Текст книги "За кулисами в Турине (СИ)"

Автор книги: Алексей Зубков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

10. Глава. 27 декабря. Они все нас предадут

Утром двадцать седьмого Рене де Виллар первым делом зашел к сестре и пересказал ей версию о причастности Медичи к краже ее золота из Генуи. Упомянул де Круа, как непосредственного исполнителя. Рассказал известные от Мальваузена обстоятельства смерти Андре де Ментона. Версию Мальваузена, что де Ментона застрелили генуэзцы, подавать не стал. Сказал, что рыцарь проиграл поединок, но не погиб. После чего неизвестный стрелок застрелил его из арбалета. Болт генуэзский, но Генуя столица арбалетов, так что у любого хорошего стрелка от Турина до Пьяченца скорее всего оружие генуэзского производства.

Луиза приняла близко к сердцу и новость о причастности Медичи, и новость о смерти де Ментона. Но вида не показала. Только очень близкий человек мог заметить ее чувства.

Потом де Виллар выехал из замка Акайя по прочим своим делам. Заодно заглянул к ранее упомянутым декурионам.

Средневековый город так устроен, что, даже если у города есть благородный сеньор, то бытовыми и всякими там жилищно-коммунальными вопросами все равно занимаются выборные представители местного общества. Никакой стандартизации в структуре местного самоуправления еще не сложилось. Где-то городом руководил магистрат, где-то старший начальник назывался мэром, где-то бургомистром. В Турине ответственные за город назывались декурионами. Двоих декурионов горожане выбирали сроком на один год без права занимать должность два срока подряд. Не подряд – сколько угодно, ибо людей, пригодных для руководства городом не то, чтобы много. Лишь бы не засиживались.

Декурион Джованни Рускацио радушно принял великого бастарда Савойского. При Филиберте Втором де Виллар имел в Савойе статус фактического правителя, пока не поссорился с Маргаритой Австрийской, женой коронованного брата. С тех пор прошло много лет. Филиберт умер, Маргарита уехала в Нидерланды, а Рене стал губернатором Прованса и периодически навещал родную Савойю.

– Что угодно Вашей светлости? – спросил чиновник.

– Наши гости из Генуи несколько слишком буйно себя ведут, – ответил де Виллар.

– Я знаю, – вздохнул декурион, – Слава Богу, что они никого из местных не убили и ничего не сожгли. Пришлось бы жаловаться Его Высочеству, а он вряд ли захотел бы выслушивать наши жалобы на своих благородных гостей.

– Кто-то из гостей отличился еще больше?

– Французы устроили побоище на Немецком Подворье. Это такой постоялый двор в северном предместье.

– Кто конкретно из французов?

– Рыцарь с солдатами хотел арестовать некую рыжую даму. Что они себе позволяют! Арестовывать кого-то в Савойе без позволения герцога или декуриона! В конце концов, могли бы обратиться в городскую стражу, и мы бы все сделали, как положено по закону. Но в гостях они ведут себя как дома, это крайне невежливо. Даже если дело касается простолюдинов. В Савойе должно быть савойское правосудие, а не французское.

– Согласен. Поэтому генуэзцы убедительно просят савойское правосудие задержать некоего Антонио Кокки, учителя фехтования из Генуи. И даже в письменной форме.

Де Виллар протянул декуриону бумагу, которую вчера под диктовку составил секретарь Дорогого Друга.

– Обвинение, особые приметы и награда. Сто дукатов, не много ли? – поднял глаза от бумаги декурион.

– Много. Но он весьма опасный тип. Если у вас есть человек, который способен убедить этого Кокки сдаться по-хорошему, то у него есть шанс прилично заработать риторикой.

– У меня есть такой человек. Он отлично знает город, и этот ваш Кокки от него не скроется. С Вашего позволения, я дам фору переговорщику, а, если у него не получится, то городской глашатай объявит во всеуслышание завтра в полдень.

– Мудрое решение, – согласился де Виллар.

Декурион имел в виду дона Убальдо. Конечно, он не сказал, что пойдет за помощью к Ночному Королю. Переговорщик и переговорщик. Но зачем проливать кровь там, где можно ее не проливать? А если уж не обойтись без крови, то пусть она будет тех, кого не жалко. Уж кто-кто, а преступники в Турине всегда лишние, сколько бы их ни было.

