Текст книги "Dung beetles"

Автор книги: Алексей Алешко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)

Разрешено:

скачивание, изменение формата файла, безвозмездное распространение.

Запрещено:любое возмездное распространение (в том числе в сборниках на любом виде носителей), внесение любых изменений в текст, перевод, цитирование без указания источника.

Не рекомендуется для чтения лицам моложе 20 лет!!!

Автор не несет ответственности за мысли, мнения, действия и бездействия могущие прямо или опосредованно являться следствием чтением данного романа.

dung

beetles

Наконец настало время заменить кантовский вопрос: «Как возможны синтетические суждения a priori?» – другим вопросом: «Зачем нужна вера в такие суждения?» – то есть настало время понять, что для целей поддержания жизни существ нашего рода такие суждения должны быть считаемы истинными; отчего, разумеется, они могли бы быть еще и ложными суждениями! Или, говоря точнее, – грубо и решительно: синтетические суждения a priori не должны бы быть вовсе «возможны»; мы не имеем на них никакого права; в наших устах это совершенно ложные суждения. Но, конечно, нужна вера в их истинность, как вера в авансцену и иллюзия, входящая в состав перспективной оптики жизни.

Фридрих Ницше,

«По ту сторону добра и зла»

Глава 1

Тростник почему-то не шелестел, даже когда по нему пробегала волна легкого, летнего ветра, тростник молчал. И раздвигавшие его руки, непонятно куда шедшего Артёма, не могли извлечь из него ни звука.

И черная жижа под ногами не чавкала. Она лениво впускала в себя ступающие по ней ноги, потом так же неохотно давала их вытаскивать, но при этом молчала.

– Тишина. Тишина словно кто-то залил уши воском. – Думал Артём, продолжая двигаться неизвестно куда. Движение ради движения.

– Движение ради движения. Зачем? Куда? Почему? Или, от кого? – Лезли в голову вопросы на которые так и хотелось повесить ярлык – риторические. – От себя? – Маловероятно. Уж точно не здесь. И не сейчас. – Рассуждал он, продолжая идти, поочередно топя и вытаскивая из грязи ноги под грузом воспоминаний той осени когда он не смог заставить себя быть Там где должен. Не мог Там быть. Должен был, но не мог.

«Должен» – туда привело, и мучило целый час, хлыстая плетьми памяти по обнаженному эго, вдруг превратившемуся в ничто. Вот и не смог – ушел, убежал, сдриснул, испугался. Испугался, что кто-то увидит без брони логики и маски уверенности, увидит таким, каким не хочется отражаться в зеркале. Вот и утек, трусливо уполз, наивно надеясь что исчезновения никто не заметит. Плевать.

– Плевать. – Зачем-то вслух сказал он, продолжая брести по бескрайнему тростниковому полю. – Да, прошмыгнул, стыдливо потупив глаза, мимо охраны, выскочил на улицу и, вжавшись в асфальт, прополз к машине. – Продолжил вспоминать он. – Выехал за ворота – рванул, и только на Рождественском бульваре, почувствовал – что-то не так.

Чавк. Чавк. Чавк.

Грязь неизменно пускала ногу внутрь себя, потом столь же неизменно выпускала, сопротивляясь, но не сильно, словно давая понять: ты здесь лишний, без труда тебе не выйти, это моя маленькая месть за вторжение в меня. Она облепляла ноги до колен и каким-то непостижимым образом, с каждым шагом, поднималась все выше и выше, хоть Артём и не проваливался в нее глубже чем по щиколотку. Упорно, все выше и выше, по его голым ногам к бедрам, ягодицам, животу.

– И как это у меня получается так вымазываться, – со злостью подумал Артём, делая очередной шаг, – грязи-то и по колено нет, а извозюкался уже чуть не до шеи! – Артём злился на эту непонятную необходимость движения которая сама собой, без его участия, заставляла его идти по заросшему тростником полю раз за разом вытаскивая из грязи одну ногу и одновременно вталкивая в ней другую.

– К чему? – Вдруг пронеслась у Артёма в голове мысль и тут же, от живота, отвалился кусок грязи похожий на кленовый лист. Вильнув, почти как настоящий, упал, сросся с грязью, исчез.

