Текст книги "Корона Меднобородого (СИ)"
Автор книги: Алексей Зубков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)
– Нашли мы ее, – сказал Бенвенуто.
– Где? Как?
– Прямо там что ли? – спросил Вольф, – А мы весь Город обегали.
– Портрет Амелии так понравился девкам, что они попросили их всех нарисовать, – сказал Фантуцци, – Мы сторговались, что они рассчитаются натурой и найдут нам Амелию. Бенвенуто набросал еще одну копию портрета, и маман отправила по соседям вышибалу и мальчишку-уборщика.
– Ага. Я сидел, полдня рисовал девок… – начал Бенвенуто.
– А я принимал оплату, – закончил Фантуцци, отодвинулся от стола и помахал пустой тарелкой как веером над гульфиком.
– Где она? – спросил Ласка.
– Во Дворе Чудес, – Бенвенуто перестал улыбаться, – Переходим к плану Б, если он у вас есть.
– Господи, там дел на полчаса. Просто зайти и выйти, – сказал Ласка.
Оксана хихикнула.
– Что? – не понял Ласка.
– Так мой муж говорил, – ответила Оксана по-русски, чтобы Бенвенуто не узнал, что она замужем.
– И чем кончалось?
Оксана так рассмеялась, что даже затруднилась с ответом. Несколько раз пыталась что-то сказать и захлебывалась смехом.
– Я правильно понимаю, что это были истории с хорошим концом?
Оксана чуть не упала под стол.
– Что вы ржете? – спросил Вольф.
– Мужа вспомнила, – ответила Оксана, устав смеяться, – Конец у него был отменный, да. Фантазии никакой, – она стрельнула глазками на итальянца, но…
Она увидела, как покраснел Ласка, и снова захохотала, оборвав воспоминания.
– Там прямо сильно опасно? – спросил Вольф.
– Там не просто опасно. Это самое лютое и злое место в Париже, – ответил Фантуцци, – Туда приличные люди не ходят, а если ходят, то не возвращаются.
– Мы неприличные, – сказал Ласка, – Мы зайдем.
Вольф наступил ему на ногу и сказал, обращаясь к живописцам.
– Я вам очень благодарен за помощь. Возвращайтесь в Фонтенбло, а мы тут перейдем к плану Б и до завтра закончим.
– Точно? – спросил Бенвенуто.
– С Божьей помощью, – сказал Ласка.
– Тогда мы пойдем, заночуем…
– Нет! – возмутилась Оксана, – Вы пойдете, сядете на отдохнувших коней, дадите шпор и до заката уже будете там, где мы ночевали по пути. Нечего вам ночевать в борделе! Кому-то еще Анну д’Этамп рисовать!
– Верно, – ответил Фантуцци, – У меня яйца уже пустые.
– У меня полные, что аж звенят, – сказал Бенвенуто.
– Сними-ка тут комнату ненадолго, – обратилась к нему Оксана, – А то расплещешь по дороге.
– Расскажешь историю со счастливым концом? – спросил Вольф.
Фантуцци задремал в уголке, Бенвенуто с Оксаной поднялись наверх. Вольф заказал пасту с тертым сыром и по добротному куску мяса без всякой требухи.
Ни один, ни другой итальянец не знали, насколько на самом деле опасен Двор Чудес и что он вообще такое. В любом городе есть какие-нибудь опасные кварталы, и все равно там каждый божий вечер шарятся какие-нибудь охотники за приключениями.
– Ты рискнешь полезть в такое место? – спросил Вольф, едва сделав заказ.
– Бога там определенно нет, – ответил Ласка.
– И твоего бати там тем более нет, – добавил Вольф, – Но это не повод…
– Да ладно. Ты сам сказал. Там нет ни Бога, ни Устина Иванова сына. Там совершенно нечего бояться.
– Ты как-то говорил, что хорошо вдохновленная толпа поросят может затоптать льва.
– Затоптать может. Испугать – нет.
Фантуцци дремал. Ласка и Вольф строили планы. Подавальщик принес пасту с мясом и кувшин вина.
– Сам посуди, – сказал Ласка, доев последнюю крошку, – Мы не собираемся их там убивать, жечь и грабить, захватывать их двор или скидывать их атамана. Нам просто нужна одна девушка. Я ведь верно понимаю, что Колетт продала Амелию не в жены какому-то авторитету?
– Верно.