По здравому размышлению, декурион решил лично наведаться к дону Убальдо. Все-таки, дело довольно важное, если де Виллар приехал лично.

Ночного Короля в Турине терпели, потому что при нем организованная преступность вела себя максимально тихо и непублично. Он никогда не бросал вызов властям и неплохо противодействовал дикой, неорганизованной преступности. Люди дона Убальдо охраняли свою территорию от заезжих разбойников, бродяг, дезертиров, а также от миланских и генуэзских претендентов на шерсть туринских овец.

Дон Убальдо не моргнув, выслушал про награду за поимку его зятя, живого или мертвого.

– Ваши люди могут начинать искать этого Кокки сегодня, а городской глашатай объявит для всего города завтра утром, – сказал декурион, – Желаю удачи.

Дон Убальдо совершенно не горел желанием отправить своего зятя, мужа любимой дочери, отца внуков в городскую тюрьму. Еще и по неизвестному обвинению. Но по очень серьезному, на что недвусмысленно намекали сто дукатов. Сто дукатов золотом тратят не для того, чтобы человек недельку-другую посидел и вышел. Это слегка замаскированная плата за убийство.

Насколько дон Убальдо знал зятя, Кокки не сдался бы никому, кроме, может быть, представителей законной власти. И здесь не тот случай, чтобы его уговаривать.

Насколько дон Убальдо знал своих людей, многие могли бы опознать Кокки как мужа Филомены. Сто дукатов золотом – безумные деньги. Для многих это заработок за несколько лет. Достаточная сумма, чтобы предать дона. Может быть, где-то на Корсике, Сардинии, Сицилии донов и не предают, потому что куда ты потом денешься с острова. Но в Турине ты сел на коня, на мула, даже на осла, а то и на лодку – и ищи ветра в поле. Особенно, если к дону, как к тестю разыскиваемого преступника придет городская стража, усиленная какими-нибудь рыцарями.

Однозначно, его предадут. Не сегодня, так завтра. Филомену с детьми возьмут в заложники. Дураки. Кокки один раз потерял семью. Он придет за своими, и придет не один. Мало того, что Антонио далеко не беден, он работает на людей, которые еще богаче. Если кто-то предаст дона Убальдо за сто дукатов, то тех, кто предаст в свою очередь этих предателей, Кокки скупит по десятке. Будет резня. Антонио скорее всего выживет, а вот Филомена вряд ли. У нее довольно скверный характер, и ее не пожалеют.

Кроме того, нельзя и сдавать Антонио самому. Что это за Ночной Король, который сдает местного неместным? Даже не просто местного, а члена семьи.

Как-то помочь Кокки не получится. В любом посланном к нему подкреплении с большой вероятностью найдется хотя бы один предатель. Антонио надо просто предупредить, чтобы был готов. Он сидит где-то на тайной квартире нанимателя, пусть скрывается там и дальше. Прямо туда, конечно, никого посылать с весточкой не надо. Достаточно отправить записку к Дино и Джино, а они доложат по своей линии.

Отобьется Антонио или нет, Филомену с детьми надо убрать из города в надежное место. И залечь на дно самому хотя бы до окончания этих чертовых переговоров, пока гости не разъедутся.

Допустим, Антонио отобьется или уедет из Турина и его не догонят. Надо будет запомнить, кто выступил против него. Кто выжил из них, хе-хе.

Допустим, Антонио не отобьется. Исполнители получат тридцать сребреников и сбегут, куда глаза глядят, со скоростью ветра.

Если Ночной Король не отомстит, его не будут уважать. Надо наказать тех, кто платит. Декурион просто посредник. Платят генуэзцы. Не поджечь ли их этой ночью? Парни, конечно, спросят, зачем этой ночью и зачем генуэзцев, но завтра уже сами поймут. Декурион тоже сообразит, когда ему скажут, что он по незнанию наехал на моего зятя. Конечно, поссоримся, но потом помиримся. Генуэзцы уедут, а мы с парнями останемся.

Теперь надо подумать, куда бы спрятать Филомену.

– Дон Убальдо, к вам отец Жерар! – прибежал докладывать привратник.

