Текст книги "Крымская война"

Автор книги: Алексис Трубецкой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

К концу сентября Николай посетил Варшаву, Ольмюц и Берлин. В серии дружеских бесед с Францем-Иосифом и Фридрихом-Вильгельмом IV ему удалось убедить их в своей искренности настолько, что оба монарха согласились сократить свои регулярные армии. Вскоре после этого Австрия и Пруссия вообще отказались участвовать в каких-либо действиях, связанных с турецкой проблемой, что принесло облегчение им самим и российскому императору. Так обстояли дела на тот момент. Для царя больше не существовало вопроса о нейтралитете Австрии и Пруссии. Британия и Англия оказались единственными странами, продолжавшими поддерживать Турцию. Вот что писала королева Виктория о положении, сложившемся к началу октября:

При сложившихся обстоятельствах королеве представляется, что все риски, связанные с возможным началом войны в Европе, теперь ложатся на нас и Францию, и при этом мы не ограничили Турцию какими-либо условиями в отношении ее провокационных действий, способных эту войну инициировать. Выбор политической линии Константинополя отдан в руки ста двадцати фанатически настроенных членов дивана [79]79
  Диван (перс. – канцелярия, присутственное место) – в Оттоманской империи совет при султане.


[Закрыть], и при этом они знают, что Англия и Франция взяли на себя обязательства по защите турецкой территории! Подобную власть наш парламент не может доверить даже британской короне.

Через несколько дней в том же ключе писал принц Альберт:

…совершенно очевидно, что турки получили стимул ни в коем случае не упустить возможности начать войну с Россией – более благоприятного стечения обстоятельств для этого шага они вряд ли найдут, поскольку весь христианский мир объявил о своей поддержке Турции и на ее стороне будут действовать вооруженные силы Англии и Франции.

В Константинополе Большой совет вновь встретился с султаном и был согласован текст ответа русскому царю. Если в течение пятнадцати дней русские войска не покинут территорию Дунайских княжеств, Турция будет считать себя в состоянии войны с Россией. Получив этот меморандум, Горчаков немедленно отверг содержащееся в нем требование. Четвертого октября Турция объявила войну России, и армии полумесяца двинулись на север, чтобы вступить в сражение с армиями креста.

Месяцем ранее англо-французский флот все еще стоял в Безикской бухте. Тревога за его безопасность росла, поскольку зимняя погода в этих местах весьма неблагоприятна и в конце октября ожидались сильные бури. В то же время отказ Турции принять Венскую ноту предполагал дальнейшие длительные переговоры. Еще до того, как Николай сообщил свое решение не соглашаться с турецкими поправками, Франция стала настойчиво предлагать Англии ввести флот в Дарданеллы. Такой шаг не только обеспечил бы безопасность судов, но и мог подтолкнуть царя к более быстрому согласию на изменения в тексте ноты. Несмотря на эти доводы, Кларендон и другие члены кабинета посчитали, что французское предложение находится в прямом противоречии с условиями Конвенции о Проливах. Было решено приказов о перемещении флота не отдавать и ждать – погода еще это позволяла. Однако объявление Турцией войны все изменило – кабинет принял предложение Франции, британский флот получил распоряжение присоединиться к французской эскадре и направиться в Константинополь. Интересно, что примерно за тридцать лет до этого Наполеон Бонапарт, находясь на острове Святой Елены, предсказывал: «Через некоторое время Россия заполучит Константинополь… Все проявления лести ко мне со стороны Александра были направлены на то, чтобы заручиться на то моим согласием… Полагаю, что если Франция и Англия когда-либо будут действовать в полном и искреннем согласии, то исключительно с предотвратить захват Россией Константинополя».

Николай остался в изоляции. Несмотря на дружественный прием, оказанный ему в Австрии и Пруссии, правительства Европы решительно объединились против него. Все более враждебным становилось и общественное мнение европейских стран. Это настроение нашло яркое выражение в беседе Наполеона III с одним из русских дипломатов, к которому французский император питал особое доверие.

