Текст книги "Свод (СИ)"
Автор книги: Алексей Войтешик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Лошади остановились. Якуб прислушался. В гулком, холодном воздухе ясно слышались далёкие, едва различимые голоса людей. Через какое-то время у двери экипажа появился свет факела:
– Паночку, – скрытый пятном режущего глаза огня, тихо и торопливо произнёс где-то Зыгмусь, – пан Альберт и панна тут, в гумне. Яны баяцца пошасці, таму, калi пан Война жадае пройти до них, надо будет окурить огнём свою одежду. Тут, наўскрайку[iv] капна с сенам, так что можно надёргать жмень сколько и вас, пане, окурить…
Якуб вышел из экипажа. Прямо перед ним, освещая факелом силуэты сутулящихся от холода слуг дяди Бенедикта, стоял кто-то из прислуги Патковских. Близкое присутствие огня прятало от взгляда молодого пана грозно рычавших где-то в темноте собак. Было ясно, что ещё несколько человек в стороне держат этих злых лохматых охранников.
– Пан Война, – поклонившись, отстранённо произнёс человек с факелом, – у вас какое-то дело до пана Альбэрта?
– Да какое дело? – Возмущаясь странному тону слуги, ответил Якуб. – Я проездом. Просто хотел выразить пану Патковскому почтение, только и всего.
– Да нас не можна, – замялся слуга, – алэ, як пан захцэ, то я ýсё ж запрашу да вас пана Альберта?[v]
– Конечно запраси, мил человек! – Не без доли удивления настоял на своей просьбе Война.
Человек с факелом тут же отправился прочь, сбегая куда-то вниз под сенью раскидистых, полуголых веток деревьев. Играющие вокруг огня тени, будто оживали, протягивая из темноты к тому, кто посмел прервать их сон свои когтистые лапы. Вдоволь налаявшиеся собаки, понимая, что чужаки прибыли надолго, заметно притихли. Стоявший неподалёку Зыгмусь осторожно приблизился к пану:
– Паночку, – тихо прошептал он, – што ж то за пошасць такая, што пана з паннай ў гумно загнала? Вой баюся я, каб чаго ні было[vi]...
Война опасливо осмотрелся. Поезд стоял в тени. Старые, густые ели, растущие на самом краю леса способны были создать преграду даже дневному свету, что уж говорить о лунном. Да, пожалуй, слуга прав. И чернеющий впереди лес, и поднимающийся позади туман могут таить в себе много опасностей. На самом деле, было что-то неприятное и загадочное в том, как встречает своих гостей пан Альберт.
– Зыгмусь, – как можно мягче произнёс Якуб, – ты бы шепнул нашим, на козлах, чтобы чуть что были наготове.
– Пан Якуб, – вместо ответа неожиданно громко сказал слуга, – я пайду гляну коней. У варанога сёння дзень цугля[vii] выскаквае. Што я ні рабіў..., – продолжал он уже возле экипажа, – а ўсё адно. Трэ будзе кавалю аддаць, хай запляскае збоку, а то..., – далее слова хитреца Зыгмуся стали уже неразличимы.
Впереди, под деревьями снова появился свет. Было видно, что по тропинке поднимались двое. Тут же рядом с Войной, словно из-под земли вырос Свод. Англичанин, наблюдая за происходящим из проёма открытой дверцы экипажа, сразу понял, что именно сейчас может оказаться полезным молодому пану. Пират, каждой клеточкой своей испещрённой шрамами шкуры чувствующий опасность, был просто полон решимости. Якуб же, почувствовавший как его заграничный друг энергично пристраивает на пояс подарочную саблю дяди Бенедикта, мягко придержал его. Свет медленно приближался, являя жмурящимся гостям слугу, ведущего под руку какого-то пожилого человека. В нём с трудом узнавался пан Патковский. Да, приходилось признать, что время не пощадило былого служащего мельницкого суда.
