногда останавливал забежавшую с лекарством Сьюз, брал за руку, просил:
– Посиди со мной, Сюзин, дочка.
Тогда она присаживалась на табурет рядом с кроватью, и барон молча глядел ей в лицо. Или рассказывал что-нибудь, то и дело срываясь на кашель и делая длинные паузы – отдышаться.
Потом смерть отступила, немощь – тоже, Магдалена вернулась в деревню, а старый барон вспомнил об отсутствии у дочери должного воспитания.
Сьюз, надо признать, старалась. Не жаловалась. Но временами Гарнику чудилось, что вот-вот девушка сорвется. Решит, что спокойное житье в лесном домике и всеми уважаемая работа знахарки куда как лучше признанного благородного происхождения со всем к нему прилагающимся – красивыми нарядами, подобающим поведением и дочерним послушанием. Хотя наряды ей нравились, а подобающее поведение давалось, кажется, довольно легко.
Как-то Гарник даже спросил – как, мол, настроение, не тоскливо ли. Сьюз только рукой махнула. А после начала расспрашивать за Азельдор да за королевское поручение, да скоро ли Анегарда обратно ждать.
Если и думал Гарник, что девушка ждет не только Анегарда и не только за него волнуется, делиться мыслями с господином не спешил. Сьюз воспитана хоть и в строгости, но самостоятельной, ей и так нелегко привыкнуть к положению запертой в замке благородной девицы. А старый барон с каждым днем все меньше отпускает от себя «чудом найденную» старшую дочь. Даже травы перебирать и сортировать велел не в кухне, как та привыкла, а в его комнате, даже стол рабочий там для нее поставил. Сьюз работает, а старик-отец сидит в кресле у камина, рассказывает семейную историю, объясняет правила поведения. И мгновенно пресекает робкие «хочу бабушку навестить», «в деревню съездить», «с девушками поболтать».