– Листок летел с вершины гор в овраги,

Грязь лужи – эфемерная свобода,

Хоть солнца нет, зато достаток влаги,

Полет и смерть – жестокая природа.

– Интересно, чей это стих? – Подумал Артём. – Наверное какой-нибудь украинский поэт, эдакий Пушкин районного масштаба, вышел осенним вечером с бутылкой горилки на крыльцо своей мазанки, и накропал.

– В пьяном танце кружиться листочек,

Малость вверх и обратно, на грязь,

Все что было и есть – куча точек,

Видно веточка с ним не срослась.

– Ну так и есть, – продолжил он комментировать неизвестно откуда вылезающие в памяти строки, – бутылка горилки, цибуля, борщ с пампушками и обязательное для крыльца ритуальное почесывание промежности.

– А борщовую заправку готовят на основе тушеной свеклы. Для этого нужно за пятнадцать минут до окончания тушения свеклы ввести пассированные коренья и лук и все довести до готовности. – Слова словно родились в голове у Артёма, но их произнес точно кто-то извне, причем очень отчетливо. Он огляделся, но вокруг было лишь бескрайнее поле торчащего из зеленоватой грязи тростника.

– А я и не замечал, что грязь какая-то зеленоватая. – Подумал Артём и тут же вспомнил еще часть стишка неизвестного автора:

– Бесконечная степь, ни кусточка,

Не вместит взгляд великий простор,

Ты откуда здесь взялся, листочек? -

Одиночество здесь приговор.

– А свеклу отваривать лучше неочищенной, добавив в воду немного уксусу, для сохранения цвета свеклы. – Очень ясно сказал кто-то сзади него. Артём обернулся: на непонятно откуда взявшейся красной бочке с большой желтой надписью «BIOHAZARD» сидела коза, вполне обычная коза, только в очках с толстой роговой оправой и галстуке. Беленькая такая и с большим пятном черной шерсти на холке. Коза возилась с ежедневником в дорогом кожаном переплете: увлеченно, с деловым видом, сноровисто его листала и быстро что-то дописывала ловко зажатой копытцем золоченой перьевой ручкой.

– Underwood, – немедленно подметил Артём, – была у меня такая.

– Да, да, да. – Продолжала, не отрываясь от записей, коза. – Грамм по двадцать на каждый килограмм свеклы будет вполне достаточно.

– А… – Увиденное почему-то не удивило Артёма, он просто хотел что-то сказать, пытаясь оправдать свою наготу, но мало обращавшая на него внимание коза, ловко вскочила на бочку, открыла ежедневник на заложенной кленовым листком странице и, с выражением, даже немного пафосно, продекламировала:

– Лист что летит, уж ветер не тревожит,

Сорвав его, все отобрав что было,

Уже с ним сделать ничего не сможет,

Лишь заигравшись шлепнуть в чье-то рыло! -

Коза поклонилась, снова уселась на бочку и продолжила листать ежедневник словно ничего не произошло.

– Простите… – Попытался привлечь к себе ее внимание Артём.

– Не прощу! – Резко осекла его коза отрываясь от ежедневника и, приподняв с носа очки, уставилась на него как учительница на нашкодившего ребенка.

– Но… – Робкая попытка завязать диалог снова была бестактно прервана.

– Что но, что но... – Обвинительно затянула коза. – Тебе напомнить, как это было?

Артём опешил.

– И чего ты на меня вытаращился! – Зло бросила ему коза, открыла ежедневник на заложенной черным лоскутком страничке и зачитала: «Мото экипировка очень неплохо заменяет враз содранную «кожу бегемота», кожу, которой обрастает каждый спустя полгода жизни в большом городе, а после начинает прирастать все новыми и новыми слоями, превращая в броненосца, сверх броненосца и, в конце, в один сплошной слиток брони без плоти и нервов.» – Коза захлопнула ежедневник.

– Твои мысли? – Она как-то хитро и очень знакомо прищурилась. Артём потупился.

– Да, мне тогда надо было уехать. Я не хотел, но было надо.

– Не хочу, надо уехать... – Снова затянула коза. – А куда ехать-то?

– Туда. – Просто ответил Артём. – Но не туда, где «должен и не смог», а туда, где «не должен, но хочется». – Он посмотрел на неподвижные, словно приклеенные к небу розовые облака, – Вот только где оно?

