Текст книги "Испытание весной (СИ)"

Автор книги: Алена Кручко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

– А то! – кивнула Женя. – Нет, ну можно подумать, им в меня все уперлось, в самом деле. Вон девчонка какая подрастает! Красавица и умница.

– Ты только нигде и никому больше эту мысль не развивай, хорошо? И вы, дамы.

– Конечно, не будем, – согласилась тетушка Гелли. – И ты помалкивай, Сильвия. Пусть это будет нашим большим секретом, хорошо? Но, Варрен, деточка совершенно права.

Сильвия стояла, переводя ошеломленный взгляд с Жени на тетушку Гелли, на свою тетушку, на графа и снова на Женю.

– И брату не говори, – преувеличенно таинственным шепотом сказала Женя, – пусть сюрприз будет. И пойдемте уже, в самом деле, обедать, а то ведь не успеем за стол сесть, как примчится какой-нибудь взмыленный курьер и выдернет дядюшку по срочным делам государственной важности. Голодным!

Граф фор Циррент давно привык к тому, что в любой миг может примчаться взмыленный курьер и выдернуть его хоть от обеденного стола, хоть из постели. Последний месяц стоил изрядно нервов и ему, и Фенно-Дералю, и королю, и даже верховному магистру. Правда, дело того стоило – после того, как Гильдия и корона разобрались наконец со взаимными претензиями, мэтр Вальдих лично выделил в помощь королевской полиции и Тайной Канцелярии магов-менталистов, и вражеские агенты перестали чувствовать себя в Андаре, как у себя дома.

Теперь, когда Ларк увел армию, в столице должно было стать поспокойнее: фокус напряжения сместился к южным границам, в Неттуэ, на море. Война вновь становилась войной, а не тайным противостоянием с покушениями, диверсиями на верфях и шантажом негоциантов. Не то чтобы Тайной Канцелярии придется совсем уж бездельничать, но перевести дух можно себе позволить.

И граф фор Циррент с небывалым прежде удовольствием уделял время семье.

Весна вступала в свои права. Уставшие от холодов и хмурого неба люди радостно подставляли лица солнцу, в столичном обществе вновь вошли в моду катания по набережной и выезды за город, и однажды граф понял, что вполне может оставить Тайную Канцелярию на весь день и отправиться на пикник со своими дамами. Открытая коляска, пледы и корзинки с провизией, мяч, наборы для игры в кольца и в воланы – дамы намеревались развлекаться по полной программе.

Дам теперь было аж четыре, но странным образом это совсем не тяготило Варрена фор Циррента. Гелли и Лили-Унна нашли общий язык и болтали часами о всяческой женской ерунде, в которую Варрен предпочитал не вникать. Сильвия, несмотря на некоторую тягу к приключениям и девичью романтичность, оказалась разумной юной особой – откровенно говоря, куда разумней своего брата. Мечтала о возвращении принца и готова была целыми днями учиться, чтобы не ударить перед ним в грязь лицом. Хотя была в этом рвении и заслуга Джегейль, не устававшей рассказывать младшей подруге, какой Ларк интересный собеседник и как многим он интересуется, и как презрительно отзывается о тех барышнях, которые пытаются завлечь его томными взглядами и глубоким декольте.

«Пожалуй, и впрямь что-то толковое может вырасти», – думал Варрен, наблюдая, как Сильвия и Джегейль шепчутся о чем-то, как Сильвия азартно кивает, а тетушки переглядываются с хитрым и довольным видом. Впрочем, он предпочитал наблюдать за Джегейль…

Хмурое настроение, в котором та пребывала довольно долго после объяснения с принцем, наконец-то ушло. Или прекрасный солнечный день помог? Кутались в дымку цветов сады, бойко цокали копыта по мостовой, и Джегейль, облокотившись на мягкий подлокотник сиденья, смотрела из открытой коляски по сторонам с легкой, радостной улыбкой. Сейчас она была похожа и не похожа на ту девушку, которая жадно расспрашивала о новом мире, но откровенно тосковала по дому. Тоска ушла, сменившись легкими, незаметными для постороннего человека приступами задумчивости, иногда – удивлением при виде чего-нибудь совершенно обыденного, иногда – одобрением. В движениях появилась ловкость и непринужденность, в голосе – спокойная уверенность.

