355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Алексис Трубецкой » Крымская война » Текст книги (страница 18)
Крымская война
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 20:06

Текст книги "Крымская война"


Автор книги: Алексис Трубецкой


Жанр:

   

История


сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

У Виндзорского замка состоялся великолепный военный смотр – играли оркестры, раздавались громкие приветственные крики, Виктория и Евгения выглядели чрезвычайно впечатляюще и, судя по всему, были весьма довольны всем происходящим. Светлые платья их величеств дополнялись темными шарфами и вуалями, Виктория была в зеленой шляпке, а Евгения – в голубой. Вечером королева устроила парадный ужин. На столе был золотой сервиз, слух приглашенных услаждал оркестр лейб-гвардии конного полка. После трапезы и программы развлечений высокие гости вернулись в Лондон на специальном поезде, который отправлялся отличного перрона королевы.

На следующий день в Гилдхолле – ратуше лондонского Сити – состоялся прием, на котором присутствовали 1200 человек, для чего был выстроен специальный павильон, украшенный девизом с надписью «Альма, Балаклава и Инкерман». Затем гости, сопровождаемые толпой герцогов, герцогинь, принцев, принцесс, придворных и свитских дам и господ и прочей знати, отправились в оперу слушать «Фиделио» Бетховена. Улицы Уэст-Энда были ярко освещены. Апрельский выпуск «Иллюстрейтед Лондон ньюс» писал: «Иллюминация в честь монарших гостей была повсюду – некоторые улицы превратились в сплошное сиянье. Их императорские величества, направлявшиеся в Королевскую итальянскую оперу [118]118
  Королевской итальянской оперой в то время называли Королевский оперный театр «Ковент-Гарден».


[Закрыть]
, были весьма довольны этим великолепным приемом и приветственными возгласами толпы, которая издавала их с редким энтузиазмом».

Вот так. Пока те, на ком лежала вся тяжесть вины за развязывание войны, наслаждались парадными обедами, блестящими смотрами и фейерверками, вдали от дома ни в чем не повинные люди, которые должны были привести эту бессмысленную войну к завершению, страдали от изнуряющих болезней, голода и тяжких ран, страдали – и умирали.

Однако заседания военного совета, состоявшиеся за эти четыре дня, оказались плодотворными. К их собственному удивлению, министры и генералы договорились о новой стратегии для осады Севастополя. С прибытием турецких подкреплений пути снабжения города продовольствием и боеприпасами должны быть перекрыты. После этого тщательно подготовленный штурм по трем направлениям уничтожит русскую армию и город будет взят. Такая несложная наступательная стратегия могла бы и раньше принести успех, но командование союзников к ней не прибегало. Впрочем, и этот план ни к чему не привел – Раглан и Канробер не рассмотрели его достоинств, и ничто не могло понудить их прибегнуть к новой стратегии.

Пока продолжался государственный визит французского императора, союзники предприняли нападение на Керчь, расположенную в восточной части Крыма на берегу Азовского моря. Захватив этот слабо укрепленный порт, союзники отсекали Севастополь от снабжения по Дону. Предложение это исходило от Раглана и было одобрено Канробером с большой неохотой, поскольку французский командующий не хотел уменьшать численность осаждающих Севастополь войск на 9000 человек. Не успел флот покинуть гавань Балаклавы, как союзники получили известие о новом плане военного совета, переданное по недавно проложенному между Варной и Балаклавой телеграфному кабелю. Новая система связи теперь позволяла Парижу и Лондону более эффективно осуществлять управление удаленными от столиц операциями. Вдогонку отплывшим к Керчи кораблям было отправлено быстроходное судно с приказом вернуться.

Результатом этой путаницы стало дальнейшее ухудшение и отношений между французами и британцами. Кроме того, распоряжения для Канробера теперь поступали из Парижа по телеграфу, а британское военное ведомство по неизвестной причине продолжало пользоваться курьерской связью, и Раглан получал депеши из Лондона с двухнедельной задержкой. Канробер был готов согласиться на штурм по трем направлениям, но Раглан не желал действовать, не получив на этот счет указаний. Напряженность между двумя командующими становилась все более очевидной. Семнадцатого апреля Канробер попросил освободить его от должности, на что Наполеон с готовностью согласился. Командование французскими экспедиционными силами принял генерал Пелисье.