– Зови.

На ловца и зверь бежит. Пришлось бы идти на поклон, а до Сакра-ди-Сан-Мигеле путь не ближний. Хотя, вот-вот начнется мистерия, и отец Жерар точно не пропустит такое зрелище.

– Есть дело, – сказал отец Жерар, едва поздоровавшись.

– Как удачно, – ответил дон Убальдо, – У меня тоже к тебе есть дело.

– Мне надо убить одного человека.

– Местного?

– Приезжего. Колдуна и чернокнижника. Не люблю, знаешь ли, эту публику. Некий алхимик Иеремия Вавилонский, который на самом деле не тот, за кого себя выдает, устроился к отцу Августину мастером фейерверков на мистерии. Его надо убрать.

– Искренне не любишь, или положение обязывает не любить?

– И то, и другое.

– Понимаю. Алхимик так алхимик. Колдун и чернокнижник? Может, тебе бы проще было в инквизицию его сдать?

– Инквизиция нанесет репутационный ущерб моему брату во Христе отцу Августину, а я этого не хочу.

– Тебе сильно срочно надо?

– Он участвует в мистерии, там планируется что-то с фейерверками. Надо, чтобы он не покинул город сегодня после мистерии.

– Ты про ту мистерию, что ставят аббат с викарием?

– Конечно.

– Ну да. Инквизиция не побежит хватать по доносу алхимика, находящегося под покровительством викария и аббата.

– Побежит. Но сначала пойдет поговорить с викарием и с аббатом. Просто из вежливости. А мне некогда. Мне надо, чтобы сегодня его уже не было.

– Хорошо, Жерар. Сегодня алхимика не будет. Но у меня к тебе просьба.

– Какая?

– Мне нужно отправить из города в безопасное место Филомену и внуков. И самому тоже отсидеться.

– Ты во что-то влип, сын мой?

– Пока нет, но влипну, начиная с завтра.

– Что же, святая обитель всегда предоставит укрытие нуждающимся. После завершения мистерии мои люди заберут Филомену и внуков. Найдем какую-нибудь телегу, не вопрос. А ты, наверное, своим ходом доберешься?

– Я-то доберусь.

– Ну и отлично.

Поговорив с отцом Жераром, до Убальдо отправил посыльных к своим caporegime. Надо хорошо подготовиться к этому вечеру. Потом пришел к Филомене.

– Доченька, твой муж не успел приехать, как влип уже в несколько историй.

– Он совсем меня не любит, – ответила Филомена, – Я думала, он приехал ко мне, а у него сплошная работа.

– Его голову оценили в сто дукатов. Официально. Завтра об этом объявит глашатай на площади.

– Ой!

– Вот тебе и ой. За сто дукатов люди, которых я считаю своими, продадут не только родную мать, но и меня. А вас с Антонио и подавно. Поэтому ты с детьми сразу после мистерии сядешь в телегу к отцу Жерару. Поживете пока у него в Сакра-ди-Сан-Мигеле.

– В мужском монастыре?

– Это не монастырь, а аббатство. Оно построено специально для того, чтобы принимать путешественников. И дам в том числе.

– Ну ладно, – надула губки Филомена, – Но с Антонио мне нужно серьезно поговорить. Мы ведь решили, что он оставит в Генуе свою прошлую жизнь и своих старых врагов.

– Будете живы – хоть заболтайтесь.

К дому дона Убальдо подтянулись подручные.

– Так, парни. У меня много задач и все разные. Начнем с той, что для всех. Есть такой Антонио Кокки, фехтмейстер из Генуи.

– Твой зять? – спросил кто-то слишком умный.

– Да, – поморщился дон Убальдо, – Он поссорился с некоторыми влиятельными людьми. Ко мне приходил декурион и просил, чтобы Антонио сдался по-хорошему в руки правосудия. Антонио должен бы сидеть тихо как мышь в норе, но чует мое сердце, что его найдут и выкурят. Поэтому кто его встретит, передайте, что я прошу его пойти к декуриону и сдаться. Так будет лучше для всех.

– А что те люди, с которыми он поссорился? Ты с ними тоже поссорился?

– Верно, малый. Я с ними тоже поссорился, но они об этом пока не знают.

– Местные?