– Как бы там ни было опасно, но там живут люди, не убивают друг друга почем зря и рассчитываются монетами. Наверняка они имеют дела снаружи двора, например, еду им точно надо покупать. Мы просто выкупим Амелию, просто за деньги. У нас ведь остались папские дукаты?
– Остались, но я знаю, что представляют собой подобные дворы чудес в Европе. Нам нужен какой-то более осторожный план. Нельзя просто взять и зайти во Двор Чудес. Я-то может, и унесу ноги, но тебя жалко. Ты уже слишком много прошел на пути к живой воде, чтобы вот так на середине пути умереть от руки каких-то разбойников.
– Я заходил к Сулейману Великолепному и к Папе Римскому. И к разбойникам тем более зайду, не склонив головы.
– Разбойники, в отличие от королей, не справедливые и не мудрые. Скорее всего, нас даже слушать не будут, сразу убьют.
– Пойдем ночью.
– В самое разбойное время? Зачем?
– Чтобы ты сразу заходил в волчьем обличии. Поэтому наши итальянские друзья пусть едут в Фонтенбло. Им не надо знать, что ты оборотень, а Оксана ведьма.
– Оксана пойдет с нами?
– Что значит «Двор Чудес, это двор, мать его, чудес»?
– Н-да… Значит, что с ведьмой туда входить будет спокойнее, чем без нее.
10. Глава. Двор чудес начинается с переговоров
В церквях отзвонили вечерню. Солнце село, и весь добропорядочный Париж собрался надеть ночные колпаки и залезть под теплые одеяла. Вольф разделся, воткнул нож в землю и перекинулся в волка. Оксана пошептала над ножом и одеждой и сказала, что до восхода кто угодно пройдет мимо и не заметит.
Имея фактическую автономию от парижского прево, от землевладельцев, от короля, от стражи, армии и сборщиков налогов, и будучи расположенным в центре Парижа, Двор Чудес мог бы стать центром беспошлинной торговли и надежным местом хранения краденого и контрабандного товара в караванных масштабах. Здесь могли бы работать бордели, лишенные необходимости платить налоги и даже взятки. Здесь можно бы было запустить какое-то производство без оглядки на гильдии. Отсюда подпольные ростовщики могли бы кредитовать хоть весь Париж.
Но, увы, у местного населения руки были заточены под совсем другое. Люди, владевшие ремеслами, не вписывались в образ жизни и систему ценностей Двора Чудес. Если бы здесь попросил приюта кровельщик или печник, его бы подвергли остракизму за попытку сделать себе более уютное обиталище. Под свежей кровлей у пахнущего дымом камина уже на следующий день сидели бы совсем другие люди. Если бы сапожник здесь начал шить сапоги, еще недошитый сапог уже бы безвозмездно украшал ногу соседа.
Конечно, здесь могли рассчитываться и монетой. Краденые вещи меняли хозяев не только в обмен на подзатыльники. В большой башне не первую сотню лет работал трактир, где пекли пироги из краденой муки и продавали за краденые денежки.
Здесь жили и в долг, но счетных книг никто не вел. Одним долги прощались, как завещано в «Отче наш». Другие, наоборот, обнаруживали, что в долгу перед кем-то на жизнь, хотя занимали на пожрать и выпить.
Сюда приходили нищие и грабители со всего Парижа, но многие из коренных обитателей жили здесь поколениями. Если Двор Чудес не переполнился потомством старожилов, то только потому, что умирали здесь как бы не чаще, чем рождались. Даже не каждый пятый ребенок доживал до первых шагов, а уж до своего потомства и не каждый десятый.
Здесь без труда можно было найти переводчика с немецкого или итальянского, не говоря уже о всех диалектах подданных короля Франциска. Не каждый бродяга мог прижиться здесь как родной, но тех, кто мог, хватало с излишком.
У прохода не стояли часовые, но никто не спрашивал, кто идет, как звать и по какому делу. Хочешь зайти – заходи, Двор Чудес открыт для всех. Вот выйти может оказаться непросто. На не по-местному одетого человека со странной большой собакой обращали внимание. Но не слишком много. Если кто-то сюда пришел, то он точно не случайный простак.
Как и следовало ожидать, Двор Чудес оказался именно что двором. Пустое место между строениями. Может быть, к нему относилась не только та территория, которую увидели Ласка и Вольф, но с улицы они прошли на неожиданную в плотно застроенном городе небольшую площадь, окруженную полуразвалившимися домами.
