Текст книги "Свод (СИ)"
Автор книги: Алексей Войтешик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Мне, признаться, всё равно, чем заниматься в моей новой жизни. Другое дело, что с моим-то умением обращаться с оружием мне открывается прямой путь только в разбойники или бунтари. Бунтовать не по мне, я не вижу в этом смысла, а чистить чьи-то сумки по дорогам – удел молодых и безголовых. Мне нужна серьёзная работа. Не пожимайте плечами, Якуб, будто не верите в мои слова о врагах. Даже если вы большой везунчик и какое-то время сможете обойтись без них, то потом они всё равно найдутся. Если же я буду вами нанят, но позже, вы перестанете нуждаться в моих услугах, я просто оставлю вас и наймусь к кому-нибудь другому. Возможно, из моих уст это прозвучит странно, но сейчас меня даже деньги мало интересуют. Гораздо важнее недурно устроиться. Свод расслабился и, откинувшись на спинку сидения, продолжил:
– Возможность того, что вы захотите заработать на мне свои «тридцать серебряников», я отметаю. За пиратов здесь платят немного, ну, скажем, не настолько много, чтобы обеспеченный молодой человек, стал об этом задумываться всерьёз.
Да, – вдруг спохватился пират, – к моему деловому предложению служить вам хочу добавить и то, что подталкивает меня к этому ещё и такая вещь, как долг. Во время нашего пребывания у рыбаков, вы отблагодарили лекаря за нас обоих, заплатив ему из своего кармана. Эх, жаль, – улыбнулся англичанин, заметив, в какие пугающие глубины задумчивости повергли Войну его слова. Жа-а-аль, – протянул он, пытаясь разрядить обстановку, – друзей у меня здесь нет, завидовать некому. Впервые в своей жизни я одет так, как не могут себе позволить одеваться даже большинство из моих врагов.
Посмотрите на меня, мистер Война. Кто я был бы здесь без вашей помощи? Гол и беден. Вот и получается, что отплатить вам я могу только своей преданной службой. Понимаю, это звучит странно из уст «рыцаря моря», однако и у нас, джентльменов удачи есть такое понятие, как долг.
В посёлке краем уха я слышал, что вы отправитесь в Литву. Позвольте мне просто сопровождать вас…?
Якуб молчал. В его голове творилось что-то невообразимое. В ней никак не укладывалось, что этот простоватый и открытый человек с хорошим чувством юмора, мог оказаться пиратом – одним из тех, судьбой которых английские и шотландские мамы ещё в детстве пугали его сверстников в минуты непослушания. Для молодого литовского вельможи всё это было одновременно и страшно, и притягательно.
В момент, когда наступившая после монолога англичанина пауза затянулась до неприличия, Война, наконец, заговорил.
– Вы опасный попутчик, Свод, …Мне, как порядочному католику не пристало общаться с людьми вашего круга. Но, с другой стороны, вы предлагаете себя лишь в роли охранника. Я ведь могу ничего и не знать о вашем прошлом, правда? Да и Христос учил прощать заблудших. Тогда, – подвёл итог своим глубоким рассуждениям Война, – бог с вами, извольте. Только я могу согласиться лишь на то, чтобы обеспечивать вас едой, питьём и одеждой. Платить же вам денежное содержание я не могу. Хотя бы потому, что если дядя или не дай бог, отец узнают, что я плачу за работу другу, мне придётся несладко. Да, Свод, – продолжил Якуб, – для них, вы будете моим английским другом – специалистом по оружию. Вы же сами говорили, что недурно умеете с ним обращаться?
– Обращаться, но не…
– Для отца и дяди того, что вы знаете об оружии, будет вполне достаточно. В любом случае, если возникнут какие-то вопросы в этой области, у вас под рукой будет подкованный в этом деле человек – я.
Если уж мы договоримся, то сразу скажу, что общаться вам ни с кем из них не придётся, поскольку вы не знаете ни жемойтского, ни литовского, ни польского, ни русского и белорусского. А ведь все эти языки, да и некоторые другие в ходу на моей родине. Ваш же, Свод, к сожалению, знаком далеко не многим.