Через три недели к Керчи направилась вторая эскадра – Пелисье пошел навстречу желанию Раглана. Основную часть отряда составляли французы и турки, англичане играли в этой операции вспомогательную роль. Нападение на Керчь принесло успех – город был взят, что обеспечило союзникам полный контроль над Азовским морем. Вот краткое, но живое описание британским очевидцем захвата Керчи:

Французы бежали через виноградники и врывались в дома, откуда вскоре выходили, таща кур, гусей, зеркала, стулья, женские платья – любой скарб, полезный или нет, который попадался им под руку. Когда же они добрались до винных бочек, то вообще впали в неистовство и принялись палить из ружей по курам, свиньям, птицам… Беспорядок нарастал, толпа пьянела все сильнее, крики и вопли становились все яростнее, шум выстрелов и свист пуль слились в сплошной рев. Мне было ясно, что французская армия никому не подчиняется.

Значение захвата Керчи состояло в том, что русским пришлось снять 30 000 человек с оборонительных позиций Севастополя для охраны оставшихся путей снабжения, особенно тех, что шли с севера. Это, разумеется, ослабило гарнизон города. В то же время союзники получили подкрепление – к ним присоединились 15 000 итальянцев под командованием генерала Альфонсо Ламармора. Шестью месяцами ранее честолюбивый премьер-министр Сардинии Камилло Кавур убедил короля Виктора-Эммануила II объявить войну России. Лукавый политик предвидел созыв послевоенной мирной конференции и хотел непременно оказаться за столом переговоров при неминуемом дележе территорий и переделе сфер влияния. С прибытием итальянцев общая численность союзников возросла до 225 000 человек, при этом на суше доминировали французы: на каждого британского солдата приходилось четыре французских (соотношение турок и англичан составляло два к одному).

К середине июня ключевая роль в операциях союзников перешла к Пелисье – в конце концов подавляющее большинство в армии союзников подчинялось непосредственно французскому командующему. Раглан оказался в тени. В английском лагере царило уныние, и командующий британскими силами был подавлен. Ко всему прочему в английскую армию вернулись холера и дизентерия, и за неделю смертность в рядах британских войск возросла до 35 процентов. Холера не разбиралась в чинах и званиях, и среди заболевших оказался сам лорд Раглан, который к тому же страдал от жестокой диареи. После двух дней, проведенных в постели, престарелый фельдмаршал скончался. (Звание это он получил семью месяцами раньше.) Командование британскими войсками перешло к генералу Джеймсу Симпсону.

Глава 17
Финал


За одиннадцать недель, прошедших между смертью лорда Раглана и взятием Севастополя, на окраинах города произошло два важных сражения, о которых в британских исторических трудах упоминается лишь мимоходом. Шестнадцатого августа, пытаясь вернуть Федюхины горы, Горчаков атаковал Трактирный мост через Черную речку. В его распоряжении было 60 000 пехоты, артиллерия и донские казаки. Бой развернулся в том самом месте, где прежде шло сражение за Балаклаву, – тогда русские пушки поливали огнем Бригаду легкой кавалерии с тех высот, которые сейчас находились в руках союзников. Русским противостояли 25 000 французов, 15 000 сардинцев, 10 000 турок и двадцать четыре эскадрона британской тяжелой кавалерии. С самого начала многие русские высшие офицеры скептически отнеслись к плану операции. Полученные ими инструкции были туманны. Вот отрывок из воспоминаний одного из таких офицеров о кануне этого сражения:

Все имеющие боевой опыт генералы были твердо уверены, что грядущий день обернется катастрофой. «Генерал Реад предчувствовал свою смерть в завтрашнем бою», – сказал его ординарец. Услышав эти слова, полковник Скюдери, командовавший Одесским полком, заметил: «У нас у всех такое предчувствие. Запомните мои слова – многие из нас завтра погибнут, и я в их числе».

И следующий день действительно стал для русских днем тяжелого поражения. Плохо проработанный план сражения, включая двусмысленные указания командирам дивизий, решил дело в пользу союзников. Фрагмент из письма адъютанта Горчакова князя Сергея Оболенского, отправленного тестю после разгрома, вызывает в памяти приказы, полученные лордом Кардиганом перед началом знаменитой кавалерийской атаки на том же поле:

На рассвете главнокомандующий был в долине. Генерал Реад велел занявшей позиции артиллерии открыть огонь по Федюхиным горам. Несмотря на распоряжение не выдвигаться до особого указания, главнокомандующий послал своего адъютанта к генералу Реаду с приказом начинать дело. Когда адъютант передал этот приказ генералу Реаду, артиллерия уже вела обстрел. Генерал Реад решил, что полученный приказ имеет в виду начало атаки на Федюхинские горы силами пехоты. Генерал осведомился у адъютанта, правильно ли он понял смысл приказа главнокомандующего. Адъютант ответил, что не знает, но повторил приказ слово в слово: «начинать дело». Затем генерал Реад спросил начальника штаба генерала Веймарна, как тот понимает приказ. Веймарн ответил, что, по его мнению, им надлежит переправиться через реку.