Пан Альберт в это время поочерёдно всматривался в лица Якуба и Свода, как видно, не решаясь отдать предпочтение ни одному из них, в вопросе кто же из них Война? Молодой сосед Патковского не стал мучить старика:
– Пан Альберт, – сказал он и указал на англичанина, – это мистер Ричмонд Свод, он иностранец, а я сын пана Криштофа…
– Яку-у-уб, – радостно протянул бархатным голосом Патковский. – Мальчик мой, да тебя не узнать…, – старик прижал сухую руку к груди и едва заметно поклонился, – доброй ночи вам, пан Война, и вам, пан Ричмонд. Пше проше выбачэння[viii] за тое, что встречаю вас, не в имении. Что делать? По всем сёлам вокруг скачет зараза. Растут, ширятся погосты, хотя, что тут удивляться, они всегда растут быстрее городов и сёл. Видишь, приходится жить в гумне, по три раза на день окуривать себя огнём. Панна Ядвига ругается, а поделать ничего не можем. Я думаю отправить её от греха подальше в Краков к брату, а как обвыкнется там, так и Сусанну заберёт. Не годится молодой панночке в гумне жить…
Патковский легонько взял Якуба под локоть:
– Нам бы с тобой, друже, о дальнем наделе земли поговорить, что за церковью…
Война младший округлил глаза, но, перехватив взгляд старика, особенно выразительный в лунном свете, мигом смекнул, что эта его внезапная просьба, только предлог уединиться.
Он тут же кивнул в ответ:
– Ричи, – тихо сказал он по-английски своему насторожившемуся товарищу, – ждите меня здесь. Мне нужно с глазу на глаз кое-что обсудить с этим пожилым джентльменом.
Англичанин послушно отошёл к поезду, а Якуб и Патковский пройдя часть пути следом за ним, обогнули экипаж и отправились вниз по дороге в сторону имения. Вскоре они вышли в залитое лунным светом поле, усыпанное холодным серебром инея.
Пан Патковский не спешил начинать разговор. Соседи отмеряли не меньше сотни шагов, прежде чем он, осторожно оглянувшись по сторонам, со вздохом произнёс:
– Вот уже и «Белый дед»…
Якуб с удивлением посмотрел на соседа.
– «Белый дед», – с улыбкой пояснил тот, – так в народе называют густой иней, белый, …как дед. Я это к тому, что уже подмораживает, – продолжил он, – скоро «дзяды[ix]», а там уже и коляды, – Патковский заметно сбавил шаг. – Неладно у нас, Якуб, – сразу переключаясь к сути разговора, гораздо тише сказал он. – Думаешь, что мы и в самом деле в гумне от пашасці хаваемся? Яна, канечне, гуляе сабака, губіць людзей, але ж не да таго, каб пан, як тлусты пацук па кутах хаваўся[x]. – Пан Альберт сам улыбнулся тому, что красочно описал обрушившуюся на них напасть на мужицком языке. Он остановился:
– Время настало такое, – продолжил Патковский, – что если ты имеешь под собой хоть что-то, не доведётся тебе спать спокойно. Тут либо крестьяне подпустят «красного петуха», либо ночные гости Базыля Хмызы обдерут до нитки. А то ещё и того хуже, русаки под себя подгребут. Не пойдёшь под них, сам отправишься в Базыли Хмызы или на тот свет, а на твоё добро сядет своим толстым задом какой-нибудь русский воевода.
Чему ты улыбаешься, мой мальчик? Насмотришься ещё. Они тут, будто помня стародавние времена, когда сидели на землях от океана до океана, шастают как у себя дома. Не покормишь, не попоишь – спалят. Плохо покормишь, попоишь – спалят. Перекормишь, перепоишь – точно спалят. Пока в Мельнике и на ваших землях хозяин был в отъезде, их не трогали. Но вот, теперь появился ты – хозяин, стало быть, начнут охаживать и тебя, как и меня когда-то. Хотя с меня особо-то и взять нечего, я бедный и старый. Андрея отослал учиться в Лейпциг к моему младшему брату Ёгану. Что поделаешь, отцовское крыло нынче не защита. Панну Ядвисю и Сусанну отвезу в Краков и вот только тогда, может быть, вздохну полегче.
Скажи, ты помнишь Станислава Карсницкого – маршалка Радивилов? Хотя, …откуда ты можешь его помнить? – Патковский отчаянно махнул рукой. – Отец твой его знает. Так вот не так давно Карсницкий, миль сорок восточнее на ту сторону Буга посадил на три села своего сына. Так уж вышло, что малый его сильно разгулялся где-то за границей. Не знаю, что он там ел или пил, а вскочил на отцовские деньги в такую гайню[xi], что с того разгула даже слегка умом тронулся. Станислав его оттуда забрал, дал сёла и приказал, чтобы грехи перед господом замолить, выстроить малый кальвинистский собор вместо церквушки, что, как и наша, развалилась там к тому времени в хлам.