– Нет. Генуэзцы.

– Это не те, которые вчера побоище устроили у церкви святого Валентина?

– Те. А может и еще какие-то.

– Так давайте их подожжем и пограбим. Никто на нас не подумает. Они же сами какую-то частную войну с кем-то начали. Точно ведь не с вашим Антонио.

– Почему ты так думаешь?

– Ну он же у тебя не дурак, чтобы в Турине свою личную войну начинать без твоего разрешения. Он скорее из тех, кто продает свой меч.

– Верно, – хмыкнул дон Убальдо, – Парни, вы все правильно поняли. Мы подожжем генуэзцев не потому, что Антонио продал свой меч каким-то их врагам, а потому что они сами начали частную войну с нанимателями Антонио. Сами вчера грубо и нагло нарушили общественный порядок и подставились под предсказуемый ответный удар. Не знаю, как отомстят их истинные противники, но у нас есть возможность пограбить генуэзцев, чтобы те обвинили не нас, а других гостей города. Которых сами же и спровоцировали. А то я обещал декуриону, что все будет тихо, и мы все грустно смотрим, как мимо нас протекают реки золота.

– Кого жжем? – спросили разбойники.

– Не Адорно. Адорно генуэзские живут у Адорно туринских. Их не трогать. Фрегозо, Гримальди, Спинола, Фиески – найти и поджечь. Но не прямо сейчас. Подготовиться заранее, а поджечь когда они вернутся с мистерии. Не прерывать же мистерию на самом интересном месте.

– Почему бы и не прервать?

– Потому что мы с Филоменой хотим ее посмотреть! И для вас, ребята, тоже будет, чем заняться. Слушайте дальше.

– Слушаем, дон Убальдо.

– Мне надо отвлечь внимание во время мистерии. Для некоторых библейских сцен на площадь выкатят клетки с медведем и со львом. Надо будет открыть клетки и выпустить зверей.

– А если звери не захотят выходить?

– Разве ты бы остался в клетке, если бы тебе предложили выйти? То-то же. Так вот. Я, конечно, обещал декуриону не шалить, но не могу упустить случай. Когда из клеток выскочат лев и медведь, в давке можно будет хорошо пограбить зрителей, особенно приезжих. Не все сообразят, что кошелек срезан, а не потерян. Если кого из вас поймают с поличным, то в толпе не удержат.

– И нам потом ничего не будет?

– Мы уже сидим тихо с начала каникул. И будем так же тихо сидеть до той поры, пока гости не разъедутся. Свалим все на заезжих гастролеров, которые явились без спросу, в панике отработали на раз и свалили из города. Все понятно?

– Да, дон Убальдо!

– Все свободны. Кроме тебя.

Разбойники разошлись. Остался один.

– Во время паники на мистерии ты должен устроить смерть одного человека.

– Благородного?

– Нет. Колдуна и чернокнижника. Алхимика. Он будет участвовать в постановке, но за кулисами и не на виду. Чтобы туда попасть, надо отвлечь внимание. Там участвовать в каком-то кулачном бою нанялись люди отца Жерара, спроси у них, они вам покажут алхимика.

– Они нас не сдадут потом?

– Нет. С чего бы монахам вступаться за колдуна и чернокнижника. Вам сам Святой Петр это дело зачтет. Когда откроются клетки, всем станет не до вас. Тык ножиком – и готово. Понятно?

– Понятно. А если попадемся?

– Значит, сами дураки. Главное, добейте. В оправдание скажите, что фейерверки суть демонические огни, а колдунов надо убивать из богоугодных соображений. Повесить не повесят, а дальше я вас прикрою.

– А нельзя как-нибудь потом, по-тихому?

– Нельзя. Было можно, но момент упущен. Надо сегодня до того, как он сбежит из города.

– Ладно, дон Убальдо. Мы все сделаем.

11. Глава. 27 декабря. Невидимый слон наносит ответный удар

Утром двадцать седьмого Дино сходил по делам, с кем-то поговорил и вернулся.

– Сеньор приглашает Вас к себе, – сказал он Кокки.

– На высшем уровне, с почетным караулом и оркестром?