Она привыкла. Прижилась.

Поймав его взгляд, Джегейль улыбнулась шире:

– Хорошо, что вы с нами выбрались, граф. Я рассчитываю на партию в воланы.

– Почему не в кольца?

– В кольца могу заранее признать себя проигравшей, – рассмеялась она. – Сколько меня ни учили, сколько я ни тренировалась, не летят проклятые кольца куда надо, хоть плачь. А воланы… У нас похожая игра есть. Ракетки только другие, на ручках, но, кажется, я не так уж плохо на ваши переучилась. А еще, – ее глаза искрились предвкушением, – готовьтесь, мы будем делать шашлык!

– Что, простите?

– Мясо на углях. Главное блюдо пикников у нас дома. Мы все приготовили, но с вас костер!

– Как скажете, – покладисто согласился граф.

На холмах за городом, с южной стороны склонов, пригревало солнце, золотились, краснели и синели россыпи первых цветов, а невысокий кустарник стоял в зеленой дымке первой листвы. На природу выбрался если и не весь город, то, по крайней мере, все приятельницы Гелли – только успевай раскланиваться!

– О, граф, вы наконец оторвались от своей нескончаемой работы. Право, мы уже почти забыли ваше лицо!

– Мое лицо к вашим услугам, дорогая графиня, как и я сам.

– Варрен, какими судьбами. Еще помните старуху Розалию?

– И вечно-то вы прибедняетесь, милая моя Рози! Вы всего-то на три года старше меня, а выглядите, осмелюсь заметить, на десяток лет моложе! Готов поспорить, все еще перепляшете иных молокососов.

Да, отвык он от таких вот выездов, веселых и непринужденных, свободных от строгого регламента бала или приема, позволяющих говорить и смеяться в полный голос.

– А ваша племянница похорошела за зиму. Здравствуй, деточка, ты, говорят, отказала нашему принцу?

– Говорят, – Джегейль согласилась с притворно-убитым видом и тут же рассмеялась: – Доброго вам дня, дама Розалия. По правде сказать, его высочество не в претензии на меня за отказ. Это была не его идея. Он вообще пока что не рвется к оковам семейной жизни.

– А ты ему подошла бы, – покачала головой Розалия.

– Я ему подошла бы, а вот он мне – нет, – Джегейль развела руками. – Что поделать. Как поют в одной песне на моей родине: «Ты выбираешь, тебя выбирают, но как часто выбор не совпадает»…

Разговор стремительно скатывался в сугубо женские темы, и Варрен предпочел оставить дам и заняться, как и обещал, костром. Хвороста здесь хватало, нашелся и сухой ствол, который можно было порубить на дрова. Варрен скинул камзол и засучил рукава рубахи, усмехнувшись мысленно: «Хоть и засиделся на кабинетной работе, сноровки не утратил».

Костер разгорался неохотно. Подбежала Сильвия:

– Дядюшка Варрен, я сухой мох нашла, вот. Можно, я сама подкину? Я умею, меня Рени учил, правда!

«Лучше б он тебя чему другому учил… хотя, нет! Этот, пожалуй, научит…»

– Подкидывай, только осторожно, по ветру зайди.

– И сухих веточек я поищу, можно?

– Конечно.

– Дядюшка Варрен, а вам Джелль нравится, да?

– Конечно, нра… Прости, что?!

– Вы на нее смотрели и улыбались, – с таинственным видом прошептала несносная девчонка. Вот уж точно, достойная смена тетушкам растет!

Граф даже отвечать не стал на эти глупости. Почему бы ему, в конце концов, и не улыбаться!

Пока еще робкие языки огня лизали сложенные «колодцем» дрова, Сильвия подбрасывала мелкий сухой мусор, который сгорал мгновенно, с треском рассыпая искры. Подошла Джегейль; она тащила по земле волоком огромную сухую ветку и казалась крайне довольной.

– Вот, дровишек принесла. Ну что, разгорелся? Поиграем немного?

– Я послежу, я умею! – тут же влезла Сильвия.

– Давай все-таки позже, – граф примерился к добытой Джегейль ветке.