Сын Карсницкого как видно в содеянных грехах покаялся, и слова отца принял к сердцу так, как и надо это делать, благо пан Станислав и денег ему на строительство дал.
Остатки церкви разобрали, а на том месте, где она стояла, выкорчевали лес и стали строить собор. По слухам храм поднимали – всем храмам храм. Выстроили стены, уже доделывали башню, ждали только колокола. Их окрестить на голос должен был сам остробрамский священник, наместник Папы. Но тут пришли рассены, увидели, что Карсницкие убрали их старый церковный мусор и в отместку за это сравняли с землёй их недостроенный собор. Русаки дня два искали и отца Карсницкого, и младшего, чтобы и с ними как следует поквитаться, да они вовремя спрятались. Удрали аж под Новогрудок, у них там большое имение.
Но тут, Якуб, вот какое дело. Одни говорят, что это русские собор в щебень разнесли, а другие, что сам наместник воеводы подляшского своих вояк на это дело подрядил. Кто их там теперь разберёт?
Сам понимаешь, Патковский не такая важная птица как Карсницкий, хоть и тоже с польскими кровями. А ведь за Станислава с сыном в этой неразберихе и Радизвилы не вступились, смолчали, не зная кому слово замолвить. Карсницкие как-то сами всё уладили, откупились, наверное.
Пан Патковский поднял лицо к залитому лунным светом небу.
– Х-х, – коротко выдохнул он вверх облачко пара, – чему тут удивляться? Вон и на небе всё так же. Люди, как звёзды, а государи, как светила. Чем сильнее солнце или луна, тем незаметнее звёзды. Те, что посильнее светят, ещё видны кое-как, а те, что поменьше, и вовсе пропадают…
Пан Альберт оторвал взгляд от неба:
– У твоего отца, – как-то резко сменил он этот романтичный тон, – денег достаточно. Я ему уже писал, а вот теперь и тебе говорю. Нужно так поставить дело, чтобы в имении было на кого опереться. Оно и дурню ясно, что армию в Мельнике никак не соберёшь, но и слабаком с родовым именем Войны жить не годится. Вот и выходит, что тебе нужно быть понаглее, так, чтобы с одной стороны рассены тебя не трогали, а с другой, на твоё добро не зарились.
Чтобы быть понаглее, нужны надёжные люди, такие, которые в случае надобности и оружие в своих руках подержать сумеют или, что тоже немаловажно, смогут договориться с кем надо…
Пан Альберт положил свою тонкую, худую ладонь на плечо Войны:
– В случае чего, – совсем тихо сказал он, – смело можешь рассчитывать на старика Патковского. У меня для тебя всегда найдётся пара надёжных слуг, ну и кое-какая другая помощь. Сейчас на Литве много недовольных. Да и какая мы Литва? Есть уже и в нашей вотчине люди, что до того устали меж двух сосен болтаться, что готовы без лишних размышлений примкнуть к польскому королевству или поклониться русскому царю.
Уж или туда, или туда, главное, чтобы прибиться хоть к какому-нибудь берегу. Одни уверены в том, что нам ещё благо стать хозяйским двором для Польши, а другие, что лучше кормить обхазаренную московию. Уж больно у их Василия сильный аппетит. Видно желает подмять под себя и пересчитать по головам всё до самой Вислы. А раз желает, значит так и сделает. Киевскую Русь подомнёт и пересчитает по чёрным головам, а нас, белоголовых по белым. Перечтут и окрестят тех навек в какую-нибудь Чёрную Русь, а нас, как полешуков в давние времена в Белую. Вот увидишь, придёт ещё время, будем мы, поляки и литовцы, и говорить, и писать по-русски…
Война невольно улыбнулся такой нелепой мысли. Виданное ли дело, полякам говорить на чужом языке?
– Чему ты снова улыбаешься, Якуб? – Серьёзно спросил Патковский.
– Да так, – не стал рассуждать на спорные темы Война. – По мне уж лучше мужицкий язык, чем русский.
