Текст книги "Генерал Дроздовский. Легендарный поход от Ясс до Кубани и Дона"

Автор книги: Алексей Шишов

Одновременно бригада пополнялась людьми. Местных добровольцев и тех, кто прибывал из недалеких Ростова и Таганрога, других мест, было столь много, что, скажем, Офицерский стрелковый полк, состоявший всего из трех рот, был развернут в полк трехбатальонного состава. И это всего лишь за десяток дней.

Каждый из стрелковых батальонов насчитывал по восемьсот с лишним штыков. Рядовыми в них были и бывшие фронтовые командиры полкового уровня, «перераненные» офицеры с Георгиевскими крестами на груди. На командные посты назначались «первопоходники»: такое решение было принято Дроздовским.

– Я должен быть уверен не только в комбате и ротном, но даже во взводном командире. Я должен знать их всех лично…

Конный дивизион ротмистра Гаевского тоже пополнялся волонтерами из числа офицеров всех родов оружия, юнкерами и казаками. 29 апреля дивизион переименовывается в Конный полк. В конце августа 1918 года, в ходе 2-го Кубанского похода, Конный полк «дроздов» будет насчитывать в своих рядах девять эскадронов.

С октября 1919 года этот полк получил именное шефство и стал называться 2-м Офицерским конным генерала Дроздовского полком. По своей боеспособности и организованности он считался одним из лучших в кавалерии деникинской Добровольческой армии, а затем во врангелевской Русской армии.

Служивший в нем кубанский казак старший урядник Калистрат Моренко из станицы Сергиевской написал стихотворение, посвященное 2-му конному полку и названное им «Боевик»:

 
«Кто, братцы, героев знает,
Тот пускай газеты почитает,
И ему на первой странице знать придется,
Кто храбрее всех с врагом бьется.
Кто к отступлению дороги не знает,
А впереди гордой поступью выступает
И попавшего на пути врага с земли сметает.
И хочу я вам, братцы, сказать,
Что перед 2-м Конным полком голову надо обнажать,
Чтоб ему земной поклон отдать.
Это те борцы боевые,
Которых слава гремит в лета былые,
Кровью своею землю поливают
И в свой венок лавры вплетают.
Другой год они бьются с врагами,
С фронта на фронт их перекидали
И до сих пор им отдыха не дали…
На каком фронте появится 2-й Конный полк,
То враг ту часть берет в толк,
Знает, что немудрено попасть в плен, туда страшно.
И как сабли заблестят,
То враг спешит сапоги снять,
Чтобы головы не загубить,
Когда конница в атаку летит…»
 

…Отдых в Новочеркасске изменил лицо 1-й русской добровольческой бригады: она утроила свои ряды. Пополнение шло за счет офицерства, учащейся молодежи – юнкеров, гимназистов старших классов, студентов, солдатской фронтовой интеллигенции – унтер-офицеров, прочих волонтеров. Но все они были добровольцами Белою дела…

По договоренности с войсковым командованием донских казаков в бригаду не записывали: они пополняли свои полки и отдельные сотни, конно-артиллерийские батареи. Шло ускоренное формирование белой Донской армии.

Уже за первые две недели численность бригады Дроздовского перевалила за три тысячи человек. Находилось для новых бойцов и оружие, и боеприпасы, и обмундирование, и прочее войсковое имущество. Добровольцы писали в мемуарах:

«Отряд энергично создавал и совершенствовал… так называемую тыловую базу…

Большинство этого имущества было, между прочим, выкрадено из различных складов, захваченных немцами в Ростове и ими охраняемых».

Впрочем, такое чем-то удивительным назвать для «дроздов» было нельзя. Они имели богатейший опыт снабжения формирующейся бригады в Яссах, на базе Румынского фронта. Только тогда «снабженцами» были союзники-румыны, а сейчас бывший неприятель – германцы.