– Тогда я здесь посижу, хорошо? Сейчас плед только принесу расстелить.

Вернулась она с пледом под мышкой и с букетом пушистых солнечно-желтых одуванчиков. Вздохнула:

– Почти как дома.

Сильвия закинула в огонь очередную пригоршню мха и сухих щепок и подсела к ней:

– Ты что делаешь? Венок плетешь? У тебя на венок не хватит…

– Ничего, еще нарву.

– Давай я! – и умчалась. Да уж, неспособность сидеть на одном месте у нее явно семейная!

– Разрешишь присесть? – граф сел рядом с девушкой, так, чтобы подкидывать ветки в костер, не вставая. – Давно я вот так не выбирался.

– И давно мы с вами не болтали просто так, не о делах. А сейчас такой чудесный день, – Джегейль подняла голову от венка, но руки продолжали плести, быстро и ловко. – Я понимаю, что ситуация… война, хорошего мало, но так не хочется в такой день думать о плохом.

– Не так все плохо, поверь. В том числе и благодаря тебе, – граф дотронулся до ее плеча, успокаивая. – У нас довольно веские основания для оптимизма, поэтому можно смело наслаждаться этим прекрасным днем.

Сидеть с ней рядом было… приятно. Не так, как дома – за обедом, в библиотеке или в кабинете. Вольная обстановка пикника на природе, действительно прекрасный, теплый солнечный день, отсутствие срочных дел – все это создавало совсем иную атмосферу. Будь Варрен помоложе, сказал бы – «романтическую».

– А вам идет неофициальный стиль, – Джегейль склонила голову чуть набок, откровенно его разглядывая. – Скажите, граф, будет большим нарушением приличий, если я подарю этот венок вам? – Она подняла наполовину сплетенный венок и приложила к его лбу, словно примеряя.

– Скорее традиций, чем приличий: цветочный венок – часть наряда невесты.

Варрен осторожно перехватил недоплетенный венок из ее рук и примерил на нее. Желтые головки одуванчиков засияли золотом в каштановых волосах.

– Тебе к лицу.

– Вот только свадьбы не предвидится, – показалось, или за смешком она и впрямь попыталась спрятать горечь? Мысль, что девушка вполне могла успеть в кого-нибудь влюбиться, графу категорически не понравилась. «Глупые страхи, – сказал он себе как мог твердо, – в кого бы? Она слишком разборчива».

Но, наверное, стоило бы поговорить об этом с Гелли. Уж конечно, милая кузина куда лучше него разбирается в настроениях девиц вообще и Джегейль в частности.

ГЛАВА 21, в которой Джегейль фор Циррент узнает о том, как празднуют Весенний перелом

– Наверное, я слишком разборчива, – грустно сказала Женя. – В мои-то годы… Хотя, с другой стороны, как раз в мои-то годы стыдно быть дурой и хватать первого попавшегося. Обжигалась уже.

Впервые после ее возвращения из Линда они с тетушкой Гелли остались одни: Лили-Унна повезла Сильвию к портному, граф снова пропадал по делам, визитов и прочих мероприятий не планировалось. Уж конечно, тетушка воспользовалась случаем, чтобы вволю посекретничать! Хотя Женя и сама была не прочь: иногда, чтобы разобраться в себе, нужно рассказать о своих сомнениях кому-то другому.

Нет, насчет Ларка Женя ничуть не сомневалась. Но на вопрос тетушки, что она вообще думает о своем возможном замужестве, отчего-то впала в печаль – хотя, казалось бы, чего проще ответить «не хочу ни за кого» и закрыть тему.

Она уже достаточно здесь обжилась, чтобы понимать: на местном брачном рынке девушка из семьи фор Циррент в любом случае выгодная невеста. Даже такая, как она – не красавица, старше местных барышень на выданье, появившаяся невесть откуда, с сомнительным прошлым… Знатность, репутация и положение семьи значили куда больше.

Ларк – только первая ласточка; хотя нет, первой ласточкой стоит считать Никодеса фор Виттенца с его дурацким пари.

– Тебе, похоже, просто не нравятся господа военные, – тетушка словно мысли ее прочитала. – Кроме нашего дорогого принца был ведь еще молодой фор Виттенц. И его приятель капитан ди Ланцэ, помнится, с интересом на тебя поглядывал.