– А, – отмахнулся пан Альберт, – такой ты, поляк, знаток и мужицкого. Вот соберись как-нибудь, съезди в леса на юге, да только заберись поглубже в чащу. Тамошний люд здешних только с третьего слова на пятое понимает, да и Христа не во что не ставят, зовут жидом и не шутя грозят тем, кто его сюда принёс.
Война услышал позади себя шаги и обернулся. К ним шёл Свод.
– В-о-от, – с большой долей иронии протянул Патковский, – ещё одна фигура объявилась. Видать и не догадывается, в какой «рай» приехал щеголять в своём дорогом камзоле. Скажи, – не без сарказма заметил пан Альберт, – этот франт тоже приверженец мужицкого языка?
– Ну что вы, – глядя в сторону Ричмонда, ответил Якуб. – Он кроме английского ничего не знает.
– Бедняга, – вздохнул Патковский, – надолго он сюда?
– Думаю да.
– Несладко же и ему придётся. Видать привык парень жить в довольстве? Ишь, какой холёный …
– Что есть, то есть, – улыбнувшись, ответил Война. – Что случилось? – спросил он Свода по-английски.
– Да ничего, – натянуто ответил тот, бросая оценивающие взгляды вокруг. – Вас долго нет, вот я и стал беспокоиться…
– Чего это он так перепугался? – Удивился старик.
– Говорит, что страшно ему, – с едва различимой улыбкой, ответил Война. – В эдакой-то темени, да в чужой стороне…
– Да-а, – заключил Патковский, – тебе, мой мальчик, и самому сейчас придётся несладко, а ещё и за этим франтом надо будет смотреть в оба глаза, защищать его, оберегать. Да, да, не улыбайся. Знаешь, людям Базыля Хмызы всё равно кого воровать, таскают и таких, заможных, как баранов из овчарни. Украдут, а потом у хозяина выкуп требуют. Этот разбойник, я про Хмызу говорю, было дело, где-то пропал. Поговаривали даже, что изловили его. Ан нет. Снова объявился…
– А если не платить ему за иностранцев? – хитро поинтересовался Якуб, покосившись в сторону Ричи.
Патковский пожал плечами:
– Что ж, можно и так, да только тогда тебе в подарок пришлют голову твоего гостя, прилюдно пришлют, чтобы все видели. Ты, Якуб, по всему видать, раз привёз сюда этого важного господина, решил какое-то серьёзное дело в Мельнике начать?
– Да, признался Война, – хотелось бы. Для того же я и учился…
– Эхе-хе, – снова вздохнул старик, – уж и не знаю. Вы, конечно, с отцом сами хозяева своим деньгам, но я бы не советовал. Времена-то уж больно беспокойные…
– Пан Патковский, – предчувствуя повторное начало рассказа о тех самых «не самых лучших временах», не дал ему договорить Якуб, – а кто такой этот Базыль Хмыза?
– Базыль? – Удивился внезапному вопросу пан Альберт и привычно пожал плечами. – Разбойник, …бандит и жулик. Он тут человек известный. Люди шепчутся, что не местный он. Откуда-то из Троцкого павета[xii] на Мерачи, где Рудники – охотничьи угодья короля Сигизмунда…
Война кивнул, вспоминая недавний случай, произошедший с ними в тех самых королевских Рудниках.
– …он-то, конечно, жулик, – продолжал старик, – но и с ним можно иметь дело, знай только, плати. Есть у меня, – тут бывший судебный чиновник осторожно смерил взглядом на прочность англичанина, – человек, что и с ним может связаться. Так что, – заключил Патковский, – помня доброе былое, думаю, мы сможем быть полезными друг другу и в будущем, молодой пан Война.
Закончив беседу, они развернулись, и стали медленно возвращаться к вытягивающейся уже чуть ли не на четверть поля лесной тени. Патковский думал о том, всё ли правильно он расписал молодому соседу, а тот, получив богатую пищу для размышлений, пытался всё это переварить. Свод же шагал позади них, размышляя о чём-то своём, стараясь не нарушать этого глубокомысленного молчания. Вскоре они подошли к освещённой факелами площадке недалеко от экипажа. Среди местных слуг понуро маячил Збышек. Пан Альберт на прощание по-отечески обнял Якуба и мимолётом заглянул к нему в лицо, надеясь уже сейчас получить некоторые ответы на интересующие его вопросы. Но Война младший был непроницаем и разочарованный Патковский увидел лишь усталость и умиротворение.
