Текст книги "За кулисами в Турине (СИ)"

Автор книги: Алексей Зубков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

2. Глава. 25 декабря. Литейка

Утром двадцать пятого Симон и Пьетро разгрузили телегу в Санта-Мария-ди-Карпиче. Пьетро сложил слитки в угол кузницы и для себя положил рядом матрас, набитый соломой.

Монахи отложили все дела и занимались подготовкой костюмов и декораций. Вчера вечером из города привезли костюмы, оставшиеся у гильдий ремесленников от прошлых мистерий. Тодт по подсказкам Устина рисовал на больших холстах татар и Московию. Татары в халатах и с саблями выглядели как настоящие. Московия как сказочная страна.

В течение дня Устин несколько раз выводил монахов на боевые занятия. Вечером всех, а днем небольшими группами. Отца Августина, Мятого и францисканца Николя учил отдельно каким-то русским ударам, нетипичным для местного рыцарства.

Симон же при помощи Пьетро занялся слитками. Разжечь горн, положить пару слитков в тигель с крышкой, накапать сверху святой воды, придержать крышкой горячее золото и слить олово в ящик с песком. Скинуть золото в другой ящик с песком. Остывающие слитки золота Пьетро отодвигал к краю, а потом перекладывал в сундук из-под реактивов для фейерверков. До сиесты оприходовали двадцать пять слитков и решили сделать перерыв.

Могли бы успеть больше, но утром трое разных посыльных привезли заказанное вчера для фейерверков. Порох, бумагу, бечевку и прочими составляющие, которые можно купить на месте. Магистр составил список еще в Генуе. Симон даже забеспокоился, успеет ли и закончить с литьем, и не подвести заказчика с фейеркерками.

Обедать Симон и Пьетро отправились вместе со всеми, как положено по расписанию. Сегодня повар приготовил варварское блюдо «плов».

В честь завершения рождественского поста отец Августин благословил Устина и повара приготовить скоромное блюдо для дегустации. Баранину, лук и морковь купили легко. Большой котел подошел как родной.

Разделали барана. Вытопили жир. Обжарили мясо и морковь. Сложили все вместе, засыпали луком. Выложили поверх зирвака рис, залили водой.

Устин почти угадал, сколько надо в плов залить воды, но пришлось немного добавить. Рис сварился. Из пряностей добавили барбарис, изюм и чеснок. Насчет изюма Устин сомневался, но Книжник настоял.

– Слушай, а хорошо вышло, – сказал повар, снимая пробу, – Небогоугодно, ибо нехристи придумали, но вкусно.

– Хорошо, согласился Устин, – Почти как татары готовят.

– Какая экзотика! – сказал отец Августин, – Но вкусно.

Только после того, как высказался старший, похвалили и остальные.

– Только запивать надо, и лучше теплым, – сказал Устин.

– Вот! Как чувствовал, – сказал повар и поставил на стол горячую кастрюлю.

– Что это? Глинтвейн? – спросил аббат.

– Нет. Сбитень. На вине. Русские наших трав не знают, а у нас русских трав нет. Я просто меда побольше положил. За счет коннетабля что бы не положить.

– Сладко. И горячо. Но хорошо. Поговори с поваром епископа, чтобы того и другого господам подать. И нам котел сделаешь.

– Да как я все успею? Мне еще Змия играть. И в кулачный бой.

– Завтра едем к викарию, все обсудим.

Вечером в ворота постучался Фредерик. Невежливый привратник уже устал, и пропустил его без пререканий. Последние дни в аббатство постоянно сновали то рыцари, то грузы от рыцарей, то гонцы от рыцарей. Пару раз привратник получил подзатыльников от аббата и пару раз от гостей.

– Как там у вас? – спросил Фредерик Симона.

– Вот, – Симон открыл сундук, – За сегодня пока сорок пять из семидесяти трех. Пьетро не даст соврать. Было семьдесят пять, два расколдовали в Тортоне. Можете забирать.

На дне сундука беспорядочно лежали золотые кирпичики, сплющенные кирпичики, рубленые кирпичики. Общим объемом где-то полведра, может чуть больше.

– Было сто, – сказал Фредерик.

– Из них двадцать пять – чистый свинец. Для маскировки. А семьдесят пять – золото, заколдованное в свинец.

– Как ты их отличаешь?

– Сбрызгиваю святой водой.