Атака, контратака, кавалерия справа, кавалерия слева, артиллерия начинает бомбардировку, артиллерия умолкает… Битва началась в четыре ноль-ноль, продолжалась шесть часов и закончилась отступлением русских войск. Их потери были колоссальными – 8000 человек (2300 убитых, остальные – ранены или взяты в плен). Предчувствие не обмануло генерала Реада – он погиб в самом начале боя. Потери французов составили 1800 человек, сардинцев – 250 (в том числе всего лишь 14 убитыми). Доктор Томас Баззард, англичанин, служивший хирургом в турецкой армии, посетил место сражения, когда битва уже закончилась, и оставил воспоминания об увиденном:

По берегам акведука, по соединяющему их мосту, да и в самой воде под мостом лежали груды тел убитых и раненых русских солдат. Трактирный мост, более широкий, чем мост через акведук, был до такой степени завален трупами, что стал непроходимым. Мертвецы и раненые усеяли и берега реки, а вода в ней местами была красной от крови. Рядом с телами лежали ружья, сабли, штыки, каски, кивера, а также кресты и иконы. Щемящую жалость вызывал и вид буханок ржаного хлеба, разбросанных по земле или высовывающихся из ранцев, в которых измученные солдаты несли их во время долгого ночного перехода. Там и сям можно было видеть и бутылки.

На многих классических батальных полотнах, которые мне довелось видеть, убитые воины лежат на спине с лицом, обращенным к небу. Здесь же, на представшей моим глазам трагической картине, большинство мертвецов лежали лицом к земле. Смерть застала их, когда они шли вверх по склону холма, и уже не управляемое тело естественным образом падало в направлении движения.

Черная речка стала для русских поворотным пунктом во всей кампании. Это была последняя отчаянная попытка с помощью наступательной операции вне Севастополя заставить противника снять осаду. Атака двумя колоннами против пехоты, вооруженной винтовками Минье, обернулась неудачей. Русские получили горький урок, и, когда на следующий же день после побоища на Черной речке союзники начали очередную бомбардировку города, Горчаков приказал начать строительство моста через залив, чтобы соединить Южную сторону с Северной. Положение было настолько опасным, что эвакуация Севастополя становилась неизбежной.

Через две недели после битвы на Черной речке произошло последнее крупное сражение. Союзникам стало ясно, что для успешного штурма необходимо сначала овладеть плацдармом перед южной оконечностью города, а это, в свою очередь, требовало захвата Малахова кургана, Малого редана и Большого редана. Когда-то на вершине Малахова кургана стояла заметная издалека каменная башня, но сейчас ее почти не было видно за возведенными в последнее время земляными укреплениями. Весь холм был превращен в огромное фортификационное сооружение с расположенной полукругом батареей и траншеями, которые связывали его с реданами и другими фланговыми укреплениями.

Восьмого сентября союзники начали наступление. В соответствии с общим планом двумя днями ранее началась новая бомбардировка города, в которой приняли участие 592 французских и 183 английских пушек. Горчаков чувствовал, что развязка близка и севастопольская трагедия близится к завершению. В разгар бомбардировки он написал императору:

Адский огонь, значительная часть которого – огонь ответный, с определенностью указывает, что противник намерен уничтожить нашу артиллерию и идти на штурм. Восстанавливать укрепления невозможно, лучшее, что можно предпринять, это постараться сохранить пороховые склады и укрытия. Обломки брустверов заполняют рвы, и амбразуры остаются открытыми. Потери среди орудийной прислуги очень велики и вряд ли восполнимы.

