Текст книги "Генерал Дроздовский. Легендарный поход от Ясс до Кубани и Дона"

Автор книги: Алексей Шишов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц)

О Дроздовском ни я, ни девять моих офицеров совершенно ничего не знали. Я поручил одному из ударников, поручику Турбину, съездить и узнать, существует ли такой отряд. Через три дня поручик Турбин вернулся и доложил, что отряд Дроздовского действительно есть. Тогда мы все решили ехать к Дроздовскому, чтобы пробиваться к Корнилову отрядом, а не одиночками, что было куда тяжелее.

Помню солнечное зимнее утро. Мать сидела в гостиной у окна. Ее седая голова была как бы очерчена прохладным серебристым светом. Я вошел и молча сел на поручень ее кресла. Мать заметила, что мне не по себе.

– Ты хочешь что-то сказать?

– Да, я ухожу с Дроздовским. В поход.

– Какой поход? Войны больше нет. Все развалилось, все кончено…

– Это хуже войны. Дело идет о существовании России.

Мать склонила седую голову:

– Николай в Ялте, больной… Может быть, смертельно. Ты едва оправился от ран. Я почти не видела вас… За что опять отнимают вас обоих? У меня же сил больше нет. Я мать.

Она зарыдала глухо. Я поцеловал ее седую голову с таким строгим и милым пробором. Я говорил ей как умел, что, если не противопоставить человеческой честной силы бесчеловечным и бесчестным насильникам, они все равно разгромят жизнь. Или Россия и человеческая жизнь в России будут взяты нами с боя, или Россия и вся жизнь в ней будут замучены большевиками.

Мать слушала меня, отвернувшись к окну. Когда она обернулась, ее глаза были сухи и светились печально. Мать привыкла к разлукам. Мой отъезд был решен…»

В местечке Скинтея, на железнодорожной станции, офицеры-ударники были встречены патрулем дроздовцев. Они препроводили новичков в свои казармы. Обычно Михаил Гордеевич лично беседовал с вновь прибывшими добровольцами, кто бы они ни были. Так было и на этот раз.

– Кто из вас старший?

– Я, господин полковник. Штабс-капитан Туркул.

– У вас на груди три Георгия. Два из них солдатских. За что были награждены?

– Войну начал вольноопределяющимся 75-го пехотного Севастопольского полка. Там и получил Георгиевские кресты. Орденом Святого Георгия четвертой степени был пожалован уже у сибирских стрелков.

– Как стали офицером?

– Окончил ускоренный курс юнкерского училища и был произведен в прапорщики. Все последующие чины получил досрочно.

– Недурно для фронтовика Почетно. Да еще у вас Георгиевское оружие есть. Были ранены?

– Трижды, господин полковник.

– Ваша последняя должность на фронте?

– Командир дивизионного ударного батальона Мы все корниловские ударники.

– Очень хорошо. Судя по фамилии, вы родом из Бессарабии?

– Да, я родом из Тирасполя.

– Цели белого добровольчества вы и ваши офицеры знаете?

– Да, вооруженная борьба за Россию. Единую и неделимую Великую империю.

– Прекрасно. Я принимаю вас в бригаду русских добровольцев. Но лично вам, штабс-капитан, могу предложить только должность фельдфебеля в первой роте. Остальным ударникам – должности рядовых стрелков в той же роте. Согласны?

– Да, без всякого сомнения. Благодарим за доверие.

– И я вам признателен, что мы с вами, корниловцы, вместе за Россию. С сегодняшнего дня я для вас не господин полковник, а просто Михаил Гордеевич…

У командира формируемой 1-й бригады русских добровольцев вскоре появился надежный ближайший помощник в лице полковника Генерального штаба Михаила Кузьмича Войналовича, с которым он познакомился на совещании офицеров Генерального штаба в кабинете у Щербачева. Это был человек уравновешенный, неторопливый по характеру, а вместе с тем самоотверженный единомышленник и «полный храбрец».

