Текст книги "Приключения Бормалина"

Автор книги: Алексей Зотов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

Здесь, как в большинстве эгегейских портов, было три гавани. Первая, где сейчас разгружались два пакетбота – для грузовых и рыболовных кораблей; вторая – для прогулочных лодок и яхт; третья – для специальных судов. Третий отсек – самый левый, если смотреть с воды, – был обнесен высокой оградой, с часовым у ворот. Здесь уже стояла Голубая галера, потираясь о кранцы: прибранная, сырая, безлюдная, только плотник возился с клюзом.

Сюда же подошли и обе наши шлюпки. Офицер спрыгнул на причал и засвистел в серебряный свисток.

– Когда я был здесь последний раз, – негромко сказал Джо-Джо, – вместо яхт-гавани была военная база. Мы с ирокезами начинили большую пирогу порохом и пустили ее в причал. Грохоту было! – засмеялся он. – Еле ноги унесли.

– Тут разве есть индейцы? – удивился Меткач. Он был в Карамелии впервые и с любопытством рассматривал порт, тянувшийся вдоль всей бухты. – Никогда бы не подумал.

– В Бисквите мало, – уточнил Джо-Джо, – а дальше, в прерии, хватает. И в горах тоже… – Джо-Джо снова засмеялся. Видимо, с Бисквитом и ирокезами у него были связаны хорошие воспоминания. – За нами! – показал он на маленький грязный фургон, отделившийся от ряда пакгаузов.

Фургон, запряженный четверкой коней, катился в нашу сторону, и его выцветший парусиновый верх раскачивался из стороны в сторону, как пустой горб верблюда. Фургон подъехал к воротам, и, пока часовой отпирал их, мы уже подходили к ограде, с трудом выкорчевывая из песка каждый шаг.

– Карета подана! – засмеялся Китаец и первым нырнул в фургон. Мы расселись на толстых теплых досках друг против друга, четверо карабинеров потеснили нас, а еще двое поехали за нами верхом.

– Я с ними прожил три месяца, – рассказывал про индейцев Джо-Джо, – даже язык начал понимать. Но потом войска оттеснили их в горы, а я вернулся на барк.

И после этих слов перед моими закрытыми глазами вяло проплыл «Логово», растворяясь в тумане, за ним вроде бы гнался «Меганом», бесшумно паля из орудий, а следом появился и «Летучий голландец», и на его борту я прочел: «Папайя».

Глава 2
Мафия

Парикмахерское кресло ходило ходуном под толстяком в клетчатой ковбойской рубашке, когда он принимался заразительно хохотать.

Подпрыгивали его дюжие руки и ноги, колыхались подбородки, подвязанные салфеткой, куда летели клочья мыльной пены, которой была покрыта добрая половина физиономии здоровяка, а простыня с вензелями, накинутая на его плечи, трещала.

Брадобрей отступал, держа бритву чуть на отлете, пережидая новый приступ хохота самого толстого человека Карамелии, ее губернатора Гуго Джоуля, слывшего большим весельчаком.

– Попугай… спички… магнит… – утирая слезы, приговаривал губернатор. – Ох, не могу, малыш, ну насмешил!..

Слегка подправив бритву на кожаном ремне, цирюльник вновь брался за дело, а я продолжал рассказ об острове неминуемой гибели. Признаться, реакция Джоуля не оправдывала моих ожиданий: наша довольно драматическая история пока вызывала у него лишь бурю смеха.

Был полдень. Мы сидели в кабинете губернатора среди нескольких вентиляторов, но все равно было жарко. С юго-востока дул сирокко. Не спасали ни кондиционер, работавший на полную мощность, ни кока-кола со льдом. После океана это сухопутное пыльное пекло переносилось неважно. За окнами мелькали пролетки, раздавались свистки, на перекрестке ссорились матросы, а в порту гудели уходившие корабли. Через улицу кто-то долго и нудно бубнил:

– Напомню прошлое и предскажу будущее, будущее, будущее, по руке, по снимку, по отпечатку пальца, по запаху. Будущее, будущее…

Между окон, в глубоком марокканском кресле, сидел еще один слушатель – неподвижный изящный японец средних лет в светлом костюме из парусины. За время моего продолжительного рассказа на его лице не обозначилось ни единой эмоции. Только раз довольно бесстрастным голосом он спросил, да и то не меня:

– Хочешь, Гуго, он напомнит тебе твое прошлое?

На это Джоуль снова бешено захохотал, едва не захлебнувшись нехорошим в данном случае смехом. А японец продолжал глядеть на меня, изредка моргая.