Симон мог бы уже и не врать про колдовство. Сейчас Фредерик бы его не убил, если бы узнал, что слитки «свинца» это просто слитки золота, залитые оловом в формах для мерных слитков свинца. Просто не хотелось признаваться, что обманул в Тортоне.

Фредерик взял сундук за ручку, присел, попытался оторвать край от земли и приподнял едва на ладонь.

– Тяжелое. Никогда не привыкну, какое оно тяжелое. Это ведь не все?

– Сорок пять, – повторил Симон, – Осталось еще двадцать восемь. Сегодня будем лить, пока стоим на ногах, и точно все не успеем. Завтра надо в первую очередь показать отцу Августину фейерверки, а потом закончим.

– Не будь я повар, спина бы отвалилась, – сказал Пьетро, – И так еле терплю.

– Завтра турнир, – задумчиво сказал Фредерик, – Допустим, увезти я все смогу, если возьму твоего мула. Ты ведь ехал всю дорогу с мешками при седле. Распихаем равномерно, разбавим какими-нибудь твоими одежками, чтобы мешки не выглядели подозрительно тяжелыми и пустыми.

– Сделаем, – кивнул Пьетро.

– Но завтра турнир, и я там должен быть. Кто будет охранять золото, которое я увезу, если Пьетро нужен здесь, чтобы закончить с отливкой и помочь с фейерверками?

– У Вас разве назначены поединки? – спросил Пьетро.

– Нет. Но у дяди Максимилиана – да. Если он жив, он обязательно сразится с Маккинли. Я даже не знаю, где дядя. Довез он свое золото или не довез.

– Кстати, мы здесь встретили Тодта и Мятого, – сказал Симон, – И Книжника.

– Где? Они в Турине? – удивился Фредерик.

– Они не просто в Турине, а прямо здесь, в аббатстве. Я не стал расспрашивать, мне и не положено это знать, но Тодт сказал, что приехал с обозом из Монцы. Стоит ожидать, что мессир Максимилиан свою миссию выполнил.

– А Книжник? Да, он же уехал с Устином и Сансеверино. Что он здесь делает?

– О, мессир. Аббатство ставит мистерию про Рождество в Московии не просто так, а потому что в свите Галеаццо Сансеверино приехал рыцарь оттуда. Не посол, а с частным визитом. Ваш Книжник у него переводчиком. Мессир Юстиниан рассказывает монахам про Московию.

Фредерик ощутимо обрадовался. Ничего не сказал, но как будто просиял, и в темной кузне стало светлее.

– Я сейчас поговорю с Тодтом, – сказал он.

– Тодт, кстати, не знает, что мы с Вами в Турин вместе приехали, – сказал Симон, – Я ему не говорил.

– Пусть не знает. Я не обязан ему что-то объяснять.

Фредерик собрался идти, но Пьетро его остановил.

– Мессир Федериго, что с грузом решим? Как передавать, где хранить?

– О, дьявол! Чуть не забыл. Сегодня я ничего не заберу, и завтра тоже. Мы с Карминой это обсуждали. Она сказала, что я не смогу полноценно вести переговоры, если у меня в голове будет крутиться мысль, что груз лежит на постоялом дворе без охраны. У меня только один надежный друг, и это ты, Пьетро. Поэтому я не могу забирать отсюда груз по частям. Ты, дорогой мой шурин, остаешься при грузе до полной готовности и не выпускаешь его из виду. Потом мы вместе его увезем.

– Мои двести дукатов, – напомнил Симон, – Моя невеста и моя свадьба.

– Когда заберем груз. Не раньше.

– Это когда?

– Чтобы не вызывать подозрений, я не буду ездить сюда лишний раз. Завтра к вечеру будет готово?

– Да.

– Если говорить о подозрениях, – сказал Пьетро, – То лучше увозить не во вьюках, а на телеге. Мы много всего выгрузили, и никто не удивится, если мы много разного погрузим, когда будем уезжать. И лучше уезжать, когда здесь не будет такой суеты, как последние дни.

– Это когда?

– Послезавтра будет мистерия, к которой все так готовятся. Все монахи пойдут туда, останется, может быть, несколько человек. Провинившихся, старых, больных или по жребию. Чтобы присмотреть за хозяйством и отпугнуть случайных воришек.

– Ты остаешься.