Войналович, как боевой офицер, имел прекрасный послужной список. В юности он выдержал экзамен за полный курс Полоцкого кадетского училища (где учился и Дроздовский; их довоенные биографии были во многом схожи), затем окончил военное училище в Москве. Был выпущен из него подпоручиком в 8-й Восточно-Сибирский стрелковый полк. Участвовал в Китайском походе 1910–1911 годов, в Японской войне.

После окончания Николаевской академии Генерального штаба командовал ротой сибирских стрелков. Первую мировую войну начал в рядах 7-й Сибирской стрелковой дивизии. За доблесть в первых же боях капитан Генерального штаба был награжден орденом Святого Георгия 4-й степени, уже будучи исполняющим обязанности старшего адъютанта штаба Гродненской крепости.

Звание полковника Генерального штаба получил в декабре 1915 года. Последней фронтовой должностью стало исполнение делами начальника штаба 118-й пехотной дивизии. Войналович в числе первых добровольцев прибыл в местечко Скинтея возле Ясс и поступил там в распоряжение Дроздовского, приступившего к формированию 1-й Добровольческой бригады. Два генштабиста-единомышленника сразу сблизились, как два бескорыстных патриота старой России.

Войналович станет начальником штаба в дроздовской бригаде, будучи надежным помощником ее командира во всех «белых делах». Оба они уйдут из жизни в начале Гражданской войны.

Интересно, что в белой эмиграции этих двух добровольцев часто вспоминали вместе, как что-то единое, образное. В 1922 году в Галлиполийском лагере военные белоэмигранты отмечали четвертую годовщину со дня выступления «дроздов» в свой легендарный поход Яссы – Дон. Доклад на торжестве делал полковник Василий Александрович Андрианов, перед Первой мировой войной закончивший Офицерскую воздухоплавательную и авиационную школу. В начале 1915 года его аэроплан был сбит австрийцами, а сам летчик попал в плен. Дважды бежал из плена, второй раз удачно, в полосу Румынского фронта.

Андрианов в 1-ю бригаду русских добровольцев записался рядовым артиллеристом. В конце похода Яссы – Дон был уже командиром батареи. Потом стал одним из организаторов авиации Добровольческой армии. В своем докладе в Галлиполи полковник Андрианов отметил:

«Полковник Дроздовский, человек чрезвычайной храбрости и высоких нравственных качеств, непоколебимой силы воли, оценил положение и взял на себя объединение этого круга офицеров.

Высокого роста, худощавый, с резко очерченными чертами лица, с орлиным взглядом, с сухой рукой (после ранения в Японскую войну), точно и определенно формулирующий свои мысли, он сразу производил сильное впечатление на всех с ним встречавшихся.

Выбор ближайшего своего помощника, впоследствии начальника Штаба Отряда, Дроздовским был сделан крайне удачно. Единство взглядов и убеждений, полное самоотречение, патриотизм, храбрость, решимость свойственны были в полной мере им обоим.

Некоторые различия характера только дополняли их. Несколько нервный и порывистый не в боевой обстановке Дроздовский и рядом с ним спокойный во всех случаях жизни Войналович – вот те начальники, которым не могло не поверить и не довериться офицерство с первой встречи с ними…»

…Бригада создавалась с немалыми трудностями. Каждый желающий стать добровольцем сталкивался с непростыми преградами, начиная с угроз солдатского комитета и кончая нежеланием старших начальников, объявивших о своем «политическом нейтралитете», официально отпускать подчиненных им офицеров в другую часть, в Яссы. При этом довод был, как правило, один и веский:

– У меня в полку и так не хватает офицеров в ротах. Окопы не могут остаться без командиров. А вы в другую часть проситесь…

Первые добровольцы волей судьбы превращались в агитаторов Белого дела Они посещали вокзалы, гостиницы, кафе, где заводили разговоры с такими же фронтовиками, как и они. Речь шла об идеях добровольчества, об организации дроздовской бригады. И о том, что пришла пора спасать Россию с оружием в руках, пока не стало поздно.

