Текст книги "Золушка для босса (СИ)"
Автор книги: Алёна Амурская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)
Глава 9. Два босса на крючке
Боярка заскакивает в наш внедорожник с каким-то странным выражением лица. В серо-голубых глазах вместо расслабленного легкомыслия – энергичный блеск, как будто он только что был в кинотеатре и все ещё находится под впечатлением последних кадров… а на губах застыла тень предвкушающей усмешки.
Впрочем, самим собой он становится быстро. Сначала шалопайски подмигивает мне:
– Привет Катюша… – а потом бросает демонстративно испуганный взгляд на Царевичева, хватает меня за руку и начинает трясти ее, как будто мы на каком-то партсобрании: – То есть добрый вечер, Екатерина Николаевна! Ужасно не рад вас видеть, Екатерина Николаевна! Можно попросить вас, Екатерина Николаевна, успокоить своего монстра за рулём?. А то он ведь зыркает так, что меня терзает сильное беспокойство за свое драгоценное здоровье!
– Оставь ее руку в покое, клоун, – цедит Царевичев сквозь зубы. – А то тебе и правда сейчас не поздоровится.
Боярка громко хмыкает, но послушно отодвигается от меня. Потом вынимает свой мобильник и набирает чей-то номер, поглядывая на моего босса.
– М-да, Царевич, совсем ты озверел в последнее время. Кажется, кое-кому не помешает сбросить пар. Может, вспомним старые добрые времена и махнем в клуб к Морозову? Свистнем девочкам и..
– Заткнись уже, Вась, а? – мрачно просит Царевичев.
– Понял, умолкаю. То есть не умолкаю, а… о, здорово, Тим! – Боярка мгновенно забывает о первоначальном разговоре и переключается на собеседника, до которого дозвонился. – Ты где сейчас? В сауне? Какая пошлость с твоей стороны. Ну как, нашел уже свою красотку.?
Внедорожник выруливает на проспект и мчится к центру, а Боярка всё продолжает разговаривать по телефону, выпытывая новые подробности похождений своего приятеля. Речь идёт о некой красавице-фотомодели «с самыми красивыми на свете глазами», которая ни в какую не желает поддаваться обаянию босса модельного бизнеса.
– Может, высадить тебя возле сауны, и ты перенесешь свое приятное общение с Лебедой туда? – не слишком дружелюбно ворчит Царевичев.
– Да погоди ты, Тём! – отмахивается от него Боярка и, отодвинув мобильник от уха, тычет в него пальцем: – Не видишь, у партнёра совсем припекло… хм… хвост. Страдает человек. Надо ж поддержать по-товарищески.
– Я психологом к нему не нанимался. Так что поддерживай его… хвост, – босс как-то криво ухмыляется, – без меня. Не зря же вы везде парочкой по клубам шляетесь.
Боярка начинает ржать так, что я вздрагиваю.
– Лебеда, ты слышал? – обращается он в трубку и включает громкую связь. – Царевич обозвал нас парочкой! Намекает на что-то, очернить хочет нашу мужскую доблесть.
Из мобильника отзывается недовольный мужской голос:
– Скажи Царевичу, чтобы лучше в своей личной жизни разобрался! А то его жена стала вдвое стервозней, чем раньше. Я с ней контракт продлевать больше не буду – она с моей рыжей демоницей свару устраивает каждый день! Достала, блин!
– Да не продлевай на здоровье, – буркает босс. – Как будто ты не знал, что она из себя представляет, когда брал на работу.
– Я хотел привлечь внимание европейских СМИ к своим показам, – нехотя отвечает Лебеда. – Это была плохая идея… Кстати, в сауну не хотите заглянуть? Тут классные массажистки.
– Я загляну, – охотно соблазняется Боярка, а Царевичев коротко и раздражённо мотает головой:
– Без меня.
Видно, что моему боссу крайне не нравится то, что я слушаю этот откровенно мужской разговор, и он хочет поскорее закруглиться с ним.
– Тогда жду, – говорит тем временем Лебеда Боярке и любопытствует: – Ты что, не на своем туареге?
– Да мне фару разбили только что, – ухмыляется тот.
– А чего тогда голос такой довольный? Прикалываешься, что ли?
– Не а… У моей сотрудницы братец один шебутной на парковке великом врезался. Пацан совсем.