– Нет, как можно тише. Он сидит дома, принимает доклады и никуда не высовывается. На всякий случай посидите с ним. У нас каждый человек на счету. Особенно, каждый человек с мечом. Мало ли кто на кого еще нападет.

Фуггер не стремился быть ближе к центру событий. Для штаба сняли целый отдельно стоящий дом в пригороде. Будет что-то важное, придут и доложат. Кроме Старшего, там разместились секретарь, камердинер и пятеро охранников, по совместительству выполнявших задачи посыльных и конюхов.

Четверть часа верхом от ворот Палатин, ферма на берегу речки Дора-Рипария, впадающей в По. Двор огорожен невысоким забором. Внутри приличный каменный дом в два этажа, конюшня, хозяйственные постройки.

Часовой у ворот. На террасе под навесом еще трое вооруженных людей играют в кости. У стены стоят две аркебузы с дорогими колесцовыми замками.

В Турине в полдень началась мистерия. Кокки хотел бы посмотреть, но увы, не судьба. Тем более, что секретарь Фуггера сходил на плановый сеанс связи в лавку у ворот Палатин и принес новость, что дорогому зятю в ближайшем будущем надо лежать на дне и не всплывать, а лучше и вовсе покинуть Турин.

Фехтмейстер подтащил к камину кресло и уселся поудобнее, протянув ноги к теплу.

Фуггер ни на какую мистерию не собирался. Секретарь расстелил на столе у окне какую-то схему на больших листах. Они вдвоем поводили по схеме пальцами, потыкали карандашами. Негромко говорили по-немецки. Выглядело, будто не то решают головоломку, не то планируют битву.

Похоже, до решения еще далеко. Судя по тону, с которым закончилось обсуждение. Секретарь свернул схему и убрал ее в большую черную сумку. Кокки обратил внимание, что на столе ничего не осталось. А ведь для многих людей умственного труда характерно иметь рабочий стол, заваленный бумагами. Похоже, они тут готовы в любой момент покинуть дом.

Фуггер сам пододвинул второе кресло к камину и сел рядом.

– Иногда полезно обсудить сложные вопросы с умным человеком, который может посмотреть свежим взглядом, – сказал он.

– К Вашим услугам, – ответил Кокки, – Смотреть свежим взглядом намного легче, чем применять Высокое Искусство. Никаких долгов перед людьми и перед Господом.

– Будущее зависит от настолько многих событий, что я не могу просчитать их умом. Но я доверяю чутью. Ночью голова тоже соображает, и во сне я иногда вижу верные решения вопросов, которые я не смог решить, раздумывая над ними днем, – сказал Фуггер.

– В фехтовании тоже бывает, что только чутьем можно отразить удар, который не видишь глазами, – согласился Кокки.

– Вчера мне снова снился невидимый слон, которого я видел краем глаза, и он исчезал, когда я пытался разглядеть его двумя глазами. Я снова прыгал на него вслепую и пытался поймать. Но я проваливался как сквозь плотный дождь.

– Этот слон Вам снится постоянно.

– Под видом слона мне снится Италийская Конфедерация, которую хотят создать некоторые важные люди.

– Вы не хотите, чтобы мы тут перестали воевать друг с другом, с королем и с императором? Вам выгодно зарабатывать на войне?

– Вы очень поверхностно смотрите на политику, Антонио. Что бы ни происходило в Европе, внутренние войны, внешние войны или гипотетический мир всех со всеми, люди не перестанут пользоваться деньгами.

– Императоры не перестанут пользоваться деньгами.

– Очень поверхностное мнение. Мы кредитуем императора не потому что мы принципиальные сторонники кредитовать императоров в ущерб кредитованию кого-то другого. Карл дает нам возможность получить выгоду, как давал и его предшественник Максимилиан. Императоры заставляют мир вертеться, а финансисты имеют долю с оборотов.

– В войну мир вертится быстрее?

– Не знаю. Мне не с чем сравнивать. Я еще не видел достаточно продолжительного периода без войн. Европе воюет всегда. Нет, я не возражаю, чтобы у вас тут был мир. Мне просто не нравится, под чьими знаменами собирается конфедерация. Все эти люди только и делают, что вступают в союзы друг против друга в различных комбинациях. Или их всех съест кто-то один, и у нас с императором появится новый сильный противник на южных границах. Или проект развалится, и мы снова увидим на карте лоскутное одеяло. Разница в том, что существующее лоскутное одеяло мы в целом можем просчитать и предсказать. Построить финансовую стратегию и, по крайней мере, не уйти в убыток.