Подобные «агитационные» разговоры давались трудно. В ответ очень часто белый офицер слышал от такого же, как и он, фронтовика удручающие слова.

– Опять воевать? Да я уже устал от войны, от фронта..

– Мирно жить надо. Войне-то ведь приходит, по всему видно, конец. Австрийцы и немцы с нами братаются…

– Как же я против своего народа воевать буду…

Часть поступавших в бригаду волонтеров отправляли в свои прежние полки для агитации. Первые добровольцы размещались в общежитиях христианской Евгениевской общины и получали небольшое денежное пособие. При этом офицеры, покинувшие свои части, автоматически лишались всех остальных видов положенного им довольствия.

С согласия генерала Щербачева и других высших чинов Румынского фронта Михаил Гордеевич разослал по армейским штабам приглашение желающим поступать якобы на американскую службу, то есть в вооруженные силы одной из стран Антанты. Но особого проку от такого приема не было.

Центром вербовки добровольцев продолжал оставаться дом на улице Музилер. Именно в это бюро больше всего прибывало людей, прежде всего офицеров с фронта.

Представители Антанты при румынском короле Фердинанде I довольно скоро обратили внимание на тот обнадеживающий факт, что русское командование в лице Щербачева пытается создать добровольческие части. Их обнадеживала мысль, что эти новые воинские формирования помогут удержать Румынский фронт от развала, а Антанта получит надежду сохранить до победного конца в Великой войне Россию. В королевской штаб-квартире поговаривали:

– Канцлер Вильгельм со своим Гинденбургом из последних сил надувает щеки на Французском фронте…

– Нам надо удержать фронт здесь, в Молдове. Но без русских генерала Щербачева нам этого не сделать…

– Скинтейскую бригаду полковника Дроздовского надо поскорее выставить на фронт…

– Быть великой Румынии! Возьмем в королевство и Бессарабию, и Одессу с Измаилом. Все дунайское устье…

То есть и королевское командование, и представительства Антанты в Яссах, прежде всего французское, лояльно отнеслись к деятельности полковника Дроздовского в прифронтовой полосе. С этого времени добровольцы стали получать некоторую финансовую помощь от союзников, что помогло им обеспечить первых добровольцев всем необходимым. Однако весьма существенной такая финансовая помощь по многим причинам быть не могла.

Через своих посланцев в «собственно Россию» Михаил Гордеевич попробовал наладить новый канал притока добровольцев. Таких офицеров на станции Унгены встречал специальный агент, который направлял прибывших к месту формирования бригады.

К началу января 1918 года в рядах 1-й бригады русских добровольцев, которая теперь размещалась в окрестностях города Яссы, в местечке Скинтея, насчитывалось уже более двухсот человек, в большинстве офицеров. Началось сколачивание первых рот, батарей, различных команд.

Встала проблема оружия, которую штаб фронта сразу решить не смог. Правда, почти все офицеры прибывали с личным оружием, но револьверы и сабли заменить винтовки, а тем более пулеметы и полевые орудия не могли. В полках комитеты «с левым уклоном» уже давно отлучили командиров от права «начальствовать над оружием». Объяснение тому давалось одно:

– Офицер – это контрреволюционер…

Поняв, что с собой офицеры из оружия почти ничего принести в Скинтею не смогут, Дроздовский решил посоветоваться с генерал-лейтенантом Генерального штаба Санниковым, о котором был наслышан во время своей короткой – годичной – дальневосточной службы. Тогда был начальником штаба Приамурского военного округа, а ныне занимал пост главного начальника снабжения Румынского фронта А самое главное – бывший павлон Санников носил на груди бело-эмалевый орденский крест Святого Георгия.

Такой человек не мог отказать в помощи офицеру-монархисту, тоже георгиевскому кавалеру и генштабисту. И тоже бывшему павлону. Так что разговор у двух заинтересованных лиц состоялся без всяких «восточных хитростей», открыто.