– Да, я тоже остаюсь. Симон пусть договорится, чтобы в ворота пропустили нашу телегу. Я ее нагружу без лишних глаз и буду ждать вас с Симоном из города. Симон передаст кузню кузнецу, покажем, что ничего не пропало, и мы с ним сразу уедем.

– В ночь? Не подозрительно?

– Нет, – вступил Симон, – Мне нравится. Я сегодня проболтаюсь, что ко мне приедет невеста. Вы после мистерии приедете с Маринеллой, все увидят, что я не обманываю. А я скажу монахам, что мы поженимся, и я всех приглашаю на свадьбу.

– Когда планируешь свадьбу?

– Маринелла очень страдает. Она, с одной стороны, хочет настоящую свадьбу со всеми родственниками, всеми друзьями и всеми ритуалами. С другой стороны, она боится, что со мной что-то случится, а она останется как дура не замужем и с ребенком. Я готов уже обвенчаться хоть прямо сразу. Вот она за мной приедет, и прямо здесь в аббатстве.

– Ну, это уж слишком поспешно.

– Я имею в виду, что я честный человек и женюсь. Как только Вы, мессир, меня отпустите. В тот день, который выберет невеста.

– Я тебя заранее благословляю, – сказал Фредерик, – Пойду, поговорю с Тодтом.

Фредерик ушел.

– Продолжаем, – сказал Симон и зажег еще десяток свечей.

В чем-чем, а в свечах в аббатстве недостатка не было.

– Сдается мне, ты не заколдовал золото, а просто залил его свинцом, – сказал Пьетро, – А со святой водой просто дуришь нам голову.

– Без святой воды колдовство не расколдуется.

– Ты три раза пропустил святую воду. И все пошло точно так же. Можешь больше не тратить время на эту ерунду. Я только не пойму, как у вас вес сошелся. Золото же тяжелее свинца.

– Это олово, – ответил Симон, – Со свинцом правда не сошлось бы по весу, а с оловом сходится, если подобрать пропорцию.

– И ты нам с этим колдовством голову морочил? Знал бы, задушил бы хитреца еще там.

– А потом что? Где бы вы с мессиром Фредериком нашли кузню? Еще чтобы вас там пустили поработать и не подглядывали.

– За деньги все можно найти.

– И ты бы сам перелил? Один? Или с рыцарем?

– Я так-то повар, не белошвейка. Пироги и супы как-то таскаю из печи на вытянутых руках, не роняю.

– Ты бы взял неподходящий тигель, неправильно бы выбрал жар в горне, сжег бы всю кузню и олово бы себе на ногу пролил. И копался бы три дня. А со мной вот тебе кузня, и завтра уже все будет готово.

– Не все. Золото, допустим, в сундук влезет, крышку закроем и замок повесим. А с оловом что делать? Его тут с три ведра. Хорошо, что льем в ямки в песке и убираем отливки.

– Сложим его сверху в сундук.

– Мы же сундук потом не поднимем.

– Его и не надо поднимать. Мы внесли сундук и вот он стоит. Закроем, замок повесим. Унести не унесут, а ломать, думаю, не станут.

– Ты тоже подумал про этих, которых называют бывшими францисканцами, а выглядят они как бывшие разбойники?

– Ага.

– Буду смотреть в оба.

– Тут все смотрят в оба. Их уже из винного погреба турнули и из кладовой. Кузнец сказал, кого поймает в кузне, руки-ноги оторвет.

– Они сами кому хошь оторвут.

– Отец Жерар поклялся, что его люди не ищут, где чего стащить, а любопытствуют из благих побуждений. Учатся, как надо правильно хозяйство вести. И что за любую пропажу он заплатит без спора, даже если виноваты будут не его монахи.

– Больше похож на атамана, чем на приора. Можешь не верить, но я атаманов повидал на своем веку. Нет, я понимаю, что и атаман, и приор по-своему начальники. Авторитет там и все такое. Но нутром чую.

– Как думаешь, если бывший атаман в монахи подастся, он быстро поднимется?

Пьетро задумался.

– От удачи зависит, – ответил он, – Если в монастыре прислуживаться надо и задницы лизать, то вообще не поднимется, скорее уйдет. А если в обители какие-то работы идут и нужен дельный капокантьере, то полетит наверх, как душа святого в рай.

Писать при свечах Тодт не любил. Зрение не позволяло. Поэтому он выбрал для творчества одно из немногих мест внутри стены аббатства, куда допоздна попадали солнечные лучи. Поставил раму, натянул холст и творил.