Три недели отдыха в Новочеркасске дроздовцы назовут «счастливыми днями» в их войне, когда они отважно «ловили счастливые мгновения». Молодость брала свое. За это время более пятидесяти офицеров сыграли свадьбы, чему командование бригады не противилось. Потом добровольцы будут шутя говорить:

– Мы в мае восемнадцатого породнились со всем Новочеркасском… – А после этих слов, уже без шуток, добавляли: – В том же мае восемнадцатого мы подарили Новочеркасску почти полсотни юных вдов…

Каждый день шло обучение добровольцев. В Офицерском полку Жебрак-Русанович поддерживал железную дисциплину «юнкерского училища или учебной команды». Все воинское он, как и Дроздовский, стремился довести до совершенства.

В учебных классах Института благородных девиц шли занятия по пехотной тактике, изучались уставы русской армии. Полковой командир сам экзаменовал белых добровольцев:

– Господин поручик, обязанности рядового в рассыпном строю?..

Во время отдыха в Новочеркасске добровольцы стали свидетелями выбора донским атаманом генерала от кавалерии Петра Николаевича Краснова, вне всякого сомнения, талантливого казачьего писателя. К слову сказать, самого плодовитого в писательской среде Белой эмиграции.

Выборы состоялись в самый разгар Общедонского восстания. Круг спасения Дона принял такое решение 3 мая 1918 года. По такому случаю на Кадетской площади города Новочеркасска состоялся военный парад, в котором наряду с донскими казаками приняли участие и добровольцы полковника Дроздовского.

Тот военный парад оказался запечатленным в белых мемуарах как далеко не рядовое событие Гражданской войны:

«…Наш отряд построился на правом фланге.

Точно еще стояла пасхальная неделя, так как все было празднично на параде. Командующий Донской армией генерал Денисов подскакал к нам. По лицу донского генерала мы видим, что он не знает, здороваться или нет: а вдруг господа офицеры не ответят. Ведь по уставу офицеры из строя не обязаны отвечать на приветствие.

– Здравствуйте, господа, – нерешительно сказал он.

– Здравия желаем, ваше превосходительство! – с подчеркнутой юнкерской лихостью как один ответили мы.

Генерал ободрился, повеселел. Он поскакал к атаману Краснову, который уже показался в конце площади верхом на рослом коне. Краснов направил коня к нашему флангу, держа руку под козырек. Оркестр заиграл „встречу“.

Генерал Денисов подскакал к атаману и, наклонившись с коня, сказал довольно громко:

– Они здороваются, ваше превосходительство.

Тогда генерал Краснов, все еще держа руку под козырек, сказал нам приветливо:

– Здравия желаю, господа офицеры.

Мы снова загремели в ответ.

Отряд был пропущен церемониальным маршем…»

Полковник Дроздовский на том параде находился в свите донского войскового атамана. Дисциплина, организация добровольческой бригады произвела на Краснова такое сильное впечатление, что он не сдержал и сказал Дроздовскому похвальное слово:

– Михаил Гордеевич, у вас идеальная воинская часть. Ее слаженность удивительна. А выправка – просто слов нет. А сколько в ротах Георгиевских кавалеров!

– Благодарю, Петр Николаевич, за доброе слово. В моей бригаде воины-добровольцы. Такие же, как и ваши донцы…

…Война брала свое: дроздовцы рвались в бой, желая сражаться за Белое дело. Три недели для их командиров же пролетели как один день. Когда полковник прибыл с прощальным визитом к войсковому атаману, у него с генералом от кавалерии Красновым в присутствии командующего Донской казачьей армией новоиспеченного генерал-майора Денисова состоялся долгий и непростой разговор:

– Петр Николаевич, добровольческая бригада готова покинуть Новочеркасск. Мне очень хотелось бы выразить вам от своих бойцов признательность за гостеприимство и радушие хозяев.

– О чем речь, Михаил Гордеевич. Ваши бойцы своими штыками брали Новочеркасск. Долг платежом красен. Да и полюбились на донской земле белые «дрозды», чего скрывать не стану.

– Тогда еще раз приношу вам нашу признательность.

– Михаил Гордеевич, у меня к вам есть предложение, которое с генералом Денисовым мы обсудили еще вчера.

– Какое же, ваше превосходительство?