Это был шеф полиции Карамелии комиссар Асамуро, и его спокойный, смекалистый взгляд из-под припухших век пронизывал меня не хуже лучей, открытых Рентгеном.

Асамуро слушал меня второй раз. Слушателем он был очень внимательным, поэтому даже в малейших подробностях я старался совпадать с самим собой. У него не хватало пальца на левой руке, и я ловил себя на том, что нет-нет да поглядываю на его левую кисть.

Когда утром нас ввели к нему в кабинет, оказалось, что пятерых моих товарищей комиссар знает гораздо лучше меня.

– Ага, старые знакомые! – невозмутимо произнес он, оглядев нашу компанию. – Барк «Логово», порт приписки Порт-Рояль, капитан Черный Бандюгай, слева направо: Штурман, Меткач, Джо-Джо, Китаец и – собственной персоной – Хек. Ты поправился, Хек! Но ничего, на плантациях похудеешь. Я постараюсь, чтобы ты похудел.

– Может, не надо, комиссар? – попросил Хек, который, судя по всему, тоже неплохо знал Асамуро. – Не держите зла, комиссар!

– На это раз, Хек, ты не сбежишь! – спокойно и оттого особенно убедительно пообещал Асамуро, быстро черкая в отрывном блокноте. – А это кто? – мельком спросил он про меня, и пираты отвечали вразнобой:

– В океане болтался на доске, помирал от жажды, мы и подобрали юнца…

– Не пират, не моряк, первый раз видим, комиссар!

Они меня выгораживали! Они были в плену, куда попали из-за меня, им грозили Карамельные плантации, а они меня еще и выгораживали!

– У меня важное сообщение, – обратился я к Асамуро, а он, глянув на меня как на пустое место, велел старшему карабинеру:

– Бром, всех в тюремный дилижанс, который идет на плантации! – И комиссар вручил ему записку, куда громко шлепнул печать. – Будешь сопровождать их до самого Плантагора. Возьми оружие. Имей в виду, это отпетые головорезы, особенно вон два специалиста, – кивнул он на Джо-Джо и на Хека, стоявших чуть в стороне. – Все ясно, Бром?

– Так точно, господин комиссар! – козырнул тот. – Только тюремный дилижанс ушел через полчаса после прибытия галеры. Загрузили – и сразу ушел. Его уже не догнать.

– Вот как! – Асамуро перебрал нас полицейским безжалостным взглядом. – Когда же следующий?

– После уик-энда, господин комиссар. Как обычно, в девять утра.

– Тогда отправишь их после уик-энда. А пока посади в Баобаб-тюрьму.

– Есть! – козырнул Бром.

– Погодите там, – распорядился Асамуро, махнув рукой куда-то вниз, – пока я разберусь с этим, – сказал он про меня. – Отвезешь всех сразу.

Соседняя комната была полна солдат. Когда туда вывели моих товарищей, я услышал:

– О, Джо-Джо попался! Опять что-то взорвал?

Дверь закрылась. Асамуро взглянул на часы.

– Только быстро! Что у тебя?

И я вкратце рассказал ему тайну острова Рикошет. Вот тогда, слушая меня в первый раз, он не смог скрыть волнения и то принимался мерять шагами кабинет по диагонали, то стоял у окна, теребя и теребя кисть портьеры, то пощипывал тонкий горизонтальный ус. Он выслушал меня, ни разу не перебив, и я остался уверен, что он запомнил каждое мое слово, междометие и предлог.

– Фергатор… гм… – неопределенно произнес он. – Свеча Дьявола… гм-гм… Нефть…

Несколько минут он боролся с какими-то сомнениями, потом вздохнул, снял трубку телефона и набрал несколько цифр.

– Как тебя зовут? – спросил он.

– Бормалин.

– Алло, Гуго, – буркнул он в трубку, – у меня тут утечка информации по Рикошету… Кто?.. – Он взглянул на меня в упор. – Беженец с острова. Нет, ничего серьезного не представляет. Некто Бор-ма-лин – по нашей картотеке не проходит… Что с ним делать?

Этот вопрос мне очень не понравился. Но все было уже произнесено, от меня мало что зависело, и вот теперь сидели мы в кабинете губернатора, рассказ мой, длившийся больше часа, заканчивался, и был он подробен и правдив. Умолчал я лишь об одном – о том, где сейчас находится Самсонайт.