– То есть, вы принципиально не заинтересованы в переменах, прогрессе и развитии?

– Мы заинтересованы в тех переменах, прогрессе и развитии, которые мы взвесили, измерили и не сочли легкими.

– Это каких?

– Император Карл дает нам возможности, а Италийская Конфедерация не дает. Позвольте не пересказывать все расчеты.

– Верю на слово. Достаточно понятное объяснение. Только я не пойму, при чем тут чутье, которое показывает невидимым слоном очень даже видимого слона, которого вы уже взвесили, измерили и признали заслуживающим максимального внимания.

– Вы предположили, что я хотел бы больше войны в ваших чудесных краях.

– Не так.

– Неважно. В случае с Конфедерацией я как раз хотел бы меньше войны. Я хотел бы устранить Конфдерацию с минимально возможными усилиями. Поэтому чутье показывает мне, что у этого слона нужно извлечь сердце, и он исчезнет.

– Вы уже рассказывали сон про золотое сердце.

– Да. Я думал, что сердце слона – это королевское золото. Если мы лишим части финансирования французскую армию и провалим профранцузскую партию на конклаве, то Франциск отступит обратно за перевалы, а у д’Эсте и иже с ним пропадет необходимость балансировать между королем, Папой и императором. Всем сразу станет достаточно хороших отношений с Карлом Пятым.

– Но сердце это не золото?

– Получается, что нет. Сердце это кто-то из ключевых фигур. Может быть, Альфонсо д’Эсте. Может быть, Луиза Савойская. Не знаю.

Фуггер развел руками.

– Что скажете? – пауза затянулась, и он поторопил собеседника.

– В Вашем вещем сне я вижу существенное отличие от сурового материального мира, данного нам в ощущении, – сказал Кокки, – Этот Ваш слон. Италийская Конфедерация. Если предположить, что Конфедерация это слон, то он пусть невидим, что, кстати, тоже спорно, но вовсе не бесплотен. Он состоит из плоти и крови смелых людей, из камня крепостей отсюда до Феррары, из корабельного дуба, из генуэзского и папского золота, из миланской стали, из бронзы феррарских пушек. Не боитесь, что слон, которого Вы руками Марты и де Круа дергаете за хвост, за хобот и за бивни, однажды увидит, куда тянутся ниточки от марионеток и нанесет ответный удар по кукловоду?

– Я это предусмотрел, – ответил Фуггер, – Нам просто надо быть еще более невидимыми, еще более стальными и достаточно ловкими, чтобы проскакивать у него между пальцами. Я доверяю своему деловому чутью, и если оно показывает мне противника в виде слона, значит, он тяжеловесен и неповоротлив.

– Тревога! – крикнули со двора.

Щелкнула арбалетная тетива. Звук, легко узнаваемый для генуэзца. Щелк! Щелк! Бабах! – это уже аркебуза. Заорал раненый, зазвенели мечи.

Кокки вскочил.

– Стой, – приказал Фуггер.

– Вместе легче отбиться, – сказал Кокки.

– Если они пропустили врагов в упор, то уже мертвы, – возразил Фуггер, – Во дворе нас перестреляют, поэтому примем бой в доме. Они не пойдут на штурм с арбалетами.

Секретарь и камердинер откуда-то вытащили аркебузы и уже забивали заряды. Кокки подумал, что внешняя охрана держала оружие заряженным на всякий случай и по случаю мокрой погоды меняла заряды свежие каждый день, а то и каждую смену. Но эти двое определенно бойцы «на черный день», хотя оружие тоже под рукой и заряжают они очень ловко. Скорее всего, где-то в доме спал охранник, которому предстояло дежурить ночью.

– Бабах! – жахнуло за стеной и более громко.

Вот и он. Уже проснулся и схватил готовое к бою оружие. В ответ заорали несколько голосов. Кокки не выдержал, распахнул дверь и выскочил с мечом в коридор.

– Не стрелять! Переговоры! – крикнул через решетчатое забрало человек в полном доспехе.

