Текст книги "Крымская война"

Автор книги: Алексис Трубецкой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

Глава 14
Первые действия в Крыму

Тем временем на Черном море эйфория, охватившая союзников после выхода из Варны, растаяла и началась рутинная повседневная жизнь в морском походе. Теперь война переносилась на территорию собственно России, но цель этой войны по-прежнему оставалась в тумане. Союзники знали, что направляются к Крыму, но не имели достаточных сведений ни о топографии полуострова, ни о возможностях его обороны. «Обычные, здравомыслящие, а то и капризные люди – люди, умудренные циничной мудростью лондонских клубов, – оказались насильно преображенными в искателей приключений, пристально вглядывающихся, подобно древним аргонавтам, в берега неведомой земли, достижению которой они посвятили свою жизнь. Толпясь на палубах, они до боли в глазах пытались разглядеть то неведомое, что их ожидало», – писал Кинглейк.

Впрочем, ближайшая цель похода была определена: высадиться у Евпатории в Каламитском заливе, к северо-западу от Севастополя, после чего проделать марш в пятьдесят километров до самого укрепленного города. По результатам разведки южного побережья, проведенной ранее, союзники согласились, что именно пологие берега Каламитского залива являются идеальным местом для высадки. Во время этой разведывательной миссии «Карадок» в сопровождении двух линейных кораблей подошел так близко к Севастополю, что под явственно различимый звук церковных колоколов, призывающих прихожан на воскресную службу, адмирал Лайонс смог, приподняв шляпу, поприветствовать сидящего на лошади русского офицера. Все было спокойно и мирно, не чувствовалось никакого напряжения, и жители города занимались своими обычными делами, не обращая внимания на проходящие мимо военные суда.

К полудню 13 сентября британский флот подошел к Евпатории, расположенной на западном побережье Крыма. Этот крупный полуостров неправильной формы по площади (70 000 кв. км) почти равен Бельгии. Юго-восточная часть побережья гориста, но юго-западный берег, где высаживались союзники, представляет собой невысокую холмистую местность. Внутренняя часть полуострова, куда союзники так и не попали, – это в основном полузасушливая степь.

Люди, пытающиеся с палубы «разглядеть то неведомое, что их ожидало», увидели лишь дорогу, идущую вдоль берега, по которой неторопливо ехала запряженная лошадью телега да во весь опор скакал всадник, причем ни кучеру, ни всаднику, по-видимому, не было дела до приближающейся огромной армады. Ни войск, ни пушек – благодатная тишина и покой морского побережья. Командир высадившегося в Евпатории передового отряда встретился с главой города, который оказался законченным бюрократом. «Здешний градоначальник, или как его там называть, оказался весьма дисциплинированной личностью. Его глазам предстал вооруженный флот союзников и бесчисленные транспортные суда с войсками. Всей этой силе он мог противопоставить только одно: правила и установления, сообразно которым он исполняет свои обязанности. Однако для него эти установления казались вполне достаточными, и на них он полностью полагался», – писал полковник Стил о своей встрече с русским чиновником. Полковник с помощью переводчика объяснил, что союзники собираются произвести высадку именно в этом месте. Градоначальник ответил, что «они, разумеется, могут это сделать», но указал, что в соответствии со строгими санитарными правилами все прибывшие обязаны провести определенное время в карантине, прежде чем получат разрешение двигаться дальше. Он выразил сожаление за это неудобство, но, в конце концов, порядок есть порядок.

Пренебрегая карантином, союзные войска высадились и заняли Евпаторию. Кроме горсточки чиновников, русских в городе оказалось очень мало. Населяли Евпаторию в основном татары, которые уже через несколько дней с готовностью предлагали англичанам и французам самые разные свежие продукты. Однако торговлю тормозило отсутствие у союзников русских денег. Незнакомые местным жителям британские соверены вызывали подозрение. Планируя кампанию, служба обеспечения не учла этого обстоятельства. К счастью, один из сопровождающих армию «военных туристов» выказал большую предусмотрительность: на борту яхты сэра Эдварда Коулбрука оказался неплохой запас русских золотых рублей, которые сэр Эдвард приобрел в Константинополе, и главный интендант, рассыпавшись в благодарностях, одолжил у него эти деньги.