– Да ладно, это уж вы придумали! – возмутилась Женя. – Не было там никакого особенного интереса.

– Еще как был, – засмеялась тетушка. – Видишь ли, деточка, на фоне своего чрезмерно импульсивного друга ди Ланцэ кажется несколько флегматичным. Ты просто не обратила внимания, но мы-то видели!

– «Вы-то» – это кружок дамы Дарианы? Понимаю, там у всех глаз наметан… и на то, что и в самом деле есть, и на то, что только кажется!

– Мы даже решили между собой, что тебе, с твоим характером, он подошел бы куда больше, чем молодой фор Виттенц, – на «только кажется» тетушка не обратила внимания, словно и вовсе не услышала.

– Потому что подходить мне меньше, чем Никодес, уже просто некуда, – ввернула Женя. – Нет, вы правы, тетушка, к военным у меня предубеждение. Хотя вот ваш адмирал – он хорош! Умный, серьезный. А те все… мальчишки!

– Любишь умных и серьезных?

– Ну, может, не всех, уж не знаю. Но шалопаев с ветром в голове точно не люблю! И вообще… – Женя махнула рукой и замолчала. Стало что-то совсем грустно, почти до слез: даже шалопаи вроде Ларка или Никодеса дали бы, пожалуй, сто очков вперед большинству ее знакомых мужчин в родном мире, и вроде бы не было у нее такого уж яростного желания оставаться в старых девах, нового брака как такового она не боялась. Просто… не складывалось. Хотелось, чтоб не абы кто. Чтобы по любви, как бы банально это ни звучало, а еще – по взаимному уважению, и вот с этим уже, наверное, сложнее.

И снова тетушка как будто мысли прочитала, спросила:

– Но ты ведь не против замужества как такового? Если встретишь достойного мужчину, который придется тебе по сердцу?

– Пока что все такие достойные безнадежно заняты, – грустно призналась Женя. – Да и вообще… Как говорится у нас в одной старой-старой сказке, «осталось уговорить принцессу». Мне б такого, как дядюшка Винс или дядюшка Варрен, но такие на дороге не валяются. Я и то удивляюсь, как это дядюшку никто до сих пор к рукам не прибрал, неужели одни сплошные дуры попадались, проглядели такое счастье?

– Отчего ж проглядели, пытались, – как-то очень довольно проворковала тетушка. – Так ведь и Варрен не дурачок, чтобы попадаться в медовые ловушки да в золотые сети.

– Ну да, у нас о таких говорят: «давно и прочно женат на своей работе». Хотя вон дядюшка Винс такой же, но ему это не мешает любить тетушку Цинни. Да ладно, что мы все о грустном, расскажите лучше, как Сильвию будем Ларку сватать.

– Пока никак, – отрезала тетушка, – рано. Достаточно будет, чтобы они изредка встречались – не на балах, а… Да хоть у нас, у Реннара, на пикнике на каком-нибудь. Он к ней приглядится, она будет расцветать на его глазах…

– То есть предлагаете пустить дело на самотек? А тем временем король его окрутит с какой-нибудь мегерой.

– Уж если с тобой не окрутил, – покачала головой тетушка. – В таких делах, деточка, нельзя суетиться, только хуже сделаешь. Наш же король тому примером – если бы он не стал давить, у тебя могло сладиться с Ларком. Через год, два или три.

– Это вряд ли, – пробормотала Женя.

– И не уводи разговор, – насмешливо припечатала тетушка. – Говорили мы о тебе, а не о Сильвии.

– У вас кто-то есть на примете? – совершенно без энтузиазма спросила Женя. Вот уж точно, в любой женщине спит сваха… а в некоторых очень даже не спит. То ее подруги и сослуживицы пытались знакомить со всякими «подходящими кандидатами», теперь здесь начнется то же самое?

– Все-таки мой дорогой братец – редкостный балбес, – непонятно к чему сказала тетушка. – Пойдем пить чай, дорогая. Поверь мне, все сложится само, и не рано или поздно, а вовремя. Так оно всегда и бывает.

