Текст книги "Граница. Таежный роман. Солдаты"
Автор книги: Алексей Зернов
Соавторы: Майя Шаповалова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)
ГЛАВА 11
Ярко-синие звезды на черном небе понемногу бледнели и гасли. Вдалеке, за ельником, верхушки деревьев начинали светлеть, будто покрываясь едва заметной розоватой пленкой.
Еще одна ночь закончилась.
На КПП, в будке, спали двое «дедов» – Рыжеев и Жигулин. А первогодок Петреску с автоматом на плече мрачно мерил землю шагами под раздающийся из окна аккомпанемент похрапывания старших товарищей. У Петреску были печальные цыганские глаза, обрамленные густыми черными ресницами. В нем и вправду текла цыганская кровь, но свойственная его далеким предкам страсть к кочевому образу жизни была совершенно чужда самому Петреску.
А вот мысли его сейчас витали очень далеко от советско-китайской границы. Они унеслись в молдавское селение Унгены, откуда он был родом. А поскольку службу молодой солдат нес, можно сказать, за троих, то и времени на разного рода размышления у Петреску, казалось, было в три раза больше.
Но, даже обладая такими запасами времени и прошагав под звездным небом всю ночь, Петреску так и не смог понять, какой невероятной должна быть та сила, что вырвала его на два года из дома и перенесла на другой конец земли…
Из тумана вынырнул армейский «ЗИЛ», и начавший было клевать носом Петреску встрепенулся. Может, померещилось? Он протер глаза: нет, грузовик приближался. У молдаванина были четкие инструкции от «дедов»: в подобных ситуациях немедленно их будить. Он крепко вцепился в автомат, раскрыл рот, но с перепугу забыл, какую команду должен подать. «Тревога!»? «Подъем!»? «В ружье!»?
– Грузовик! – истошно закричал Петреску.
В тот же миг Рыжеев и Жигулин наглядно продемонстрировали ему навыки, полученные за годы армейской службы. Двумя пулями они выскочили на улицу, на ходу застегиваясь, навешивая автоматы и нахлобучивая пилотки.
– И правда грузовик, – вглядевшись, сообщил Рыжееву Жигулин и повернулся к молдаванину: – Значит, так, Петреску. Мухой летишь в казармы, предупредишь дневальных. Если дрыхнут – буди. Скажешь – похоже, проверяющие прибыли… Может, из Минобороны…
– Ты что, серьезно? Насчет проверяющих? – окончательно проснулся Рыжеев.
– А я откуда знаю? – буркнул Жигулин. – Я не понял, – повернулся он к Петреску, – ты еще здесь?
Тот стремительно умчался.
Рыжеев с Жигулиным, дожидаясь грузовика, постарались принять бравые плакатные позы.
«ЗИЛ» тормознул в нескольких метрах от ворот, застыв на фоне восходящего солнца. Из кабины выпрыгнул шофер, быстро обошел машину, откинул борт кузова.
Первым на землю спрыгнул долговязый сержант в очках, за ним – парень лет двадцати с лишним в дорогом спортивном костюме и с огромным рюкзаком из блестящей ткани. Сержант поддержал парня за локоть.
Жигулин и Рыжеев переглянулись.
– Ну, – парень пожал руку сержанту, потом – шоферу, – спасибо, что довезли. Дальше я сам.
Он закинул рюкзак на плечо и направился к солдатам. Подойдя, сверкнул улыбкой и протянул руку:
– Здорово, мужики!
Вновь переглянувшись, Рыжеев и Жигулин по очереди пожали протянутую ладонь.
– Где тут у нас казарма? Вы только объясните, а я уж сам найду. А то вам, наверное, нельзя пост оставлять? Враг не дремлет! Правильно я говорю?
Рыжеев обменялся взглядом с Жигулиным и незаметно для вновь прибывшего покрутил пальцем возле виска. Он уже понял, кто это такой, и отчаянно семафорил глазами Жигулину.
Еще неделю назад посыльный из штаба по секрету сообщил «дедам», что там со дня на день ждут нового бойца, чьего-то сынка. Теперь этот сынок стоял перед ними, лучезарно улыбаясь во все тридцать два зуба, будто прибыл не на службу, а на турбазу. Рыжееву ужасно хотелось поставить зарвавшегося новобранца на место, но, если честно, он побаивался: на его памяти это был первый боец, прибывший на службу на персональном грузовике.