К концу дня к британцам присоединились французы и турки, и теперь в заливе стояла вся объединенная армада, вытянувшись в линию, параллельную берегу: французские и турецкие суда к югу от города, английские – к северу. На следующее утро море было тихим, а небо ясным. Началась высадка, которая завершилась к вечеру 18 сентября, прерываясь только глубокой ночью из-за темноты или во время внезапного волнения в заливе. Отсутствие неприятеля и хорошая погода благоприятствовали операции, несмотря на то что холера по-прежнему давала о себе знать, поражая и солдат, и моряков. Например, из 985 человек, составлявших экипаж «Британии», эта болезнь погубила 139 моряков. В это же время в Скутари в отвратительных условиях лежали сотни больных – Флоренс Найтингейл приедет к ним и облегчит их страдания только через два месяца.

Первый высадившийся отряд получил приказ занять позицию на вершине холма, с которого просматривался весь залив. Но тут сказалась непривычная для прибывших дневная жара, которая собрала свою печальную жатву. «Многих из тех, кто не далее как нынешним утром бодро взбирались на холм, теперь их товарищи несли вниз на носилках, набросив сверху одеяло. Те, чьи лица оставались открытыми, были живы, тела с закрытыми лицами принадлежали умершим. У подножья холма уже рыли могилы», – писал Кинглейк.

Если не принимать в расчет этой печальной картины, дни проходили почти в праздничной атмосфере, все выказывали «незаурядное рвение». Наконец-то люди покинули надоевшие им суда, позади осталась отвратительная качка, они могли размять мышцы, и – главное – их ожидала долгожданная встреча с неприятелем. «Все трудились с подъемом, к солдатам проявляли особую заботу. Моряки знали, как важно для здоровья и хорошего самочувствия солдата оказаться на берегу сухим, – а потому поднимали людей и передавали друг другу с особой старательностью, почти с нежность, но вместе с тем и весело, со смехом и шутками. Еще бы не смеяться при виде того, как какой-нибудь верзила из 42-го полка шотландцев словно девица опирается на руки моряков, чтобы с их помощью спрыгнуть на берег в развевающемся килте», – пишет тот же Кинглейк.

Правда, когда читаешь сопровождаемое рисунками описание высадки, присланное в «Таймс» Уильямом Расселом, довольно трудно себе представить, как этот шотландский стрелок или любой другой солдат мог «спрыгивать» на берег в своей неуклюжей амуниции:

Гичка или гребной катер с восемью или двенадцатью моряками… подходили к пароходу или транспорту, на котором находились готовые к высадке люди. Первыми спускались офицеры каждой роты, все в полном обмундировании. За плечами – ранец, содержащий четыре с половиной фунта солонины и примерно того же веса сухари (рацион на три дня). Кроме того, каждый офицер имел при себе шинель, свернутую валиком и обнимающую его словно обруч, деревянную флягу с водой, небольшой запас бренди или рома, смену нижнего белья, пилотку и, как правило, револьвер. Каждый рядовой нес одеяло и шинель, уложенные и перетянутые ремнем наподобие ранца, в который помещались пара башмаков, пара носок, рубаха и, по его желанию, пилотка. Он также нес флягу для воды и тот же рацион продуктов, что офицеры, но еще ружейный замок, штык, патронную коробку с пятьюдесятью зарядами для винтовки Минье и шестьюдесятью зарядами для гладкоствольного ружья.