– Мы хотели бы предложить вашей бригаде остаться на Дону, в составе Донской казачьей армии.

– В качестве кого?

– Быть Донской пешей гвардией. Войско готово взять вас на полное обеспечение.

– Но мы же добровольцы корниловского духа, Петр Николаевич.

– Это я знаю и понимаю. Но войдите в мое положение. У донского казачьего войска сегодня нет подлинно регулярных армейских войск – пехоты и полевой артиллерии.

– А пешие сотни станиц, которые сводятся в пешие полки?

– Их надо еще обучить воевать в пехотном строю, Михаил Гордеевич. Донской казак с давних пор был конным воином Прежде всего всадником, владеющим лучше всего пикой и саблей, а потом уж ружьем.

– Но войско же выставляло в Великую войну пешую казачью бригаду в шесть батальонов.

– Выставляло. Но с Кавказского фронта казачьих пехотинцев вернулось немного. А у нас сегодня пеших казаков-ополченцев из станиц и хуторов многие тысячи. Вот в чем беда.

– Беду с казачьей пехотой, Петр Николаевич, можно поправить.

– Каким образом, Михаил Гордеевич?

– Я своих добровольцев обучал пехотному делу и тактике во время похода с Румынского фронта с первых дней. Вы же знаете, что в бригаде, в стрелках, набиралась не одна сотня офицеров и нижних чинов из артиллерии, кавалеристов, инженеров. Есть даже воздухоплаватели.

– Дело в том, что ваши добровольцы в большинстве офицеры. За их спиной стоят годы обучения в кадетских корпусах и военных училищах. Казак же в станицах обучался прежде всего искусству конного бойца.

– Понимаю вас. Но война сегодняшняя – жестокая война. Она заставит переучиться любого, кто взялся за винтовку. Особенно тех, кто сражается за правое дело по своей доброй воле.

– Может быть, сегодня вы и правы, Михаил Гордеевич.

– Как тут, Петр Николаевич, не быть правым. Мы же на войне.

– Ясно. А я с генералом Денисовым надеялся, что у нас с гвардейской конной бригадой – мы свели в ней атаманцев и лейб-донцов – появится еще бригада пешей гвардии.

– Не могу. Я уже отдал приказ выступать на соединение с Добровольческой армией. Она в степи за Ростовом.

– Вы, Михаил Гордеевич, как я знаю, огорчены тем, что донское командование пошло на сотрудничество с германцами?

– Да, это правда. Я же убежденный монархист.

– И мы с Денисовым год с небольшим назад сражались за Российскую империю. Но Февраль семнадцатого все перевернул…

– Не стоит об этом. Сегодня же мы сражаемся за возрождение нашего Отечества.

– Сражаемся. Но для того, чтобы сражаться, Донской армии нужны винтовки и пушки, патроны и снаряды. Взять нам все это неоткуда. У нас нет на Дону ни Сестрорецкого ружейного завода, ни Петроградского патронного завода. Все это нам готовы дать немцы. И дают.

– Я об этом осведомлен, Петр Николаевич.

– Но вы должны знать и то, что часть полученного мы отдаем генералу Деникину, его Добровольческой армии. Ей тоже вооружаться и оснащаться откуда-то надо.

– Но Добровольческая армия взяла на Кубани богатые трофеи?

– На военных трофеях, Михаил Гордеевич, ни одна армия долго прожить не сможет. А на Северном Кавказе от Кавказского фронта содержались, знаете ли, не самые богатые тыловые запасы.

– Понимаю, Кавказский фронт силой в одну армию был не чета моему Румынскому.

– Вот то-то. А немцы, ко всему прочему, против большевиков настроены твердо.

– Тоже знаю. За поход тому не раз был свидетелем.

– Значит, все же уходите с Дона?