– Да-да-да. – Закивала коза. – Везде кто-то есть и каждый из «кто-то» обязательно со своим «должен» и со своим пониманием, почему должен, сколько, и когда.

– Но чаще не когда, а именно сейчас. – Вздохнул Артём.

– И все хотят поговорить. – Не обращая внимания на его слова продолжала коза. – А раз они хотят поговорить, то ты должен послушать, и все уверенны, что именно должен!

– Но и они могут слушать. – Возразил Артём.

– Слушать? Не смеши меня. – Коза спрыгнула с бочки и, на задних ногах, забавно раскачивая выменем, прошлепал к нему. – Послушать могут далеко не все и только в обмен. Если они согласны слушать, то ты должен рассказывать. Снова «должен». – Коза, почти по человечески, развела передними ногами.

– Послушай меня, мальчик. – Она приобняла Артёма за талию и повела к бочке. – Должен быть там, и там, и там, и там, и особенно там. Но больше всего, Там. Везде «должен» и везде быть должен, соответственно во всех остальных местах – не должен.

– Не должен. – Согласился Артём. – И, что противно, не хочется.

– А куда хочется? – Озорно спросила коза.

– Никуда не хочется.

– Вот и будь там! – Радостно подитожила она. – Помнишь ее?

– Кого? – Артём начал быстро перебирать в памяти своих многочисленных знакомых женского пола.

– Не-ет. – Прервала его коза, словно точно знала о чем он думает. Да она видимо и знала, что ни сколько не удивляло Артёма. Коза снова открыла ежедневник на странице заложенной черной тряпочкой и начала читать – «И поехал, просто поехал, пока не заморгала лампочка уровня топлива. Заправился, и снова поехал. Потом снова...»

– И снова. – Перебил козу Артём. – Все логично: для того, чтобы что-то найти, иногда надо хорошенько потеряться.

– Вспоминаешь? – Коза посмотрела ему прямо в глаза. Артём кивнул. – И от кого ты терялся? Для кого? Из-за кого?

– Ни «от», ни «для», и ни, тем более, «из-за». От себя, для себя и из-за себя. Уничтожить, испепелить «должен» всем, в том числе и самому себе.

– А что останется? – Поддела коза.

– Ничего. – Пожал плечами Артём. – Убрать «должен» и все – никому не нужен.

– А себе?

– В том числе. – Артём посмотрел на небо без солнца с все так же и там же прилипшими к нему облаками. – «Должен» – суть, наполнение жизни, ты без него – пустой кувшин, даже не кувшин, а пустота кувшина. «Должен» – оболочка, ты суть есть пустота внутри этой оболочки, без которой никто не увидит, не заметит и не почувствует, а завтра забудет.

– Мелко мыслишь. – Коза снова взгромоздилась на бочку и начала стряхивать с копыт прилипшую грязь. – Окунись в пустоту, забудь все «должен», в том числе и себе, стань пустотой – потеряйся от себя, погрузившись в пустоту внутри «должен», то есть в пустоту себя. И еще глубже: пустотой пустоты в пустоте.

– Нирвана?

– Дурачок. – Засмеялась коза. – Но, в твоем случае, возможно.

– Не понял. – Честно признался Артём.

– Жизнь, это дорога. – Привела коза заезженный пример. Артём скривился.

– Не спеши. – Подметила его реакцию коза. – Фуры, автобусы, легковушки, все куда-то спешат, исполняя собственные «должен», все взаимосвязанно. Только на дороге понимаешь, насколько все взаимосвязанно: все, едут, спешат, не спят за рулем и почти соблюдают правила – исполняют глобальное «должен» друг перед другом. А стоит хоть одному выбиться из общего числа и презреть «должен» – авария, смерть.

– Одно «должен» порождает другое, зависит от третьего, обязуется четвертым и так далее. – Кивнул Артём.

– И имя им легион. – Закивала коза. – Они уже давно вышли из под контроля, жадно пряча несчастную пустоту во все новые и новые слои самих себя, заковывая и сливаясь, слой за слоем, «должен» на «должен», в монолит брони, алчно, жадно, все более и более плодя себя же и себя же пожирая: восстанавливая силы дальше и больше плодиться.