– Ну, раз твой конь ослеп на один глаз, – рассуждает Лебеда по громкой связи, – а ты при этом всё ещё на позитиве, то делаю два вывода. Либо ты умом повредился – либо запал на сотрудницу.
В ответ на это замечание Боярка только посмеивается в трубку:
– Лучше говори адрес сауны, делатель выводов ты наш. А то Царевич сейчас меня живьём съест и к тебе доберутся только мои дрожащие косточки.
Внедорожник лихо выруливает с проспекта в узкий переулок и сбавляет скорость.
Сауна, о которой толковали Лебеда с Бояркой, оказывается совсем рядом, возле небольшого торгового комплекса и широкой пешеходной аллеи с разномастными барами-пабами и магазинчиками сувениров по обе стороны.
Когда мы останавливаемся, у меня в сумке громко жужжит телефон. На экране – папашин номер.
– Ну что ещё? – устало говорю в трубку, думая, что это мачеха.
Однако отвечает мне вовсе не она, а слегка заплетающийся отцовский голос.
– Доча… – хрипло прокашливается он, явно мучаясь похмельем. – Тут это странный товарищ один звонил. Говорил, от какого-то царя… и тебя упомнил. Чёта я не понял… дай, думаю, спрошу. Может померещилось мне?
– Не от царя, а Царевичева, – поправляю я. – Подожди минуту.
При самом Царевичеве говорить с отцом мне не хочется, и я выбираюсь из внедорожника почти одновременно с Бояркой.
– Я скоро, – сообщаю шепотом боссу.
На пешеходной аллее останавливаюсь в сторонке около сувенирной лавки с фигурными брелками.
К моему удивлению, вместо того, чтобы нырнуть в гостеприимно приоткрытые двери сауны, Боярка зачем-то топает следом за мной. И притормаживает возле соседнего прилавка с сахарной ватой. Это приводит к закономерному итогу – Царевичев тоже выбирается из внедорожника и небрежно прогулочным шагом направляется к нам.
Блин, они оба что, издеваются? Пока никто не вздумал подойти ко мне, я торопливо говорю в трубку:
– Пап, тот человек, который звонил тебе, действительно хочет устроить выставку твоих картин. Это человек моего босса.
Слышно, как папаша неверяще хмыкает и прочищает горло. Слышно бульканье льющейся в стакан жидкости и жадные глотки. Звук настолько знакомый и неприятный, что я буквально чую вонь похмельного перегара, проникающего через мобильную связь.
– А ему-то какая с того выгода?
– Он говорит, что у тебя талант – пожимаю я плечами, старательно скрывая скептицизм в голосе. – И очевидно, хочет на нем заработать.
– Кхм… ладно… надо посмотреть, в каком состоянии мои картины, – неловко говорит отец, а его голос так и подрагивает от волнения. – Может успею нарисовать парочку новых.
– Только, пожалуйста, постарайся не бухать, пока свои картины людям не покажешь, а? – прошу я.
Отец нетерпеливо отмахивается.
– Да какое там бухать, времени мало – картины не писаны. Пойду-ка прямо сейчас, пожалуй, гляну… Такой шанс, такой шанс!
Он говорит с абсолютно несвойственным ему воодушевлением, чуть ли руки не потирает. Обычно, когда речь заходила о папашиных картинах, его тон становился уныло-депрессивным, а от стенаний о гибели бедного гения хотелось бежать куда угодно, лишь бы не слушать.
И вот теперь его голос переполнен энергией и жаждой деятельности.
Поразительное преображение.
– Пап… – я нерешительно кусаю губу. – Нам надо еще кое о чем поговорить. Это насчёт Настюши. Можно завтра приехать утром?
– Да-да, приезжай, – рассеянно соглашается отец и кричит куда-то в сторону: – Альбиночка, ты не видела набор моих кистей?
Связь прерывается.
Я задумчиво смотрю на тихий мобильник в руке. Как отреагирует наш с Настюшей родитель, когда узнает что его лишат родительских прав? Только бы снова в запой не ушел.
– Я поеду с тобой, – сообщает низкий бархатный голос Царевичева мне на ухо, и я вздрагиваю.
– Зачем?
– Хочу с отцом твоим познакомиться. Лично.
Я поворачиваюсь к подкравшемуся боссу и смущённо предостерегаю:
– Он живет не в самых лучших условиях. Может быть, сейчас не стоит.
– Это не обсуждается, Катя, – мягко прерывает меня Царевичев.