– Михаил Гордеевич, вашей просьбе я помочь не могу.

– Почему, Александр Сергеевич? Комитеты?

– Нет, дело не в них.

– В ком же тогда?

– В союзниках. Король, как главнокомандующий армиями фронта, уступил своему военному министру генералу Авереску.

– И румыны наложили свою дружескую руку на фронтовые склады.

– Именно так. Без их контроля уйти на сторону несколько сотен винтовок или даже один-единственный «максим» сегодня не может. Хотя формально склады не в их руках.

– Тогда, Александр Сергеевич, где искать выход? В содействии Щербачева?

– Нет, вам в вооружении и Щербачев сегодня не поможет. Но выход, Михаил Гордеевич, есть. И вполне надежный.

– Какой же?

– Надо вам научиться своевольничать в окопах и ближних фронтовых тылах, на складах и дорогах.

– То есть забирать нужное силой?

– Силой – только в последнюю очередь. Лучше военной хитростью, набегом. Забирать себе в Скинтею все, что плохо лежит: винтовки и пушки, лошадей и повозки, провиант. Угоняйте к себе броневики и автомобили. Ведь офицеров со знанием автомобильного дела хватает?

– Вполне, Александр Сергеевич.

– Тогда действуйте. Я вам обрисовал программу обеспечения вашей бригады всем, начиная от гаубицы самой большой мощности и кончая полевыми кухнями.

– А если комитеты воспротивятся такому самозахвату, Александр Сергеевич? Ведь в полках и на складах не все же превратились в дезертиров?

– Верно, Михаил Гордеевич. Не все. Но не будут же комитетчики идти на твоих офицеров в штыки из-за ящика патронов или десятка никому не нужных в полку винтовок?

– Не будут, это ясно. Да и к тому же мои добровольцы за себя постоять и с наганом смогут.

– Прекрасно. Тогда действуйте. Но только на свой страх и риск. Все остальное по тыловой части я беру на себя..

С генерал-лейтенантом Санниковым, героем наступления русской 9-й армии в Буковине, Дроздовский встретится вновь в начале августа в штабе Добровольческой армии. Тот тогда приступил к исполнению должности начальника снабжения деникинских войск. Они оба будут рады нежданной встрече.

– Михаил Гордеевич, я так много наслышан о вашем маленьком ледяном походе от Ясс до Дона Не могу не пожать вашу действительно мужественную руку.

– А я вашу, Александр Сергеевич. С самой глубокой признательностью от моих «дроздов».

– И за что они мне признательны, наши белые «дрозды»?

– За отеческий совет. Помните наш разговор в Яссах?

– Разумеется, помню. Королевский военный министр генерал Авереску тогда много удивлялся, что на фронте бронемашин стало намного меньше. Много их дошло до Дона?

– К великому сожалению, всего один. Но зато какой – «Верный», на четыре пулемета. Остальные из-за поломок пришлось испортить и бросить по дороге.

– «Верный», говорите? Это не броневик ли легендарного капитана Нилова?

– Он самый, Александр Сергеевич. Экипаж беспримерной храбрости и технической грамотности.

– Тогда, Михаил Гордеевич, кланяйтесь от меня этому капитану Нилову. Мы же с ним с одного фронта. С Румынского…

Тогда решено было добывать вооружение, боеприпасы к нему или хитростью, или захватывать силой в разложившихся воинских частях, где можно было не ожидать сопротивления караулов.

Для этой цели Дроздовский со своим помощником Войналовичем решили создать «команду разведчиков особого назначения», подобрав туда наиболее решительных людей. Во главе ее был поставлен ротмистр Бологовский, доверенное лицо командира бригады.

Однако уже вскоре команде разведчиков Болотовского пришлось заниматься… индивидуальным террором. Он стал своеобразным ответом на убийства в окопах и тылах требовательных командиров, пытавшихся наведением организованности и дисциплины сохранить свои роты, батальоны и полки от полного разложения, сохранить их боеспособность. Для фронта это стало подлинной трагедией.

В последующем ротмистр Бологовский утверждал, что его «командой разведчиков особого назначения» было «истреблено более 700 человек крупных и мелких большевиков». Эту цифру, вероятнее всего, можно поставить под большое сомнение.

Но один такой факт действительно широко известен. Добровольцы забрали в декабре 1917 года из-под румынского ареста комиссара Совнаркома в Яссах С. Г. Рошаля и пристрелили его на шоссе. Рошаль был комиссаром сводного отряда прапорщика Крыленко, который занял могилевскую Ставку Верховного главнокомандующего генерал-лейтенанта Н. Н. Духонина, «растерзанного» на вокзале перед вагоном Крыленко, ставшего первым советским Верховным главнокомандующим в ноябре 1917 года.

Неугомонные вербовщики-дроздовцы творили свое ежедневное дело не без успеха. Где-то в середине января в бригаде уже числилось более двухсот пятидесяти офицеров самых различных родов войск, имелось пятьсот лошадей, шесть разнокалиберных орудий и десять пулеметов. С каждым днем людей, лошадей и оружия становилось все больше.

В штабе Румынского фронта, вернее – в его российской части, о таком сборе оружия добровольцами Скинтейской бригады знали хорошо. На имя Щербачева пришла не одна телеграмма с «возмущением» от солдатских комитетов; то пехотного полка, то артиллерийской бригады, то бронеавтодивизиона. Щербачев приказал тогда своим штабистам;

– На подобные телеграммы комитетам не отвечать. В переписку не вступать. Союзников-румын о действиях подчиненных полковника Дроздовского не информировать. Не давать никаких поводов для дискредитации штаба фронта ни одной стороной…

В местечке Скинтея началось формирование первых подразделений добровольческой бригады. Сперва появилась конногорная батарея капитана Б. Л. Колзакова. Затем оформилась пулеметная команда. Появились стрелковые 1-я рота подполковника В. А Руммеля и 2-я рота капитана А. И. Андреевского. Из тяжелого оружия – легкая батарея полковника М. П. Ползикова, недавнего командира артиллерийского дивизиона, гаубичный взвод подполковника А. К. Медведева (командира 3-й мортирной батареи 6-й армии) и броневой отряд.

Брошенными броневиками (пулеметными и пушечными) дроздовцы обзавелись на удивление быстро и достаточно просто. Или, говоря иначе, умело «приватизировали» то, что плохо стояло у обочин фронтовых дорог. Среди офицеров нашлось немало техников и инженеров, которые смело садились за руль брошенных в прифронтовой полосе автомобилей – грузовых, легковых, одетых в железо – и доставляли их в Скинтею. Доставляли беспрепятственно.

В той «достоваловке» скинтейских добровольцев поражало одно: с брошенных на дорогах и в автопарках их бывшие экипажи не снимали даже пулеметы, оставляя в броневиках и полный комплект пулеметных лент, ручные гранаты. Не оставлялись только отличительные кожаные куртки и сухие пайки. Дроздовцы шутили:

– Как-то неудобно в наших застиранных гимнастерках будет воевать с пехотой большевиков в кожанках…

– Бросить бронемашину со всей начинкой и унести с собой в тыл все луженые банки? Непонятно…

– Что непонятно? Все понятно: броневик – вещь государственная, банка консервов и кожан – личное…

– Улавливаешь, какая разница. Психология это…

Гораздо сложнее дело обстояло с бензином. Его приходилось или покупать, или выменивать у румын, на что те – и рядовые, и их начальники – шли вполне охотно. К слову говоря, проблема с горючим стала одной из причин того, что «моторизованная» вышеописанным образом добровольческая бригада не смогла дотянуть до Дона почти все свои автомобили (грузовые и легковые) и бронемашины.