Когда-то это была настоящая городская площадь. Может быть, даже рыночная. В незапямятные времена ее замостили булыжником и даже позаботились о выпуклой форме и сточных канавах по краям, иначе бы вместо площади давно образовался пруд с лягушками и гнусом.
По северной стороне Двор ограничивала настоящая крепостная стена, осыпавшаяся настолько, что превратилась в вал. К валу прижимались убогие лачуги, а над ними возвышались две невысокие башни. С прочих трех сторон площади стояли обычные парижские каменные дома, только с пустыми оконными проемами и с провалами в крышах.
Деревянные дома давно бы протрухли и рассыпались, но каменные могут разрушаться столетиями, даже если их не чинить. Люди, которые в этих домах жили, все-таки кое-как пытались поддерживать крышу над головой в если не нормальном, то стабильно плохом состоянии. Где-то виднелись пятна свежей черепицы, где-то еще не потемневшие доски.
Для того, чтобы ходить по злачным местам, Ласка выбрал немецкий дорожный костюм, который весной подарил фон Нидерклаузиц в Вене, и короткий плащ, пропахший ночевками у костра на траве. Относительно одеяний Двора Чудес он выглядел довольно прилично, но не настолько богато, чтобы вызывать нездоровый интерес. Здесь обитали не только нищие и бродяги, а еще воры, грабители и убийцы, которые могут себе позволить одеваться подороже, чем принято у парижских простолюдинов. Плащ скрывал отделанную золотом рукоять сабли, но ножны из-под него высовывались и явно говорили, что человек с тонким изогнутым клинком не стражник и, скорее всего, не дворянин. Дворяне, которых парижане каждый день видели на улицах, поголовно носили длинные прямые мечи.
Рядом с Лаской шел Вольф. То есть, большой волк. Вольф изо всех сил притворялся собакой. На спине у него лежал сложенный плащ, свисавший по бокам. Морду он опустил к земле, как будто что-то вынюхивал. Хвостом иногда помахивал из стороны в сторону. И даже прихрамывал на правую переднюю лапу. Больная большая собака вызывает меньше опасений, чем здоровая. А здоровое существо, притворяющееся больным, вписывается в Двор Чудес как привычная деталь пейзажа, даже если оно тут первый раз.
Во дворе только что шарились несколько собак, но, стоило Вольфу войти, как у них у всех сразу нашлись срочные дела за пределами прямой видимости.
На площади горели костры, а вокруг сидели и стояли совершенно разные люди. По одежде – сущий Вавилон. Вот вроде бы мастеровой, а вот ландскнехт, а вот, кажется, священник. Вот нищенка в плаще из лоскутков. Вот мужик накинул на плечи плохо выделанную шкуру, как будто выброшенную кожевником в брак с середины обработки. Вот детишки, одетые в дырявые обноски, и рукава подвернуты, а не обрезаны. Вот рябой парень с дрожащими руками не нашел лучшего применения отрезу некрашеного холста, кроме как завернуться в него. Хотя отрез в таком состоянии, будто великан подтирал им свою великанскую задницу, может и правда, ему лучшего применения не найти.
Кое-где над кострами висели котелки. Даже от мысли, что там могло булькать, тянуло не то сплюнуть, не то сблевать. Местами рядом стояли столы или лавки. Как ни странно, на вино нищим денег хватало, и в букет ароматов дыма и черт знает чего вплетался винный дух, как в испарениях над кувшинами и кружками, так и в дыхании людей. Возможно, у какого-то костра ели украденный с рынка дорогой сыр камамбер, но не исключено, что там всего-то сушили портянки.
В ближней башне, кажется, местный центр ночной жизни. В окнах отблески свечных огоньков, люди входят и выходят. Дверь явно ведет в подвал, но за ней светло. Свечи стоят денег. Даже краденые свечи можно или сжечь, или продать, и здесь выбирают сжечь.
– Что над дверью в башню? – спросил Ласка, не разобрав в темноте, что за дрянь там висит вместо вывески.
– Вывеска «Кабачок звонарей по усопшим», – ответил Вольф, – Под ней дохлая кошка повешена и колокольчик.
Ласка огляделся. До чего неохота лезть в этот подвал. Может быть, во дворе с кем-то получится поговорить?
Вот, должно быть, местные авторитеты. За столом сидят три человека, а к столу стоит натуральная очередь, как к причастию. На столе горят две свечи. Без подсвечников, просто прилеплены к столешнице.