Я намерен… приложить все усилия, чтобы воспрепятствовать распространению вашего влияния и заставить вас вернуться в Азию, откуда вы и пришли. Россия – не европейская страна, она не должна быть и не будет таковой, если Франция не забудет о той роли, которую ей надлежит играть в европейской истории… Стоит ослабить ваши связи с Европой, и вы сами по себе начнете движение на Восток, чтобы вновь превратиться в азиатскую страну. Лишить вас Финляндии, балтийских земель, Польши и Крыма не составит труда. Это станет грандиозным падением России, но вы сами его вызвали.

Разочарованный в Николае, Нессельроде писал: «Тридцать лет я продвигал Россию в Европу, а он намерен выбросить ее оттуда!» Но и сам почтенный канцлер не избег подозрений императора. С того момента, как на первый план вышла проблема святых мест, чересчур осторожный канцлер утратил доверие. «Сын католика и протестантки, сам исповедующий англиканство, да еще, возможно, внук еврейки, Нессельроде считался недостойным иметь свою точку зрения по вопросу, связанному с интересами православной церкви», – пишет Константин де Грюнвальд. И Николай лишил мудрого и сдержанного Нессельроде возможности эту точку зрения высказывать.

В этот критический момент гнев императора возобладал над благоразумием, его действия приобрели противоречивый, непоследовательный характер. «Это противоречие между словами и дипломатическими маневрами дало врагам Николая еще более веские доказательства его двуличности, – отмечает профессор Грюнвальд. – Высказывания императора стали предельно грубыми. Подданных султана он называл не иначе как „эти турецкие собаки“, Наполеона III —„авантюристом“, Пальмерстона – „невежей и хамом“, других французских и английских министров—„трусами“ и „негодяями“. И одновременно заверял генерала Гойона о своем желании принять у себя французского императора „как брата“ и показать миру, как высоко он его ценит и с каким уважением относится к его достоинствам. Николай обращался к бельгийскому королю, которого ранее оскорблял, с просьбой обрисовать преимущества мира с Россией королеве Виктории и дельцам лондонского Сити».

Взывал Николай и к самой Виктории. «Остаемся ли мы, как я того страстно желаю, в дружеских отношениях, которые в равной степени выгодны обеим странам, или вы полагаете правильным положение, когда британский флаг развевается рядом с полумесяцем в противостоянии кресту Святого Андрея?» Ответ Виктории был холоден. В нем королева осуждала Николая за несдержанность в отношении Турции: «Истинные намерения Вашего величества не видны за той формой, в которую Вы облекли свои требования в адрес Порты».

Наконец был сыгран последний акт. Первого ноября Николай обратился к своему народу и миру с торжественным манифестом:

Россия вызвана на брань: ей остается – возложив упование на Бога – прибегнуть к силе оружия, дабы понудить Порту к соблюдению трактатов и к удовлетворению за те оскорбления, коими отвечала она на самые умеренные Наши требования… Мы твердо убеждены, что Наши верноподданные соединят с Нами теплые мольбы ко Всевышнему, да благословит десница Его оружие, подъятое Нами за святое и правое дело, находившее всегда ревностных поборников в Наших благочестивых предках. На Тя, Господи, уповахом, да не постыдимся вовеки.

Прежде чем поставить свою подпись под этим манифестом, царь направил великим державам меморандум, в котором заверял их, что не намерен проводить наступательные операции. Российские войска не переправятся через Дунай, но сохранят свое присутствие в Дунайских княжествах. В заключение говорилось: «Сложившееся положение, вполне предсказуемое, ни в коей мере не препятствует продолжению переговоров». Если Наполеона можно упрекнуть в наивности, когда он настаивал в первую очередь на войне, то Николай вполне заслуживает обвинения в полном непонимании особенности своей эпохи. Прав был Нессельроде, говоря о властелине России: «Он намерен выбросить ее из Европы».

Глава 9
Первое кровопролитие

За неделю, предшествовавшую царскому манифесту, Турции удалось захватить инициативу и продвинуть свои войска через Дунай на территорию княжеств. Войска Омар-паши заняли позиции в четырех пунктах, отстоящих друг от друга на значительное расстояние, и приготовились к встрече с неприятелем. Но первыми все же напали русские, которыми командовал генерал Перлов [80]80
  На самом деле русскими силами под Ольтеницей командовал генерал Павлов.


[Закрыть]. У Ольтеницы он повел свои войска в наступление на самый крупный из четырех отрядов турок. Войска Омар-паши дважды отражали атаку и понесли значительные потери. Четвертого ноября Перлов вновь атаковал, на сей раз введя в бой крупные силы – двадцать пехотных батальонов, три кавалерийских полка и тридцать два орудия. Продолжительный огонь тяжелых пушек проложил дорогу кавалерии и пехоте. Омар-паша позже так писал об этом сражении: «Прицельный огонь со стороны наших укреплений вскоре рассеял их правую колонну и постепенно заставил центр отступить… Тем не менее русские методично и упорно продвигались почти до линии наших траншей, неся большие потери, которые составили около тысячи человек убитых и вдвое больше раненых».

Ожесточенный бой начался около полудня и длился несколько часов. «И все это время, – продолжает Омар-паша, – повозки не переставали увозить трупы русских солдат с поля сражения… В пять часов ряды русских пришли в полное расстройство, строй был сломан, что предопределило их неминуемое отступление. Часом позже кое-где в окрестных деревнях они еще пытались оказывать сопротивление, но основная масса обратилась в беспорядочное бегство. Наши войска в отдельных местах начали преследовать отступающих русских, но им было приказано вернуться. Потери с нашей стороны составили 105 человек. На поле боя мы собрали 500 ружей, а также ранцы, коробки с патронами и прочее военное снаряжение».

Зима в Юго-Восточной Европе наступает рано, и 1853 год не стал исключением. Пришли холода, и активные боевые действия в Дунайских княжествах были приостановлены. Ни одна сторона не могла заявить о своей победе, но слава досталась Омар-паше. Опытный тактик, он умышленно распределил турецкие силы вдоль Дуная и в самой западной части Валахии, заставив русских растянуть линии своих войск. Зная, что царь принял на себя обязательство не переправляться через реку, Омар-паша в полной мере воспользовался этим преимуществом. Дунай защищал турок от русских, но не защищал русских от турок. После боя при Ольтенице на протяжении всей зимы турецкий предводитель то и дело посылал свои отряды на противоположный берег, нанося болезненные удары по русским войскам. Русские никогда не знали, откуда следует ждать очередного нападения. При этом турецкие атаки всегда оставались безнаказанными, поскольку турок никто не преследовал. Омар-паша, как пишет Темперли, «досаждал русским, как рой оводов знойным летом досаждает корове». Успех боя при Ольтенице и тревожащих вылазок через Дунай в значительной степени укрепил уверенность турок в себе, они обрели ощущение собственной силы. В то же время русские испытали унижение, которое только разожгло их ярость. Царь взывал ко мщению, и он нашел его в противоположной части Черного моря.

От Черного моря до Каспийского по величественным и труднопроходимым Кавказским горам пролегала граница между владениями царя и султана протяженностью шестьсот пятьдесят километров. Именно там, в этих горах, далеко от Крыма, произошли первые крупные кровопролитные сражения этой войны. В то время как Омар-паша тревожил русских подобно «рою оводов», пятитысячный турецкий отряд переправлялся на плоскодонных судах из Батуми (что в нынешней Грузии) к русскому пограничному посту Святого Николая. Горстка защитников – солдат и местных жителей– дралась отчаянно, но не смогла долго противостоять туркам. К их несчастью, среди нападавших находились башибузуки. Вот как описывает этих воинов английский историк профессор Вальями: «Эти отряды – дикий сброд, состоящий из курдов, албанцев, арабов и негров, склонных к убийству и мародерству. Облаченные в пышные, но невероятно грязные варварские одеяния, вооруженные до зубов пистолетами, ятаганами, кинжалами, мясницкими ножами, великолепными дамасскими клинками и богато разукрашенными ружьями, они отличались жестокостью, доведенной до изуверства». У султана их было столь много, что 4000 этих «бродяг живописного вида» турки любезно предложили для службы в армиях Англии и Франции. Захваченных в плен защитников поста Святого Николая безжалостно убили. Очевидец, которому посчастливилось уцелеть, пишет: «Месть турок была ужасна. Они распяли таможенного инспектора, а потом использовали его тело как мишень. Священнику отпилили голову. Лекаря замучили до смерти, выпытывая у него сведения о местонахождении гарнизонной казны. Женщин и детей резали, как скот, у одной беременной женщины вырезали из чрева живого ребенка и на глазах матери разрубили на куски».

Вскоре известие о падении поста Святого Николая достигло столицы, и подробности чудовищной жестокости турок были явлены обществу прессой, да еще с преувеличениями. Возмущению Санкт-Петербурга не было пределов, разгневанный царь приказал генерал-губернатору Кавказа Михаилу Воронцову организовать массированное наступление на главную турецкую твердыню в этом регионе – Карс. К счастью для Воронцова, еще в начале сентября для усиления многочисленных мелких местных гарнизонов в его распоряжение прибыла 13-я дивизия. Возглавить операцию губернатор поручил генерал-лейтенанту Андроникову. В середине ноября семитысячный русский отряд двинулся на Карс, чтобы вступить в бой с турецкой армией численностью до девятнадцати тысяч.

Двадцать шестого ноября русские подошли к крепости Ахалцых, и Андроников приступил к артиллерийскому обстрелу турецких позиций. Турки энергично отвечали, и артиллерийская дуэль длилась пять часов, не принося заметного успеха ни одной из сторон. Тогда Андроников решил переправиться вброд через неглубокую реку Пасхов-Чай, которая разделяла противоборствующие войска, и решить дело в штыковом бою. «Пехота наша под ближайшими картечными выстрелами всей неприятельской артиллерии и под батальным непрерывным ружейным огнем переправлялась через реку по грудь в воде. Приступ был так стремителен и единодушен, что неприятель при всей упорной защите должен был уступить, и первый шаг к отступлению стал началом окончательного его поражения и совершенного расстройства», – доносил на следующий день Андроников. Русские преследовали турок до близлежащих холмов. «С закатом солнца прекратился бой по неимению противников», – гласит донесение генерала Андроникова.

В нескольких километрах от этого боя генерал Бебутов [81]81
  Бебутов, Василий Осипович (1791–1858) – князь, генерал от инфантерии, участник Русско-турецкой войны 1806–1812 годов, Отечественной войны 1812 года и других войн.


[Закрыть]шел по следам крупного турецкого отряда, который спешил из Баяндура на помощь Карсу. Тридцатого ноября русские настигли турок и навязали им бой близ селения Башкадыклар. Последовали артиллерийский обстрел, атака пехоты, контратака – и общее отступление турецких войск. Русские одержали еще одну громкую победу.

«Докладываю вашей светлости, – в тот же вечер писал Бебутов князю Воронцову, – что отряд русских войск из 7000 человек пехоты, 2800 кавалерии, при 32 орудиях нанес в этот день турецкому корпусу из 20 000 регулярной пехоты, 4000 регулярной кавалерии и более 12 000 тысяч курдов и другой милиции при 42 орудиях совершенное поражение, отбил у неприятеля 24 орудия и обратил его в поспешное бегство». Русские потеряли убитыми и ранеными в этот день около 1100 человек. Потери турок, по последовавшим подсчетам, превышали 6 тысяч человек. Далее генерал отмечал, что на стороне турок дрались «поляки, которые в своем отчаянии перед тем, как умереть, бросали руками снаряды в голову нашим драгунам». Вообще польские эмигранты «превосходно защищались и почти все были перебиты». Бебутов написал также, что «турецкая артиллерия была прекрасно оборудована», почти все орудия и боеприпасы были английского производства.

Зима и на Кавказе ранняя, а потому после этих двух крупных сражений активные военные действия, в том числе и наступление на Каре, были приостановлены. Короткая, но славная для русского оружия кавказская кампания осени 1853 года, а также, как мы увидим, успехи адмирала Нахимова на море у Синопа вселили в царя оптимизм и придали ему сил. Победа у Башкадыклара произошла лишь днем позже победы у Синопа, и известия об этих событиях достигли европейских столиц почти одновременно. Британскому и французскому правительствам стало ясно, что Турция не в состоянии противостоять России без помощи извне.

На южном берегу Черного моря в 300 морских милях (550 км) от Константинополя расположен Синоп – портовый город, население которого в описываемое время составляло 9000 человек. Двадцать седьмого ноября турецкая эскадра, направлявшаяся на Кавказ для усиления тамошних гарнизонов, укрылась в Синопской бухте от жестокого штормового ветра. В течение трех дней семь фрегатов, три корвета и два небольших вспомогательных суда, несущих в совокупности 434 орудия, пережидали шторм, стоя на якоре. Определенную защиту кораблям обеспечивали береговые батареи и орудия на стенах крепости, стоявшей в центре города.

Утром 30 ноября, когда Синопская бухта была окутана плотным туманом, в нее вошла русская эскадра. Три стодвадцатипушечных корабля адмирала Нахимова неслышно подобрались к турецким судам, в то время как пять других русских кораблей заняли позицию на противоположной стороне бухты. Турецкий флагманский фрегат, внезапно обнаружив присутствие противника, открыл огонь. Заговорили пушки с кораблей обеих сторон, к ним присоединилась береговая артиллерия. Ожесточенная канонада продолжалась четыре часа, все турецкие суда, кроме одного, были потоплены или горели.

«Синоп пылал, – с восторгом писала петербургская газета, – и в два тридцать пополудни адмирал приказал прекратить стрельбу и послал на берег офицера-парламентера предупредить городские власти, что, если из города или отдаленных батарей по русским судам раздастся хоть один выстрел, он откроет огонь и сотрет Синоп с лица земли. Офицер прождал на берегу около часа, но не увидел ни одного турка – они все бежали в окрестные селения».

Синоп горел, турецкая эскадра было полностью уничтожена, вдоль берега на много миль лежали мертвые тела. Был захвачен получивший тяжелую рану командир турецкой эскадры Осман-паша, который впоследствии умер в плену. Из всей турецкой флотилии уцелел лишь его корабль, и Нахимов предпринял неудачную попытку отбуксировать его в Россию как военный трофей [82]82
  Эти сведения расходятся с данными, содержащимися в труде академика Е. Тарле «Крымская война», где сообщается, что уцелевшим кораблем турецкой эскадры был двадцатипушечный пароход «Таиф» под командой английского капитана. «Таиф» вышел из боя и успешно достиг Константинополя.


[Закрыть]. В этом сражении погибло около 3000 турецких моряков.

Николай был в восторге от столь блистательного реванша за Ольтеницу и унижения, которые он претерпел от Омар-паши. «Преисполненный радости, – писал он Меншикову, – прошу вас передать храбрым моим морякам, что я благодарю их за победу российского флага, одержанную во славу России и ради чести ее». В Санкт-Петербурге в честь этой победы жгли фейерверки и устраивали балы и приемы, за успех российского флота поднимались бокалы, а пышное театрализованное представление «Синопское сражение» собрало толпы зрителей.

В свое время Николай обещал великим державам не предпринимать военных действий против Турции. Но теперь он находился в состоянии войны с этой страной, а турецкий флот собирался идти из Синопа на Кавказ с подкреплением и боеприпасами для армии султана. Поэтому в глазах России эта военная акция была всецело оправданна.

Сенсационное известие о синопской катастрофе в Англии, Франции и других европейских странах вызвало бурю негодования. Это вероломное избиение турок не могло остаться неотомщенным – столь возмутительным и унизительным оно показалось Европе. «Это кровавое побоище вопиет и затрагивает честь всех подданных ее величества, к какому бы классу они ни принадлежали», – писал Кларендон. Англо-французский флот стоял в Константинополе для защиты турецкой столицы и всего побережья Оттоманской империи. Неожиданное нападение русских означало демонстративный вызов морским силам союзников. Мир, как провозгласила «Таймс», оказался «отныне несовместимым с честью и достоинством Британии».

Франция потребовала, чтобы британское правительство незамедлительно отдало приказ объединенному флоту войти в Черное море. Пальмерстон настаивал на том же, но Абердин и Гладстон [83]83
  Гладстон, Уильям Юарт (1809–1898) – британский государственный деятель и писатель, при премьер-министре Абердине занимал пост канцлера Казначейства (министра финансов).


[Закрыть]колебались. Газеты громко призывали к решительным действиям. «Ударить по агрессору!» – восклицала «Морнинг кроникл». Каули телеграфировал из Парижа, что Наполеон «готов в случае необходимости вступить в войну один». В конце концов миролюбивая часть кабинета уступила, и большинство в правительстве приняло решение отдать приказ флоту на отплытие. Пятого января 1854 года англо-французская эскадра вошла в Черное море.

Как было официально объявлено, флот союзников не угрожает России, а выполняет миротворческую миссию, преследуя только одну цель – «предотвратить повторение катастрофы, подобной синопской». Точка зрения Наполеона III на предназначение эскадры была более определенной: «Объединенный флот потребует от России, а если будет необходимо – заставит ее, отвести свои военные суда в Севастополь или ближайший к нему порт. При этом предполагается, что турецкий флот не будет предпринимать враждебных действий на море, если существующее положение сохранится». По существу, это означало, что русский флот останется запертым в портах северного побережья, а Черное море уже не будет «русским озером». Стало быть, только английские и французские суда смогут крейсировать в этих водах, то есть выполнять жандармские функции.

Когда до Николая дошло известие о проникновении союзников в Черное море, он распорядился немедленно отозвать своих послов из Парижа и Лондона. Правительства Франции и Англии поступили так же в отношении послов своих стран в Санкт-Петербурге, и 6 февраля дипломатические отношения между Россией и этими двумя странами были официально разорваны. Царь издал приказ начать подготовку к вторжению в Турцию.

За несколько дней до появления этого приказа в российскую столицу прибыла странная делегация из трех французов, присланная Обществом друзей [84]84
  Общество друзей – так называли себя квакеры, члены религиозной христианской общины, основанной в Англии в середине XVII века.


[Закрыть], которая привезла царю петицию, призывающую к миру. Французы испросили аудиенции его величества, и 10 февраля таковая была им дарована. Николай принял господ Жозефа Стюржа, Робера Карлетона и Анри Пиза и беседовал с ними в течение двадцати минут. В конце аудиенции, писал один из членов делегации, «император тепло пожал каждому из нас руку и поспешно отвернулся, чтобы скрыть навернувшиеся на глаза от избытка чувств слезы. „Моя жена тоже хочет встретиться с вами“, – сказал император». С этими словами он вышел из комнаты, попросив французов подождать императрицу. Александра Федоровна беседовала с ними более часа, после чего делегация покинула Зимний дворец. Разговор с ними императрица начала словами: «Я только что видела императора – в его глазах стояли слезы». Однако эта благородная попытка квакеров остановить войну была не из тех, которые могли бы увенчаться успехом.

В первые дни февраля мир между Россией и союзными державами висел на волоске. Николай снова сделал отчаянную попытку обратиться к Францу-Иосифу, послав к своему личному другу графа Орлова. Царь просил содействия в безотлагательном проведении мирных переговоров в Вене или Санкт-Петербурге. Россия обещает не переправляться через Дунай, несмотря на сохранение состояния войны с Турцией, а после подписания мирного соглашения выведет войска из Дунайских княжеств. Австрия должна сохранять нейтралитет при любом повороте событий, а Россия в ответ на это обещает ей всяческую помощь в случае нападения Франции на владения Габсбургов. Балканские страны окажутся под совместным протекторатом Австрии и России.

После Ольмюца Франц-Иосиф занял нейтральную позицию в отношении растущих трений между Россией и франко-британским альянсом. Однако теперь у него зародились подозрения в искренности царя и недоверие к предложенной Россией балканской политике. Он не только отверг привезенные Орловым предложения, но и распорядился разместить в Трансильвании тридцатитысячную армию. Вопреки Мюнхенгрецкому соглашению Австрия собиралась теперь в одностороннем порядке защищать турецкие пограничные провинции. Орлов вернулся в Петербург с пустыми руками и объяснил императору, что события принимают печальный оборот. Разгневанный Николай взглянул на портрет Франца-Иосифа, висящий в личных покоях императора, затем в ярости повернул картину лицом к стене, а на задней стороне холста написал: « Du Undankbarer» («Неблагодарный»). В резком письме к своему молодому родственнику он назвал чудовищной нелепицей даже мимолетную мысль о том, что тот «мог поднять оружие против России, которая совсем недавно в Венгрии заплатила свой долг Австрии кровью».

Впрочем, письмо это, похоже, не возымело действия, ибо 22 февраля австрийский министр иностранных дел вызвал к себе французского посла в Вене барона де Буркене. Граф Буоль уведомил посла о том, что «если Британия и Франция назначат день освобождения Дунайских княжеств, истечение которого послужит сигналом к военной операции, правительство Австрии поддержит такой ультиматум». Это удивительное заявление было передано в Париж и Лондон. Кларендон немедленно запросил пояснений: означает ли «поддержка ультиматума» готовность Австрии вступить в войну с Россией? Ответ не дал более четкой формулировки и лишь еще раз подтвердил намерение Вены «поддержать ультиматум», предусматривающий вывод русских войск из княжеств.

Тем не менее заявление Австрии выглядело достаточно решительно. Не ожидая противодействия со стороны Вены, которая подталкивала их к действиям, Британия и Франция занялись непосредственно подготовкой шагов, неминуемо приводящих эти страны к войне с Россией.

Наполеон настаивал на предъявлении Николаю ультиматума с требованием вывести русские войска из Дунайских княжеств к определенному сроку. Общественное мнение Британии громко требовало объявления войны – с особой силой англичане жаждали морских побед. Все знали, что в Портсмуте стоит большая эскадра и только ждет приказа для отплытия в Балтийское море. «Ни дипломатические переговоры между двумя странами (Британией и Россией), ни переписка монархов более не могли привести стороны к взаимопониманию, – пишет русский историк профессор Сергей Горяинов. – Английская нация, которая наслаждалась мирной жизнью почти сорок лет, страдала от политической реакции. В стране преобладали воинственные настроения, и 27 февраля 1854 года правительство ее величества направило российскому императору ультиматум». Если в течение шести дней царь не отдаст приказ о выводе русских войск из Дунайских княжеств, Британия объявит России войну.

Идея такого ультиматума принадлежала Австрии, но дата объявления войны не была согласована с Веной. Идентичные ноты. Парижа и Лондона повез в Петербург специальный посланец, которому было предписано по пути остановиться в Вене и ознакомить с этими документами австрийский двор. Австрию надлежало уведомить, что, независимо от наличия или отсутствия у нее желания обеспечить свои интересы, Британия непреклонна в своем решении защищать их за нее. Вместо того чтобы потребовать от Австрии участия в каждом шаге, предпринимаемом в отношении России по ее же, Австрии, совету, британский посол в Вене лорд Уэстморленд просто выразил надежду, что направляемые царю требования получат одобрение австрийского правительства и что об этом оно уведомит Санкт-Петербург.

В результате посланец, ознакомив австрийцев с нотами, направился в Санкт-Петербург не только с изначальными документами, но и с инструкциями Вены ее послу в российской столице. Графу Эстерхази предписывалось поддержать британский ультиматум и возложить на Россию всю ответственность за грозящую войну. В то же время Вена не стала заявлять русскому императору, что его отказ уйти из Дунайских княжеств будет означать объявление Австрией войны России. В результате Россия окажется в состоянии войны с тремя крупными европейскими странами, к которым, весьма вероятно, присоединится и Пруссия.

Что Пруссия и не замедлила сделать. В послании, направленном в Санкт-Петербург и написанном в весьма решительных выражениях, российскому правительству предлагалось задуматься над грозной опасностью для мира, которую повлечет за собой его отказ выполнить требования об освобождении Молдавии и Валахии. «Ответственность за войну, которая может воспоследовать в случае такого отказа, ляжет на российского императора», – говорилось в прусской ноте.

Двадцать седьмого марта французский император выступил с обращением к сенату: «В стремлении избегнуть конфликт я сделал все, что допускала честь страны. Европе известно, что если Франция обнажает меч, то потому лишь, что ее к этому вынуждают. Европе известно, что Франция не стремится к расширению территории». С этой преамбулой Франция объявила войну России.

На следующий день ее величество королева Англии направила в парламент послание, в котором говорилось, что к ней взывает союзник, целостность и независимость которого неоценимы для мира в Европе: «Для спасения Европы от господства страны, поправшей договорные обязательства, для защиты султана… мы беремся за оружие в союзе с императором Франции». Таким образом, Англия также объявила войну России.

Николай I обратился к стране с манифестом: «Итак, против России, сражающейся за Православие, рядом с врагами христианства становятся Англия и Франция… Но Россия не изменит святому своему призванию… Господь наш! Избавитель наш! Кого убоимся? Да воскреснет Бог и да расточатся врази его!» Одиннадцатого апреля Россия официально объявила войну Франции и Британии.