Поскольку декораций предстояло сделать несколько и быстро, то Мятого Тодт тоже приспособил к делу. Руки у него совершенно не были заточены под ремесло, но с грунтовкой холстов он справлялся приемлемо. Учитывая, что декорации делаются на один раз, и строгий заказчик не будет придираться к мелочам.

Устин после дневного визита к Палеологам провел короткое занятие по строевому бою и наведался к Тодту, чтобы объяснять, как выглядит Московия и как выглядят татары. Тодт написал татар с темными лицами, как мавров. Русский настаивал, что татары лицом бледные, и надо переделать. Тодт говорил, что публика привыкла мусульман видеть смуглыми. Сошлись на том, что Тодт добавит татарам такие усы и бородки, как покажет Устин.

Незадолго до появления Фредерика к Устину приехал паж от Сансеверино. Паж помог Устину правильно надеть его новый придворный костюм и сопроводил его на королевский прием в Монкельери.

– Рад Вас видеть живым и невредимым, – сказал Тодт.

– Взаимно, – ответил Фредерик.

Мятый поприветствовал рыцаря стоя и вопросительно взглянул на Тодта. Уйти или остаться?

– Сиди, – сказал за Тодта Фредерик, – Ты все знаешь от начала до конца.

Тодт не стал спорить, и Мятый сел на скамейку.

– Дядя с вами? – спросили одновременно Тодт и Фредерик и уставились друг на друга.

– Вы же из Монцы? – переспросил Фредерик.

– Я действительно из Монцы, – удивленно ответил Тодт, – И я вверенную мне телегу довел. Но герра Максимилиана я потерял еще не переправе. Птичку убили, я схватил вожжи, стегнул лошадей, и мы гнали что было сил. Вторая телега и герр Максимилиан остались там. Первоначально мы собирались в Кремону, но Господь вывел нас к Монце.

– Вот же… беда какая, – чуть не чертыхнулся Фредерик, – Как думаете, он жив?

– Все в руках Господних. А Вы-то какими судьбами здесь? Доставили ту часть, что осталась на пароме?

– Увы, – вздохнул Фредерик и добавил, чтобы не позориться, – Положил ее на сохранение у епископа Пьяченцы.

– Главное, не потеряли.

Тодт не знал, за кого в текущей войне Пьяченца и кто там епископ. Но «положил на сохранение» это определенно не «утратил военно-морским способом». Не поражение, но и не победа. Армии иногда важно получить деньги не слишком поздно, пока есть еще кому получать.

– Джованни и Бруно нас предали? – спросил Тодт.

– Предали еще в Генуе. Я попал в засаду, и меня выручил добрый сэр Энтони Маккинли…

Здесь пришлось пояснить, каким образом тот самый Маккинли, который в Борго-Форнари отбил четверть обоза, оказался на берегу По напротив Парпанезе, да еще и на стороне Фредерика.

– Если уж кто рыцарь, то он рыцарь, – сказал Тодт, имея в виду, что золотые шпоры по праву даются людям высоких моральных качеств.

– Я оставил его у доктора, – продолжил Фредерик, – Доктор сказал, что серьезных ран нет, поэтому я подумал, что добрый сэр Энтони мог бы успеть в Турин к Рождеству. А если он не успеет, то я расскажу дяде Максимилиану, чтобы тот не обвинял его по незнанию в трусости.

– Значит, пойдете на турнир и будете там смотреть во все глаза?

– Конечно. Что мне еще остается?

– Кстати, тут в аббатстве готовятся к мистерии наши знакомые из Генуи. Ваш шурин Пьетро Ладри и ученик алхимика Симон. Только Симон живет под именем Магистра. А Магистра убили в Тортоне.

– Да, я с ними только что говорил.

Здесь Фредерик сделал большую ошибку. Он не удивился. Тодт не обратил внимание, а тихо сидевший рядом Мятый обратил.

Фредерик попрощался и уехал, пока совсем не стемнело. Устин отправился спать. Тодт и Мятый потащили холст под крышу. Вдруг ночью будет дождь.

3. Глава. 25 декабря. Мятый и отец Жерар

Симон и так бы не проигнорировал Тодта и Мятого и нашел бы время поговорить. Но Тодт весь день был занят. Зато первым решил поговорить Мятый. Он подошел сразу после обеда, пока Симон и Пьетро еще не вернулись к работе.