По плану французы должны были атаковать Малахов курган и Малый редан, а британцы – Большой редан, который ранее уже безуспешно штурмовали. Далеко не равномерное распределение ответственности, если учесть, что с французской стороны в операции участвовало 25 000 человек при поддержке 5000 сардинцев, а с британской – 3000, причем половина этого количества оставалась в резерве. Однако малая численность была не единственной слабостью англичан: им не удалось заблаговременно подготовить достаточную систему траншей, ведущих к редану, а потому атакующим приходилось бегом преодолевать около 200 метров открытого пространства. В то же время французские траншеи позволяли участникам штурма под прикрытием подобраться к самому основанию Малахова кургана. Один историк отмечал: «По всей вероятности, неудачу этой атаки вызвало в том числе и непреодолимое отвращение британских солдат к работе лопатой».

Штурм был назначен на полдень. Такое отклонение от обычной практики, когда начало операций назначают на рассветные часы, было намеренным – обычно в это время русские обедают и меняют дозорных. Атака французов стала полной неожиданностью. Русские настолько растерялись, что к тому времени, когда они осознали происходящее, первые ряды зуавов уже взобрались на бруствер, а через десять минут после начала штурма над башней Малахова кургана развевалось французское знамя. Однако левый фланг французов встретил упорное сопротивление Малого редана. Русские пошли в контратаку, и яростный рукопашный бой длился почти шесть часов.

Поднятый над Малаховым курганом французский флаг послужил сигналом для начала британской атаки. Их наступление встретило яростное сопротивление русских, и «красная линия» разбилась о стойкость защитников Большого редана. Генерал Симпсон был вынужден отступить. Для англичан это был печальный день. «Теперь Большой редан возьмут французы, и мы хлебнем в избытке их злорадства. Недовольства и взаимных упреков нам не избежать, – писал Кларендон. – Мы производили скверное впечатление последнее время, и, думаю, так будет и впредь до тех пор, пока во главе наших войск стоит эта достойнейшая старая дама Симпсон. Сегодня я получил письмо из штаба от Стратфорда. Он сообщает, что армия в крайней нужде и что мы подготовились к зиме еще хуже, чем год назад, в то время как французы имеют всего в избытке».

К пяти часам Малахов курган был полностью в руках французов и боевые действия там скорее напоминали зачистку территории. К тому же времени Пелисье стало ясно, что он овладел ключом к Севастополю. Горчаков пришел к этому печальному выводу еще раньше и, не видя иного выхода, отдал приказ об эвакуации города. «Возможно, Горчаков и не является военным гением, – замечает историк Иэн Флетчер, – впрочем, таковых в этой трагической войне трудно обнаружить, но он не был так глуп, чтобы не распознать заведомое поражение, которым обернулась бы для русских длительная оборона Севастополя после захвата французами Малахова кургана». Всем в городе было предписано двигаться к недавно наведенному понтонному мосту и к кораблям, которые служили паромами. Армия переправлялась на Северную сторону для перегруппировки. Это было горчайшее переживание для всех защитников города, в том числе и Петра Алабина:

Все видели, что покинуть Южную сторону необходимо. Все с отчетливостью понимали, что у нас нет другого пути отхода из полукружья, в котором мы волею обстоятельств оказались. Мы должны были переправиться через залив. Там, на Северной стороне, еще мерцал огонек надежды… и все же каждый воспринял известие об отходе с великой печалью.

Как можно оставить неприятелю могилы братьев наших? Как можно отдать укрепления, возведенные нашими героями из земли, пропитанной собственной кровью, отдать пушки, отдать горы снарядов? Враг заберет их с собой как трофеи и явит миру как свидетельство своего триумфа над Россией – Россией, которую нельзя одолеть. А все дома и другие строения города? Враг поселится в них, он будет смеяться над нами, он скажет: «Русские приготовили для нас зимние квартиры!» Но нет, не бывать тому! Мы не оставим добычи неприятелю, мы повторим московский пожар, мы взорвем все, что может представить собой хоть какую-то ценность! Пламя, дым и пепел – вот что найдет враг в Севастополе!

Эвакуация проходила с отменной четкостью. Гражданское население было эвакуировано заблаговременно, и теперь на мост вступили войска. Арьергард держал союзников под постоянным огнем. Перед отходом русские взорвали пороховые склады и батареи. Моряки затопили оставшиеся в гавани суда. Когда последний человек перешел на Северную сторону, мост взлетел на воздух. Ночное небо озарилось пожарами, время от времени гремели взрывы. Союзники опасались входить в город, полагая, что он мог быть заминирован.