– Уходим, ваше превосходительство. Мы же шли на казачий Дон из Ясс для того, чтобы соединиться с Добровольческой армией. Теперь мы у цели. Еще раз нижайший поклон за гостеприимство…

Туркул, принявший в дни отдыха командование Офицерской стрелковой ротой, в своих мемуарах о дне ухода дроздовцев из Новочеркасска скажет совсем немногословно: «Плавно запел егерский марш. Короткие команды. Мы пошли, твердо, с ожесточением отбивая ногу. Скрежетало оружие, звякали котелки. А мимо нас, как бы качаясь, уходила толпа, широкий песчаный проспект, низкие дома, длинные утренние тени, тянувшиеся поперек улицы. Уходил наш последний мирный дом, земля обетованная, наша юность, утренняя заря…»

Белый генерал Туркул в последних строках сказал простую истину из прозы Гражданской войны на российском Юге: после новочеркасского отдыха белые «дрозды» до самых последних дней своего исхода из Отечества – эвакуации из Крыма не будут выходить из тяжелых и кровавых боев. «Первопоходников» в них уцелеет немного.

Столица Превеликого Войска Донского станет для белых добровольцев Дроздовского действительно «нашим последним мирным домом».

Добровольческая бригада в три с лишним тысячи человек уходила от донских берегов в зеленеющую степь привычным походным порядком Впереди кавалерийские эскадроны, всеобщий любимец бронеавтомобиль «Верный». Затем – стрелковые батальоны (уже не роты), отрядная артиллерия, обозы. И наконец, пехотное прикрытие с пулеметной командой, которому доставалось больше всего пыли.

Впереди колонны ехал молчаливый полковник Дроздовский. Поблескивало привычное для «дроздов» пенсне, а обносившийся мундир защитного цвета украшала в петлице все та же порыжевшая на солнце приметная Георгиевская ленточка.

О чем он думал? Трудно сказать. Но только не о том, что жить ему на этой войне осталось немногим более семи месяцев. И что суждено ему будет умереть на донской земле…

…Дроздовцы держали путь на степную станицу Мечетинскую, в которой и соседней станице Егорлыкской сосредоточились после Ледяного похода перед 2-м Кубанским походом главные силы Добровольческой армии. Там же находился и ее штаб.

Перед выходом из Новочеркасска на соединение с армией Деникина у Дроздовского состоялся неожиданный, неприятный разговор с командиром Офицерского стрелкового полка Жебраком-Русановичем. Впрочем, он не изменил их доверительного отношения друг к другу. Скорее всего, они стали еще ближе. Дело обстояло так.

– Михаил Гордеевич, мне бы хотелось доверительно переговорить с вами. Меня об этом просят офицеры моего полка.

– Михаил Антонович, я для вас всегда открыт. О чем пойдет речь?

– Среди добровольцев появился слух, что вы высказали где-то нежелание соединиться с генералом Деникиным. Правда ли это?

– Жебрак, я не мог такого сказать. Еще в Скинтее я сказал офицерам, что наша цель одна – дойти до Дона и соединиться с Добровольческой армией. Только сегодня ею командует не Лавр Георгиевич Корнилов, а генерал Деникин. Вот и все.

– Но атаман Краснов настаивал на том, чтобы бригада осталась у него.

– Да, предлагал. И я из этого секрета перед вами не сделал. Ну и что из этого?

– Генерал Краснов у наших добровольцев не в почете, Михаил Гордеевич. Знаете об этом?

– Конечно, знаю. Краснов – германофил. Он белый, но не нашего с вами духа, Михаил Антонович. Он больше за державный, автономный Дон, чем за восстановление династии Романовых.

– Значит, бригада идет на соединение в Мечетинскую?

– Идет. Мной уже подписан приказ на выступление в поход.

– Прекрасно. А то у меня многие офицеры от трехнедельного отдыха уже издергались.

– Михаил Антонович, у меня к вам будет личная просьба. На полном доверии к вам. Не как к подчиненному.

– Какая, Михаил Гордеевич? Исполню любую.

– От моего имени скажите пославшим вас ко мне офицерам, что слух этот действительности не соответствует…

…В архивах сохранились документы, в которых обосновывается жизненная необходимость для белых соединения Дроздовской бригады с Добровольческой армией. Содержание их достаточно однозначно, как, к примеру, эта выдержка: «…Обстановка у Добровольческой армии требовала подкрепления ее силы и дать возможность некоторого отдыха измученным, обескровленным жестокими боями славным частям, легендарным героям, участникам 1[-го] Кубанского похода».