Он стоит так близко, что я чувствую его дыхание. Безумно хочется обвить обеими руками его сильную шею и потянуться к губам стыдливо умоляющим поцелуем. Его недавнее признание что-то изменило во мне. Разбудило внутри новую Катю – нетерпеливую, пылкую, осмелевшую. Но вокруг слишком много людей.
Я украдкой смотрю по сторонам.
Прохожие не обращают на нас никакого внимания. На нас смотрит только Боярка с палочкой сахарной ваты в руке и две хихикающие девчонки, с которыми он болтает.
Длинная худышка и низенькая пышка. Невольно присматриваюсь к ним, но лучше бы я этого не делала.
Потому что это мои «сестрицы».
Глава 10. Разоблачение «сестриц»
Вот ведь принесла их нелёкая именно в этот день прогуляться по этой развлекательной аллее! И как только нас выследили.?
Хотя вообще-то на здоровенный темно-синий внедорожник Царевичева, припаркованный в самом оживлённом месте, сложно не обратить внимания.
Самое неприятное в том, что обе мачехины дочки явно настроены пообщаться. И как только обе подмечают, что я их заметила, то оживленно машут мне руками. Со стороны на нас посмотреть – ну чисто лучшие подружки встретились.
Господи, и откуда в них столько беспардонной наглости? Как они умудряются вести себя так, словно между нами нет и не было никаких конфликтных моментов в прошлом?
Ещё немного, и я поверю, что память у них такая же короткая, как у золотых рыбок.
– Кать, привет – улыбается мне пухлая Лика. – А мы тут с твоим знакомым разговорились.
Она оглядывается на Боярку, потом выразительно смотрит на меня и Царевичева.
Ага, ждёт, что я вежливо познакомлю их с интересными мужчинами поближе, раз уж в рок-клубе не прокатило. А всё из-за того, что они там были уже при кавалерах – грубоватых, пузатых и совершенно непривлекательных.
Ну-ну, пусть ждёт и дальше.
Я собираюсь отвернуться и попросить Царевичева уехать отсюда, но Боярка путает мне все планы. Он ведь и понятия не имеет в каких мы с «родственницами» отношениях, и подходит вместе с ними безо всякого колебания.
– Так вы сестры? – любопытствует он.
Моё короткое «нет» перекрывает дружное девичье:
– Да.
– Не понял… – хмыкает Боярка, явно забавляясь странной разноголосицей. – Так да или нет?
– Они не родственники, – небрежно замечает Царевичев, по-хозяйски приобнимая меня за талию. – Скорее случайные знакомые по новой жене Катиного отца.
Ида с влюбленным видом глазеет на Боярку, а вот Лика смотрит на меня, причем с откровенной завистью.
Я чувствую на уровне глубинной женской интуиции, что мой босс сильно зацепил ее ещё в клубе. Оно и неудивительно. У него ведь полный комплект самых привлекательных для женского взгляда достоинств – классическая мужественная внешность, высокий статус, большие деньги, властные замашки.
– Ну что вы, Артём, – вдруг с откровенной фамильярностью произносит она, – мы все равно, что сестры. И очень любим Катю. Ведь теперь наша маман и ее отец – это одна семья!
Царевичев взирает на нее с задумчивостью человека, с которым вдруг заговорила человекообразная шимпанзе.
– Одна семья? – переспрашивает он и неожиданно для меня заявляет с тяжёлым холодом в голосе: – А вот ваша соседка по квартире считает иначе.
– Какая соседка? – недоумевающе хлопает глазами Ида.
Царевичев отстраненно сообщает:
– А та, что за стенкой вашей ванной живёт. Она обожает подслушивать чужие скандалы. Так вот, эта соседка по секрету заявила, что Катя забрала сестру и переехала как раз таки из-за вашей большой любви… дорогие «сестры». Из-за того, что одна шарила по чужим вещам, а другая занималась в ванной маленькими шалостями, не стесняясь присутствия в доме ребенка.
– Откуда вы… – вырывается у Лики, и она быстро прикусывает язык.
– Царевич, тебе бы ток-шоу снимать, с интригами и разоблачениями, – весело комментирует Боярка, жуя сахарную вату, однако теперь он смотрит на Лику с Идой куда менее дружелюбно. Потом заинтересованно уточняет: – А что за шалости?
– Те самые, о которых ты подумал, Бояров, – усмехается Царевичев. – И в кои-то веки угадал.