В первую ночь высадки прошел сильный и продолжительный дождь, доставивший англичанам немало неприятностей из-за отсутствия палаток. «Наши молодые солдаты начали эту кампанию, лежа в лужах и грязи под насквозь промокшими одеялами», – сообщал Рассел. (Сэр Джордж Браун спал под повозкой, а герцог Кембриджский, не надеясь заснуть, провел всю ночь на коне, разъезжая, без устали подбадривая солдат шутками.) В то же время французы оказались экипированы лучше. Каждый солдат имел при себе легкую палатку (англичане называли ее собачьей), в которой он мог укрыться от дождя.

На следующий день погода улучшилась и высадка продолжалась, несмотря на волнение на море. Один из очевидцев, наблюдавший за происходящим с борта «Гималаев», вспоминал: «Берег представлял собой огромный лагерь, забитый солдатами, лошадьми, палатками, офицерами, а у самой воды – лодками, которые перевозили людей и лошадей. Иногда лошади падали за борт и плыли… Сегодня одиннадцать из них утонули».

К концу пятого дня высадка в основном завершилась. Численность высадившейся армии составляла 67 000 пехоты, 1200 кавалерии и 137 пушек. Две трети этого количества составляли англичане, одну треть – французы и турки. Наземные средства транспорта, которые они привезли с собой, а также запас боеприпасов, снаряжения и продовольствия, пока оставались на борту. Все прошло гладко, не было сделано ни единого выстрела, ни один человек не погиб. Марш на Севастополь, по общему мнению, не займет много времени.

Весьма успешно выполнили свою задачу турки. Погрузка и высадка были для них привычным делом: они обладали преимуществом перед англичанами и французами, поскольку были лучше знакомы с условиями походной жизни. Когда наутро после проливного дождя британские офицеры явились к командиру турецкого отряда, их встретили наилучшим образом. Впечатляющий шатер командира стоял в окружении безупречно натянутых палаток, часть лошадей паслась, другая ожидала под седлами в полной готовности. В шатре, где гостям предложили печенье, сласти, кофе и трубки, было совершенно сухо. «Весь турецкий лагерь, – отмечает Кинглейк, – свидетельствовал, что походная жизнь воина с ее обычаями входит в традицию этого народа, которая существует издревле и передается от отца к сыну».

За все пять дней союзники не увидели ни одного русского, и сошедшие на берег солдаты, чьим страстным желанием было «задать этим русским перцу», испытали некоторое разочарование. Впрочем, встреча с русскими войсками была не за горами, а предположения об их количестве колебались в очень широких пределах – от пятидесяти до ста тысяч. По мнению англичан, только севастопольский гарнизон насчитывал 75 000 человек. Но независимо от точной цифры справиться с ним окажется нелегко, ибо это были хорошо обученные, дисциплинированные и, главное, верные своему делу воины. Союзная армия начала движение к Севастополю 19 сентября под недовольное ворчание французов, которые были готовы сняться с места двумя днями ранее, как и турки, но им, как они считали, помешала «британская неповоротливость». Французский историк того времени С. Л. Базанкур писал: «Огромное количество войскового имущества очень сильно тормозило операцию». Пока колонны войск двигались на юг, флот неторопливо следовал параллельным курсом вдоль береговой линии, регулярно высылая вперед разведывательные отряды. Французы образовали правый фланг армии, располагаясь ближе к морю, и двигались ромбовидными подразделениями с батальонами турок в центре каждого ромба. Англичане соответственно двигались справа, то есть дальше от берега. Кинглейк так описывал этот марш:

Так двигалась армия западных держав. Солнце светило ярко, как в хороший летний день в Англии, но с моря вдоль холмов задувал довольно крепкий ветер. Местность представляла собой холмистую степь – мечту кавалерии. Вокруг в изобилии росла трава, похожая на полынь; сокрушенная солдатскими сапогами, она наполняла воздух горьким ароматом. Для некоторых этот запах оказался нов, но для выходцев из западных графств был хорошо знаком – он уносил их в детство, к деревенским церквям. Они вспоминали букетики «мальчишеской любви», которые клали рядом с молитвенниками девушек перед воскресной службой.