– Почему ты в Турине? – спросил Мятый, – И почему ты Иеремия? Ты же на самом деле Симон.

– Мы с Магистром сбежали из Генуи, пока не поздно, – ответил Симон, – В Тортоне Магистра убили по ложному обвинению в колдовстве.

– Он что, не колдовал?

– Тебе ли не знать. Он, конечно, колдовал, но официально его ни в чем не обвиняли. Магистр дружил с епископом, проверял монеты для менял и много чего делал полезного для уважаемых людей. Поэтому его не трогали.

Симон не хотел рассказывать Мятому слишком много, но Мятый мог обвинить его в присвоении личности Магистра со всеми вытекающими последствиями до тюрьмы включительно с последующим запросом в Тортону. Если бы Симона бросили за решетку, Фредерик явился бы за своим свинцовым золотом и, вполне возможно, устроил бы в аббатстве такую же резню, как обычно бывает, когда человек меча поссорился с мирным населением. Как было в Генуе в начале декабря, когда покойный Феникс зарезал семерых простолюдинов во дворе у церкви Сан-Донато.

Пришлось сочинять на ходу правдоподобную версию, выкидывая из реальных событий лишние подробности.

– Магистр взял все свои сбережения и много ценных вещей. На выезде нас обыскала стража. А в Тортоне нас догнал Фабио Моралья с фальшивым указом епископа Генуи.

– Указом? Разве епископ не буллы издает?

– Не знаю. Никогда не сталкивался. Главное, что пергамент такой солидный, печать на веревочке и сам Фабио Моралья со своей репутацией блюстителя закона.

– Перешел на ту сторону силы? – хмыкнул Мятый.

– Я не спрашивал. Они встали впятером и выстрелили в Магистра разными штуками, которые должны помогать против колдунов. Фабио успел похвастаться, что там была освященная пуля, серебро, пуговица от сутаны и еще что-то.

– Убили?

– Убили. Как-то угадали нужное средство. А потом они все умерли.

– Как?

– Предсмертное проклятие.

– Врешь.

– Не вру.

– Если бы колдуны могли мстить после смерти, их бы не жгли на кострах.

– Во-первых, колдунов жгут, а не вешают и не рубят головы, как раз, чтобы избежать предсмертного проклятия.

– Да? Я думал, для красоты. Символично так, очищающее пламя…

– Во-вторых, колдунов надлежит жечь с Божьей помощью. С благословения священника.

– Бог и так все видит.

– И видит, когда колдуна убивают по беспределу ради ограбления, еще и бросив тень на господнего слугу. Господь не помогает беспредельщикам.

– Вот тут поспорю. Я-то жив-здоров.

– Потому что Тодт забрал тебя из каменоломни по папскому предписанию.

– Хм. Но я же до этого как-то дожил.

– Потому что всевидящий Господь знал, что Тодту понадобятся матросы.

Симон когда-то учился в университете, да и жизнь с Магистром несколько подготовила его в плане риторики и оправдания своих интересов Божьим промыслом.

– Ну вот Тодт свою миссию исполнил, но я-то жив.

– Ты теперь веди себя прилично, греши поменьше, так еще и до старости доживешь.

– Да ну ее к черту эту старость. Как по мне, так жизнь в старости переоценена. Когда ты станешь слаб, что уд перестанет стоять, а руки не смогут отбиться от пары придурков из подворотни, так и жить уже незачем. Брошу Тодта к свиньям морским, тьфу! Что он за священник такой? Я от него ругательство подцепил, а не какую-нибудь присказку про святых.

– Можешь говорить «к свиньям господним», если хочешь присказку и не повторять за Тодтом.

– Идея!

– А насчет старости сильные мира сего с тобой не согласятся.

– Богачи, наверное, вообще возраст не чувствуют. Но я-то здесь при чем?

Вечером Мятый присутствовал при разговоре Фредерика с Тодтом. Слушал внимательно и задал себе несколько вопросов.

Первый. Почему, собственно, Фредерик оказался в аббатстве? Если он был в Пьяченце и оттуда приехал на турнир, чтобы встретить дядю Максимилиана и сэра Маккинли, кого из них он рассчитывал здесь найти на ночь глядя?

Второй. Фредерик оставил Маккинли в Пьяченце, хотя и первому, и второму надо было на Рождество в Турин. Почему они не поехали вместе?

Третий. Фредерик проехал в обратную сторону мимо Парпанезе и не узнал ничего про судьбу дяди Максимилиана. В Монце он тоже не появлялся, а то бы знал, что дядя туда не приехал. Какой крюк он сделал и почему?

Четвертый. Почему в компании с Симоном путешествует домосед Пьетро Ладри? На кого он оставил заведение? Мятый не знал, что в тот же день, когда «худший экипаж Средиземноморья» покинул Геную, таверну «У мавра» сожгли злые французы.

Пятый. Фредерик привел Кармину в дом алхимика. Алхимик и Симон уехали в Тортону. Пьетро с ними. На кого оставили Кармину? Или ее взяли с собой?

Шестой. Пьетро отличный повар, а вокруг полный город людей, которые любят покушать. Пьетро с первой попытки нашел бы работу за хорошие деньги. Почему он ведет себя как ученик алхимика? Может быть, какие-то поварские навыки подходят для алхимических задач? Или все сложнее?

Тодт и Мятый обитали в одной келье. Вообще, монахам полагается личная келья каждому, но из-за поспешной подготовки к мистерии население аббатства сильно выросло, и все свободные жилые помещения поделили по справедливости на всех вновь прибывших. Только Устин, как дворянин, получил персональную комнату.

Мятый пошел как бы в сортир, но свернул и побежал к кузне. Тихо-тихо подошел к двери. В щелочку видно, что разожжен горн. Симон что-то варит в тигле, а Пьетро держит вроде бы кузнечные клещи.

– Пятьдесят девять, – сказал Симон.

– Осталось четырнадцать, – ответил Пьетро, – Сегодня?

– Сегодня еще пару и дюжину оставим на завтра. Завтра с утра переходим на фейерверки. К вечеру надо уже готовых пару показать аббату.

Эге. Они вкалывают весь день, а за фейерверки еще не брались? Интересненько. Надо бы заглянуть. Постучаться? Нет. Заподозрят.

Мятый прикинул, насколько плохо, если Симон и Пьетро делают что-то тайное и важное, а Пьетро Ладри его заподозрит. Отбиться от Пьетро можно. И от обоих можно, а не отбиться, так убежать. Но какой интерес в том, чтобы тупо лезть на рожон? Надо будет найти время и повод, чтобы наведаться в кузню и полюбопытствовать, что такое они там варят. Может быть, мессир Фредерик соврал насчет Пьяченцы? Может быть, он перегрузил золото с парома на корабль и поднялся по реке до самого Турина? Может быть, он привел Кармину к алхимику для того, чтобы алхимик помог вывезти ее из Генуи в безопасное место? Если спросить Пьетро, здесь ли Кармина… нет. Фредерик пойдет на турнир. И, если Кармина здесь, то она выйдет в свет вместе с мужем. Завтра.

Мятый тихо-тихо отошел от кузни и наткнулся на отца Жерара.

– Тссс! – Жерар приложил палец к губам.

Мятый кивнул и остановился.

– Тебе тоже интересно, что они там варят? – спросил отец Жерар.

– Ага.

– Отойдем в сторонку, а то вдруг выйдут.

Жерар отошел, и Мятый двинулся за ним. Вместе они прошли мимо нескольких строений. Жерар заговорил первым.

– Ты недавно из каменоломен.

Мятый удивленно уставился на него.

– Подволакиваешь ногу, как будто на ней камень привязан. Бежал, или отсидел и выпустили?

– Как сказать. Вроде и сами выпустили, а вроде и бежал.

Слово за слово, Мятый рассказал про то, кем он был в Генуе, за что попал на каменоломню и как освободился по папскому предписанию. Но по золото болтать не стал.

– Почему ты с отцом Тодтом? – спросил отец Жерар, – Я смотрю, он из совсем другого теста. Он работает в охотку, а ты ведь совсем не любишь работать.

– Да я бы уже и бросил его. Просто привык. Куда я пойду? У меня ни дома, ни семьи. В шайку к кому набиться, так никого тут не знаю.

– Так уж и никого?

– Я в этом Турине отродясь не был.

– Отчего же в шайку. Можно в монастырь пойти.

– В монастырь? Серьезно? – Мятый рассмеялся, – Мне? В монастырь? Грехи замаливать?

– Монастыри бывают разные. Где-то можно и погрешить в перерыве между молитвами.

