Текст книги "На своей земле. Молодая проза Оренбуржья"

Автор книги: Алексей Иванов

Соавторы: Петр Краснов,Владимир Пшеничников,Иван Уханов,Александр Филиппов,Владимир Трохин,Иван Гавриленко,Георгий Саталкин,Сергей Фролов,Николай Струдзюмов,Александр Аверьянов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 13 страниц)

– Ну, а этот что говорит, новый-то?

– А что скажет. Порядок и дисциплину, говорит, наводить будем. С партийцев, мол, начнем. Все чтоб работали, как один, дружно, а кто лишь бы как – приструнить. Не пользуйся, значит, колхозным добром. Сорняк, мол, с поля вон!

– Так и надо. Доумничались! – заключил Ефим и как отрезал: больше не захотел говорить.

Девчата уехали, конюх собрал табун и угнал его в луга. Солнце село, но освещенные им облака золотистыми грудами лежали на дне пруда. В контраст облакам степь посерела, и повсюду улегся покой. Вроде и не было жаркого дня и его бестолковой суеты. И от этого покоя и торжественной тишины еще непонятней казались людские раздоры на такой мирной земле.

Приезжие рыбаки располагались на ночлег. Ефим, наклонясь к воде, пригоршнями поплескал ею на голову, остужая в себе дневной зной, и уже совсем буднично и мирно проговорил:

– Николка, бегите, шайтаны, домой. Ишь мне рыбаки!

– Сейчас.

– Дядя Ефим, а кто это в пруду укает? – опросил Толик.

– Быки водяные. Да это никак Толик? Вот я вас живо палкой-то... Разве не видите, как поздно?!

Коля огляделся. За спиной лежала завечеревшая степь, в воде отражался костер рыбаков. Они торопливо собрались и побежали прямо через пшеничное поле к селу.

Высокая пшеница едва не скрывала их с головой. В ее недрах уже улеглась прохлада, и только поверх колосьев стоял теплый вечерний воздух, приправленный запахами остывающей земли.

Сначала бежалось легко. Казалось, срежут наискосок угол поля, а там под горку скатятся к дому. Прошлым летом также вот припозднились они с сельскими ребятами и прямиком бежали к селу. Только поле тогда лежало в молодой люцерне, хорошо проглядывалось, и как-то сразу замерцали огни внизу. А теперь пшеница не давала взглянуть далеко, но все равно у них была уверенность, что скоро выйдут на простор. И они все бежали, продираясь сквозь хлеставшие по рукам и плечам стебли.

Где-то в середине поля неожиданно из-под их ног выскочил серый ком и, как брошенный с большой силой камень, стремительно и шумно пролетел между колосьев. Коля от неожиданности остановился, а Толик ничего не понял и спросил:

– Что это, а, Коль, что?

Коля через минуту пришел в себя и сказал облегченно:

– Эх, да ведь это заяц!

– Вот здорово! Что же ты его не поймал?

– Попробуй поймай.

После этого они побежали еще быстрей. И чем дальше уходили в глубь поля, тем меньше ощущался теплый воздух над колосьями, который так приятно овевал лицо и напоминал о жилье.

Толику по глупости сначала было весело. Но оттого, что стена колосьев долго не кончалась и дома все нет и нет, он притих и стал недовольно хныкать.

– Коль, а если волк?

– Дурачок, в пшенице волки не бывают.

– А если бывают?

– Нет, только зайцы да перепелки. Ты не отставай, – утешал он брата, а у самого отчего-то нехорошо стало на душе.

Один раз он остановился, чтобы оглядеться. Чуткое безмолвие окружало их и казалось, что всюду в стеблях кто-то притаился и подстерегает. И этот кто-то не имел какого-либо обличил, а мерещился то маленьким неведомым зверьком, то громадным страшным чудовищем. Тут Толик поднял к нему бледное лицо, и Коля увидел, как в одно мгновение темные в ночи глаза брата наполнились слезами, в них мелко бессчетно задрожали звезды, и резкий плач пронзил тишину.

– До-мой! Хочу домой!

Коля прижал к себе рукой брата и поволок за собой дальше, в сторону села, больше уже не останавливаясь. Толик, пригревшись возле его бока, успокоился и лишь изредка всхлипывал.

Вдруг шелест пшеницы перед ними оборвался, и стало совсем тихо. А рядом, за выгоном, оказалось село, и Толик от неожиданности громко и радостно засмеялся.

Далеко на конце села звякнуло колодезное ведро, проехали по улице доярки с пустыми бидонами, и кто-то на колхозном дворе выругался: «Тпру, идол тя, не терпится ему!» А там, где звякнуло ведро, девичий голос пропел:

 
За измену твою, за неверну любовь
Я уж больше тебя не люблю.
 