С развевающимися флагами, под звуки оркестров и рокот барабанов огромная армия продвигалась вперед. Солнце безжалостно жалило нагруженных тяжелой амуницией людей, а вскоре дали о себе знать также холера и диарея. «Сказывалась мучительная усталость, разговоры прекратились – это был тяжкий труд… Еще не миновал первый час марша, а люди начали выпадать из рядов маршевой колонны. Некоторые оказались больны холерой, их лица потемнели, словно от удушья. Они падали на землю и корчились в судорогах, но, как правило, молча», – пишет Кинглейк. Возникло опасение, что неспособные продолжать движение могут попасть в плен, но, поскольку транспорта не хватало, их оставляли там, где они упали. Однако к вечеру, когда количество упавших заметно возросло, отношение к ним изменилось и были отряжены специальные команды, чтобы найти заболевших и обессилевших.

Возникла и еще одна проблема. «Любая армия шагает на своих желудках», – сказал как-то Наполеон Бонапарт. Накормить армию – это всегда было важнейшей интендантской задачей при планировании любых военных операций, и марш союзных войск к Севастополю не стал исключением. Транспортные суда имели на борту ограниченное количество провизии, которого конечно же не хватало для питания армии в течение всего времени военных действий. Продовольствие следовало добывать на земле. Французы после высадки без промедления занялись этим делом: по окрестным селениям разъехались фуражиры, и вскоре во всей округе не осталось ничего съедобного. Иногда за продовольствие платили, но чаще его просто отнимали.

Для британцев эту проблему решали татары. Еще до того, как первые транспортные суда выгрузили людей на берег, лорд Раглан встретился с главами татарских поселений. «Они говорили с лордом почтительно, – пишет Кинглейк, – но без малейших признаков подобострастия… Спокойно и с достоинством они дали понять, что вторжение союзников не вызывает у них отторжения, но при этом и не выражали никакой радости по этому поводу и не демонстрировали особую приязнь. Похоже, эти люди понимали, что война есть война и она несет с собой определенные издержки, а потому они попросили переводчиков сказать, что готовы передать в распоряжение лорда Раглана то свое имущество, в котором нуждается английская армия». Это была дружественная встреча, и она оказалась весьма полезной: вскоре овощи и фрукты, овцы и крупный скот, а также фургоны и открытые повозки стали поступать в расположение британских войск. За несколько дней услужливые татары продали англичанам не только большое количество продовольствия, но и 350 фургонов с необходимым числом тягловых лошадей и верблюдов. Так было положено хорошее начало снабжению армии Раглана продовольствием и транспортными средствами.

А где-то неподалеку объединенную армию ожидали русские, точное количество которых по-прежнему оставалось неизвестным – предположительно около 75 000. Девятнадцатого сентября, вскоре после полудня, первые подразделения огромной военной машины достигли Булганака – он назывался рекой, но представлял собой скорее ручей. До той поры союзники не встречали русских, если не считать пары всадников, посланных, очевидно, на разведку. Но теперь лорду Кардигану доложили, что разъезды его Бригады легкой кавалерии обнаружили 2000 казаков в полной боевой готовности, которые заняли позицию на южном берегу Булганака. Попытка внимательнее изучить ситуацию закончилась перестрелкой, не принесшей вреда ни одной из сторон. В тот момент, когда кавалерия Кардигана уже собиралась атаковать неприятеля, лорд Раглан обнаружил блеск штыков в тылу казаков и значительное скопление кавалерии. Русский отряд, на который намеревалась напасть Бригада легкой кавалерии, оказался гораздо многочисленнее, чем 2000 казаков, и Раглан отменил атаку. Когда кавалеристы Кардигана уже поворачивали лошадей во исполнение последнего приказа, их обстреляла русская артиллерия. Два человека были ранены, пять лошадей – убиты. Британцы ответили огнем девятифунтовых пушек, и русские сочли за благо отступить. Таким стало не очень значительное, но первое реальное столкновение с противником в Крыму.