Если же вы и после всего услышанного всё равно желаете остаться в Литве, внимательно выслушайте моё самое главное условие: я оставляю за собой право отказаться от ваших услуг тогда, когда мне только это заблагорассудится, не объясняя вам причин своего отказа.
…Ну, что? Каково? Вы по-прежнему согласны?
Теперь пришло время молчать Своду. Погрузившись в рассуждения, он попытался было закрыть глаза, но в этот момент экипаж так подбросило, что англичанин вынужден был снова податься вперёд и размышлять над словами Войны, глядя в забрызганное грязью окно экипажа.
«А ведь этот молодой литовец и на самом деле совсем не глупый парень, – думал он, – на таком просто так верхом не проедешься. Однако же, интересно другое, откуда у этого человека, выросшего в полном достатке столь легко пробуждаемый дух авантюризма?»
Свод, замечая, что Война всё ещё терпеливо ждёт от него ответа, снял шляпу и, уложив её рядом с собой, неопределённо произнёс:
– Не торопитесь, сэр Якуб. Я говорил вам о том, что каждый из нас сделает свой выбор в конце нашего пути. Смею заметить, мы ещё не в Риге…
[i] – Tēvs,tē ir vel viens! (лат.) «Отец, здесь ещё один!» – произнёс кто-то рядом.
– Paskaties vai, vinš ir dzivs? «Посмотри, он жив?» – ответили ему.
– Es baidos...(«Я боюсь»)
– [ii] Jtms jaguļ, jums nedrikst kusteties! (лат. «Вамнадолежать, Вамнельзядвигаться») – Округливглаза, иуказываякоротким, коряжистымпальцемнаплечоРичи, устрашающевыкрикивалкакой– тоузколицыймужчина. – Jus ļoti saaukstejas udeni un pie tam jums ir liela rēta uz pleca.velns, viņš neko nesaprot. Jāni, palidz man! (« вы сильно промёрзли в воде и к тому же у вас большая рана на плече. Чёрт, он ничего не понимает! Янис, помоги мне!»)
[iii] Иглица (нар.) – приспособление для плетения сетей.
[iv] Жемайты – один из народов, живущих на территории нынешней Литвы.
[v] «Нямецкае мора» – так в Великом Княжестве Литовском иногда называли Балтику.
[vi] Корона – так часто называли польское королевство.
[vii] «Португальское молоко» – имеется в виду белый ром.
ЧАСТЬ 1 ГЛАВА 6
ГЛАВА 6
Не был бы это Ричи «Ласт Пранк», если бы всё решилось так легко. Ни в Риге, ни в гостях у пана Бенедикта Войны, ни даже в тот момент, когда Якуб и Свод с божьей помощью уже следовали трёхконным поездом через границу Великого Княжества Литовского, указанный выше выбор пирата формально не состоялся. Конечно же, то, что англичанин всё же ехал в Литву, говорило о многом, однако игра, начатая ранее Войной младшим и Ричмондом (он всё же сообщил ему своё настоящее имя во время собственного представления пану Бенедикту) продолжалась.
Пожалуй, стоит сказать, что пану Войне-дядюшке изрядно потрепали нервы бесконечные разговоры, споры и даже ругань этой парочки на английском языке. Взять хотя бы тот момент, когда английский друг племянника имел честь представиться хозяину «Войнаўска-клішэнскага маёнтка»[i].
Пан Бенедикт не мог не заметить того, как округлились глаза племянника, едва он услышал из уст своего новоявленного друга «Ричмонд Свод». Чуть позже, перед самым торжественным ужином, англичанин и Якуб столь увлеклись неким спором, в ходе которого в разных эмоциональных красках повторяли: «Ричмонд Свод», что едва сами не опоздали к столу и не заставили это сделать хозяина.
Гости заждались, а ведь пан Война пригласил к себе отужинать своих соседей – достойных и знатных людей. Благо и Петерсонс, и Йонсонс с женой отнеслись к этой задержке весьма снисходительно, списав её на одну из традиционных и безобидных странностей мужчин из рода Войны. Ведь и сам пан Бенедикт с трудом укладывался в рамки поведения местной знати, часто греша не принятой здесь широтой жеста и яркой индивидуальностью. Но что делать, он был богат, и ему многое прощалось.