– Тогда к чему вообще все эти разговоры, – пробурчала себе под нос Женя. Но тетушка снова сделала вид, что не услышала.

– К чему вообще все эти разговоры, – проворчал Варрен. – Весна, что ли, так на вас действует, что вы рветесь переженить всех, кого можно и кого нельзя?

– Скоро ночь Перелома, – напомнила Гелли. – Когда еще и решать такие вопросы. И если ты, братец любезный, такой редкостный балбес, что готов проворонить словно для тебя созданную девушку, то учти, у тебя есть я.

– И ты не дашь мне совершить очередную глупость?

– Вот именно.

– Осталось уговорить девушку.

– То есть, тебя уговаривать не придется? Ловлю на слове!

Правду сказать, ее довольно прозрачные намеки выводили из равновесия. Как будто Гелли знала, видела что-то такое, чего сам граф увидеть никак не мог. А Джегейль все так же радостно улыбалась, когда он урывал время для семейных обедов, обсуждала книги, спрашивала, какие новости с юга, только временами переглядывалась с Гелли и краснела невпопад. И каждый раз граф делал вид, что не замечает ее непонятного смущения.

Ох уж эти женщины с их фантазиями!

Правду сказать, сам граф тоже все чаще ловил себя на мыслях, весьма и весьма далеких от проблем Тайной Канцелярии. Как будто весна и ему помутила разум. Или не весна, а все эти женские вздохи, переглядывания и намеки?

Отчего-то вспоминалось, как зимой – сто лет уж, кажется, прошло! – он захотел показать Джегейль Весенний перелом. Тогда словно само перед глазами встало, как поведет ее в круг холо под яркими весенними звездами, как будут взлетать в темное небо искры высокого костра, отражаясь в ее глазах, и как она будет смеяться. Теперь же…

Теперь отчего-то мучили сомнения.

Он даже снова стал задерживаться допоздна в Тайной Канцелярии, хотя дел особых сейчас не было: стремительный рывок Ларка на фронте заставил одарских «коллег» все силы стянуть туда. Да и сколько там осталось тех сил после чистки, устроенной совместно с Вальдихом и Фенно-Дералем! Уже очевидно, что кампания этого лета станет финальной в затянувшемся конфликте с Одаром. Хотя нельзя не признать, что, при всех талантах Ларка, влиянии его величества и работе Тайной Танцелярии, главную роль сыграло банальнейшее и непредсказуемое везение. Череда удачных случайностей. Несколько сорвавшихся покушений, возвращение из опалы адмирала фор Гронтеша, неожиданное благоразумие Клалии. Захват вражеской базы с сильным источником, готовым запасом амулетов и ценнейшей информацией. Увлечение Ларка и Реннара воздухоплаванием…

И в доброй половине этих счастливых случайностей так или иначе «виновата» Джегейль. Как сказал однажды Фенно-Дераль, покойничка Страунгера впору наградить за появление этой девушки.

А с королем он так и не поговорил о ней… Впрочем, его величеству сейчас не до того, на нем – война дипломатическая.

«Может, и впрямь положиться на праздничную ночь? – вновь и вновь спрашивал себя граф фор Циррент. – В конце концов, Гелли права, когда еще и решать такие вопросы». Ночь Весеннего перелома, первая ночь нового года, праздник обновления жизни – в самом деле, когда еще закоренелому холостяку вроде него признаться девушке, что хочет видеть ее своей женой?

Утешало одно – если она не захочет, они, скорее всего, сумеют остаться добрыми друзьями. Впрочем, нет. Нисколько это не утешало.

– Первая ночь нового года, – объясняла тетушка Гелли, – лучшее время для того, чтобы признаться в любви, особенно если влюбленный не уверен в положительном ответе. Ах, деточка, сколько свадеб игралось во все времена именно после этой ночи, сколько пар распадалось и складывалось! Самая романтическая ночь в году.

– Странно в таком случае, что в романах мне этого поворота не попадалось, или я слишком мало их еще прочитала для обобщений?

– Ой, а правда, в романах никогда такого нет! – закивала Сильвия.