В ту ночь союзники расположились на северном берегу Булганака, на виду неприятеля. А в лагере русских в эту ночь не спал капитан Р. А. Ходасевич. Вот что он пишет в своих воспоминаниях:

С наступлением темноты мы могли ясно видеть костры противника… Я лежал в своей хижине, пытаясь заснуть, но сон не шел, несмотря на крайнюю усталость от событий прошедшего дня. В три часа я встал… и поднялся на холм (наш батальон стоял в ложбине), чтобы рассмотреть лагерь союзных войск. Видны были лишь костры да редкие темные тени, когда кто-то проходил по эту сторону от огня. Повисла тишина, но в воздухе чувствовалось приближение схватки. Я видел две силы, стоявшие так близко друг против друга. Для скольких людей и для кого именно завтрашний день станет последним? Ответить на этот вопрос невозможно, но я невольно спрашиваю себя: окажусь ли и я в их числе?

Разумеется, этот русский офицер был не одинок в своих размышлениях. Можно представить себе тысячи изнуренных людей по обе стороны этой реки, которые не могут уснуть этой тихой сентябрьской ночью и терзают себя вопросом: «Окажусь ли я в числе убитых?» Они пришли сюда из Лиона и Константинополя, из Лондона и Смоленска; они оставили своих близких в Марселе и Ньюкасле, в Москве и Скутари. Этой ночью девятнадцатого сентября их всех осеняет одно мирное звездное крымское небо. А с рассветом начнется новый день, и для многих – для тысяч и тысяч – из них он может стать последним.

Но с рассветом выяснилось, что русские ушли. Они оставили позицию у Булганака и переместились на шесть километров южнее, закрепившись на дальнем берегу Альмы. Возглавлял эти войска князь Меншиков – тот самый, который четыре месяца тому назад в гневе покинул Константинополь на борту «Громоносца». Из своей резиденции в Севастополе он следил за продвижением союзников, высадившихся в Каламитском заливе, но не предпринял никаких попыток воспрепятствовать ему. Он не исключал, что появление неприятеля настолько севернее города было какой-то уловкой. Если бы он двинул войска к Евпатории, чтобы предотвратить высадку, Севастополь стал бы более уязвим: паровые суда союзников могли передвигаться вдоль береговой линии значительно быстрее, чем русская армия, которая шла бы обратно на выручку Севастополя.

Пока союзники высаживались у Евпатории, русские закреплялись на южном берегу Альмы. К 20 сентября траншеи были выкопаны, артиллерийские позиции обустроены в стратегически важных точках. Вместе с подразделениями, подтянувшимися сюда с берега Булганака, численность русских войск достигла 39 000 человек, включая пехоту, кавалерию и казаков, плюс 104 орудия разных калибров.

Пятикилометровый фронт вдоль Альмы был, безусловно, сильным рубежом. Извилистая река текла с востока на запад, почти перпендикулярно береговой линии и дороге, соединяющей север полуострова с Севастополем. Быстрое течение Альмы, по словам Раглана, все же не исключало возможности ее форсировать вброд. Берега реки были довольно сильно изрезаны и во многих местах круты. Ивы, росшие вдоль нее, русские срубили, чтобы те не послужили укрытием для наступающих.

С позиций союзников на их стороне реки просматривались три деревни: Альма-Тамак справа, Тарханлар слева и Бурлюк в центре – там был единственный мост через реку, но русские успели его частично разрушить. В непосредственной близости к берегу на стороне русских возвышались два холма – слева Курганный холм и в центре Телеграфная гора, с которой открывался вид на Бурлюк и дорогу к Севастополю. Справа, у самого устья Альмы, высокий (около 90 метров) берег круто обрывался к морю. На северной стороне реки земля была сравнительно плоской и ровной, если не считать низких каменных изгородей и виноградников, расположенных террасами. На стороне русских, напротив, холмы, ложбины и овраги создавали идеальные условия для оборонительных позиций.