У Йонсонсов была на выданье дочь. Понятное дело, услышав о том, что пан Бенедикт приглашает их поужинать в компании своего племянника – сына Криштофа Войны, Йонсонсы не могли отказать. Дочь их, к слову сказать, была не просто недурна собой, а являлась редкой красавицей, но, думая, что племянник ещё немного погостит у дяди (пан Бенедикт тоже так думал), они не стали её брать с собой к ужину.
Вечерняя трапеза удалась. Много шутили, разговаривали. Якуб Война очень понравился Йонсонсам, однако ужин ужином, а обедали Якуб и Свод уже в пути. Всё же не стоило пану Бенедикту, дабы усилить эффект от общения с племянником в глазах соседей сообщать тем, что отец Якуба отдаёт ему имение Мельник возле Драгичина[ii], где пан Криштоф Война – Писарь Великого Княжества Литовского и королевский подскарбий намерен открыть серьёзное литейное производство.
Будь Якуб менее воспитанным, и люби он немного меньше своего дядюшку, нечаянно выдавшего секрет брата, он уехал бы тот час же, даже не глядя на ночь, а так, он отправился
в путь лишь с восходом солнца. Пан Бенедикт вначале расстроился и злился на самого себя за неуместную болтливость, однако к утру, немного поостыв, он уже даже тихо радовался, глядя на то, как же всё-таки ярко проявлялась кровь рода Войны в Якубе.
Сам дядюшка ехать не мог, но отписал в дорогу своему любимому племяннику отправное письмо, отрядив также в его распоряжение свой трёхконный поезд, неприлично толстую мошну денег и слуг.
С этакой свитой, да ещё и в платьях на немецкий манер, Якуб и Свод выглядели, по меньшей мере, представительно, появившись на исходе дня в пределах одного из пограничных разъездов Великого Княжества Литовского. Судя по всему, на этом пропускном посту подобные важные господа были большой редкостью. Об этом говорил хотя бы тот неподдельный интерес, с которым встретили их появление стоявшие на разъезде жолнеры[iii].
Служители закона хоть и были в должной мере преисполнены такта, но долго и с нескрываемым любопытством изучали богатый поезд вельможных господ. Заметив, как проезжие протянули старшему сотенному отправное письмо с большой сургучной печатью, они заметно поубавили свой пыл и, дожидаясь решения своего старшего, не снимая рук с эфесов оружия, застыли непреодолимой стеной перед мордами панских лошадей.
Свод не без интереса наблюдал за тем, как, морщась в лучах перевалившего за небесную гору солнца, старший пограничного разъезда ещё раз внимательно перечитал отправное письмо с известным в Литве вензелем, давая возможность своим подчинённым в полной мере рассмотреть отборных скакунов тех немногих, кому бог отмерил редкую судьбу: шиковать и жировать.
Вскоре старший жолнер, использовав все допустимые предпосылки для мелких проволочек, указывая тем самым проезжающим на то, кто всё же здесь хозяин, вернул отправное письмо Якубу и одарил того попутно какой-то короткой речью. Проезд тут же открыли и сотенный, в знак особого почтения к проезжающему мимо молодому пану, приподнял край своего смешного синего колпака.
В окне тяжёлого экипажа, чинно раскачивающегося на разбитых ухабах дорожной колеи, проплыл неровный строй вояк, а за ними и массивный пограничный столб. Лицо младшего Войны выражало лёгкую растерянность.
– Что случилось, мистер Война? – находясь в приподнятом настроении от происходящих вокруг вещей, весело спросил Ричмонд. – Похоже на то, что этот смешной воин в синем колпаке имел неосторожность рассказать вам грустную историю своей первой любви?
– Нет, Свод. – Проигнорировав шутливый тон иностранца, ответил Якуб. – Сотенный сказал, что сильно беспокоится за нас.
– Да что вы?! – ещё больше оживился англичанин. – Хотите, верьте, хотите, нет, но на его месте я бы больше беспокоился о себе. Возьмите в сравнение хотя бы объём вашего кошелька и болезненную худобу его дырявой мошны. Не смешите меня, Якуб.