– А ранним утром линкор, наручники и полицейское управление, – закончил я, одним глотком допил колу и встал, разминая затекшие руки и ноги. – Вот такая история, джентльмены.

Я подошел к окну. Мы заседали на втором этаже небольшого красивого дома, сложенного из местного белого камня. Внизу, под нами, раскинулся маленький палисадник с кустами азалий и недавно разбитыми клумбами, над которыми жужжали пчелы. Возился с лейкой садовник, и я подумал, что и персонал у губернатора под стать ему самому. Садовником был двухметровый гориллоподобный детина с мощной спиной, обтянутой спортивной майкой в красную и синюю полоску. Из-под жокейской кепочки торчали рыжие патлы. Лица его я не видел, но не сомневался, что там есть квадратная челюсть и стальные глаза. Потому что это был не столько садовник, сколько переодетый охранник! Джоуль, видно, не слишком спокойно спал по ночам.

– Пострижемся, господин губернатор? – раздался за моей спиной голос цирюльника, и с молчаливого согласия вдруг защелкали ножницы, залились острым металлическим лепетом. Садовник поливал пустую клумбу из пластмассовой лейки. За чугунной витой оградой прогуливался часовой. Напротив, в открытых дверях маленькой лавки, стоял лицом ко мне коренастый продавец альбинос. Протащилась повозка со свежей рыбой, переложенной водорослями, и он проводил ее скучающим взглядом. Я вернулся в кресло. Все эти люди на улице казались мне членами одной шайки. Губернатор под ножницами парикмахера быстро преображался. Из простецкого, слегка небритого, подзапущенного спортсмена в отставке он становился аккуратным, ухватистым молодцом высокого полета. О нет, такой своего не упустит!

Скоро цирюльник брил ему затылок, развернув кресло спиной к окну, и я глядел на этот затылок, точно завороженный. Я глаз от него не мог отвести. Потому что был вполне серьезно уверен, что все это уже было. Я точно так же сидел в наручниках и хотел пить, сверкал глазами комиссар полиции напротив, а губернатор, поворотясь ко мне спиной, что-то говорил парикмахеру. Но главное – его затылок. Я вспомнил то, чего быть со мной не могло никогда. Но вот я сморгнул, и… все пропало. Все, кроме затылка. Его я уже где-то видел, верно вам говорю. Его или точно такой же.

Потом губернатор щурился от облака туалетной воды, которой брызгал из пульверизатора брадобрей, причесывался, гляделся в зеркало, а когда все было закончено, он одним движением вымахнул из кресла и легко, вкрадчиво, мягко прошелся по кабинету, сунув руки в карманы широких отглаженных брюк. Я уже не раз удивлялся, до чего быстро двигаются иные грузные люди и животные – например, как скор медведь! Да и губернатор тоже, видать, не увалень, каким кажется. Нет, совсем не увалень!

– Вот что я могу ответить тебе, малыш, – проникновенно начал он, поскрипывая рыхлым сереньким паласом. – Говорю с тобой не как частное лицо, а уже как губернатор! Первое, – его толстый указательный палец написал в воздухе цифру «один», – да, я действительно слышал о нескольких людях, потерявшихся на Рикошете. Если быть совсем точным, то не слышал, а читал в «Павиании ньюс». Но скоро они нашлись и даже выступали по телевидению. Рассказывали о своей, хе-хе, робинзонаде. Оказалось, что они заблудились на острове. Просто заблудились!

Губернатор глядел на меня добродушно и терпеливо. Его большое румяное лицо выражало доброжелательность, но глаза… Они были холодны, они глядели точно сквозь прорезь прицела.

– Второе, мой маленький бдительный друг. – Он взялся за штору и пошел с ней вдоль стены, открывая нашему взору большую – во весь простенок – подробную портулану Карамелии, Павиании и прибрежных вод. – Вот здесь, – показал Джоуль, – почти в эстуарии реки Динго, впадающей в озеро Бей, открыто месторождение нефти. Видишь, нарисованы вышки… Да, а что у нас там с нефтеловушками? – озабоченно спросил он Асамуро.

Комиссар молча пожал плечами.

– А здесь, – продолжал губернатор, – начинается магистральный нефтепровод… Вот черным по белому, малыш! – подчеркнул он. – Надеюсь, ты понимаешь, что убеждать кого-то в наличии нефти было бы… ну, я не знаю… все равно что убеждать в существовании круговорота воды в природе… Кстати, дружок, кто знает, что ты в Карамелии? – задал он вопрос, который уже давно вертелся у него на языке. Я ждал этого вопроса. А у меня в свою очередь вертелось: «Ваша песенка спета!» Но их песенка была еще далеко не спета, нет!