Все это логически верно и в отношении самого Дроздовского. Не случайно же он в рапорте на имя генерал-лейтенанта А. И. Деникина, командующего Добровольческой армией, подчеркивал следующее:

«Считая преступным разъединить силы, направленные к одной цели, не преследуя никаких личных интересов и чуждый мелочного самолюбия, думая исключительно о пользе России и вполне доверяя Вам как вождю, я категорически отказался войти в какую бы то ни было комбинацию…»

Антон Иванович Деникин после ознакомления с этим докладом найдет место и время, чтобы сказать полковнику-генштабисту простые слова:

– Я, Михаил Гордеевич, верю вам как самому себе. Только берегите себя для пользы нашего общего дела.

Дроздовский ответил человеку, о котором был наслышан как об одном из лучших генералов Юго-Восточного фронта, вместе с Корниловым прославившим себя в боях за перевалы в Карпатских горах, командуя 4-й стрелковой Железной дивизией:

– Разве можно себя беречь в войне, когда решается судьба нашей России, Антон Иванович?

– Надо поберечься. Ведь вы у нас не просто военачальник белых добровольцев, а вождь «первопоходников».

– Вождь? Наверное, это громко сказано.

– Не думаю, Михаил Гордеевич. Вожди старой закалки у нас остались сейчас только военные. И вы один из них…

Под «комбинацией», о которой говорилось в рапорте Дроздовского, разумеется, понималось предложение донского атамана Краснова. А он был известным германофилом и после Гражданской войны. Не случайно у командования Добровольческой армии, а потом и Вооруженных сил Юга России с Красновым сложатся непростые отношения, и ему в феврале 1919 года из-за противоречий с Деникиным придется уйти в отставку…

Соединение состоялось в конце мая. Дроздовцев, как казалось со стороны, вышла встречать едва ли не вся Добровольческая армия. На этот раз для «дроздов» пеший переход «был мал»: они воспользовались железнодорожными эшелонами. В станицу Мечетинскую главные силы бригады вступили в безветренное утро.

«Дроздов» встречал лично генерал от инфантерии Михаил Васильевич Алексеев, бывший, как и павший Корнилов, Верховный главнокомандующий России в мировой войне. И бывший еще долгое время начальником штаба Ставки у другого Верховного – полковника Николая Романова. Теперь он был Верховным руководителем Добровольческой армии, отвечавшим за гражданское управление, финансы, внешние сношения.

Алексеев стоял с непокрытой головой. Рядом находились генерал Деникин и полковник Дроздовский. Мимо них церемониальным маршем проходили запыленные, рота за ротой, «дрозды». Они старались держаться подчеркнуто стройно и бодро, чтобы «показать себя» корниловским добровольцам – «первопоходцам», которые только-только вышли из жестоких боев 1-го Кубанского – Ледяного – похода. Для них они были героями Белого дела.

Алексеев не смог при виде первой Офицерской стрелковой роты, проходившей мимо него с отданием чести, сдержаться и сказал Деникину так, чтобы тот его слова слышал:

– Антон Иванович! Вот она, возрождающаяся русская армия героев Плевны и Севастополя…

Один из белых мемуаристов так описывал картину той церемонии вхождения «дроздов» в станицу Мечетинскую на границе восставшего Дона и остававшейся в руках красных Кубани:

«…Старичок в отблескивающих очках, со слабым голосом, недавно начальник штаба самой большой армии в мире, поведший теперь за собой куда-то в степь четыре тысячи добровольцев, был для нас живым олицетворение России, армии седых русских орлов, как бы снова вылетающих из казацких степей.

Генерал Алексеев снял кубанку и поклонился нашим рядам:

– Спасибо вам, рыцари духа, пришедшие издалека, чтобы влить в нас новые силы…

Я помню, как говорил генерал Алексеев, что к началу смуты в русской армии было до четырехсот тысяч офицеров. Самые русские пространства могли помешать им всем прийти на его призыв. Но если придет только десятая часть, только сорок тысяч, уже это создаст превосходную новую армию, в которую вольется тысяч шестьдесят солдат.