– Потому что это еще и самая мистическая ночь, вернее, одна из четырех самых мистических, о которых лучше не рассуждать всуе, – непривычно мечтательная Лили-Унна говорила, не поднимая головы от пяльцев. Женя бросила быстрый взгляд на ее очередное вышивание и подавила улыбку: алые розы, символ страстной любви, и белые лилии, невинность. В точности героиня тех самых романов. Неужто успела влюбиться в какого-нибудь столичного красавца? И в кого бы это? «Расспрошу при случае тетушку Гелли», – решила Женя, а пока спросила о другом:

– А что мистического? Я думала, просто праздник?

– Ночь обновления, зарождения новой жизни. Чем лучше повеселишься этой ночью, тем больше жизненных сил наберешь, тем лучше пройдет год. А еще это лучшая ночь в году для… хм… – она бросила быстрый взгляд на Сильвию.

– Для зачатия? – прямо спросила Женя. – А в романах не пишут, не потому что ночь мистическая, а потому что неприлично упоминать такие вещи? Да не убивайте вы меня взглядом, Сильвия уже большая девочка, а то что же получается, о женихах с ней говорим, а откуда дети берутся, пусть муж потом объясняет? На практике? Без всякой моральной подготовки?

Лили-Унна покраснела, кажется, от шеи до ушей, а тетушка Гелли подавила смешок и сказала:

– Ты права, деточка, но все же не только поэтому. Рождение новой жизни трактуется в самом широком смысле. Если говорить о романах… Новая семья – тоже новая жизнь, верно? В эту ночь влюбленные, родители которых… или же просто обстоятельства, обычаи, что угодно… против их брака, могут объявить себя мужем и женой перед огнем, небом и деревом, и этот брак уже никто не имеет права оспорить. В прежние времена это было частью свадебного обряда, теперь же, – она пожала плечами, – древняя сила уходит, но традиции остаются. Однако посвящать в них юных барышень считается, как бы сказать, несколько рискованным.

– Поня-ятно, – протянула Женя. – Скажите проще: юным романтически настроенным дурочкам только дай повод, потом не разгребешь последствий, так уж лучше подождать, пока вырастут да поумнеют. Сильви! – повернулась она к замершей, как мышка, девочке. – Не разочаруй нас, дорогая. Мы-то, сама видишь, считаем тебя достаточно разумной, чтобы ты узнала о столь сомнительных обычаях уже сейчас.

– К тому же девушке нужно понимать, чего можно опасаться в эту ночь со стороны слишком назойливого поклонника, – добавила тетушка Гелли. – Моя матушка рассказала мне обо всем, когда я была немного помладше Сильви, она считала, что от незнания беды случаются куда как чаще, чем от лишнего знания.

– Знания лишними не бывают, – ввернула Женя. И тут ей пришел в голову гораздо более актуальный, на ее взгляд, вопрос, чем древние свадебные обряды и прочая мистика. – Тетушка Гелли, а растолкуйте-ка мне, праздник уже совсем скоро, а вы до сих пор не затащили меня к портному? С чего бы такое счастье?

– О, дорогая, это тоже традиция. Ты наденешь то платье, в котором пережила самые счастливые моменты ушедшего года. Кстати, выбрать и впрямь пора, вдруг понадобится привести его в порядок.

– Хорошая традиция, вспомнить все счастливое, что было за год, – Женя встала и подошла к окну. – Ладно, в моем случае за полгода, но все равно, пожалуй, не так-то просто выбрать.

За окном сияло солнце, сад кутался в легкую розоватую дымку цветущих яблонь, в траве желтели одуванчики, а один, ранний и шустрый, уже белел «парашютиками». «Дома весна была не так заметна», – Женя покачала головой, вспомнив главную примету городской весны – вылезшие из-под стаявшего снега россыпи окурков, пустых бутылок, пивных банок, смятых пластиковых стаканчиков и прочего мусора. Здесь такого не было – ну, или она не видела, все же фор Цирренты жили в аристократической части города. Женя даже не знала, есть ли здесь трущобы; впрочем, и граф, и Ларк говорили ей, что простой люд в Андаре не бедствует: работы хватает всем, было бы желание трудиться.