Навстречу от стола прошел, помахивая тросточкой, мужик без чулок. Его ноги на вид прогнили до костей. Следом за ним – мужик с белой диагональной полосой на загорелом лице. Как будто он привык закрывать повязкой подбитый глаз. У третьего на самом деле не хватало левой руки и двух пальцев на правой.
Первыми отчитались взрослые. Ближе к столу стояли подростки, а в конце очереди маленькие дети. Каждый подходил к столу, клал на доски что-то небольшое, получал ответ и отхлебывал вина из большой общей кружки.
Подойдя ближе, Ласка услышал разговоры. Он неважно понимал по-французски, но нищие, похоже, отчитывались о выручке. «Ворота Сен-Мишель – десять грошей», «Мост Малый – два гроша» и все такое. В ответ следовало «Молодец, завтра там же» или «завтра – паперть Христовых невест». Одной девочке досталось «плохо – подойдешь к Николя», и она расплакалась.
Сдав выручку, дети проходили мимо сидевшего справа от казначея. Некоторые задерживались с ним на пару слов, другие подольше.
Что же, казначей нищих – какой ни есть, а старший. Ласка прошел мимо очереди к столу. На него посмотрели косо, но нищим гордыня не положена.
Казначей выглядел лет на пятьдесят. Видный мужчина, в молодости был красавец, да и сейчас многим женщинам понравится. Наполовину седой, но из тех, кому седина и морщины только добавляют обаяния.
По правую руку от него сидел носатый брюнет средиземноморского типажа лет, наверное, сорока. Уже солидный мужчина, но еще не седеет. На вид настолько южанин, что мог бы сойти даже за грека или турка. Выглядел он, как ни странно, человеком умственного труда с пухлыми руками, непохожими ни на руки воинов, ни на руки ремесленников. Да и по лицу видно, что хорошо кушает, не голодает.
По левую руку – явный парижанин. Встретишь на соседней улице и не запомнишь. Лет двадцать пять – тридцать, сухой, подтянутый. В одной руке длинный треугольный нож без пятнышек ржавчины на клинке, в другой – точильный брусок.
– Бог в помощь, добрые люди, – сказал Ласка с акцентом, но достаточно понятно.
Когда случалось отвлечь кого-то от работы, он всегда начинал разговор с «бог в помощь».
– Бог в помощь? Серьезно? – захохотал казначей, – Нет, вы слышали?
– Нижайше прошу прощения, что отвлекаю от дел невиданной важности, – продолжил Ласка.
Он был готов, к тому, что обычную вежливость на дне общества примут как слабость, но если начать разговор так, как положено сыну боярскому говорить со всякой сволочью, переговоры могли бы провалиться прямо сразу. Поэтому специально добавил еще более вежливый оборот, чтобы превратить хорошие манеры, которые здесь не оценят, в пародию на хорошие манеры. Чтобы над ним посмеялись не потому, что он смешон сам по себе, а потому что он хорошо пошутил.
– Ага. Ну отвлек, ладно. Чего хотел-то?
– Я ищу одну девушку…
– Хоть десять. Но ты хорошо подумал? Черт, да ты одет в чистое. С какого дьявола ты ищешь девок во Дворе Чудес?
– Под кем ходишь, кого знаешь? – спросил сосед казначея слева.
Этот, похоже, сидел тут просто за компанию. Ласка не заметил, чтобы нищие с ним разговаривали.
– L’Allemand, Volgare? – ответил Ласка, не поняв вопроса. Наверное, кто-то из них говорит по-немецки, или по-итальянски.
Казнечей хмыкнул и перешел на итальянский.
– Какую девку ты ищешь и зачем она тебе?
– Вот эту, – Ласка протянул портрет, который заранее держал в руке, чтобы не показывать ворам, в каком месте одежды у него может что-то храниться.
– Какие сиськи! – сказал казначей.
– Как ее зовут? – спросил «южанин».
– Амелия.
В точку! Все трое как будто вздрогнули и снова посмотрели на портрет, но на этот раз внимательно. Правый что-то тихо сказал девочке с костылем, и она шустро побежала к большой башне.
– Кто ты такой? – спросил казначей.
– Меня называют Доннола, – ответил Ласка.
Когда у тебя прозвище, которое переводится на другие языки, можно выбирать, или использовать его как имя в том виде, как тебя кличут на родине, или переводить, если ты хочешь подчеркнуть, что это не данное при рождении имя из святцев, а прозвище, которое тебе ты определенным образом заслужил уже при жизни.