– А стотысячной русской армии вполне достаточно, чтобы спасти Россию, – сказал генерал Алексеев со слабой улыбкой, и его очки блеснули…»

«Дрозды» своим внешним видом вызывали откровенное удивление у корниловцев, которые имели самое разношерстное военное обмундирование: «пестрое, что называется, партизанское». За почти полгода войны в степях они пообносились, и достать здесь «уставное» обмундирование, обувь было просто невозможно.

Пополнение же к «коренным» корниловцам пришло, как щеголи, одетое как один в защитный цвет, в ладных гимнастерках, в хороших сапогах. И дело даже было не в заботах командира отряда и его интендантов. Поход Яссы – Дон проходил по богатому российскому Югу, где в обилии оказалось и интендантских, прифронтовых складов, и швейных, сапожных мастерских, в которых швеи и сапожники искали работу за самую скромную плату.

…В конце мая полковник Дроздовский назначил парад своему отряду на площади станицы Егорлыкской. Его бойцы уже успели отдохнуть и перед смотром привели себя в подобающий вид. Торжество проходило при большом стечении станичного населения, в присутствии высших чинов Добровольческой армии.

На этом параде Михаил Гордеевич вызвал перед строем трех добровольцев, в числе которых был и петроградский кадет Николай Новицкий, сын офицера, вступивший в ряды бригады в Яссах. Он награждался солдатским Георгиевским крестом первым.

– Кадет Новицкий! Выйти из строя!

– Есть, господин полковник!

– Вы награждаетесь за бой под Ростовом Георгиевским крестом. За примерное мужество и отвагу. Носите, кадет Новицкий, Георгия с честью и гордостью.

– Служу России!..

Когда офицерский Стрелковый полк «дроздов» проходил по площади церемониальным маршем, все трое награжденных – три Георгиевских кавалера белой России – шли впереди полковой колонны. Корнет Новицкий запишет в своих воспоминаниях: «Для меня этот день остался незабываемым!»

Николая Новицкого, рядового теперь уже Добровольческой армии, ждала еще одна награда Согласно Георгиевскому статуту награжденный из числа рядовых удостаивался повышения в звании для нижних чинов, получая ефрейторскую лычку. Осенью 1920 года он, будучи в конно-подрывной команде трофейных красных бронепоездов «Ермак» и «Товарищ Чуркин» (взятых дроздовцами на станции Синельниково), получит производство в подпоручики.

Его товарищ, семнадцатилетний кадет Владимир Вирановский, в те дни получит производство в офицеры – станет корнетом. По приказу главнокомандующего генерал-лейтенанта Деникина все юнкера и кадеты (старших возрастов), совершившие Ледяной и Дроздовский походы, будут произведены в офицеры. Деникин о том скажет:

– Наша добровольческая молодежь заслужила звездочку прапорщика или корнета своей кровью и походным потом А сколько их полегло в боях с мечтой об офицерских погонах!..

Новицкому суждено будет пройти через пламя всей Гражданской войны, которая закончится для него в двадцать лет. Вирановский, служивший в конном полку «дроздов», умрет от тифа осенью 1918 года в Екатеринодаре…

…Вступившая в станицу Мечетинскую 1-я бригада русских добровольцев Румынского фронта за время трехнедельной дневки в Новочеркасске переросла саму себя, насчитывая более трех тысяч человек, больше половины из которых носили офицерские погоны. В Добровольческой армии на то время бойцов имелось всего раза в полтора более.

Поэтому перед высшим руководством Добровольческой армии встал весьма непростой вопрос на каких условиях принимать «дроздов» в свои ряды? Был и другой деликатный вопрос кем должен быть полковник Дроздовский в рядах высшего армейского командования?

В разговоре о том участвовали на тот день три высших должностных лица Добровольческой армии: верховный руководитель Алексеев, главнокомандующий Деникин и начальник армейского штаба генерал-майор Иван Павлович Романовский, которого добровольцы считали «социалистом». Последний относился к ветеранам-корниловцам (если так можно сказать), будучи таковым еще в бытность генерал-квартирмейстером Ставки Верховного главнокомандующего.