Он заслонял остальных и держал в правой руке меч, а в левой маленький щит-баклер.

– Назад! – скомандовал Фуггер.

Кокки недовольно убрал меч и отступил в комнату. Фуггер стоял посередине, а секретарь и камердинер куда-то спрятали свои аркебузы и встали у задней стены, держась друг за друга, как перепуганные крестьяне.

Первым вошел латник. За ним – Просперо Колонна. Кокки видел его на турнире, поэтому узнал. Солидный, бородатый, сердитый.

– Так-так-так. Герр Антон чертов Фуггер собственной персоной, – сказал Колонна.

– Что с моими людьми? – спросил Фуггер.

– Черт с твоими людьми.

– Я серьезно спрашиваю.

– Я не менее серьезно отвечаю. Твои люди на пути в ад. Можешь на меня в суд подать.

– Зачем ты здесь?

– Защищаю свои интересы. Не ждал? Не у тебя одного работает разведка. Что, копаешь под нас с Помпео? Мы же с тобой должны быть на одной стороне, или не так? Зачем ты послал ко мне эту рыжую, которую ищет вся Генуя? Чтобы поссорить меня с генуэзцами? Не вышло.

– Прошу обращаться ко мне повежливее, мой дядя – имперский граф.

– Уже твой дед – жалкий простолюдин, а я потомок князей Салерно. Поэтому это ты должен обращаться ко мне вежливо, а не я к тебе.

– Я всегда на стороне императора, а ты?

– Я за него жизнью рискую. Я для него города беру. А ты пытаешься на ровном месте поссорить меня с друзьями.

– Во-первых, не такие уж они все тебе друзья.

– Вот как! Ну уж побольше друзья, чем заезжие немцы. Ты в курсе, что твоя рыжая отметилась во вчерашнем ночном побоище на стороне Медичи?

– И побольше друзья, чем император? – Фуггер не стал спорить про Марту, будто она не его.

– Ты на что намекаешь?

– На ваш с д’Эсте проект Италийской Конфедерации.

– Нам нужно перестать воевать друг с другом в чужих войнах.

– Вы все равно не перестанете.

– Можешь просто не лезть не в свое дело? Смысл вашей ростовщической жизни – сидеть на жопе ровно в своем Аугсбурге и одалживать денег императору, когда он попросит.

– Не могу. Императору не нужно, чтобы его полководцы загребали под себя земли, которые завоевывают.

– Ничего я не загребаю. Милан достанется Лодовико Сфорца, спроси у императора, если не веришь.

– А Генуя?

– Французский губернатор переименуется в дожа.

– А Рим?

– Я знаю, что вы, Фуггеры, и в Риме под нас копаете. Зачем?

– Император сомневается, что ваша конфедерация войдет в Священную Римскую Империю.

– Я поверил бы, если бы услышал это от него самого.

– Твое право.

– На самом деле, ты защищаешь не интересы императора, а интересы Венеции в ущерб интересам императора.

Фуггер вздрогнул, но не попытался опровергнуть. Колонна усмехнулся.

– У меня разведка работает не хуже, чем у тебя, – сказал он, – Я-то от Венеции до Милана у себя дома, а ты здесь просто заезжий купец.

– Посмотрим, кто станет Папой, – ответил Фуггер.

– Кардинал Помпео Колонна, конечно. Шиннер, Фарнезе, Медичи? Даже слушать смешно.

– У нас с императором есть свой кандидат.

– Если ваш кандидат не говорит с детства на высокой латыни и не родственник десятку старых духовных семей, то лучше бы ему и вовсе не появляться в Риме.

– Посмотрим.

– А пока что посиди-ка у меня в гостях до завершения переговоров и конклава.

– Вынужден тебе отказать.

– Не заставляй моих парней уводить тебя силой.

– Ты не посмеешь. Я буду жаловаться императору.

– Посмею. У тебя даже личного дворянства нет. Ты сам-то сколько раз говорил с императором? Может, ты для него города брал?

– Не заставляй меня оказывать вооруженное сопротивление.

– У тебя один телохранитель весьма простолюдинского вида.

Кокки неспешно вытянул меч из ножен.

– Взять его! – скомандовал Колонна и вышел из комнаты, чтобы не мешать своим браво.