– Об этом знают несколько капитанов торговых и военных судов – это первое, – сказал я, подражая губернатору. – Четыре журналиста – это второе. И сегодня же об этом будет знать наш консул. Он о многом узнает. Это третье. Надеюсь, я смогу с ним встретиться?

Джоуль сморщился, взялся массировать лоб, отвернулся от меня и надел очки.

– Чуть что – сразу консул! – вздохнул он. – Вашего консула сейчас нет в стране. Он уехал на уик-энд в горы.

– Какая грамотная пошла молодежь! – раздался спокойный голос комиссара. – Знает даже о наличии консула! Чересчур грамотная, не правда ли, Клифт?

Я вздрогнул от неожиданности. А цирюльник, убравший в чемоданчик инструмент и теперь сидевший в парикмахерском кресле и наблюдавший за мной, улыбнулся недобро и ответил:

– Слишком грамотная, комиссар!

– Клифт? – не смог я сдержать своего удивления. – Так вы тот самый Клифт?

– Тот самый! – Он тщеславно мне покивал. – Пол Клифт, уроженец Марселя. Гоняю галеры по океану, стригу… – Он изобразил пальцами «стриг-стриг». – И это еще не все мои обязанности. – В его речи был небольшой изьян, напоминавший легкий акцент.

– Ну вот же! – воскликнул я. – Вот и подтверждение моих слов, губернатор! – И я ткнул пальцем в сторону Клифта. Но Гуго Джоуль поглядел на меня поверх очков с большим юмором и сказал, листая телефонную книгу:

– И третье. Ты ведь меня не дослушал… Что касается длинных рук, ног, мутантов этих… – Он беззлобно посмеялся. – Ты начитался книжек, малыш! И кажешься себе героем романа, таким непобедимым ухарем с пронзительным взглядом. Это у тебя возраст такой, мы понимаем. На здоровье! Мы сами были такими и тоже фантазировали будь здоров! До сих пор помнятся некоторые наши фантазии. Кстати, если ты встретишься с консулом, первым делом он спросит, сколько тебе лет. И твой крошечный возраст тут же сведет на нет твой последующий рассказ. Это-то тебе ясно? Такая штука – младые годы, малыш! Вторым делом консул спросит про твоих родителей и как ты сюда попал. – Губернатор снял трубку и стал набирать номер.

– Ладно! – зловеще сказал я. – Поглядим, господа! Все равно ваша песенка спета!

Захохотал Гуго Джоуль. Залился мелким смешком Клифт. Даже комиссар не удержался от улыбки.

– Угрожаешь? – спросил губернатор, снова набирая номер. – В таком случае не видать тебе никакого консула.

– Как это? – опешил я.

– В лучшем случае увидишь ты верхушки Карамельных гор. А через год-другой забудешь и мутантов, и линзы. Карамельные плантации здорово отшибают память.

– Да еще дорога, – мечтательно произнес Клифт. – Нелзя ее сбрасывать со счетов.

– Что?

– До плантаций еще доехат надо, – пояснил Клифт. – Дорога неблизкая, всякое может стрястис. – Он гнусно улыбался, стараясь меня запугать. В его речи не было мягких знаков – вот что я посчитал за акцент. Вокруг его шеи была намотана хорошая золотая цепь. Я машинально проверил секретный карман – жемчужное ожерелье было на месте. Губернатор наконец дозвонился.

– Ну, что у вас? – спросил он. – Так давайте сюда!

И через минуту морской пехотинец в лихо заломленном берете внес большую птичью клетку, накрытую черным бархатом. Он поставил клетку на стол, щелкнул каблуками и вышел.

– Еще беженец? – поинтересовался Асамуро, подходя к столу. Бархат соскользнул на пол.

Хмурый, осунувшийся Роберт сидел на жердочке как-то боком и щурился от солнечного света. Пиджак был едва накинут на плечи, галстука и след простыл, а по заплаканным глазам было видно, что Роберту пришлось несладко. Увидев меня, он криво улыбнулся.

– Здравствуйте, сэр Бормалин. – Его крыло слегка шевельнулось. – Вы уж простите меня.

– Как вы, сэр Роберт?

– Меня допрашивали. Оказывается, я не Муций Сцевола.[5]5
  Легендарный древнеримский герой. Не испугавшись угрожавших ему пыток, сам положил в огонь свою правую руку и молчал, пока она тлела.