– Гаки. – Ввернул Артём.

– Именно Гаки! – Радостно подхватила коза. – Вечно голодные демоны. Их голод неутолим и он же их питает, не давая умереть от него же. Ваш мир – Гакидо, а автострада его уменьшенная модель!

– Бежать? – Просто спросил Артём.

– А ты не набегался?

Артём устало пожал плечами.

– Бежать! Бежать!!! БЕЖАТЬ!!!!! – Коза вскочила и замахала передними ногами. Потом резко остановилась, села, спокойно открыла ежедневник на той же, заложенной черной тряпочкой странице и начала читать: «Съезд, поворот, еще, проселок, поворот, прямая через бескрайнее поле, на горизонте осенний лес. Еще поворот, снова, проселочная, опять поворот. Лес.»

– Кругом лес. – Что-то вспоминая протянул Артём.

– Умница. – Похвалила его коза. – Залезай ко мне на бочку.

Артём повиновался и примостился на бочке около козы. Она тут же встала, зашла к нему за спину, закрыла его глаза ежедневником и сразу убрала в сторону – они сидели на лавочке внутри автобусной остановки. Такой знакомой автобусной остановки.

– Что мы здесь делаем? – Спросил козу Артём.

– Учим тебя смотреть. – Просто ответила коза.

– Не видеть? – Уточнил он.

– Видеть? – Засмеялась коза. – Ты даже смотреть не умеешь! Так что сиди и смотри!

Артём пожал плечами и послушно начал осматриваться: однополосная дорога, кругом лес, ни малейшего шума могущего указать на близость хоть какого-нибудь населенного пункта. Лес. Кругом лес. Почти вплотную подступающий к узкой дороге лес. Молчаливый, корящий и безразличный осенний лес. Сплошная стена хитросплетений красок всех оттенков красного, желтого и еще зеленого, местами порванная темными громадами одиноких елей, словно в обиде, старающимися хоть как-то заслонить цветастых лиственных собратьев. И отступающих перед их красотой.

– Или силой численного превосходства? – Спросила коза.

– Ты о чем? – Спросил Артём, хоть и сам не понял, почему он вдруг не удивился словам козы.

– Ты не болтай, а смотри! – Как-то ласково прикрикнула на него коза.

Дорога асфальтовая, вполне приличная, но асфальт явно не ремонтировался ни разу. Возможно, когда-то, по этой дороге курсировали автобусы, между районным центром и колхозом-миллионером с каким-нибудь глупым названием. Или она вела к секретной ракетной части, сейчас расформированной и заброшенной. Да, скорее к военной части, к колхозу бы так основательно строить не стали, да и деревья порубили дальше от дороги, а не постарались сохранить, в целях маскировки. Хотя, если колхоз-миллионер, вполне мог себе позволить хорошую дорогу, которая, возможно, была просто сделана поверх существовавшего здесь всегда большака, вот деревья и сохранили – не мешают.

– Может и так, а может и к части. – Снова вмешалась в вялотекущие мысли Артёма коза. – Варианты, варианты, варианты!

– Наличие выбора, и зло и благо. – Устало кивнул Артём.

– Ты хочешь сказать, что хорошо быть пещерным человеком? Кого поймал, того и съел? – Спросила коза.

– А сейчас, пойди разберись, чего тебе на ужин хочется. – Согласился Артём.– Еще хорошо, если что-то хочется, а если ничего не хочется? Просто хочется есть.

– Открываешь холодильник, в надежде, что сейчас что-то увидишь, и сразу это захочется, а в нем все есть, все ждет, а ничего не хочется! – Как-то излишне весело засмеялась коза.

– И так день за днем, день за днем. – Совсем понуро сказал Артём.

– Выбор – та же обязанность, тот же «должен»! – Назидательно произнесла коза, и Артём снова увидел в ее взгляде такие знакомые озорные искорки.

– Опять? – Спросил он.

– Смотри! – Коза описала передними ногами круг, давая понять, что смотреть надо кругом, а не только вперед.

Заросшая травой обочина и на ней, почти спрятавшись под деревья, обычная автобусная остановка. К ней не ведет ни одной тропинки, ни с одной стороны, куда ни посмотри.

– Автобусная остановка для автобусов! – Снова засмеялась коза.