– Чего-чего?

– Я знаю одного атамана, которому нужны верные люди.

– Для больших дел?

– Для небольших. Но регулярных. На дело, погулять, снова на дело. Но нужны люди, которые умеют держать язык за зубами.

– Даже на исповеди?

– Кроме исповеди, которую принимаю я.

– Эээ…

– Не думай, что я тебя уговариваю. За вход надо будет заплатить.

– Сколько?

– Говорят, что дело считается от сотни дукатов. Много. Узнай для начала, что на самом деле делают эти, в кузне.

– И возьмете?

– Нет. Но подумаю.

– А если просто денег принесу? У меня есть, только мой кошелек у отца Тодта. Но я его отберу, если что. Надо будет, и Тодта зарежу.

– Не надо будет. Мои люди за гроши не мараются. Честно заработанное не в счет.

– Серьезно.

Мятый в раздумьях вернулся в их с Тодтом келью. Старый священник уже спал. В коридоре послышались чьи-то тихие шаги. Симон со свечой пришел отдохнуть после трудов праведных. Один, хотя аббат выделил келью им с Пьетро на двоих.

Мятый подождал, пока Симон закроет дверь и ляжет. Потом тихонько отправился обратно в кузню. Темно, еле-еле угадываются дорожки под ногами. Тронул дверь. Вроде закрыто. Но изнутри точно нет засова. Здешний устав, похоже, запрещает монахам запираться изнутри. Снаружи замок повесить можно, когда внутри никого нет.

Аккуратно нажал на дверь. Она туго, но подалась. Медленно-медленно открыл дверь пошире. Открывается, но с усилием. Как подперта. Запустил руку в щель и пошарил вокруг, не прислонено ли к двери что-то громкое и не лежит ли под дверью какая-нибудь хрустяшка. Нет, не лежит.

Приоткрыл еще. Можно пролезть. Выдохнул, просочился в щель. Что у двери? Деревянный ящик. Если пощупать, то он из неструганных досок и без крышки. Что внутри? Песок. Обычный песок. Нет, вот какая-то железка в песке. Мятый вытащил железку и повертел ее в руках. Ни черта не видно. Что-то бесформенное, как капля с неровными краями. Сунул железку в поясную сумку.

Что еще? Знать бы, как тут раньше все стояло. И свечку бы. Хоть лучину. Глаза привыкли к темноте, но видят только контуры предметов. Вот этот сундук на проходе точно не должен здесь быть. Где-то у дальней стены спит Пьетро. Похрапывает, если прислушаться. Но где, не видно. Может, та куча тряпья, а может, вон та.

Мятый присел и ощупал сундук. Навесной замок? Интересно. Сбоку у сундука ручка, железный овал на петлях. Интересно, он тяжелый? Вроде, не сильно большой. Сундук не двигался с места, как Мятый на него ни давил. Он здесь встроенный что ли? В землю вкопан? Тогда ручка зачем?

Мятый взялся за ручку как следует и попытался поднять сундук разгибом спины. Не-не-не, понял он сразу же. Такое только ногами поднимать. Присел снова, выпрямив спину. Взялся поудобнее. Выпрямил ноги.

С диким скрипом ручка оторвалась, и Мятый упал на спину. Вскочил. В грудь прилетело что-то тяжелое, упал снова. Снова вскочил и бросился к двери. Не успел. В спину врезался плечом Пьетро.

Оба повалились на пол. Мятый ударил кулаком в голову. Получил в ответ. Оперся на ящик с песком и вскочил. Пьетро взмахнул рукой. Мятый не увидел, а почувствовал нож в руке и отпрыгнул назад. Врезался задницей во что-то основательное. Отступать некуда.

Пьетро нанес укол в грудь. Мятый схватил его за запястье и повалился назад, Падая головой вниз, понял, что он кувырнулся через тяжеленную деревянную колоду, на которую ставится наковальня.

Пьетро тоже не устоял и упал на Мятого. Тот, так и не выпустив руку с ножом, плюхнулся спиной на земляной пол, а Пьетро упал животом на колоду.

Мятый обхватил ногами руку с ножом и скатился набок. Пьетро уперся левой рукой в колоду и удержался от падения, хотя тяжелый противник висел у него на руке.