– Заезжай, – только и сказал хозяин Патковиц, переходя от Якуба к иностранцу и нарочито сильно пожимая тому тонкую, холодную ладонь. – И этого привози, Якуб, слышишь? – Старик кивнул в сторону англичанина. – У меня припасено три-четыре бочонка отличного вина. Ото ж, как приедете днём, так и панна Ядвига с Сусанной выйдут вас приветить. Только не затягивай с визитом, а то я их скоро повезу до Польшчи…
– Хорошо, пан Альберт, – кланяясь соседу, ответил Война. – Обязательно заеду. Сусанна-то сейчас…
– О! – Не без удовольствия выдохнул Патковский. – Она у нас красавица, увидишь…
Гости сопровождаемые освещающей им путь процессией и Збышеком, подошли к поезду. Возле него повторно раскланялись и, взобравшись в экипаж, расселись на обжигающе холодные, влажные места. Слуга дяди Бенедикта в один миг взобрался на козлы, что-то сказал промёрзшему товарищу и стегнул лошадей. Экипаж резво выехал из тени и легко покатился вдоль леса. Лунный свет, ударив в непроглядный мрак, стал выхватывать из него очертания предметов. Свод тут же, привыкая к появившемуся освещению, попытался рассмотреть лицо девушки. Что-то …мешало ему поймать её взгляд. Ричмонд нагнулся вперёд и с ужасом обнаружил, что лица у девушки попросту нет. Он упёрся рукой в её недвижимый силуэт. Вместо темноволосой красавицы в углу в виде сидящего человека были искусно сложены вещи из их багажа. Якуб сделал резкий выпад вперёд и тоже схватил за «плечо» эту груду тряпок. «Чёрт! – Невольно вырвалось у него, – вот ещё сюрпризы»!
Свод с досадой выдохнул и откинулся назад.
– Да будет вам. – Успокаивал его Война. – Дикая кошка. Она, как видно, только того и хотела – добраться до этих мест. – Якуб вдруг рассмеялся. – А, – хлопнул он по
колену Свода, – как она нас?! Ой, умница! Сразу двоих хитрецов-мыслителей обвела вокруг пальца, а ещё и слуг! Вот это да…
Ричмонд, заражаясь весёлости товарища, невольно улыбнулся:
– Да, – согласился он, – вот это девушка! А вы, Якуб, мне не верили. Я же вам говорил – она особенная…
[i] – Никого ниц нема (бел-пол.) – никого нет.
[ii] Там начуе нейкая кабета (бел.) – там ночует какая-то пожилая женщина.
[iii] Наўвокал пошасць гуляе – вокруг напасть, зараза гуляет.
[iv] Наўскрайку(бел.) – с краю.
[v] К нам нельзя, но если пан захочет, то я всё же приглашу к вам пана Альберта (пол-бел.).
[vi] …что ж это за зараза такая, что пана с панной в гумно загнала? Ой боюсь я, чтобы чего не было (бел.)
[vii] …я пойду, гляну коней. У вороного сегодня целый день цугля выскакивает. Что бы я не делал, а всё одно. Надо будет кузнецу отдать, пусть заклепает сбоку, в то… (бел.). Цугля – деталь конской упряжи.
[viii] Пше проше выбачэння(пол.бел.) – прошу прощения.
[ix] «Дзяды» (бел.) – ноябрьский день поминания предков.
[x] Як тлусты пацук па кутках хаваўся(бел.) – как толстая крыса по углам прятался.
[xi] Гайня – так называемая «собачья свадьба», у людей блуд, разгул и грехопадение безо всякой меры.
[xii] Троцкий павет» – Троцкий уезд, сейчас в Литве. Мерачь это название реки там же.