Миланцы не потащили в дом арбалеты с их широкими дугами, а аркебуз у них и вовсе не было. Все выстрелы Кокки приписал охране.

Он атаковал первым. Когда противников много, нельзя отдавать инициативу. Шаг влево, левая ладонь сбивает вправо колющий удар латника, правая рука наносит короткий удар мечом в правое подколенное сухожилие.

Повернулся на левой ноге, толкнул падающего латника. Поставил правую и парировал удар второго, держа меч острием вниз. Тут же повернул руку и ударил в лицо быстрее, чем противник успел отбить.

Третий хорош. Один, два, три удара не проходят в цель.

Фуггер бросил в нападающих стул и прыгнул под стол. Камердинер и секретарь схватили свои аркебузы, которые поставили за стул, завешенный плащом.

Большая ошибка – перейти к разговорам раньше, чем разоружить свиту врага.

Третий увидел стрелков и заметался. Кокки не дал ему разорвать дистанцию и сбежать. Бабах! Бабах! Комнату заволокло дымом. Первая пуля порвала рукав, вторая попала в живот. Не жилец. Во всяком случае, не боец.

На Кокки насели двое противников, умевших работать в паре. Он отбивался мечом и кинжалом и отступал к двери черного хода.

Фуггер открыл дверь. Оттуда выскочил еще один миланец. Секретарь оттолкнул господина и сам получил укол широким лезвием в грудь. Камердинер ударил врага прикладом в лицо, отшвырнул в сторону, но вслед за этим миланцем появился еще один, который резанул камердинера по шее.

Кокки оказался между тремя противниками. До того, что сзади, три шага. Он повернулся, молниеносно преодолел это расстояние, взял защиту кинжалом, пронзил миланца насквозь и тут же повернулся вместе с трупом на мече, загораживаясь от двоих врагов.

Хорошо, что не спиной к двери. Там скрипнул пол, еще кто-то шел на помощь. И с «парадного» входа вбежали еще двое.

Толкнул убитого в сторону одного из ближних миланцев. Тот отступил назад, запнулся о чье-то тело и упал. Труп тоже повалился на пол, увлекая за собой засевший в груди клинок. Кокки выпустил рукоять.

Защита кинжалом берется как защита мечом. Нижней частью клинка и перекрестьем. Ну и что, что левой рукой. Как мечом, Кокки отвел вражеский клинок влево и ударил ногой. Левой ногой наступил на правое колено, согнутое в выпаде.

Враг упал. Кокки ударил левым плечом в открытую дверь черного хода, почти упал на нее. Прижал не успевшего проскочить миланца. Главное, прижал ему к телу правую, вооруженную, руку. Схватил за кисть, а кинжалом в левой уколол под подбородок. Вырвал меч из слабеющей руки.

Ногой распахнул дверь, за ней никого.

– Уходим!

Фуггер выскочил в черный ход. Перед Кокки остались двое. «Новые», которые вбежали уже после выстрелов. И не нападали. Струсили? Или тянут время?

Латник сидит на полу, держась двумя руками за подрезанную правую ногу. Чуть дальше раненый в голову сидит на лавке, подняв руки к лицу. Кровь течет из него как из поросенка, заливая рукава и грудь светло-серого дублета.

На полу рядом с латником лежит еще живой подстреленный достойный боец. Ближе к черному ходу тела секретаря и камердинера, мертвый миланец, еще один. Осторожно поднимаются двое недобитых. Оба как-то задницами по полу отползли подальше и встают на ноги, вытянув мечи перед собой.

В «парадный» вход заглянул Просперо Колонна.

– Ну что вы! – рявкнул он.

«Новые» атаковали одновременно, и Кокки просто ушел от них в дверь спиной вперед. Они замешкались, ведь в дверной проем пролезет только один за раз. Столкнулись боками, левый шагнул в проем.

Атака, защита. Кокки зажал вражеский клинок мечом и кинжалом, с усилием отвел в сторону, высвободил свой меч и ударил в сердце. Готов!

Боятся. Дальше короткий узкий коридор, им надо войти в дверь, согнувшись, перелезть через труп и биться по одному. Никто из оставшихся уже не уверен, что он справится один на один.