Возле дома что-то темнело, похожее на высокую копну. Еще издали это непонятное проговорило бабкиным голосом:

– Явились, бегуны! Мать их по всему селу ищет, непутевых...

В кухне горел свет. За столом, видно было в окно, сидели отец и Евгений Васильевич. На столе дымил самовар. Отец что-то говорил, а Евгений Васильевич, одетый, должно быть, еще к собранию в праздничный костюм, склонив голову, слушал.

Коля поставил удочки за дверь, звякнул ведерком.

– А, рыбаки, – Евгений Васильевич обернулся на звук. – Покажите карпа.

– Карп в пруду остался, – быстро, пытливо взглянув на Евгения Васильевича, Коля шмыгнул по лавке за стол.

– Им ужин не надо давать, самовольникам, – проговорила бабка, ставя вареники на стол.

– Пусть их резвятся пока, – добродушно усмехнулся отец.

Евгений Васильевич посадил Толика на колени, пододвинул ближе к нему миску. Толик закрывал глаза и с усилием жевал вареник.

– Что ж, теперь, небось, в город зафинтилите? – спросил Коля председателя, не поднимая глаз от еды.

– Ишь какой! – усмехнулся Евгений Васильевич. – Нет, не зафинтилю, пойду на прежнюю должность, агрономом.

– Это правильно.

– Ах, шельмец! – Евгений Васильевич рассмеялся, но тут же снова задумался.

– Скорее учись, да помощником к нему. Пойдешь? – спросил отец.

– Ладно, вот только школу закончу.

– Хорошие у тебя растут дети, Илья Платонович.

– Ничего дети, без ремня пока обходятся, – улыбнулся отец, а Толик открыл при этих словах глаза и стал жевать веселей.

Мальчики, постелив себе, легли тут же, у двери на крылечке; за дверью еще долго слышались голоса.

– Студентами были, – говорил Евгений Васильевич, – жизнь на селе собирались ладить. Шумели, спорили...

– А тут жизнь тебя ладит, – поправил отец. – Не горюй шибко-то. И бери выше. Тогда своя беда покажется вдвое меньше.

– Как это?

– А так: что там твое горе или мое!? Переживем да еще научимся на нем. Надо, чтобы мы колхозу беды не сделали.

– И правда, я ведь об этом забыл в обиде.

– Тасю свою меньше жалей, пусть в поле идет... – уж не вытерпела, вставила свое слово бабка.

Кто-то скрипнул крылечком и тенью прошел на кухню. Там стало оживленней, и голос Кирилла Прохина проговорил:

– Не думай плохо, Евгений Васильевич. Ничего не поделаешь, раз так получилось. А работу ты любишь и агрономское дело хорошо знаешь. Так что народ решил верно.

– Ишь, успокоитель нашелся, – снова встряла бабка.

– Ладно, бабка Матвевна, на сегодня давай перемирие, – попросил Кирилл.

Отец и Евгений Васильевич засмеялись.

Издалека послышались шаги с улицы. По ним Коля узнал мать, подумал, что сейчас отругает за Толика, и закрыл глаза, как будто давно спит. Мать подошла к ним, наклонилась, и он услышал запах полегшего сена и степного простора от ее одежды. Материны слова теплым дыханием коснулись лица:

– Спят мои бегуны, спят мои сладкие. А я их ищу...

Толик давно спал. Коля, прислушиваясь к разговору, глядел на звезды. Может, он забылся и не заметил, как кто-то еще прошел в кухню, потому что там прибавился голос, похожий на голос Таисии Михайловны, только не четкий и ясный, каким она говорит в школе, а простой, домашний, как у матери.

– Я его жду, жду, – жаловалась и слабо упрекала она. – Разве так можно, Женя. Думала, уж что случилось.

– Да вот зашел. Душу на людях отвести...

– Нечего ее отводить, – сказала бабка. – Поглядите на себя, какие вы стали. У нас таких в селе и не найдешь. Я тебе, дочка, вот что скажу: плюнь на докторов да больницы. Глянь на наших баб. Ты спроть них перепелка. Выходи с ними завтра на сенаж. День-другой поработаешь – и аппетит и сила появится. А я тебя утрешним молоком буду отпаивать. Уж я тебя поставлю на ноги.

– Правильно, бабка Матвевна, – поддержал Кирилл.

– А что, Тась? – вставил Евгений Васильевич, – может, и правда, как это: раззудись плечо, размахнись рука...

За дверью послышался общий смех и оживление.

Коля уже успокоился от волнений этого долгого дня. И только что-то саднило внутри, словно там осталось наболевшее место от ушедшей тревоги. И тут кто-то, вроде балуясь, навалился на грудь, стало трудно дышать. Коля сглотнул, и теплые слезы защекотали в носу. Тогда тело сразу расслабло и через некоторое время всплыло в легком забытьи...