Среди тех, кто переправлялся на Северную сторону, был и Лев Толстой. Солдаты и матросы, генералы и унтер-офицеры, перевязанные, хромающие, окровавленные, – все шли по понтонному мосту. «Выходя на ту сторону моста, – писал Толстой, – почти каждый солдат снимал шапку и крестился. Но за этим чувством было другое, тяжелое, сосущее и более глубокое чувство: это было чувство, как будто похожее на раскаяние, стыд и злобу. Почти каждый солдат, взглянув с Северной стороны на оставленный Севастополь, с невыразимою горечью в сердце вздыхал и грозился врагам».

Когда союзники вошли в город, а русские сосредоточились на Северной стороне, само собой наступило затишье. Все ощущали крайнюю усталость, и на обоих берегах залива воцарилось уныние. Что же впереди?

В сентябре 1812 года Наполеон I смело вторгся в Россию, сломил сопротивление русской армии и занял Москву – сожженную ее жителями. Через сорок три года Наполеон III со своими союзниками вторгся в Россию, заставил отступить ее армию и к сентябрю занял Севастополь – взорванный его защитниками. В 1812 году Наполеон Бонапарт, которому грозила быстро надвигающаяся зима, с нетерпением ожидал, когда Россия признает свое поражение. Через четыре десятилетия армии племянника Наполеона и союзников, которым грозила быстро надвигающаяся зима, с нетерпением ожидали приказов своих правительств. Они закончили то дело, ради которого прибыли в Крым. Их война завершилась. Так что же, в самом деле, впереди?

«Севастополь – это не Москва, а Крым – не Россия, – писал Горчакову Александр II. – Через два года после сожжения Москвы наши войска маршировали по улицам Парижа. Мы – все те же русские, и Господь по-прежнему с нами». По мнению историка Тревора Ройла, «в военном отношении Горчаков просто предпринял тактическое отступление на новые позиции, откуда мог создавать союзникам новые сложности. Царь также правильно рассудил, что у противника нет намерений вторгаться в глубь России и, пока Горчаков не разбит, в Крыму снова возникает патовая ситуация». Действительно, в отношении Крымского полуострова ситуация была патовой.

Но как раз в то время, когда на берегах Черного моря близилась к завершению последняя глава осады Севастополя, эта война вспыхнула на Кавказе. В то время Россия и Турция имели там 240-километровую границу, которая проходила от черноморского порта Батуми до горы Арарат, расположенной близ точки, где в наши дни сходятся территории Турции, Ирана, Ирака и Армении. Гора эта широко известна как место, где нашел пристанище Ноев ковчег. Многие десятилетия эта часть мира оставалась ареной военных действий разного рода, причем Россия неизменно была в центре происходящих там конфликтов и не скрывала своих претензий на восточные провинции Турции, а также выказывала явный интерес к Персии. Британия, постоянно озабоченная угрозой иностранного вторжения в зону ее экономических интересов, весьма внимательно следила за событиями в этом уголке земного шара. К 1855 году в результате целой серии успешных военных операций Россия укрепила свое положение на Кавказе. Теперь, когда австрийцы оккупировали Дунайские княжества, а британская, французская и сардинская армии вели войну в Крыму, Турция могла сосредоточить внимание на своих восточных территориях. Чтобы остановить дальнейшее продвижение русских, турки усовершенствовали оборонительные сооружения и усилили гарнизон крепости Каре, расположенной в Армении.

В июне русская армия численностью в 25 000 человек под командованием генерала Муравьева [119]119
  Муравьев, Николай Николаевич (1794–1866) – генерал, член Государственного совета, наместник Кавказа и главнокомандующий Отдельным кавказским корпусом.


[Закрыть]
двинулась по направлению к Карсу. Напутствуя генерала, Александр сказал ему, что ожидает от него решительной победы. Годом ранее русский отряд во главе с генералом Бебутовым вступил в бой с турками в 30 километрах к югу от Карса и наголову разбил неприятеля. Турецкие войска пришли в полное расстройство и укрылись за стенами города. В то время Бебутов не воспользовался плодами своего успеха, и теперь это предстояло сделать Муравьеву. Опираясь на опыт прошлого года, русские не ожидали от турок серьезного сопротивления. Однако Муравьев не мог предположить, что за прошедшее время гарнизон Карса претерпел значительные изменения.