– Кошелёк? – Возмутился Война. – Какой кошелёк? Он тут совсем не причём…
– Причём, мой друг, причём. Кошелёк всегда причём. Ну да бог с ним. Раз это не так, расскажите тогда, о чём беспокоится этот шут …в синем колпаке?
– Он сказал, чтобы мы, по пути в Драгичин старались не сворачивать с больших трактов. В лесных деревнях заезжих людей, особенно относящих себя к римской или греческой церкви Христа, крестьяне, до сих пор живущие со старыми Богами, могут даже убить. Всё дело в том, что церковь Христа, ступая на эти благодатные земли, в своё время отобрала жизнь каждого третьего славянина-язычника. Так что теперь своим жестоким «гостеприимством» полешуки попросту отдают долги.
– О!
– Да, Ричи, так оно и есть, и это ваше брезгливое «о!» здесь совершенно неуместно. Вы плохо знакомы с нашей культурой.
– Нет, – возразил Свод, – я не просто «плохо знаком с вашей культурой», я с ней не знаком совершенно. Скажу больше, только вы, пожалуйста, не обижайтесь, я еду с твёрдой уверенностью в том, что Литва просто кишит погаными язычниками. По крайней мере, так утверждал один из моих знакомых епископов. Теперь и этот, …в синем колпаке, предупреждает. А я, …признаться, даже рад этому.
– Отчего же?
– Ну, во-первых, их присутствие вселяет в меня надежду на то, что я в очень скором времени смогу вернуть вам долг, а во-вторых, меня сильно убаюкали последние дни. Ещё, не дай бог, привыкну щеголять в нарядах высокой знати, спать на мягком, есть с серебра….
Кстати, вот скажите мне, Якуб, на кой чёрт мы вырядились в дорогу, как фарфоровые римские куклы. Если быть последовательными и прислушаться к тому, что говорил этот служака на границе, в этих дремучих краях существует опасность. В таком случае, нам стоило бы приодеться куда как поскромнее. Я, как грабитель со стажем, могу вас заверить, что грабить целесообразно только богато одетых особ.
Войну зацепило:
– Эти края, Свод, не более дремучи, чем ваша Англия. Ей богу, я знаком и с шотландцами, и с ирландцами и все они достойны почтения. Но, никто из них, по крайней мере в присутствии посторонних, ниразу ни словом, ни делом не порочил свой народ. А вот англичане такие мне встречались…
– Да что вы…?
– Да это именно так, Свод. Эта ваша необоснованная, непомерная гордыня: «мы подданные английской короны!». А ведь я своими глазами видел ваши селения, ваших людей и не понаслышке знаю ваш быт. Поверьте, у вас, мой друг, ещё будет время убедиться в том, что наши даже …не самые богатые люди стараются содержать себя в чистоте. В то же время я своими глазами видел, как дети вашей заносчивой английской знати, умудрялись по три недели не мыться. Более того, они ещё и выхвалялись этим перед своими сверстниками.
Наше пышное путешествие, это просто дань традиции. Двигаясь в своё имение, люди ранга моей родни просто не имеют права выглядеть как простолюдины…
Простите, Ричмонд, но, высказываясь о моей родине, вы меня сильно обидели. Это не похоже на человека вашего ума – судить о чём-либо, даже не увидев того, о чём идёт речь…
Война демонстративно отвернулся к окну.
Опускалась ночь. Ночевать, несмотря на предостережения сотника, остановились в поле. Господа спали в поезде, а слуги вповалку у костра.
Рассвет разбудил всех заморозком. Продрогшая у остывающего кострища прислуга, мигом собрала походный завтрак. Кушали пан Война и его друг молча. Дорожный провиант, собранный в дорогу паном Бенедиктом оказался весьма кстати.
Слуги ещё с вечера заметили, что между панами, которых им было приказано сопровождать, будто чёрная кошка пробежала. Умные и расторопные, они наверняка хорошо знали старую литовскую поговорку: «Калі паны б’юцца – у халопаý чубы трашчаць[iv]».
Мигом собрав импровизированный лагерь, они запрягли пасущихся невдалеке, стреноженных лошадей и экипаж въехал на хорошо укатанную широкую дорогу, ведущую на юг.
Как-то незаметно дело дошло и до обеда, который тоже был собран под открытым небом. Пан Война и его друг всё так же не разговаривали. Наскоро перекусив, они отправились в поезд и прямо в дорогих немецких платьях завалились на его мягкие диваны спать.
Одному богу известно, каково это спать при такой трясучке, однако до вечера от панов не было слышно ни звука. Едва только на жёлтом ковре опалой листвы стал угасать свет слабеющего солнца, панский экипаж, выбравшись из большого леса, остановился. Ещё один ночлег в покрывающемся на ночь инеем поле совсем не улыбался слугам, поэтому они, молча переглянувшись, отправили к дверце конного поезда самого опытного из своей компании. Тот немного помялся у двери и, заметив в окне заспанное лицо пана Войны, снял шапку:
– Пан Якуб, – с видом прибывшего из разведки солдата, по-польски отрапортовал Зыгмусь, – дальше снова пойдёт большой лес. Во-о-он у речки селения, это Малая Зельва, что как и Большая стоит под началом Сапег. Там старостой пан Альбрехт Савицкий. Он будет рад дать ночлег племяннику пана Бенендикта Войны. Пан Бенедикт любит здесь бывать.
Если не заночевать здесь, снова всю ночь придётся колотиться под открытым небом, а ведь уже не лето. Да и опасно ночевать в этих лесах, пан Война. Здесь много шатается всяких лихих людей …
– Что говорит этот парень? – оживился Свод.
Якуб вздохнул:
– Он говорит, что лошадям нужно отдохнуть. Мы переночуем в близлежащем селении...
Темнело. Их конный поезд въехал во двор дома пана Альбрехта Савицкого, имевшего, так же как и пан Криштоф Война, чин писаря и секретаря Великого Княжества Литовского, а ещё, к тому же, старосты мостовского, войта драгичинского и так далее.
Выглядевший не самым свежим образом, старый, небольшой замок был живописно окружён двумя прудами и очень красивым парком. На фоне утомительного путешествия по лесной дороге, где теряющие золотые листья ветви непрерывно, словно когтями, царапали окна и стены тяжёлого экипажа, отдалённые вода и парк, покрытые опавшей листвой выглядели просто великолепно.
Поезд свернул к парадному крыльцу. Мимо проплывали обшарпанные стены, вдоль которых из-под земли кустилась дикая растительность. Ближе к парадному кустарник был вырублен, но и это не добавляло замку должного вида. Тяжёлая печать времени лежала на всём здании земель Сапег.
Экипаж остановился. Было слышно, как с верхних козел спрыгнул и побежал к крыльцу кто-то из слуг. Свод с нескрываемым интересом всматривался в новое для него, помнящее давние времена сооружение нехитрой литовской архитектуры. Якуб же продолжал сидеть так, словно они все ещё ехали по бесконечному лесу.
Слуга отсутствовал достаточно долго. Настолько долго, что и Война младший, не выдержав ожидания, всем телом подался вперёд и, вздохнув, сказал:
– Ну, где его носит?
Тут же рядом с поездом послышались торопливые шаги. У окна появились двое, всё тот же Зыгмусь и, как видно кто-то из домашней прислуги Савицких. Якуб открыл дверь.
– Пан Война, – кланяясь, мягко сказал местный, – пан Альбрехт с утра отбыл в Подляшье на генеральный съезд, его нет. Но! Его сын, пан Матей рад будет вас принять. Он и сам бы немедля вышел, да, не зная о вашем приезде, уже отправлялся ко сну. Сейчас он одевается и вскоре спустится к господам.
Якуб вышел из поезда. Тут же рядом с ним появился англичанин. Тело последнего неприятно ломило от утомительного путешествия, он начал было простецки потягиваться, однако, поймав жёсткий взгляд Войны, моментально приосанился и, копируя его, принял выжидательную позу.
Каменное крыльцо, как и всё здание, не блистало новизной, хотя и украшалось караулом из двух толстых колонн, одна из которых была сильно поцарапана. Наверняка этот след оставила чья-то коляска, управляемая неумелой или пьяной рукой. Готический навес, опирающийся на колонны, как казалось отмалчивающемуся Якубу, был совершенно не к месту, а Ричмонду…, Ричмонду на всё это было ровным счётом наплевать. Он хотел поесть, выпить и где-нибудь полежать без тряски.
Наконец из проёма распахнутой, массивной двери появился высокий молодой человек лет тридцати пяти от роду, застёгивающий на ходу модный парадный камзол:
Радушно разведя в стороны длинные, худые руки, он благодушно пробасил:
– Прошу меня простить за задержку. Я просто не посмел бы явиться к высоким гостям в своём постельном наряде.
Он полным почтения жестом прижал ладонь к груди и поклонился.
– Господа, – представил его слуга, – к вашим услугам пан Матей Савицкий – сын пана Альбрехта. …
Якуб и Свод почтительно поприветствовали молодого Савицкого.
– Позвольте, пан Матей, представиться и нам, – не дожидаясь проявления сообразительности и такта от возящихся возле лошадей дядиных слуг, произнёс младший Война. – Я, Якуб Война, а это господин Ричмонд Свод, он англичанин…
– Как это здорово, господа, что вы приехали! – Довольно выдохнул Савицкий. – Вы не представляете, как я скучаю в этой глуши. Впрочем, что ж это я вас держу на пороге, вы устали, идёмте скорее в дом...
Савицкий, широко улыбаясь, лёгким аллюром обежал вокруг гостей, ловко подхватил их под руки и повлёк к двери:
– О, пан Война, – не без удовольствия и нараспев тараторил пан Матей, – мой отец очень почитает вашего родителя, а что же касается вашего дядюшки Бенедикта, то в нём он просто души не чает. Я так думаю, что по такому случаю, мой папа не будет против того, что бы мы сегодня, слегка потрясли его винный подвал …
– Что это он нам так мило поёт? – поинтересовался у Войны Свод.
– Он обещает нам настоящую баню...
– Да будет вам, Якуб. …Я же отчётливо слышал имя вашего дядюшки.
– Всё верно, – Война незаметно подмигнул Савицкому, – мистер Савицкий и говорит о том, что мой дядя очень любит хорошо истопленную баню. Это традиция, Свод. Мы не имеем права отказываться…
– А я и не отказываюсь, – пожал плечами англичанин. – Традиция, так традиция…
Он прошёл в дом, а Война приостановил пана Савицкого и заговорщицки прошептал тому на ухо:
– Пан Матей, есть ли у вас возможность организовать нам баню, только баню, …как следует? Мистер Свод очень любит всё новое.
Савицкий вскинул брови:
– Думаю, лучше бани чем у моего отца вы не найдёте до самого Бреста. Только придётся подождать. Я скажу Юрко…
Так или иначе, а пока Юрко топил баню Адам, старый слуга Савицких, дважды наведывался в винный погреб своего пана. После четвёртой бутылки вина, видавший виды англичанин понял, что молодые паны имеют в деле употребления таких напитков хорошую закалку.
Одно расстраивало Ричи, он ровным счётом ничего не понимал из речи литовцев. Савицкого же, это напротив, немало забавляло.
Якуб в ходе опустошения винной посуды, подробно объяснил молодому хозяину имения идею того, для чего он так внезапно попросил о бане. Пан Матей, в особенности после выпитого, охотно согласился на задуманную Войной проделку.
– На шченсце тен заможны пан ніц ні в’ідае паспалітых моў[v], – с умным видом, будто рассказывает об урожае этого года, говорил Савицкий. – Как бы только нам не перестараться.
Едва только явился Адам и сообщил о том, что баня готова, осторожный англичанин, частично догадавшись, о чём идёт речь, заявил Якубу о том, что пойдёт париться только в компании друзей. Отступать было некуда. Молодые паны снова отослали Адама в подвал, взяли с собой ещё две бутылки вина и отправились париться. Ричмонд посещал подобные места во многих странах, однако здесь всё было обустроено иначе. В небольшом, аккуратном бревенчатом сарае, пропахшем дымом, их встретил розовощёкий, молодой слуга Юрко, наспех прикрывший свою наготу холщовой простыней. Его вздёрнутый, круглый нос, светился от жары, будто недозревшая слива.
Как только он оценил состояние господ и наличие в их экипировке запотевших бутылок, тут же настроение банщика приняло празднично-торжественный оттенок. Он закрыл дверь, дождался, пока паны избавятся от одежды, и тут же шугнул водой из небольшого деревянного черпака на раскалённые камни в банной топке.
Англичанин съёжился, но, глядя на то, как молодые паны начали дружно укладываться на лавки, последовал их примеру. Юрко жестами объяснив иностранному пану, чтобы тот лежал неподвижно, достал из ведра с горячей водой парящие веники, встряхнул их и передал Савицкому и Войне. Один он оставил себе. Разумеется, Ричи понял, что за испытание его ожидает, но, дабы не показывать молодёжи своей слабости, он только покрепче сцепил зубы.
Снова зашипела вода на камнях, и кисти его рук невольно сжались в кулаки. Они будто мёрзли в этой адской жаре. Свод задержал дыхание и приподнял голову, с удивлением отмечая, что крепыш Якуб и худощавый Матей с нескрываемым удовольствием стали избивать себя этими …гербариями.
В это время Юрко, подмигнув молодым панам, тоже с шумом встряхнул над англичанином распаренные дубовые ветки. Испещрённое многочисленными шрамами тело иностранца покрылось гусиной кожей. Свод снова поднял голову и посмотрел на Якуба.
Тот нещадно лупцевал себя, рычал как медведь и, перехватив вопросительный взгляд англичанина, выкрикнул:
– Доверьтесь мне, Свод. С вами ничего дурного не случится. Лежите и терпите. Только терпите, сколько сможете. Тогда после бани вы на несколько мгновений почувствуете, что душа ваша чиста, как у ребёнка. Это того стоит, …давай, Юрко!
Свод зажмурился. С первых же ударов англичанину показалось, что красноносый слуга Савицких вчистую содрал кожу на его спине. У англичанина перехватило дыхание. Вдыхать не позволял жар парной, а выдыхать обжигающая боль, разливающаяся по всему телу.
Слава Богу, первая пытка была недолгой. Короткий перерыв с обливанием водой, приправленный прохладным квасом и вином быстро восстановил силы англичанина.
Якуб оказался прав. Если первая атака слуги с веником была просто невыносимой, вторая, после отдыха, показалась куда как приятнее. После третьего же похода в парную, Свод с неудовольствием узнал, что париться уже больше не нужно и пришло время мыться…
Холодный, туманный вечер теперь совершенно не казался иностранцу неуютным.
Напротив, Ричи чувствовал, что сейчас готов обогреть теплом своего, парящего тела, чуть ли не весь мир. За время, когда они шли к замку, дрожь осенней ночи так и не успела пробраться к нему под одежду. Они ещё немного постояли меж каменных колонн, вдыхая чудный запах опавшей листвы, смешанный с дымом далёких, невидимых костров.
Вскоре на порог вышел старый слуга Адам и, поклонившись, позвал господ в дом. У большого стенного камина их ждал богатый стол и …снова вино.
Увидев бутылки, Свод, вяло возразил:
– Якуб, – мне сейчас так хорошо! Я вот думаю, а стоит ли портить вечер таким обильным употреблением вина?
Война тут же перевёл слова англичанина озадачившемуся Савицкому и по лицу того Ричи сразу понял, что никто и ничего портить и не собирается. Вскоре Война перевёл Своду буквально следующее:
– Вам, Свод, ещё повезло, что отца нет дома. По случаю приезда таких высоких гостей, у нас в доме обычно пьют не из бокалов, а из шапок!
Очень скоро англичанину представилась возможность оценить то самое дивное умение пить шапками, передавшееся по наследству лихой молодёжи. Дошло до того, что поздно ночью подняли и напоили даже слуг. И, если старик Адам всё норовил подняться из-за стола, всё же вокруг паны сидят, то Юрко накачали так, что тот, на свою беду, начал показывать, как пан Матей, когда проездом сюда заезжал на ночлег радивиловский итальянский театр, танцевал с той иностранной панной, что показывала в действе царевну.
Слуга так увлёкся кривляньями, что молодой Савицкий, не выдержав подобного нахальства, схватил саблю и стал гоняться за ним по дому. Думается, пан Матей так и зарубил бы перепившего Юрко, если бы тот не упал на колени и вымолил-таки у него прощения.
Заплаканного и раскаявшегося слугу в наказание связали, и приказали Адаму не трогать до утра. Потом допили оставшееся вино и отправились спать.
Само собой, после такой ночи утро у панов не задалось. У всех с перепою страшно трещали головы. Не без удивления обнаружили под охраной Адама связанного Юрко. Пан Матей сильно удивлялся полному такта рассказу Адама о том, как накануне бедный Юрко едва не расстался с жизнью.
Вспомнив причину своего вчерашнего гнева, пан Савицкий не стал углубляться в подробности своих деликатных воспоминаний, а великодушно приказал Адаму освободить окончательно раскаявшегося Юрко и налить тому вина прощения ради. За подоспевшим завтраком паны и сами с удовольствием причастились. Само собой, после этого всем стало заметно легче.
Свод, едва только отступило похмелье, поймал себя на мысли, что в эту ночь, он несмотря ни на что, прекрасно отдохнул. Всё же, что ни говори, а Война оказался прав, баня отличное лекарство для тех, кто отягощён разного рода воспоминаниями.
Как ни хорошо было у Савицких, но в полдень гости засобирались в дорогу. Пан Матей по этому случаю, был просто безутешен.
– Куда вы, – отговаривал он их, – поедете сейчас, и будете спать в каком-нибудь габрейском местечке[vi]. А так завтра бы, с самого утра, …а Якуб? Ведь выезжая с рассветом, добрались бы куда как дальше?
Свод прекрасно понимал, какие цели преследует молодой хозяин имения, приводя веские доводы по поводу переноса их отъезда, однако в глазах Якуба Войны ясно читалось: «Прости, мой друг, но чтобы ты не сказал, нас ждёт дорога».
Савицкий был прав. Вечер застал их у какого-то еврейского местечка. Из-за воспоминаний о весёлой компании, или о том, что пан Матей как-то уж очень нехорошо отзывался о том, где им придётся сегодня спать, поезд пана Войны проследовал мимо этого селения. Не заставила себя долго ждать и ночь.
Их поезд остановился посреди небольшой деревеньки. На постой попросились к русскому священнику, живущему «греческим законом»[vii]. Свод, обознавшись в полутьме, полным почтения голосом поприветствовал попа «миссис», что ничуть не обидело святого отца, не знающего английского. Впрочем, виной тому было только нежелание правоверных священников обучаться иным языкам.
Ужинали скромно, благо раньше весьма плотно отобедали в лесу, а утро нового дня встречали с восходом. Это священник постарался продемонстрировать гостям свою глубокую набожность и потому молился особенно усердно, как самый закоренелый язычник, с того самого момента, когда лучи холодного осеннего солнца едва озолотили чистый и высокий небосвод.
Завтракали дважды: скромно у того самого набожного священника и немного погодя в лесу. После второго завтрака жизнь приятно преобразилась. Мягко светило солнышко, лесная дорога стала заметно шире, и докучающие ранее ветки не могли отвлекать Свода и Войну от подбирающейся дрёмы. Вскоре они крепко уснули под монотонное поскрипывание колёс и рессорных стяжек, расположившись, друг напротив друга на мягких поездных диванах.
Экипаж, тем временем, двигался всё дальше и дальше. Как-то совсем уж незаметно подошло и обеденное время. Слуги, заметив впереди достаточно большое поселение, остановили поезд и разбудили пана Войну.
– Паночку, – легонько постучал в окно Збышек, самый молодой из них, – апапярэд Руднікі[viii].
Дождавшись, когда заспанный пан Якуб выглянет в окно, слуга указал в сторону села:
– Пан Война, мы ýжо не раз тут былі з панам Крыштафам. У iх карчме робяць пад’есці хутка і смачна[ix].