Мне ужасно не нравится весь этот разговор. Как бы там ни было. ворошить грязное белье Лики с посторонними людьми я не собираюсь.
– Артём, я хочу уйти, – напряженно говорю я.
– Конечно, Катя. Секунду… – Царевичев сощуривается, окидывая тяжёлым взглядом обеих притихших сестер, и угрожающе-веско роняет: – Не докучайте больше своей… сестре. Церемониться с вами никто не будет Я понятно выражаюсь?
– Понятно, – с лёгким заиканием выдавливает из себя Лика, а Ида потрясённо молчит, как будто воды в рот набрала.
Царевичев разворачивает мою застывшую от напряжения фигуру и направляет в сторону своего внедорожника. С каждым шагом, отделяющим меня от живого напоминания о прошлой жизни, на сердце становится легче.
Пока Царевичев выруливает на проспект, я слышу, как Боярка громко хмыкает и говорит Лике:
– М-да. – Нехорошо шалить в ванной при детях-то! Вот, лучше сладенького поешь. Круглее будешь.
Я бросаю последний взгляд на сестер и вижу, как Боярка вручает оторопевшей Лике палочку с надкушенной сахарной ватой. А затем с беспечным видом исчезает в дверях элитной сауны.
Некоторое время мы с Царевичевым едем обратно в особняк молча. Он хмурится, барабаня пальцами по рулю внедорожника.
– Как соседка могла узнать насчёт того, что Ида лазила по моим вещам. – говорю я наконец озадаченно. – И вообще зачем она твоим людям рассказала об этом?
На лице Царевичева появляется тень самоуверенной усмешки.
– Мои люди умеют задавать нужные вопросы. И мотивировать заодно, – он намекающе трёт подушечками пальцев друг о друга, и до меня мгновенно доходит смысл этого жеста.
– И много ей заплатили за сведения?
– Достаточно, чтобы я был в курсе того, как ты жила до нашего знакомства.
Мне становится не по себе. Та ужасная жизнь – даже не жизнь, а ежедневное выживание, – никак не хотела оставлять меня, постоянно напоминала о себе. И то, что Царевичев так основательно покопался в ней, меня изрядно конфузило.
– А насчёт того, как она узнала… – продолжает босс. – Ты не поверишь, но твоя престарелая соседка днями напролет сидит на диване около стены, смежной с вашей квартирой. Либо ток-шоу по телевизору смотрит, либо прикладывается ухом к стене. Говорит, что у вас там почти каждый день тоже интересное происходит.
Я тяжело вздыхаю и отвожу взгляд.
Ну да, интересное, если не жить внутри каждодневного папашиного ток-шоу. Как же стыдно, что Царевичев теперь в курсе всей этой убогой грязи моего прошлого!
Сама не замечаю, как мы оказываемся уже возле особняка. Чувствую, как босс временами поглядывает на меня, но ничего не говорит. Загоняет машину в гараж, перекидывается парой слов с охраной.
Погрузившись в невесёлые мысли, я дёргаю изнутри ручку двери, чтобы выйти, но она распахивается раньше. Царевичев одним движением выдергивает меня из салона и подхватывает на руки.
– Артём, зачем? – возражаю я, но не слишком усердно. Очень уж приятно чувствовать на себе его внимание и находиться в его объятиях. Они такие крепкие, надежные.
И очень, очень собственнические.
Слышу, как из будки у въезда в особняк посмеиваются охранники, наблюдая за нами, и в смущении снова делаю попытку высвободиться.
– Не дергайся, Катя, – шепчет Царевичев мне на ухо и трётся носом о мою щеку, явно наслаждаясь процессом. – Дай поносить боссу тебя на руках. И хватит стесняться, ты уже большая девочка.
– Дети увидят… – начинаю я, но меня мгновенно затыкают уверенным:
– Плевать.
Он вдруг делает оборот вокруг самого себя со мной на руках, словно совершая элемент какого-то романтического вальса, и у меня кружится голова. Все плохие мысли выдувает напрочь, и в сердце поселяется восхитительная лёгкость.
Смотрю на него, такого сильного и непривычно нежного, затуманенным взглядом и думаю, что ещё немного, и мои зрачки превратятся во влюбленные сердечки, как в мультиках.
– Катя, – тихо говорит он мне. – Ну же, Катя… ты помнишь, о чем мы с тобой говорили?