ЧАСТЬ 1 ГЛАВА 10
ГЛАВА 10
Свод проснулся около полудня. Завершение их долгого путешествия растянулось чуть ли не до утра. Хоть от Патковиц до Мельника и было-то всего около четырёх миль, а ехали ночью, стало быть, медленно. К тому же, откуда Ричмонду было знать, что отписанное сыну паном Криштофом Войной имение Мельник, окажется таким большим. Со слов того же Якуба мест, подобных этому, находящихся под крылом Короны в Литве было достаточно, что не могло не указывать на то, что и всё государство, а не только староство[i] Войны имели в настоящее время заметный политический крен в сторону Польши.
Мельник, оказался целой группой поселений с небольшим замком и усадьбой, принадлежащими роду Война, но отмеченных также и королевским польским гербом, впрочем, как и усадьба местного старосты. Вот потому так и случилось накануне: пока добрались в центр староства, разгрузились, перекусили и улеглись, небо на востоке уже розовело…
Вышедшего в гостиную и проспавшего до полудня иностранного гостя приветствовал поклоном светлоголовый, молодой слуга. Зал, в который вышел Ричи сразу после пробуждения, был пустым. Во всём здании царила тишина и умиротворение. Свод не без удовольствия прогулялся по сверкающим дубовым полам, поочерёдно выглядывая сквозь широкие окна замка во двор, где в лучах осеннего солнца сиял золотом опавшей листвы дивный парк.
Одинокий представитель домашней прислуги, стоя посреди зала, смотрел на любующегося утром иностранца с не скрываемым восхищением что, несомненно, забавляло английского господина. Ричи окинул взглядом высокие, расписные потолки, после чего, заходя на второй круг, снова подошёл к одному из окон, прислонился к стеклу, прикинул на глаз толщину замковых стен и про себя заключил: «За такими стенами запросто можно держать осаду. Это не может не радовать, особенно в свете услышанного вчера от Якуба».
Важный иностранный пан не мог больше молчать и потому высказался вслух о роскоши замка товарища и, особенно о крепости здешних стен. Он с видом большого знатока военной архитектуры указал в окно на широкую каменную кладку замка. На лице озадаченного слуги замер немой вопрос. Последнее, что он услышал от панского гостя, было: «very safe …wall»[ii].
– Вол? – Неуверенно переспросил слуга.
– Вол, вол, – ответил пан, жестами показывая толщину стены.
Слуга осторожно подошёл к окну и выглянул во двор. Под окном, подставляя спину тёплому солнышку, сидел и высматривал что-то в кустах, огромный рыжий котище.
– Вол, вол, – настойчиво повторял иностранец, отмечая всевозрастающее недоумение в глазах слуги и для убедительности, сильно ударяя по мощной каменной стене кулаком.
Лицо слуги медленно вытянулось.
– Хай сабе вол[iii], – наконец, вымолвил он, внутренне сжимаясь от подобного проявления панской настойчивости.
Свод, глядя в преданные глаза слуги, сообразил, что произошла какая-то накладка и все его попытки перекинуться парой-тройкой слов с домашней прислугой, по крайней мере сейчас обречены на неудачу. Можно быть уверенным в том, что если бы в доме Войны хоть кто-то из слуг владел английским языком, Якуб прислал бы того, а не этого болвана.
Меж тем, уже в скором времени англичанин убедился в том, что, даже не имея возможности общаться с кем-либо помощью родного языка, со слугами можно было вполне сносно изъясняться и с помощью жестов. Например, стоило ему только спросить: мистер «Якуб»? Ему тут же указали куда-то вдаль и даже показали, как пан Война ускакал в ту самую даль. Стоило показать, что неплохо было бы умыться, и его тот час же отвели в умывальню с прекрасной фарфоровой посудой и шикарными льняными полотенцами. Поесть? Пожалуйста! Показываешь на рот и говоришь: «Ам-ам».
К слову сказать, завтракал Свод в полном одиночестве. Впрочем, это его не сильно расстроило, ведь откушал он с таким удовольствием и аппетитом, что после того готов был пойти и лично расцеловать повара за прекрасную работу. Определённо, литовская кухня пришлась Своду по вкусу.
После завтрака заграничный гость, чтобы не уснуть где-нибудь разомлев от принятого во время трапезы вина, вышел прогуляться в парк. День был солнечным и тёплым. Подсушиваемая лёгким ветерком, шелестела опавшая листва. Свод, щурясь на солнце, свернул налево и побрёл по загибающейся полукругом и теряющейся где-то далеко в парке липовой аллее. Все деревья во встречающем его парадном строю были уже голыми. Листвы на земле было так много, что большую её часть, дабы она не мешала ходьбе, убрали и сгрузили в кучи между деревьями.