Планируя оборону, Меншиков решил, что отвесные скалы у побережья неприступны, и расположил на своем левом фланге минимальные силы. Основную часть пехоты и артиллерии он разместил на склонах и вершинах Курганного холма и Телеграфной горы и между ними. Кроме того, были возведены два редута – Большой и Малый. Большой редут стоял у подножья Курганного холма в трехстах метрах от реки, а Малый, где размещались тяжелые орудия, – позади Большого и правее.

В половине одиннадцатого союзники наконец покинули свой лагерь у Булганака под недовольное ворчание Сент-Арно по поводу медлительности «этих господ англичан». Накануне оба командующих встретились, чтобы обсудить план нападения. Сент-Арно настаивал на том, что французы должны ударить со стороны моря при поддержке корабельной артиллерии и турецких частей. Его разведчики доложили, что крутизна склонов на правом фланге не является непреодолимым препятствием, тем более что этот фланг очень слабо защищен русскими. Маршал выразил уверенность, что его люди возьмут эти высоты. Он предложил англичанам наступать в центре и на левом фланге. Во время оживленной речи Сент-Арно лорд Раглан не проявлял какой-либо инициативы. «Он сидел с непроницаемым видом, иногда сдержанно улыбаясь, внимательно слушал, не оспаривал собеседника и не предлагал собственного плана», – писал Кинглейк. Таким образом, предложение Сент-Арно было принято, и Раглан заверил маршала, что тот может положиться на «решительные и энергичные действия» британцев.

Союзники подошли к Альме в одиннадцать сорок и заняли позицию на северном берегу. Им противостояли закрепившиеся русские войска: 39 000 человек и 126 пушек [105]105
  Расхождение с упомянутым выше числом пушек (104) допущено автором. Е. Тарле приводит другую цифру – 84.


[Закрыть], расположенных в стратегически выгодных точках. Армии Меншикова предстояло сражаться с вдвое превосходящим его силы неприятелем. «Русские офицеры, – пишет Кинглейк, – посвящали все время службы военным инспекциям, учениям и грандиозным смотрам, но теперь они видели перед собой ту самую силу, схватку с которой репетировали всю жизнь. Они видели европейскую армию, пришедшую сюда, чтобы сражаться, чтобы занять эти холмы и отнять у них жизнь». Несмотря на столь большую разницу в численности, русские не потеряли присутствия духа. «Господь не оставляет тех, на чьей стороне справедливость, и мы спокойно и терпеливо ожидаем исхода», – писал вице-адмирал Корнилов в своем дневнике накануне битвы.

В тринадцать двадцать пять объединенная эскадра из восьми французских паровых судов и одного британского открыла огонь по редким русским оборонительным позициям на приморских скалах. Кроме того, навесному артиллерийскому обстрелу подверглись Телеграфная гора и плоский участок земли у ее подножия. Через мгновение ответный снаряд разорвался рядом с командным пунктом Раглана, после чего русская артиллерия приступила к интенсивному обстрелу британских войск по всему фронту. Так началось первое крупное сражение в Крыму – через три часа оно закончится. Закончится и ожидание своей участи для многих из тех, кто провел без сна предыдущую ночь, устремив взгляд в звездное крымское небо. За короткое время около 5000 человек были убиты в этом бою или умерли несколько позже от полученных ран.

После энергичного обстрела русских позиций корабельной артиллерией батальоны егерей и зуавов под командованием генералов Боске и Канробера при поддержке турок быстро оттеснили немногочисленных защитников левого фланга русских. Затем французам удалось перейти реку, однако попытка переправить тяжелые пушки оказалась безуспешной. Тем временем пехотные полки принца Наполеона попали под сильный огонь с Телеграфной горы и не смогли форсировать Альму.