Мятый обоими руками надавил на кулак Пьетро и воткнул его нож в колоду. Пьетро дернулся что есть силы и освободил руку, но клинок не выдержал рывка под углом и сломался. Мятый, едва поясница коснулись пола, лежа на спине оттолкнулся руками и пнул Пьетро обеими ногами в низ живота. В пах не попал, но попал высоко в бедро. Пьетро запнулся об ящик с песком и упал назад, больно шлепнувшись бедрами на противоположную стенку ящика и стукнувшись затылком об стену.

Мятый подскочил к захлопнувшейся двери. Пьетро скатился влево и потерялся в кромешной темноте. Мятый нашарил ручку, рванул что есть силы и выскочил наружу быстрее, чем Пьетро до него дотянулся.

Пьетро выбежал за ним, но Мятый уже прилично оторвался. Добежал до стены, вскочил на бочку для сбора дождевой воды, с бочки на стену, а со стены вниз, на ту сторону.

– Да чтоб тебе там вши пожрали, чумы и лихорадка! – выругался Пьетро вслед убежавшему воришке. Но на стену не полез. Очень уж больно ударился ногами. И руку этот черт чуть не оторвал. Запястье завтра распухнет.

Пьетро вернулся в кузню, закрыл дверь и задвинул ящик.

На следующий день, двадцать шестого, после утренней молитвы аббат приказал всем собраться во дворе.

– Братья! – сказал отец Августин, – Этой ночью у нас случился крайне небогоугодный инцидент.

Монахи загудели, удивленно спрашивая друг друга.

– Магистр Иеремия, – аббат передал очередь говорить.

– Кто-то пытался нас ограбить, – сказал Симон.

– В келье? – спросил отец-госпиталий.

– Нет, в кузне.

Госпиталий выдохнул. Не его зона ответственности. Кузнец вдохнул.

– Кузню не сожгли? – беспокойно спросил кузнец.

– Ничего не сожгли, – ответил Пьетро, – Кто-то пытался проникнуть в кузню, пока я спал.

– Всего-то? – пожал плечами кузнец.

– И что? – спросил францисканец Николя.

– Вряд ли он ломился в кузню из особой любви ко мне, – ответил Пьетро, – У него наверняка был преступный умысел.

– Хотел тебя зарезать? Или украсть какой-нибудь молоточек?

– Мы делаем фейерверки, – сказал Симон, – Там порох и все такое. При грамотном применении этим можно поджечь аббатство со всех сторон.

– У вас там еще кирпичи какие-то, – сказал кузнец.

– Свинец, – ответил Симон, – Кому-то тут понадобились пули? Или гири? Грузила?

– Есть тут любопытные, – сказал отец-кастелян.

– Нам чужого не надо, – ответил за своих Жерар, – Будет надо, мы честно купим.

– Отец Жерар, – сказал аббат, – Не далее, как вчера Вы говорили, что берете на себя всю ответственность за все происшествия.

– Беру, – согласился Жерар, – Я клянусь, что это не мои люди. Но беру ответственность и готов понести все расходы. Что пропало, на какую сумму?

– Ничего, – потупился Пьетро.

– Какой нанесен ущерб? Моральный, телесный, материальный, репутационный?

– Да вроде никакого. Синяки не в счет, работать могу.

Про болевшую руку, отбитые бедра и сломанный нож Пьетро решил не говорить, чтобы не позориться. Вышло бы, что какой-то хрен с горы его побил и сбежал как ни в чем не бывало.

– А ты стукнул вора? – спросил Симон.

– Я бросил в него молотком и, кажется, попал.

– Кажется, или попал?

– Он упал и охнул.

– Он выругался? – спросил отец Августин, – На каком языке?

– Нет, он сказал «аааа» и зашипел.

– Кровь на полу?

– Нет.

– Братья мои, – Жерар вышел перед своей братией, – У вора должен был остаться хороший синяк. Давайте все снимем верхнюю одежду.

– И штаны? – спросил кто-то.

– Нет. Сутаны, рубашки и все, что выше пояса.

Жерар разоблачился первым. На его теле хватало старых шрамов, но именно, что старых-престарых. Из остальных отсутствием шрамов мог похвастаться только один. А отсутствием синяков – никто.

– Боевая подготовка, – сказал Устин, – Это ерунда, это пройдет. Тяжело в учении – легко в бою.

– То же самое мы увидим у всех участников занятий? – спросил отец Августин, нажал себе под ключицей и поморщился.