– Помню. я.
– Артём Александрович! – громко окликает из будки высунувшийся охранник, и Царевичев бросает на него крайне раздраженный взгляд.
– Чего тебе?
– Тут, хм… Ангелина Алексеевна приехала. Впустить?
Губы Царевичева плотно сжимаются. На моих глазах стремительно совершается его преображение: проникновенная мягкость взгляда растворяется без следа, а красивое мужественное лицо твердеет и становится невозмутимым. Улыбающегося Артёма больше нет. Теперь это снова он – равнодушно-жёсткий босс.
И все же на землю этот босс меня таки не опускает.
– Пропусти, – приказывает он охраннику, попутно пресекая мою очередную попытку вырваться.
Жена Царевичева вплывает в распахнувшуюся дверь высокомерно-непринужденной походкой манекенщицы.
– Артем, почему меня сюда нормально не пропускают? – начинает она на ходу с недовольством и… умолкает при виде открывшегося ей зрелища. Более того, слепа спотыкается и притормаживает с раскрытым ртом.
Видимо, так и не находит приличных слов, чтобы выразить своё отношение к увиденному.
– Ты подписала документы на развод? – небрежно интересуется Царевичев.
– Нет.
– Зря. Тогда увидимся в суде, – он выжидает пару мгновений и с лёгкой насмешкой добавляет: – Что-то ещё? Может, ты хочешь побыть с нашим сыном? Повторить игру в пейнтбол? В прошлый раз он был в восторге.
При этих словах Ангелину малость перекашивает.
– В следующий раз, – холодно отвечает она. – Артём, подумай ещё раз. Хорошо подумай. И реши для себя, готов ли терпеть насмешки высшего общества из-за своей неотёсанной официантки? – затем переводит на меня взгляд и, уже не таясь, бросает с откровенной угрозой: – А ты рано радуешься! Пожалеешь ещё, что спуталась с моим мужем.
Глава 11. Чудеса с папашей
Осадок от ядовитых слов блондинки хоть и остаётся травить горечью душу, но на следующий день чувствуется уже не так остро. Да и некогда мне об этом думать, когда один лишь вид знакомой старой хрущевки ввергает в состояние унылого беспросветного дежавю.
И от этого чувства очень хочется развернуться и убежать как можно дальше.
– Эту старую пятиэтажку через год планируют сносить, – сообщает Царевичев, когда мы входим в подъезд папашиного дома. – А жильцов расселят по трем панельным новостройкам.
– Интересно, куда переселят папу, – задумчиво размышляю я вслух. – Вряд ли его жене понравится переезд, если они окажутся где-то на окраине… Хоть это и старье, но все же центр города.
– А куда бы ты хотела, чтобы его переселили? – небрежно любопытствует босс.
– Да мне всё равно. Лишь бы перестал пить и зажил по-человечески.
Перед дверью, за которой до недавнего времени я жила… нет не жила, а выживала всю свою сознательную жизнь, мне становится тоскливо.
Вот сейчас мы войдём, а там внутри – папаша в той или иной степени опьянения.
Один или со своей собутыльницей-женой, неважно. Но в квартире, должно быть, по обыкновению воняет отвратительным перегаром, заплесневевшими солёными огурцами и горой немытой посуды с остатками испорченной еды.
И зачем только Царевичев вбил себе в голову, что ему прямо-таки позарез необходимо официальное знакомство с моим отцом?.. Одно только расстройство из этого выйдет.
Хочу открыть дверь своим старым ключом, но в последний момент замечаю, что замок на ней уже сменили. Приходится жать на звонок.
Почти сразу по ту сторону слышится расхлябанное шарканье домашних тапочек. Один щелчок замка, и дверь – нараспашку.
– Кого там принесло? – недовольно рявкает мачеха и осекается при виде Царевичева. – 3драсьте.
Босс стоит рядом со мной в скучающей позе: одна рука в кармане, вторая поигрывает брелком с ключами от внедорожника.
– Папа дома? – хмуро спрашиваю я.
– Дома дома, где ж ему ещё быть-то! Проходите… – она суетливо отступает в сторону, поправляя на себе вульгарный халат с огромным вырезом на груди.
При нашем вторжении в прихожей становится не просто тесно, а совсем непроходимо. Царевичев с его высокой широкоплечей фигурой занимает сразу половину крохотного помещения.