Разговор начал на правах старшего генерал от инфантерии Алексеев. На него, как и на собеседников, состояние дроздовской бригады произвело самое благоприятное впечатление.

– Вид офицерской бригады с Румынского фронта меня поразил. Антон Иванович, вы что-то весь церемониальный марш молчали. О чем вам думалось в эти минуты?

– О том, что старая русская армия в своих силах еще не иссякла, Михаил Васильевич.

– Действительно, поход от Ясс до Дона войдет в историю. Их наши добровольцы уже прозвали «дроздами». Иван Павлович, что вы, как начальник штаба, можете сказать о боевой силе нового отряда?

– Судить пока трудно, Михаил Васильевич.

– Почему?

– За время похода у них серьезных боев не было. Таких, какие мы выдержали, скажем, под Екатеринодаром.

– А взятие ночной атакой Ростова, Новочеркасское освобождение?

– Ростов был отдан германцам. А за Новочеркасск боролся атаман Попов с восставшими станицами.

– Иван Павлович, как понимаю, «дрозды» вас чем-то не устраивают?

– Полковник Дроздовский может внести раскол в Добровольческую армию.

– Раскол? Чем? Своей идеологией?

– Да, именно идеологией, Михаил Васильевич. Они крайних монархических взглядов, среди них сторонников республиканской России нет. Примут ли «дроздов» в свою семью корниловцы? Вот тот вопрос, который меня беспокоит.

– А ваше мнение на этот счет, Антон Иванович?

– Я тоже, как и генерал Романовский, не монархист. Но в Белом деле, прежде всего в его военной части, нам нужно единение. Все политические споры надо отставить до победных времен.

– Что вы скажете о дроздовской бригаде?

– Ее состояние, на мой взгляд, выше всяких похвал. Но «дроздам» придется еще доказать свое право на добровольческую элитарность в наших рядах.

– Согласен с вами, Антон Иванович. Как будем вводить их в состав армии? Ведь по количеству штыков и орудий – это больше половины наших наличных сил. Дисциплину и организованность отряда мы уже видели.

– Надо провести новую реорганизацию Добровольческой армии, прежде чем мы во второй раз двинемся на Кубань.

– Согласен. На какой основе предлагается реорганизация?

– На дивизионной. Сегодня мы можем развернуть три дивизии. Это нам уже по силам с приходом отряда полковника Дроздовского. На Кубани мы получим новое пополнение.

– Что мы можем предложить ему? Ведь у нас так много фронтовых генералов, прикомандированных к армейскому штабу.

– Отряд, сколоченный в походе, надо сохранить как самостоятельную боевую единицу. Ею надо дорожить.

– А ваше мнение, Иван Павлович?

– Оно противоположно сказанному. Надо уничтожить отряд Румынского фронта как таковой, а его людей распылить по армии.

– Почему вы так крайне неодобрительно относитесь к полковнику Дроздовскому и его добровольцам?

– Этот полковник, если в нем заговорят диктаторские замашки, в Белом движении может претендовать на роль вождя – преемника Лавра Георгиевича Корнилова. В моем штабе разговоры о том уже ведутся.

– Вас это смущает?

– Еще как, Михаил Васильевич. Мы еще только поднимаем знамя белой борьбы, а нашим рядам уже грозит идейный разлад.

– Так. А каково мнение командующего армией?

– Как я вижу, единственным условием вхождения дроздовского отряда в Добровольческую армию является гарантия несменяемости его начальника. Он молод, энергичен, с боевыми заслугами. И к тому же с несомненными способностями генштабиста.

– Значит, третья дивизия армии будет дроздовской?

– Это, Михаил Васильевич, будет самое справедливое отношение к посланцу генерала Щербачева и его добровольцам.

– Согласен с вами, Антон Иванович. Так что на нашем импровизированном военном совете генерал Романовский остается в меньшинстве. Иван Павлович, вы подчиняетесь решению большинства?