В центре и на левом фланге союзников Джордж Браун и Джордж де Лейси-Ивенс выдвинули вперед артиллерию и при ее поддержке повели в наступление британскую пехоту, оставив кавалерию лорда Лукана в резерве. Цепь красных мундиров растянулась на значительное расстояние, но двигалась четко и стройно, как на параде. Очевидцы утверждали, что такого волнующего зрелища не было сорок лет – со времен битвы при Ватерлоо. Вот какое свидетельство оставил один русский офицер:

При виде всей этой неумолимо надвигающейся массы неприятельских войск наши сердца забились тревожней. Когда наша артиллерия, которая занимала весьма удобные позиции, открыла огонь, снаряды сначала не долетали до врага… По мере сокращения расстояния их разрывы стали проделывать бреши в рядах наступающих, но бреши эти тут же заполнялись, и неприятель продолжал движение вперед, словно не ощущая потерь. Вскоре мы почувствовали на себе всю силу его ружейного огня.

Поскольку цепь наступающих англичан растянулась по уступам террас и подвергалась сильному встречному огню, упорядоченный строй довольно скоро распался. Дальнейшее движение приняло уже бесформенный характер. Определить принадлежность людей к той или иной части стало невозможным, поэтому все получили общий приказ – переправиться через реку и захватить Курганный холм. Сержант Тимоти Гоуинг из полка королевских стрелков вспоминает:

Мы бросились к реке и приготовились плыть, скинув ранцы и котелки. Кое-кто из парней утонул или словил картечь – а она сыпалась на нас градом, пока мы добирались до противоположного берега. Ружья и подсумки с патронами мы держали на голове, чтоб не замочить. Вода доходила до плеч. На тот берег пришлось карабкаться – он был крутой и скользкий, а как только вылезли, двинулись вверх по холму.

Решимость наступающих англичан поражала русских. Вот что писал генерал Онуфрий Квицинский [106]106
  Квицинский, Онуфрий Александрович (1794–1862) – русский генерал. Во время Крымской кампании командовал 17-й пехотной дивизией и особо отличился в сражении при Альме, где лично повел Владимирский полк в атаку, удерживая натиск целой дивизии англичан, но, оставленный без поддержки, принужден был начать отступление, был дважды ранен в руку и ногу и контужен.


[Закрыть]:

Несмотря на сильнейший артиллерийский и ружейный обстрел с нашей стороны, который прокладывал кровавые борозды в массе наступающих англичан, они смыкали ряды и с новой силой, поддержанные артиллерией, ведущей огонь из-за дымящихся развалин Бурлюка, двигались вперед. Преодолев реку, они оттеснили наших храбрых казанцев [107]107
  Имеются в виду солдаты Казанского полка


[Закрыть]и заставили наши полевые батареи, взяв пушки на передок, отступить.

Подполковник Сомерсет Калторп излагает английскую точку зрения на этот эпизод. Переправившись через Альму, насквозь промокшие британцы устремились вперед:

…штыками гоня перед собой русских. Но самое ужасное было впереди: как только они вышли из виноградников, картечь обрушилась на них с удвоенной силой. Несмотря на огромные потери, люди не дрогнули и открыли прицельный огонь по русским артиллеристам. Они продолжали наступать и вскоре добрались до вражеской батареи. Последовала рукопашная схватка. Русские бились с отменной храбростью, но наши парни показали ту британскую решимость, которая почти всегда преодолевает любые препятствия.

На короткое время солдаты 23-го полка захватили русскую пушку, но ее тут же отбили превосходящие силы русских. Свежий отряд русской пехоты пришел на помощь своим товарищам, и англичане, потеряв половину своей первоначальной численности, были вынуждены оставить свою добычу, уступив натиску получившего подкрепление противника. Но и тогда эти храбрецы не показали врагу свои спины, но продолжали вести меткий и результативный огонь и встречать штыками штыки русских.