– Значит, так, – откашлявшись, произнес Рыжеев, – казарменный городок наискосок и направо.
– Ты в какую казарму? – спросил Жигулин.
– Понятия не имею, – пожал плечами парень. – Ладно, там разберусь. Пока, мужики.
Он поправил на плече рюкзак и, насвистывая, направился на территорию части.
В казарме лопоухий дневальный, привалившись к тумбочке, читал роман Юлиана Семенова. Он перевернул страницу, но, услышав звук открываемой двери, с ловкостью иллюзиониста спрятал увесистый том в ящик и вскочил. Вскочил и прикорнувший за развешанными шинелями сержант Братеев. Оба они – и Братеев, и дневальный – с недоумением смотрели на незнакомого парня в спортивном костюме и со спортивным же рюкзаком на плече.
– Здравствуйте, – вежливо приветствовал их незнакомец. – Где я могу найти полковника Борзова, не подскажете?
– А маршал Гречко тебе не нужен? – спросил дневальный. – А то мы сбегаем.
Братеев испепелил его взглядом и ответил парню с возмутительной, с точки зрения дневального, доброжелательностью:
– Полковника Борзова вы можете найти в штабе. Но скорее всего, он еще спит. Так что придется подождать.
– Да я могу вообще к нему не ходить, – пожал плечами парень. – Это мне на городском сборном пункте какой-то подполковник велел по прибытии явиться к Борзову.
– Значит, придется идти.
Парень вздохнул.
– Где у вас тут курят? – спросил он, вытаскивая из кармана спортивной куртки аккуратную серую пачку сигарет и вежливо протягивая ее Братееву. Тот покачал головой, отказываясь.
– У нас не курят! – выпалил дневальный, уязвленный тем, что его не угостили сигаретой, явно заграничной. И тут же прикусил язык – незнакомец протянул ему пачку. Дневальный вытащил сигарету и милостиво разрешил: – На улице смоли.
Парень снял с плеча рюкзак:
– Я поставлю тут, не возражаете? – И, опустив рюкзак на пол, вышел на улицу.
– Ну ни фига себе! – тихо воскликнул дневальный. – Может, нам еще вещи его посторожить?
– Ты чего разорался? – лениво спросил Братеев. – Это Шугаев.
– Какой еще Шугаев?
– Такой! – разозлился сержант. – У которого отец какая-то там шишка. Ну за него, говорили, генерал один просил. А ты – «маршала Гречко сейчас позовем», «у нас не курят»… Не видишь разве, что он не соображает, куда попал.
Лопоухий дневальный поскреб в затылке и пнул рюкзак.
– Шишкин сын! – проворчал он, впрочем уже беззлобно, и полез в тумбочку за книгой.
Полковник Борзов с досадой пристукнул кулаком по столу. Маразматик старый! Он мысленно чертыхнулся. Забыл, совершенно забыл. И, даже увидев возле штаба странную долговязую фигуру в тренировочном костюме, не вспомнил. Удивился – да, но не вспомнил.
Разговор с генералом состоялся месяц назад. К тому же в тот момент Борзов спал и видел третий сон, так что первые минуты, слушая в трубке жизнерадостный голос Лося, он потратил на то, чтобы стряхнуть с себя остатки сна.
– Извини, если разбудил, – энергично рокотал генерал.
– Да я не сплю, – соврал Степан Ильич. – Работаю.
С Владленом Петровичем Лосем, генералом из штаба округа, Борзов старался поддерживать хорошие отношения. И не потому, что Лось ему нравился. Это только несведущему человеку могло показаться, что генерал добродушен и даже мягкотел. Опытные вояки вроде Борзова прекрасно знали, что в действительности генерал подозрителен, мстителен и беспричинно гневлив. Фамилию Лося произносили с опаской далеко за пределами округа.
– Ну как успехи части в боевой и политической подготовке? – весело прогудел генерал.
– Отлично, Владлен Петрович, – бодро ответил полковник. Тут по законам военного этикета следовало добавить в голос каплю шутливой обиды. – Мы, кстати, раз в месяц подаем рапорт в штаб.
– Да видел я твой рапорт, Степан Ильич, видел, – сказал генерал, – не сомневайся. Я вообще-то не по этому поводу звоню. – Лось сделал паузу. – Ты мне вот скажи: я тебя часто о чем-нибудь прошу? – В интонации, с которой он это произнес, заранее угадывался ответ.
– Не припомню, товарищ генерал, – быстро сказал Борзов. – В смысле – не припомню, чтобы вы когда-нибудь о чем-то просили.
На самом деле Лось обожал нагружать подчиненных заданиями и поручениями, заставляя людей, по его собственному выражению, «почесаться». Просьбы генерала всегда были неудобны, а иногда даже трудновыполнимы.
– Ну, а теперь вот прошу. – Лось притворно вздохнул, давая понять, как ему не хочется отрывать полковника от дел. – Есть такой руководитель газовым месторождением Шугаев. Слыхал?
– Конечно, товарищ генерал, – не моргнув глазом, соврал полковник, пытаясь догадаться, о чем сейчас попросит Лось. Собственно, он уже почти догадался.
– Ну немудрено, тут на его газовом месторождении вся область держится. Короче, младший сын Шугаева, Родион, в том году закончил Московский университет, и пришло время ему выполнять священный долг… Во-о-от…
Ничего другого Борзов услышать и не ожидал. Ему жутко не хотелось связываться с избалованным сынком высокого чиновника, но он понимал, что не откажет Лосю.
– А здоровье у парнишки, надо сказать, не ах, – продолжал гудеть генерал. – Слабое, короче говоря, здоровье.
Ага, слабое, усмехнулся Борзов мысленно. Небось морда как сковорода. И спросил необдуманно:
– А чего ж его тогда от армии не освободят?
– Как это – освободят? – загремел Лось. – А священный долг перед Родиной?
– Я все понял, Владлен Петрович, – поспешно произнес полковник. – Вы этого парня ко мне в часть направить хотите?
– С военкомом договоренность есть, – сухо сказал генерал. – Когда примешь?
Борзов с тоской посмотрел на настенные часы – без пяти двенадцать.
– Да хоть сейчас, товарищ генерал, – ответил он.
– Ладно тебе острить, – буркнул Лось. – Ну, значит, я могу спать спокойно?
– Можете, Владлен Петрович, – вздохнул Борзов. – Как вы говорите: Шугаев Родион?
– Именно так, – подтвердил генерал. – Да, и учти: со здоровьем у парня действительно нелады. Так что ты подыщи для него нормальную должность, Степан Ильич. Библиотекарем там или писарем в штабе… Идет?
– Есть, Владлен Петрович! – по-военному отчеканил Борзов.
Он повесил трубку и до утра считал баранов, пытаясь уснуть…
Сейчас полковник смотрел на высокого, хорошо сложенного парня, стоявшего перед ним с этим своим дурацким рюкзаком, и ругал себя последними словами за забывчивость. Насчет слабого здоровья генерал, конечно, загнул, но Борзов дал ему слово, а свое слово Степан Ильич привык держать.
– Да ты садись, – сказал он парню, и тот послушно опустился на стул, зажав рюкзак ногами, обутыми в хорошие, явно ненашенские кеды. – Будешь служить в бухгалтерии, Родион. Документы отдашь в секретариат. Что там у тебя со здоровьем?
– Нормально все, – удивленно ответил Шугаев.
– Да я вижу, – со вздохом произнес Борзов.
– А нельзя мне со всеми? – неожиданно спросил Родион, показывая за окно, где взвод Братеева маршировал в столовую.
Полковник изумленно уставился на новобранца. Похоже, этот папенькин сынок не понимает, что такое настоящая служба. Возись с ним теперь.
– Нельзя, – сказал Борзов строго. – Поверь моему опыту. Потом сам же мне спасибо скажешь.
– Ну ладно, – уныло согласился Родион.
– И вот что, давай-ка сюда свои бумажки, я сам их просмотрю.
Шугаев развязал объемистый рюкзак и, покопавшись, выудил наконец большой конверт. Протянул Борзову.
– Что у тебя там? – спросил полковник, кивая на рюкзак. – Запас провианта на месяц? – Он раскрыл конверт и надел очки.
– Вещи и книги, – ответил Родион. – Можно я закурю?
Поколебавшись, Борзов кивнул. Родион достал серую пачку с надписью «БТ» и, вытащив сигарету, со вкусом затянулся, пуская дым в потолок.
Полковник искоса наблюдал за ним. Выпендривается. А может, и нет. Привык просто, что все ему позволено.
Зазвонил телефон.
– Борзов! – раздраженно рявкнул в трубку полковник.
– Давно не слышались, Степан Ильич, – раздался голос генерала Лося.
«За ставленничка своего беспокоится, хрен моржовый», – неуважительно подумал Борзов, однако бодро отрапортовал:
– Значит, докладываю, Владлен Петрович. Передо мной сидит призывник Шугаев, без пяти минут рядовой…
– Ну и гони его в жопу, – с неожиданной злостью произнес Лось.
– Не понял, товарищ генерал, – удивился Борзов, покосившись на Родиона.
– А чего тут понимать? Эти деятели на городском сборном пункте все перепутали, чтоб им!.. Короче, это не тот Шугаев, сын того Шугаева. Это вообще никому не известный Шугаев. И тоже, представь себе, Родион.
– Да, ситуация, – задумчиво произнес Борзов. – А где тот, настоящий? Его-то куда заслали?
– К такой-то матери! – заорал Лось. – Короче, я даю отбой.
– А с этим что мне делать? – спросил полковник.
– А чего хочешь, – буркнул генерал и повесил трубку.
Борзов помассировал затылок. Родион, отвернувшись, пускал дым, норовя обкурить портрет Карла Маркса, висевший на стене над канцелярским шкафом.
Еще один Жгут на мою голову, подумал Борзов и усмехнулся. Ладно, этот хоть служить рвется. Он положил наконец трубку на рычаг и неожиданно заорал:
– Подъем! Смирно!
Родион испуганно вскочил и замер, кося глазом то на полковника, то на обжигающий пальцы окурок. Дым валил у него из ноздрей, точно у Конька-Горбунка с картинки из детской книжки.
– Значит, так, Шугаев, – произнес Борзов. – Вы поступаете в распоряжение командира второй роты майора Соломатина.
– А как же бухгалтерия?
– Перебьетесь. – Полковник хмыкнул. – После принятия присяги вы станете рядовым Советской Армии. Приучайтесь задавать поменьше вопросов, Шугаев. Завтра приступите к выполнению своих обязанностей. Все ясно? Свободен.
– Да, но…
– Кругом!
– Я только хотел…
– Марш! – гаркнул Борзов.
Подхватив рюкзак, Родион пулей выскочил из кабинета. Полковник привстал и посмотрел в окно: парень растерянно озирался, не зная, куда идти. Степан Ильич снял телефонную трубку и набрал номер.
– Дежурный? Полковник Борзов. Передай во вторую роту, что у них пополнение. Пусть подойдут к штабу заберут. – Он выслушал ответ и удовлетворенно кивнул: – Добро.
Солнце вспыхнуло золотыми огоньками на начищенных медалях.
По всему заасфальтированному квадрату плаца выстроились, поджимая друг друга, роты. В центре плаца было установлено Боевое Красное Знамя части. Около него по стойке «смирно» застыли знаменосцы из числа старослужащих. Рядом стояли офицеры штаба и командование полка.
Полковник Борзов, как и все присутствующие, надел парадную форму. Ряд орденов и медалей, украшавших его грудь, оказался гораздо длиннее, чем у всех остальных. Конечно, боевых наград там было не так уж и много, больше юбилейных. И все-таки выше всех висели медали и за Будапешт, и за Берлин, и за Прагу… Медали свои Борзов надевал редко, по праздникам, но носил с достоинством.
Лейтенант Столбов, вытянувшись по стойке «смирно», украдкой рассматривал солдат. Налитых силой «дедов» легко было отличить от новобранцев с тонкими, по-мальчишечьи вытянутыми шеями.
После разговора с Голощекиным Столбов никак не мог успокоиться. Он с трудом заставлял себя держаться соответственно торжественной обстановке, и потому разглядывание солдат было ему просто необходимо – в качестве отвлекающего средства.
Вот интересно, думал Иван, вчерашние новобранцы, отслужив год срочной службы и получив традиционные двенадцать ударов черпаком по ягодицам, точно по мановению волшебной палочки, буквально за одну ночь превращались в старослужащих: начинали разговаривать в два раза медленнее, ходить вразвалку и становились больше ровно на размер.
Столбов подметил это довольно давно и причин подобной метаморфозы не понимал. Но одно лейтенант знал точно: это нормальный армейский закон, следовать которому придется всему рядовому составу: от грузинского крестьянина до студента московского университета…
– Товарищи солдаты и офицеры! – громко произнес полковник Борзов, прервав размышления Ивана. – Поздравляю вас с Первомайским праздником! Наш полк стоит на страже восточных рубежей нашей родины! Это огромная ответственность, возложенная на нас партией и правительством! И мы это доверие оправдаем!
Борзова внимательно слушали не только солдаты и офицеры, но и женщины, толпой сбившиеся на краю плаца: офицерские жены, работницы столовой, бухгалтерии. Многие привели с собой нарядно одетых детей. Это только добавило мероприятию значительности.
– Положение на советско-китайской границе сегодня непростое, – продолжил Борзов и нахмурился. – Провокации следуют одна за другой. Но Родина свято верит в нас! И мы не допустим развязывания третьей мировой войны! Мы сделаем все, чтобы наша огромная могучая держава, наши друзья по Варшавскому договору, жили в мире и согласии! Вот и сейчас, в этот праздничный день, наши доблестные воины несут свою нелегкую вахту по охране государственной границы…
Рядом с Марией Васильевной Борзовой стояла Марина. Она не отрываясь смотрела на лейтенанта Столбова, но он упрямо отводил взгляд, а потом, не выдержав, ответил. Они долго смотрели друг на друга, глаза в глаза, пока Марина не отвернулась.
– Уверен, – вышел в своей речи на финишную прямую полковник, – что вы не пожалеете сил, чтобы умножить славные традиции нашего полка! Еще раз с праздником вас! Ура, товарищи!
– Ура-а-а! – раскатисто загрохотало в ответ.
– Смирно! – раздался голос над построением.
Хозяин голоса оставался невидимым, но в том и не было особой необходимости. Колонны солдат тщательно подровнялись.
– К торжественному маршу!..
Офицеры и оркестр вышли вперед.
– Поротно!..
Строй щелкнул каблуками.
– Равнение направо!..
Колонны повернулись в сторону движения.
– Шагом марш!!!
И все потонуло в бравурных звуках духового оркестра, звучащих почему-то всегда немного грустно…
Рота за ротой шли мимо трибуны. Солдаты, гордо задрав подбородки, звонко печатали шаг. Наверное, у специалистов по строевой подготовке их парадный проход вызвал бы массу нареканий. Но специалистов по строевой подготовке в таежном гарнизоне не было.
Женщины смотрели на солдат с волнением и гордостью и улыбались. И сразу становилось понятно: это зрелище – марширующие мужчины – не надоест, не разочарует их никогда.
Рота Столбова поравнялась с Мариной, и она, не удержавшись, еще раз взглянула на четкий профиль любимого лица. Иван старательно печатал шаг, не замечая или делая вид, что не замечает ее. Марина опустила голову. Все правильно, они уже попрощались, и лишние взгляды ни к чему.
Она выбралась из толпы женщин и пошла на работу. Замечательный праздник – прекрасный теплый Первомай. Воздушные шарики, мороженое с вафлей, на которой, если повезет, можно прочитать собственное имя, густой малиновый сироп, нехотя уступающий напору шипящей газировки… Красные бумажные флажки на гладко обструганных деревянных палочках, хриплый репродуктор, из которого звучат лозунги вперемежку с песнями из кинофильмов «Цирк» и «Светлый путь»… Как давно это было! Она, маленькая, сидит на плечах у отца и размахивает флажком. Ей хочется петь и смеяться. У нее впереди целая жизнь, огромная, счастливая, мирная.
Теперь праздник у других. А у нее, как пишут в газетах, суровые трудовые будни. Нет, не трудовые. Трудные, так точнее. Ей трудно. Ей больше не хочется петь и смеяться. Ее тошнит и качает от слабости.
Это пройдет. Еще месяц, от силы полтора и она начнет поправляться. Ей придется есть, чтобы питать развивающуюся внутри нее жизнь. Придется высыпаться, чтобы не травмировать нервную систему. Придется каждый вечер ложиться в постель рядом с мужчиной, которого она не может полюбить, ложиться, а потом долго лежать без сна, думая о мужчине, которого она любит…
Теплый ветер с шуршанием толкал по асфальту красный надувной шарик. Марина улыбнулась. Догнала его, схватила за сморщенный хвостик и подняла. И пошла дальше, размахивая шариком.
На ее улице еще будет праздник.
ГЛАВА 12
Гарнизонный клуб преобразился. Ряды стульев убрали, а на освободившемся пространстве расставили столы. Каждый стол был покрыт белоснежной накрахмаленной скатертью. В вазочках торчали букетики полевых цветов, перевязанные красными ленточками. Тарелки были казенными, но настоящими, фаянсовыми, с золотым ободком по краю. На тарелках красиво лежали шпроты, сыр, колбаса, булочки, тонко порезанная буженина; салаты разноцветными горками высились в стеклянных мисках. Женское население городка трудилось, создавая все это великолепие, с самого утра. Женщинам очень хотелось устроить своим мужчинам настоящий праздник. Жизнь в городке была немного однообразной, и они соскучились по празднику, и ждали его.
Дождались.
Местный парикмахер Чегодаев, обычно сидящий без работы в своем закутке, сегодня от усталости едва не засыпал за праздничным столом.
Женщины расцвели необыкновенно. Замысловатые прически. Светлые платья – шелковые, кримпленовые. Туфли на шпильках. Улыбки. Звонкий смех. Они ждали этого праздника и собирались веселиться на полную катушку.
Водки на столах было мало, зато много было болгарского вина «Тырново».
Мужчины, заразившись праздничным оживлением дам, подтянулись, подсобрались, стараясь вести себя галантно, говорить веско, а пить мало.
Вечер набирал обороты. Слегка разгоряченные вином, офицеры уже не в первый раз выходили на улицу покурить. Иногда оттуда доносились взрывы хохота: завклубом Жгут, довольный тем, что праздник идет как надо (в чем, несомненно, была и заслуга Алексея), рассказывал новый анекдот. Некоторые женщины тоже выходили покурить, но держались отдельно и вели свои разговоры.
Замполит Сердюк, попавший с корабля, а точнее, с судна прямо на бал, сидел за одним столиком с четой Борзовых. Мария Васильевна заботливо подкладывала ему на тарелку то салат, то ломтик ветчины, и майор старался не думать, что с ним потом будет. На нем красовалась парадная форма; надевал ее замполит крайне редко и теперь страдал: парадка была ему мала размера на два.
Борзов пребывал в хорошем настроении. Спина не болела, происшествий за последние дни не было никаких, генерал Лось больше не беспокоил. Старший лейтенант Жгут руководил праздником, точно заправский массовик-затейник. Может, теперь он и впрямь на своем месте? Глядишь, и получится у него что-нибудь…
Марина Голощекина сидела вместе с Галей. Марина пришла одна – капитан был занят на ночных стрельбах. Служба есть служба, и ночных стрельб никто не отменял. Впрочем, капитан не очень любил мероприятия вроде сегодняшнего.
Поначалу Марина тоже собиралась отказаться. Отдежурив в медсанчасти, она вернулась домой, прилегла, но вскоре тишина в доме стала давить на нее. Это была какая-то особенная тишина, отделяющая Марину от остального мира. За окном шла жизнь, полная праздничных звуков: детского смеха, музыки, возбужденных голосов. И она не выдержала – привела себя в порядок, надела короткое приталенное платье; пока еще можно, пока еще есть талия и ноги тоже ничего.
Поначалу праздник не затронул ее, но Галя изо всех сил старалась ее расшевелить, и постепенно Марину охватило такое же радостное оживление. Она весело болтала с женой Борзова, сидевшей за соседним столиком, и делала нарочито строгое лицо, когда замполит Сердюк, искоса за ней наблюдавший, брал с тарелки очередной запретный кусок.
Иван в компании других офицеров сидел неподалеку. За их столиком шел бурный разговор, но Иван, принимавший в нем самое живое участие, не отрываясь постоянно смотрел на Марину. Стоило ей чуть повернуть голову, и она сразу наталкивалась на его вопрошающий пристальный взгляд.
Духовой оркестр заиграл вальс. Жгут выскочил на середину зала и объявил:
– А теперь – танцы! Танцуют все!
Однако желающих пока не нашлось. И только Столбов вдруг поднялся, залпом выпил стакан вина и направился к столику, за которым сидела Марина. Щеголевато щелкнув каблуками, поклонился:
– Можно пригласить генеральшу на танец?
Марина опустила голову и произнесла раздельно:
– Генеральши. С лейтенантами. Не танцуют.
– Понятно, – пробормотал Иван. – Ведь я уезжаю… Да?.. И офицер я, по-видимому, никудышный… раз меня наказали… Попросту наказали… Конечно, зачем тебе такой?..
Марина опустила голову. Ей было невыносимо стыдно за свой надменный тон – фальшивый, неискренний, вымученный. Но она приказывала себе: не поддавайся, не смотри на него, не отвечай, он скоро уйдет, уедет, осталось совсем немного, терпи.
Столбов неловко топтался на месте, стараясь не замечать обеспокоенного лица Гали Жгут. Потом вдруг схватил Марину за руку, выдернул из-за стола и, не обращая внимания на чужие любопытные взгляды, побежал, увлекая ее за собой в центр зала. Прижал к себе, вцепившись в ткань платья, закружил в вальсе, сбиваясь с ритма и рискуя оттоптать сопротивлявшейся партнерше ноги. Это больше походило на борьбу, чем на танец, и Марина, морщась от боли, тревожно оглядывалась по сторонам.
– Ваня, перестань, – попросила она. – Отпусти меня. Мне больно.
Она попыталась вырвать руку, но Иван держал крепко, и Марина покорилась его силе. Не хватало еще скандала! Скандала, о котором потом будут долго вспоминать, смакуя подробности. Скандала, о котором обязательно расскажут Никите.
Иван кружил ее по залу, и перед Мариной мелькнуло испуганное Галино лицо, недоуменный взгляд Марии Васильевны Борзовой, хмурый полковник, притихшая за Ваниным столом офицерская компания.
– Иван, отпусти! Так нельзя… На глазах у всех… Все видят… все понимают…
Они были единственной танцующей парой, они привлекали внимание. Оркестр гремел, Иван все больнее сжимал ее руку, все теснее прижимал к себе.
– Мне плевать на всех! – выкрикнул Иван. – Кто такие все? Есть только ты и я! Марина! Скажи, что ты пошутила. Ведь ты меня любишь! Любишь?
– Не люблю.
– Неправда! Зачем ты мне врешь? Что с тобой случилось, Марина? За что ты меня так?
– Не люблю! – закричала Марина. – Слышишь? Не люблю!
Она вырвалась из его рук и опрометью помчалась к выходу. Столбов в нерешительности застыл, невидяще глядя перед собой. Оркестр смолк и тут же заиграл снова, Иван очнулся и бросился следом за Мариной, но в дверях налетел на Жгута. Алексей, успевший уже изрядно поднабраться, ввалился в зал и пустился вприсядку, хватая Ивана за руку:
– Давай, Ваня, давай! Танцуют все!
Он вцепился Столбову в ногу, дернул, и Иван едва не упал. Сам Жгут неловко завалился на бок, и Столбов, перепрыгнув через него, выскочил в коридор.
У самого выхода курила веселая компания офицеров.
– Столбов по этой части мастер! – сказал один из них, капитан в заляпанном мундире. – Молодой, да ранний.
– Не говори, – поддержал его второй. – Но и Борзов не дурак. Голощекина – в тайгу, а Столбова, говорят, хотят на курсы отправить, в Москву.
– Иди ты!
– Ну!
– Откуда знаешь?
– Знаю.
– Правильно, правильно, – заговорил третий. – Пусть там теперь еще чьих-нибудь жен оприходует!
– Ну а чего? Раз у него так хорошо получается. Не пропадать же таланту. Ясно теперь, что нужно для того, чтобы в Москву попасть? – спросил капитан.
– Что?
– Надо чаще лазить на чужих жен. Звездочки не только головой зарабатывают, но и…
Договорить он не успел – сокрушительный удар в челюсть свалил его с ног. Капитан вылетел в открытую дверь и скатился по ступеням на землю. Поднялся и с красными от ненависти глазами бросился на Ивана, но встретил еще один удар и опять рухнул.
Ему на подмогу высыпала вся компания. Они навалились на Столбова, он хрипел и матерился, пытаясь отбиваться и устоять на ногах, но силы были слишком неравными. Его опрокинули на землю и били уже ногами.
Посчитав себя отомщенным, капитан оттащил приятелей и смачно плюнул на распростертое тело.
– Нажрался, сволочь, – сказал он, – моча в голову вдарила. Ну полежи, авось отпустит.
Они ушли, и Столбов, качаясь, поднялся. Ноги его противно дрожали, ребра ныли. Иван нашел в траве фуражку, отряхнул ее и присел на ступеньки, безвольно мотая головой.
Дверь вновь открылась, и на крыльцо выбежал Жгут. Увидев сидящего на ступеньках Ивана, он остановился.
– Остываешь? – спросил он. – Слушай, Ваньк, у меня в кабинете кое-какая закусочка, ну и под нее – соответственно. Ты как?
Столбов молчал, и Жгут, приглядевшись к нему, тихо присвистнул. Потом присел рядом, вытащил папиросы, закурил.
– Вот теперь можно считать, что отметили Первомай по полной программе… Что за гулянка без драки? Лично я доволен.
Иван повернул голову, посмотрел на Жгута и, с трудом скривив распухшие кровоточащие губы, улыбнулся.
– Кто тебя? – спросил Жгут.
Столбов не ответил.
– А знаешь, Вань, – затянувшись, сказал Алексей, – ты, конечно, извини за прямоту, но это даже хорошо, что тебе по репе насовали. Я б и сам дал, только повода придумать не мог.
– Спасибо, – усмехнулся Иван и закашлялся. – За что же это?
– А чтоб дурь из башки выбить. Оно тебе надо – с Голощекиным связываться? Нет, я понимаю, любовь и все такое…
– Не понимаешь.
– Да нет, старик, понимаю. Знаешь, почему у нас с Галкой все так хорошо? Потому что она меня любит. По-настоящему. И только меня.
– Марина меня любит.
– Уверен? Она готова все бросить и бежать за тобой без оглядки? Наплевать на Никиту, да? Тогда чего ж она не торопится? Нет, ты не подумай чего… Маринка – нормальная баба, хорошая, но – чужая.
– Она его боится, – сказал Иван. – И за меня боится.
– И правильно делает, – кивнул Жгут. – Мы тут с Галкой про вас говорили. Ну ты же понимаешь, они с Мариной подруги, Галчонок за нее переживает, так что мы не просто так языками чесали от нечего делать…
– Все всё знают, – проговорил Столбов с горечью. – Все в курсе моей личной жизни.
– А ты чего ждал? – спросил Жгут. – Да на тебя в Маринкином присутствии только посмотреть – и все сразу понятно. Я еще удивляюсь, как Никита ничего не просек.
– Просек он все. – Иван встряхнул головой. – Дай закурить.
Жгут протянул ему папиросы.
– Ну тогда, Ваня, сливай воду, – сказал он. – Жить, конечно, будешь, но инвалидом.
– Да тысячи людей разводятся! – возразил Столбов. – И ничего, все живы-здоровы.
– Ну, значит, будешь исключением. Да пойми ты, чудак-человек, я тебя что, уговариваю от Марины отказаться? Да я за вас всей душой. Любите себе друг друга и будьте, как говорится, счастливы. Но только не морочьте Никите голову. А то как получается: Марина с тобой вась-вась, потом с мужем вась-вась…
– Прекрати! – Иван застонал.
– А ты что думал? Он ей муж, законный. – Жгут помолчал. – Знаешь, Ванька, может, я и не должен тебе это говорить… Ну, в общем, я у Галки не первый был. Но я ей честно сказал: меня это не касается. Главное – что ты меня любишь. Только меня. И мне ничего больше не надо. Но если ты вдруг… ну мало ли что в жизни бывает… если ты вдруг встретишь человека, который покажется тебе… Короче, лучше сама сразу мне скажи. Потому что если я узнаю об этом от кого-то другого… Убивать не буду, но буду презирать всю жизнь. И она это, Вань, знает. Мы друг другу доверяем, понимаешь? Поэтому у нас все хорошо.
Столбов нахлобучил на голову фуражку и встал.
– Ты когда уезжаешь? – спросил Жгут.
– Завтра.
– Ну вот и езжай. А Марина пусть подумает. Разлука, Ваня, – самый верный способ проверить чувства на прочность.