– Эй ты, студент! – крикнул казначей в сторону группы людей у костра, – Что такое доннола у макаронников?
– Belette, такой мелкий зверек, который ловит мышей, – тут же крикнули в ответ.
Судя по тому, что ответ прилетел сразу, казначея здесь очень уважали. На дне общества не принято отвечать на вопросы быстро, потому что вопрос может содержать какой-то подвох. Надо полагать, спроси кто-то другой, тот же «студент» пару раз еще бы уточнил, зачем он спрашивает и не хочет ли поймать отвечающего на слове и сделать должным на ровном месте.
– Откуда ты?
– Издалека.
– Страдиот? Арап? Янычар? – ну да, акцент и сабля.
– Русский. Московит.
– Далеко тебя занесло. Если ты не вор, нищий или бродяга, тебе здесь не место, и так просто тебе отсюда не выйти. Не проник ли ты в царство Арго, не будучи его подданным?
Ласка смутился. Он подданный великого князя. Что за царство Арго?
– Какой ты масти? – спросил человек с ножом.
– Я живу с меча, – Ласка воровского жаргона не знал, но сообразил, что его спрашивают про род занятий, и выбрал несколько двусмысленный, но правдивый ответ.
Казначей понял этот ответ как обозначение разбойника с большой дороги. Когда человек, от которого на весь двор несет большой дорогой, отвечает, что живет с меча, что еще можно подумать? Разбойники, по-видимому, были здесь persona grata, и казначей не поторопился со следующей репликой.
– Зачем тебе Амелия? – спросил южанин.
– Ты не представился, – сказал Ласка казначею.
Никто не знакомится с коробейником, покупая пирожки с требухой. Но, покупая лошадь, стоит узнать побольше про барышника. А единственная в жизни Ласки покупка женщины началась со знакомства и совместной трапезы перед тем, как были сказаны первые слова о товаре и цене.
– Я Криспен, король Алтынный, – сказал казначей, – По правую руку от меня сидит Наслышка, барон цыганский и герцог египетский. По левую руку сидит Льевр, самый быстрый нож Парижа. Зачем тебя наша Амелия?
– Хочу ее выкупить.
Рассмеялись все трое.
– Как ты узнал, что она здесь?
– Люди говорят.
Казначей повернулся направо.
– Скажи-ка, друг Наслышка, почему мы не знаем, что такой славный парнишка с такой хорошенькой собачкой ищет нашу Амелию?
– Знаем, – пожал плечами Наслышка, – Вместе с еще дюжиной новостей. Я бы рассказал как обычно, за ужином, когда мы бы закончили вечерний сбор.
– Что мы знаем?
– Ее искали в Университете двое художников-итальянцев. Показывали очень красивый портрет. А в Городе ее искали двое немецких головорезов. Разбили несколько носов в «Маленьком Лионе», досталось Пьеру, Лионцу и еще кое-кому, но никого не убили. Тоже показывали портрет. Те и другие начали поиски только сегодня.
– И их отправили к нам?
– Почему бы и нет, – Наслышка пожал плечами, – Кто возьмет смелость решать за нас, нужна ли нам Амелия, и хотим ли мы поговорить с теми, кто ее ищет?
– Сколько дашь? – спросил Льевр.
– Два флорина, – ответил Ласка.
– Мало.
– Вряд ли тут покупают девок задорого. Но готов выслушать твою цену.
Сзади зарычал Вольф. Ласка оглянулся и увидел, что дети и подростки куда-то подевались, а вместо них собралось с десяток мужчин и за их спинами несколько женщин.
– Двадцать!
– Четыре, и сначала я хочу ее увидеть.
Торг – дело привычное. Четыре флорина это два рубля. Половина лошади. Вряд ли здесь платят за девку больше, чем за коня. Если подумать, то вряд ли здесь вообще платят за девок. Баб тут своих хватает. Если подумать немного дальше, то вряд ли здесь платят за девок флоринами. Услугами и обязательствами более вероятно. Какой курс местных обязательств к флоринам?
– Покажи мне деньги.
– Покажи мне девку.
– Ты первый.
– Сколько я в жизни видел торгов, ни разу не было, чтобы деньги появлялись на свет раньше, чем товар.
На самом деле, в Крыму вышло именно так. И тоже покупали девицу. Крымский ход событий Ласке очень не понравился.