Подавив смешок, я быстро проскакиваю в зал. Туфли не снимаю – в квартире слишком давно не мыли пол, чтобы собирать с него грязь своими носками. Да и мачеха, помнится, на пару с папашей частенько разгуливала дома в уличной обуви.
Когда-то я боролась с этим каждый день, протирая за ними грязные следы… но это был фактически бессмысленный мартышкин труд. Чистота держалась от силы несколько часов, а потом следы возвращались. И энергии на борьбу с чужой неряшливостью уходило море.
– Кто там, Альбиночка? – раздается из спальни на удивление трезвый и ясный голос отца.
– Пап, это я, – отвечаю ему и на пороге нашей бывшей с Настюшей комнаты удивлённо застываю.
Потому что спальни больше нет как таковой. Теперь это помещение напоминает крохотную художественную студию с десятками – а может и сотнями! – жутких набросков на всех стенах.
Только теперь я в полной мере осознаю, что в квартире стоит отчётливый запах свежих акварельных красок и новых кисточек. Он и раньше иногда появлялся – когда отца накрывало депрессивно-отчаянным приступом вдохновения, – но никогда не перекрывал миазмы вездесущего перегара полностью. И означать это может лишь одно.
Мой папаша-алкоголик сегодня не бухал. Причем от слова «совсем».
– Катюха! – он с сияющей улыбкой поворачивает ко мне свою обрюзгшую физиономию. Довольное выражение делает ее почти приятной, да и к тому же она кажется менее опухшей, чем обычно. – Аристарх Егорович снова звонил! Тот тип из частной художественной галереи, помнишь? Вот недавно совсем. Он говорит, что еще вчера сделал электронную мини-презентацию и разослал приглашения по своим каналам! И знаешь, что?
Я невольно улыбаюсь, глядя на него, такого вдохновленного неожиданными переменами в жизни.
– Что?
– Желающих посетить мою эксклюзивную выставку перевалило за сотню человек – гордо заявляет папаша, размахивая перемазанной в краске кистью. – Аристарх Егорович, кстати, он сказал, что в качестве исключения я могу звать его Аристархом… так вот, он намекнул, что скорее всего при таком ажиотаже сделает вход платным. И выделит мне долю от продаж билетов. Целый один процент, представляешь?!
– Хм, – мычу я, не вполне понимая, радоваться этой новости или отнестись критически. Может, один процент для моего отца и радость невероятная, ведь это сумма не с нуля. Но звучит как-то не очень солидно.
– Что-то совсем зажрался Егорыч, – недовольно говорит Царевичев, появляясь в бывшей спальне из-за моей спины. – Позвоню ему вечером и скажу, чтобы не обдирал вас так нагло.
Папаша замирает с разинутым ртом, глядя на нежданного гостя.
– А вы, простите… кто будете?
– Папа, я говорила тебе про него, – вмешиваюсь взволнованной скороговоркой. – Это мой… работодатель. Царевичев Артём Александрович.
– А-а, – осеняет папашу, – так это о вас Аристарх толковал… кхм… ну, спасибочки, за неожиданную рекомендацию! Рад знакомству!
Он протягивает грязную руку Царевичеву Я опасаюсь, что тот брезгливо поморщится и укажет на ее антигигиеничное состояние, но нет. Босс молча жмёт папашину руку. словно не замечая, что испачкался о нее красками.
– Ко-о-оль! – где-то позади в гостиной суетится мачеха, позвякивая на кухне посудой. – Может, организуем за знакомство, а, Коль? За плодотворное сотрудничество-то грех не отметить – Она быстро семенит из кухни в нашу сторону, прижимая к груди заветную бутылку, и заискивающе улыбается Царевичеву.
Я сердито стискиваю зубы.
Блин, вот нафига её дёрнуло напомнить именно сейчас о главной папашиной слабости? Сейчас начнется… Надо срочно уводить отсюда Царевичева, пока мой отец не нажрался в слюни у него на глазах. Как же это все мерзко.
Мучительный стыд за своего родителя заочно накрывает меня тихой волной. Я опускаю глаза в ожидании, что сейчас папаша предвкушающе потрет ладони, хлопнет и скажет роковое.
– И то верно, Альбиночка. Артём Александрович! Как насчёт чая?
Лицо мачехи вытягивается.
– Чая? – шокировано повторяет она.
Ее восклицание эхом отзывается в моих мыслях.