[Закрыть] Я испугался пыток и все рассказал.

Милый, милый Роберт! Увидев его, я обрадовался, а после этих слов к радости прибавилось еще одно сильное чувство, которое раньше я мог испытывать только к людям, да и то очень близким. Это чувство называется нежность.

Губернатор засмеялся, захрюкал носом, и теперь, глядя на притихшего Роберта, я совершенно ясно понял, что зря доверился незнакомым чиновникам незнакомой страны. Попали мы в переплет! Экипаж «Синуса» и Аванта везут в тюремном дилижансе на плантации. Галета с каждой минутой все дальше и дальше. Парни с «Логова» нейтрализованы. Роберт в клетке. Я в наручниках. Вот ситуация!

– Если можно, сэры, поставьте, пожалуйста, клетку поближе к окну, – вяло попросил попугай. – Никогда не глядел на Бисквит из окна губернаторского особняка. Хоть одним глазком взгляну… Если можно.

– Можно, – разрешил Асамуро, хотя речь шла вовсе не о его особняке. Он раскрыл окно нараспашку, высунулся, хорошенько все осмотрел и поставил клетку на подоконник.

– Кто это у тебя в палисаднике? – спросил он, ткнув пальцем за окно.

Губернатор подошел и тоже выглянул на улицу.

– Это Боб, садовник… Что скажешь, Клифт, о ситуации? Как она тебе? – спросил Джоуль, открывая новую бутылку кока-колы. – Что о малыше скажешь? Чуть-чуть он тебя не догнал, скажи спасибо туману.

Клифт барабанил пальцами по подлокотникам кресла и не спускал глаз с губернатора, ловил каждое его слово. Даже когда Клифт молчал, у него был дефект речи, верно вам говорю!

– Малчик не по возрасту смышлен, – подал он голос. – А это в создавшейся ситуации вот такой минус! – И Клифт показал минус от ладони до ладони. – Минус, малчик, для тебя, а не для нас. Вед ты, наверно, уже понял, что все это мафия! – И он обвел руками не то кабинет, не то всю Карамелию. – Она бессмертна. А ты против нее бессилен!

Роберт молча смотрел на Бисквит. Когда было произнесено слово «бессилен», он оглянулся.

– А знают ли сэры происхождение слова «мафия»? – спросил он через плечо. Губернатор прыснул, а Клифт, наоборот, набычился, побагровел. – Слово «мафия», – стал объяснять Роберт, расхаживая по жердочке, – это аббревиатура лозунга «Морте ай франчези инвазори агрессори», что в переводе с итальянского значит: «Смерть французским захватчикам и насильникам». Слово родилось в Сицилии в тринадцатом веке…

– Тут не Сицилия! – Уроженец Марселя взвился в своем кресле. – Помолчи, птица! А то я буду тебя щипат! – И он показал, как будет голыми руками ощипывать попугая. Роберт сник. За последние пару дней его дважды грозились ощипать, и это, видимо, уже угнетало.

Гуго Джоуль захохотал так, что его живот заколыхался. Асамуро был по-прежнему невозмутим. Он внимательно присматривался к Роберту, что-то соображая, а Клифт продолжал кипятиться.

– Ну хватит, Клифт! – остановил его комиссар. – Тебе есть что сказать по делу?

– Ест! – Клифт оставил в покое Роберта и вновь взялся за меня. Теперь он говорил вкрадчиво, значительно, запугивая меня, и, надо сказать, не без успеха. Почему-то особенно меня пугало отсутствие мягких знаков. – Что тебя ждет, малчик? – говорил он. – Или плантации, или несчастный случай в пути, или – скорее всего – гил’отина. Пиратство, которым ты занимался последнее время, приравнивается к терроризму, а это карается. – И Клифт чиркнул себя ребром ладони по шее. – Я прав? Что по поводу гил’отины говорит закон, Асамуро?

– Закон, как обычно, на нашей стороне, – ухмыльнулся японец, встал и зашторил карту. – Да, рисковать, пожалуй, не стоит. Его фантазиями может кто-нибудь заинтересоваться… А про военных и торговых капитанов он, по-моему, врет. И про журналистов тоже. Никто не знает, что он здесь. Они случайно нарвались на линкор. Они сами не знали, что попадут в Карамелию. Просто гнались за галерой.

– А если не врет? – сомневался губернатор, расхаживая по кабинету, и мне очень не нравилось, что они говорят о таких вещах при мне. Они говорили так, будто меня больше нет.