Ричмонд, грустно улыбнулся, глядя на великолепие золотой осени. Он тихо радовался тому, что никто не видит его слабости в эти минуты. Сладкая нега подступала к сердцу, и оно начинало ныть от нестерпимой грусти. Перед глазами Ричмонда всплывало лицо литовской девушки.
Возможно, Якуб был прав. Она действительно имела власть над ним. И тут Ричи снова улыбнулся, теперь уже этой мысли. Он многое повидал на своём веку, в том числе и красивых женщин, и прекрасных мест. Случалось, попадал в такие затерянные уголки, которые в равной степени можно было назвать и адом, и раем. Но вот странное дело, в данный момент, даже самый обыкновенный парк казался ему неописуемо красивым. О чём тут говорить? Разве мог он когда-либо подумать о том, что вот так, как последний идиот будет бродить среди деревьев и страдать?
Вчерашнее бегство литовки не будило в нём гнева. Он простил ей это, несмотря на то, что был почти уверен в том, что они уже больше никогда не встретятся…
Тишину засыпающего парка нарушил топот копыт. Жирная, сырая земля гулко отдавалась мощным ударам лошадиных ног и вскоре позади Ричмонда, пригибаясь на скаку под нависающими ветками лип, появился Якуб.
– Мистер Свод! – Улыбаясь, выкрикнул он, подъезжая и спрыгивая с лошади. – Доброе утро. Как вам моя тисовая аллея?
– Тисовая? – Не веря собственным глазам, возмутился Ричи. – Помилуйте…
– Да я шучу, Свод, – рассмеялся ожидаемой реакции Война, тоже пребывающий в прекрасном расположении духа. – Что с вами, Ричмонд, уж не переспали ли вы сегодня пару лишних часов?
– Да, – отмахнулся англичанин, стараясь сбросить с себя маску грусти и выдать её за налёт послеобеденной лени, – я вам так скажу, Якуб, если я буду постоянно столько же съедать и так много спать как сегодня, в скором времени непременно потеряю форму и стану похож на чёрного эллинского борова.
– Ну что вы, – рассмеялся Война. – Во-первых, уверяю вас, литовские боровы ничуть не хуже эллинских, а во-вторых, – пошутил он, – хоть у меня в хозяйстве их и достаточно, а появление столь значимого конкурента они могут пережить весьма болезненно. Но шутки в сторону, Ричи. Мне показалось, что я уловил в вашем голосе недовольство стряпнёй моего повара? Вас заставляли есть что-то из того, что вам не понравилось?
– Глупости, – возразил англичанин. – Вы, Якуб, прекрасно понимаете, что я имел ввиду. Напротив, такого кока ещё поискать нужно. А я гляжу у вас сегодня прекрасное настроение, мой друг? Прогуляемся?
Свод указал рукой куда-то вглубь аллеи и Война, как только было можно, укоротив узду своего скакуна, с удовольствием зашагал рядом.
– В завершение начатого разговора, – продолжил Ричи, отмахнувшись от принюхивающегося к его уху коня Войны, – хочу только уточнить, что в мире вообще крайне мало людей, способных заставить меня что-либо делать против моего желания.
Война бросил хитрый взгляд в его сторону:
– Да ладно вам, – полным раскаяния голосом произнёс молодой пан. – Я совсем не хотел вас задеть или вынудить становиться в позу. Впрочем, мне кажется, я всё же знаю одного такого человека…
Пришла очередь англичанина одарить своего оппонента колким взглядом.
– Да, – с нескрываемой грустью, признал Ричи правоту товарища, – знаете.
– Вы всё ещё расстроены по поводу её бегства? Мы же всё это уже обсудили…
– Не вспоминайте о ней, Якуб, я хочу отвлечься. Поверьте, мне становится страшно оттого, что у меня появляется желание бродить по вашему парку, заламывая руки в любовных страданиях. Мне не нравится такой Ричи, думаю и вам такой совершенно ни к чему, так что впредь прошу, не оставляйте меня одного. Итак, – встрепенулся Ричи, – рассказывайте, где вы были, что интересного видели?
Война вскинул брови.
– Да уж, – с удовольствием, произнёс он, – впечатлений предостаточно. Каюсь, Ричи, нехорошо было с моей стороны оставлять гостя в одиночестве, но, поверьте, так было надо. Да и вам нужно было отдохнуть с дороги…
– А вам? – участливо спросил Свод.
– Мне…, – улыбнулся в ответ Якуб. – Я, признаться, не спал половину сегодняшней ночи. Всё размышлял о том, с чего и как мне всё здесь начать? Знаете, у нас в народе не зря говорят: «утро вечера мудренее». В конце концов, я и решил оставить все размышления о делах до утра. Это моё решение, поэтому простите, мой друг, но проснулся я так рано, что просто не посмел вас будить. Нервы, знаете ли. Ведь не каждый день получаешь под свою опеку столько.
Я обошёл всё, от кухни до кладовых. Нужно же было собрать в обратный путь дядин поезд и его слуг. Должен признаться, что я остался недоволен тем, что половина моих людей преспокойно спала в то время, когда я появился на кухне. Заметив меня, бодрствующая их часть бегала куда-то, как они думали незаметно для меня, и будила спящих. В результате компанию Зыгмуся всё же собрали и отправили обратно к границе.
После этого я решил заняться планируемыми ещё ночью делами, но, увы. Оказывается, мой отец, едва только узнал о том, что с нами произошло на море, сразу же прислал сюда своего управляющего с соответствующими распоряжениями и деньгами на всё то время, пока не появится здесь сам. Судя по тому, что управляющий позавчера уехал, в скором времени следует ожидать появления здесь моего родителя. Но, об этом позже.
Возвращаясь же к моему рассказу о произошедшем за сегодня, Свод, я могу только заключить, что все мои надуманные ранее распоряжения оказались просто не нужны. Они требовались только в части вас. Поэтому, не найдя ничего лучше, я от переизбытка энергии просто всполошил весь замок и приказал оказать вам, мой друг, максимум внимания, сам же, тем временем, съездил в Слободу к старосте.
Признаюсь, это был едва ли не самый разумный поступок за всё моё сумасшедшее утро. Мы долго беседовали с паном Станиславом, и поверьте, то, что я услышал вчера от Патковского и пересказал вам, не перевесит и пятой доли того, что я узнал сегодня. Между прочим, староста со своим старшим сыном обещал быть у нас к обеду. Думаю, он поведает нам ещё что-нибудь интересное. А так…. – Война переложил узду в другую руку и, оказавшись ближе к Своду, пошёл с ним рядом. – Оказывается, – продолжил Якуб, – тот разбойник, о котором вчера нам рассказывал пан Альберт, тут весьма популярная личность.
Как уверил меня пан староста, стоит только достаточно долго погулять в окрестных лесах, непременно есть шанс напороться на его людей и тогда одному богу известно, что они с вами сделают…
– О! – Оживился Свод. – Это звучит как вызов.
– Именно так, поэтому я, на свой страх и риск решил сегодня прокатиться в сторону Патковиц, напрямую. Как раз где-то там, в непосредственной близости от теперь уже моих владений, как думает староста, и обосновался этот Базыль Хмыза. Мы с вами вчера добирались сюда в объезд. Откровенно говоря, по-другому и не вышло бы, ведь экипажем через лес просто невозможно пробиться. Но, то вчера, …а сегодня я, где верхом, а где даже пешком, обошёл часть леса до самой Юрасиковой церкви…
– Какой? – Не понял Ричмонд.
– Юрасиковой, Ричи. Это не церковь, а развалины старой церкви в лесу между Патковицами и Мельником. Юрасиковой её зовут потому, что по слухам там водится привидение или призрак погибшего давным-давно священника, которого звали Отец Юрий. Призрака же народ прозвал Юрасик…
– М-м, – заинтересованно прогудел себе под нос Свод.
– Ничего интересного, уверяю вас. Я и мои друзья в детстве играли там чуть ли не каждый день и не видели ничего даже мало-мальски напоминающего призрака. Но, то всё дела прошлые. Вернёмся к нынешним. Ричи, я провёл в лесу массу времени, от чего собственно и опоздал к вашему позднему завтраку, но, заметьте, никого так и не встретил.