– Фантасмагория. – Согласился Артём.

– Вот и смотри! – Снова настоятельно заметила коза. Артём вздохнул и, сам не понимая зачем, принялся осматриваться по сторонам.

Вечер, молчаливый осенний лес, звенящая тишина, забытая дорога и автобусная остановка – как есть фантасмагория в виде обычной железной автобусной остановки с крышей и лавочкой, основательно проржавевшая по углам, но еще сохранившая следы желтой и какой-то противно зеленой краски.

– Раскрашена под осенний лес. – Вслух сказал Артём.

– Намеренно, или случайно? – Тут же спросила коза. Артём посмотрел на нее, вздохнул и промолчал. Коза удовлетворенно закивала.

Вокруг остановки чисто, пугающе чисто: вовсе никаких следов человеческой жизнедеятельности, ни окурка, ни пробки от пива. Рядом глупенькая мусорка в виде раскрывшего рот пингвина, даже еще видно, что когда-то брюшко у него было белым, а клюв красным.

– Интересно, пингвины знают, что их образ использовался для создания мусорных баков? – Спросил у козы Артём.

– Вот и мне интересно было бы посмотреть на того, кто придумал такую мусорку. – Засмеялась она. – У кого пингвин ассоциируется с мусором. Какая хитромудрая логическая цепочка провела его рассуждения от белоснежных льдов Антарктиды, до оплеванных стен входов в московское метро и остановок общественного транспорта? И... – Уже совсем собралась она продолжить свои размышления, но посмотрела на Артёма и очень комично зажала себе рот копытцами.

– Вот и люди, как этот пингвин: хочешь – не хочешь, а должен, стой с разинутым ртом без возможности его закрыть, принимай, все те объедки и ошметки, которые в тебя швыряют. – Грустно сказал Артём.

– Почему без возможности закрыть? – Засмеялась коза. – Пожалуйста, закрывай!

– Но тогда потеряется смысл. – Заметил Артём.

– Смысл? – Удивилась коза и тут же обратилась к мусорке. – А оно, пингвин, тебе надо?

– А кого это волнует, рот-то открыт. – Усмехнулся Артём. – Закрыть рот – должен себе, с открытым ртом – должен всем, а без «должен»? Опять пустота?

– А в «пингвине» не пусто! – Озорно заметила коза.

Артём поднялся, подошел к мусорке-пингвину и заглянул внутрь: нанесенная временем пыль спрессовалась в небольшое количество почвы и теперь на ней мирно росла какая-то травка.

– Прелесть! Солнца наверняка мало, зато какая надежная защита от всяких невзгод и катаклизмов. – Засмеялась коза.

– Мерзкое растение. – Выругался Артём, немедленно вырвал его и бросил на обочину. – Подобное к себе подобным.

– И повелел Господь большому киту поглотить Иону! – Заорала коза что было мочи и начала пританцовывать. – И был Иона во чреве этого кита три дня и три ночи. И помолился Иона Господу Богу своему из чрева кита. И сказал Господь киту, и он изверг Иону на сушу!

– Теперь в пингвине пусто, он больше не должен сохранять себя «ради» или «для», он больше вообще ничего не должен. – Возразил ей вернувшись на лавочку Артём.

– Лети! – Засмеялась и замахала на пингвина коза. – Хотя, зачем? – Тут же резко осекла она сама себя. – Покой, что здесь, что где-то там, в Антарктиде, он везде покой, без каких-либо «должен».

– Покой. Покой. Спокойствие. – Забурчал, начав что-то понимать, Артём.

– Удручающее спокойствие! – Снова весело взвилась коза. – Херово тебе, братец? – Она хитро прищурилась, склонив голову на бок. Артём кивнул.

– Внутри пусто, как в старом колодце, затерянном в самом центре самой большой степи, или Антарктиды, где пингвины.

– Спокоен и пуст, как мусорка-пингвин! – Опять затанцевала вокруг Артёма коза. – Ни мыслей, ни эмоций, сидит мальчонка на лавчонке в остановке и курит. Мамка не заругает?

Артём зло отмахнулся от козы и удивленно посмотрел на непонятно откуда взявшуюся в руке сигарету.