В дверь трижды постучали. Появился секретарь. Его смуглое лицо приятно гармонировало с белым тропическим смокингом.

– Господин губернатор, напоминаю, что в четырнадцать тридцать у вас встреча с индейскими вождями. Сейчас тринадцать тридцать. Экипаж у ворот.

– Да-да, идем, – спохватился губернатор. Он поменял рубашку за ширмочкой, достал папку с документами, спрятал ее в дипломат и пристегнул дипломат к запястью. – Этого, – показал он на меня, – в Баобаб-тюрьму. Не возражаешь, комиссар?

– Согласен, – кивнул Асамуро.

– В Баобаб-тюрьму на время уик-энда, – уточнил Джоуль. – А там поглядим. Клифт, свяжись с Плантагором – узнай, как у них дела. Все ли спокойно? Ты, – велел он комиссару, – проверь оставшиеся подводные тюрьмы. В отдельную камеру, – снова ткнул он пальцем в мою сторону.

– Мы с попугаем, – сказал я, беря клетку.

– Ни в коем разе! – запретил Джоуль. – Птица останется здесь!

Через четверть часа мы ехали в маленькой тюремной пролетке: два карабинера и я между ними, подпираемый дулами ружей. Мне было грустно. В другое время я завел бы разговор или хотя бы к окошку попросился – как-никак Бисквит, – но теперь только молча ненавидел наручники. Ух, как я их ненавидел!

Путь был долог и скучен, лошади часто останавливались: кучер не то дорогу уточнял, не то спрашивал огоньку. И когда я уже начал дремать, слегка привалившись к левому карабинеру, тихое пение под гитару где-то недалеко привело меня в чувство.

Лошади шли шагом. В оконце виднелось пузатое здание обсерватории, и возле нее, прямо на ступеньках, сидел лохматый седой менестрель.

 
Ах, Мэри-Джейн, ах, Джейн-Мэри,
Ты цветок душистый прерий.
 

Вот и все, что я расслышал и разглядел. Но что это – просто песенка, не имеющая отношения к реальной Мэри-Джейн, плод фантазии автора? Или же не просто песенка?.. Но мы ехали дальше по звонкой мостовой. Цокали копыта, да кучер покрикивал:

– Посторонись!

Или:

– Бойся!

* * *

Баобаб-тюрьма оказалась гигантским баобабом, занимавшим целый квартал на окраине города. Пролетка въехала в баобаб-арку и стала подниматься внутри дерева винтовой лестницей, такой просторной, что на ней запросто мог развернуться десяток подобных пролеток. Через каждый виток стоял шлагбаум со сторожевой будкой и собачьим лаем из будки. Стражники были хорошо откормлены и подозрительны. У каждого шлагбаума нас надолго останавливали, чтобы проверить сопроводительные бумаги и посмотреть, не везем ли мы наркотики или динамит. На слово они не верили.

Через полтора часа мы поднялись на высоту пятиэтажного дома и попали уже непосредственно в тюрьму. Там меня сдали коменданту, человеку с моноклем.

– Девятьсот сорок седьмой, – сказал обо мне комендант, заглянув в список узников. – До тысячи осталось пятьдесят три человека.

Потом унтер вел меня длинным широким коридором, открывая двери из отсека в отсек. За нами топали два стражника с ружьями наизготовку. У них были красные нашивки на рукавах, как у морских пехотинцев с «Меганома». Мы остановились почти в конце коридора. Дважды повернулся ключ в замке, и передо мной распахнулись двери одиночной камеры пятьдесят один, где единственным светлым пятном было маленькое окно.

– Мебель привернута к полу, – заученно предупредил унтер, называя мебелью голый топчан, стол и табурет. – Вода в бачке, кружка на цепи. Живи! – И он вышел. Щелкнул замок. Все двери на этаже он открывал одним и тем же ключом! Большим, зеленоватым, кованым, с толстым кольцом. Если им завладеть, то можно добраться до кабинета коменданта, а там окно без решетки…

Остаток дня я метался по камере, перебирая варианты побега. И совсем, не к месту вдруг всплыл в памяти затылок Фила Форелли, похожий на затылок Гуго Джоуля как две капли воды. Ну конечно же! Вот в чем дело! Их обоих стриг Клифт! И вот еще что я вспомнил. Лет восемьсот назад японские самураи письменно просили императора послать их на почетную смерть и, по древнему обычаю, отрубали себе указательный палец левой руки. И прикладывали его к подписи в виде кровавой печати.

Да, у комиссара Асамуро не хватало именно этого пальца.