С отрядной кавалерией дело обстояло иначе. Основу конницы Румынского фронта составляли казачьи полки, особые (ополченческие) сотни и конвойные полусотни. Казаки, в своем большинстве донцы, уже покинули фронт и организованно, чаще всего походным порядком ушли домой. Домой уходили и казачьи офицеры, редко кто из них изгонялись из полков местным комитетом.

Но когда в бригаду прибыла группа офицеров 7-го драгунского полка, тогда и было принято решение о создании первого кавалерийского эскадрона, командиром которого был назначен штабс-ротмистр Аникеев. Было ясно, что добровольцы, как военная сила, должны были иметь собственную конницу.

Кони, опять же бесхозные, нашлись, на удивление, для кавалеристов сразу. Дезертиры с фронта бежали не на лошадях, а на поездах – пассажирских и пустых товарниках, уходивших в тыл. Кони были для беглых солдат весомой обузой, и потому они просто бросали их где придется.

Проблема оказалась только с кавалерийскими седлами. Михаил Гордеевич не уставал напоминать своим и без того ушлым интендантам, научившимся многому за годы войны:

– Ищите где угодно седла и конскую сбрую. Надо – доставайте из-под земли… Наши кавалеристы не скифы и не половцы. Им без седел не скакать по полю с саблей наголо… В бригадной казне деньги есть, хоть и небольшие. Покупайте лошадиную амуницию у румын, хоть в королевском гусарском полку. Ведь продадут же, как бочку бензина… Все, что лишнее на бригадных складах, смело меняйте на седла Если надо – прикажу отдать легковой автомобиль. У нас их уже избыток, сами знаете…

О том, как шло формирование дроздовской кавалерии, рассказывает в своих небольших воспоминаниях подпоручик Николай Новицкий, пятнадцатилетним петроградским кадетом записавшийся в добровольческую бригаду и ставший «дроздом» на всю Гражданскую войну:

«Во время формирования полковником М. Г. Дроздовским своего отряда в городе Яссы, в Румынии, в этот отряд добровольцами записались два кадета, приехавшие на Румынский фронт повидать своих отцов: Вирановский, 16 лет (из) Одесского корпуса, и я, 15 лет (из) Первого (столичного) кадетского корпуса Конечно, мы оба избрали конницу и попали в Первый эскадрон; Вирановский во второй взвод, а я в четвертый, которым командовал мой однокашник, штабс-ротмистр В. Бехтеев.

Наш эскадрон стоял под Яссами, в Соколах, готовясь к выступлению. Ежедневно проводились конные занятия, что было для меня незнакомым и непривычным делом.

Экипировку я получил от своего отца – солдатскую шинель с погонами моего корпуса, офицерское седло, уздечку с мундштуками, офицерскую шашку и револьвер системы „браунинг“. Все это совершенно не подходило для рядового, и в походе я все это заменил на солдатское, кроме браунинга.

В нашем кавалерийском взводе было всего 16 всадников, из них было только три кавалерийских офицера командир взвода и два корнета, а остальные были офицерами пехотных полков…

Нас, кадет, не цукали и оказывали нам поддержку во всех случаях нашей службы. Лично мне было очень трудно, в особенности по тревоге, поднять седло на коня, к которому было приторочено: переметные сумы с двумя подковами, щетка со скребницей, овес, сетка с сеном, попона, шинель и запас белья.

Один раз я по тревоге вскочил в строй без седла и получил два наряда Наказание было – „под шашку“, дневальство вне очереди, чистка кобылы командира взвода и идти в походе одну-две версты, ведя коня на поводу…»

…Щербачев на первых порах не афишировал отношения штаба фронта к созданию добровольческих частей. Но когда стало ясно, что полковник Дроздовский уже проделал большую организационную работу, помощник короля Фердинанда решил взять начатое дело в свои руки. 24 января 1918 года им отдается приказ о формировании Отдельного Корпуса Русских Добровольцев в составе штаба и трех бригад.

Командующим корпуса назначается генерал-лейтенант Анатолий Киприанович Кельчевский (Келчевский), бывший профессор Николаевской академии Генерального штаба, в годы Великой войны ставший командующим 9-й армией, а в годы Гражданской войны (в 1920 году) – военным и морским министром Южно-Русского правительства По мысли Щербачева, именно в состав этой удобно расположенной на линии фронта армии должны были войти добровольческие формирования.

Щербачев особо не скрывал, что добровольческие формирования лучше всего создавать не на собственно российской территории, а на том кусочке Румынского королевства на правом берегу пограничного Прута Действительно, в этом был немалый резон.

– Король Фердинанд не позволит на том, что осталось от его владений, действовать ни советам, ни комитетам Румынам революция не нужна..

– В Яссах и комиссар Керенского ведет себя подобающим образом, а большевикам с их мандатами себя афишировать не приходится. Здесь Антанта, а не Смольный…

– Румыны не позволят солдатским комитетам лишать офицеров личного оружия…

– Здесь, за Прутом, агитаторам из Одессы места нет. Их румынская пограничная стража просто не пустит в Яссы и окопы…

– В королевской ставке – представительство Антанты. А она против сепаратных разговоров в Брест-Литовске…

– Французский консул уже не раз говорил, что Париж готов профинансировать добровольческие части, которые будут с румынами держать фронт против германцев…

Начальником корпусного штаба назначается генерал-майор Анатолий Николаевич Алексеев, который до начала февраля 1918 года являлся начальником штаба дроздовской бригады. Считался он человеком с опытом в организации оперативной работы.

Бригад предстояло сформировать три. Полковник Дроздовский был оставлен лишь командиром уже «состоявшейся» 1-й бригады, получившей название Скинтейской. Начиналось развертывание 2-й Кишиневской бригады, которой последовательно командовали генерал-майоры Асташов и Белозер. 3-ю бригаду русских добровольцев намечалось создать в степном городе Болграде, центре поселений болгар на юге Бессарабии.

Казалось, что дело с белым добровольчеством на Румынском фронте заметно сдвинулось с места Михаил Гордеевич, не показывая виду, что он уязвлен тем, что его отодвинули с первой роли, работал по созданию Скинтейской бригады с прежним воодушевлением и энергией. Вместе с Войналовичем он составил новый текст подписки добровольцев. Это была своего рода воинская присяга, утвержденная лично Дроздовским и гласившая:

«Я… поступаю добровольно в Национальный Корпус Русских Добровольцев, имеющий целью воссоздание порядка и организацию кадров по воссозданию Русской Армии, причем на все время пребывания в Корпусе обязуюсь:

1. Интересы Родины ставить превыше всех других, как то: семейных, родственных, имущественных и прочих. Поэтому защищать с оружием в руках, не жалея жизни, Родину, жителей ее, без различия классов и партий, и их имущество от всякого на них посягательства.

2. Не допускать разгрома и расхищения каких бы то ни было складов.

3. Всюду стоять на страже порядка, действуя против нарушителей всеми способами, до применения оружия включительно.

4. Быть внепартийным, не вносить и не допускать в свои ряды никакой партийной розни, политических страстей, агитации и т. д.

5. Признавать единую волю поставленных надо мной начальников и всецело повиноваться их приказаниям, не подвергая их обсуждению.

6. Всюду строго соблюдать правила дисциплины, подавая собой пример окружающим.

7. Безропотно и честно исполнять все обязанности службы, как бы они тяжелы временами ни были.

8. Не роптать, если бы случайно оказался недостаток обуви, одежды, пищи или она оказалась бы не вполне доброкачественной.

9. Также не роптать, если бы оказались неудобства в расквартировании, как то: теснота, грязь, холод и прочее.

10. Не употреблять спиртных напитков и в карты не играть.

11. Без разрешения своих начальников от своей части не отлучаться.

12. В случае неповиновения, дезертирства, восстания, агитации против дисциплины подлежу наказанию по всей строгости законов военного времени».

Каждая такая акция скреплялась подписью добровольца. Находились люди, которые в последний момент не решались взять на себя такие обязательства, с одной стороны простые для военнослужащего, с другой – ко многому обязывающие в преддверии Гражданской войны в России, дыхание которой ощущалось прежде всего на ее окраинах.

Последняя неделя января 1918 года показала, что генерал Кельчевский для роли организатора Добровольческого корпуса совсем не годится. Он начал с того, что раздул штаты своего штаба до невероятных размеров, формируя строевые части «остаточным порядком». При этом он начисто забыл о пропаганде идей русского добровольчества и целей создаваемой белой силы.

Положение же дел в 1-й Скинтейской бригаде смотрелось совсем иным. Дроздовский через своих вербовщиков продолжал притягивать к себе все новых и новых добровольцев. К началу февраля в его бригаде числилось уже свыше пятисот решительно настроенных людей, почти сплошь фронтовиков. Они ждали своего часа, когда их «бросят в поход и в бой».

Вскоре в корпусном руководстве произошел раскол. Это случилось в первых числах февраля на совещании в штабе 9-й армии, где Кельчевский собрал совещание командования добровольческих формирований.

– Господа офицеры, о положении дел в корпусе нам доложит начальник его штаба генерал Алексеев.

– Анатолий Киприанович, господа. На сегодняшний день в корпус, по представленным мне данным, записалось пять тысяч человек. Большинство из них офицеры. Но, как боевая единица, добровольческий корпус не боеспособен. Это факт.

– Как так? Пять тысяч бойцов и в них нет боевой силы? Объясните, пожалуйста, Сахаров, сказанное вами.

– Анатолий Киприанович, из пяти тысяч человек три находятся на штабных должностях по всему фронту, и к месту формирования бригад почти никто из них не прибыл.

– Прибудут, уверяю вас. Телеграммой за подписью Щербачева будут вызваны к нужному дню. Что у вас с остальными двумя тысячами добровольцев?

– Полторы тысячи из них значатся в списках Кишиневской бригады. Но это гоголевские мертвые души.

– Доказательства, Анатолий Николаевич?

– Пусть вам их изложит командир Кишиневской бригады генерал Белозер, Анатолий Киприанович.

– Генерал Белозер, прошу вас объясниться.

– Начальник штаба корпуса прав. От генерала Асташова, моего предшественника, мне достался списочный состав бригады в полторы тысячи человек, а в Кишиневе я не могу собрать две-три сотни человек. Хуже того, винтовок почти нет. Пулеметы отсутствуют. Пушек – ни одной.

– Что вы этим хотите сказать, генерал Белозер?

– Только то, Анатолий Киприанович, что вместо Кишиневской добровольческой бригады на сегодняшний день в наличии есть только усиленная офицерская рота, вооруженная наганами, вальтерами и саблями. Не ей вести бой в поле – только нести в городе патрульную службу.

– Ясно. Генерал Сахаров! Анатолий Николаевич, что тогда в наличии из корпусных войск?

– Только бригада полковника Дроздовского в пятьсот штыков.

– И все?

– Так точно, все. Пятьсот штыков, которые рвутся в бой с большевиками и прочими разрушителями России.

– Если это все наши реальные силы, то тогда напрашивается мысль о невозможности похода на Дон, на соединение с отрядами Алексеева и Корнилова, с донскими казаками. Ваше мнение, Сахаров?

– Я считаю, что здесь слово должно быть за генералом Щербачевым, как старшим в русской части нашего фронта.

– А ваше мнение, полковник Дроздовский?

– Мое мнение таково: я готов с каким угодно числом решительных людей пойти на Дон к генералу Корнилову. И я перед вами даю слово офицера, что я доведу их к Дону!

– Но это же авантюрный ход, Михаил Гордеевич?! Пройти по всему Причерноморью с отрядом в пять сотен бойцов?

– И я проведу их на Дон. У меня не просто добровольцы-фронтовики, а большей частью офицеры. У меня многие из них с Георгиевскими солдатскими крестами. Ими русская армия может только гордиться.