Проплыл в вышине птичий клин, и вспомнилось, как такой же видели на пикнике; граф сказал – утки, к северному морю летят. Еще пошутил: «Не романтично, барышни друг дружке хвастают, когда лебедей заметят», – а Женя пожала плечами, мол, было бы, чем хвастать. А славно они все же отдохнули. Костер, шашлык, игра в мяч и воланы… Граф, кстати, оказался умелым и азартным игроком, так что к концу пикника Женя ног под собой не чуяла, но это было куда веселее балов или театра!

Пожалуй, это был действительно счастливый день. И платье, в котором она тогда была, ей нравится. И граф так на нее глядел…

– Ног под собой не чую! – Джегейль рассмеялась, тряхнула головой. В ее глазах, на разрумянившемся лице, на заплетенных по традиции в простую косу волосах плясали огненные блики. – Ох и весело же, даже не думала, что здесь такое бывает!

– Разве Гелли тебе не рассказывала?

– По ее рассказам я почему-то совсем не такое представляла!

«Она кажется сейчас почти незнакомкой, и в то же время…» – додумать не получилось: девушка схватила графа за руку и вновь увлекла в круг холо. По другую сторону от нее кружилась Гелли, запрокинув лицо к звездному небу, рядом мелькнул и пропал королевский гвардеец в обнимку с обворожительной Мирабель ди Тонншэре, кто-то из дам постарше с интендантом порта, еще гвардейцы с барышнями – граф не разглядел лиц в полутьме, да он и не приглядывался. Предпочитал смотреть на Джегейль.

Вилось вокруг костров холо, почти как в старые времена, стирая различия и соединяя души: сегодня все, кто мог стоять на ногах, проводили ночь за городом, не отгораживаясь каменными стенами. Проворачивалось звездное колесо в небе над священными дубами, определяя судьбы. Шумел ветер в ветвях, плескала река, в самый большой костер на вершине холма подкидывали и подкидывали сухих веток, и столб огня отражался в темной воде. И людская круговерть казалась принадлежащей этой ночи, растворенной в ней – так же, как темная река и звезды в бархатно-черном небе, и отражения этих звезд в воде, в зажженных людьми кострах и в глазах девушки, с которой он хотел танцевать в эту ночь.

Никогда прежде Весенний перелом не действовал на Варрена фор Циррента настолько глубоко и полно, не порождал подобных мыслей. Но, стоило ему удивиться собственному излишне романтическому настроению, как тут же, словно нашептанное кем, на ум пришло объяснение: «Время не приходило, а теперь пришло». Что ж, он знал достаточно, чтобы понять: раз так, нужно попросту отпустить себя и принять то, что принесет эта ночь.

Джегейль вцепилась ему в плечи, повисла, руки сами обняли ее за талию, и Варрен испугался, что сейчас девушка вывернется и уйдет, но та лишь рассмеялась:

– Простите, граф, голова закружилась. Что со мной вообще, не пила ведь, а как пьяная? Словно воздух пьянит.

– Такая ночь, – коротко объяснил он.

– И правда. Вот как раз думала: когда я сюда попала, вроде ж тоже праздник был? А разница – небо и земля!

– Нравится?

– Да, очень!

От дальнего костра потянуло ароматом жареного мяса, откупорили бочонки с сидром. Кто-то запел, кто-то засмеялся, и Джегейль вдруг подхватила мотив, вот только слова у нее были свои, непонятные, и граф вдруг остро пожалел, что не закрепил тогда, в самом начале, знание ее языка. Вроде бы незачем было, но…

– Пойдем, угостимся.

Джегейль кивнула, не прекращая петь, и развернулась, исхитрившись остаться в объятиях графа. Ее рука оказалась закинутой на его шею, его ладонь лежала на ее талии – в любую другую ночь совершенно непозволительная вольность как с ее, как и с его стороны, но сейчас казалось, что невозможно никак иначе. «Ох и балбес ты, братец», – прозвучал, словно наяву, голос Гелли, хотя сама Гелли, он видел, все еще оставалась в холо. «Ну балбес и балбес, что ж поделать», – мысленно согласился Варрен.

– О чем вы думаете? – спросила Джегейль. – Вы вдруг так нахмурились.

– Да ни о чем, ерунда.

– Надеюсь, не о делах!

Он рассмеялся:

– Клянусь, нет! Не в эту ночь.