Остановленные сильным огнем и отступившие англичане перестроились и предприняли вторую атаку на редут. С криками «Ура!» и «Вперед!» они устремились к вершине холма, встречаемые столь же плотным огнем защитников. Один эпизод рукопашной схватки, как пишет Кинглейк, особенно сильно вдохновил атакующих. «Юноша небольшого роста, похожий на ребенка, выбежал вперед со знаменем. Это был молодой Энстратер, который нес знамя Королевского уэльсского полка. Вчерашний школьник, он бежал все быстрее, увлекая за собой других. Достигнув редута, он воткнул древко в бруствер и остановился, чтобы перевести дыхание, по-прежнему сжимая знамя. В этот момент пуля поразила его насмерть, но его руки остались на древке и увлекли за собой символ полка – складки малинового шелка покрыли тело юноши». К упавшему Энстратеру подбежал другой солдат, Уильям Ивенс. Он подхватил упавшее знамя и высоко поднял его, как бы обозначая взятие Большого редута.

Уже упомянутый сержант Гоуинг пишет: «Мы снова были на вершине холма и на этот раз захватили батареи… Неприятель бежал – высота была наша! С этого момента русские дрогнули и быстро отходили, преследуемые нашей немногочисленной кавалерией и артиллерийским огнем. Будь у нас хотя бы три-четыре тысячи кавалерии, им бы пришлось совсем несладко. Но они и так получили трепку, которой явно не ожидали».

Тем временем на правом фланге французы пребывали в замешательстве. К разочарованию генералов Сент-Арно не решался атаковать, заявляя, что его люди «оставили внизу свои ранцы». Впрочем, в конце концов войска Канробера и принца Наполеона соединились и их артиллерийский огонь обрушился на русские позиции на Телеграфной горе. Командующий русскими войсками на этом фланге был свидетелем развития событий на Курганном холме. Поскольку британцы одержали там победу, а русские отошли, он счел общее положение дел безнадежным и отдал приказ об отступлении. «Французы продолжали продвигаться вперед, и три расторопных солдата, опередив своих товарищей, поспешили поднять над холмом знамена своих полков», – пишет Кинглейк.

Почти все время, пока шел бой на Курганном холме, кавалерия под командованием лорда Лукана провела на левом фланге в ожидании возможной атаки русской кавалерии, которая по численности превосходила английскую в четыре раза. Однако такой атаки не последовало – Меншиков словно бы забыл о наличии у него такой мощной силы. Наблюдая за драматическими событиями на Курганном холме и испытывая непреодолимое желание вмешаться в них, нетерпеливый Лукан по собственной инициативе, без приказа лорда Раглана, повел своих людей по западному склону холма, чтобы облегчить положение британской пехоты.

Водружение юным Энстратером знамени над Большим редутом и отход русских войск знаменовали собой конец битвы. Вступившей в схватку кавалерии Лукана оставалось только преследовать отступающего противника. Сержант Джордж Смит пишет:

С вершины холма нам открылась широкая долина. Вдали мы увидели отступавших русских, среди них – много отставших от основной массы. Мы организовали преследование, стараясь захватить пленных сколько возможно. Несколько человек удалось привести обратно, почти все они были невредимы. Один из них (поляк, не раненный) был, по-моему, рад, что его взяли в плен. Его пробитый пулей кивер я взял себе на память. Сержант Бонд, преследуя противника, получил удар штыком от пленника: тот сделал вид, что сдается, а затем нанес ему рану самым подлым образом. Бонд хотел было зарубить его на месте, но подоспевший офицер велел ему пощадить негодяя. В этот момент показался отряд казаков, и наши ребята были вынуждены отступить, так что этот русский успел удрать. Удивительно, что Бонд стал единственным пострадавшим кавалеристом с нашей стороны. Мы даже ни одной лошади не потеряли. И это при том, что мы трижды подвергались орудийному обстрелу и один раз – ружейному.

Смерть и боль сопровождали трагическое отступление обессиливших и павших духом русских войск. Один из очевидцев писал: