Текст книги "Граница. Таежный роман. Солдаты"
Автор книги: Алексей Зернов
Соавторы: Майя Шаповалова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)
ГЛАВА 4
Подруги обычно встречались в доме у Гали Жгут. Лешка, ее муж, был парнем веселым, компанейским. К тому же в связи с полной непригодностью к военной службе, точнее, полнейшим нежеланием эту службу нести, он столько времени проводил на губе, что девичник у Гали можно было устраивать хоть каждую неделю.
Но сегодня они выбрали баню. И сейчас, уже после парилки, все трое, обернутые простынями, обессиленно сидели на лавке в просторном предбаннике, медленно остывая и наслаждаясь сонным ощущением покоя.
Баня, добротный кряжистый сруб, стояла на самом берегу реки, но ни сил, ни желания бросаться в холодную, не успевшую еще прогреться за несколько утренних часов воду ни у кого, похоже, не было.
На большом, сколоченном из желтоватых сосновых досок столе, на белоснежном вафельном полотенце стояли три кобальтовые чашки с золотым ободком, стопка тарелок, банка с клубничным вареньем, плетенная из соломки конфетница, доверху наполненная круглыми блестящими пряниками, четвертинка водки и небольшое блюдо, на котором лежали тонкие аккуратные квадратики сыра и розовые полукружья колбасы. В керамической обливной плошке в прозрачном маринаде плавали крошечные грибки.
Галя сладко потянулась и сняла с плеча прилипший березовый листок.
– Хорошо-то как, – сказала она. – Надо в следующий раз Алешку сюда привести.
– Мы не возражаем, – сонно пробормотала Марина. – Пусть банщиком у нас поработает.
– Дурила, – обиделась Галя. – Просто я подумала, может, вся дурь в парной из него выйдет.
– Девочки, – подала голос Альбина, – я в раю… Почему, когда мне очень хорошо, я хочу умереть?
– А можно без загробной тематики? – возмущенно воскликнула Галя. – Ну что, окунемся?
– Попозже, – лениво отозвалась Марина.
– Ну попозже так попозже. Тогда за стол?
Она встала, подняла с пола объемную хозяйственную сумку, вытащила оттуда полотняный сверток и, осторожно развернув, достала три изящные рюмочки на тонких ножках.
– Какая ты хозяйственная, Галя, – с уважением произнесла Альбина. – Чашки принесла, рюмочки… Не поленилась.
– Ну не из чашек же водку пить.
– Девочки, если я когда-нибудь рискну пригласить вас к себе, я тоже все сделаю красиво, – сказала Альбина. – Вот увидите.
– Да ладно, мы не рвемся, – усмехнулась Галя. – И еще неизвестно, кому больше рисковать придется – тебе или нам. Слушай, Аля, хочешь я тебя готовить научу?
– Зачем? – искренне удивилась Альбина.
– Ну будешь мужа вкусно кормить. Глядишь, твой особист и подобреет.
Альбина покачала головой:
– Он не подобреет. Он раздобреет. Марина, вот ты медик, скажи: правда, что когда человек много ест, у него растет желудок? И есть хочется все больше и больше?
– Правда, – серьезно ответила Марина. – Сколько твой Ворон за завтраком съедает?
– Два яйца. И на ужин два.
– Ну вот. А ты попробуй давать ему по четыре штуки – утром и вечером.
– Зачем?
– Как бы тебе объяснить? – Марина сделала вид, что задумалась. – Понимаешь, при длительном употреблении в организме будет вырабатываться устойчивое привыкание к компонентам, содержащимся в яйце, и он, организм то есть, начнет требовать сначала по четыре штуки, а потом уже и по восемь…
– Разве можно есть столько яиц? – изумленно спросила Альбина.
– Можно, даже нужно, – кивнула Марина, стараясь не смотреть на Галю, которая давилась от смеха. – Правда, чтобы обеспечить возрастающие потребности своего организма, твоему Вячеславу придется уйти в отставку, перебраться в какую-нибудь деревню, купить домик, развести кур. Свежий воздух, тишина, природа… Через полгода ты своего мужа просто не узнаешь.
– Шутишь, – разочарованно протянула Альбина.
Галя, не выдержав, расхохоталась.
– Ладно, девчонки, садитесь. – Она вытащила из сумки вилки и чайные ложки.
Альбина грациозно поднялась с лавки. Простыня туго, наподобие сари, была обмотана вокруг ее узкого тела.
– Ты сейчас похожа на индианку, – заметила Галя и вскинула руки, изобразив некое танцевальное па. – Осталось только пятно на лбу нарисовать.
– Не пятно, а тику, – поправила ее Альбина. – И ты неправильно танцуешь.
– А ты, конечно, знаешь, как правильно.
– Знаю, – кивнула Альбина. – Когда я училась в школе, мне очень нравился фильм «Бродяга», я его раз десять смотрела. Помнишь, с Раджем Капуром? У бабули в сундуке лежал большой отрез крепдешина, из которого она почему-то ничего не шила. Я в него заворачивалась, рисовала губной помадой на лбу тику и танцевала, как та девушка из фильма. – Она вздохнула. – А однажды, когда у нас были гости, этот проклятый крепдешин с меня свалился. Ужас.
Альбина села за стол, взяла чашку, повертела в руках.
– Красивая, – сказала она. – Откуда?
– Из Ленинграда, – ответила Галя. – У Лешки же там вся родня. – Она расставила тарелки. – Марин, садись.
Марина нехотя поднялась с лавки и потуже затянула спадающую простыню. Галя неодобрительно покачала головой:
– Худющая ты стала, Маринка.
– А мне кажется, ей идет, – возразила Альбина.
Галя сорвала козырек с бутылки, наполнила две рюмки.
– Марин, тебе наливать? Символически? – Она щедро плеснула в третью рюмочку водки.
– Куда ты мне столько? – ахнула Марина. – Добро переводишь.
– Мы за тебя допьем, – успокоила ее Галя и подмигнула. – А не хватит – еще сбегаем.
Она подцепила вилкой ломтик колбасы и положила Марине на тарелку. Взяла керамическую плошку.
– Грибы будешь?
– Буду, – усмехаясь, ответила Марина. – Ты за мной ухаживаешь как за больной.
– Пожалуйста, могу не ухаживать, если тебе это неприятно.
Галя поставила плошку на стол, села и подняла рюмку.
– Я предлагаю выпить за этот прекрасный день, – сказала она. – За то, чтобы мы могли иногда сидеть вот так, не думая ни о чем, не решая никаких сложных проблем, а просто наслаждаясь жизнью.
Альбина прищурилась, словно что-то вспоминая, и произнесла нараспев:
– Если жизнь твоя нынче, как чаша, полна, не спеши отказаться от чаши вика. Все богатства судьба тебе дарит сегодня. Завтра, может случиться, ударит она… Омар Хайям.
– Страница пятнадцатая, вторая строка сверху, – закончила Галя. – Ну, поехали!
Они с Альбиной выпили. Марина поднесла рюмку к губам и поставила на место.
– А ты? – спросила Альбина.
– Мне что-то не хочется.
– Обязательно надо выпить. Нехорошо, когда полная рюмка стоит нетронутой. А то как будто на поминках.
– Опять ты за свое? – возмутилась Галя. – Дай поесть по-человечески. Грибочков вон лучше возьми.
Альбина выудила ложкой гриб, положила себе на тарелку и принялась гонять его вилкой, пытаясь подцепить.
– Скользкий, – сказала она. – Галя, а что это за грибы? Шампиньоны?
– Поганки. Не бойся, не отравишься. Это маслята.
Альбине наконец удалось поймать гриб, проколов вилкой шляпку. Она положила его в рот и, закрыв глаза, прожевала. Открыла глаза и кивнула:
– Вкусно. – Нацелившись вилкой на блюдо с колбасой и сыром, она спросила: – А колбаска какая – «Докторская»?
– Ты прям как мои малявки в саду, – сказала Галя и произнесла, коверкая слова: – «Теть Галь, а почему колбаса «Доктолская»? Ее, что ли, из доктолов делают?»
– Кажется, ты собиралась научить меня готовить. Поэтому я интересуюсь.
– А, тогда конечно, – оживилась Галя. – Вот, например, колбаса…
– Я все знаю, что ты скажешь, – вздохнула Альбина. – Берешь сумку, идешь в магазин, покупаешь колбасу и ешь ее в компании доктора. Доктор у нас есть. – Она с жалостью посмотрела на Марину. – Марина, ты чего нос повесила? Улыбнись.
Марина через силу улыбнулась.
Она бы с радостью поддержала дурашливую болтовню, но ее мутило – от жара, ползущего из парилки, от едкого запаха водки и маринада. В голове шумело, и голоса подруг пробивались, будто сквозь вату. Марина встала и, покачнувшись, ухватилась за край стола.
– Что, плохо тебе? – озабоченно спросила Галя.
– Голова закружилась… Я полежу.
Марина добрела до лавки и легла, вытянувшись и прижимая руки к животу.
– Не стоило тебе париться, – сказала Галя.
– Да, наверное. – Марина прикрыла глаза. – Девочки, очень заметно?
– Совсем незаметно, – ответила Галя. – Пока. Но скоро, сама понимаешь, будет еще как заметно.
– Ну и пусть.
– Не боишься?
– Чего мне бояться?
– Да так. Поселок маленький. Ну что у нас тут происходит? – Галя приложила ладонь к уху и вскинула брови, изобразив любопытную старушку. – Какие у нас новости?
– Кошка окотилась, – подыграла ей Альбина. – Собака ощенилась.
– Капитану Голощекину жена изменяет, – продолжила Галя.
– К лейтенанту Столбову на свидания бегает, – подхватила Альбина. И добавила со вздохом: – Счастливая…
– Не врите. – Марина открыла глаза. – Никто ничего не знает.
Галя подошла к ней, присела рядом, погладила по руке:
– От людей ничего не скроешь.
Марина оттолкнула ее руку и отвернулась к стене.
– Чей? – спросила Галя.
– Не знаю, – глухо сказала Марина.
Галя растерянно молчала. Пожалуй, впервые она не нашлась что сказать. Да и что тут скажешь? Галя готова была помочь Марине чем угодно: пожалеть, выслушать, дать совет, приютить. Но она хорошо знала свою подругу и потому знала, что Марина не примет помощи. И самое главное – в такой ситуации никакая помощь со стороны не спасет.
– Уезжайте с Иваном отсюда. Бегите, – неожиданно произнесла Альбина.
– Куда? – спросила Марина. – Некуда нам бежать. Никита меня где угодно найдет. И вернет обратно.
– А может, он не будет тебя искать? Какой смысл возвращать жену, которая не любит?
– Смысл в том, чтобы ее вернуть, – сказала Галя. – Нет, бежать нельзя. Если даже он простит Маринку, а это вряд ли, то Столбов уж точно за все заплатит.
– И они будут стреляться на дуэли, – произнесла Альбина почти мечтательно.
– Не мели ерунды! – рассердилась Галя. Она бросила на Альбину многозначительный взгляд и покрутила пальцем у виска: мол, видишь, человеку и так плохо, а ты еще масла в огонь подливаешь. – Стреляться, они, конечно, не будут…
– Так ведь стрелялись уже, – возразила Альбина.
– Дурака они валяли. Да что Никита, сумасшедший, что ли? Нет, он просто Ивану жизнь испортит. Можно подумать, ты не знаешь, как это делается. Капнет начальству, найдет повод придраться по службе – и привет, кончилась Ванина карьера. – Галя погладила Марину по голове: – Мариш, ты ведь знаешь, как я тебя люблю. Хочешь умный совет? Бросай Ивана. Ради него самого.
Марина повернулась и села на лавке, привалившись спиной к стене.
– Одна говорит: беги. Другая – брось…
– Да пойми ты, глупая, – возбужденно заговорила Галя, – так для вас обоих лучше будет! Ну что ты хочешь, чтобы твоего Столбова загнали в какую-нибудь тмутаракань, где он через полгода с тоски сопьется?
– Как Жгут, – уточнила Альбина.
– А ты моего Жгута не трогай! – возмутилась Галя. – Если на то пошло, так уж лучше спиваться, чем день и ночь стучать, как твой Ворон.
Альбина вздохнула:
– Что правда, то правда. Прости.
Марина поднялась:
– Ладно, девочки, не хватало еще, чтобы вы из-за меня перессорились. – Она прошлепала босыми ногами по полу и села за стол. – Галя, иди сюда. Чай будем пить.
– Тебе уже лучше?
Марина улыбнулась:
– Мне легче. Спасибо вам, девочки.
– На миру и смерть красна, – заметила Альбина и испуганно прикрыла ладонью рот. – Галя, извини. Не знаю, как это у меня вырвалось.
Марина шла, опустив плечи и волоча ноги, будто древняя старуха. Солнце, еще полчаса назад заливавшее светом и теплом землю, вдруг исчезло, провалившись в огромное серое облако.
Не дойдя десяток метров до дома, Марина остановилась. Прилив бодрости, который она испытала, окунувшись в студеную воду реки, уходил, уступая место слабости. Такое теперь случалось часто, и ничего с собой поделать Марина не могла. Возможно, это было следствием ее состояния, но она, как ни противно было в этом себе признаваться, понимала, что просто не хочет идти домой.
Заставив себя преодолеть несколько ступеней, Марина вошла в подъезд и открыла дверь квартиры.
В доме стояла тишина. Солнце так и не решилось вернуться, и в квартире было темно, как вечером. Марина поставила на пол сумку с банными принадлежностями, зашла в комнату и не глядя хлопнула по стене в том месте, где был выключатель. Свет вспыхнул, она услышала странный шуршащий звук, повернула голову и, сдавленно крикнув, в ужасе отшатнулась.
На рогатой вешалке, рядом с махровым халатом, висела, намотавшись на крючки, небольшая пятнистая змея.
Из глубины комнаты шагнул Никита.
– Ты что? – озабоченно спросил он. – Испугалась, что ли? – Он погладил змею и снял с вешалки. – Испуга-алась, – протянул он снисходительно, как взрослый, которого смешит необоснованный детский страх.
Марина с трудом взяла себя в руки.
– Зачем… Зачем ты принес в дом эту гадость? – хрипло спросила она. – Немедленно убери ее отсюда.
– Не нравится? – Никита изобразил недоумение. – Да ты посмотри, какая она красивая! – Он поднес змею прямо к самому Марининому лицу, и Марина, вновь отшатнувшись, едва не упала. – Какое у нее изящное, гибкое тело! Совсем как у тебя.
– Никита, пожалуйста, – почти умоляюще пробормотала Марина.
Голощекин с искренним наслаждением любовался змеей, одной рукой зажав хвост, а другой придерживая возле головы. Узкие змеиные глаза в упор смотрели на Марину.
– А я думал, ты любишь змей. Хотел приятное тебе сделать, – огорченно произнес Никита. – А оно вон как… Да чего ты боишься? Это же полоз, он не ядовитый. И молодой еще, видишь – вырасти не успел. Взрослые – они длинные, метра два.
Марина попятилась в коридор и, спотыкаясь, прошла на кухню. Голощекин шел следом, по-прежнему держа полоза в руках.
– А еще шипит! Слышишь? Ш-ш-ш… Думает, что хитрая, что все ее боятся, – продолжал он. – Не понимает, глупая, что всегда найдется тот, кто хитрее.
– Никита, убери эту мерзость, – устало произнесла Марина. – Меня сейчас стошнит.
Она уже пришла в себя. Испуг сменился гадливостью. И Марина не знала, кто ей сейчас больше противен: безобидный, в общем-то, полоз или собственный муж.
Она привыкла искать в поступках и словах Никиты второй смысл и потому, разобравшись, быстро поняла, зачем он притащил в квартиру эту рептилию. Вот, хотел он сказать, смотри: я знаю, дорогая, что в моем доме завелась змея. Она извивается и шипит, собираясь напасть на меня и причинить мне боль. Она думает, что я ничего не вижу, что она хитрая и умная, только я-то и умнее, и хитрее. Я вот держу ее за глотку, и ничего она мне сделать не сможет. Яду не хватит. Да и нет его, яду-то, так что зря она трепыхается и устрашающе разевает пасть.
Голощекин вышел из кухни и вскоре вернулся, уже без змеи.
– Куда ты ее дел? – спросила Марина.
– Выбросил, как ты хотела. В окно.
– Зачем же в окно? Здесь же дети ходят, испугается кто-нибудь.
– Она уползет. И потом, от нее пользы больше, чем вреда. Она мышей ест. – Голощекин открыл холодильник, вытащил кусок колбасы, отсек ножом половину и впился зубами, жадно заглатывая.
Марина исподлобья смотрела, как он ест. Удав. Он – удав. А она… Ну, какая из нее змея? Она – кролик. Жалкий, трясущийся, обреченный.
– Вот уж не думал, что ты так змей боишься, – с набитым ртом проговорил Никита. – Мариш, ты ведь у нас медик.
– Я же не ветеринар.
– Да я не про то. У медицины какая эмблема, помнишь? Змея с чашкой. Я и подумал…
– Ну все, хватит об этом. Что ты пустую колбасу ешь? Пообедай по-человечески.
– Некогда. – Никита проглотил последний кусок. – Дел полно. Так что я тебя сейчас брошу. Отдохнешь без меня. Ты ведь устаешь последнее время. То одно, то другое. То один, то другой. Не так, так эдак.
Марина промолчала.
Никита поцеловал ее в лоб:
– Ну я пошел. Проводишь?
Они вышли в коридор, и Никита заметил сумку.
– А ты где была-то? – спросил он.
– В бане. Мы с девочками давно собирались. А тут так удачно – у Гали выходной, нас с Альбиной Аннушка отпустила. Васютину уже лучше, остальные – не тяжелые. Она справится. Да я сейчас переоденусь и пойду на работу. Так что отдыхать мне без тебя некогда. – Марина улыбнулась.
Никита еще раз поцеловал ее и открыл дверь.
– Не скуча-ай, – протянул он игриво.
Марина закрыла за ним дверь и, подобрав сумку, побрела в комнату. Вытащила комок мокрого полотенца, измятую влажную простыню и, зайдя в ванную, повесила сушиться на веревке. Посмотрелась в зеркало и застыла, разглядывая свое осунувшееся, бледное лицо с запавшими глазами. Больные глаза, нехорошие. Зеркало души, отражающее то, что в этой душе творится.
Марина вернулась в комнату и начала переодеваться. Достала из шкафа черную шелковую юбку, натянула через голову, застегнула пуговицу на поясе – юбка, скользнув, съехала на бедра. Права Галя – отощала, дальше некуда. Надо пуговицу переставить.
Марина взяла с комода жестяную коробку, в которой хранились иголки и нитки, размотала белую катушку и вдруг остановилась. Зачем переставлять пуговицу? Скоро эта юбка будет мала. Скоро живот начнет расти, округляясь и выдавая Маринин грех. Почему грех? Она ведь замужем. Да потому, что никто, и в первую очередь Никита, не поверит, что это плод супружеской любви.
Господи, что же ей делать? Она не сможет так дальше жить – с мужем, которого не любит и, больше того, боится. Она не сможет жить без Ивана. И, что бы там ни было, она не сможет убить в себе это существо, не похожее пока еще на человека, но живое и уже вошедшее в ее жизнь.
Полная беспомощность. Полная безнадежность. Полный бред.
В санчасти ее встретила Альбина.
– Марина, – сказала она, – ты стала похожа на фарфоровую куклу. У тебя огромные глаза, белое лицо и нездоровый румянец пятнами. Как будто краска облупилась.
– Я знаю. – Марина надела халат.
– Зачем ты пришла? Мы с Анной Павлов ной без тебя справимся. Иди домой.
– Мне здесь легче.
Марина открыла воду в раковине и принялась намыливать руки.
– Все в порядке? – спросила она. – Никаких происшествий?
Альбина покачала головой:
– Васютин спит. Сердюк орет.
– Пора его выписывать. Сейчас посмотрю, анализ пришел.
– Галя просила тебе передать, что, если ты подержишь замполита еще неделю, они с Лешкой будут тебе по гроб жизни благодарны.
Марина усмехнулась.
– Правда, она сама так сказала: по гроб жизни. А то, говорит, Сердюк выйдет – и Лешку опять на губу посадят.
– Его и так посадят. – Марина нашла бланк с результатом анализа. – Ну вот. Нет у него никакой дизентерии. Можно выписывать.
Она придвинула к себе историю болезни майора Сердюка, открыла, пролистала страницы. Вытащила из бутылочки с клеем кисть, мазнула листок с анализом и прижала его к чистой странице.
– Марина, я все думаю про вас с Иваном… – начала Альбина.
– Ну и что же ты думаешь?
– Я думаю, Галя правильно говорит. Вам нужно расстаться, хотя бы на время. Я знаю, ты будешь очень страдать. Но потом у тебя родится ребенок – и тебе просто некогда будет думать про плохое. И может быть, все пройдет. И Никита тебя простит.
– При условии, что это его ребенок, – жестко сказала Марина. – О чем можно будет узнать, только когда он хоть немного подрастет и станет на кого-то похож.
– Все равно. Никита успеет привыкнуть. Некоторые женщины, говорят, специально рожают ребенка, чтобы спасти семью.
– Совет матери-героини. – Марина захлопнула историю болезни. – Аля, почему ты не рожаешь Ворону детей?
– Совсем недавно то же самое меня спрашивала Анна Павловна.
– Да? Ну и что ты ей ответила?
– То же, что могу ответить и тебе. Это не для меня.
– Неправда. Не обманывай себя. Просто ты не хочешь рожать ребенка от человека, которого не любишь. Я не понимаю, что заставило тебя выйти за Вячеслава замуж, но ясно же, что не любовь. Разве не так?
– А что тебя заставило выйти за Никиту?
– Не что, а кто. Ты же знаешь, я за другого человека замуж собиралась, Никита меня просто силком прямо из ЗАГСа увез. А потом я в него влюбилась. По-настоящему. Он просто не дал мне времени опомниться. А теперь, когда я знаю, что ошиблась, у меня нет возможности что-либо исправить. Оттого что я брошу Ивана, наши с Никитой отношения не станут лучше. И ребенок здесь ни при чем.
Альбина зябко передернула плечами.
– Марина, а может, тебе просто уехать? К родителям, например. Объяснить Никите, что ты все время плохо себя чувствуешь, что хочешь спокойно пожить в городе своего детства. А там родишь и будешь потихоньку растить своего младенчика. Как мать-одиночка.
– А жить мне на что в городе своего детства? Родителям на шею сесть? – Интересно, – Марина на мгновение оживилась, – если есть орден «Мать-героиня», почему нету ордена «Мать-одиночка»? – Она вздохнула. – Все равно Никита рано или поздно меня оттуда заберет.
В кабинет, с треском распахнув дверь, втиснулся замполит Сердюк.
– Марина Андреевна, – загудел он, – сколько ж можно? Что у них в лаборатории, один человек работает?
– Пришел ваш анализ, товарищ майор. Еще утром. Дизентерии у вас нет. Выписку я сейчас подготовлю, и вы пойдете домой.
Сердюк просиял. Пышные усы его загнулись вверх, глаза спрятались в складках, однако тень озабоченности несколько пригасила эту сияющую улыбку.
– А кушать теперь все можно? – спросил замполит.
– Можно. Но старайтесь себя ограничивать. У вас и так вес избыточный.
Марина вдруг вспомнила, как стояла в офицерской столовой, отчаянно упрашивая Сердюка разрешить ей взять машину – отправить в город тяжелобольного старика. Майор невозмутимо слушал ее доводы, отпиливая тупым ножом толстые розовые ломти сала…
– И я вам настоятельно рекомендую ограничить потребление жиров, – сказала она, нахмурившись, чтобы выглядеть как можно серьезней.
– Каких жиров? – подозрительно спросил Сердюк.
– Копченостей, соленостей. Пожалейте вашу печень.
– Соленостей? – переспросил Сердюк с испугом. – Что, и сало нельзя?
Вид у замполита был такой несчастный, что Марина улыбнулась.
– Можно, – сжалилась она. – Но в умеренных количествах.
Сердюк с облегчением вздохнул и вышел из кабинета, боком протиснувшись в дверь.
– Какие у тебя жестокие шутки, Марина, – сказала Альбина. – А если бы его удар хватил?
– Ничего, я бы его вылечила. Так… – Марина придвинула к себе стопку бумаги. – Надо выписку сделать.
Она раскрыла историю болезни и, подумав немного, начала писать.
Альбина достала из стенного шкафа портативный магнитофон с двумя катушками – пустой и полной – и большие черные наушники. Включила вилку в розетку, воткнула штекер наушников в гнездо, закрепила ленту в пустой катушке и, нажав клавишу, села на покрытую клеенкой кушетку. Из наушников донесся металлический звук мелодии. Альбина нацепила их на голову и прикрыла глаза.
Марина, задумавшись, грызла кончик ручки и смотрела на подругу.
Альбину, в отличие от Гали, обожающей своего непутевого мужа, нельзя было назвать счастливой женщиной. Начальник особого отдела Вячеслав Львович Ворон, невысокий, лысоватый, немолодой, с бесцветным лицом и таким же бесцветным голосом, был последним человеком, с которым такой женщине, как Альбина, стоило связывать свою судьбу. Она должна была стать женой артиста, или художника, или музыканта – нервного и ранимого, способного увлечь и увлечься, не признающего порядка и не желающего знать о существовании всяких неинтересных бытовых проблем, решая их просто – с помощью домработницы – или не решая вовсе. Потому что скучная повседневность не была бы смыслом жизни.
И все же она приехала сюда, сменив столичную суету на затишье здешних мест, большие концертные залы – на маленький гарнизонный клуб, просторную сцену – на тесную комнатку в медсанчасти, аптеку, которой она заведовала, исполняя свою работу аккуратно, но равнодушно.
Но Альбине легче. С ней ее бабушка, бабуля, Татьяна Львовна, заменившая ей мать. Такая же неземная, не от мира сего, как и внучка. Может, это у них наследственное?
Неважно. Важно то, что рядом с Альбиной есть близкая душа. А Марина одна. И ей некуда бежать. В родной город? Никто там не будет ей рад. Это оттуда она сбежала, чтобы избавиться от власти человека, которого любила с тех пор, сколько себя помнила, но для которого ее любовь всегда была равна подчинению. Как, впрочем, и любовь ее матери.
Отец Марину не простил. Она читала об этом между строк в осторожных, полных тоски и одиночества маминых письмах. Конечно, мама ее примет. А вот отец…
Сделав выписку, Марина встала. Подойдя к Альбине, сказала громко:
– Пойду посмотрю, как там наш Васютин. Если что – позовешь.
Альбина кивнула.
Слушая, как майор громогласно требует, чтобы Аннушка принесла его одежду, Марина прошла по коридору и заглянула в палату, где лежал рядовой Васютин.
Он не спал. Увидев Марину, сделал попытку приподняться, поморщился от боли и опустил голову обратно на подушку.
Марина подошла к его кровати, присела на край:
– Как себя чувствуешь?
– Хорошо. – Голос звучал слабо, но, слава богу, не отрешенно. И глаза были ясными. – А вы? У вас лицо такое усталое. Возитесь тут со мной…
– Работа у меня такая. – Марина улыбнулась и, взяв его руку, пощупала пульс. – Ну что, все идет как надо. Можешь начинать вставать. Только потихоньку, а то голова от слабости закружится. Надоело, наверное, лежать?
– Надоело, – согласился Васютин. – И побриться надо.
Бриться ему, честно говоря, было совершенно необязательно – щеки покрывал мальчишеский пушок, только на остром подбородке кое-где торчали редкие щетинки.
– Ну тогда точно поправляешься, – сказала Марина. – Один старый врач говорил: я всегда знаю, когда женщина начинает выздоравливать, – когда она просит принести ей в палату зеркальце и губную помаду. Раз тебе небезразлично, как ты выглядишь, – значит, дела идут на поправку. Я скажу Аннушке, чтобы бритву тебе принесла.
– Спасибо, Марина Андреевна… – Васютин замялся. – Я вам очень благодарен. Вы мне жизнь спасли. И товарищу капитану я благодарен. Когда на меня волк в тайге напал, товарищ капитан меня спас. Он вам не рассказывал?
– Рассказывал.
– Я этого никогда не забуду.
– Ну спасибо. Всегда приятно знать, что кто-то тебя добрым словом вспомнит. – Марина поднялась, поправила упавший край одеяла. – Когда надумаешь встать, позови Анну Павловну. Она тебе поможет. Договорились?
Васютин кивнул.
– Знаете, Марина Андреевна, я никогда не думал, что на свете столько хороших людей, – вдруг сказал он.
– Зря, между прочим. Если бы по-другому думал, ничего бы такого с тобой не случилось.
– Вот и лейтенант Столбов меня ругал. Помните, он приходил? Он ведь сам пришел, никто ему не приказывал. И мы с ним так хорошо поговорили… Он тоже очень хороший человек.
– Хороший, я не спорю. Ну все, мне пора.
Марина открыла дверь.
– Он вас очень любит, – сказал Васютин, и Марина застыла на месте. – Я про товарища капитана. Помните, когда уголовники из лагеря сбежали, а вы с лейтенантом Столбовым раненого старика в городскую больницу повезли? Помните?
Марина машинально кивнула и обернулась.
– Товарищ капитан так переживал! – продолжал Васютин. – На себя был не похож. Бросился вас разыскивать… А я как раз хотел ему сказать спасибо – ну за волка, что товарищ капитан не дал ему на меня напасть. А товарищ капитан торопился очень, и я не успел толком… И потом как-то возможности не было. Так что вы ему передайте, ладно?
Испуг, мгновенно скрутивший Марину, медленно отступил, и она заставила себя улыбнуться:
– Я передам.
Выходя из палаты, она столкнулась с замполитом. На Сердюке была форма – в этом его, ослабевшего от поноса, привели в медсанчасть. Сердюк с хрустом надкусывал огромное зеленое яблоко, утирая текущий по подбородку сок.
– До свидания, Марина Андреевна, – сказал он, торопливо дожевывая кусок. – Спасибо, как говорится, за ваш доблестный труд. Скоро увидимся.
– Желательно не здесь, – дежурно отшутилась Марина.
Сердюк замахал рукой: мол, сам не хочу – и, продолжая грызть яблоко, направился к двери.