В воздухе что-то мелькнуло, Ласка взмахнул рукой и поймал брошенный в него нож у самого лица. Тут же бросил обратно. Льевр не ожидал ни первого, ни второго действия, отшатнулся и упал с лавки. Сзади зарычал Вольф.
Ласка оглянулся и увидел, что оборотень держит в пасти короткое копье с тронутым ржавчиной, но острым наконечником. Вольф сжал челюсти, древко развалилось на две части.
– Собачка-то непростая, – сказал Наслышка.
– Ты знал? – спросил его Криспен.
– Сразу не сообразил. Чтобы так, внаглую, при народе и хвостом помахивая, никто бы не ожидал.
– Это что сейчас было? – спросил Ласка, положив руку на рукоять сабли.
– Проверка на вшивость, – улыбнулся Криспен.
– Разве так проверяют?
– А как?
– Положи вошь на свет.
Криспен пошарил в своих седеющих волосах и выложил рядом со свечкой запрошенное насекомое.
Ласка выхватил саблю, ударил по столу и вернул клинок в ножны.
– Ээээ… – Криспен уставился на разрубленную вошь.
– Пополам? – спросил Наслышка.
– Ага. И на столе ни царапины.
Батя заставлял тренироваться на сосновой хвое. Он говорил, что в бою такая точность не пригодится, но добрый молодец должен уметь показывать мастерство владения клинком без кровопролития.
– Не вижу Амелию, – сказал Ласка.
– Не ее ли ты ищешь? – раздался голос от башни.
Из башни вышел великан, который держал перед собой Амелию, обхватив ее пальцами за шею сзади. Он был настолько силен, что даже приподнял девушку на вытянутой руке, когда Ласка обернулся к нему.
– Амелия? – на всякий случай спросил Ласка.
– Да! – ответила Амелия, – Зачем вы пришли?
– Поговорить о Колетт.
– Господи! Вы не вырветесь отсюда, раз уж посмели тут появиться. А если каким-то чудом выберетесь, то Колетт вам точно не по зубам.
– Я не отдам вам мою жену! – сказал гигант.
– Когда это мы венчались? – спросила Амелия.
– Ты не признаешь мое венчание? – спросил Криспен, – Может быть, вернуть тебя в шлюхи, если ты не хочешь быть доброй женой Папильону?
Уменьшительные прозвища даются обычно в двух случаях. Или маленькому человеку, или огромному. Папильон возвышался над всеми чуть ли не на две головы. Его лицо расширялось книзу из-за непропорционально массивной челюсти. В правом кулаке он сжимал дубину, но, судя по размерам кулака, мог бы крушить врагов и без оружия. Дубина представляла собой брус прямоугольного сечения, который в прошлой жизни мог служить добротной несущей конструкцией. Только один конец обструган как рукоять под обхват великанской ладони.
– Не хотите отдавать – не отдавайте. Нам надо просто поговорить с ней, – сказал Ласка.
– Черта с два я оставлю ее наедине с тобой, – ответил Папильон.
– Можем поговорить и при тебе.
Гигант задумался.
– Не вздумай соглашаться! – сказал вернувшийся на свое место Льевр, – У них при себе не меньше десяти золотых, но без драки они их, похоже, не отдадут.
– Тянут время, – сказал Вольф по-русски, чтобы никто не понял, – Я слышу щелчки арбалетных воротов и чую открытые пороховницы.
– Я заплачу за один разговор и уйду, когда Амелия ответит на мои вопросы, – сказал Ласка, – Если вы полезете в драку, мы кого-нибудь убьем или покалечим. И вы не возьмете с нас сильно больше денег, чем я и так готов отдать.
– Думаю, стоит принять его предложение, – сказал Наслышка, – В «Маленьком Лионе» собираются вовсе не простаки.
– Отобрать Амелию у Папильона? – хмыкнул Криспен.
– Конечно, нет, – поморщился Наслышка, – Взять денег за разговор.
– Заберите меня отсюда! – крикнула Амелия.
Папильон сжал ее горло, но она схватила его за пальцы и быстро выкрикнула.
– Я расскажу все, что вы хотите, и даже больше! Только заберите меня!
Папильон сделал еще несколько шагов по площади, подойдя к кострам. Вслед за ним на свет вышли не меньше полутора дюжин мужчин, и у каждого руки были заняты каким-то оружием. В основном дубинки, один какой-то клинок и один арбалет. У двоих на головах красовались стальные шлемы, третий оделся в кирасу.