Месяца через два после успешной операции Бебутова 1854 года англичане послали в Карс трех экспертов, чтобы оценить состояние и боевой дух турецких войск и наладить связь с французскими советниками, если таковые там окажутся. Во главе этой делегации был артиллерист полковник (впоследствии генерал) Фенвик Уильямс, канадец из Новой Шотландии, который долгое время прослужил в Малой Азии и одно время был откомандирован в турецкую армию. О результатах своей миссии Уильямсу надлежало докладывать непосредственно Раглану.

Эксперты нашли состояние Карса ужасающим. Турки увеличили численность гарнизона за счет насильно призванных в армию армянских рекрутов, и дезертирство в Карсе стало обычным делом. Солдаты не получали жалованья, новобранцев никто не обучал, оружие было устаревшим. Госпитали вообще отсутствовали, и уход за ранеными был самым примитивным. Повсюду процветало мздоимство, об эффективности обороны города говорить не приходилось. Отсутствие на положенном месте офицеров никого не удивляло – они старались как можно чаще бывать на виду у начальства, в Константинополе, чтобы не потерять своих постов.

Уильямс решил, что единственный способ исправить положение состоит в том, что он берет под свой контроль турецкий гарнизон и состояние оборонительных сооружений. С помощью двух своих коллег – артиллериста и военного врача – и при поддержке нескольких иностранных офицеров, состоящих на службе в турецкой армии, Уильямс рьяно взялся за дело. Из Константинополя прибыли военные специалисты, в том числе инженеры. Начались регулярные занятия с личным составом, повысилась дисциплина, появились лазареты. Стены Карса и орудийные огневые позиции были усилены. К весне Карс представлял собой хорошо укрепленный город с полностью реформированным дееспособным гарнизоном численностью 17 000 человек. Уильямс – невоспетый герой войны – за короткий срок сотворил настоящее чудо.

К 16 июня армия генерала Муравьева подошла к стенам Карса. Первый натиск пехоты и кавалерии на высоты к востоку от города турки отразили. Русские войска перегруппировались и возобновили атаку. На этот раз она оказалась успешной, турки отступили, русские заняли высоты и перерезали основную дорогу, по которой осуществлялось снабжение Карса. Неожиданное для Муравьева новое качество турецкой армии, оказанное ею яростное сопротивление привело генерала к решению не рисковать жизнью своих людей понапрасну, отказаться от штурма и перейти к осаде города. Блокада города, лишенного продовольствия, длилась пять месяцев. В самом начале осады английский офицер капитан Томас смог отправить домой письмо, в котором описал положение в Карсе:

Состояние дел удручающее… Похоже, Константинополь проявляет полное безразличие к настойчивым просьбам генерала Уильямса. Боеприпасов в городе едва хватит на неделю. Рацион солдат сокращен, и многие из них не получали жалованья более двух лет. При таком положении остается только удивляться, почему солдаты не бросают оружие и не дезертируют тысячами. Напротив, дезертирство здесь – большая редкость, и боевой дух в людях высок. На мой взгляд, это лучшие солдаты в мире. Одетые в лохмотья, вечно промокшие, они просто не обращают внимания на невзгоды и никогда не жалуются. Любой британец изумился бы при виде такого полка на параде. Даже собрав всех нищих и бродяг Англии, мы не получили бы подобного зрелища.

Если мы в течение месяца-двух не получим подкреплений – непременно английских или французских, – вам не придется более увидеть мою столь любезную вашим сердцам физиономию, ибо никто здесь не уцелеет. Если нас не убьют русские, мы умрем голодной смертью, что не намного лучше.

Наша связь с внешним миром почти полностью прервана, окрестности кишат казаками и враждебно настроенными армянами. Напишите мне поскорее, напишите любой вздор…

Остаюсь ваш навсегда…

К сентябрю гарнизон Карса оказался в плачевном состоянии: в городе свирепствовала холера, рацион уменьшился до предела, слабых лошадей резали на мясо, дезертирство стало обычным делом, назревал мятеж – а о подкреплениях не было ни слуху ни духу. Уильяме заявил, что Каре падет в течение двух месяцев. Вот еще один отрывок из письма капитана Томаса:

У нас хорошо укрепленная позиция, но весьма прискорбное состояние дел со всем необходимым для ведения военных действий. Катастрофически не хватает боеприпасов, провизии, обмундирования. Дисциплина ослабла. Лагерь русских находится на другой стороне долины, до него не более двух с половиной миль. От штурма их, как я думаю, удерживает только вязкая почва – вот уже десять дней льет непрекращающийся дождь. Связь с тылом у нас почти полностью прервана, последнюю почту из Англии перехватили русские. Генерал Муравьев любезно прислал нам личные письма, но все газеты и депеши оставил у себя…