– Тю! Смотрит куда-то? – Продолжила виться вокруг него коза. – Наверное смотрит. – Она заглянула ему прямо в лицо. – Возможно даже уже что-то видит.

Артём зло и сильно оттолкнул козу, та кубарем вылетела из остановки и зашлась хохотом.

– Но информация не усваивается! – Коза каталась по асфальту колотя по нему копытами и сквозь хохот кричала. – Она просто регистрируется нарисованными на металлической голове черными кругами глаз, перетекает через мозг в легкие и бесследно выдыхается вместе с сигаретным дымом! Это хорошо, это правильно! Ничего не хочу, ничего не нужно, вот ничего и не беру, словно пингвин! – Она вскочила и подбежала к Артёму. – Ты – пингвин! Ты теперь лишь часть автобусной остановки, многие годы видевший все это и уже не воспринимающий ни-че-го!

– Не надо было выкидывать из него эту былинку. – Спокойно сказал Артём.

– Или надо? – Мгновенно успокоившись и снова хитро прищурившись спросила коза.

– Надо – не надо, не надо – надо. Какая разница. – Устало опустил руки Артём. – Обрыдло.

– Обрыдло... – Протянула коза. – Слово-то какое замечательное вспомнил.

Она подняла выпавший ежедневник и начала быстро его листать.

– Вот! – Обрадовалась коза, наткнувшись на искомое. – Обрадло, производная от обрыдаху – «оплакивать». – Она захлопнула ежедневник. – То есть надоело до слез и колик печеночных. Надоело, а наружу не выходит, томится внутри и мучает, мучает, мучает. – Коза резко замолчала и села рядом с Артёмом. – Да, правильно сделал, что выкинул.

– А что былинка? – Спросил Артём.

– Да ничего! Кого интересует ее мнение, когда тут такое «обрыдло». – Коза поудобней примостилась на лавочке копируя позу Артёма. – А что обрыдло?

– То, что все неправильно? – Спросил Артём.

– Ты меня пугаешь. – Удивленно посторонилась от него коза. Артём усмехнулся.

– Ну так это исправлено – сбежал.

– И молодец. – Едко поддела его коза.

– Да, пусть просто сбежал, низко и бесчестно, а вот все это «должен» вообще честно?

– Честно, мать его?! – Передразнивая Артёма взвизгнула коза.

– Честно?!!! – Тут же завелся, но сразу успокоился он. – Да, честно. Да, мать его, честно.

– К сожалению, честно, но. – Коза обняла Артёма за плечи. – Пусть былинка-травинка, а ты?

– Лишь пустота?

– Если хорошо разобраться... – Протянула коза.

– И, как пустоте былинка не указ, так и ей мнение пустоты не авторитет. Да и откуда у пустоты мнение? Может ли быть мнение у пустоты? – Коза почесала копытцем ухо. – Нет, не может: пустота с мнением – уже не пустота.

– Тональ и нагваль. – Констатировал Артём.

– Ты, это, курить-то хватит. – Ухмыльнулась коза. Артём тоже усмехнулся и докуренная сигарета вылетает из остановки. Лихо перелетела на другую сторону дороги, шмякнулась об асфальт, покатилась останавливаясь и, моргнув напоследок угасшим угольком, затихла.

– Навсегда затихла. – Сказала коза.

– Она отдала все свои долги. – Кивнул Артём.

– Тогда смотри. Просто смотри. – Сказала коза и замерла, как каменная.

Сумерки. Предзакатные сумерки, когда еще все отчетливо видно, но медленно сваливающееся за пожелтевший лес солнце уже не режет глаза, а подчеркивает ранее размазанные его же яркостью детали.

«Сергей + Катя = Любовь!» – нацарапано чем-то острым на потолке остановки, торопливо, словно мимоходом, когда ты что-то делаешь, а тебя торопят. Надпись старая, очень старая, возможно эти Сергей и Катя уже нянчат внуков, а может так дальше надписи дело и не пошло.

– Или пошло но, раздавленное «должен», развалилось. – Напомнила о себе коза бесцеремонно вмешавшись в мысли Артёма..