Я и сама смотрю на отца с ощущением, что у меня слуховые галлюцинации. Чтобы такой заядлый алкоголик, и вдруг сдержался при виде излюбленного пойла… это какой же силы тогда должна быть его тоска по востребованности в качестве художника, если она сумела перебороть даже алкоголизм.?
– Чай… – повторяет Царевичев без энтузиазма в голосе и мельком смотрит на меня, а затем вдруг соглашается: – Да, пожалуй, можно.
Все с заметной неловкостью располагаются в грязной гостиной. Мачеха, оправившись от потрясения, прячет бутылку. Потом приносит старый чайный сервиз, который наспех сполоснула под краном от многолетней пыли, и заваривает в кипятке дешёвые чайные пакетики.
Чаепитие получается очень странным.
Оно кажется каким-то безумным даже… словно я вдруг стала Алисой в стране чудес. В том самом моменте, когда она очутилась за столом с чокнутым шляпником и мартовским зайцем, которые болтают между собой, воспринимая неадекватную соню между ними, как предмет мебели.
Сам чай в чашках сомнительной чистоты вообще никто не пьет Царевичев и мой папаша принимаются обсуждать совершенно непонятные для меня вещи из мира художественного искусства, а притихшая мачеха сидит между ними и кисло размешивает ложечкой сахар. Ну а я смотрю на Царевичева.
Какой же всё-таки он потрясающий – мой босс, мой любимый человек. Мужчина с самой большой буквы.
Он не просто влез в мою душу и сердце. Он проник в самые тайные и неприятные уголки моей прошлой и настоящей жизни, но не для того, чтобы потоптаться там и оставить грязные следы пустого любопытства, нет.
Он вытащил на свет мои самые большие и тяжелые проблемы, чтобы рассмотреть их внимательно и тут же разобраться с ними на свой решительный манер. Чисто по– мужски, не откладывая в долгий ящик.
Господи, как же я люблю его… Как же я его люблю.
Сижу тихо, как мышь. Поглядываю на него, не в силах сдержать чувств, сияющими глазами. И ничего не могу с собой поделать. Когда отец ненадолго убегает в соседнюю комнату, чтобы показать новый хоррор-набросок, Царевичев чуть наклоняется в мою сторону и еле слышно произносит:
– Когда ты так смотришь на меня, Катя, то ты очень, очень рискуешь.
Я сразу же отвожу взгляд в сторону и вижу, что Альбина наблюдает за нами с неприятной усмешкой. Она разжимает пальцы, и чайная ложечка со звяканьем падает в чашку.
– Катенька… – вкрадчиво начинает она. – А что ты решила насчёт Настюши? Ты ведь пошутила утром, да?
– Нет, – мотаю я головой, и глаза мачехи холодеют.
– А что насчёт Настюхи-то? – рассеянно вклинивается мой папаша, возвращаясь со своим наброском в руке.
У меня резко потеют ладони. Надо успеть рассказать всё отцу раньше, чем Альбина, но язык как онемел.
– Да вот Коль, – сварливо заявляет она, – дочка твоя решила лишить тебя родительских.
– Ваша дочь, Николай, – резко перебивает ее Царевичев, – попросила меня позаботиться о вашем будущем. И чтобы вы всецело могли посвятить себя карьере перспективного художника, она решила оформить опеку над младшей сестрой на себя. Исключительно во избежание ненужных юридических проблем для вас обоих. Тем более, что фактически ваша младшая дочь и так находится под ее опекой с самого раннего возраста. Вы же не против?
К чести папаши, на его лице появляется тень стыда. Он сконфуженно косится на меня, потом тяжело вздыхает.
– Врать не буду, Артём Александрович, родитель из меня плохой, что уж тут скрывать. Привык я, что Катюха всегда на себя брала ответственность. Да и тяжело мне как-то девчонок одному воспитывать было. Были бы сыновья, как-то сообразил бы, а дочки – это ж темный лес вообще. – папаша кривовато улыбается мне. – Но Катюха выросла хорошей девочкой, несмотря ни на что. Золото, а не девчонка.
– Согласен с вами, – кивает Царевичев, улыбаясь мне одними глазами и поднимается с продавленного дивана. – Она – лучшее, что вы создали в своей жизни. Подумайте об этом на досуге… А сейчас нам пора. Хорошо подготовьтесь к выставке, Николай. Аристарх свое дело знает. И вы можете очень скоро проснуться знаменитым человеком.