– Подчиняюсь. Но сепаратизма полковника Дроздовского в армии я не допущу…

Можно сказать, что личность Михаила Гордеевича для какой-то части генералитета Добровольческой армии выглядела настораживающе. Речь шла о беспримерной популярности среди белых в общем-то рядового армейского полковника с георгиевскими наградами. Далеко не все в Белом движении разделяли взгляды убежденных монархистов, а дроздовцы принадлежали именно к ним.

Можно, конечно, задаться вопросом, как лично Дроздовский относился к императору Николаю II? Питал ли он к монарху личную симпатию? Преклонялся ли перед его «лубочным» образом?

Ответа на такой вопрос у историков нет. Ни в одном документе, вышедшем из-под пера Дроздовского, ни в его личной переписке не говорится о последнем царе. Как не говорится о том и в небольшом походном «Дневнике», который велся всего два месяца.

Ясно только одно: будущая, сохраненная силой оружия старая Россия виделась вождю белых «дроздов» только как монархия. И вне всякого сомнения, только с династией Романовых. Другой династии за последние триста с небольшим лет в отечественной истории просто не было.

Собственно говоря, и сами дроздовцы не скрывали свое политическое кредо. Они в открытую говорили:

– Наш отряд представляет собой политическую организацию монархического толка…

Был известен и такой случай. На одном из совещаний командного состава генерал-лейтенант СА Марков, командир 1-й дивизии, один из самых популярных людей в Добровольческой армии, неожиданно для многих заявил в лицо Деникину:

– Мои офицеры крайне недовольны тем, что в рядах нашей армии монархисты действуют в открытую.

Дроздовский, хотя эти слова были обращены лично главнокомандующему Добровольческой армией, моментально вспылил и ответил корниловцу Маркову:

– Вы недооцениваете нашей силы и значения, Сергей Леонидович.

– Ваши слова, господин полковник, нуждаются в подтверждениях.

– Они будут в первых же боях…

Для Деникина стало ясно, что раскол на «монархической почве» в рядах Белого движения может коснуться и Добровольческой армии. И он мудро постарался локализовать возникшие среди начальствующего состава трения, совершенно ненужные для Белого дела в те трудные, вернее, трагичные для него дни…

Исследователи сегодня не сходятся в оценках политических взглядов монархиста Дроздовского. Каких-то особо значимых документов о том не сохранилось, а мемуарные сведения крайне скудны. Но известно, что офицер Генерального штаба был с 1905 года солидарен в политических воззрениях с генералом А. С. Лукомским, который, в отличие от других «правых» генералов, теорией политической борьбы занимался.

В чем же выражалась «политическая платформа» генерала Лукомского? Вопрос сей был далеко не праздный для зачинателей Белого дела, к кругу которых, бесспорно, относился и полковник-генштабист Михаил Дроздовский, которого в 1918 году можно с полным обоснованием назвать реалистом.

Ответ на этот вопрос лежит в письме Лукомского генералу А. И. Деникину от 14 мая 1918 года. Речь в частном письме идет о политических целях Белого движения.

«Дорогой Антон Иванович!

В предыдущих письмах я очертил обстановку, но, прочитав Ваше воззвание, помещенное в газете „Донской край“ и перепечатанное в газете „Голос Киева“ за 13/26 мая, считаю необходимым остановить Ваше внимание на вопросе, на мой взгляд, очень серьезном. Вопрос о „целях“ Добровольческой армии и „о будущем государственном устройстве России“.

Как Вы знаете, этот вопрос, даже в рядах армии, служит яблоком раздора. Мне, в качестве начальника штаба, приходилось часто разъяснять вопрошавшим, что генерал Корнилов не может предрешать никаких форм правления, и потому как цель Добровольческая армия ставит определенно спасение России, а что касается будущей формы правления, то естественно, что надо и можно указывать – это то, что будет в будущем создано Учредительное собрание, которое и решит вопрос. Но что, конечно, не будет созвано то Учредительное собрание, которое избиралось под угрозою штыка и под влиянием психоза, а будут произведены новые выборы.