– Возможно. – Кивнул он ни чуть не удивившись словам козы как продолжению своих мыслей. – Но почему-то хочется думать, что все у них хорошо: свой домик, на выходные приезжают дети, везя в гости к бабе с дедой озорную ватагу внуков. Внуки носятся по двору и ходят с отцами рыбачить на ближнее озерко, а вечером все собираются за большим столом и после ужина пьют чай на веранде, обязательно из пузатого самовара, фамильного, с историей, от пращуров оставшегося.

– Да, наверное так и есть. – Поддержала коза. – Надпись же на потолке, высоко, значит и чувство, которое заставило запечатлеть его повыше, соответствовало.

– Возможно. – Соглашаясь снова кивнул Артём.

– А вот в городе все не так. – Вздохнула коза, встала с лавочки и начала прогуливаться перед Артёмом, как читающий лекцию профессор. – «Дуся, я тебя люблю!» – пишет некий пылкий воздыхатель на асфальте под окнами многоэтажки ни на секунду не задумываясь о том, что по его посланию, то есть, практически, по его чувству, будут ежедневно топтаться сотни ног! На него будут плевать, сморкаться и, обязательно, какой-нибудь Тузик, недотерпев до ближайшего столба, справит малую нужду точно и мерзко перечеркнув струей «люблю». – Коза опустилась на четвереньки, пародируя ссобаку задрала заднюю ногу и вильнула задом, как бы изображая процесс перечеркивания. Артём грустно усмехнулся. – Да и сколько замужних «Дусь», из чьих окон так же видна надпись, приняв на свой счет, и перепугавшись реакции ревнивого мужа, мысленно пошлет «пару ласковых» недальновидному Ромео! – Завершила мысль коза поднялась на задние ноги и, посмотрев на Артёма словно только он в этом виноват картинно топнула ногой.

– Неизмеримый поток отрицательной энергии. – Просто сказал Артём.

– Именно! – Подхватила коза. – В котором легко затеряется и утонет и та самая Дуся и ее воздыхатель!

– Туда им и дорога, сволочи и лицемеры. – Так же просто сказал Артём.

– Все. – Коза снова уселась на лавочку.

– Хотя, какое-никакое, а излитие чувств без «должен». – Спустя некоторое время продолжила она. – Ведь никто не заставляет где-то искать краску, приходить ночью и аккуратно выводить на асфальте, специально, для одной только Дуси.

– И дальше что? – С сарказмом скривился Артём. – А дальше уже будет «должен», потому что Дуся привыкнет, и избежать этого можно только поменяв Дусю на «Дусю номер два», потом «три» и так далее. – Сам ответил он на свой вопрос.

– То есть бежать? – Усмехнулась коза.

– Как вариант.

– Так и бежать, от одного «должен» к другому, меняя их и за каждым новым поворотом сталкиваясь с очередным. – Заговорила коза. – И бежим, бежим, бежим, они прилипают и отваливаются от тряски бега, ведь стоит остановиться, как облепят, покроют броней и уже не подняться под их весом, под их уютной броней фамильного самовара. – Последнюю фразу коза протянула с вилимым удовольствием и осклабилась.

– Хех! Уютной. – Вздохнул Артём.

– Знаем-с цену этому уюту. Да? – Едко спросила она. – Травинка, ты где там? Скажи, тебе где лучше, в пингвине, или среди своих?

– Молчит, мерзкое растение? – Не менее едко спросил козу Артём.

– Может дело не в «или/или», – проигнорировала коза Артёмов вопрос, – тоже мне, маятник Фуко нашелся, а как насчет среднего положения? Состояния покоя?

– Покоя? «Одной жопой на два стула» это называется. – Артём сладко зевнул и потянулся. – В детстве помниться обзывалка была: «Пингвин двужопый». Не помню, что она значила, но прикольная.

– А хорошо было тогда, да? – Спросила коза. – Маленький человек, маленькое «должен»: учись, да кашу по утрам трескай.

– Назад хочу. – Вздохнул Артём. – Даже уроки согласен делать и стенгазету рисовать. Очередь за бананами, по подписке цветной телевизор выиграли. Первый велосипед, первая любовь…

Коза, перебивая, ткнула Артёма копытцем, другим указывая на надпись на стене остановки: «Верка блять и сука!» – Смотри. – Надпись, крупная, аккуратно выведена синей краской. Не старее предыдущей. – Чем же должна была обидеть некая «Верка» писавшего, что он, бросил красить забор и помчался, с кисточкой и краской, разыскивать остановку, запечатлеть, так сказать, обиду? – Спросила коза.