Русская армия упорно придерживалась осадной стратегии, совершая лишь редкие нападения то на одно, то на другое укрепление города. С приходом зимы на смену палаткам пришли незамысловатые хижины – похоже, русские чувствовали себя в них вполне уютно. Положение осажденного гарнизона оставалось крайне тяжелым, а Константинополь хранил молчание. Надежды на подкрепления не было. Несколькими месяцами ранее в Крыму Омар-паша сообщил Пелисье и Симпсону о своем желании идти на помощь Карсу, но для этого ему требовался транспорт, которым располагал британский флот. Однако англо-французское командование сразу же отвергло эту идею Омар-паши, поскольку внушительный турецкий контингент был необходим у Севастополя. После получения свежих сведений о близкой катастрофе в Карее Омар-паша возобновил свое предложение. Симпсон на этот раз отнесся к нему сочувственно, но Наполеон решительно выступил против. «Главной нашей целью является Севастополь, а не Каре», – заявил французский император. Разгневанному и разочарованному Омар-паше оставалось только ожидать дальнейшего развития событий в Армении. Следует заметить, что с самого начала миссии Уильямса французы полагали ее британской уловкой, цель которой – извлечь стратегические и экономические выгоды в ущерб Франции.

Двадцать пятого ноября холера, голод, отсутствие снабжения и мороз заставили Уильямса сдать город. С песнями и криками «Ура!» русские вошли в Каре – и с ужасом увидели огромное скопление людей, слишком обессиленных, чтобы покинуть город, многие из которых были на пороге смерти. На следующий вечер Муравьев пригласил к себе Уильямса и его старшего офицера на обед. Приветствуя плененного канадца, русский генерал обратился к нему с такими словами: «Генерал, ваше имя войдет в историю. Потомки будут поражены стойкостью, мужеством и дисциплиной, выказанными осажденной армией».

Уильяме, весьма раздраженный отсутствием подкреплений из Константинополя, все же сохранил верность сражавшимся под его командованием турецким войскам и отдал им дань уважения: «Они пали на своих постах, погибли в осажденном лагере, как и приличествует храбрым солдатам, которые остаются верными своему долгу, пока сохраняется хоть слабый отсвет надежды спасти от неприятеля порученное их защите место».

Война в турецкой Армении была близка к завершению. На некотором удалении от Карса еще было несколько незначительных столкновений. Когда Севастополь был оставлен русскими, Омар-паша все-таки привел свои войска на Кавказ и встретился с русскими в Мингрелии и у Сухума. Закончилась и война в Крыму. Можно отметить лишь еще одну кратковременную бомбардировку русских укреплений в устье Днепра восточнее Одессы.

К декабрю 1855 года война длилась уже более двух лет и, грубо говоря, надоела всем, а особенно непосредственным участникам сражений – боевой дух угас у обеих сторон, измученные солдаты мечтали о доме. Однако Лондон продолжал планировать все новые наступательные операции: отсутствие убедительного военного успеха, а особенно – неудача при атаке на Большой редан стали пятном на репутации Британии. Ее гордость была уязвлена. Париж, впрочем, не желал участвовать в этих действиях. Наполеон III достиг своих целей: взятие Малахова кургана и падение Севастополя громко свидетельствовали о том, что его новая династия зиждется на воинской славе и что он выходит из тени своего великого дяди. Император дал ясно понять, что Франция не заинтересована в продолжении войны и не может себе позволить дальнейшее в ней участие.

Александр II также полагал войну, начатую его отцом, делом национальной чести, однако лично для него отношение к ней не имело столь ярко выраженной эмоциональной окраски, как для Николая. Тем временем огромные человеческие и материальные затраты, связанные с этой войной, перешли все границы допустимого. Только Россия потеряла 246 000 человек, тогда как общие потери союзников составили 252 000. По оценкам война стоила русской казне 142 миллиона фунтов стерлингов (в пересчете на современную покупательную способность – около 8,5 миллиарда), то есть всего лишь на 15 % меньше суммарных расходов Франции и Англии. Помимо прочего устремления царя были в большей степени связаны с либеральными реформами и модернизацией его огромной страны, чем с расширением ее территории за счет Оттоманской империи или любых других владений. Так что для России, как и для всех остальных, настало время покончить с войной.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю