Текст книги "На перекрестках фэнтези"

Автор книги: Алексей Пехов

Соавторы: Виталий Зыков,Наталья Турчанинова,Елена (1) Бычкова,Андрей Уланов,Анастасия Парфенова,Дмитрий Казаков,Роман Афанасьев,Олег Синицын,Михаил Кликин,Юрий Погуляй
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 35 страниц)

Дмитрий Казаков
КОРОНАЦИЯ

Нет четкой грани между богами и людьми: одни переходят в других.

Фрэнк Херберт

Наступило утро. Солнце, желтенькое, словно вымытый лимон, вынырнуло из сине-зеленой пучины моря на востоке, и замерло в бирюзе неба, словно спрашивая: рады ли мне?

Золоченые львы на Приморских воротах гордо оскалили пасти, приветствуя светило, и блики гуляли по острым клыкам. За воротами просыпался Терсис, город Тысячи домов, известный на всех берегах великого моря.

Приветствуя рассвет, Амир, верховный жрец Баала, бога-покровителя города, вышел на восточную террасу храма. Сегодня особый день, и начать его тоже следует по-особому. С террасы открывается вид на ряды домов с плоскими одинаковыми крышами. Ветер доносит ароматы цветущих по весне деревьев.

Прямо перед храмом простирается священная площадь, вымощенная мрамором, розовым, как кожа новорожденного. На него нельзя ступать грязной ногой, святотатца ждет жестокая кара.

Но в священное утро благородную чистоту пятнало нечто, на первый взгляд, напоминающее кучу грязи. Присмотревшись, Амир ахнул. Так и есть, Хассир, главный городской пьяница и дебошир! Напился и лежит в луже собственных испражнений, как нечистое животное свинья. Явно не проводил ночь в посте и молитвах, как положено перед Коронацией. И где только вино берет, святотатец!

Вскоре жрец во главе небольшого отряда храмовых стражников и слуг вышел на площадь. Ее надо очистить, и как можно скорее!

От Хассира разило, словно из выгребной ямы. В ответ на удар тупым концом копья он замычал, и попытался отмахнуться:

– Вставай, любезный, – прошипел Амир. Верховному жрецу запрещено браниться, о чем он в этот момент сильно пожалел.

Повторный удар возымел действие. Выпивоха приподнялся, и повернул опухшее багровое лицо к стражникам. Маленькие голубые глаза смотрели мутно:

– К-кто здесь? – язык пропойцы изрядно заплетался.

– Убирайся отсюда, быстро! – сказал Амир, зажимая нос. – Сегодня же Коронация, праздник Баала!

– А плевать я хотел на вашего Баала, – щербато улыбнувшись, ответил Хассир. – И на Хренацию тоже…

Выговорив это, он вновь рухнул на мрамор, смачно пустил ветры, и хриплым голосом заорал:

 
Ох, не жди меня, жена!
Не вернусь домой!
Я купил себе вина!
Ой-ой-ой!
 

«Ах ты, сын собаки и осла!» – выругался про себя Амир, а вслух скомандовал:

– Тащите!

Стражники с гадливыми минами подхватили Хассира под руки, и поволокли, словно мешок с отбросами. На вопли «Я – человек, и звучу гордо!» они внимания не обращали. Слуги кинулись затирать дурно воняющее желто-коричневое пятно.

– Сдайте его в городскую темницу, – крикнул вслед стражам жрец.

Утреннее происшествие Амир почти сразу выкинул из головы – не до того. Сегодня – Коронация, или, по-простому говоря, выборы нового правителя. Месяц назад отошел к праотцам Нассур Человеколюбивый, да предоставит ему Баал на небесах триста шестьдесят пять девственниц! Трон пустовать не должен. Но преемника может выбрать только сам бог-покровитель, для чего Коронация и предусмотрена. Избранник бога станет его рукой, языком и волей, и под его правлением процветать будет Терсис, город Тысячи домов.

«Человек да правит!» – рукой самого бога высечено на алтаре, что воздвигнут в храме более тысячи лет назад. За долгие годы, за многие Коронации, на опыте смертей сотен претендентов, жрецы составили примерный список черт, которыми, по мнению Баала, должен обладать Человек.

Это обязательно мужчина, не моложе двух, и не старше трех дюжин лет. Должны отсутствовать: лысина, горб, отвислое брюхо, косоглазие, хромота, щербатость, большие родимые пятна. Короче говоря, любые намеки на уродство. Отчего-то Баал не любит кудрявых и рыжих, равно как глупых и злых.

Кроме отрицательных признаков выделили и положительные: семь родинок в виде созвездия Короны на теле, равносторонние треугольники из родинок, сильно выраженная шишка на затылке, что дает магическую власть, и золотистый ободок вокруг зрачка.

В течение месяца, со дня смерти прежнего правителя, и до момента, указанного звездочетами, как наиболее благоприятный для Коронации, велся поиск кандидатов.

Через храм прошли сотни молодых мужчин, из которых осталось семеро. Если не повезет – шестеро погибнут, при удачном раскладе живы останутся все.

В главном зале храма прохладно и темно. Лишь у боковых проходов горят факелы. Из глубины святилища пахнет благовониями.

Изгнав из головы суетные мысли, Амир подошел к смутно различимой во мраке статуе бога, и опустился на колени. Молитва его была короткой: «О, Баал, Создатель Мира, Отец Богов, Сокрушитель Демонов, да пройдет Коронация спокойно и благочинно!»

И тут верховному жрецу послышался совершенно неуместный в храме хриплый смешок. Молитвенное настроение куда-то исчезло, и Амир завертел головой, пытаясь понять, где смеются?

Но смех стих, и ничего более не нарушало тишину. В некоем смущении жрец поднялся, и, поклонившись богу, зашагал к боковому проходу. Дела не станут ждать.

* * *

К полудню небо над городом, как и положено, начало темнеть. Тучки, робкими белыми перышками, лежали где-то около горизонта, зато в золотом глазу солнца появился черный зрачок. Он постепенно рос, и вскоре закрыл почти половину светила. Агатовый диск с шафранной каймой в небесах внушал ужас, и к храму начали стягиваться жители города.

Одетые, как надо, в темные одежды, они чинно вступали босыми ногами на розовый мрамор. Обувь безбоязненно оставляли у края. Кто решится на кражу в такой день? Баал покарает нечестивца, поразит его, если это мужчина, бессилием, а если женщина – проказой, которая, как известно, возникает от женской невоздержанности.

Амир к этому времени забегался так, что почти валился с ног. Но зато все успел сделать, и в том, что церемония пройдет гладко, верховный жрец не сомневался.

Площадь заполнилось полностью, и к этому времени черный лишай покрыл солнце целиком. На потемневшем от ужаса небе обнаружились недовольные на вид звезды.

Люди стояли молча. Богачи – в передних рядах, те, кто победнее – сзади. Кому не хватило места на розовом мраморе, толпились на ближайших улочках, надеясь ухватить хоть кусочек зрелища.

С площади начало церемонии выглядело впечатляюще. Из глубин храма раздался рев, который может издать разве что тысяча быков, и ворота, гигантские, в четыре человеческих роста, с грохотом распахнулись. Внутренности храма, ярко освещенные сотнями факелов, хорошо просматривались с площади. Глазами из огромных сапфиров, глядел на людей Баал, могучий бородатый мужчина с копьем в руке.

Верховный жрец в парадной фиолетовой, расшитой золотыми молниями накидке, вышел из ворот. Он знал, что выглядит муравьем рядом с колоссом храма, но сильный, тренированный голос священнослужителя разносился над площадью легко, долетая до самых дальних ее уголков:

– Сограждане! Настал великий день, и Владыка Города, Неистовый Баал, явит нам свою власть!

Он выдержал паузу, пробежал глазами по толпе. Люди почтительно внимают, но не помешает напомнить, какое им выпало счастье – жить под десницей Баала:

– Возблагодарим же могучего бога за то, что выбирает он нам правителя, по воле своей и разумению! Что не должны мы проводить безумный фарс под названием Выборы, которым увлечены соседи наши из безбожного города Амероса, подобного скоплению гнуснейшего гноя и мерзости! Что не должны мы выбирать самого достойного из недостойных, слушать потоки лжи, что изливают кандидаты друг на друга на городской площади!

Вновь пауза. Где-то в задних рядах заплакал ребенок. Совсем маленький, наверное. Но его быстро успокоили.

– Возблагодарим его и за то, что нет в боголюбивом Терсисе мерзости под названием Монархия, как в зловреднейшем Лондинуме, когда власть переходит от отца к сыну. Что не должны мы терпеть на троне дурака или злодея! Мудрость божественная превыше человеческой, и богу нашему, Баалу, вверяем мы выбор!

Тишина стала такой, что Амир ощутил давление на уши. Отчего-то сделалось душно, запах благовоний, текущий из храма, раздражал.

Преодолев нахлынувшее головокружение, верховный жрец развернулся лицом к идолу. Воздел руки. Привычно, не требуя участия разума, полился из уст торжественный гимн:

– О ты, чья длань породила небо, палец возжег солнце, а разум измыслил землю, славься!

– Славься! – подхвати хор младших жрецов из храма.

– О ты, чьи милости неисчислимы, мощь неизмерима, а мудрость непроницаема, славься! – слаженный напев возносился к темному небу с такой мощью, что по телу Амира прокатилась волна сладкой дрожи.

Закончился гимн, вернулась тишина. Верховный жрец слегка склонил голову, незаметно для горожан. На площадку перед храмом откуда-то сбоку выволокли необходимую жертву – козла.

Козел не желал быть жертвой. Он отчаянно мемекал, мотал бородатой башкой, яростно упирался копытами.

Благочестивое настроение с толпы как ветром сдуло. По площади пробежали смешки. Амир молча злился, а до ушей его долетали обрывки реплик:

– Как же…

– … никто не мог знать!

– … что…

– Козел – тоже человек…

«Шутники!» – сердито подумал верховный жрец.

Наконец, двое дюжих священнослужителей, изрядно запыхавшись, все же затащили строптивую животину в храм. Там, на восьмиугольнике из темного камня, что четко выделяется на белом полу, и предстоит пролиться крови.

Медленно и величаво Амир подошел к козлу, не глядя, протянул правую руку в сторону. Сразу же ладони коснулась холодная рукоять жертвенного ножа.

Перерезая волосатое горло, он не чувствовал ничего – привык. Тело животного забилось в агонии, багровая жидкость хлынула на пол, застывая уродливыми потеками.

Козла утащили, нож из рук забрали, и верховный жрец вновь повернулся к горожанам.

– Примем же выбор Баала! – прокричал он. – Склонимся перед мудростью его!

Семеро претендентов в алых, расшитых чернью накидках, выглядели до ужаса одинаковыми. Схожие чувства отражались и на лицах – волнение, ожидание, гордость, страх.

Кинули жребий. Первым идти выпало Беллуру, отпрыску одного из богатейших семейств Терсиса.

Горделиво улыбнувшись, он шагнул на темный камень, залитый козлиной кровью. Сапфировые глаза изваяния набрякли свечением, и с жутким треском из них прянула синяя молния. Беллур как стоял, так и рухнул прямо, словно срубленный кедр.

Второй претендент выглядел не столь уверенно. С трудом сдерживая дрожь, занял он положенное место. Вновь молния, на этот раз с низким гулом – и на полу храма оказался еще один труп.

* * *

– Кто виноват? Что делать? – начальник городского войска, обычно спокойный и выдержанный, почти кричал. Могучие руки его тряслись, губы прыгали, в коричневых, как кора дуба, глазах, застыло отчаяние.

– А я почем знаю? – огрызнулся Амир, нервно кусая губы. – Такого, чтобы Баал отверг всех, еще не было!

Они, двенадцать человек – самых богатых, самых влиятельных, стояли в боковом приделе храма. Так, чтобы их не было видно с площади. Оттуда доносился раздраженный гул. Народ не понимал, что происходит, он хотел нового правителя. Темное пятно по-прежнему закрывало солнце, давая понять, что Коронация не состоялась.

– Я думаю, – произнес медленно Вакир, богатейший торговец, владелец нескольких десятков кораблей. – Что надо закончить ритуал. Но сделать это разумно.

– Как? – начальник войска перестал дрожать.

– Гнев Баала неотразим, – Вакир улыбнулся. – Но никто не помешает нам использовать этот гнев в своих интересах. Мы имеем возможность избавиться от неугодных городу людей руками бога.

– И Баал сам дал нам знак для этого, – подхватил верховный жрец, довольно щуря темные глаза. – Очень хорошо! И я знаю, с кого мы начнем!

Пятеро стражников, бренча доспехами, покинули храм, и направились в сторону городской темницы.

– Жители славного Терсиса! – возгласил Амир, и сделал паузу, давая возможность толпе успокоиться. – Баал, чьи милости неисчислимы, подал нам знак! Что пришли новые времена, и правитель города должен избираться по-новому!

В безоблачном небе ударил гром, и налетевший ниоткуда вихрь заставил людей содрогнуться. Из толпы донеслись крики ужаса. Но для верховного жреца в грохоте бури явственно прозвучал смешок, тот же, что утром, в храме.

– Но сначала нужно принести жертву, знаменующую новый завет между нами и богом, – Амир закрыл глаза, и воздел руки. – Особую жертву! Человеческую!

Горожане отозвались единым выдохом. Таких жертв в городе Тысячи домов не приносили очень давно, со времен страшного мора.

– Но не бойтесь, – возгласил верховный жрец, дав страху укорениться в сердцах верующих. – Баал добр к своему народу, и довольствуется паршивой овцой из нашего стада.

На площадку перед храмом вывели Хассира. Любитель вина недоуменно моргал, пытаясь уразуметь, что происходит. Протрезветь он, похоже, успел, но вот вонять не перестал.

– Да приимет Баал жертву, – произнес Амир, незаметно морщась, и стараясь не вдыхать через рот.

Тут Хассир все понял. С криком он ринулся в сторону, но стражники оказались начеку. Мигом скрутили беглеца.

– Повязали, волки позорные! – с душой проорал он, и попытался плюнуть в сторону верховного жреца, но лишь запачкал себе бороду.

Будущую жертву потащили в храм, но Хассир не сдавался. Яростно брыкаясь, он на всю площадь запел песню, популярную среди портового сброда:

Эх, расцвели каштаны над Евфратом-рекой!

И в запой ударился парень молодой!

Когда пьянчугу поставили на восьмиугольник, силы, казалось, покинули его. Бежать буян более не пытался.

Глаза статуи засветились, и выплюнули очередную молнию. На этот раз под аккомпанемент душераздирающего визга.

Вопреки всеобщим ожиданиям, Хассир остался стоять; вокруг него переливалось, потихоньку угасая, бирюзовое сияние. Пьянчуга слегка покачивался, но падать замертво не собирался.

Народ ошеломленно молчал.

– И это – человек? – подскочил к верховному жрецу начальник войска.

– Никто не мог знать, – пробормотал Амир, подобрав неприлично отвисшую челюсть, и тут же взял себя в руки. Что бы не случилось, церемонию надо завершить.

– Выбор сделан, – произнес верховный жрец громко. – Коронация состоялась!

Жрецы в храме затянули заключительный гимн, но очень нестройно. Выбор Баала их тоже удивил. Толпа, потихоньку оправляясь от изумления, подпевала.

Света над городом становилось все больше и больше. Небо светлело, из темно-лилового становясь нормальным. Черный диск на поверхности солнца стремительно уменьшался, чтобы вскоре исчезнуть совсем. В том, что бог доволен, сомнений не оставалось.

Церемония закончена. Ворота храма закрыты, а новоявленный владыка со всеми почестями препровожден во дворец. Там он сразу занялся любимым делом – потреблением вина.

Те же двенадцать человек собрались во дворце, у входа в Гадальный покой. В нем сейчас верховный жрец напрямую разговаривает с богом. Остальным остается только ждать.

– Это что, шутка такая, божественная? – уныло спросил начальник войска. Он предвкушал отставку, если не казнь – на колу, или через пожирание львами.

– Боги не шутят, – ответил сурово Силлур, второй жрец Баала, длинный, как жердь. – Из всех живых существ на это способны только люди.

Двери Гадального покоя, обитые черной бронзой, бесшумно открылись. Появился Амир, мрачный, насупленный, насквозь пропитанный ароматом священного дурмана.

– Ну что? – кинулись к нему все.

– Он говорил со мной, – произнес верховный жрец, оглаживая бороду. – Придется нам жить с этим правителем.

– Как? Это же безумие? – подал голос Вакир.

– Нет, не так. Оказывается, Баалу надоело все время выбирать одинаково, и он захотел развлечься. Он просто пошутил…

– Бог? – в голосе Силлура звучал ужас.

– Никто не мог знать, что он человек, – промолвил Амир убито. – Помимо того, что бог.

Воцарилось молчание. Из тронного зала доносилась срамная песня, исполняемая пропитым голосом нового правителя города…

Дмитрий Казаков
САМОЕ ГЛАВНОЕ ИСПЫТАНИЕ

Солнечные лучи, разрезанные витражом окна, падали на пол разноцветными неровными квадратами. Яркий весенний день вступал в свои права, и подстать ему было настроение у Ольгерда. Подходил срок его ученичества. День-два, и старый Гедимин, учитель, наставник, посвятит его в маги. Великая честь! Известно, что маг из линии великого Витовта берет в жизни только одного ученика, и только лучшего из лучших.

Ольгерд улыбнулся пылинкам, кружащимся в световом столбе, и вернулся к работе. Сколько осталось до окончания ученичества, год или день, неважно, рунескрипт [1]1
  Рунескрипт – надпись из нескольких рун, нанесенная на камень или дерево. Пишется с магическими целями.


[Закрыть] должен быть закончен. Резец легко скользил по дереву, светлые стружки оседали на стол. Ольгерд шептал нужные слова, и руны начинали жить, дышать Силой. По ровным линиям пробегали зеленоватые сполохи, пальцы покалывало.

Последняя руна далась с неожиданным трудом. Воздух словно сгустился, пальцы застыли, скованные морозом, язык присох к небу. Но Ольгерд не растерялся. Как и положено, обратился к Тору [2]2
  Тор – бог-воитель, защитник от нечисти. Его знак – молот.


[Закрыть], и мысленно начертал пред собой его священный знак. Сопротивление тотчас исчезло, лишь дрожь пробежала по телу, и тьма недовольно заворчала в углах.

Рунескрипт лежал перед ним законченный, но Ольгерд никак не мог постичь до конца его смысл. «Необходим для последнего испытания» – сказал учитель, давая задание, и довольно нечетко обрисовал требуемый эффект, и необходимые руны. Ольгерд провел два дня, пытаясь добиться наилучшего сочетания знаков, и вот – результат. Но, кроме явного, рунескрипт имел и второй, скрытый уровень действия. Его ученик мага не мог расшифровать, хоть и составил рунескрипт сам.

Дверь скрипнула, и вошел Гедимин, принеся запах летнего луга. Травяные ароматы сопровождали старого мага всегда, за что в народе его прозвали Травяным Магом.

– Вижу, у тебя все готово? – спросил он, улыбаясь.

– Да, учитель! – ответил Ольгерд гордо, и протянул учителю деревянную пластину.

– Хорошо, – довольство сверкнуло в синих глазах старика. – Ты отлично справился! Теперь тебе осталось одно, самое главное испытание, которое, одновременно, является и посвящением. После него ты станешь магом!

– Я готов! – юноша порывисто вскочил.

– Хорошо, идем, – старый маг повернулся, и направился к двери.

Они вышли из комнаты, и по винтовой лестнице спустились в подвал. Здесь оказалось холодно, откуда-то издалека слышались звуки капающей воды. Пахло камнем и сыростью.

Гедимин выудил из потайного кармана ключ, и открыл дверь, за которой Ольгерду, несмотря на несколько лет, проведенных в башне, бывать не приходилось.

За дверью притаилась темнота. Застучало огниво, и учитель запалил свечу. Сначала одну, затем – от нее, множество других. Неверный колеблющийся свет вырвал из мрака низкое длинное помещение. В задней стене темнела еще одна дверь, а справа от входа находился алтарь – глыба черного камня. На алтаре лежал топор, лезвие которого также отливало чернотой. Глыбу в изобилии украшали руны, странно изломанные, нарисованные в самых необычных сочетаниях.

Гедимин подошел к алтарю, поклонился ему. Сухощавые руки поместили рунескрипт, созданный Ольгердом, в центр черной поверхности.

– Что же, пришло время, – чужим, низким голосом, сказал Гедимин, и повернулся к ученику. – Ты готов?

– Да, – ответил Ольгерд твердо, хотя ноги у него дрожали.

– Сейчас, на этом камне, – слова падали тяжело, с треском, словно исполинские льдины. – Ты будешь должен убить меня.

– Что? Как? – Ольгерд всполошился. – Учитель, я не смогу!

– Так надо, – просто ответил старый маг. – Ты отрубишь мне голову. Так делали все маги, начиная с ученика великого Витовта, который отрубил голову ему самому. Именно Витовт создал этот обряд, и благодаря этому обряду маги его линии всегда были, и будут самыми сильными.

– Хорошо, учитель, я сделаю это, – Ольгерд преодолел дрожь в руках. Впитанное за годы ученичества послушание оказалось очень кстати. Раз учитель говорит – надо, значит – надо.

– Отлично, – Гедимин улыбнулся. – Бери топор, и бей сильно, чтобы голова отлетела с одного раза. Это важно.

Темное оружие сразу заморозило руки. От него исходил активный, живой холод, и Ольгерд быстро задрог. Чтобы удержать топор в руках, приходилось напрягать мышцы, черное лезвие ощутимо тянуло к земле.

Гедимин ободряюще улыбнулся, и встал на колени. Положил лицо на алтарь, и шея его оказалась как раз над рунескриптом, что сработал Ольгерд.

Юноша облизал пересохшие губы. Неимоверно тяжелый топор поднимался до боли медленно. Руки одновременно и мерзли, и пылали. По лицу катился пот.

Вниз лезвие пошло легко, с яростным свистом. Когда вонзилось в плоть, раздался тупой хряск. Голова учителя неправдоподобно легко отделилась от тела, и багровая жидкость залила алтарь. Ольгерд захотел закричать, и не смог. Ему показалось, что камень пульсирует темным сердцем, впитывая кровь. Ольгерд ощутил взгляд алтаря, холодной и безжалостный, и в тот же миг пол мягко ткнул его в затылок.

Витовт открыл глаза. Как всегда при переходе, не сразу сообразил, где находится. Ощупал лицо, посмотрел на руки, пока непривычные, но молодые, ловкие и сильные.

Рядом остывал, насытившись, алтарь. Тело Гедимина было отброшено в сторону, а голова – перевернута, как всегда бывает после перехода. Мертвые глаза изумленно смотрели в низкий потолок.

Витовт ухмыльнулся, встал. С телом можно разобраться позже, а вот головой нужно заняться немедленно. «Ты славно послужил мне, Гедимин» – подумал Витовт, вытаскивая из тайника под алтарем ключ.

Голову он взял за волосы. При первых переходах было противно, но сейчас – привык. Дверь в конце зала с алтарем распахнулась с противным скрежетом. Свет зажегся сам, заиграл бликами огромный кристалл, вделанный в потолок.

В зеленоватом свете головы, стоящие в ряд на длинном столе, казались живыми. Первой голове, большой, с мощным лбом и гривой седых волос, Витовт поклонился. Сердце суматошно забилось.

Строптивый орган удалось успокоить, лишь, когда установил голову Гедимина на подобающее место. Опустил обрубок шеи в заранее заготовленную миску с жидкостью, похожей на молоко. В таком «молоке» голова простоит тысячу лет, не разлагаясь, а дух Гедимина будет жить это время в черном алтаре, отдавая силу ему, Витовту.

Навести порядок в алатарном зале Витовт решил позже. Закрыл дверь в головохранилище, спрятал ключ. Свечи жалобно шипели под пальцами, не желая тухнуть. Дым лез в глаза.

Запер подвал, и с трудом поднялся по лестнице. Одолевала усталость. После перехода придется спать сутки, как обычно.

Добрался до кровати, немилосердно зевая. Разделся, и рухнул на мягкую перину. «Теперь меня зовут Ольгерд» – пришла последняя перед засыпанием мысль. – «Не забыть бы».