– Изменила. – Просто сказал Артём.

– Как минимум. – Согласилась коза. – А что возможно «как максимум»?

– Изменила с другом?

– Вариант. – Кивнула коза.

– А с чего ты решила, что писал обязательно Веркин бывший парень? Может это ее подруга, у которой та увела парня, а парень, тот самый Сергей, который царапал на потолке про себя и некую Катю? – Спросил Артём. Коза засмеялась:

– Катя, при которой Сергей изображал акробата, выцарапывая на потолке остановки про любовь, прознав, что тот подался к Вере, схватила кисть и краски, оставшиеся после ремонта туалета, и побежала замазывать следы увековеченного ранее чувства. Прибежала, до потолка дотянуться не смогла и написала на стене.

– А почему тогда «Верка – сука», а не «Серега – кобель»? – Ехидно уточнил Артём. – И почему именно изменила? Разве мало других причин, других неисполненных «должен», могущих ретранслировать что-то отрицательное в оскорбительную надпись на стене.

– Например, тупость? – Спросила Коза.

– Нет, не тупость, а конфликт недостаточной коммуникабельности одного с ущербной толерантностью другого. И пойди, разбери, кто прав, а кто виноват.

– И здесь уже эго, размером с Останкинскую телебашню. – Фыркнула коза. – А надо-то всего было сесть, успокоиться, помолчать и послушать, не друг друга, а тишину. Представить, что вот такая она и будет – тишина одиночества. Просто послушать, не нарушая ее звоном битой посуды и взаимных упреков, вспомнить, как вместе выцарапывали сердечко на коре старого дуба, кормили уток в Ботаническом саду и первый раз ели суши в японском ресторане.

– Да ведь так и было: сидел, молчал. – Тихо-тихо сказал Артём.

– А она? – Заботливо уточнила коза.

– Она била.

– Сперва его, неясными упреками и непонятными обвинениями, а потом посуду. – Подитожила коза. Артём засмеялся.

– Смотри. – Она снова ткнула его копытцем, указывая на следующую надпись: «Колян – урод!». Артёму сразу стало легче, спокойней: у Сергея и Кати все в порядке. Надпись была такая же старая, авторучкой, маленькая, ну может чуть крупнее обычного почерка.

– То есть Колян и урод, но не совсем, хоть и с восклицательным знаком, но недостаточно уродист, чтоб ради этого тащить незнамо откуда банку с краской. – Засмеялся Артём.

– Как интересно! – Подхватила коза. – Первым делом, примем за аксиому то, что у Кати и Сергея все в порядке, то есть их можно из уравнения исключить. Тогда получается, что также присутствующие здесь Коля и Вера поссорились.

– Вера бросила Колю, так как он урод, и даже «блядь» без ошибки написать не смог. – Поддержал рассуждения козы Артём. – Тот расстроился и, прекратив красить забор, побежал в соседнюю деревню за самогоном.

– А что еще может пить, пишущий с ошибками Колян? Не Текилу же! – Со смехом подхватила коза.

– А так как денег у него не было, побежал с краской, меняться. – Перехватил нить рассуждений Артём. – По дороге остановился здесь отдышаться, и заодно запечатлел свое отношение к Вере.

– Спустя некоторое время Вера шла из библиотеки, увидела послание и просто подписала рядышком, соблюдая знаки препинания: «Колян – урод!» – Завершила рассуждения коза.

– А почему, собственно, данный Коля урод? – Спросил Артём. – Может он и не урод вовсе, хоть и пишет с ошибками. Да и самогон никогда не пил и пить не собирается, а просто он так же сидел и молчал, а она кричала и била, кричала и била, била и кричала, не понимая, почему он молчит.

– Не понимая, и от этого еще больнее стараясь ударить. – Кивнула коза.

– А он просто встал, спокойно взял краску, ушел, где никто не видит, выблевал синей краской кипевшую обиду на все терпящую стену, а после этого вернулся обратно и просто попросил прощения, сам не зная за что.

– Да, не зная за что, зато зная почему. – Назидательно одняла копытце вверх коза.