– Вот и хорошо, а то и правда, вы совсем уж… женаты на своей работе. Нужно и просто жить иногда, знаете ли.

– Это уж как получается, сама понимаешь.

– Понимаю…

Отчего-то получилось, что они снова стояли лицом к лицу, очень близко друг к другу, почти обнявшись, а вокруг не было ни души. От танцующих холо они ушли, до костра, где ели мясо, запивая его сидром, так и не дошли. Голоса, песни и смех отдалились, и Джегейль вдруг сказала:

– Вы так смотрите, мне не по себе становится. Со мной что-то не так?

«Это со мной что-то не так», – признался себе Варрен и как будто в пропасть шагнул, запретив себе взвешивать «за» и «против», думать о последствиях, даже вообще думать:

– Ты станешь моей женой?

Отчего-то ждал, что девушка или отшатнется, или откажет тем безлично-вежливым тоном, каким говорила на эту тему с Ларком. Но она округлила глаза, так что брови вздернулись вверх, и спросила чуть слышно:

– Вы ведь не шутите? А как же… ну, мы вроде как близкими родственниками считаемся?

– Не настолько близкими, – шепотом ответил он, – вполне допустимо. Дочь двоюродного брата, да еще от чужестранки.

– И я думала, что не нравлюсь вам… в этом смысле?

– Мне нравишься просто ты. Какая есть. Но если сомневаешься… давай проверим?

Возможно, ему и самому нужно было проверить: до сих пор Варрен фор Циррент предпочитал дам постарше и попышнее, но, с другой стороны, все прежние пассии давно уже вызывали в нем лишь скуку. Что же касается Джегейль… Граф затруднился бы описать свое к ней отношение, но совершенно точно знал: никому другому ее не отдаст. Даже во благо короны.

Но целоваться с нею оказалось так, будто он помолодел лет на двадцать. Варрен коснулся приоткрытых губ нежно и осторожно, скорее ради девушки, чем ради себя: чтобы Джегейль попробовала и поняла, не противен ли он ей в таком качестве. Что ж, поняла она быстро. Нежность почти сразу уступила место страсти, тонкие руки обвились вокруг его шеи, Джегейль приподнялась на цыпочки, прильнув к нему всем телом, и углубила поцелуй, невольно заставив вспомнить, что она уже не невинная девица. Ее не смущал ни сам поцелуй, весьма откровенный, ни то, что она наверняка чувствовала желание Варрена, и когда она все же отпрянула, то сказала лишь:

– Мне кажется, проверка достаточно удалась. Я как-то не готова заходить дальше прямо сейчас, в конце концов, люди кругом.

– Тебя смущает только это?

Кажется, она покраснела, хотя в сумерках трудно было судить.

– На самом деле не только, но я вам доверяю. И вы мне нравитесь, чего уж теперь скрывать.

– Так ты согласна?

– Да, – Джегейль вдруг озорно улыбнулась, – а вы в роли главы семьи и моего работодателя тоже согласны?

– Можешь считать, что я уже попросил сам у себя твоей руки и дал сам себе положительный ответ.

– Ну, хорошо, в таком случае жених может поцеловать невесту, – и теперь уже девушка первой потянулась к его губам.

Так, целующимися, их и застала Гелли. Рассмеялась непривычно звонко:

– Наконец-то ты, братец, перестал ворон считать! Поздравляю, – и надела на голову Джегейль венок – откуда только взяла? Изящные, почти черные в ночи пролески, ярко-желтые пышные болотницы и серебристо-белые анемоны… – Тебе идет, дорогая, – она чмокнула Джегейль в щеку, обняла обоих и исчезла так же внезапно, как появилась.

– Пойдемте все-таки дальше праздновать, – тихонько предложила Джегейль, – а то ладно еще тетушка, а если бы на нас вот так же кого другого вынесло? Неудобно…

Варрен осторожно поправил венок:

– Тебе и в самом деле идет. Мне кажется, ты сегодня особенно, – он запнулся, подбирая слова: та девушка, что стояла сейчас перед ним, глядя сияющими глазами, не заслуживала банальных, привычных комплиментов. – Особенно настоящая. Правильная, такая, какой и должна быть.